Красивая. Любимая. Моя (гет)

Первые пять минут после ухода Сережи Вера пила кофе и злилась. Немного на него, немного на себя, большей частью — на ситуацию в целом. Все шло наперекосяк, разваливалось и сделать она ничего не могла. От пилотного выпуска новой программы, считай, ничего не осталось! Что толку рассказывать о Дубинине, какой он плохой, если этого нельзя показать наглядно?!

А сделать она действительно ничего не могла. И Степану Игнатьевичу сейчас совсем не до программы.

Допив остатки кофе, Вера еще пару минут пожалела себя и свой, похоже, уже несостоявшийся новый проект, затем по привычке решила не предаваться унынию попусту. Еще есть шансы побороться, и уж она-то их не упустит.

Она с интересом огляделась в комнате. В КТЦ ей было интересно все — и с профессиональной, и личной точки зрения.

Диваны, низкий столик, яблоки в вазе, — ох, а кушать-то как хочется! — тумба у стены с чьей-то незаконченной партией в шахматы, графин с водой… Стеллаж с книгами и журналами. Сережа сказал, что это комната для посетителей, где часто приходится проводить много времени невольным участникам операций, таким, как она сейчас. Времени они действительно проводят здесь много, — не оставляло ощущение, что ей здесь еще сидеть и сидеть! — но навряд ли при этом у них есть желание читать. На одной из полок даже обнаружились сканворды и коробка с ручками. Интересно, среди них есть хоть один разгаданный?

Проверять и искать ответ не хотелось, мысли были слишком заняты. Вера вернулась к диванам, выбрала тот, с которого видно окно в коридор с полузакрытыми жалюзи, уселась и придвинула к себе сумку, намереваясь хотя бы просмотреть Мишины бумаги, раз уж сидеть ей тут долго.

Внимание привлекли прошедшие по коридору люди в форме, но прошли так быстро, что она не успела ничего рассмотреть. Тут же прошли другие, уже медленнее, она заметила темно-синий цвет формы и шеврон ФСБ на плече того, который шел ближе к ней.

Усмехнулась — вот и пригодилась подготовка к эфиру про пошив новой военной формы. Как она намучилась тогда с этими разными родами войск, знаками различий, шевронами — было ощущение, что чуть ли не каждый новый год каждый род войск придумывает себе новый дизайн! А Сережи рядом тогда еще не было, чтобы хоть как-то помочь разобраться…

Бумаги она так и не достала, сидела, задумавшись.

Забавно у них, конечно, получилось: ночью она побывала на его работе, днем он на ее — и то, и то впервые. У обоих, наверняка, какие-то новые впечатления друг о друге. То, что он сегодня не разыгрывал заинтересованность и одобрение, она прекрасно видела. Ему действительно было интересно и ему действительно понравилась та Вера, которую он до этого не видел. Это было чрезвычайно приятно и неожиданно для самой себя — она и не подозревала, что его одобрение окажется настолько значимым для нее. Давно привыкла быть хозяйкой своей жизни, полагаться только на себя в оценке своей работы и всего, что делает. В последние полгода жизнь периодически заставляла начать пересматривать такое отношение — теперь она не одна. И если в бытовом плане перестройка жизни была более-менее понятна — есть свои трудности, но ты хотя бы знаешь, что надо что-то приготовить, надо убрать и прочее, то изменение привычного мироощущения и восприятия себя в этом мире проходило медленно и как будто в потемках. Слишком привыкла полагаться только на себя. Слишком привыкла, что решения касаются только собственной жизни.

Иногда противный внутренний голос «успокаивал», что и не надо привыкать, мол, «все равно разбежитесь, чего перестраиваться-то…» А она в такие моменты вспоминала, как просидела целый час, запершись в своем кабинете после эфира, того самого, про гражданскую позицию. И к концу того часа была уверена — все получится.

Если бы они не обсуждали свое знакомство, не шутили бы потом про ее гражданскую сознательность, она бы и не соотнесла тему передачи с той ситуацией. А так, конечно, вспомнила, даже думала включить куда-то ту историю, только не знала, под каким соусом ее подать, чтобы не назвать никаких имен. Так и не придумала. А Сережа придумал.

Он позвонил в середине передачи и Вера радовалась тогда, что это прямой эфир, что нужно собраться и продержаться всего лишь полчаса. Через полчаса она сможет перестать дежурно улыбаться, делать вид, что безмерно увлечена темой обсуждения и ничего другого более важного для нее сейчас не существует. «Более важное» наверняка продолжало смотреть передачу и ждало теперь ее ответного хода, но подумает она об этом только через полчаса. Восторг от «Он все-таки позвонил!» — пусть и не тем способом, которого ждала Вера в первые месяцы после расставания, — сознание пережило отдельно от нее, видимо, пока она попутно пыталась довести эфир до конца. К тому моменту, когда все рабочие вопросы уже после выключения камер были решены, и она наконец смогла остаться одна, в голове была только каша из тьмы вопросов.

