Путешествие на Восток (джен)

Серебряная трава не мялась под ногами идущего по ивовой аллее мужчины. Он не отбрасывал тени, а звук его шагов походил на шорох ветра. Сам он был высок — даже для эльфа — чрезвычайно худ и словно бы немолод; волосы его, цвета старого золота, длинной почти до пят, развевались вокруг, как невесомые. Но удивительнее всего было его лицо — почти некрасивое, с носом, похожим на клюв хищной птицы, с глубоко запавшими огромными глазами цвета небесной синевы.

Король Мира пришёл в Лориэн.

Женщина рядом с ним удивляла разве что обыденностью своей внешности. Просто одетая — в скромное, но добротное платье из серой ткани, вышитой серебряными узорами, серый плащ потемнее и серые туфли чуть светлее, с тёмно-серыми, словно побитыми сединой, волосами, забранными в низкий пучок и заколотыми перламутровой шпилькой. Но глаза... глаза её внимания не привлекали, и всё же оторваться от них было невозможно — как и угадать их цвет. Одному они казались карими, другой клялся, что они зелены, как трава, третий описывал два чёрных провала — каждый видел в очах валиэ Ниэнны то, что искал.

— Мне странно, что я вижу здесь тебя, и никогда — её, — негромко сказала она, продолжая беседу.

Хотя никто не видел её торопящейся, она без труда поспевала за широким, резким шагом Манвэ.

— Кто будет светить, если она позволит себе скорбеть? — грустно ответил он. — Варда живёт долгом, ты знаешь. Эльдар зовут меня королём, но она куда больше taro, чем я. Я уж скорее подхожу на роль tari, которая разбирается с повседневными заботами, пока её супруг занят делами государственной важности.

— И всё же, именно ты беседуешь с Единым, — напомнила Ниэнна. — Хотя и это больше похоже на тех tari, которые нам известны. Впрочем, так ли это важно, пока вы слушаете и слышите друг друга? Но скажи ей: нельзя запрещать себе скорбь. Невыплаканные слёзы разрушают душу, как кислота разъедает ткань, дорогой брат.

— Ей так проще. Пока она трудится, она верит — и боится отчаяться, если позволит себе отвлечься. Поговори с ней ты, сестрица? Может быть, сможешь прогнать этот страх.

— Поговорю, — кивнула та.

На поляне, под сенью плакучих ив, среди бело-золотых звёздочек альфирина лежал юноша. Контуры его тела были размыты, смазаны; черты его лица — неразличимы, волосы и руки сливались с травой, а тело было словно намечено небрежной рукой и оставлено недорисованным.

Манвэ медленно опустился на траву рядом с ним, потянулся взять за руку. Его ладонь прошла сквозь неё, как сквозь желе, и он отдёрнул её, словно обжегшись.

— Мы хотели познать радость эрухини, радость иметь детей... — сказал он тихо.

— А пришлось узнать ту истину, что для эрухини радость всегда идёт об руку со скорбью, — Ниэнна погладила его по голове. — Но разве радости не было?

— Была. И всё же... почему он? Почему не Оромэ, охотник и бродяга? Не воин Телимехтар, не Несса, беспокойная, вся в своего отца?

— И это тоже — чувства, знакомые многим эрухини, братец. «Почему моё дитя, моё невинное и чистое дитя, почему не кто-то другой, сильнее или сердитее», — не этот ли стон снова и снова доносится из смертных земель? И другой: «Почему я, чем я виновен перед Отцом Отцов, за что мне эта боль».

— Ты знаешь ответ, Ниэнна, мудрейшая из нас?

— Никто не знает. Наш брат принёс в мир боль, и эта боль не разбирает жертв — вот и всё, что тут можно сказать.

— И всё же, ты за него просила.

— А ты его простил.

Манвэ устало прикрыл глаза. Когда валар решили попробовать любить друг друга, как эрухини — узнать, что такое дни детей... тогда всё было так весело и так легко! И как прекрасны были их дети, рождённые любовью и дружбой, соприкосновением сердец! Сколько нового, дотоле неведомого дали они миру!

Музыка дождя, азарт погони, веселье танца, отвага, презирающая все препятствия...

...и Фионвэ, Илвэран, их драгоценный, единственный, прекрасный сын.

Дитя света и воздуха, воплотивший не могущество и ярость, но красоту и лёгкость своих родителей, повисший между небом и землёй семицветным изогнутым мостом. Весёлый и беспечный, совсем не схожий ни со строгим Эонвэ, ни со страстной Асэ, ни с невозмутимой Ильмарэ — ни с кем из духов, кто по своей природе был ближе других к Манвэ и Варде.

Единый сказал: потому что дети не похожи на братьев и сестёр.

Дети — это другое.

И добавил: «Теперь вы знаете. Но порой цена за знания бывает высока». Он никогда не осуждал их, Отец Отцов. Только предупреждал: за этот выбор придётся заплатить.

— Скажи, Ниэнна... как думаешь, Единый... он тоже всё это пережил?

Всё-таки не зря люди и эльфы зовутся «эрухини». Не зря Отец Отцов зовёт айнур своими детьми. И самый мир, его творение — разве не ещё одно дитя?

— Конечно, — просто ответила та. — Поэтому есть я.

Любовь, скорбь и надежда.

— Я не верю, что брат смог окончательно его убить, — сказал Манвэ решительно.

— Конечно, — кивнула Ниэнна. То ли «конечно, не веришь», то ли «конечно, не смог».

— Если мой Фионвэ сумел добраться до дома, сможет и ожить. Однажды, со временем.

Если он сумел не сломаться после того, что брат с ним сделал. Сохранить себя даже во тьме.

Его прекрасный, сильный, любимый сын...

— Конечно, — снова повторила Ниэнна.

Любовь, скорбь и надежда.

Всё, что остаётся родителям — по ту и эту сторону Морей Разлук.