Методика Защиты (гет)

Все были в восхищении, особенно принц, назвавший русалочку своим маленьким найденышем, и русалочка все танцевала и танцевала, хотя каждый раз, как ножки ее касались земли, ей было так больно, как будто она ступала на острые ножи.

Г. Х. Андерсен, «Русалочка»

Очутившись у ворот школы, Росаура не успела вздохнуть, как ощутила резкий удар в бок и упала на снег. Раздался чей-то вскрик, а Росаура, обернувшись, обомлела: перед ней в воздухе висел лошадиный череп, обтянутый тонкой чёрной кожей. От шока она всё не могла вздохнуть, не то что закричать; при перемещении её лёгкие будто сплющило, и в груди толкались сухие рыдания, а перед глазами пошли синие круги.

— Что там?

— Мы наехали на девушку!

— Тпру, стой!

— Она жива?..

— Эй, уйдите с дороги!

— Профессор!

Рядом затрещал снег под чьими-то тяжёлыми шагами, и Росаура краем глаза увидела, что ей протягивают руку — вполне себе человеческую. Она ухватилась за неё, ей помогли подняться, но она никак не могла отвести взгляда от пустых глазниц мёртвой лошади. Когда Росаура встала на ноги, большая костлявая лошадь, запряжённая в сани, повернула голову ей вслед. Росауре почудилось, будто во взгляде лошади таилось печальное сокрушение.

— Профессор Вэйл!

Да, на неё кричали со всех сторон. Тот, кто стоял ближе всех, делал это ещё с относительной почтительностью, как и подобает старосте — со всей важностью и чинопочитанием.

— Вы в порядке? — в который раз повторила Мелисса Линдон, шестикурсница с Пуффендуя. — Ваша шляпа, мэм! — Росаура автоматически надвинула шляпу на лоб. — Сядете с нами в сани, мэм? — Мелисса, пытаясь скрыть раздражение, оглянулась назад, где по склону без каких-либо усилий тянули другие сани такие же мёртвые лошади. — Там сейчас затор уже будет.

Наверное, Росаура кивнула, и ноги сами собой побрели за Мелиссой — пуффендуйка, может, и понимала, что свалившаяся с неба учительница на редкость рассеяна, но руку подать Росауре не решилась, только пропустила вперёд себя, чтобы та уселась в сани. Росаура всё ещё глядела на лошадь. Её едва пробудил от оцепенения общий возглас детей, которые гурьбой сидели в санях.

— С Рождеством, профессор! О, вы с нами поедете?

— Эй, задавишь! — прикрикнула Мелисса на сани, что пронеслись мимо, обдав их фонтаном снега, которыми правил бойкий гриффиндорец, и, растягивая приторную улыбку, проговорила в отчаянии: — Профессор, садитесь, пожалуйста, мы всех тормозим!

Росаура наконец поняла, что от неё требуется. Шестеро детей сдвинулись в кучу, оставляя ей чуть не половину скамьи. У неё не было сил даже из приличий воспротивиться. Мелисса сразу же залезла следом и с той же сахарной вежливостью, за которой бесновалось раздражение, спросила:

— Вы не против, если я тут приземлюсь?..

Росаура механически подвинулась и зажмурилась. Белый холодный свет лился отовсюду: с неба, с горных просторов, с земли, укрытой снегом, — и ослеплял. Напоминал больничные стены.

Костлявая лошадь, с виду хрупкая, тянула их сани в бодром темпе так, что ветер хлестал лицо. Дети приутихли: присутствие учителя их больше стесняло, чем будоражило. Мелисса, видимо, имела распоряжение собрать младших и везти их в школу со станции, поэтому младшекурсники-пуффендуйцы, только расшалившись, теперь вынуждены были вести себя прилично при преподавателе. В неуютной тишине только ветер свистел. Росаура старалась держать глаза открытыми, потому что боялась, что будет, если она закроет их, но на морозе они будто остекленели. Вот так, именно из-за боли в глазах она поняла, что зима в Шотландии гораздо суровее, чем в Лондоне. Быть может, потому что её голые руки и шея без шарфа давно уже околели.

Дети, раскусив, что учительница превратилась в ледяное изваяние, стали тихонько перешептываться и пересмеиваться, расслабляясь. Мелисса пару раз на них шикнула, но, не заметив никакой реакции Росауры, махнула рукой, сказав для важности только: «Приедем минут через десять». Они-то ещё ехали не спеша, мимо них то и дело проносились сани, которыми с гиканьем правили мальчишки-старшекурсники. Мелисса всем своим видом выражала недовольство, но было ясно, что она втайне заглядывается на лихачей. Росаура подумала, что всё-таки ей повезло попасть под копыта мёртвой лошади, и что её подобрали, иначе она бы никогда не взобралась бы по крутому склону до замка. Свалилась бы и замёрзла где-нибудь шагов через двадцать.

Сани качнулись — двое мальчишек разбуянились, а рыжеволосая девочка, чьи косички совсем растрепались, всхлипнула от обиды. Мелисса тут же вмешалась.

— Они опять меня дразнят! — со слезами на глазах воскликнула девочка.

— А ты больше выдумывай, чтоб себе цену набить, конопатая! — огрызнулся один из мальчишек.

— Мелвин! — ужаснулась Мелисса и выжидательно поглядела на Росауру. Та чуть вздрогнула и перевела взгляд на детей. На самом деле Росаура едва заставила себя осознать, где находится, почему едет в санях с какими-то детьми, задумалась, что с ней происходит, но что-то было в её взгляде или лице, отчего дети вдруг разом притихли.

«Я ведь знаю всех этих детей, — подумала про себя Росаура, разглядывая их как в первый раз. — Почему не помню имён?..»

— Профессор, они же существуют? — набравшись смелости, воскликнула рыженькая девочка и утёрла варежкой нос. — Я ничего не придумываю, правда!

— Агнесс, как тебе не стыдно задавать такие глупые вопросы… — завела Мелисса, но Росаура подалась вперёд, вглядываясь рыженькой Агнесс в широко распахнутые глаза. Они были ярко-карие, словно медовые.

— Лошади, — сказала Агнесс и ткнула варежкой в костлявую лошадиную спину, впряженную в сани. — Я вижу, как эти лошади тянут сани, но они все говорят, что я выдумываю и сани едут по волшебству!

— Сани тянут лошади, — кивнула Росаура и поначалу не смогла понять, что прозвучавший сиплый голос — её собственный. — Это фестралы. Кладбищенские лошади. Их видит только тот, кто видел смерть.

Когда она сказала это, то поняла, что нуждалась в разумном пояснении происходящего даже больше, чем дети. На Агнесс стали поглядывать с опаской или уважением.

— И кто у тебя умер? — тут же спросил один из мальчишек. А другой зачерпнул снега, слепил снежок и запустил на глаз между оглобель, которые для него будто в воздухе висели. Снежок врезался лошади в загривок, на что она взбрыкнула, и сани сильно качнуло. Все заверещали. Те, кто не мог видеть лошади, увидели, как размазанный снежок так и завис в воздухе.

— Ого! А хвост у неё есть?.. Дай дёрну! — мальчишка уже полез вперёд, чтобы, перекинувшись через сани, дотянуться до хвоста, на что Мелисса сорвалась:

— Кевин!

Кажется, она уже в неприкрытом негодовании поглядела на бездействующую Росауру. Но куда больше глаз было устремлено на неё в опасливом любопытстве.

— У меня умер дедушка, но я видел только гроб. Это не считается, да?

— У меня морская свинка прошлым летом умерла. Но я ничего не вижу!

— Агнесс, ну колись, кто у тебя умер?

— Вообще-то, бабушка говорила, что видеть фестралов — к беде!

— Я несколько дополню, — проговорила Росаура. Все разом стихли. — Недостаточно просто увидеть смерть, нужно её познать.

— Познать?.. — повторил Мелвин.

— Понять, дурак, — одёрнул его Кевин.

— Осознать, что это такое на самом деле, — сказала Росаура. — На это может уйти много времени.

Она сама начала видеть фестралов только этой зимой, хотя впервые увидела мёртвого человека в конце августа. Шок, отрицание или легкомыслие, чёрствость сердца или страх могут стать мощной преградой для истинного принятия.

— И вам не страшно? Видеть их… всегда? — прошептала одна девочка и, покачав головой, повторила: — Моя бабушка сказала, что плохо их видеть. Они приносят несчастье или даже смерть!

В иной раз Росаура бы возразила, что это всё суеверие, предрассудок. Теперь же она сказала только:

— Может быть.

И перевела взгляд на мёртвую лошадь, которая везла их сани ко главному входу школы. На повороте ветер взвыл, их забросало снегом, дети съежились и приникли друг к другу, как воробьи. С какой-то безнадёжностью Мелисса Линдон спросила:

— А перед балом будет ещё репетиция вальса, профессор? Мне что передать девочкам, которые участвуют?

Слова Мелиссы едва достигали сознания Росауры, будто тоже припорошенного снегом. Вальс? Девочки? Надо готовиться?.. Что ей ответить?.. Именно в этот момент сани остановились перед широкими ступенями, и Росаура сумела выйти первой, чтобы не заставлять ждать детей хотя бы на сей раз.