Тогда, шесть лет назад, она не была согласна с необходимостью расставания, надеялась, что как-нибудь они смогут справиться. Но как переубедить человека, который говорит, что нужно расстаться? Как переубеждать, если он уже принял решение? По первости хотелось обидеться, но и обижаться было не на что — она же сама в начале так и думала, что ничего у них не получится, даже друзьями быть предлагала.

Когда расстались, каждый день ждала звонка — невозможно же не ждать, если знаешь, что небезразлична! Ждала и мечтала о случайной встрече. Придумывала неслучайные, но ни одну идею в жизнь не воплотила — знала, что Сереже это не понравится. Потом ждать перестала: хандрить и страдать не дала работа — просто некогда было.

Потом случился роман. Вполне себе достойный и очень по-женски приятный. Цветы, подарки, внимание. Встречи и приемы, на которые раньше путь был закрыт. Ночи — не те, но и не хуже, просто другие и с другим. Тогда ей начало казаться, что не так уж и не прав был Сережа… Может быть, действительно ей нужно что-то другое?..

А потом Вадим сделал ее ведущей. Просто подарил ей — простому корреспонденту, пусть и хорошо работающему в кадре — место ведущей в новом проекте. Да, у нее было ощущение, что он ее покупает, что такие подарки не делаются безвозмездно. Но понимания, чего именно хочет она сама, у нее тогда не было. Подарок приняла — не могла не принять, профессиональные амбиции не позволили так разбазаривать карьерные шансы. А что делать с Вадимом, не знала. Он не торопил, ничего пока не требовал, но дня, когда она, не дай Бог, обнаружит утром букет цветов и бархатную коробочку на соседней подушке, она начала опасаться. «Окно в город» набирала потихоньку обороты, вместе с Вериным опытом росли рейтинги, а роман — наоборот, обороты сбавлял, Вериными же усилиями. Она так и не согласилась переехать — отговаривалась, что не готова жить вместе, и постепенно по возможности сокращала количество встреч. Вадим ей нравился, откровенно жаль было прекращать отношения, но ни на что более серьезное, чем просто ни к чему не обязывающий роман, она не была готова — точно понимала, что связывать свою жизнь с ним не хочет. В конце концов они расстались, но с передачи начальник и теперь уже бывший любовник снимать ее не стал — невыгодно было. Со временем, кажется, смогли выстроить нормальные рабочие отношения, но немного виноватой Вера себя все же чувствовала, особенно из-за передачи. А в последнее время — и подавно, потому что не представляла, как совместить оба проекта, и понимала, что в скором будущем из «Окна в город» придется уходить. Смена ведущего чаще всего влекла за собой снижение рейтингов — хорошо, если временное. Впрочем, это будут уже проблемы Вадима и Натальи Вячеславовны — директора программы. Жаль Мишу, режиссера, хороший он мужик, и сдружились они неплохо, а уж сработались и вовсе отлично, но что уж поделаешь… Жизнь не стоит на месте… Ей надо расти как журналисту. Миша поймет.

Желудок пробурчал что-то на тему очень раннего завтрака и явного отсутствия обеда даже в перспективе и Вера, сглотнув, покосилась на яблоки в прозрачной стеклянной вазе. Ну, не случиться же ничего страшного, если она съест одно?.. Посмотрев зачем-то в коридор, как будто оттуда за ней могли наблюдать, хотя там никого не было, Вера взяла желто-красное яблоко с глянцевым боком, в котором отразился свет электрических ламп, повертела его в руке и с наслаждением надкусила. Лучше б, конечно, что-то посущественнее, но хоть ненадолго обмануть желудок все же получится.

Бумаги она смотреть пока не будет, думать и гадать, как там и что с женой Степана Игнатьевича, не станет, пока не вернется Сережа и хоть что-нибудь не расскажет — в условиях явной нехватки информации старалась гаданием не заниматься, это мешало потом сосредоточиться на нормальной и достоверной.

Впрочем, бумаги она, может, и вечером посмотрит, попозже, а вот присланные на днях редактором списки будущих тем — по степени их готовности — надо просмотреть сейчас. Наташка — редактор и по совместительству подруга — когда еще просила их глянуть!

Ноутбук подмигнул веселой зеленой подсветкой и принялся включаться, а Вера, жуя яблоко, подошла к коридорному окну — просто так, от нечего делать.

