Стеклянная пустота (гет)

— Она не выходила из своей комнаты все это время?

— Да, уже прошла почти неделя. Уж не знаю, что произошло во время вашей прогулки, но на ней не было лица, когда она вернулась.

Лили зажмуривается. Она слышит голоса за своей дверью и узнает среди них его. Сердце на мгновение замирает, а потом боль шквалом обрушивается на ее несчастную грудную клетку, стремясь раздробить на куски, отделить по реберной косточки от скелета. Ей душно. Тело сковано, и из этих оков уже даже не хочется выбираться.

Когда дверь отдает скрипом и в комнату врывается свежий воздух, Лили приоткрывает глаза и держит его фигуру под прицелом своих выцветших карих глаз, в то время как рука сама по себе до хруста сжимает свитер. У Скорпиуса на лице — привычная маска безразличия, а в глазах бездонный океан. Лили злится. Ей хочется кинуть в него подушкой или Ступерфайем, но она не может даже сдвинуться с места.

Он двигается медленно, словно пробует, насколько может далеко зайти, а потом, присев на корточки, смотрит прямо в лицо, обдувая ее лавиной безграничного холода, того самого, в который она так давно влюблена. Они долго молчат, не отрывая друг друга от глаз, и Лили чувствует, как там, внутри, будто начинает работать давно заржавевший механизм. Он, скрипя с громким шумом, начинает стучать. Ей страшно: любить его Лили хочется меньше всего.

— Ты все вспомнила, да?

Молчание — страшный спутник, но теперь она молчит назло. Лили видит, как поднимаются волны перед штормом, и, резко выпрямившись на кровати, смотрит в упор, чувствуя, как яд, скопленный в легких, наконец вырывается наружу. Между ними электризуется даже воздух, и Лили больше не может отдавать отчет в своих эмоциях и чувствах.

— Зачем ты пришел?

— Конечно же за тем, чтобы понаслаждаться тем, как ты гробишь свою жизнь, — медленно тянет Скорпиус, выводя ее окончательно из себя. Его спокойствие — наиграно, и она видит это слишком отчетливо, что заставляет только сильнее раздражаться. Ее бесит его постоянные маски, насмешки и издевки над ней.

Лили подскакивает с кровати на пол и, сложив руки на груди, кидает, прежде чем выйти из комнаты:

— Надеюсь, представление стоило твоего времени. Я смогла произвести впечатление и заинтересовать тебя? Ты посмеялся вдоволь?

Ей душно: она стремительно спускается по лестнице, ощущая себя наконец-то живой: не избитой пустотой, не заплаканной женщиной с вихрем воспоминанием в голове. Что-то будто отпустило ее, какая-то часть там внутри навсегда поменяла свои очертания. На мгновение в голове опять возник лик Изабелл, только она больше не бежит по полю, не смеется, размахивая волосами. Она всего лишь застывшая маггловская фотография в голове, и сердце у Лили на мгновение вздрагивает от боли.

Вырываясь из дома на улицу, она быстро проходит мимо маггловских домов, силясь не разрыдаться прямо по дороге. Ей больно. И обидно. Ей кажется, что весь мир просто смеется над ее иллюзиями и потерей; что каждый змеиный шепот за спиной лишь о том, насколько глупа Лили Поттер — она даже не помнит, как больной урод убил дочь на ее глазах.

Ей горько. Чернь, пролезая во внутренности, оставляет громадные следы на стеклянном внутреннем куполе. Там — кто-то живет, и этот кто-то постоянно переносит ее на зеленое поле к маленькой девочке в белом сарафане. Лили не хочется больше видеть Изабелл в своей голове, ей тошно от одного взмаха этих белокурых волос. Ей больно. Еще чуть-чуть, и она точно упадет на землю, разобьет коленки, как в детстве, только теперь к ней больше никто не придет. У нее — ничего нет. И сама она ничто. Ничего. Просто пустая.

— Лили, постой! — но она идет, кутаясь в растянутый бабушкин свитер. На нем золотом выведено «L», но надпись уже давно потеряла свой цвет. Этот свитер — очередное пятно в ее воспоминаниях, которые калейдоскопом перемещаются у нее в голове. Лили страшно: она не знает, что реальность, а что лишь выдуманная ею же иллюзия. — Я же сказал, стой!

Резко дернув ее за руку, Скорпиус разворачивает к себе лицом, и Лили начинает злиться, находя яростные искорки в его бескрайнем море. Кто он такой, чтобы вот так вот просто приходить к ней домой и обдувать своим холодом? Какое право он имеет злиться на нее, когда она намеренно бежит прочь?

— Зачем, Скорпиус? Зачем ты приходишь? Разве ты не видишь, что мне больно находится рядом с тобой! — Лили кривится, у нее внутри настоящий пожар, она уже и забыла, как может полыхать. — Мне больно, очень больно. А перед глазами одна только она. Ты спрашивал, вспомнила ли я, так да, вспомнила! И теперь вижу, как весело было со мной: эй, посмотрите, глупая Лили Поттер, которая никогда не была достойна… — голос скрывается, и Лили замолкает. Ей больше совсем не хочется ничего говорить, а злость проходит еще быстрее, безразличие накрывает ее волной.

Скорпиус сильнее сжимает ее руку и приближает к себе, внимательно исследуя что-то на самом дне ее зрачков.

Лили кривится: почему он постоянно не дает ей упасть?

— Пошли.

Когда они приходят к склепу и Скорпиус подводит ее к маленькой аккуратной могилке, совсем свежей и опрятной, Лили забывает как дышать. Красивые черные буквы двоятся перед глазами, а рука рефлекторно отчего-то прикрывает рот. У нее внутри застывшая магма кусками слетает вниз, а сердце пропускает первый удар; в далеке — заливистый детский смех и тысяча воспоминаний перед глазами. Ее маленькое счастье в белокурых волосах, в пухлых ладонях и карих глазах.

Лили шатается, но сильные руки не дают ей упасть. И она чувствует всем своим телом тепло, исходящее от плотно прижатого к ней мужского тела, чувствует, как внутри давно забытые чувства начинают порхать. Зачарованно переведя взгляд, она внимательно и робко смотрит из-под челки, пытаясь найти ответ на немой вопрос. Скорпиус не говорит ни слова и внимательно следует по пятом за ее зрачками; впервые Лили видит в них грусть и нервно сглатывает ком.

Потому что где-то там на самом дне бушующего океана прорываются чувства — и эти чувства не безразличие, не издевка и не лютый холод. Это то, чего она жаждала в своей жизни больше всего.

Лили плачет.

Слезы, стекая по щекам, уносят вместе с собой всю пустоту, что скопилась у нее в легких.