У распахнутых настежь высоких, в два этажа, дубовых дверей, стояли двое профессоров и тщательно сверяли списки, по которым им отчитывались старосты. Мелисса, уже не дожидаясь ответа Росауры, собрала своих птенцов и повела к профессору Маггловедения. Росаура решила пройти мимо как можно скорее.

— О, профессор! — всё-таки заметил её коллега. — Вас Минерва обыскалась. Со вчерашнего дня.

Росаура остановилась и поглядела на него, не зная, что и сказать. А он, видно, и не ждал никакого ответа, поэтому смутился, что она стоит и смотрит на него, не говоря ни слова.

— У нас совещание в час, — сказал профессор Маггловедения на всякий случай.

— А сейчас что? — спросила Росаура с равнодушием овцы.

— Сейчас каждый возделывает свою ниву, — фыркнул профессор Маггловедения. — Мне вот тут на сквозняке торчать, цыплят считать. Вам бы Минерва тоже придумала какое задание с шести утра… Так что ваш план явиться впритык с каждой секундой кажется мне всё более гениальным. Надо было прибыть ровно семи, чтоб с корабля на бал! — он посмеялся своим козлиным тенорком и спохватился, что за праздной беседой ученики просачиваются мимо его поста скорее в тепло, и это грозит ему беспорядком в отчётности. — А ну куда! Грэгстон, Доэрти!

Росауру занесло вовнутрь потоком детей. Кто-то здоровался с нею, кто-то пихну в бок и чуть не переехал чемоданом. Росаура брела по холлу без чёткой цели, с одной стороны, желая спрятаться куда-то от всего этого шумящего потока, который вот-вот перемелет её, а с другой стороны, только оставаясь внутри него, она ещё имела хрупкую связь с реальностью. Она понимала, что ей необходимо чем-то заняться, оставаться с людьми, но беда в том, что все силы уходили просто на то, чтобы стоять на ногах и предпринимать такие простые действия как ответить «Здравствуйте» на сотое приветствие.

— Мисс Вэйл!!!

Половина копошащихся в холле разом вскинули головы. На ступенях мраморной лестницы возвышалась Минерва Макгонагалл и сверлила Росауру взглядом кошки-охотницы.

— Доброе утро, профессор, — произнесла Росаура и пошла навстречу заместителю Директора. Та восприняла её тихий голос за неуважение, а медлительность — за лень и разъярилась ещё больше.

— «Доброе утро»?! Вы хоть отдаёте себе отчёт, что сейчас уже десять часов? Преподаватели обязаны были явиться в школу первого января! Тем более вы, ответственная за творческую часть бала!

— Извините за опоздание, — сказала Росаура.

— «Извините за опоздание»?! Так вы это называете? «Опоздание» на целый день! Да уж приходили бы сразу на открытие бала, осчастливили бы нас своим явлением! Ну и что вы собираетесь успеть за оставшуюся пару часов?

— Насколько мне известно, бал начинается в семь вечера.

Приближаться к разъярённой Минерве Макгонагалл противоречило инстинкту самосохранения; возможно, Макгонагалл сама удивлялась всё больше, чем ближе Росаура подходила к ней, и уж наверняка заметила её странную бледность и заторможенность, но недовольство неподобающим для учителя состоянием и обликом пробирало Макгонагалл больше, нежели тревога за подчинённую.

— Очевидно, в вашем представлении времени у нас котёл! Мне напомнить вам ваши обязанности?

— Да, я была бы очень признательна.

Макгонагалл расценила это как дерзость. Единственно мудрость руководителя заставила её сдержать гнев и отчеканить:

— Пройдёмте за мной, мисс Вэйл.

Пару раз Макгонагалл оглядывалась через плечо, пока они шли до ближайшего пустого класса, а Росаура следовала за ней, как кукла, подвязанная за ниточки, и отсутствие на её белом лице и толики смятения Макгонагалл в конечном счёте озадачило.

— Что вы себе позволяете?! — зашипела Макгонагалл, стоило им оказаться наедине.

— Я уже принесла извинения за то, что не вышла на работу в назначенный срок. Могу написать объяснительную.

— Ах, «можете»! Да, вам следует это сделать, скажу я вам, мисс Вэйл. Настолько безответственного отношения я не ожидала… Мы все готовим этот праздник, но на вас лежит важнейшая роль организатора творческой части и обязанности ведущей, а я до вас дописаться не могу, на контакт вы не выходите… Одной объяснительной вы не отделаетесь!

— Хорошо, что мне написать?

Макгонагалл поджала губы.

— Такими темпами — заявление по собственному желанию.

— Хорошо. Дадите образец?

Макгонагалл задохнулась. Поглядела на Росауру, как бы задавшись вопросом, того ли человека признала в ней, и процедила:

— Нет, это уже переходит все границы…

— Я не могу вести бал.

Быть может, то, как Росаура это сказала — абсолютно глухо и ровно, как будто дыхания ей вовсе не требовалось, чтобы произносить слова, несколько отрезвило Макгонагалл. Не снимая маски строгости, она всё же сказала:

— Вы больны, что ли?

— Сегодня уже нет, не больна.

— Вот именно, что не больны, — пробормотала в смятении Макгонагалл и пристально оглядела Росауру с головы до ног. — Тогда с какой стати такой тон, такие заявления? Слушайте, мисс Вэйл, у меня нет времени на ваши глупости…

— Скажите, что мне делать, если передумали меня увольнять.

— Почему я должна вам говорить, что делать! — воскликнула Макгонагалл. — Вы сами не разумеете своих обязанностей? Идите в Большой зал, я уже распорядилась его украшать, но это, вообще-то, ваша обязанность. Найдите профессора Флитвика и договоритесь с ним о музыкантах, надо же пригласить их заранее и показать место, где будет оркестр. Вас с самого утра разыскивают дети, у которых подготовлены номера, надо сверить программу и хотя бы раз дать им порепетировать в зале, еще раз прогнать вступительный и заключительный танцы, объяснить детям, где им можно переодеться и подготовиться к выступлению. Сверьте рассадку гостей, надо посмотреть, кто принял приглашение, а кто написал, что не сможет присутствовать, чтобы переформировать столы, иначе будут пустые стулья стоять, что ли? Спуститесь на кухню и подтвердите меню на фуршет. Ужин сегодня на час раньше, в пять, чтобы дети успели поесть и переодеться к балу… Напомню вам, что в час у нас совещание, где вы должны отчитаться перед преподавательским составом о проделанной работе и оповестить всех о регламенте бала, чтобы каждый взрослый знал, какие его обязанности, и не думал, будто праздник — повод для отдыха!

Макгонагалл перевела дух и, торжествуя, как коршун над добычей, прогремела:

— И с этим вы намерены управиться за оставшееся время?

Росаура молчала и смотрела перед собой. Макгонагалл сочла это за пришибленность.

— На вас тонна ответственности, а вы себе позволяете такие загулы! Наконец, вам самой надо привести себя в порядок, не будете же вы в этом вести бал…

— Я не могу вести бал.

— Да прекратите это повторять! — воскликнула Макгонагалл.

— Прекращу, когда вы меня услышите.

— Чего вы хотите добиться этой дерзостью? Вы взрослый человек или как? Вы тут трудоустроены, у вас есть обязанности. От них вас освободит только больничный лист или увольнение. Я спрашиваю вас, вы больны? Вы говорите, что нет. Знаете, Вэйл, мне и правда это надоело. На моей шее четыреста младенцев ножками болтают, а тут вы ещё! И так вся на нервах из-за вашего отсутствия, и ладно бы хоть записку прислали, что...

— Приношу свои извинения.

Росаура глядела в стену без всякого выражения. Макгонагалл осеклась, подумав, что давно не встречала столь глухой обороны. «Девица либо ум растеряла, либо совесть», — подумала заместитель Директора и произнесла сакраментальное:

— Вы подводите коллектив.

Росаура молчала.

— А дети? — выдохнула Макгонагалл. — Они же готовились, они так ждут праздник, всё утро о вас расспрашивают, вы должны ими проруководить, ну, мисс Вэйл, кто, если не вы?

Росаура подняла на Макгонагалл взгляд и сказала:

— Да кто угодно. У нас пятнадцать человек педсостава.

— Ну конечно, все мы тут, значит, прохлаждаемся, на вас одну всё повесили…

— Я не могу.

Макгонагалл облокотилась на старую парту и механически принялась протирать руку платком, искоса поглядывая на Росауру. Потом сказала тихо:

— У вас что-то случилось? Кто-то умер?

На белом лице Росауры ожили брови — вскинулись в почти картинном раздумьи, голова чуть склонилась набок, а губы, искривившись в усмешке, произнесли:

— Да нет, не умер.

А глаза были всё так же пусты.

— Что же, слава Богу, — почти с вызовом сказала Макгонагалл.

— Слава Богу, — губы Росауры искривились ещё резче.