Она закрылась тогда у себя в кабинете и просидела — сначала почему-то в темноте — очень долго, как потом оказалось, почти час. В руке зажат листочек с переписанным номером телефона — слава Богу, что не пришлось блокнот с номером просить непосредственно у ассистента редактора, просто очень повезло, что ее на месте не было, а блокнот лежал на рабочем столе.

Она слишком хорошо его знала, если он позвонил, значит, это не просто так, такие люди, как он, вообще ничего просто так не делают — во всяком случае, ничего глобального. Значит, это было взвешенное решение. И позвонил он специально — мол, сама теперь решай, звонить ли в ответ. Очень на него похоже.

И что?.. Чего он хочет? Вернуть все? Начать заново?

Одновременно накатило все сразу. И та обида-не обида, что все решил за нее, что смог уйти, и радость, что, значит, все же не смог без нее, раз появился сейчас, и радость, что элементарно живым оказался — чего она только не думала о нем за эти годы!

Подскочила с кресла и, шагнув обратно к двери, щелкнула выключателем. Кабинет залил привычный свет трех «офисных» ламп под потолком, а из зеркала, висящего на двери — специально, чтобы она могла перед выходом оглядеть себя, все ли в порядке, — на нее глядели совершенно не привычные, сумасшедше-счастливые глаза!

Он. Позвонил.

«Ну, позвонил. И что?» — поинтересовался пытавшийся сохранить ясность и адекватность разум.

«Как что? Значит, он помнит! Значит, он ничего не забыл! Значит, он хочет вернуться!» — кричало в ответ сердце, готовое танцевать тарантеллу от переполнявшего восторга.

«А если он снова уйдет?»

«Да кто ж его теперь отпустит!»

Вера отошла от зеркала, села в кресло и положила листок с номером на стол перед собой.

А если он, и правда, уйдет? Снова? Если опять ничего не получится? Нет, они, конечно, оба будут стараться, — если он позвонил, то и он к этому готов! — но что будет, если он снова решит, что… как он сказал тогда?.. что «у их отношений нет будущего»?

«Неужели ты сможешь забыть и просто жить дальше?» — тихо, с надеждой спросило сердце, грустно отложив на время приготовленные для танца кастаньеты.

А она не знала, что ответить. Слишком о многом надо подумать.

Яблоко оказалось сладким и сочным, как она любит. Вот только — Вера огляделась — ничего похожего на емкость для мусора в комнате не было, и она бросила огрызок в пустой стаканчик из-под кофе.

Что было бы в ее жизни сейчас, если бы он не позвонил?.. Еще один роман или была бы одна?.. А хотела бы она быть с кем-то еще или Вадима хватило?.. Может... Может, она и не переставала помнить Сережу и где-то в глубине души ждала его? А что бы было, если бы не дождалась? Сейчас, когда он рядом, это даже представить страшно.

Экран ноутбука, не дождавшись ее, сменился заставкой. Вера привычно ей улыбнулась.

Да, кроме кушать, еще весьма хочется спать… Ночью удалось подремать пару часов после возвращения, а Сережа так и вовсе, кажется, не ложился. Утреннюю запись на рабочем энтузиазме она еще провела, но теперь клонило в сон. Напряжение, появившееся из-за угрозы Маше, теперь отпустило — эгоистично, конечно, по отношению к бедной супруге Степана Игнатьевича, но за нее переживалось куда меньше, ее Вера не знала.

Ситуация с ее собственным расследованием зашла, похоже, в тупик и от самого расследования ничего уже не осталось. Сейчас нужно освободить супругу, и Вера уже поняла, что никто даже не подумает идти ей навстречу и соглашаться на то, чтобы взять ее с собой. Значит, нужно будет попросить хотя бы снять потом, когда освободят, — желательно здесь. Интервью-то она потом и сама возьмет… Надо будет подумать, как это все подать получше… Если, конечно, Степан Игнатьевич вообще не решит, что его собственную жену они показывать не будут…

Да как же все наперекосяк с этим пилотным выпуском! И надо было ей еще и с Сережей тянуть!.. Теперь объяснять, почему молчала… И объяснять, похоже, придется не только это. Явно, что не за горами серьезный разговор… И к чему он приведет?..

Ой, нет, вот сейчас она точно не станет об этом думать!

Вера зевнула, потянулась, поежилась чуть от легкого озноба — от того, что в сон клонит. Кофе бы сейчас!.. Настоящего, разумеется. А лучше картошки. С мясом. Эх…

Тогда, полгода назад, они же знали, на что шли… Говорили тогда об этом… О том, что страшно начинать, но не отказываться же из-за этого друг от друга… Теперь они умнее, взрослее, опытнее — ей так казалось, во всяком случае, — теперь все будет иначе.

