Ты не один (джен)

Эрик

— Я не буду оттуда прыгать! — чуть ли не истерически кричит Шон в ответ на слова Чарльза. Он на секунду теряет контроль над голосовыми связками, от чего его голос кажется всколыхает каждую клеточку в теле — и это ощущение не из самых приятных.

— У нас нет другого выхода, Шон, — голос телепата спокоен и решителен.

Веснушчатый мутант морщится от безнадежности и обводит взглядом всех, находящихся в комнате, с немой просьбой о помощи, обходительно пропуская меня.

— Прошлый раз не получилось… — делает последнюю попытку.

— Поэтому мы и выбрали параболическую антенну, — слишком активно отвечает Хэнк. — На ней расстояние до земли будет гораздо больше, поэтому ты успеешь вызвать нужную звуковую волну до того, как упадешь.

— Хэнк! — предостерегающе прерывает ученого Чарльз, так как его слова только еще больше заставляют Банши нервничать. — Не беспокойся, Шон, с тобой ничего не случится, для этого мы берем с собой Эрика. На твоих крыльях достаточно железа, чтобы он смог спасти тебя… в крайнем случае.

Только сейчас я слышу истинную цель своего участия в этом эксперименте. Я страховка?

Мы с другом встречаемся взглядом, я вопросительно поднимаю брови, но телепат лишь пожимает плечами. Ну, естественно…

* * *

Утро встречает нас хмурым небом и мелким еле заметным дождиком, который вскоре совсем прекращается.

Хэнк и Шон, с уже закрепленными на нем крыльями, идут позади меня и Чарльза. По мере того, как мы приближаемся к антенне ее размеры кажутся все больше и больше. Да уж, если Шон, падая с такой высоты, не сможет полететь, то можно будет со стопроцентной уверенностью сказать, что его крылья бесполезны.

— Отец как можно дальше отселился от людей, но терять с ними связь не захотел. Вот и установил эту антенну, — Чарльз начинает говорить неожиданно, и я не сразу понимаю, зачем. В этом особняке антенна выглядит самым адекватным сооружением. Не буду даже вспоминать про бункер. Бросаю взгляд на друга. Выражение лица ясно дает понять, что его что-то беспокоит.

— В чем дело, Чарльз?

Он печально улыбается краешками губ и отводит взгляд.

— Моим родителям пришлось от многого отказаться, лишь бы я не сошел с ума из-за своих способностей.

Его признание меня ошарашивает. Я и не думал, что родители Чарльза знали о его мутации. Хотя мог бы догадаться. Друг чувствует мое удивление и поэтому объясняет, не дождавшись вопроса:

— В девять лет меня начали мучить голоса. Они не давали мне покоя. Я не знал, что это мысли других людей, а если бы знал — мне бы это не помогло. Этот непрекращающийся шум мешал мне жить, а я не знал, как с ним справляться. Как только родители узнали об этом — начали водить меня по врачам, но те не могли понять, что со мной происходит. Затем, обратились к ученым, но и те не помогли. Они продолжали поиск, пока к моим родителям не пришел какой-то человек и не рассказал о мутантах, и что я один из них. И после этого мы переехали сюда. В место, где нет людей — их мыслей и чувств.

Теперь становится понятно, почему этот дом находится так далеко от цивилизации.

— А я-то думал, что твой отец был мизантропом, — автоматически говорю я, размышляя над словами друга.

Чарльз невесело усмехается и качает головой.

— Его постоянно не было дома. Как и матери. Они не могли оставить свою работу. И они так и не смогли привыкнуть к тому, что я могу читать их мысли. Они любили меня, но я оставался для них тем, кого надо скрывать от общества. Пока я не научился контролировать способности…

Я не знаю, как моя мать среагировала бы на мою мутацию. Не думаю, что перед смертью она вообще поняла, что от меня хотел Шоу, но я уверен, что она никогда бы не бросила меня. Не отстранилась от меня.

Сжимаю плечо друга, он в ответ благодарно наклоняет голову. Отмечаю, что он не в настроении, продолжать неприятную для него тему, поэтому быстро перевожу ее:

— А кто тот мужчина, что рассказал твоим родителям о мутантах?

— Не знаю. Мне так и не удалось его найти или хоть что-то узнать о нем. Родители говорить о нем не хотели, а лезть в их голову без спросу я не хотел.