— Да, слава Богу! — повторила Макгонагалл и покачала головой. — Послушайте, если у вас что-то серьёзное, вы скажите, ну я же не зверь...

— Не зверь, — покачала головой Росаура, вот только усмешку с лица соскрести не сумела. Макгонагалл была потрясена до глубины души.

— В таком случае, я положительно не понимаю… Не понимаю, чего вы добиваетесь. Я на вас потратила уже четверть часа, вы дадите мне ответ, принимаетесь ли вы за выполнение своих обязанностей или продолжите ломать комедию? Мне вас направить к целителю? Или написать жалобу Директору? Давайте, Росаура, соберитесь, — Макгонагалл резко перешла на тон, который можно было бы счесть ласковым, если ласка вообще вязалась с её жёстким северным выговором и закоренелым учительским тоном, — я понимаю, ответственность огромная, вам страшно, вы боитесь оплошать, но это ничего, все мы через это проходили, вы же не одна, мы на подхвате, я распоряжусь, чтобы старосты вам помогли…

— Я не могу. Не могу. Не могу!

Росаура так резко сорвалась на крик, что Макгонагалл чуть не схватилась за сердце. Неизвестно, что потрясло её больше: этот хриплый отчаянный возглас или то, как заплыли красным глаза на совершенно белом лице Росауры.

— Что вы мне говорите, зачем вы мне всё это говорите?! Я не могу, я вам сказала уже, не могу, я не могу этим заниматься, вы десять раз мне скажите, что я должна, знаю, что должна, но я не могу! Не могу это видеть, не могу здесь находиться, не могу, не могу! Как можно… как вы сами можете… Бал. Бал! Танцы! Какие ещё танцы, ну какие танцы?! Какой праздник?! Что мы празднуем? Что можно сейчас праздновать?! Я не могу праздновать. Я не могу видеть, как вы празднуете! Я не могу, не могу!

В какой-то момент ей уже не хватило воздуха, и она, захлёбываясь, упала грудью на старую парту и приникла щекой к пыльной крышке. Ей казалось, что эта серая пыль, смешанная с мелом, повсюду: на её треснувших губах, под ногтями и веками, в горле, в самой душе.

Росаура почувствовала, что к ней приблизилась эта высокая, холодная, строгая и чужая женщина, которая хотела всеми правдами и неправдами добиться от неё того, чего она не могла дать; её единственным интересом было, чтобы гигантский механизм школьной жизни работал чётче часов, и она, верно, досадовала, что из-за какой-то сломанной шестерёнки вся система сдержек и противовесов грозила разлететься в пух и прах. Несмотря на то, что школа, как и любая система, живёт по принципу «незаменимых нет», всякий сбой даже по мелочи чреват нешуточными последствиями. Особенно накануне отчётного мероприятия.

Дело в том, что за годы тяжёлого труда эта женщина привыкла скручивать себя в бараний рог и оставлять за дверью класса всё личное, а следовательно, лишнее. Она знала, что труд педагога держится на самоотречении. И не стоит искать здесь справедливости. Если такой труд и бывает вознаграждён, то исключительно волею судьбы, и каждый обретёт в этом своё откровение, но никогда не обнаружит закономерности.

— Мисс Вэйл, — тихо сказала Минерва Макгонагалл, — мы должны сделать это ради детей. Возможно, никто из нас не заслужил этого праздника, но дети его ждут. В их жизни ещё будут потери, а к потерям невозможно приучить человека заранее, лишая его мечты.

Потом она положила на парту перед Росаурой чистый носовой платок и вышла.

Росаура судорожно выдохнула. Хотя из неё не вытекло и слезинки, она прижала платок к лицу, а когда отняла его, удивилась, что на нём не отпечатались её глаза — потому что себя она чувствовала ослепшей. И оглохшей, и онемевшей разом. Сухая истерика не принесла ей никакого облегчения, только больше стянула вокруг пелену белого шума и одиночества. Когда она кричала на Макгонагалл, ей казалось, что тем самым она заглушит чужие крики, которые всё громче и громче нарастали в её голове. Они молили о помощи и были исполнены боли, но она ничего не могла сделать. Ничего не сделала.

Сжав платок в кулаке, Росаура приподняла с пола шляпу и надвинула поглубже на лоб. Своё лицо она ощущала одной сухой коркой и пошла в уборную, чтобы умыться. Там толпились девочки, которые рисовали друг другу макияж. Завидев Росауру, они с возбуждением кинулись к ней, расспрашивая о программе бала. Сжав крепче платок, Росаура сосредоточилась и сказала им, чтобы танцоры как можно скорее собрались все в зале на репетицию. Эти пташки разнесут весть по всему замку, можно не сомневаться.

Немного приведя себя в порядок, но даже не взглянув в зеркало, Росаура направилась в Большой зал, который закрыли для подготовки к балу. По дороге к ней подбежал Альфред Майлз, староста школы, и отчитался, что направлен к профессору Вэйл профессором Макгонагалл для дальнейших распоряжений. Росаура призвала из своего кабинета список заявленных участников с творческими номерами и наказала Альфреду разыскать всех студентов и привести в зал в течение часа со всем реквизитом и костюмами для выступлений. Альфред выглядел озадаченным, но возражать не стал.

В зале Росаура отметила, что работа по украшению идёт полным ходом. Её первоначальный план Макгонагалл изрядно подчистила, какие-то украшения найдя слишком вычурными, какие-то наоборот, слишком «домашними» или «молодёжными», и, видимо, с расчетом на высокопоставленных гостей, акцент был сделан на сдержанной роскоши и традиционном зимнем антураже. Столы были убраны, оставив пространство для танцев, на возвышении, где всегда трапезничали преподаватели, предполагалась сцена, её задрапировали четырёхцветной тканью под стать факультетам, сверху повесили алый занавес. Столики с креслами для высокопоставленных гостей и преподавателей расставили по бокам от сцены на манер лож, а основная масса студентов должна была рассесться на скамьи, которые на время танцев по волшебству отлетали к стенам. Там же, вдоль стен, расстелились скатерти, на которых в нужные моменты будет возникать фуршет и напитки. Когда Росаура поняла, что ей придётся сверять списки гостей и рассадку, а ещё — меню и скатерти, она снова почувствовала першение в горле, с которым наружу рвался протест.

Начали приходить дети. Конечно же, вразнобой: кто на танцы, кто с собственными номерами, они начали толкаться, бегать по залу, играть с мишурой, залезать за гобелены, переворачивать скамьи, плясать на сцене без музыки… И тут Росаура вспомнила про оркестр, с которым нужно было договориться в первую очередь.

Примерно в этот момент по школе разнёсся голос Макгонагалл: «Совещание преподавателей состоится в Учительской через час. Явка обязательна. Просьба не опаздывать!»

«Толку от всех этих последних репетиций ноль, — подумала Росаура обречённо, — но, в конце концов, дети сами себя будут чувствовать уверенней, если их организовать и запрячь репетировать, а не оставлять их болтаться без дела».

Она поднесла палочку к горлу и пресекла общее брожение следующей инструкцией, которую её мозг составил в отрыве от её душевного состояния:

— Внимание, старосты и студенты. До бала осталось семь часов, из которых два вам понадобятся на сборы, и один — на перерывы для трапезы. Итого четыре часа на подготовку. Вам известно, что к нам прибудут высокопоставленные гости, в том числе и Попечители, перед которыми нельзя ударить в грязь лицом. Старосты, я обращаюсь к вам. Сейчас мы разделимся на группы по факультетам, и те студенты, у которых творческое выступление, показывают свои номера старостам. Я постараюсь подойти к каждому, но на старосту возлагается ответственность не допустить номер до показа, если он до сих пор сырой. Сейчас расходитесь по углам зала и начинайте репетировать. Далее, танцоры. Выходите на середину и прогоняете начальный и заключительный танцы пять раз. Пока без музыки. Кто чувствует себя неуверенно, за каникулы всё забыл — сразу уходите, потому что учиться сейчас уже нет времени. Мистер Майлз, — она подозвала изрядно запыхавшегося старосту школы, — найдите профессора Флитвика, пусть он приведёт сюда оркестр. Всем всё понятно? Через пятьдесят минут я уйду на совещание, к этому времени вы должны всё успеть! Старосты, будьте ответственны!

Последнее, конечно, никак не соотносилось с реальностью, но чем чаще детей подгоняешь, тем вернее, что они не забудут твои инструкции спустя две минуты. Росаура не прогадала, сделав ставку на старост — те с крайне хлопотливым видом развели своих подопечных по углам, и, пусть не без склок, кто первый показывает, и жалоб на то, что мало места и прочее, репетиции начались. Танцорам, конечно, было трудно сосредоточиться из-за отсутствия музыки и снующих повсюду домовых эльфов, которых некоторые студенты видели впервые, но спасало, что большинство ребят, заявившихся с номерами и на танцы, уже обзавелись маломальской осознанностью и желанием выложиться по полной. Поэтому все так или иначе были нацелены на результат, и Росаура сполна оценила гигантскую разницу между работой с детьми, которых кинули в общий котёл на обычных уроках, и творческими активистами, которых не нужно было из-под палки заставлять соблюдать дисциплину и помнить о цели урока.