Только что же решила не думать об этом!

Картинка на заставке привычно согревала теплом. Вера улыбнулась, разглядывая темно-красные лепестки роз. Жаль, от фотографии не слышно упоительного запаха.

Встреча с Сережей… Постновогоднее чудо… Она сказала ему адрес кафе — единственного подходящего для нормального разговора места, которое смогла придумать. Заправлял всем в кафе хороший приятель Лешка, который по ее просьбе быстренько организовал уединенный столик и минимизировал возможное внимание.

Пока припарковывалась недалеко от все еще украшенного золотыми огоньками гирлянд здания, Сережу нигде не заметила, но он оказался рядом, как только вышла из машины. Так и стояли, освещенные желтым светом фонарей у входа и золотыми огоньками. Молча.

По дороге думала о прошедших годах, о том, что они изменили и ее, и его — внешне и внутренне. И момента встречи ждала с дикой смесью волнения, любопытства, страха и огромной надеждой, что Сережа окажется тем самым Сережей, ее Сережей. Боялась, что он покажется ей чужим, и еще совсем неизвестно, вернется ли прежний. «Он прежним и не будет, — увещевал разум. — Столько лет прошло, у него служба не самая простая. Представить сложно, что с ним могло произойти за эти годы. Да и вообще, время неумолимо, сама знаешь. Это ты еще молодая девчонка, а ему под сорок, не мальчик уже. Не тот мальчик». «Он и тогда не был мальчиком…» — робко возражало сердце, но, в целом, было согласно — ему было страшнее всего.

Его взгляд был другим, она увидела это сразу и потом в кафе при лучшем освещении только убедилась. Они так и смотрели друг другу в глаза, пока наконец она не выдержала:

— Пойдем?..

Он вроде бы чуть смутился, отвел взгляд и кивнул: «Пойдем». Она повернулась и медленно направилась ко входу, пребывая в безумном смятении и ужасе — ну не чувствовала она, что это он! И что делать?!

— Вера! — его руки остановили ее.

Она быстро развернулась, с надеждой ища прежний взгляд прежнего Сережи — теплый, чуть-чуть насмешливый, но в его глазах были… ожидание, вопрос, почти мольба… Шагнула вперед, ближе к нему, с какой-то исконной женской готовностью спасти и защитить — она потом уже, вспоминая, поняла тот свой шаг. Тогда же только подсознательно поняла, что это не так важно, тот он или нет, такие люди, как он, кардинально не меняются, а значит, прежний Сережа все-таки отыщется.

Он притянул ее еще ближе, как бы спрашивая разрешения, можно ли обнять. А она жалела, что сейчас зима, что на них толстая верхняя одежда и под ней никак не услышишь, как бьется сердце. А ей очень хотелось услышать биение его сердца.

Он рядом. А она думала, что больше никогда в жизни его не увидит. Его руки сейчас обнимают ее — как прежде, бережно и аккуратно, а она думала, что это будет только в редких снах. От мысли, что уже совсем скоро эти руки она почувствует не сквозь плотную ткань куртки, сердце готово было разорваться — от страха и восторга.

Привычная женская гордость попыталась что-то возразить, но Вера от нее отмахнулась. Не тот случай. Он настолько честен и благороден, что даже не вспоминалось ни о каких женских «штучках», вроде оскорбленной гордости. Она потому и не обижалась так сильно, когда он ушел — отчетливо понимала, что ушел ради нее. Злилась, что решил все сам, и было обидно, что вообще смог — что благородство оказалось сильнее желания быть рядом с ней.

От его пальто пахло незнакомым запахом и подумалось, что наверно им заново придется узнавать друг друга. Шесть лет — это много.

— Ты, правда, согласна? — спросил он тихо-тихо.

Она улыбнулась. Наверно, он не мог не спросить. А может быть им нужно это обоим — с чего-то начать.

— Правда, — она подняла голову и в желтом свете фонарей увидела лучики морщинок возле его глаз, сначала их, а потом уже улыбку. Подумалось тогда, что ради этой минуты стоило встречать Новый год в гордом одиночестве.

Вот уж точно: с новым годом, с новым счастьем…

Подняв руку, провела осторожно по его щеке — дотронуться хотелось невозможно! дотронуться, почувствовать, вспомнить… — он чуть улыбнулся, взял ее ладонь в свою и поцеловал успевшие замерзнуть пальцы. От прикосновения губ вздрогнула — вспомнила. И, чувствуя, что вот-вот заплачет от переполнявших эмоций, опустила голову и уткнулась в его пальто.

