Год Крысы. Дороги (гет)

Шарес стоял у окна и смотрел во внутренний двор из окна малого зала, недавно приспособленного для встреч c советниками и приёма важных посетителей. Исенара и её привезённая из Боброграда служанка играли в забавную игру: перекидывали друг другу по воздуху ракетками мягкий мячик. Молодая тсарица была ловкой и проворной, одно загляденье: её белые косы так и прыгали в стороны, когда она замахивалась и с силой отбивала удар. Вот Исенара наклонилась, чтобы поднять упущенный мяч, выпрямилась, досадливо притопнула и, умело подкинув его над головой, резко ударила, заставив служанку сделать выпад и вскрикнуть, парируя удар.

За спиной раздался стук в дверь.

— Войдите.

— Здравствуйте, ваше тсарское величество!

Кастий был, как всегда, скромно одет; на лице застыла учтивая, ничего не значащая улыбка. Он был эффективным и хладнокровным помощником, о чьей неожиданной поддержке в самый трудный для себя момент Шарес не забыл. Правда, в тот же момент Кастий предал своего тсаря, которому до этого служил много лет, а предавший однажды, как известно, уже не может считаться надёжным, даже если он теперь полностью на твоей стороне.

— Что у тебя?

Начальник тайной стражи имел огромный опыт в своём деле и годился тсаревичу в отцы, но вёл себя скромно и предельно вежливо.

— Вот, папочки с бумагами, как вы просили.

Тсаревич ещё не принял решение о том, кого из саврян пригласить в новый Совет, поэтому собирал сведения обо всех, кто себя хорошо проявил сразу после перемирия и, что немаловажно, имел влияние на состоятельные саврянские семьи. Большинство этих людей Шарес и так знал, но подпускать к государственным делам собирался лишь самых надёжных. Лучше всего было бы вообще избежать смешения элит и поставить на все важные посты родных ринтарцев, но это невозможно. Поднимется шумиха, и проблем появится, пожалуй, даже больше, чем от объединённого Совета двух тсарств. В конце концов, тсарь не обязан никого слушать и может сам принимать решения… Как бы Шарес ни гордился своей разумностью, осведомлённостью и сдержанностью, в некоторых делах ему понадобятся разумные советы — просто потому, что один человек не может охватить все дела целого тсарства, тем более возросшего. Он давно усвоил: чем больше территория, которой нужно править, тем сложнее навести в ней порядок и долго его удерживать. Маленьким тсарством управлять куда проще — да вот только большие могут его сожрать.

Шарес не боялся возросшей ответственности, но понимал, что должен её с кем-то разделить. А вместе с ней — и власть. Супруга у него вовсе не глупа, но можно ли положиться на советы женщины? Исенара, конечно, воспитывалась как тсаревна — для управления тсарством, но по сути Саврией правила её мать Нарида, и опыта в политике у его молодой супруги было маловато.

Шаресу нравились независимость, гордость и решимость Исечки. Кроме внешних достоинств, он ценил её сильный характер, но всё же допускать жену ко всем государственным делам не собирался. Пусть она развлекается, а со временем отвлечётся на детей, пусть наладит в замке всё по своему вкусу — она должна чувствовать себя хозяйкой, но в доме, а не во всем Савринтаре…

Ночи с ней были сладки. Шарес прекрасно знал, как редко тсарям выпадает возможность найти себе жену, которая была бы хотя бы не противна, и ценил свою удачу.

Он повернулся к начальнику тайной стражи.

— Что там у тебя? Что-то срочное?

— В серой папке — саврянские семьи, достойные внимания: Севрины, Хаскили, Скрыжаны, Цисаржи и ещё несколько служивших при дворе тсарицы Нариды. В жёлтой — записи о новых слугах, взятых на работу в замок за последний месяц, в том числе прибывших из Боброграда по просьбе тсарицы. В белой — всё о самой тсарице и её матушке Нариде.

— Что? — удивился Шарес. — Да как ты смеешь?

Кастий наклонил голову.

— Вы сами попросили меня собрать любую информацию, которая сможет вам помочь принять правильные решения для формирования Совета. Её тсарское величество Исенара, уверен, ничего от вас не скрывает, но вдруг вас заинтересуют какие-то нюансы из её детства или проблемы со здоровьем разных членов её семьи?

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего особенного, — Кастий подал тсарю белую папку, тот положил её на подоконник и принялся лениво листать бумаги. — Например, предрасположенность её матушки Нариды к лёгочным простудам. Это поможет вам окружить супругу вниманием и заботой, ведь многие болезни передаются по наследству, а вам нужны здоровые наследники. Кстати, тётушка Исенары скончалась молодой от болезни сердца.

Кастий продолжил перечисление различных недугов родни Исенары, но Шарес его слушал вполуха. Мало ли кто от чего помирает! Лекари порой так плохо разбираются в болезнях, что сами не знают, правильно ли лечат и от чего. На днях он расчихался, и придворный лекарь прописал ему парить ноги, а потом оказалось, это из-за новых цветов, которые служанка по просьбе Исенары принесла им в спальню.

Он бросил взгляд в окно: молодые женщины устали играть в мяч и, опустив ракетки, сидели на скамейке, что-то оживлённо обсуждая. Ему нравилось наблюдать за женой: её улыбка, наклон головы, то, как она ставила рядом свои маленькие стопы и поправляла платье — всё вызывало у него тёплую приязнь.

Снова глянув в папку, он принялся пролистывать бумаги с описаниями фамильных гербов саврянских семейств, состоявших в дальнем родстве с его молодой супругой, и вдруг его внимание привлёк список друзей детства Исенары — и откуда только Кастий его взял? Затем под шапкой «секретно» — информация обо всех, кто общался с тсаревной накануне несостоявшейся войны. Его взгляд привлекло одно имя, мелькавшее буквально во всех бумагах: Альк Хаскиль. Друг детства Исенары, любезно доставивший ей его послание как раз накануне смерти тсаря Витора. Шарес помнил, как встречался с Хаскилем-младшем на приёмах, и тот показался ему разумным… Обучался в ринтарской Пристани, но не стал путником? Прикинулся менестрелем и пел под её окном, чтобы передать письмо? Шарес нахмурился, припоминая, что Исенара рассказывала ему про «старого знакомого и его двух ринтарских друзей», которые, рискуя жизнью — кстати говоря, из-за шпионов тайной службы — доставили ей любовное письмо, когда она почти потеряла надежду получить от него весточку. А не Рома ли Хаскиля Исенара недавно предлагала включить в Совет, расписывая его заслуги на посольском поприще?

— Кастий, скажи, что ты думаешь по поводу Хаскилей? Может, кого-то из них назначить советником по Саврии?

Кастий сделал вид, что думает.

— По моему скромному мнению, это неплохой выбор. Они оба достойные кандидаты — в них даже течёт тсарская кровь.