Пришёл оркестр (конечно же, не в полном составе), и первая скрипка доложила, что профессор Флитвик, дирижёр, пока не имеет возможности подойти, но они «как-нибудь сами разберутся». Разбирались они долго и муторно, начиная с того, где же им расположиться (чтобы не загораживать сцену, не мешать гостям, и звук чтобы разносился наилучшим образом), заканчивая тем, что кто-то сел на чей-то гобой, а партитуры двух номеров оказались забыты дома. Тем не менее, постепенно всё уладилось, не иначе как по волшебству обоюдных подзатыльников и причитаний девочек, что всё пойдёт крахом. Однако когда оркестр худо-бедно выдал начальный танец и с третьего раза ему удалось синхронизироваться с танцорами, все присутствующие зааплодировали и знатно воодушевились.

Оттаяло ли что-то в Росауре, когда перед ней проносился хоровод разгорячённых детских лиц, чьи глаза сияли в творческом порыве? Нет, ничуть. Её не трогало это, не воодушевляло, не радовало — разве что заботило, и то, скорее, в отношении времени, которое им отведено, и усилий, которые они затрачивают сейчас, чтобы осталось ещё, как выложиться напоследок. Однако это отвлекало от пустоты, которая зияла в груди, точно воронка после взрыва, это каждую минуту подобно кирпичику мостило в твёрдую дорогу, по которой Росаура двигалась вперёд, всё ближе и ближе к концу этого невыносимого дня. У неё уже раз пять спросились, не больна ли она, и она решила отвечать: «Да, простыла на праздниках», чтобы избежать косых взглядов и лишних вопросов.

Голос Макгонагалл напомнил о совещании. Росаура как раз десятый круг ходила по залу, принимая концертные номера, и в целом уровень подготовки можно было считать удовлетворительным. Конечно, часа на подготовку было критически мало, и чувствовалось, что дети вошли во вкус. Тогда Росаура рискнула — и предложила им готовиться самостоятельно, а ответственными назначила старост. Дети закивали воодушевлённо — сами стали убеждать её, что они «уж отрепетируют как надо». Росаура пригрозила, что если через час придёт с совещания и найдет Большой зал перевёрнутым вверх дном, то попросит Директора отменить бал вовсе, на что ответом ей был визг и вой королей джунглей.

На совещание Росаура, конечно же, опоздала. Минут на пять — но в глазах Минервы Макгонагалл это было вопиющим проступком, ведь идеальный сотрудник приходит на совещание за четверть часа до назначенного времени. К счастью, Росаура не одна была запыхавшейся и припозднившейся. Судя по смятым физиономиям всех преподавателей (кроме Макгонагалл, разумеется, хотя она просто держалась безупречно, тогда как работала больше всех), поездили на них уже изрядно (другим объяснением могло быть разве то, что сбор в школе накануне предполагал новогоднюю вечеринку).

— Коллеги, обсудим всё быстро. Понимаю, у всех ещё ворох дел, но мы должны чётко понимать регламент бала, чтобы не возникло критических ситуаций, — начала Макгонагалл, одним только подёргиванием глаза выдав свою собачью усталость. — Обед и ужин выдаются в гостиных факультетов, поскольку Большой зал на украшении и репетициях, а некоторые дети ещё только будут в течение дня прибывать в школу. Гидеон, вы возвращаетесь на пункт приёма, — обратилась она к профессору Маггловедения.

— Ну вот, а я только уши отогрел, — скривился тот под смешок профессора Астрономии.

— Репетиции и украшение должны закончиться не позднее пяти вечера, — Макгонагалл строго посмотрела на Росауру. — После этого зал ещё раз будет осмотрен на предмет безопасности.

— Да, что насчёт безопасности? — спросила профессор Нумерологии. — У нас такое массовое мероприятие, ещё и посторонние люди…

— Это вы так о высокопоставленных гостях? — воскликнул профессор Флитвик.

— И дети с поздним отбоем, — завершила мадам Трюк, закуривая, — а это, господа хорошие, похлеще чумы.

— Да, Министерство выделяет нам наряд мракоборцев для обеспечения безопасности, — кисло сказала Макгонагалл.

— Вечеринка под прицелом, это по мне, — расхохотался профессор по Уходу за магическими существами.

— Знаете, Сильваниус,— осадила его Макгонагалл, — после того, что здесь произошло в день отъезда детей на рождественские каникулы, хвала Мерлину, что нас вообще не закрыли.

Преподаватели обменялись мрачными взглядами.

— Так а кто это сделал? — подала голос профессор Нумерологии. — Кто напал на ту девочку?

По Учительской распространилось вязкое молчание.

— В каком смысле, "напал"? — нахмурилась мадам Трюк. — Разве она не сама в лес ушла?

— А, ну раз в лес, да ещё и одна, то нечего и удивляться, что едва живой осталась, — махнул рукой профессор по Уходу за магическими существами.

— У бедняжки были проблемы с контролем магии, — вздохнула профессор Стебль. — Она полгода ходила такая зажатая, едва палочку научилась держать...

— Нет, но разве в школу не прибывали мракоборцы для расследования? — нахмурилась профессор Нумерологии.

— Было дело, — протянул профессор Флитвик. — Однако девочку нашли в лесу, одну, полузамерзшей, после сильнейшего выброса магии. Видимо, она ушла туда уже не в совсем адекватном состоянии, и там с ней случилось... несчастье.

— А, и с Горацием случилось несчастье? — ехидно спросила профессор Нумерологии. — Поэтому его уволили?

— Гораций схлопотал сердечный приступ во время поисков, — сказала профессор Древних рун и прихлебнула чая. — Это же была его студентка. Не приведи Мерлин оказаться на должности декана... А тут ещё и мракоборцев как собак с цепи спустили, знаете, как они его прижали? Тут любого удар хватит.

— Кошмар! — возмутилась профессор Астрономии. — Кто позволил допустить в школу этих ищеек?!

— Ради отчётности и рождественской премии они кого угодно сделают козлом отпущения! — заголосил профессор Маггловедения. — В такие времена живём, коллеги, скажу это вслух, пока мне не заткнули рот: военная диктатура!.. Если Министром действительно станет Крауч...

— Коллеги, попрошу без политики! — воскликнула Макгонагалл.

— Но как они посмели нападать на Горация, — вздыхала профессор Стебль, — такой заслуженный волшебник — и такое унижение...

Росаура слушала это всё с холодным любопытством, как радиопередачу о кораблях-призраках и Бермудском треугольнике. Вот значит, какова официальная версия: девочка просто заблудилась в лесу, застудилась, попыталась согреться с помощью магии, да, увы, что-то пошло не так.

— Это профессор Вэйл нашла девочку, — услышала она своё имя и ощутила на себе десяток взглядов, от недоумевающих до любопытствующих.

Видимо, от неё чего-то ожидали, а что она могла сказать, что это всё неправда? Но они уже поверили в это. Несчастный случай, несчастная девочка, несчастный учитель. Гораздо спокойнее, чем жестокий замысел одного (или нескольких) студента против крошки-первокурсницы, которую подвергли Непростительному заклятию и, заперев в ней магию, превратили в бомбу замедленного действия. Росаура вспомнила, как Фрэнк Лонгботтом шагнул навстречу бедняжке Энни, раскрыв объятья, и волна тёмного колдовства смела его с ног... Ужасно думать о таком, но если бы он после этого не рвался так домой, если бы остался в больнице столько, сколько ему прописали целители, быть может... ничего бы не случилось потом?.. Спазм сдавил её грудь. Она ничего не ответила, и, может, Макгонагалл заговорила слишком поспешно, чтобы и не дать ей собраться с мыслями?..

— Как бы то ни было, коллеги, на тот раз мракоборцев будет немного, два-три, и они, как нас заверили, «сольются с обстановкой», — сказала Макгонагалл.

— Так что трижды думайте, прежде чем уединяться за гобеленом, — фыркнула профессор Древних рун.

— Теперь об этом, — грозно молвила Макгонагалл. — Следить за поведением детей в оба! Когда закончится официальная часть…

— У нас будет официальная часть?.. — изумилась профессор Стебль.

— У нас будут высокопоставленные гости, в том числе и Попечители, ты откуда жалование получаешь, голубушка? — едко отозвалась мадам Трюк. — Конечно, им не только живот набить хочется, но и языком почесать перед благодарной публикой.

— Вы хоть для приличия посмотрите на пергамент, который я перед каждым носом разложила! — сорвалась Макгонагалл. — Я для кого всё по минутам расписывала? Только попробуйте на регламент сесть или в шляпу положить, я вам положу.

Совет оказался полезен. Преподаватели наконец-то соизволили заметить, что розданные им пергаменты содержат в себе немаловажную информацию. Макгонагалл выдержала паузу, которую следовало счесть как возбуждающую чувство стыда, и продолжила сухо:

— Высокопоставленные гости прибывают в 18:00. Им сервировано угощение здесь, в Учительской, небольшая экскурсия по школе. Этим занимаюсь я и профессор Барлоу.