— Пойдем внутрь… Надо просто поговорить… Сначала… Нам обоим в себя прийти нужно…

Она кивнула и не сделала больше ни одного движения. Идти в кафе не хотелось. Там люди, там надо сидеть за столиком напротив друг друга — на расстоянии этого самого столика! Вера чуть улыбнулась своим мыслям: прямо как у Цветаевой, недавно читала… «От одной мысли о неизбежном столике между нами — тоска. Это не по-человечески».

— Почему именно сейчас? — она снова подняла голову.

— Случайно увидел твою программу…

— Сегодня?!

— Нет, — Сережа засмеялся и она заулыбалась в ответ. — Несколько дней назад…

— И что ты делал эти несколько дней? Небось, досье на меня собирал?

— Не совсем… — еще раз усмехнулся Сережа. — Выяснил адрес, телефон… Некоторые программы посмотрел… Ты… ты молодец… очень впечатляет.

Услышать от него похвалу было безумно приятно, но о впечатлениях она еще обязательно его расспросит, а сейчас спросить хотелось совсем о другом и очень важном.

— Сережа, а ты… где ты… ты служишь? Ты там же, в спецназе?

— М-м-м… Не там же именно, но да, в спецназе. Вер… пойдем, холодно уже, ты замерзнешь сейчас.

Он взял ее руки в свои, согревая ледяные ладони, а она думала о том, как иногда ей становилось страшно от мысли, что может так быть, что его уже нет в живых. Она взяла его за руку и потянула в сторону кафе:

— Пойдем, — переступив через небольшой сугроб у края дороги, они направились ко входу. — А ты мне сможешь хоть что-то рассказать о себе? Или вся твоя жизнь — военная тайна?

— Что-то может быть смогу, — улыбнулся Сережа, притянув ее к себе за плечи. Затем шагнул вперед и открыл дверь, пропуская ее.

Она все правильно сделала. Им действительно нужно поговорить. Все обсудить. На нейтральной территории. Еще ничего точно не ясно. Еще можно друг друга отпустить… Или уже нельзя?

Электронный замок вдруг запищал и дверь открылась. В нее вошел Сережа… с тарелкой и каким-то пакетом, кажется, с пирожками. Вера восторженно заулыбалась, не зная, на что реагировать — то ли расцеловать его за долгожданную и внезапную еду, то ли порассматривать его в камуфляжной форме — в ней она видела его только на фотографиях, то ли удивляться совпадениям — ведь думала только что именно о кафе. Может, потому ее на воспоминания потянуло? Элементарно от голода?

— Ты решил не дать мне умереть с голоду? — спросила она, улыбаясь и принимая тарелку. — М-м-м… как пахнет… Хорошо же вы здесь живете!

— Давай ешь скорей, пока совсем не остыла, — Сережа достал из пакета хлеб и протянул ей.

— Ты поел?

— Нет, некогда. Мне идти надо.

— Прямо сейчас? — спросила она, перемешивая кашу с кусочками мяса и подливы. — Ты мне расскажешь хоть что-нибудь?

Сережа присел рядом на диван и она тут же протянула ему наполненную ложку.

— Солнце, ешь… — попытался он отмахнуться, но, посмотрев на содержимое ложки прямо перед собой, послушно взял ее в рот.

А мясо действительно вкусное. И порция-то какая! Но она явно больше любых, принятых в казенных местах, размеров… Интересно, как он ее добыл…

— Рассказывать пока нечего, новостей никаких, — дожевав, произнес Сережа. И тут же получил вторую ложку. — Ну, или я ем, или рассказываю.

— Совмещай, — улыбнулась Вера, подставив под ложку ладонь, чтобы с нее не капал соус. Затем протянула ему ко рту отломанный кусочек хлеба, он покачал головой, но кусочек взял. И, чуть прожевав, чтоб можно было говорить, усмехнулся:

— Надеюсь, камера видеонаблюдения выключена…

— Что? — от удивления Вера застыла с ложкой на полпути. — Здесь есть камера?

— Обычно она выключена. Она довольно редко используется… Когда здесь есть посетители, за которыми надо присмотреть внимательно.

— Ничего себе… Ну, так что с новостями?

— Забрали видео с камер наблюдения у дома твоего Степана Игнатьевича. Будем искать машину, если она видна. Если не будет машины или не найдем, будем ждать звонка от похитителей, тут уже ничего другого не остается.

Вера протянула Сереже очередную ложку, потом хотела взять сама, но, задумавшись, ложку отложила…

— Они же… не убьют ее?

— Не должны… Она им нужна, чтобы своего добиться.

