Правила игры (гет)

Гермиона просыпается в комнате Рона и некоторое время не может понять, где она. Волна воспоминаний накрывает с головой, и от нее хочется закричать. Сопротивление — стан врагов, а у нее нет волшебной палочки! Пока еще ей верят, считают пленницей Волан-де-Морта, значит она в безопасности, но когда обман раскроется? Не убьют ли ее сразу же?

Ребенок ворочается в утробе. Рожать примерно месяца через два, но «танцы» малыша уже достаточно ощутимы. Что будет с ним здесь? Конечно, сопротивленцам не нужен сын Люциуса. Позволят ли ей родить? Не убьют ли ребенка сразу же? Об этом не хочется думать, ведь вера в скорое спасение Пожирателями Смерти еще жива. Однако они ищут убежище Сопротивления уже больше полугода и все безрезультатно, почему удача должна улыбнуться им именно сейчас? Слишком наивно думать, что ее пропажа заставит Темного Лорда активизировать поиски.

Гермиона закрывает глаза и старается представить, что она дома и все хорошо. Но запах потухшего очага и старого камня не дают потерять связь с реальностью. Да и ее постель, она пахнет Роном, а не ей и Люциусом. Раньше запах Уизли казался очень уютным и домашним, но теперь от него хочется поскорее избавиться.

Рон приходит вместе с тарелкой каши, источающей аппетитный аромат. Так как Гермиона не ужинала, рот сразу же наполняется слюной.

‒ Ты проснулась? ‒ миссис Малфой открыла глаза при звуке открывающейся двери, поэтому ответ на вопрос очевиден. ‒ Я не разбудил?

Гермиона качает головой. Совершенно детское чувство, но ей не хочется говорить с Роном, просто потому что он похитил ее из дома, от привычных уже людей.

‒ Я принес тебе завтрак, ‒ Уизли ставит тарелку прямо на кровать рядом с Гермионой. ‒ Кушай пока, а я принесу кувшин и таз, чтобы ты умылась. У нас тут плохо с коммуникациями, приходится жить по-средневековому. Но мы привыкли, и ты скоро привыкнешь. Главное, что теперь ты в безопасности.

Гермиона вовсе не чувствует себя в безопасности, но все же садится и ест. Ей нужно хорошо питаться, чтобы не повредить ребенку, хотя вряд ли сопротивленцы смогут организовать сбалансированный рацион, подходящий для беременной женщины.

Когда-то борьба за справедливость, за идеалы добра (а на самом деле Дамблдора) занимала все ее помыслы. Теперь Гермиона смотрит на жизнь куда многограннее. Ее волнует безопасность ее ребенка, она думает о Люциусе, Темном Лорде и его исследованиях, работе Северуса Снейпа, своем образовании под руководством Волан-де-Морта, даже об Астории и ее малыше. Вся ее жизнь теперь там, в поместьях Малфоев и Лестрейнджей, а эти люди остались в прошлом.

Накатывает жгучее чувство вины. Они помнили о ней, думали о ней, а она просто оставила их позади, вычеркнула из жизни и пошла дальше. Конечно, они не заслужили такого подхода, фениксовцы всегда были к ней добры, вырастили ее, по сути. Но жизнь повернулась совсем иначе, чем они рассчитывали. И кто в этом виноват? Разумеется, не Гермиона!

‒ Ты все время молчишь… ‒ Рон возвращается с кувшином и тазом. ‒ Я понимаю, тебе не сладко пришлось, но ты можешь мне выговориться, поплачь, если хочешь. Я помогу тебе справиться с болью. Больше никто не причинит тебе вреда.

Гермиона лишь нервно мотает головой и набивает рот кашей, чтобы был повод не отвечать. Она не хочет говорить с Роном. Вся боль давно осталась позади, у нее была полноценная счастливая жизнь, и это он ее отнял.

‒ Я сегодня должен помочь ребятам, но я пришлю к тебе Джинни или маму. Не думаю, что тебе стоит оставаться одной, да и они будут рады наконец тебя увидеть. Страшно соскучились!

Гермиона дергается от этих слов. Ей не хочется никого видеть, лучше б отпустили домой! Но при этом жутко стыдно перед людьми, которые любят ее, за то, что их Грейнджер больше нет. Она теперь другая, такая, которую они не знают и вовсе не захотят любить, когда узнают. Интересно, что бы в подобной ситуации посоветовала Адаминна?

Рон поливает Гермионе из кувшина, помогая умыться, а потом уходит. Спустя несколько минут в комнатушку вбегает Джинни. Она крепко и порывисто, но все же осторожно, сообразуясь с положением подруги, обнимает ее.

‒ Я так рада, что ты снова с нами! Я так соскучилась!