Барлоу, в сторону которого Росаура старалась вовсе не смотреть, кажется, молча кивнул.

— Детей запускаем в зал в 18:50. Они рассаживаются по периметру, преподаватели занимают свои места… У каждого своё обозначенное место, пересаживаться нельзя!

— У нас что, заведение особого режима?.. — возмутилась профессор Астрономии.

— У нас высокопоставленные гости и Попечители, — сплюнула мадам Трюк.

— Спасибо, Роланда. Повторение — мать учения, коллеги. Итак, заходим в зал, танцоры готовятся открыть бал, они в зал не входят! — Макгонагалл жирной чертой подчеркнула нужные слова в своём пергаменте, и точно такая же черта появилась на всех копиях, даром что не забрызгала зелёными чернилами пятнадцать носов, склонённых к регламентам. — Профессор Вэйл, за это вы отвечаете!

Росаура молча кивнула и подумала, что это хорошо было бы записать. О том же подумала Макгонагалл и жирно надписала её фамилию напротив этого пункта.

— Мы с Конрадом приводим гостей в зал к 19:00. Когда гости заходят, все встают и аплодируют. Деканы, ваша обязанность предупредить об этом старост, чтобы всё без накладок! Прима, на вас слизеринцы, — кивнула Макгонагалл профессору Древних Рун.

Росаура в полной мере осознала, что Слизнорта среди них нет. Его большое мягкое кресло у камина пустовало, никто не занял его. Дурное воспоминание о том, что так же одиноко стояло кресло Салливана Норхема, кольнуло грудь Росауры, но до сердца не добралось.

— Когда гости садятся, сразу же начинается танец. Мы открываем бал. Без лишних слов, только музыка… Филиус, я надеюсь, оркестр выступит в достойном качестве.

Профессор Флитвик улыбнулся и развёл руками, но так, чтобы Макгонагалл смогла сделать вид, будто этого не заметила.

— После танца — танцоры расходятся по свободным местам, не забудьте их оставить заранее, чтобы не возникло толкотни — речи. Сколько точно будет речей, неизвестно. Каждый приглашенный гость изъявил желание поздравить учеников и преподавателей, и я писала им, чтобы речь не занимала больше трёх минут, но…

— Все всё поняли, — буркнула мадам Трюк. — Жрать в это время можно?

— Нет, Роланда, нельзя, — прошипела Макгонагалл. — Это неприлично! Гость будет говорить речь, а вся школа — чавкать, до чего пристойно!

— Ну а если этому гостю вздумается полчаса трындеть?

— Потерпишь.

Профессор по Уходу за магическими существами с заговорщицким хихиканьем отогнул фалду мантии и продемонстрировал всем серебряную крышечку от нагрудной фляжечки.

— Когда речи заканчиваются, мы объявляем начало творческой части. Выступает хор с пением. Филиус. Вы написали что-то про «Арию жаб». Поясните.

— Это значит, дорогая Минерва, что партию баритона исполняют жабы.

— Жабы.

— Личные жабы учащихся.

Профессор Астрономии громко чихнула, согнувшись пополам, и плечи её ещё несколько секунд продолжали трястись. Макгонагалл стянула губы в нитку.

— Надеюсь, жабы, как и другие участники программы, будут одеты соответствующе. Профессор Вэйл, это ваша задача — следить за подобающим внешним видом выступающих.

Профессор Астрономии снова расчихалась. Росаура обернулась к Флитвику, как автомат.

— В таком случае, профессор, должна предупредить, что без фраков жабы допущены не будут.

Её ответ и должная безэмоциональность имели успех, только Макгонагалл этого не оценила:

— Не ёрничайте, мисс Вэйл! — разразилась она, пока педсостав дружно кашлял и сморкался. — Ну какие ещё к дракклу жабы! Вы придумали, что с ними будет после выступления, Филиус?

Флитвик пожал плечами, а профессор Астрономии предположила:

— У нас девочек больше, чем мальчиков, всем кавалеров не хватит...

— Профессор!

— Ребята унесут их в спальни... — сказал Флитвик.

— Никаких хождений по спальням! — закричала Макгонагалл. — Никто из зала не уходит! Так что с жабами?!

— Хорошо, Минерва, мы аннулируем жаб, — скорбно произнёс Флитвик. — Лишь бы вы были спокойны.

— В смысле, аннулируете?

— Есть способ, — ухмыльнулся профессор по Уходу за магическими существами.

— Нет, ну как дети малые! — не выдержала Макгонагалл. — Это ответственнейшее мероприятие, а не какая-то пошлая вечеринка с самодеятельностью! Будет Министр! Репутация школы и так на волоске, а мы должны показать, что у нас всё на высоте... Между прочим, это касается и вашего внешнего вида коллеги! Надеюсь, все позаботились о достойных нарядах и никто не заявится в откровенном… тряпье.

Её уничижительный взгляд вперился в Хагрида и скользнул по забившейся в угол Трелони, но даже самые уверенные в своей неотразимости профессора нет-нет да поёжились.

— И задача деканов — проследить, чтобы ученики были одеты соответствующе. Никаких декольте и брюк в обтяжку, никаких голых коленок. Всё это подробно было написано в пригласительных, но вы должны проконтролировать…

— Сантиметр одолжите? — съязвил профессор Флитвик. — Мне нужно проверить, что скажут родители моих студенток, когда я померю длину их юбок.

Макгонагалл оскорбилась:

— Надо было воспитывать своих подопечных так, чтобы сантиметр и не потребовался! Если вас не заботят вопросы пристойности, это камень в ваш огород, коллеги. Однако мне стоит напомнить, видимо, что от щедрости Попечителей зависит ваша премия?

— А их щедрость зависит от качества креветок и щиколоток наших студенток, — процедила профессор Древних рун.

Макгонагалл смерила всех страшным взглядом и вновь развернула пергамент.

— Потом мы чередуем творческую часть и танцы. Программа рассчитана так: танец — концертный номер — танец. И чередуются медленные танцы с более… подвижными.

Последнее слово Макгонагалл произнесла как название неведомой твари.

— В это время на столы уже накрыт фуршет. Ведущая вечера — профессор Вэйл, вы должны следить за чередованием номеров, музыки и, конечно, как за сменой декораций на сцене, так и перемещением мебели в зале. Когда идут танцы, скамьи мы отодвигаем по периметру, когда концертный номер — сдвигаем на центр.

Росаура открыла было рот, чтобы во всеуслышание объявить, что она этим заниматься не намерена, но под взглядом Макгонагалл осеклась.

— Все вопросы после, — жёстко прервала Макгонагалл. — Внимание, сейчас важно. Что делаем мы, пока молодёжь… подвижничает. Мы следим за тем, чтобы из зала никто никуда не расслаивался!

— Позвольте, Минерва, — ужаснулась профессор Древних рун, — но вы же не подразумеваете, что беснующуюся молодёжь можно запереть в одном только зале на три-четыре часа? Это же самоубийство. Они нас сметут.

— У них будет возможность выйти подышать свежим воздухом, — отсекла Макгонагалл. — Из Большого зала будет открыт дополнительный выход во внутренний двор, откуда уже никуда уйти будет нельзя. Некоторая текучка возникнет, но всё должно быть в рамках пристойности. Поэтому можете обратить внимание на график дежурств…

— Давайте-ка посмотрим, кто дежурит возле уборных… — ощерилась профессор Нумерологии.

Но Макгонагалл была твёрже скалы:

— Дежурим на улице и в коридоре по двадцать минут. Перед учениками всегда должны маячить мы, преподаватели. Следить с особым вниманием за распитием спиртных напитков — а старшекурсники их пронесут, Гидеон только утром конфисковал тридцать бутылок огневиски…

Профессор Маггловедения выпятил грудь с гордостью человека, обезвредившего бомбу.

— Гидеон, а вы арестованное имущество где храните?.. — осклабилась мадам Трюк.

— Они ещё пригрозились выкатить мне счёт! — возмутился профессор Маггловедения. — Ваши молодчики, между прочим, Минерва!

Макгонагалл чуть покраснела, но продолжила железно:

— Итак, никаких спиртных напитков...

— Стойте, то есть вообще никаких? Даже шампанское? — ахнула профессор Астрономии.

На её вопль профессор по Уходу за магическими существами и мадам Трюк одинаковым жестом постучали по нагрудным фляжечкам. Макгонагалл сцепила зубы и железно продолжила:

— Никаких студентов, которых выворачивает наизнанку на глазах у высокопоставленных гостей, никаких парочек в кустах, никаких драк, дуэлей и сквернословия, никаких отлучек из зала дольше, чем на десять минут — ни преподавателей, ни студентов!

— А марш в конце будет? — грустно спросил Хагрид.

— Какой марш?

— Похоронный.

— Коллеги, ну это не шутки! — возмутилась Макгонагалл под всеобщий гогот.

— А если высокопоставленных гостей будет выворачивать наизнанку на глазах у студентов? — невинно поинтересовалась мадам Трюк.