— Правда?

— Да, хоть и разбавленная веками. Отец ещё не стар и имеет хорошую репутацию среди саврянских семей. По слухам, бывшая тсарица Нарида ему благоволит. Сын — проворен и амбициозен, к тому же видун. Кажется, он одного возраста с вашей супругой, — Кастий сделал многозначительную паузу, — значит, и вам легче будет найти с ним общий язык. Мы старики, рано или поздно уйдём, и молодым придётся вершить судьбы тсарств без нас.

— А чем он занят сейчас?

— Младший Хаскиль отличился за последний месяц — уговорил нескольких саврянских наместников подписать новые бумаги о налогах. Говорят, он берёт не силой, а красноречием — вы знаете не хуже меня, что в Пристани их обучают и на риторов, и на воинов. Он может быть вам полезен — сильный, хитрый, убедительный.

— Женат?

— Нет, насколько мне известно.

— Хм… А что насчёт Цисаржей?

— О, у этих трое сыновей — старший подаёт большие надежды.

Кастий принялся рассказывать о достоинствах других семейств, но Шарес его уже не слушал и в конце концов оборвал на полуслове.

— Оставь бумаги, я сам потом посмотрю.

Он уже принял решение о том, что Хаскилей и близко не будет ни в Совете, ни во дворце. Сильный, хитрый, друг детства Исенары и одного с ней возраста? Не женатый и амбициозный видун? Шарес усмехнулся. Не для того он привёз в Ринстан молодую и красивую жену, чтобы она водила дружбу с подобными типами.

Кастий удалился, а Шарес снова выглянул в окно. Молодая тсарица вдруг подняла голову и встретилась с его настороженным взглядом. Улыбнулась, игриво поправила волосы. Он улыбнулся в ответ, чувствуя, как внутри всё обжигает холодом.

А ведь Хаскиль наверняка прочёл его любовное письмо — иначе как бы он понял, кому его доставить?

Тсаревич отвернулся от окна и насупился. Такие тайны не терпят лишних глаз. И пусть теперь, когда они с Исенарой поженились, в письме никто не увидит ничего зазорного, и всё же… Он был тогда излишне эмоционален и откровенен. Любой, прочитавший то послание, догадался бы о его связи с тсаревной до заключения законного брака. Это может бросить на неё тень, хотя Шарес определённо так не считал. Его Исечка была прекрасна, и он собирался оберегать её от напастей любыми способами.

Шарес решил, что непременно попросит Кастия узнать, кто были те «два ринтарских друга», что сопровождали Алька Хаскиля с письмом, и попросит сделать так, чтобы старые секреты никогда не всплыли.

* * *

Альк ехал в самый западный город Саврии — точнее, нового Савринтарского тсарства — не только чтобы проследить за уходом старого и назначением нового наместника, но и чтобы наладить отношения со степняками. Их племена, раньше разрозненные, стали меньше кочевать и больше оседать вокруг столицы, находившейся всего в сорока вешках от границы.

Степняки выбрали тсаря, на их языке монаша, назвали столицу Светлостан и стали наводить порядки у себя в тсарстве — и немного за его пределами. Вот эти пределы и нужно было им чётко показать — сначала на карте с помощью убеждения, потом как получится.

Воевать со степняками никто не хотел, но и им новый Савринтар был не по зубам, так что разногласия могли возникнуть лишь из-за некоторых земель да правил торговли. Например, рубить и отправлять морем лес имели право только савринтарцы и их соседи с востока, холмогорцы, но проживать в сосновых и кедровых лесах на узком побережье возле Малого моря дозволялось и степнякам. На их степи никто не покушался, но там большого урожая не соберёшь, поэтому Альк был уполномочен предложить торговый договор о поставках из Саврии излишков ржи, пшеницы и репы. Степняки уважали пушной промысел и ковали прекрасные копья, а ещё разводили редкую породу скаковых коров — высоких, поджарых, с сильными ногами и длинной шерстью на холках. Вот их бы прикупить да самим развести! Наладив это дело, можно было бы неплохо обогатиться. Альк полагал, что его деверь — муж Богданы — вполне мог бы заинтересоваться и, главное, справиться, потому что понимал в разведение скота.

Альк немного знал гортанный, колючий язык степняков, которому его обучал в детстве дядя, ведший дела по обе стороны кедровых рощ, но им в сопровождение всё равно выделили шустрого и толкового толмача по имени Стефан, знающего, по его словам, шесть языков. Это было удобно: во время переговоров со степняками делаешь вид, что без перевода ничего не понимаешь, а на самом деле от внимания ничто не укрывается.

Светлостан оказался неуютной, но хорошо укреплённой дырой с населением в несколько тысяч человек: дома низкие, каменные или глиняные, по улицам в специально проложенных канавках течёт вода, но не для питья, а для полива огородов и других хозяйственных нужд, на центральной площади фонтан высотой чуть ли не с монаший замок, и над всем этим возвышается круглой серебристой шапкой купол молельни.

Посла приняли благодушно, выслушали, покивали, почесали длинные бороды, угостили напитками и местными деликатесами (сплошь спрятанными в куски теста, так что и не разберёшь, что внутри, пока не раскусишь) и на вторые сутки подписали договор. Монаш в Светлостане был немолодой, рослый и спокойный, с умными чёрными глазами и седоватой бородой до середины груди. Его советники, судя по всему, присутствовали на переговорах лишь для вида и во всём ему подчинялись.

Женщины у степняков были молчаливы и необщительны. Не то чтобы Альк искал их компании, но на любой вопрос они опускали глаза и спешили прочь. Лишь монашья дочь осмелилась поговорить с послом, да и то на тему погоды, хотя глаза у неё блестели пребойко. Толмач переводил ладно, и Альк решил взять его на заметку для будущих поездок.

В обратный путь отправились с подарком для тсаря — скаковым бычком той самой поджарой породы, которая, по словам степняков, и огромные вьюки таскает, и по два всадника возит, а налегке скачет как ветер. Её так и прозвали — скакун-ветрях.

Альк и четверо сопровождавших его тсецов спешили домой из-за непогоды. Осенний ветер в этих местах в поле мог с ног свалить, поэтому когда они к вечеру наконец заехали в редкий низкий лес и развели костёр, все испытали облегчение. Альк был за главного, но хозяйственными делами заведовал Митрош — молодой, расторопный мужчина из ринтарской охраны. Альк подумал, что этот наверняка раньше и с тсарём путешествовал, и с другими важными особами. Есть сушёное мясо, выданное в дорогу, не пришлось — уже через поллучины тсецы притащили тушку молодого оленя и принялись умело свежевать её на каменистом пригорке своими острыми ножами.

