Апофигеоз (джен)

В конец отчаявшись и обессилев, Том упал на стул, выронил палочку и… разрыдался.

Рядом присел ласковый седовласый дедушка-директор. Сочувственно вздохнул и молвил:

— Лимонную дольку? — на раскрытой стариковской ладони появилось несколько мармеладок.

— Лимонную дольку?!! — задушено просипел Реддл, уставившись на Дамблдора своими красными очами, в которых неровно пульсировали вертикальные зрачки. — После всего, что случилось, вы предлагаете мне конфету?!

— Она не отравлена, — вскинув кустистые брови, заверил старик. — Смотри, — он взял одну дольку и закинул себе в рот. — М-м-м. Вкусно. Угощайся… Геллерт, а ты хочешь? — развернувшись всем корпусом, Альбус тепло улыбнулся старому другу, грязному, оборванному, с торчащими редкими волосами, который восседал на самом почетном месте во главе преподавательского стола и ответил на предложение долгим ехидным взглядом. От этого практически у всех присутствующих, вновь вспомнивших о необычном госте, обалдело восторженная радость сменилась тихой истерикой. И с новой силой разгорелись сомнения насчет реальности происходящего и сохранности собственного рассудка. Однако апофигеоз действовал, поэтому истерика была веселой: «Если это и бред, то какой же фееричный, Мерлин возьми!»

Люциусу, несмело заглянувшему в зал, повезло меньше — зелья ему не давали. Поэтому, понаблюдав за происходящим секунд тридцать-сорок, он шарахнулся к Снейпу:

— Я хочу к Нарциссе! — умоляющим тоном сказал он, заглядывая в глаза.

Северус недоумевающе развел руками.

— Драко, сопроводите отца в мэнор.

Молодой Малфой, чуть заметно скривившись, покинул фантасмагорию. Как ни досадно выпадать из событий века, но честь семьи превыше всего.

Тем временем Волдеморт немного пришел в себя. Он вскочил с места и, нагнувшись к Дамблдору, стал ходить около по полукругу туда-сюда.

— Ну, что вы, Дамблдор?! Конечно, она не отравлена! — зашипел он. — У меня и мысли такой не было. Это же не ваш стиль! Просто и честно убить своего врага — но как же?! Вы же такой добрый и чистый! Вы святой! — неожиданно прорезавшимся высоким голосом выкрикнул он последнюю фразу и взмахнул бледными тонкими руками. Взметнулись широкие рукава его плесневело-зеленоватой мантии.

Директор добродушно, синеглазо взирал на Тома снизу вверх. А тот только вошел в раж:

— И никто… Никто и не подозревает, что при этом вы делаете на самом деле! — громко зловеще прошептал он. — А на самом деле, дав кому-нибудь определение… ну, что-то наподобие: «Пузырь… Сосиска… Нехороший человек!..» — он сорвался было на истерический смех, но вновь вернулся к шипению: — Вы начинаете подталкивать его к медленному, постепенному… самоубийству… Предоставляете ему право выбирать, какой дорогой идти. Вы не станете своего врага останавливать в начале пути, хоть это и будет в ваших силах. Позволите ему идти к цели, которую вы не одобряете, позволите поверить в успех… чтобы потом, когда дороги назад нет, разбить все его надежды! А это и есть смерть, подобная поцелую дементора. А ведь я думал, что я смогу вас одолеть, что не стану очередной вашей громкой победой. Но я не смог! Потому что я, — в голосе Темного лорда вновь послышались рыдания, — я — бездарность! — он вцепился длинными белыми пальцами в лысую голову и снова рухнул на стул.

Дамблдор продолжал ласково улыбаться и уже хотел что-то сказать, но тут раздался неожиданно сильный и спокойный голос Гриндевальда:

— Как тонко подмечено! Остается только описать, какой может быть последняя сцена… — заговорил он и прихрамывая двинулся к эпицентру событий. — Когда злодей приходит на смертный бой, он слышит многократно… слова: «Мой друг! Мой милый друг! Остановись!» — восклицал Геллерт, артистично поводя ладонью от сердца к публике и театрально подкатывая глаза. — «Остановись! Послушай свет — в тебе он есть!..» Злодей не слушает, не верит… — он обвел зал изумленным взглядом, — но, собираясь нанести решающий удар!.. — всем своим видом изображая потрясенное недоумение, актер сделал пафосную паузу. Снижая тон: — Он медлит выбросить проклятье, — поворот головы набок, глаза, по-стариковски вылинявшие, но по-молодому горящие, прищурились, бескровные губы растянулись в язвительной улыбке. — И получает его сам! — с придыханием завершается эта реплика. — А наш добрый волшебник подходит к поверженному монстру, — оратор приподнял плечи и обхватил себя за них, — обнимает его со всей душевной теплотой и шепчет: "Мой друг, тебя по-прежнему люблю я. Но ты… та-ак много нагрешил… Ты должен понести наказание, — брови Гриндевальда сочувственно изогнулись, — чтобы душа твоя очистилась… И тогда… — на лице актера появилась счастливая улыбка, продемонстрировавшая отсутствие более чем половины зубов, — ты сможешь начать новую жизнь". Злодей отправляется в тюрьму, — вскинув брови, повествовал оратор. — И вот спустя полвека наш добрый волшебник вспоминает о нем и вызволяет грешника из тюрьмы. И монстр думает: «Неужели настал тот час? И пусть ему уж сто тринадцать лет… Но на жизнь новую он право получил?» Но вот подвох! Наш Дамблдор всего лишь зелья благодушья наглотался! — вскричал Геллерт и, сверкнув глазами, склонился к директору. — И завтра, может быть, решение изменит?!

Зал вздрогнул, включая казавшего невозмутимым Снейпа и производящего впечатление невменяемости Волдеморта. Но не Дамблдор. Он встал навстречу освобожденному узнику и прижал руки к груди.

— Нет, Геллерт! Как ты мог подумать? Давно стремился я тебя освободить! Но был томим сомненьями…

— Как узнаваем! — раскинул руки Гриндевальд, кивком головы и взглядом призывая зрителей в свидетели.

— Поверь, что зелье лишь решимости дало мне, — прочувствованно заверял директор. — И отступать назад я вовсе не намерен.

— Ну что? Все понял? — просто спросил Геллерт, устало усаживаясь рядом с Реддлом.

Тот посмотрел на него широко раскрытыми глазами, и что-то человеческое и беззащитное показалось на змееподобном лице.

— Мой мальчик! — воскликнул присевший с другой стороны Альбус и привлек голову Тома к себе на бороду. — Ты запутался, но все будет хорошо.

— После пятидесяти лет в Азкабане? — обреченно-бесцветно спросил Реддл.

— Я бы не хотел, чтобы ты повторил путь моего несчастного друга Геллерта, — ответил Дамблдор; несчастный друг при этом громко фыркнул, — но как мне быть? Не знаю…

— А давайте мы принесем друг другу Непреложные обеты, — вдруг предложил Гриндевальд.