— Тряпочку возьмёте-с, — просипел завхоз Филч.

— И чтобы не пропадали парочки ни за гобеленами, ни под столами, ни где ещё! — увещевала Макгонагалл. — Мы должны понимать, что мероприятие подобного толка — это гигантский риск взрыва гормонов.

— В нашем заведении этот риск основан на том, что девочки и мальчики проживают в одном общежитии на факультет… — пробурчала профессор Стебль. — Спасибо, хоть в разных комнатах…

— Молодёжь развезёт, — мрачно подытожила Макгонагалл. — Следим в оба. Отбой организованный в одиннадцать вечера. Деканы с помощью старост лично сопровождают свои факультеты до гостиных и, внимание, коллеги, остаются там на всю ночь!

— То есть мне сидеть со слизеринцами всю ночь? — возмутилась профессор Древних рун. — Нет, я на такое…

— А кто, если не вы, Прима? — воскликнула Макгонагалл. — Профессора Вэйл туда отправить? Да от неё к утру рожки да ножки останутся!

— А я, что ли, виновата, что у вас кадровый вопрос за каникулы не решился? — не отступала профессор Древних рун.

— Не будем сейчас это обсуждать.

— Нет, давайте-ка обсудим! Следить за факультетами — обязанность деканов. У меня в трудовом договоре...

— Да-да, — поддакнула профессор Нумерологии, предчувствуя, что если коллега отвоюет свою независимость, то её бремя падёт на тех, кто не успел вовремя выстроить защиту. — Мы преподаватели, а не няньки.

— О, да как вам угодно, — всплеснула руками Макгонагалл. — Пусть детишки покувыркаются ещё всю ночь в гостиных, они-то, в отличие от комнат, у них не раздельные!

— Я готов посидеть со слизеринцами, — вызывался Барлоу.

— Конрад, вы не обязаны…

— Так никто, кроме деканов, не обязан. Но что же теперь, вставать в позу, если стоит вопрос безопасности детей? Как известно, обезопасить их от них же самих — самая непростая задача. Меня это ничуть не затруднит.

— Не врите, мы и без того ценим ваше великодушие, Конрад, — фыркнула профессор Древних рун. — Мы можем посидеть в гадюшнике вместе. И почему бы тогда не распределить эти обязанности между другими преподавателями тоже? Все мы люди, спать захотим, причём быстрее молодёжи.

— Здравое предложение, — согласилась Макгонагалл. — Позвольте, я приму решение по дежурствам единолично.

Она склонилась к пергаменту, и в графе «дежурство по гостиным» к фамилиям деканов добавились имена профессора Нумерологии — для Когтеврана, профессора Астрономии — для Пуффендуя и мадам Трюк — для Гриффиндора.

— На профессоре Вэйл ведение бала, как бы нам её ногами вперёд не пришлось выносить, Сильваниус нужен своим соплохвостам, чтобы они за ночь не прогрызли клетки, Гидеон целый день на морозе простоял, думаю, вполне справедливо, — пояснила Макгонагалл свой выбор тоном, не терпящим возражений. — Итак, заканчивается бал не разбродом и шатанием, а заключительным танцем! Всё чин по чину, дети на местах, гости на местах, профессора на местах, танцоры пляшут, далее заключительная речь…

— Дамблдора?

Этот вопрос задали сразу несколько профессоров, и Макгонагалл на миг смутилась.

— Дамблдора сегодня не будет, — ответил вместо неё туманный голос.

На Сивиллу Росаура тоже избегала смотреть, а та по своему обыкновению заняла местечко в дальнем уголке, однако сейчас к ней разом обратился десяток взглядов.

— Вы-то так уверены, Сивилла! — воскликнула Макгонагалл, но что-то в её стальном голосе дрогнуло. — Да, Директор отлучился по срочным делам, но обещался быть к открытию бала…

— Их выпотрошили.

Все вздрогнули. Нельзя было не вздрогнуть: так изменился голос Сивиллы. Уже не далёкий и бесплотный, но резкий и утробный, будто скрежет камня о камень.

— Вся поляна в крови, хищник рыщет, рыщет в ночи. Они лежали, растерзанные, а теперь их выпотрошили, выпили последнюю кровь, до дна выпили. Старик-чучельник заготовил опилки и вату, он сохранит их тела, чтоб сын взял мать за руку, но души, души… Из силков их освободит только смерть.

Росаура ощутила острую дурноту. Едва пробормотав извинения, она выбежала из Учительской.

Завернув за угол, она добралась до ближайшего окна, толкнула створку и упала подбородком на подоконник. С обратной стороны тот покрылся ледяной коркой, и это чуть отрезвило. Глухой стон вырвался из её груди. Шевельнуться она никак не могла. Откуда-то донёсся гул голосов и топот ног: Росаура поняла, что это учителя расходятся с совещания. Неимоверным усилием она заставила себя подняться, до сих пор плохо различая мир перед собой, и так и не смогла дотянуться до окна, чтобы закрыть его. Пока мороз драл лёгкие, она хотя бы знала, что дышит.

— Росаура…

Только не это… Она узнала Конрада Барлоу по мягкости голоса и запаху корицы, растёртой в старом пергаменте. Она узнала его по сочувствию, к которому нынче примешалась большая, очень большая тревога — за неё. Зачем он тревожится за неё, когда в том нуждаются другие, другие, которым уже никто не поможет, даже Альбус Дамблдор…

— Мне немного нездоровится, — проговорила Росаура, и зубы у неё застучали. Она сцепила плечи руками, опустила взгляд, лишь бы не смотреть на Конрада Барлоу, но уйти сразу же у неё просто не было сил. — Съела что-то не то. С самого утра…

Он помолчал, а потом сказал:

— Вам как-нибудь помочь с организацией бала?

— Нет, что вы, там всего ничего. Мне надо сверить списки гостей и рассадку, надо на кухне посмотреть, что там с фуршетом, а дети в зале репетируют… Вдруг они ель уронили…

— Так-так, давайте-ка по порядку. Вам сейчас не до кухни и её ароматов, конечно же. Я туда схожу, как раз стоит проверить, ведь гости наверняка захотят осмотреть кухню. У вас есть меню?

— Сейчас призову…

— Нет-нет, не колдуйте в таком состоянии, дойдём до Зала вместе.

Он будто сделал жест, чтобы взять её под руку, но Росаура ещё крепче прижала локти к бокам и пошла вперёд быстро, не задумываясь о том, что это выглядит как попытка побега. К счастью, Конрад Барлоу был человеком крупным, и шаг у него был широкий, так что он пошёл с нею вровень, не создав впечатления, будто участвует в нелепой погоне.

— И гостей лучше передайте мне, — сказал он, когда они спустились по лестнице, чудом спустились, потому что у Росауры в глазах всё двоилось и вертелось, а потная рука скользила по перилам, — я точно знаю, кто прибудет, и понимаю, что это за люди, поэтому рассажу их так, чтобы они не захотели воткнуть вилки вместо десерта друг другу в глаза.

Они подошли к залу, а Росаура так не разу и не взглянула на него.

— И, Росаура, я помогу вам с ведением бала.

Нет-нет, она не может посмотреть на него, даже если он уложит к её ногам небо и землю. Она просто рассыплется в прах от одного его сочувствующего, всезнающего взгляда.

— Передайте мне список с программой.

— У вас, наверное, очень много своих дел…

— Я бы не стал предлагать помощь, если бы знал, что не смогу справиться.

Росаура кивнула. Она была не в том положении, чтобы кокетничать или отнекиваться. Они вошли в зал, где стоял дикий шум, но в нём не было типичного рёва хаоса, который наступает в классе, стоит учителю выйти за дверь, а что-то весьма структурированное: просто каждый факультет в своём углу репетировал на полную громкость, оркестр наконец-то сонастроился, танцоры вошли в раж, и всем, кажется, было очень весело.

Теперь важно, чтобы они не переутомились и сделали, что от них требуется, на самом вечере. Главное, что стоит за хорошей работой — хороший отдых.

— О, профессор Барлоу! — к нему сразу радостно подорвались некоторые старшекурсники. — Вы пришли посмотреть на репетицию? А как же сюрприз?

— Сейчас посмотрим все номера по порядку на большой сцене, — резко сказала Росаура и хлопнула в ладоши. Они были ледяные и липкие, отчего захотелось содрать с них кожу. — У нас час, если не будем укладываться, от чего-то придется отказаться, поскольку в промежутках между номерами танцы. Танцоры, пока выступающие готовятся, подойдите, я вам объясню, как все будет проходить.

Она объяснила взбудораженным девушкам и юношам, в каком порядке пройдут начальный и заключительный танцы, и отпустила их наряжаться. Толкотня на сцене снова отвлекла Росауру и немного привела в чувство. Детей, конечно, настораживало и отпугивало её безучастное лицо, с которым она смотрела номера, но она почти не делала замечаний, только кивала: «Да, готово, хорошо, идите, наряжайтесь», и поток выступающих постепенно редел. Барлоу успел сходить на кухню и заверил Росауру, что с фуршетом всё благополучно.