После его слов мне почему-то становится ужасно любопытно, каким ребенком был Чарльз. За последние годы в его жизни произошло много событий, которые должны были кардинально поменять его — смерть родителей, университет и работа в ЦРУ со мной. Я уверен, что Чарльз пять лет назад и Чарльз сейчас — совершенно разные люди.

* * *

На площадку на верхушке параболической антенны я забираюсь последним. Погода все еще пасмурная, но, к счастью, нет ветра, так как здесь он был бы гораздо сильнее и неприятнее.

Вид открывается просторный. Особняк Чарльза кажется крохотным. И куда не брось взгляд, утыкаешься в бескрайний лесной горизонт. Шон взволнованно переступает с ноги на ногу и смотрит вниз — через неограждённый проход. Видимо, этот проход использовался работниками, которые спускались отсюда, при помощи каната, вниз — для ремонта или постройки антенны.

— Вы правда думаете, что я полечу? — спрашивает Шон. Его голос сквозит еще большей неуверенностью и страхом, чем ранее в особняке. И не удивительно. Любой бы на его месте побоялся прыгать с такой высоты с надеждой, что голос и мелкие крылышки спасут его.

— Без сомнения, — уверенно отвечает Чарльз, не сводя глаз с мутанта и положив ему руку на плечо.

— Я верю вам, — указывает Шон на телепата.

— Я тронут, — быстро произносит друг, и я отмечаю, что он тоже начинает нервничать, но никак этого не показывает, чтобы не усилить сомнения мутанта.

— А ему нет, — теперь уже Шон указывает на Хэнка. Ученый собирается как-то на это ответить, но Чарльз приказывает ему молчать.

Шон еще несколько секунд стоит, устремив взгляд вниз и собираясь с духом, но ему не получается — он снова кричит:

— Я погибну!

— Слушай, мы не будем заставлять тебя, если ты еще не готов… — начинает сдавать позиции Чарльз.

Так Шон никогда не прыгнет! Сейчас начнутся бесконечные уговоры, сомнения и страхи. И еще не факт, что парень решиться прыгать. Если уж посмотреть, то Шон практически ничем не рискует, так как я рядом и, если что, его спасу. Или меня зря взяли? Пора действовать.

— Дай-ка, помогу, — говорю я и толкаю Шона. Он, неловко взмахнув руками, пытаясь найти за что схватится, и издав панический возглас падает.

— Эрик! — вскрикивает от неожиданности Чарльз и подскакивает к краю, вцепившись в ограждение и не сводя с падающего мутанта полного обеспокоенности взгляда. Я же продолжаю спокойно следить за парнем, хотя часть тревоги друга передается мне. Я готов остановить его падение, если что-то пойдет не так. Зачем паниковать?

Шон безвольно пролетев несколько ярдов вниз, наконец-то начинает действовать — расправляет руки и кричит настолько громко, насколько может. И это работает — он взлетает высоко к небу, разворачивается и пролетает рядом с нами, издавая восторженные возгласы. И только после этого Чарльз расслабляется и укоряюще смотрит на меня, словно я неправильно сделал, ускорив процесс.

— Что? Я знаю, ты сам хотел это сделать.

Чарльз только усмехается, качает головой и снова начинает наблюдать за Банши. Мы следим за полетом мутанта еще несколько минут, пока с его стороны до нас не доходит не вполне понятный вопрос.

— Что?! — разом кричат Чарльз и Хэнк.

Шон снова что-то кричит, пролетая мимо нас, но ветер делает его слова совершенно непонятными. Но Чарльз, похоже, понимает, или читает его мысли, потому что весь меняется в лице.

— Что? — обращаюсь к другу.

— Он спрашивает, как ему приземлиться — он устал… — Чарльз смотрит на меня, затем переводит вопросительный взгляд на Хэнка.

Ученый озадаченно хмурится.

— Вы что нашли способ взлететь, но забыли про приземление? — мне становится ужасно смешно, и я усмехаюсь. Возможно, тут ничего смешного нет, но лица этих гениев не оставляют мне выбора. Чарльз только недовольно хмуриться на мою реакцию.

После секундного размышления, Хэнк предлагает:

— Ну, можно предложить ему снижать частоту звуковых волн, тогда он должен будет приземлиться… Относительно целый…

Относительно?