У Гермионы хватает сил обнять ее в ответ и улыбнуться. Их добрый комок энергии и жизнелюбия. Как хорошо, что она смогла оправиться после смерти Гарри. В этом мире должно быть что-то настолько светлое и радостное, как Джинни Уизли. Вот только сразу накатывает понимание, что она террористка, и в мире Темного Лорда ей не будет места. Придется сделать выбор, и Гермиона выберет не ее, а новую семью, как бы чудовищно это ни звучало.

Руки сами собой опускаются. И сразу становится заметно, что Джинни сильно похудела, остались одни косточки, скулы заострились, под глазами залегли тени, а взгляд потух, словно всю радость из него выпил дементор. Война не пощадила любимую Гарри Поттера. Интересно, каким бы стал сам Гарри теперь?

‒ Ты изменилась, даже похорошела! ‒ Джинни пристально рассматривает подругу. ‒ Видимо, Пожиратели не особенно тебя мучили!

‒ Надо мной уже давно не издевались, только по началу, ‒ признается Гермиона. Ей стыдно говорить изголодавшейся, измученной Джинни, что жила с полным комфортом в довольстве и не знала ни в чем отказа.

‒ Почему же перестали? ‒ Уизли недоверчиво щурится.

‒ Мы договорились… Я на многое посмотрела иначе… ‒ лопочет Гермиона. Понимая, что никакими словами не замаскирует предательства.

‒ То есть Дик сказал правду? Рон решил, что ты не поверила ему. Но он ведь правда был одним из нас! ‒ в голосе Джинни звучит неподдельная боль, а глаза блестят от слез. Гермиона дергается как от удара и внимательно вглядывается в лицо Уизли. Неужели Ричард Кребб был дорог ей?

‒ Я не поверила ему. Но все равно должна была рассказать. Темный Лорд не мог ему доверять.

‒ Темный Лорд? Ты хоть знаешь, как много трудностей пережил Дик? Каким он был хорошим? Он просто заставил меня жить снова после гибели Гарри! А теперь его убили. Из-за тебя убили! Я оправдывала, думала, у тебя не было выбора. Скажи, Гермиона, у тебя не было выбора? ‒ Джинни все еще надеется, она не хочет верить очевидному, и это ножом режет по сердцу. Но солгать, глядя в честные, знакомые и незнакомые одновременно глаза, невозможно.

‒ Был.

‒ И ты выбрала сдать его Лорду! ‒ стонет Джинни. Крупные слезы катятся по ее щекам. Гермионе больно их видеть. В сердце просыпается Грейнджер, которая искренне любила эту рыжую девчонку. Но миссис Малфой не имеет права ее любить, даже жалеть не имеет права. Она уже совершила одно предательство, но больше не совершит.

‒ Да, выбрала.

‒ Почему?

Гермиона не знает, как объяснить, она автоматически кладет руку на живот, словно защищая и успокаивая малыша, а сама пытается подобрать нужные слова, которых просто нет и быть не может.

‒ Ааа, ясно! ‒ неожиданно приходит ей на помощь Джинни, сама додумывая то, что не успела придумать Гермиона. ‒ Ты боялась, что мы не примем тебя с ребенком, и пыталась заслужить ему место. Дорогая, это совершенная глупость! Ты наша Гермиона, ты нам дорога, и это твой ребенок, мы его примем. Понимаю, что это плод насилия, ты сама его не хотела, но малыш ни в чем не виноват, его все будут любить, как и любого другого. Уверена, Рон с радостью заменит ему отца.

Гермиона вздрагивает при мысли о том, что кровожадный убийца, в которого превратился Рон Уизли, будет воспитывать ее сына. Ведь у ее малыша есть отец, и она хочет, чтобы воспитанием маленького Малфоя занимался Люциус. Это будет правильно.

‒ Не волнуйся! С тобой и твоим ребенком все будет хорошо. Мы не виним тебя за него.

‒ Я люблю моего сына, ‒ с трудом выговаривает Гермиона, сама не понимая, как позволила Джинни втянуть себя в эту комедию.

‒ Конечно, любишь! Это же твой ребенок! Тебя никто не винит!

В комнату заглядывает Молли Уизли с пирогами. Она тоже обнимает Гермиону и даже пускает слезу от радости встречи. Мать семейства сильно постарела и почти полностью поседела. Гермиона даже думать не может о том, как тяжело терять детей. А костистая теперь, сухонькая и бледненькая Молли держится, продолжает печь пироги и, видимо, записала всех сопротивленцев в ряды своей семьи.

Миссис Малфой неуютно с обеими Уизли, словно они вовсе незнакомые, чужие люди. Это удивительно, но закономерно. Гермиона чувствует, что уже скучает по Люциусу, ее словно ломает от нехватки его присутствия, его запаха, его голоса… Хочется обнять мужа и забыть сопротивленцев как страшный сон, но к сожалению, вырваться из реальности никак не удается.