Альк ел вареную оленину и думал о Рыске: какую новую сказку она записала и какие выпады с мечом освоила? В последний раз её восьмерка и ножницы были очень даже неплохи! Её богатая фантазия помогала не только в сочинительстве, но и в драке — как придумает какой-нибудь разворот или удар снизу, так хоть в учебник по боевым искусствам записывай. Силёнок, конечно, у неё маловато — впрочем, и боя никакого у неё не будет. По крайней мере, Альк на это очень надеялся.

Учась в Пристани, он обожал технику боя и никогда не пропускал тренировки, полагая, что своей ловкостью будет пускать пыль в глаза и девок впечатлять. И впечатлял, однако техника пригодилась для другого… Альк содрогнулся, вспомнив отвратительно торчащего из земли шоша, которому он попал точно в глаз, следом вернулось жуткое воспоминание о «крысиной косьбе», унёсшей жизни семи человек.

Отбросив горькие мысли в сторону, Альк проверил дежурного, улёгся на отдельную лежанку из веток, завернулся в одеяло и представил, что делает Рыска в этот момент. Может, косы расплетает?

Почти все в лагере уснули, костёр догорал, в лесу жалобно вопила какая-то крупная птица — и так настойчиво, будто кто-то рвал её птичью душу. Ему стало тревожно, внутри словно завибрировала струна на высокой ноте... Он сел и попытался вызвать ворот. Вообще-то, Альк старался не пользоваться даром понапрасну, потому что чувствовал после этого слабость, а слабым он быть не любил, но в этот раз у него был повод — предчувствие. Холодное, дребезжащее. Он тихо проговорил Рыскино имя и через щепку отчётливо увидел две дороги: одну — туманную, как сквозь молоко по полю идти, вторую — тёмную, ночную, ведущую к обрыву в пустоту. Альк повернул ворот на молочную дорогу, и сразу понял, что ошибся — там тоже таилась опасность, но не явная и оттого более страшная…

Он долго не мог уснуть, всё ворочался, переживая, не подпортил ли случайно Рыске дорогу, и гадая, что означали эти дурацкие виденья. Если бы она была рядом, он смог бы разглядеть всё отчётливей и, возможно, помочь ей свернуть с опасного пути — но не стал бы ли он при этом тянуть из неё удачу? У него появилось одной горькой мыслью больше.

Его разбудил хриплый, булькающий звук, издаваемый человеком, которому перерезают горло. Альк сел и сразу увидел в рассветной дымке двух степняков: одного чуть поодаль, с арбалетом, другого совсем близко, с копьём. Двое тсецов из сопровождения лежали неподвижно в весьма неестественных позах, третий, сидевший в дозоре, хрипел, удивлённо глядя на торчащую из груди арбалетную стрелу. Толмача не было видно, и лишь Митрош вскочил и успел схватиться за меч. Уклонившись от удара копьём, Альк нырнул к краю лежанки и вытянул из ножен свой меч, перекатился, укрылся за деревом и, быстро оглядевшись, понял, что нападавших на самом деле четверо — две невысокие фигуры бежали кустами за толмачом, вероятно, пустившимся наутёк.

Решив, что толмачу помощь нужнее, чем опытному тсецу, Альк уже собирался броситься в кусты, как с поляны раздался сдержанный крик, и ему пришлось повернуть туда. Теперь, когда крыса внутри не горела желанием убивать, уничтожая любую опасность на пути, Альку в помощь мастерству оставался дар видуна. Раненый в плечо Митрош перекинул меч в левую руку и продолжил сражение. Налетев со всей скорости на арбалетчика, Альк выбил оружие у того из рук и, повалив на землю, огрел рукояткой меча по затылку. Степняк обмяк, и у Алька появилось мерзкое чувство, что он переборщил с силой удара.

Впрочем, времени на сожаление не было, потому что из кустов выскочили двое степняков в шлемах и кольчугах, так что рубить пришлось снизу. Одного Альк ранил в ногу, другому, судя по всему, отсёк кусок ягодицы. Митрош, явно более опытный в ведении подобных стычек, не сдавался, и скоро его противник уже валялся на земле, истекая кровью.

Добив арбалетчика коротким ударом в живот, тсец погнался за раненым в зад врагом, но в этот момент дала знать о себе его рука: кровь хлынула, заливая бок, и он, грязно выругавшись по-ринтарски, осел в траву.

Альк не стал бежать за хромыми бандитами, решив, что важнее оказать помощь Митрошу, и оказался прав — вскоре с той стороны, куда те удрали, раздался рёв коров и стук копыт. Всё равно бы не догнал, особенно если они ускакали на своих знаменитых скакунах.

Перевязав плечо Митрошу, Альк проверил двух неподвижно лежавших на лежанках товарищей, утвердился в печальных выводах и, не надеясь на лучшее, окликнул толмача.

— Стефан? Ты живой?

Из глубины леса раздался сдавленный крик.

— Идти можешь?

— Да…

Толмач вышел спустя несколько щепок, прихрамывая на одну ногу. Оказалось, он её подвернул, свалившись при побеге в глубокую канаву, куда нападавшие поленились лезть. Весь перемазанный грязью, Стефан стучал зубами и повторял что-то невнятное на языке степняков.

— Эй, — Альк дал ему лёгкую затрещину, и тот поднял более осмысленный взгляд. — Возьми себя в руки. Тебе повезло, в отличие от них, — он указал на лежащих на земле тсецов.

Толмач схватился руками за голову и сел на землю, тихо причитая.

Митрош был почти в порядке. Кровь из раны больше не лилась, и он лишь сердито хмурился, поругиваясь и возмущаясь предательству степняков.

— Нет, тут что-то не то, — сказал Альк, быстро складывая пожитки во вьюки. — С чего бы им на нас нападать спустя день пути, да ещё такими малыми силами? Послали бы за нами опытный отряд, да и прикопали незаметно в той же канаве — кто найдёт?

— Надо отсюда быстрей убираться, — резюмировал Митрош, собирая вещи, — мало ли куда умчались эти в жопы раненые. Может, за подмогой?

Альк понимал: если бы налётчики хотели ограбить, нападали бы тише. Убили бы дежурного, увели бы подаренных скакунов — они дороже любой другой поклажи будут.

— А что с убитыми? — спросил пришедший в себя толмач.

— Возьмём у каждого по одной личной вещи, чтобы вернуть близким. Проверь, у них на шее обычно есть медальоны на цепочках, — скомандовал Митрош, активно занятый сборами, несмотря на временную однорукость.

— Не-е, — Стефан отвернулся и стал громко блевать под куст.

Тсец презрительно сплюнул. Сам проверил трупы, собрал не пригодившееся в бою оружие и, сняв с одного медальон, а со второго ремень, продолжил быстро складывать вещи, стараясь не шевелить раненой рукой.

Бледный, но принявший реальность толмач всё же обошёл лагерь, собрал сумки погибших и, навьючив их на лишнюю корову, спросил:

— До границы недалеко, может, довезём тела до Саврии?