Чарльз пристально смотрит на ученого, раздумывая над его словами и соглашается только тогда, когда Шон, пролетая мимо нас, снова кричит, пытаясь задать вопрос.

— Ладно. Я ему скажу, — и телепат прикладывает два пальца к виску. Он сосредоточенно смотрит на парня, передавая ему послание Хэнка. Переступает с ноги на ногу и бросает на меня взгляд, похожий на просьбу.

Ясно. Надо подстраховать Шона. Перевожу взгляд на летуна. Он с каждым новым криком приближается все ближе и ближе к земле, и скорость его полета уменьшается. Наконец, он опускается достаточно низко, чтобы дотронуться до земли ногами, инерция толкает его вперед, и он, махая руками, бежит несколько метров и падает, несколько раз кувыркнувшись. Мы с Хэнком поворачиваем головы к Чарльзу, тот опускает руку и улыбается.

— Будет жить, — и с этими словами устремляется к лестнице.

Ну хотя бы остался «относительно целым». Я снова усмехаюсь.

Когда мы добираемся до Шона, начинается ливень, от которого мы мгновенно промокаем с ног до головы.

* * *

Чарльз

Эрик отпускает Шона с Алексом и замечает меня в дверном проеме. Вопросительно поднимает брови.

— Я вчера говорил тебе, что сегодня твоя очередь тренироваться.

Эрик усмехается, и что-то неуловимое мелькает в его глазах.

— Отлично, тогда жди меня снаружи, — он с улыбкой проходит мимо меня и исчезает в коридоре. Что он задумал?

Я выхожу в сад. Дождь уже давно закончился, и земля успела просохнуть, но воздух продолжает оставаться свежим и прохладным. Через несколько минут выходит Эрик, в его руках…

Пистолет?

Он не дает мне осознать, что к чему, хватает меня за запястье и отводит подальше от здания. Останавливается и сует в мою руку оружие.

— Стреляй в меня.

Что?!

— Чарльз, ты хотел тренировать мои способности, так давай — стреляй.

Ну да, пуля же из железа. Но это никак не упрощает поставленную Эриком задачу. Он так и светится непонятным мне энтузиазмом.

— Давай!

Я поднимаю руку. Дуло пистолета на уровне его лба. Расстояние — может, дюйм. Взвожу курок.

— Уверен?

— Уверен, — Эрик возбужденно улыбается и переступает с ноги на ногу.

— Хорошо.

Хорошо?! Я не могу в него стрельнуть! А если что-то пойдет не так? И пуля убьёт его. Конечно, это маловероятно — Эрик очень хорошо контролирует свои способности даже если не в полной мере. Но все равно! Я не смогу нажать на курок. И не буду этого делать.

— Нет. Не могу, — опускаю руку. — Прости, я не могу стрелять в упор. Ты же мой друг.

— Да перестань! — Эрик хватает мою сжимающую оружие руку и поднимает ее обратно, приставляя дуло к своему лбу. — Пуля мне не страшна. Ты сам говорил, что я должен стремиться к большему.

Ну, нет! Я не это имел в виду и не так хотел его тренировать! Резко освобождаюсь от его хватки.

— Если ты знаешь, что пуля тебе не страшна — это не большее! — говорю, невольно повышая голос. Эрику не нравятся мои слова. Его лицо становится непроницаемым. Черт. Соберись, Чарльз. — Помнишь, кое-кто пытался поднять подводную лодку?

— Но это другое, — передаю ему пистолет, и он забирает его. — Мне нужно разозлиться, чтобы поднять подводную лодку.

— Одной злости мало.

Он весь меняется в лице, готовый спорить:

— До сих пор мне ее хватало.

— Из-за нее ты чуть не погиб.

Эрик хмурится, соглашаясь со мной, но он все еще не понимает, что я от него хочу.

— Идем! Сделаем кое-что более сложное, — чуть дотрагиваюсь до его плеча, приглашая пойти со мной, и подбегаю к забору, разделяющему сад особняка и огромное бесхозное поле.

— Видишь, — указываю другу на установленную на другом конце поля параболическую антенну. Я уже давно решил использовать ее, как предмет тренировки Эрика. — Попробуй развернуть ее.