— По распоряжению Минервы перед началом бала мне предстоит провести на кухню не только гостей, но и мракоборцев, — сказал Барлоу полушёпотом. — Они проверят, не придумал ли кто-нибудь подсыпать в еду красящий порошок или что похуже.

К четырём вечера просмотр номеров был окончен. Одна девочка поломала свой реквизит прямо на сцене, скрипач потерял смычок, а певица сорвала голос. В общих масштабах потери минимальные, и Росаура с долей цинизма решила, что если номеров на парочку поубавилось, то оно и к лучшему — перенасыщенная программа тоже ни к чему. Барлоу за это время управился с рассадкой и сказал:

— Не знаю, предупреждала ли вас Минерва, но вы, как ведущая бала, должны будете сидеть вот за этим столиком.

— Я не могу вести бал, — вырвалось у Росауры.

Барлоу глядел на неё так внимательно, что она чувствовала его тёплый сочувствующий взгляд кожей.

— Вы всё-таки больны, профессор, — сказал он тихо.

— Нет, я не больна. Это… мелочи. Просто… я не могу. Понимаете?

Понять тут вряд ли было что-то возможно; разумеется, со стороны даже для самого чуткого человека всё это походило на истерику зарвавшейся девочки, которая не справилась с ответственностью и перепугалась визита столичных чинуш.

— Понимаю, — сказал Барлоу то, что Росаура и ожидала услышать. — Вам надо сказать Минерве, она же не зверь…

— Я уже говорила. Ладно. Вы мне очень помогли, спасибо. Когда начало?

— Через два с половиной часа. Вот-вот прибудут мракоборцы, мне нужно их встретить.

— Хорошо.

Он стоял рядом, как будто хотел что-то ещё сказать, а может, что-то услышать, но Росаура уже развернулась и направилась к выходу. Она не могла смотреть Конраду Барлоу в глаза.

По лестнице она поднималась довольно бесцельно, снова потерявшись во времени и пространстве. Только пробежавшие мимо девушки в широких юбках с лентами в полузавитых волосах напомнили ей, что надо и самой подготовиться к балу.

В своей профессорской спальне Росаура окунулась в воду, лишь бы немного взбодриться, но это мало помогло — разве что дрожь её оставила. Голову она не стала мыть, помня, что волосы с утра были очень чистые и свежие, ни единого колтуна… Она отколола гребень, которым закрепляла волосы на макушке, чтобы не намочить, и как только локоны упали на её плечи и спину, ощутила непомерную тяжесть, будто они и вправду были отлиты из золота.

Росаура провела рукой по волосам и обмерла. Целая прядь осталась у неё в ладони. Росаура миг смотрела на неё пустым взглядом, а потом, кратко вскрикнув, отбросила, как змею. Обернулась к зеркалу и увидела, как высоко открылся висок. Ледяными пальцами она дотронулась до волос над лбом, чтобы прикрыть пустоту… и те тоже остались в её руке. Росаура отстранённо отметила, что не почувствовала боли, волосы отделялись от её головы, как перезрелый саженец — от рыхлой земли.

— Боже, только не это… — прошептала Росаура. И тут же рассмеялась.

«Только не это»? Слишком многое случилось, о чём следовало бы так молиться. Да и разве она не молилась? Значит, недостаточно. Недостаточно…

Не сводя со своего отражения остекленевшего взгляда, Росаура провела обеими руками по голове, почти без силы, просто как если бы хотела пригладить волосы. Поблекшие золотые пряди посыпались на пол, и кое-где проступили бледные проплешины. Росаура отпустила руки, и те повисли безвольно вдоль спинки кресла. В оглушённом изумлении она смотрела в зеркало и не понимала, кого видит там.

«Надо это прикрыть, — пришла мысль, пока Росаура разглядывала в отражении бледно-жёлтую кожу, облепившую ключицы, тонкую, будто сухая бумага, на шее. Набрякшие лиловые мешки под глазами. Синие губы утопленницы. — Всё это прикрыть».

Росаура достала из ящика стола шкатулку с тушью и пудрой. Ещё в сентябре после нравоучений Макгонагалл она к ней притрагивалась только ради вечеринки в Клубе Слизнорта, но теперь сам этикет предписывал нанести макияж к вечернему мероприятию. Росаура медленно втирала в кожу белила и румяна, а лицо будто застыло, восковое, и сухая краска отшелушивалась от него комками. Нарисовав брови, она растянула пальцами свои увядшие губы и очертила контур карандашом. Каждый штрих напоминал надрез.

Глаза её блестели, как стекло. Из них пропал цвет.

Наложив белила и на шею с ключицами, Росаура разложила на кровати бальное платье. Разделась, почти не оборачиваясь к зеркалу, и только краем глаза видела в стекле что-то бесплотно-белое, напоминающее варёную рыбу. Бельё, которое она давно подготовила, было из итальянского кружева, дорогое, изысканное, но теперь оно укрыло её тело, будто марля — гнойную рану. Росаура надела платье и отметила лишь, что грудь и плечи слишком открыты.

«Прикрыть. Надо это прикрыть», — навязчиво билась мысль.

Вскоре поверх выреза платья легла тяжёлая ткань, которая укутала Росауру под самое горло. Осталось лишь перекрасить длинные зелёные перчатки, которые когда-то подарила ей мать для похода в театр. Росаура встала на каблуки, как на тонкую жёрдочку, и пошатнулась, увидев, сколько волос слетело с неё, пока она была занята приготовлениями.

«Надо прикрыть».

И она прикрыла голову остатком белой ткани. Была бы её воля — накрыла бы ещё и лицо, но то и без того потерялось за плотной маской грима. Несмотря на яркую помаду, губы казались чёрными.

Часы показывали без двадцати семь. Пора.

Она спускалась по лестнице, и ей казалось, будто шпильки туфель продолжают её позвоночник, и каждый шаг отдавался игольчатой болью в крестце. Ткань, которой она накрыла голову, точно стянула ей и уши, поэтому все звуки доносились как из-за плотной пелены. Топот множества гриффиндорцев, которые начали спускаться из своей башни, казался шумом далёкой реки.

В холле, перед Большими залом, уже яблоку негде было упасть. Любого, кто оказался бы на ступенях мраморной лестницы, поразило бы разнообразие красок и тканей, что смешались в пёстрый букет. Благоухал он детскими улыбками и юношеской восторженностью, неловкость отступала перед решимостью, застенчивость — перед интересом. Ещё не увидев красоты убранного зала, дети захлёбывались в предвкушении и тем самым творили дух праздника.

Росаура взмахнула палочкой, чтобы привлечь к себе внимание. Дети обернулись, с трудом перерывая свои беседы, но Росаура не стала дожидаться, пока они притихнут. Волшебство разнесло её голос по холлу, когда она объяснила, как следует себя вести, когда они войдут в зал. Девочки, которые стояли поблизости, начали шептаться, но Росаура не имела сил и лишний раз головы повернуть, чтобы разобраться, что их возмутило: жёсткий регламент или её внешний вид.

Ровно без десяти семь двери распахнулись. Преподаватели еле удержали детей, чтобы те не ввалились туда гурьбой, так влекло их преображение, случившееся с Большими залом. В течение вечера Росаура не раз слышала комплименты его убранству, но сама оценить его не имела возможности. Да, она видела гигантские ели, на чьих лапах лежал серебряный снег, хрустальные колокольчики и алмазные снежинки, увитые остролистом колонны и огненные гирлянды, бархатные гобелены и шёлковые банты, потолочные своды, под которыми сияли золотые звезды, и пол, начищенный до прозрачности льда, под которым переливались звуки музыки... Она видела и детей в разноцветных нарядах, ярче которых сияли лишь их улыбки, девушек с изящными прическами, что раскрыли их юную красоту, юношей в мантиях, что подчеркивали их нарождающуюся мужественность, преподавателей в своих лучших костюмах в состоянии благодушия и спокойствия, благодаря чему становилась видна их человеческая, личная суть. Она видела сияние глаз, слышала радостный смех, но не могла тем согреться; пламя общего торжества не касалось её души.

Пришли гости, раздались приветственные аплодисменты. Дамблдор, как и было предсказано, не явился — и директорское кресло было предусмотрительно убрано из зала. Макгонагалл произнесла пару слов, и танцоры выплыли в вальсе и справились очень недурно; как потом говорили, ошибки исполнителей искупила восхитительная музыка — Росаура помнила название и знала, почему выбрала именно эту копозицию, но в тот вечер не могла её расслышать.

Когда потянулись речи высокопоставленных гостей, Росауре на колени упала записка со знакомым почерком.

«Объясните, в какой последовательности объявлять номера, и передайте эти полномочия старостам школы. Проконтролируйте. С вечера не уходим».