Альк и Митрош переглянулись.

— Нет, — ответил Альк. — Если бы была повозка, может быть.

Ему самому было стыдно, что погибли сопровождавшие его люди, хоть они оказались и не лучшими тсецами. Он же видун, Саший его побери! Мог бы понять, что означала вчерашняя тревога, и вместо того, чтобы подправлять пути своей девке, остался бы следить за порядком. Скорее всего, в дежурившего на посту тсеца пустили меткую стрелу, и тот не успел даже пикнуть. Сложно было его в этом винить.

Все предыдущие поездки у Алька обходились без потерь — несколько перепалок и драк на кулаках не в счёт — поэтому его и посылали туда, где было опасней, где ситуация могла стать непредсказуемой или напряжённой. Посол-видун должен уметь предотвратить конфликт и предвидеть подвох…

Они забросали тела ельником, навьючили коров и подаренного степняками бычка и пешим ходом выбрались из редколесья на дорогу.

— Случайные разбойники? — спросил Митрош, косясь на оставшуюся позади кромку тёмного соснового леса.

Альк не ответил. Тсарь сочтёт его миссию к степнякам удачной и не станет расспрашивать про потери, но горький осадок у Алька остался — и вовсе не потому, что доложить о нападении всё равно придётся. Его терзало чувство, что он упустил что-то важное, понапрасну растратив свой дар и не разглядев настоящей опасности.

Когда они пересекли приграничную реку, поднялся промозглый ветер, тучи стали сгущаться и с неба посыпало снежной крошкой. Закутавшись в дорожный плащ, Альк подумал о том, что было бы неплохо добраться к вечеру до первой кормильни, а затем и до Ринстана до настоящего снегопада.

* * *

Как Альк и предупреждал, зима наступила неожиданно: накануне вечером Рыска любовалась из окна спальни зелёной неровной кромкой елового леса с редкими вкраплениями красного и оранжевого, а наутро всё вокруг оказалось укрыто глухим и белым, как пуховый платок, полотном.

Пока снегопады были несильными, она несколько раз съездила в город на крытой телеге, чтобы помочь Варваре купить кое-что у местного лекаря, и один раз с Иришей за зимней одеждой, но вскоре дороги стали такими непредсказуемыми, что без особой нужды никто в город не совался.

Школа почти опустела, а трое наставниц и пятеро оставшихся на зиму учениц переехали в левое, более тёплое крыло. К счастью, Рыскина любимая подруга тоже решила зимовать в школе. Учёба, тем не менее, продолжалась: Варвара каждый день занималась с Рыской лекарским делом и даже научила её немного читать старые книги на древнем, малопонятном языке с замысловатыми рецептами от множества хворей. Рыска могла зашивать раны, тренируясь на свежеубитой домашней птице, предназначенной для кухни, и один раз внимательно изучила внутренности поросёнка, зарезанного для седмичного стола. Каждый день они с Иришей тренировались на мечах — то в большом зале, то во внутреннем дворике — а по вечерам Рыска читала и писала сказки.

Спустя месяц после отъезда Алька от него всё ещё не было ни слуху ни духу. Почтовая карета в такую погоду редко доезжала до Плыни, но Рыска каждый раз с замиранием сердца ждала, что кто-то из поехавших в город привезёт ей письмо. Однако вестей не было. Дар подсказывал ей, что «неопасные дела» Алька оказались не такими уж безобидными: однажды утром она вскочила с кровати и подбежала к окну с уверенностью, что вот-вот увидит его мчащимся сквозь метель. Почти щепку сердце колотилось как бешеное, потом выровнялось, но на душе всё равно осталось неспокойно.

А на следующий день к воротам школы подъехала путница.

Метель утихла, но нетопырь с трудом пробирался сквозь снег, недовольно подёргивая длинными мохнатыми ушами. Если бы им не управляла путница, зверь давно бы свалился в сугроб или придорожную канаву, но хозяйка знала, куда едет — уж ей-то правильная дорога была известна. Она направлялась в Плынь аж с юга Ринтара, но очень устала и замёрзла и решила остановиться на отдых в небольшом стоявшем на холме поместье.

Так уж вышло, что Рыска встретила путницу первой, потому что тренировалась с мечом на вытоптанной площадке возле закрытых, никем не охраняемых в дневное время ворот. Заметив нетопыря и женщину на нём, Рыска немедленно впустила их внутрь, любезно поздоровалась и, отыскав взглядом торчащую из наплечной сумки крысу, сочувственно поморщилась.

На вид путнице было не больше тридцати. Она была одета в короткую шубу из енота, чёрные штаны, высокие сапоги и рыжую лисью шапку. Её и без того светлые брови и ресницы совсем заиндевели, бесцветные губы сжались в узкую прямую линию, и лишь жёлтые глаза блестели внимательным, живым огнём.

— Привет. Ты видунья? — без предисловий спросила гостья, удивлённо изгибая одну бровь.

Дар у стоявшей перед ней девушки был слабый, как тусклая щепка, но всё равно немного гасил её собственный. Настоящий путник такое сразу чувствует.

— Да, — ответила Рыска, убирая меч в ножны.

— Воительница-хранительница замка? — усмехнулась путница.

— Нет, просто тренируюсь.

— Хм… У вас можно остановиться?

— Конечно. Давайте я пристрою нетопыря.

— Это нетопыриха, — уточнила женщина, спешиваясь и снимая припорошенную снегом шапку, из-под которой вихрем на плечи упали белые кудри. — И ухаживаю за ней я сама. Не хватало ещё доверить мою красавицу неумехе, которая накормит её всякой ерундой. Куда идти?

Рыска совершенно не представляла, как ухаживать за нетопырями, и потому смолчала в ответ на грубость. По дороге к коровнику она искоса поглядывала на гостью: ей ещё ни разу не доводилось разговаривать с настоящей путницей!

Женщина выбрала стойло, расседлала и надёжно привязала нетопыриху к столбику, достала из дорожного мешка и сунула ей что-то похожее на сушёные яблоки, а затем, перекинув через плечо сумку со связанной крысой, снова обратилась к Рыске:

— Что это за поместье?

— Школа.

— Для детей?

Чего греха таить, путница надеялась не только согреться и отдохнуть, но и подработать, а в школе это было маловероятно.

— Нет, для взрослых. Для девушек.

— Надо же, — это показалось гостье намного интересней, и она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами. — Ладно, веди меня в тепло, я продрогла — ужас!

Когда они зашли в натопленную гостиную, их уже поджидала Главная наставница, заметившая путницу из окна. Отмахнувшись от Рыски рукой, она слащаво улыбнулась гостье и увела её в свою комнату.

Три девушки, игравшие за столиком в географические карты, недовольно переглянулись. Они бы тоже с удовольствием пообщались с путницей: попросили бы посмотреть их дороги, задали бы вопросы о суженых или о том, какую стезю лучше избрать после школы…

— Что она тебе рассказала? — нетерпеливо спросила у Рыски одна из них.