Друг подходит ближе к забору, оставляя меня позади, кладет на него пистолет, а затем оборачивается и смотрит на меня, проверяя серьезность моих слов. И убедившись, что я не шучу снова обращает все свое внимание на антенну. Он собирается с мыслями и отключает их, вызывая нужные ему воспоминания и чувства. Через мгновение его эмоциональный фон меняется — заполняется ненавистью к Шоу, злостью и обидой. Он отгораживается от всего мира, и делает предметом своей ненависти антенну, концентрируя на ней всю свою силу. Поднимает руки и пытается сдвинуть ее.

Но она стоит. Он злится все больше и больше. И напрягается так, словно поднимает тяжелый груз. Но антенна продолжает равнодушно игнорировать его усилия. Наконец, Эрик сдается. Он устало и тяжело дыша, наваливается на забор, а злость отступает на второй план.

Вот он — подходящий момент, чтобы поднять разговор, который я уже давно хотел обсудить.

— Знаешь, по-моему, концентрация находится между злостью и умиротворенностью, — Эрик смотрит на меня, и я отмечаю, что он совершенно не понимает, что я имею в виду. — Ты не против если… — жестом спрашиваю разрешения на доступ к его мозгу.

Друг кивает.

Хорошо. Прикладываю пальцы к виску и закрываю глаза. Давно я не заходил в сознание Эрика. До сих пор чувствуются злость и ненависть. А вместе с ними мелькают рождающие их воспоминания. Но я отодвигаю все это. Мне нужно хорошее воспоминание, которое поможет открыть Эрику, скрытую за широченными стенами, светлую часть его души. Ту, которая дает спокойствие и мир.

Я вызываю воспоминание о его матери. Оно не связано с Шоу. Нет. Гораздо раньше. Раньше, чем их забрали в концлагерь. Раньше, чем война дошла до их селения. Это воспоминание наполнено умиротворением — Эрик с матерью зажигают свечи в честь пятого дня праздника Хануки.

Свечи тихо трещат, пока огонь пожирает фитиль. В комнате стоит полумрак, так как электричество уже давно не подают, и только тихий огонь дает теплый свет, бросая на предметы и лица танцующие тени. Мама смотрит на меня и ее глаза полны непонятной мне печалью и вместе с тем спокойствием и любовью.

Этот ритуал, в честь праздника, который повторяется каждый год, успокаивает и дает надежду на… чудо? Я знаю, что это глупо, но мне совершенно не хочется перестать так думать. Даже если это очень по-детски.

Так спокойно и хорошо. Сейчас редко найдется время, когда можно почувствовать себя так. Как только выходишь за пределы дома, ощущаешь напряжение и мертвую тишину. Все затихло в ожидании бури — в ожидании чего-то страшного. И только сейчас все это уходит — становится совершенно неважным.

Когда мама зажигает последнюю свечу, она, все также печально улыбаясь, проводит ладонью по моей щеке. И я чувствую всю любовь и нежность, что она вкладывает в это прикосновение, и от этого на душе так спокойно и тепло, но в то же время что-то внутри обрывается, и к горлу подкатывается комок слез.

Я убираю пальцы от виска и чувствую, что по моей щеке течет слеза. Вытираю ее.

— Что ты сейчас со мной сделал? — спрашивает Эрик, все еще не отойдя от эмоций, вызванных воспоминанием. И от тех забытых и зарытых чувствах, которые оно подняло.

— Я добрался до светлого уголка твоей памяти. Это прекрасное воспоминание. Спасибо.

— Не знал, что они еще остались.

— В тебе их гораздо больше, чем ты думаешь. Не только боль и гнев, но и доброта. Я чувствую. Когда ты сможешь добраться до этого — с твоей силой никому не справиться. Даже мне, — я улыбаюсь ему и подбадривающе хлопаю его по плечу. — Ну давай! Еще раз.

Эрик не вспоминает о той ненависти, что всегда сопровождала его способности. Сохраняя новые чувства, он смотрит на антенну и поднимает руку. Теперь ему не надо напрягаться — он просто двигает ее. Тот блок, что ставили негативные эмоции, ушел, и он ощущает свои силы совершенно по-другому.