Росаура подняла голову и встретилась взглядом с Макгонагалл. Та сидела, прямая как палка, рядом с Министром и стариком-попечителем, который уже минут пять вспоминал, как по молодости стал чемпионом школы по игре в Плюй-Камни (аудитории оставалось внимать с почтением). Макгонагалл смотрела на Росауру в сильной тревоге. Росаура вскинула бровь. Неужели её внешний вид оскорбляет чьи-то тонкие чувства? Среди размалёванных детей и вырядившихся преподавателей едва ли её белое платье выглядит слишком уж вызывающе, даром что стало ей саваном. Однако Росаура из-за давних обид недооценивала Минерву Макгонагалл. Та могла чего-то не понимать, но чувствовала остро, как и подобает умудренной жизнью женщине. Теперь, когда вечер начался и с её плеч упала половина ответственности, Макгонагалл вынуждена была признать очевидное: Росаура Вэйл не может вести бал.

Росаура и не собиралась геройствовать. Признаться, Макгонагалл сменила гнев на милость очень вовремя: пусть речи продлились бы ещё полчаса, но эта отсрочка никак не придала бы Росауре сил и необходимого воодушевления, чтобы вести вечер в соответствующем настроении и темпе. До записки Макгонагалл она сидела на краешке своего кресла, как на краю пропасти, и не могла даже задуматься о том, что будет дальше, не то что разобраться, что же ей предстоит делать — и как. Теперь, смяв записку в кулаке, ни стыда за свою некомпетентность, ни благодарности к руководству Росаура не испытала. Оглянулась в поисках старост, тихо поманила их за собой в коридор и быстро всё объяснила. Альфред Майлз и Доротея Браун давно уже сработались идеально и восприняли новую задачу с готовностью, пусть это и означало, что половину веселья им придётся пропустить.

Они постарались на славу, как и выступающие, и зрители, потому что могли получать удовольствие от происходящего, а некоторые трудности и накладки только распаляли кураж. Чудесная музыка взвихрила сердца, танцы, поначалу неловкие, разжигались всё большим весельем и кокетством, таланты зажигались звёздочками, и даже хор с «Арией жаб» вызывал фурор, особенно когда жабы, дотянув последнюю ноту, надулись шарами и улетели к потолку. Кругом творилась сказка. Зимняя сказка, которую так ждали дети. Не все ведь нашли её дома, когда вернулись на каникулы. Кого-то встретили горячие объятья родственников, а кого-то — опустевший дом и заплывшие слезами вдовьи глаза. В школе они все были уравнены и утешены тем, что здесь с ними нет родителей — и они волей-неволей становились друг другу одной большой факультетской семьёй. Но кто сказал, что и у половины этих детей нынешнее Рождество прошло счастливо? Потому Макгонагалл так и хлопотала, чтобы Святочный бал прошёл блестяще, согрел всех и сплотил. Непросто покрыть мимолётной, душевной радостью духовную пустоту, которую оставляют потери; разумеется, их не восполнит один вечер громкой музыки, бойкого смеха, кружения мишуры и танцев. Взбудораженное веселье встряхивало тела, и лицо, перенимая чужие улыбки, превращалось в маску, подходящую этому маскараду. В пении скрипок, топоте каблуков, в неловких, но всё более смелых прикосновениях, во вкусной еде и шипящем лимонаде, во взглядах, которые горели если не искренним весельем, то хотя бы огоньками гирлянд, в глуповатом, но беспечном смехе можно было обрести забытье, необходимое, как временная анестезия для человека с хроническими болями.

Вот только Росаура не чувствовала боли. Она вообще ничего не чувствовала.

Разумеется, к ней подошёл Кайл Хендрикс. Прямо сказать, подкатил: его блестящие лакированные туфли рассекали паркет, будто коньки — ледяное озеро.

— Профессор Вэйл! Приношу свой первый танец к вашим ногам. Туда же, где лежит, растоптанное, моё сердце.

— Я не танцую, мистер Хендрикс.

— Не лгите. Ни себе, ни людям. Вы в этом платье принцесса же, да ещё и невеста, вы не можете не танцевать, мэм! А ну-ка, туфельки у вас хрустальные?..

Он и вправду уже грохнулся было на колени, протянув лапу, чтобы задрать подол её платья, а Росаура подумала, набросься он на неё и попробуй раздеть, она бы равнодушно наблюдала за этим, будто это происходит не с ней. И всё же Хендрикса отрезвила совершенная холодность Росауры, отчего он сам одёрнул руку, прежде чем коснуться её платья, и, широко улыбаясь, поднялся и развёл руками:

— Может, просто, они вам жмут, туфельки-то. А вы их сбросьте и попляшите!

— Я не…

— А хотите шампанского? — с плутовским видом громко прошептал Хендрикс. — Немножко контрабанды под носом старушки Минервы…

К слову, такой отзыв не помешал Кайлу через десять минут закружить в бешеном танце саму Макгонагалл.

— Я не пью.

— Не пьёте, не танцуете, не улыбаетесь… Вы вообще дышите, мэм?

«Хороший вопрос», — подумала Росаура.

— Ясно, чтобы разбудить вас, нужен поцелуй истинной любви. Попробуем бабушкин способ?

— Вы, кажется, пьяны.

— Рядом с вами — всегда. Вы — принципиальная недотрога, профессор, в вашем возрасте это вредно для здоровья. В нашем возрасте. Между нами с вами три года разницы, вообще-то. Ну, смотрите, вон, танцуют профессора со студентами, что тут такого-то?

— А я не танцую.

— Ясно, из принципа. Ну смотрите, через полгода я смогу назвать вас по имени без зазрений совести, профессор, и это чопорное «мэм» отброшу в мусорку, и уж на выпускном… — он смерил её горящим взглядом и вдруг в шутку посуровел и пригрозил пальцем: — Эгей! Если увижу, что вы танцуете, но не со мной, я этому подлецу!..

— Я не танцую, — снова сказала Росаура.

— Ну-ну, бывайте, Ваше Высочество!

Он приподнял шляпу, а другой рукой, даже не оборачиваясь, подцепил какую-то гриффиндорку и ускакал её в умопомрачительном твисте.

Росаура чуть выдохнула и на миг прикрыла глаза, но из темноты на неё глядел ужас — и она быстро моргнула, заставляя себя глядеть на пёструю суету вокруг. Так и сидела бы она в своём кресле, как утром — в бешено несущихся санях, видя перед собой только морду мёртвой лошади, но в какой-то момент к ней подсел Конрад Барлоу, изрядно смущённый и встревоженный её одиночеством и молчанием, белым платьем и белым лицом, и поначалу попытался понимающе молчать, потом завёл беседу ни о чём, и был, наверное, безумно очарователен в бархатной мантии, расшитой звёздами, в своей извечной застенчивой печали и в горячем желании втянуть Росауру в праздник, которое боролось в нём с трепетной деликатностью… Ему приходилось отлучаться, чтобы танцевать с ведьмами из высокопоставленных гостей, с Макгонагалл и с профессором Древних рун, даже с парой старшекурсниц (исключительно в кадрили), но возвращался он неизменно, причём воспламенённый всё больше приятностью танцев и желанием вызволить Росауру из её оцепенения, и желание это к концу вечера переросло в намерение, несмотря на все его благородные представления о том, пристало ли докучать даме, если она избегает смотреть вам в глаза.

Когда старосты объявили, что следующий танец будет последним, Бралоу не сдержал краткого вздоха и позволил себе чуть склониться к Росауре.

— Простите, Росаура, с моей стороны может показаться бестактным уточнять, но дошло ли до вас моё письмо?.. Я поздравлял вас с днём рождения и с Новым годом… Я спрашиваю единственно из беспокойства, вдруг вы его не получили и поэтому на меня в обиде...

— Что вы, конечно же, получила, — сказала Росаура и подумала, что в этот момент стоило бы улыбнуться или хотя бы ещё что-то сказать. На первое она не была способна, поэтому пришлось прибегнуть ко второму: — Ваше письмо меня очень поддержало. И порадовало, конечно же. Спасибо вам за открытку. Ваш ворон — просто чудо. Извините, что не ответила. Не успела.

Наверное, больше всего Барлоу ждал её улыбки или взгляда. Ни с тем, ни с другим она не могла ему помочь. Тогда он сказал:

— Росаура, я очень рад снова видеть вас в школе. Если вам что-то нужно…

Он, право, был невыносимо мил. «Да, мне нужно. Нужно, чтобы этот мир прекратился. Щёлкните пальцами, профессор. На раз-два-три».

Росаура повернула к нему голову и услышала свой голос как бы со стороны:

— Вы хотите потанцевать со мной?

Не интересуясь, какое чувство вызвал в нём её вопрос, Росаура поднялась и оправила платье.

Когда грянула музыка и Барлоу взял её под руки, Росаура поняла, что ровно сутки назад другой человек приступил к ней в танце, и тело помнило его отчётливо: запах и взгляд, прикосновения и голос, его силу и страсть… — и от остроты воспоминания её прошибло судорогой. Барлоу смутился и тут же отступил, но Росура вцепилась в его локти и, откинувшись назад, запрокинула лицо так, чтобы он видел лишь вырезанную на её губах улыбку, но не смог бы заглянуть в глаза.

— Ну, кружите меня, — сказала она, и голос её звенел, как стекло, — кружите!

Тело помнило, а душа знала, что этого человека больше нет.