‒ Скоро война закончится, и мы снова сможем отстроить «Нору», ‒ мечтает вслух миссис Уизли. Гермиона понимает, что война и правда скоро кончится, но победят в ней далеко не они, и некому будет отстраивать «Нору». Их мир, мир Дамблдора, канул в прошлое. Теперь это мир Темного Лорда, но Сопротивление не хочет этого признать.

‒ Жалко, что Дик этого не увидит, ‒ вторит матери Джинни. Гермиону передергивает, когда предателя, рвавшегося к ней в постель, ласково называют Диком. Словно здесь вся жизнь отражается в кривом зеркале.

В этом есть что-то неправильное, ведь раньше это Пожиратели Смерти казались ей ошибающимися, запутавшимися, а здесь, среди фениксовцев, жило все то, что она ценила. Но жизнь — сложная штука, и другая сторона тоже оказалась по-своему моральной, и везде смеются и плачут, дружат и любят. Невозможно отличить, где плохие, а где хорошие, потому что нет ни тех, ни других, все всегда серое. Разве Гермионина вина, что ее место оказалось по другую сторону баррикад?

Она замечает на оголившемся предплечье Джинни татуировку взмывающего ввысь феникса. Миссис Малфой уже видела ее у девочки, попавшей в плен к Темному Лорду, и у самого Рона.

‒ Что это? ‒ спрашивает она.

‒ Это? ‒ Джинни спешит спрятать феникса под рукавом блузки. ‒ Это способ связи внутри Сопротивления.

‒ Черная Метка? Только с фениксом? ‒ и какова же теперь разница между ними? Просто одни поклоняются жестокому исследователю Волан-де-Морту, а другие вчерашнему школьнику Рону Уизли.

‒ Это похожая магия, но не то же самое, ‒ вмешивается миссис Уизли. ‒ Рон никого не подчиняет. Просто так проще общаться между собой и находить друг друга в стычке. Это удобно, почему мы должны давать врагам преимущество?

Гермиона неопределенно поводит плечами. Она не хочет, чтобы на ее предплечье появлялся феникс, но вовсе не против черепа со змеей. Интересно, будет ли у нее шанс попросить у Повелителя Метку?

* * *

Уже за полночь, когда Рон рушится у костра в общем зале их замка. Он смертельно устал, разведка вымотала. Нужно было понять, как отнеслись Пожиратели к похищению Гермионы, успешно ли они замели следы.

Мама молча подает тарелку с ужином и кружку чая. Она уже давно ничего у него не спрашивает, ждет, когда сам расскажет. Рон измучен своей борьбой, разочарован во многих прежних авторитетах, жизнь слишком больно бьет его последнее время. Это делает раздражительным, а гнев как всегда срывается на самых близких, хоть это и несправедливо.

‒ Они ищут ее, ‒ говорит Рон, усевшейся рядом матери. ‒ Как с цепи сорвались, словно сам Лорд подстегивает их.

‒ Может, она нужна им зачем-то? ‒ предполагает Молли.

‒ Конечно, нужна! Она была символом старого мира, подругой Гарри Поттера, которую можно использовать в своих целях! Но мы не позволим им держать у себя нашу Гермиону!

‒ Знаешь, сынок, она не выглядит замученной. Видимо, о ней там хорошо заботились. Да и ты поймал ее одну в Косом переулке. Значит, ее отпустили. А раз отпустили, значит, доверяли.

Рон трясет головой, как собака, отряхивающаяся от воды. Он не хочет думать, что его Гермиона переметнулась.

‒ Ее могли заколдовать. Могли шантажировать и контролировать. Она же почти ничего не говорит, мы ничего не знаем. Но Гермиона сильная, она придет в себя и расскажет. Я верну ее в чувства. Она наша, любит нас, а мы ее любим. Конечно, она скоро оттает.

‒ Дай Бог, чтобы так! Я скучаю по нашей умненькой Гермионе, которой до всего было дело, ‒ тепло улыбается Молли. ‒ Ужасно, если эти изверги промыли ей мозги.

‒ Что бы они ни сделали, мы найдем способ это исправить! ‒ уверенно заявляет Рон. Однако в нем самом вовсе нет такой уверенности. Не так он представлял себе встречу со школьной подругой и любимой. Может, это беременность так на нее повлияла, но Рон увидел совершенно чужого, незнакомого человека, лишь отдаленно похожего на Гермиону Грейнджер.

Это был еще один осколок его счастливого детства, который развеялся в прах.

‒ С Гермионой или без, мы все равно победим! ‒ шипит Рон, и лицо его краснеет от не сдерживаемого гнева, как всякий раз, когда он думает о Волан-де-Морте и его Пожирателях Смерти.

‒ Конечно, победим! ‒ поддакивает Молли, но даже в ее голосе уже не звучит былой уверенности. Слишком многих они потеряли, слишком много перенесли. Не очень ли дорогой ценой достается победа? Для кого она, если все погибнут? Эти вопросы в той или иной форме бродили во всех головах сопротивленцев.