«На ее месте могла быть Машка…» Ей хотелось спросить, как так сделать, чтобы больше не рисковать никем из близких, но боялась, что вопрос потащит за собой и все остальные вопросы, и разговор о том, что она ввязалась в ненужное дело, в котором, по мнению Сережи, конечно же, ничего не понимает.

— Вер…

— У?.. — она так и сидела, задумавшись и глядя в тарелку с наполовину съеденной кашей.

— Что ты будешь делать, если Степан Игнатьевич откажется от этой программы? Не всей, а конкретно этой темы. Навряд ли он захочет, чтобы про его жену рассказывали. Или наоборот?

— Не знаю… — она вздохнула и задумчиво принялась ложкой собирать разбросанные на тарелке крупинки. — Будем искать новую… Это, конечно, долго… И с генеральным придется решать… У нас же дата ориентировочно на сентябрь поставлена, чтобы в новый сезон выйти с новым проектом… А теперь не успеем уже. Но это если новую… А так-то можно и эту сделать, необязательно упоминать, кого именно похитили, — Вера взглянула на внимательно слушающего Сережу, — можно будет взять интервью у Ирины, не показывая ее лица… Вариантов-то много разных, жаль только, что нельзя сделать максимально хорошо… Ну… чтобы снять освобождение…

Сережа почему-то вздохнул, как-то так, что Вере стало сразу понятно, что он чем-то недоволен. Про «снять»?

— Это совсем не так опасно, как тебе кажется! — она подалась к нему ближе. — Есть специальные военные корреспонденты, обученные снимать именно в таких ситуациях. А в данном случае вообще можно было бы снять пару кадров уже после освобождения. Вообще никакой опасности!

— Я не об этом.

— А о чем?

— …Спецслужбы в Авдеевске проводят… длительную операцию. Секретную, разумеется. Поэтому нежелательно никакое внимание со стороны журналистов к этому городу.

— Но мы же про кандидата в мэры, про выборы… Пусть себе операция и идет… Мы о ней как не знали, так и дальше она нас не касается!

— Нет, это внимание может ей помешать. — У Веры было ощущение, что Сереже что-то не нравится… Она смотрела на него сбоку, он продолжал смотреть на стол перед ними, и казалось, что был бы рад на эту тему не говорить. Или она просто неприятна для него? И все, что связанно с проектом. Из-за того, что она о нем не сказала?

— В общем, — он повернулся к ней и посмотрел в глаза, — программы этой не будет вообще.

Конечно же, спрашивать, что за операция, бессмысленно. И что теперь? Столько времени потрачено впустую? Столько работы, столько информации перелопачено! Денег, в конце концов, потрачено.

Вспомнилось, как объясняла Степану Игнатьевичу — новичку в такого рода расследованиях, — сколько и куда надо потратить денег. А он периодически удивлялся: «Конечно, я знал, что информация покупается, но не до такой же степени!» А она удивлялась, чего это продюсера из мира шоу-бизнеса потянуло на телевидение, да еще и в такую область!

А Сашка Жарков и Вадик Косицкий — бывшие опера, собиравшие информацию на Дубинина? Вся их работа теперь вообще никому не нужна! Две недели просидели в этом Авдеевске, хорошо еще, что успели уехать до того, как Дубинину стало известно, что под него копают.

Ничего никому не нужно… И ничего не будет…

— А если бы я не знала об этой операции?

— Теперь знаешь.

Он сказал это настолько равнодушно и в то же время весомо, что у нее мурашки по спине пробежали. «Он специально так сказал. Чтобы ты поверила, что ничего уже не изменить», — подсказал разум. А сердцу хотелось обидеться на его равнодушие и непонимание…

Он вдруг обнял ее за плечи и притянул к себе:

— Не расстраивайся. Обещаю, я подумаю, как тебе сделать такую программу. Чтобы все, как надо. Чтобы и толк от этого был, и чтобы не бояться ни угроз, ни за близких.

Сердце, кажется, вообще забыло, как биться, когда он сказал про «подумаю, как сделать»… Потом вдруг, будто опомнившись, с силой ударилось о грудную клетку.

— Правда?..

— Постараюсь, — кивнул, чуть улыбнувшись, Сережа.

— Спасибо!

Она с чувством поцеловала чуть колючую, небритую со вчерашнего утра щеку и, заглянув в глаза, прошептала:

— Спасибо, что понимаешь…

— А что мне еще с тобой делать, интересно? — вздохнул он. — Давай доедай, пока окончательно не остыло. И если найдешь у себя мелочь, пойду кофе принесу.