— Да ничего такого.

— Она надолго останется?

— Не знаю.

Девушки отвернулись и продолжили игру, не приглашая Рыску присоединиться — да она не больно и хотела. Ей даже зимой больше нравилось упражняться на свежем воздухе, но сейчас она отправилась в комнату, где Ириша, лежа на кровати, решала математическую задачу про слив воды в отхожие ямы.

— Представляешь, Рысь, можно запросто сделать так, чтобы на крыше собиралась дождевая вода, заливалась в ванну через одну трубу, а потом выливалась через другую. Нужны всего две затычки — и не надо таскать вёдра, разве что горячей добавить. Ты чего такая странная?

— Там путница, — почему-то шёпотом ответила Рыска.

— Где? — так же тихо спросила Ириша.

— Заехала к нам погреться.

— Ну и что?

— Интересно же…

Ириша презрительно надула губы.

— А мне интересно про трубы. Ты знаешь, что такое канализация?

— Ну, — Рыска поморщилась, — от неё неприятно пахнет.

— А если трубу закопать в землю, то запаха не будет, вот так-то.

— Если люди до такого додумались, то почему в городах не сделают?

На хуторе и в поместье с помоями проблем не было — всё сливали и выбрасывали в выгребную яму на заднем дворе, изредка присыпая её землей, а потом выкапывали новую. В саврянских городах отхожие места были вырыты на каждом перекрёстке, а за вылитые посреди улицы помои могли и медькой наказать. Это помогало в дневное время, а ночью кто будет караулить? В Ринтаре, насколько Рыска успела заметить, с мусором церемонились меньше, и это была одна из причин, по которой она предпочитала веску.

Несколько часов Рыска не находила себе места — ей ужасно хотелось поговорить с путницей наедине, но та долго беседовала, а затем и ужинала наедине с наставницей, а когда оказалось, что гостья останется до утра, её проводили в комнату в дальнем крыле школы, куда соваться с назойливыми вопросами было неприлично.

— Да далась тебе эта баба, — цинично проворчала Ириша, раздосадованная Рыскиным нетерпением. Они пытались поиграть в шарады, но сосредоточиться на игре не получалось.

— Я никогда раньше не видела путниц, — призналась Рыска. — Интересно, как она не боится ездить в одиночку?

— Это их все боятся. Говорят, — Ириша загадочно понизила голос, — если путница сглазит или проклянёт, пять лет из несчастий не выберешься.

— Глупости…

— Нет, я точно знаю. Спроси у Варвары. Она когда-то давно нагрубила путнице, и после этого у неё дом сгорел. Думаешь, чего она здесь безвылазно живёт?

Если бы Альк был рядом, то наверняка сказал бы, что это совпадение. Рыска так и слышала его голос: «Чушь и забабоны!» Однако Варвара просто так болтать не станет.

Сомнение ещё больше подогрело Рыскино нетерпение. Что бы было, если бы её собственная судьба сложилась по-другому? Каково это — быть и женщиной, и путницей?

Ночью ей не спалось, и когда Ириша засопела, Рыска накинула на платье пуховый платок и спустилась в гостиную к догоравшему камину. Подойдя к огню, она долго смотрела на мерцающие угли, то тревожно разгоравшиеся, то мирно засыпающие, и думала про Алька.

Как тяжело не знать, что происходит с лучшим другом! А вдруг ему тоже тревожно и одиноко? А вдруг он попал в беду — или проводит время со скучными, глупыми людьми, которые не понимают ни его шуток, ни помыслов? Конечно, в столь позднее время Альк мог спокойно спать или отдыхать в кормильне в компании так и липнущих к нему барышень… Рыска в сотый раз вспомнила, как прижималась к нему со спины, когда они всего какой-то месяц назад ехали в одном седле, и физически ощутила щемящее, пронзительное одиночество от невозможности обнять его или просто взять за руку.

— Не спится? — спросил женский голос по-ринтарски.

Рыска чуть не подпрыгнула на месте. В тёмной части зала в большом кресле сидела путница и внимательно её разглядывала.

— И вы не спите? — на ринтарском ответила Рыска, отмечая, что у женщины совсем нет акцента.

— Как видишь.

Женщина встала и медленно подошла к затухающему огню. Она была одета во всё серое — штаны, рубашку и широкий вязаный свитер; её пушистые и белые, как у большинства саврянок, волосы были заплетены в две короткие косички. Длинные светлые ресницы отбрасывали причудливые тени на красивое скуластое лицо. Крыса всё так же безразлично болталась в висящей через плечо сумке. Судя по усталой острой мордочке, человеком она была так давно, что уже забыла об этом.

— А как звали вашу крысу? — не удержалась от вопроса Рыска.

Путница пожала плечами.

— Мне не сказали, кто ею стал, а сама крыса знакомиться не пожелала.

— Это ваша первая?

— Восьмая.

Рыска ахнула.

— А предыдущие?

— Как и положено, сослужили свою службу.

Они немного помолчали, глядя на тлеющие угли. Затем Рыска наклонилась к дровнице и подкинула в камин два полена.

— А вам их не жалко? — спросила она. — Так быстро сгорают…

— Жалко, — спокойно ответила путница, будто речь шла о дровах — за несколько лет на дорогах она успела очерстветь и научилась принимать неизбежное. — В первый месяц, пока они помнят себя. Но потом человек внутри крысы перестаёт сопротивляться и уступает.

Рыска хотела рассказать, что некоторые «свечи» могут продержаться гораздо дольше, но сдержалась.

— Как ты узнала про свой дар? — спросила путница.

История была слишком долгой, и Рыска замялась.

— Когда я была маленькой, в нашей веске в Ринтаре умер старый путник, живший затворником. Его все называли «Бывший». Я случайно оказалась у него дома как раз перед его смертью — кажется, его заживо съели крысы… Бр-р! Он схватил меня за руку и…

Путница с пониманием кивнула.

— Разбудил твой дар раньше срока. И за все эти годы ты его так и не развила?

— Мой дар был сильным, но потом я его потеряла.

Женщина повернулась и пристально посмотрела Рыске в глаза — у той аж в животе похолодело.

— Ты сожгла человека вместо «свечи»?

— Да, но не нарочно, то есть… — оправдываться было нелепо, но не сбегать же посреди разговора? Рыска вздохнула. — Так было нужно. И мой дар пропал, на время.

— А потом вернулся, но не полностью?

— Откуда вы знаете?

— Случай редкий, но не единственный, — снисходительно ответила путница. — Тебя как зовут?

— Рыска.

— А меня Зофья. Рассказать, отчего такое бывает?

— Конечно! — у Рыски аж дыханье спёрло от нетерпения.

— Есть один способ вернуть утраченный дар: его может возродить другой путник.