Антенна с легкостью поддается его приказу. И как только она оказывается лицом к нам, Эрик отпускает ее и смеется. Он никогда прежде не чувствовал себя настолько легко после высокого уровня использования своих сил. Чаще всего после этого он долго чувствовал злость и ненависть, а затем опустошение. А сейчас, у него словно прибавились силы, хотя никогда раньше, ему не получалось перемещать такое большое количество железа за один раз. Я подбадривающе хлопаю друга по спине. Он смотрит на меня, и на душе становится теплее. Мне удалось помочь ему. Ведь это большой шаг к тому, чтобы Эрик смог примириться с самим собой.

— Молодчина.

Он не успевает мне ответить так, как мы слышим голос Мойры со стороны особняка:

— Эй! Началось обращение президента.

* * *

В комнате собрались все мутанты и агент МакТаггерт. Мы смотрим на обращение Кеннеди к населению Америки в небольшом телевизоре.

«Позиция нашей страны такова: любая ядерная ракета, которая пересечет линию блокады вокруг Кубы, будет считаться актом нападения Советского Союза на Соединенные Штаты, что повлечет за собой полномасштабный ответный удар по Советскому Союзу…»

— Вот, где мы найдем Шоу, — говорит Эрик указывая дулом пистолета, которого еще не успел убрать, на телевизор, привлекая к себе всеобщие взгляды.

— С чего это? — озадаченно спрашивает Алекс.

— Ему не терпится развязать Третью Мировую войну, — вместо друга отвечаю я. — Он использует эту ситуацию.

В голове сразу же всплывают воспоминания Эммы, которые я нашел в ее мозгу, когда мы были в России. Шоу спланировал эту ситуацию с самого начала. Поэтому Эмма ездила в СССР к министру обороны, поэтому он угрожал полковнику Генри в клубе. Он с самого начала хотел свести две сильнейшие страны мира в одной точке, чтобы ядерная война была неизбежной.

— Вот вам и дипломатия, — равнодушно кидает Эрик и перед уходом из комнаты добавляет: — Советую вам хорошо выспаться.

Его спокойная уверенность, несмотря ни на что, не дает остальным начать паниковать. Мы готовились к этому достаточно долго, чтобы настроиться на скорую встречу с Шоу и его сообщниками.

Но настроя нет. Почему-то сердце неприятно сжимается. Я не чувствую, что мы готовы биться. Но разве у нас есть выбор? Но я не могу выразить свою неуверенность. Все мутанты смотрят на меня и Эрика как на главных — и если кто-то из нас выразит хоть малейшее сомнение, то дух всей команды может подорваться. А этого я позволить не могу.

Встаю.

— Все верно. Отбой сегодня будет раньше, а пока нужно продолжить тренировку. Шон, тебе надо поработать с посадкой, а тебе Алекс стоит поработать с оригиналом устройства, что тебе сделал Хэнк, чтобы к нему приспособиться.

Я обвожу каждого взглядом, отмечая, что моя уверенность помогает им справиться с сомнениями и страхами. И улыбаюсь. Я не знаю, как это выходит. Я не вижу причин улыбаться. И я не хотел этого делать. Это выходит как-то само — автоматически. Я почувствовал, что находящимся в комнате это надо, и улыбнулся. И это помогает. Все окончательно берут себя в руки и расходятся, а я чувствую себя лгуном, давшим всем надежду. Но я не могу себя осуждать за это, так как по-другому поступить не мог.

Эрик

Я выхожу из комнаты. И чувствую, как поднимается настроение. Наконец-то! Наконец-то, я смогу встретиться с Шоу и убить его! И я это сделаю не только из мести, но и ради своих друзей. Ради Чарльза. После его смерти, я смогу расстаться со своим прошлым, смогу со спокойной душой сказать, что все родные мне люди в безопасности.

После поездки в Советский Союз, мою голову часто занимал план Шоу — его желание построить мир, где правят мутанты. Где быть мутантом естественнее, чем им не быть. Где не надо прятаться или бояться, что ты можешь стать подопытным кроликом. Мне нравится такой мир. Но в нем нет места для Шоу. Он не может быть главой такого мира, так как он не лучше тех ученых, что ставили на мне опыты. Он хуже. Гораздо хуже. И я никогда ему не доверюсь. И когда он умрет, мы с Чарльзом сможем построить такой мир. Вместе.

Примечания:

<Феникс>

Здесь была бета)