Сережа вышел, а Вера принялась доедать кашу — без прежнего аппетита, все же новости очень и очень огорчили. Хотя… может, оно и к лучшему? Степан Игнатьевич все равно был бы, наверное, против… Вот только со сроками обидно. И с генеральным теперь решать. И что там еще решится…

А сердце все еще билось часто-часто. Как легко он решил то, что так ее мучило! Она столько времени боялась ему сказать, боялась, что он будет против, боялась, что он не поймет, а он… понял. Понял, принял и готов помочь. Или, может быть, принял еще не совсем, но знает, что отговаривать бесполезно.

«Может, все потому что он тебя любит?..» — улыбнулось сердце.

«Согласен, — вдруг выдал разум, пребывая явно в хорошем настроении. — Он, кстати, до сих пор против. Ему это не нравится. Но тем не менее…»

Сережа у кофейного автомата Вере был виден в окно, есть уже не хотелось — эмоции захлестывали, — поэтому она просто смотрела на него. Вот он выбрал нужную кнопку, нажал и обернулся. Потом посмотрел куда-то в сторону — дальше по коридору, улыбнулся и сделал пару шагов туда же… И вот в поле зрения Веры оказалась Багира. В руках у нее было что-то явно похожее на подушку и что-то вроде пледа — это выглядело довольно странно, но еще больше Вера удивилась, когда Сережа, улыбаясь, забрал это все у нее. Зачем ему… для нее, что ли?!..

Пока готовился кофе, они о чем-то разговаривали. Сначала Багира что-то сказала, Сережа ответил, а потом что-то ей говорил с таким видом, как будто ему говорить неудобно… как-то смущенно немного, что ли… А Багира улыбнулась…

Вера улыбнулась тоже. О работе Сережа мог рассказать очень немногое, да и о коллегах тоже, но из того, что рассказывал, Вера знала об отношении всех бойцов группы к Багире, как ангелу-хранителю, знала о том, что Сережа восхищается ею как профессионалом, что она наставник и друг. Еще знала про тюрьму. Про письма и поддержку.

Когда-нибудь она обязательно скажет Багире спасибо, за эту самую поддержку. Она поклялась себе в этом, когда изо всех сил старалась не заплакать, осмысливая Сережин очень и очень короткий и немногословный рассказ о тюрьме.

Еще она обязательно скажет спасибо его маме. Просто. За него.

Багира ушла, а Сережа — с подушкой и пледом и стаканчиком кофе направился обратно. Вера поднялась, подошла к двери, как раз когда она открылась, и забрала подушку и плед.

— Это для меня, что ли?

— Ну да, — Сережа аккуратно поставил стаканчик на стол. — Тебе тут долго сидеть, так что ложись, есть все шансы спокойно подремать. — Она положила вещи на диван, а он подошел ближе и обнял за плечи. — Генерал отправил к Маше нашего бойца, так что не переживай, с ней все будет в порядке.

— Слава Богу!

Сережа кивнул:

— Так что можешь смело ложиться и не переживать.

— А за тебя?

— А за меня переживать не надо. Все будет хорошо.

— Будь, пожалуйста, осторожен.

— Буду, — еще раз кивнул Сережа. — Солнце, мне идти надо.

Он поцеловал ее, затем шагнул к столику, вытащил из пакета пирожок, а пакет забрал и, кивнув ей, ушел. В дверях на пару секунд задержался, будто хотел что-то сказать, но, видимо, передумал. Потом махнул рукой в окне и скрылся из вида.

* * *

Кофейный автомат радостно принял нужное количество монет и с энтузиазмом принялся готовить Верино капучино.

Не очень приятный разговор остался позади и теперь к Сереге вернулось прежнее хорошее настроение. Разобраться бы еще поскорее с операцией, потом выяснить отношения с Кошачьими — выяснять явно придется с обоими, и можно серьезно подумать… о серьезных переменах в жизни. Сейчас, на волне хорошего настроения проблемы виделись куда более легче решаемыми, чем до этого.

В коридоре показалась Рита, и Серега, пойдя ей навстречу, забрал подушку и плед.

— Спасибо, Рит! Новости есть какие-то?

— Бизон с Котом сейчас будут. Еще звонила Ума, она уже на подъезде к Пыталово, так что можешь успокоить Веру, что сестра будет под присмотром.

— Ого, спасибо! — Серега улыбнулся, это было неожиданно.

— Пригов отправил почти сразу… — пояснила Рита. Да… и здесь генерал в своем репертуаре. Выделил бойца, хотя наверно за события в Авдеевске в случае чего переживает больше.

Хотелось надеяться, что в этом есть что-то от Приговского «своих не бросаем», что он хотя бы отчасти сделал это потому, что Маша имеет прямое отношение к Вере, а значит и к нему, Сереге.