— Путник — или видун?

— Путник, но не обычный, а из наставников. Если решит, что причина, по которой пришлось пожертвовать чьей-то жизнью, была очень серьёзной, а видун не имел личной выгоды. Не знаешь, кто это мог быть?

— Кажется, знаю, — Рыска открыла рот и изумлённо заморгала.

Она-то думала, что это их связка с Альком помогла её дару вернуться, и даже наивно размышляла о сыгравшей свою роль силе их вечной любви — а это, вероятней всего, дело рук Крысолова! Но зачем? Она же сразу заявила, что не жалеет о потере дара, потому что от него одни неприятности…

Наставник Алька. Они так и не увиделись после событий в приграничье. Убедившись, что с Альком всё в порядке, что ни с ума сходить, ни убивать всех направо-налево он не собирается, а даже наоборот, помогает другим, Крысолов сообщил об этом в Пристань, и от Алька отстали.

— Но как?

— Некоторые путники могут… — Зофья подумала, как бы выразиться поточнее. — Делиться даром.

— Не теряя свой?

— Нет. Ты когда-нибудь готовила хлебную закваску?

— Что? Конечно. Сто раз!

Путница рассмеялась и пояснила:

— Если немного закваски отложить в другой кувшин, то в первом она снова разрастётся.

— А у меня? — воскликнула Рыска. — То есть во втором кувшине?

— При определённых условиях твой дар может вернуться полностью. Но кувшин для этого должен стоять в тепле, а ещё в него нужно добавить немного солода и ягод…

— Мой дар может снова стать сильным?

— А он был сильным? — с сомнением спросила Зофья. — Ты видела ворот?

— Да, видела! И крутила. И выбирала из множества вероятностей.

Зофья вздохнула.

— Мне очень жаль, но дар отдавать — не закваску разливать. Я просто пример привела, чтоб понятней было. Это сложный ритуал, сродни обряду превращения в «свечу». Я только слышала о таком, но никогда бы не смогла проделать ничего подобного. Спроси у того, кто это сделал.

— Не хочу, — Рыска насупилась.

Ей очень не понравилось, что с ней провели какой-то обряд, а она и не в курсе. Рядом с этими путниками так и жди подвоха! И этой путнице она не очень-то доверяла…

— Ты не училась в Пристани?

— Нет, ни за что!

— Почему?

— А вам разве не было страшно… и стыдно?

Зофья сделала шаг к разгоревшемуся камину.

— Осуждаешь путников? Да кто ты такая, чтобы судить? Что ты о нас знаешь?

Наученная выпадами Алька, Рыска не стушевалась.

— Не осуждаю. Вы помогаете людям. Но какой ценой? Это ведь ужасно — знать, что если не вы, то кто-то из ваших друзей станет «свечой» и через месяц сойдёт с ума… И ничего уже не изменить.

Путница прищурилась, и её глаза на несколько мгновений превратились в золотистые полоски.

— Ну почему же… Я знаю как минимум два случая, когда крыса спаслась.

— Правда? — искренне изумилась Рыска.

Она-то знала всего один, и тот казался ей высшим чудом, которое явила Хольга.

— Первый был давно, — поедала Зофья, — ещё до моей учёбы в Пристани. А второй совсем недавно.

— Но как?

— Они разделились — крыса и человек, — Путница загадочно улыбнулась.

— Вы его знали?

— Он был моим другом. Мы вместе учились в Пристани.

Зофья умолкла. Рыске очень хотелось узнать подробности, но она боялась спугнуть проснувшееся в собеседнице откровение. В конце концов, горько усмехнувшись, путница продолжила сама:

— Оба савряне, оба чужаки в Ринтаре. Оба пошли против воли родителей и уехали подальше, чтобы не зависеть от них. Он из знатной семьи, младше меня, но это не помешало нам… — она мечтательно покачала головой и продолжила: — Неважно. Моё посвящение состоялось на два года раньше. Я не сомневалась, что его тоже сделают путником, а когда узнала, что он достался в качестве «свечи» одному подонку, которого мы оба презирали, то чуть не поехала ругаться с Общиной. Хотя это абсолютно бесполезно! Сначала я думала, они пробросили его из-за излишнего упрямства и принципиальности, но потом случайно узнала, что причина была в другом. Глупо как…

— Интересно, в чём? — осторожно спросила Рыска. — Ведь вы тоже саврянка, то есть не из-за этого?

Рыскино сердце так бешено заколотилось, что ей пришлось приложить руку к груди, но Зофья увлеклась воспоминаниями и не заметила её волнения.

— Из-за его деда. В Общине его боялись и недолюбливали.

Эта новость Рыску так огорошила, что она едва выдавила из себя вопрос:

— И как же он спасся?

— Повезло, — хмыкнула Зофья. — Его безмозглый «хозяин» потерял и крысу, и нетопыря, а потом его за недостойное поведение и вовсе лишили права быть путником. В итоге он сгинул где-то — кажется, утоп. А мой друг — хитрец. Чтобы освободиться, использовал дар другого видуна, вслепую.

— Откуда вы знаете? — Рыску словно холодной водой окатили.

— Слухи, конечно… А что? — женщина наконец отвлеклась от огня и повернула голову к собеседнице.

— Просто интересно, — прошептала Рыска, изо всех сил изображая праздное любопытство. — Как крыса и человек могут разделиться?

— Если хозяин «свечи» сам отпустил её или погиб, крысу обычно передают другому путнику, но иногда обряд можно повернуть вспять. Никто, кроме избранных членов Общины, не знает, как это работает, иначе «свечи» бы сплошь и рядом обращались назад в видунов, и начался бы полный хаос.

— И больше видунов могли бы спастись от этой ужасной участи, — заметила Рыска.

— Тогда и путников бы не осталось. Или ты считаешь, что они должны тянуть удачу из обычных людей, как это сделала ты?

Рыска виновато отвернулась, и на несколько щепок вновь воцарилась тишина — лишь в камине тихо потрескивали поленья, да ветер по-волчьи подвывал за окном.

— А вам не трудно быть женщиной? — спросила Рыска и поправилась: — То есть Путницей? Всё время ездите одна…

Зофья вздохнула.

— Если бы знала заранее, что это такое — предпочла бы остаться обычной видуньей. Я ведь не могу просто так отказаться от своего ремесла. Пристань требует, чтобы мы своё отработали — не зря же нас обучают семь лет.

— И сколько вы должны служить?

— Как минимум десять лет. А прошло всего три.

— Вам нравилось в Пристани?

— Учиться там очень интересно, но перед Обрядом мне было не по себе. Однако мне повезло.

Рыска снова подумала про Алька. Интересно, каким бы он стал путником, если бы повезло ему? Стал бы сочувствовать Райлезу, если бы тот оказался его «свечой»? Смог бы отпустить крысу по её просьбе? А если бы крысой стал его лучший друг? Возможно, Альк стал бы воином, а не обычным путником, и ему не понадобилось бы губить одну «свечу» за другой…

— Скажите, а вы на мечах сражались?