Хотелось, чтобы Вера стала «своей» для них всех…

— Рита… — наверно сейчас не очень уместно, но чувствовал, что сказать надо, — извини, что не говорил ничего о Вере раньше. Не хотел просто никому говорить, отвечать на вопросы… Не хотелось обсуждений никаких…

Он точно знал, что Рита поймет. И про покой, и про обсуждение, и что он имеет в виду молодежь, а не ее или Борю.

— И не думала обижаться. — Она заулыбалась еще в начале его речи. Сначала снисходительно, потом с оттенком понимания. — Личная жизнь… — она замолчала, подбирая слова, — это личная…

— На то и личная, чтобы не быть общественной, — закончил за нее Серега. — Это Вера так говорит.

— Правильно говорит твоя Вера, — согласилась Рита, посмотрев в сторону гостевой.

Серега взял готовый кофе.

— Рит, я отнесу и приду сейчас. — Она кивнула и махнула рукой, мол, иди.

— Сереж… — он обернулся от двери, до которой уже почти дошел. Рита подошла ближе, внимательно глядя ему в глаза. — У вас все… серьезно?

Серега улыбнулся: Рита не была бы Ритой, если бы не побеспокоилась на этот счет.

— Да.

Второй раз за день он увидел в ее глазах радость за него.

— Я за тебя очень рада!

— Спасибо… — Серега про себя улыбнулся промелькнувшим ассоциациям, а потом подумал, что уже две женщины сегодня порадовались за него, а его собственная мама до сих пор ничего не знает.

Рита ушла, а он переложил подушку и плед под руку с кофе и освободившейся рукой полез за карточкой в карман. Главное, второй раз кофе не разлить.

За эти полгода он был в родительском доме только один раз и то, тогда совсем было не до новостей — ни личных, ни каких-то других. А уж про знакомство с Верой и задумываться-то… Предложить Вере познакомиться — это равносильно поднятию вопроса о дальнейшей жизни. А они его оба благополучно избегали.

— Давай… — произнесла Вера, когда он открыл дверь, и потянулась за вещами. — Это для меня, что ли?

— Ну, да…

Серега поставил стаканчик, рассказал Вере про Машу, успокоил, посоветовал лечь поспать, забрал пирожки и ушел. В дверях подумал, что, может быть, все-таки рассказать про звание, но было уже совсем некогда.

В комнате отдыха никого не оказалось, видимо, Бизон и Кот еще не приехали. И только сейчас Серега вспомнил, что не видел еще Муру и не знает, где она.

Он положил пакет с пирожками на стол — «Интересно, сколько достанется Кошачьим, если Борька раньше до него доберется?» — и подошел к своему шкафчику. Достал вокс, убрал мобильник и как раз одевал наушник — вот-вот уже вызовут, — когда дверь открылась.

Бизон улыбнулся с порога:

— Ну, здорово… каплей!

Серега рассмеялся и шагнул Боре навстречу, протягивая руку:

— Здорово!

— Поздравляю! — Бизон пожал руку, второй хлопнув Серегу по плечу. — Ну что, обмываем после операции?

— Спасибо! Обмываем! — согласился Серега. Куда ж тут денешься-то… Друзья такого не пропустят. Да и… почему бы и нет-то? Отмечать так отмечать!

— А это у нас тут что такое? — увидел Боря пирожки, присел на диван и, раскрыв пакет, понюхал. И с голодным энтузиазмом спросил: — С мясом, что ли?

— Не знаю, — смеясь ответил Серега. — В общем, это… на всех… было…

— В смысле, было?

— Ну-у-у… Для тебя и… хвостатых.

Боря подозрительно прищурился, поглядел на Серегу, затем на пирожки.

— Хвостатые не заслужили. Особенно, один из них.

— Вот потому и «было», — проговорил Серега, продолжая тихо посмеиваться. — А у Муры очередная диета… Кстати, где… который «особенно»?

— Я его в тир отправил, — ответил Бизон, жуя пирожок. — Действительно с мясом! И вкусно!.. Он меня достал. Пусть лучше по мишеням лупит.

— Это из-за меня?

— Ага!

— Может, мне поговорить с ним?

Бизон дожевал второй кусок пирожка, отряхнул руки и, с сомнением заглянув в пакет, посмотрел на часы.

— Сейчас Дакар отсматривает видео. Как найдут машину, поедем. Ну, минут десять-двадцать наверно есть… — он поднялся и подошел к тумбе, в которой хранились чайник и чашки. — Иди. Только чтоб оба живы были. И целы.

Серега с сомнением покосился на него.

— Хотя бы боеспособны, — вздохнув, добавил Боря.

* * *