— Приходилось, — призналась Зофья.

— А убивать? Ой, простите...

— К счастью, нет, хотя я хорошо дерусь. В школе мы часто тренировались с тем самым другом.

— Вы его любили? — осторожно спросила Рыска.

Путница ответила не сразу.

— Видимо, недостаточно, раз не отказалась от Обряда сама и позже не отговорила его.

Зофья горько усмехнулась и снова вспомнила тот день, когда должна была проходить Обряд: Алька пришлось втайне от всех запереть в подвале, чтобы он не помешал ей. До этого он всю неделю пытался её отговорить, а потом сделал вид, что сдался, но она-то знала, что означало это молчание. Когда она выпустила его из подвала — злого и с разбитыми кулаками — он был изумлён и рад за неё, а на следующий день она получила «свечу» и уехала.

Три года назад стать путницей было для неё важней всего на свете — когда приближаешься к давней мечте, ничто не должно стоять на пути, даже любовь…

— Вы сожалеете о прошлом?

— Что было — то было, — в голосе путницы прозвучало сомнение. — Но я счастлива, что он в конце концов спасся! Знать, что этот удивительный, наглый, умный и хитрый гордец болтается у седла в сумке какого-то ничтожества, было ужасной мукой.

— И вы его больше не видели?

— Нет, но… — она сосредоточенно провела рукой по лбу. — Я хотела бы его проведать, но не могу увидеть его дорогу, и это меня пугает. Надеюсь, с ним всё в порядке.

Рыска почувствовала, как у неё подкашиваются колени.

— А он точно жив?

— Конечно. Его смерть я бы почувствовала. Ой, — Зофья схватила за плечо покачнувшуюся Рыску, — чего ты так побелела?

— Душно стало.

— Да? А мне всё ещё зябко.

Зофья вытянула руки к огню, а Рыска попятилась к креслу и опустилась в него безвольным кулём. Она смотрела в спину путнице и пыталась осмыслить то, что узнала.

Дар ей, вероятно, вернул Крысолов...

Община проголосовала против Алька из-за его дедушки...

Альку когда-то была дорога эта женщина: красивая, умная, независимая и такая же циничная, как он. Он любил её, но она не отказалась ради него от своей цели, рискнула всем, победила — и ушла. Интересно, как бы поступил Альк, если бы первым проходил Обряд? Что-то подсказывало Рыске, что он бы тоже не свернул.

Не оборачиваясь, путница закрыла лицо руками и замерла. Рыска испугалась, что она сейчас заплачет, но женщина стояла неподвижно, глубоко и медленно дыша. Вдруг Рыскин левый висок пронзила острая, как шип, боль, а затем голова, будто сжатая в тиски, стала пульсировать и кружиться. Перед глазами всё поплыло, стало тяжело дышать…

Она очнулась от того, что кто-то пребольно лупил её по щекам.

— Эй, ты чего?

Рыска приоткрыла глаза только ради того, чтобы это безобразие прекратилось.

— Эй, как там тебя? Рысь! Ох, ну наконец-то… Я отвлеклась ненадолго, чтобы глянуть дороги, поворачиваюсь, а ты не в себе. Ты случайно не беременная? Хотя нет, я бы увидела.

— Я в порядке, — прошептала Рыска, вытирая текущий нос рукавом.

— Это что ещё… за дела? — глаза путницы стали похожи на два больших ореха. — Кровь? Я что, тянула из тебя удачу?

— Не знаю, — призналась Рыска. — Я думала, в тот раз это вышло случайно…

— Так это не впервые?

— Нет. Один раз было.

— Лежи, — Зофья прижала к креслу попытавшуюся встать, бледную как смерть Рыску. — Да ты «универсальная свеча», что ли?

— А что это?

— Лежи, — повторила путница, вскочила и принялась ходить туда-сюда по комнате. — Я слышала о таких, но думала, это выдумка.

— Что выдумка?

Зофья не пояснила, но посоветовала:

— Держись подальше от путников. Любой из них, кто начнёт крутить ворот, может погубить тебя. Понимаешь?

— Я думала, это только Альк может…

— Кто? — путница замерла на целую щепку, а затем громко расхохоталась. — Так вот оно что? Ты знаешь Алька Хаскиля?

Рыска кивнула и закрыла глаза. Боль всё ещё пульсировала, но постепенно отступала.

— Вы видели его дороги?

— Да, и что? — путница недоверчиво прищурилась.

— Как он?

— С ним всё в полном порядке. Ты нарочно хотела выведать у меня информацию про Хаскиля?

— Нет.

— Это он отнял твой дар?

— Нет, я сама.

— Ну конечно! Я поняла, — Зофья снова зашагала по комнате. — Он использовал тебя — Альк это умеет — и вынудил убить другого человека, чтобы разделиться с крысой. Так?

— Не совсем.

— Ты ринтарка, полукровка, приехала в Саврию. Зачем? Хочешь ему отомстить?

— Нет.

На Рыску накатила невероятная слабость.

— Сколько тебе лет? — продолжила допрос путница. — Восемнадцать? Жертва прошлой войны? И ненавидишь саврян…

— Больше нет.

Каждое слово отдавалось в Рыскиной голове неприятным гулом.

— Знаешь, что в Плыни у Хаскилей дом? Караулишь Алька?

Рыска закрыла глаза, перестав понимать происходящее и устав возражать — эта путница оказалась какой-то ненормальной, надо же…

— Только ничего у тебя не выйдет, — продолжила Зофья, не замечая, что её едва слушают. — Беги ты отсюда, дурочка. Он превратил тебя в «универсальную свечу» — а это хуже, чем стать гулящей девкой. Любой может воспользоваться тобой, выпотрошить и выбросить. Эй!

Путница замерла, глядя на неподвижно лежащую Рыску и внезапно умолкла. На мгновенье её охватил ужас — не доконала ли она случайно девчонку? Опустившись возле кресла на колени, Зофья прижала ладонь к Рыскиной груди и прислушалась — пульс был неровный. Не осмелившись уйти, она придвинула второе кресло поближе к огню — так, чтобы видеть спящую девушку — и сама свернулась клубком, обхватив руками колени. Надо же, все слухи о спасении Алька оказались правдой…

— Альк… — сквозь сон позвала Рыска.

— О Божиня! — простонала путница, хватаясь за голову в запоздалом прозрении. — Так вот оно что! И как он это делает? Несчастная ты дура.

Зофья знала, что Крысолов, вернувшийся в Пристань после наводнения, заявил, будто Альк Хаскиль прошёл обряд развоплощения и перестал быть опасным для общества, но только теперь поняла, что действительно произошло. Альк сам стал причиной наводнения. Он помог остановить войну — и весьма оригинальным способом, хоть и не самым гуманным. В Пристани это оценили и простили его бунтарство. Община знала о планах тсаря и очень их не одобряла — война на тот момент Пристани была не нужна.

Зофья более внимательно глянула на лежащую в кресле Рыску. Альку повезло — он отыскал видунью, согласившуюся крутить ворот, и «помог» ей с трудным выбором — погубить человека, использовав его удачу без остатка. Девчонка обладала сильным даром, но толком не умела им управлять. А ведь Альк давным-давно интересовался Обрядом и тем, как можно повернуть его вспять — возможно, за те годы, что они не виделись, он кое-что выяснил и смог использовать это знание для своего спасения. А вот зачем Крысолов вернул девчонке дар? Как она стала «универсальной свечой»? Во всей этой истории было много неясного, но это можно будет прояснить при встрече с Альком. Зофья надеялась, что встреча эта рано или поздно состоится. Она глянула на его дороги, но не стала ничего менять, чтобы не навредить — кажется, он собирается свататься, но не может сделать выбор. В такое лучше не вмешиваться.

Камин догорел. Зофья встала, подкинула ещё поленьев, вернулась в кресло, и на неё всполохами налетели воспоминания.

Они замечательно ладили. Несмотря на юный возраст, Альк сразу очаровал её своей самоуверенностью и решимостью. Она многому его научила, в том числе в постели — они стали мастерами удовольствий «без последствий». Говорили, что после её ухода он пустился во все тяжкие и разочаровался в любви. Тем более не стоило ему сейчас мешать — путь остепенится, а там будет видно…

Зофья очень хотела приехать в Пристань перед его посвящением и отговорить от Обряда, хотя тогда даже не сомневалась, что Альк станет путником — просто путничья стезя приглянулась ей гораздо меньше, чем она ожидала. В конце концов, она решила, что он всё равно её не послушает. Ему нужно было доказать всем — и ей в том числе, — что он способен на многое. Его амбиции были безграничны, а самомнение запредельно. Когда Зофья узнала, что его определили в «свечи», то напилась до беспамятства и ещё долго не могла прийти в себя. Для Алька стать беспомощной вещью в руках ненавистного маменькиного сынка и подлеца Райлеза было не просто позором, а концом света. Долгие недели она не могла работать, топя горе потери в вине и скучных связях с излишне старательными мужчинами. Как она ругала себя за то, что не попыталась предотвратить беду… Иногда ей казалось, что члены Общины отчего-то ополчились против Алька, будто хотели нарочно насолить ему, назначив самого неподходящего хозяина. Против проголосовал только Крысолов — а как же остальные, постоянно хвалившие успехи Алька, пророчившие ему выдающую судьбу наставника?

Весть о том, что он спасся, настигла её в Ринстане, где она пыталась работать — вот только ворот постоянно барахлил, потому что не любил алкоголь.... Принёс её молодой, недавно вышедший из Пристани путник, и Зофья была так огорошена новостью, что сдуру переспала с ним, а наутро позорно бежала, не выведав подробностей. Сразу проверила пути Алька, но дар ей отказывал. Бросилась в Пристань — якобы за новыми инструкциями — но и там толком никто ничего не знал, кроме главного: Альк вернулся в человечье обличье. Пусть они с Альком давно расстались и не собирались быть вместе — путникам сложно быть рядом — мир, где его не было, казался ей более пресным.

Когда ей поручили небольшое дело в Плыни, она сразу согласилась, потому что знала, что кроме Пристани в этой скучной дыре есть дом Хаскилей, и она непременно собиралась туда наведаться. Её родителей давно не было в живых, с домом на юге Саврии управлялась сестра, с которой у них было мало общего, вот и бродила Зофья по свету, выполняя свой долг перед Хольгой, наделившей её даром, и Пристанью, наделившей её властью.

Судьба не могла развести их навеки. Она точно знала — не раз проверяла ворот — что в Плыни Альк бывал часто, но сейчас ей немного не повезло. Снегопады начались рано, и она сама могла застрять здесь надолго, вот только Алька тут нет…

Рыска зашевелилась и тихо всхлипнула. Зофья с радостью бы разбудила её, чтобы ещё раз предостеречь, но после сеанса прогноза «свеча» теряла много сил. Она хотела предупредить Рыску, что Альк больше не придёт — он никогда не любил вспоминать о своих унижениях и ошибках… Альк лишил девчонку дара, испортил ей жизнь, но теперь его совесть чиста, ведь он пристроил дурёху в хорошую школу, наверняка сам же и платит за неё. И он вряд ли с ней спал, но не потому, что пожалел юную душу и невинное тело. Просто девушка была не в его вкусе — слишком робкая, простая и наивная, без огонька, без изюминки, без авантюризма, глупышка и трусиха. Зофья считала, что неплохо разбирается в людях, и ей было почти жаль Рыску.

Скоро его жизнь наладится, посольские дела и интриги увлекут, развлекут и отвлекут от прошлого. Альк Хаскиль далеко пойдёт, Зофья сразу это поняла, как только впервые с ним заговорила. Это она была родом из небогатой купеческой семьи, не понимавшей и боявшейся её дара. Чего она, видунья, могла ждать от жизни без обучения в Пристани? Ленного прозябания в скучном городишке, замужества с кем-то из соседских сынков? А Алька и без Пристани ждало блестящее будущее. Сейчас вернутся старые друзья, найдётся достойная барышня — какая-нибудь бойкая, симпатичная и непременно благородная савряночка, которую одобрят его родители, — и неприятные воспоминания можно будет оставить в прошлом навсегда.

Эта невезучая дура ещё не знает, что всем, даже цветом глаз и волос, будет напоминать Альку о том, что с ним произошло в Ринтаре, а её почти угасший дар — о его вине и позоре. Альк был практичным и циничным юнцом, и у Зофьи не было оснований полагать, что эти качества в нём со временем угасли. Наоборот, невзгоды такое только обостряют.

Когда Рыска проснулась от шагов служанки, её руки и ноги затекли, рукав платья был испачкан кровью, а голова гудела. Камин давно потух, в гостиной больше никого не было.

Путница уехала рано утром, ни с кем не попрощавшись, чем явно озадачила Главную наставницу: та договорилась, что составит список важных вопросов, за ответы на которые заплатит целый злат.

— Неужели мы чем-то её обидели? — расстроилась Варвара. — Хоть бы она нас не сглазила. Злые путницы хуже холеры.

Ириша, крепко спавшая и не заметившая ночного отсутствия подруги, удивлённо спросила, что у Рыски с носом, но та лишь отмахнулась и ушла умываться. Возле лохани на полке стояло небольшое зеркало, куда она заглянула и улыбнулась.

Когда Зофья крутила ворот, Рыска успела разглядеть дороги. У Алька всё было хорошо, а остальное не имело большого значения.