Лягушка Волшебная (джен)

Чудесная погода даром не прошла, и двенадцать из четырнадцати игроков оказались в лазарете. Кого-то не слушались руки-ноги, кому-то прилетело незамеченным бладжером, а кто-то — как, например, я — банально простыл. Температура подскочила у меня уже к вечеру, и Хеймдалль отвёл меня к мадам Помфри, где мы, собственно, и застали практически всех игроков. Я не могла сконцентрироваться на какой-либо мысли, так что отвлечённо думала о том, что Фрейя никогда не болела. Мадам Помфри приложила, как мне показалось, прохладную ладонь к моему лбу, всплеснула руками и отвела меня к койке. Через мгновение там оказалась больничная полосатая пижама, в которую я с трудом переоделась, как только меня задёрнули ширмой. Сознание начинало плыть — я слышала, что Хеймдалль и мадам Помфри говорили о чём-то, но слов разобрать не могла. Затем медиковедьма подошла ко мне, дала выпить горьковатого зелья, и я вырубилась.

Похоже, что высокая температура держалась у меня довольно долго: мне снилось что-то странное, мутное, и вроде иногда я возвращалась в реальность. Пробуждение было тяжёлым. Когда я открыла глаза, моя первая мысль была о том, что мне ужасно хотелось пить. Мне было жарко, а губы растрескались и болели. Я перевела взгляд туда, где должна была находиться тумбочка, полагая, что найду там стакан, но там ничего не было. Я вяло пошевелилась, обводя взглядом закуток за ширмой, и обнаружила Хеймдалля. Он сидел лицом ко мне на простом стуле и что-то читал. Глаза у него были красные, и когда я зашуршала, он вскинулся и посмотрел на меня.

— Воды? — тихо спросил он. Я кивнула. — Сильно же тебя приложило…

— Приложило? — сипло переспросила я.

Он откуда-то достал стакан, и я попыталась сесть, но у меня не получилось. Тогда Хеймдалль поставил его на тумбочку и поднял меня, подоткнув подушку, а затем сам напоил. Я глубоко вздохнула и почувствовала странное бульканье где-то в груди.

— Простуда, — он вздохнул. — Если быть точнее — двустороннее воспаление лёгких. Тебя лихорадило четыре дня.

— Сколько? — я дёрнулась, но сесть без опоры не смогла. — А кентавры? А…

— Лежи, — строго произнёс Хеймдалль. — Что сразу о делах-то говорить?

— Я… — я зашлась в приступе кашля.

— Вот говорить тебе бы тоже не надо, — он поморщился. — Ты же должна понимать, — я слабо кивнула и жалобно посмотрела на стакан. Он вздохнул и снова напоил меня. — Тебе не помогли никакие зелья — ни Бодроперцовое, ни даже Лист Иггдрасиля. Мне пришлось наколдовать антибиотики, но даже они не сразу дали эффект. Я даже про проклятие успел подумать.

— Меня нельзя… — просипела я.

— Я знаю, — перебил Хеймдалль. — Но я подумал, что кому-то удалось найти способ… К счастью, это просто пневмония. Однако тебе придётся провести здесь ещё дней десять.

Я сокрушённо вздохнула, и в груди опять забулькало. Однако меня действительно сильно приложило, раз уж даже волшебные зелья не могли поставить меня на ноги раньше. Я не особо переживала из-за учёбы и предстоящих экзаменов, но вот проваляться без какой-либо деятельности ещё десять дней представлялось мне довольно тяжким испытанием. Впрочем, нетрудно было предположить, что ещё пару дней я буду только есть и спать, а потом можно будет выклянчить книги, чтобы хоть почитать.

— Твоё состояние тебе понятно? — спросил Хеймдалль и строго на меня посмотрел. Я мрачно кивнула. — Я могу быть уверен, что ты не будешь пытаться сбежать из лазарета или делать ещё что-либо, что может навредить тебе? — я скорчила кислую мину и снова кивнула. Как будто я вообще могла встать сейчас. — Хорошо, — он улыбнулся. — Ты спрашивала о кентаврах. Ты не представляешь, на какое мероприятие Магориан нас пригласил. Это был обряд становления для жеребят.

— «Обряд становления для жеребят?» — переспросила я мысленно, чтобы не напрягать больное горло.

— Юные кентавры должны пройти тропой лучника, чтобы стать полноценными членами табуна с правом голоса, — кивнув, продолжил он. — Магориан предложил мне испытать себя. Он сказал, что если я провалюсь, второго шанса не будет. Кристалл вёл себя безупречно, так что тропу лучника я прошёл. Потом табун должен был смотреть на звёзды, но было пасмурно. Впрочем, ради такого дела тучи я разогнал, за что получил дополнительных очков в глазах кентавров.

— «На игру не мог разогнать?» — мрачно подумала я.

— Я хотел поправить погоду на игру, но директор сказал, что по правилам мы не должны вмешиваться, — он поджал губы.

— «Нет таких правил», — я поморщилась.

— Спорить с ним я не стал, но учитывая, сколько потом пришлось дать студентам и преподавателям Бодроперцового, думаю, для школьного чемпионата этот момент пересмотрят, — Хеймдалль улыбнулся. — В общем, я теперь член табуна. Тебя они будут принимать как жеребёнка. Ветерок тоже добавил уважения к тебе. По итогу — лозу они подготовят нам к отъезду, и вдобавок будут поставлять нам некоторые редкие ингредиенты, а с нас — некоторые зелья и обувь. Сделка очень выгодная.

— «Не сомневаюсь, — я улыбнулась. — Ведь переговоры вёл ты».

— Что ж, — он поднялся. — Ты наконец пришла в себя. Поппи даст тебе поесть каши и зелье. Постарайся хорошо отдохнуть, чтобы поскорее поправиться.

Я кивнула, и Хеймдалль, погладив меня по голове, вышел. Прошло не больше минуты, и ко мне вошла мадам Помфри. Она принесла тарелку жидкой и почти безвкусной каши, которую я, впрочем, съела до последней ложки. Только когда она вошла, я поняла, что по ощущениям у меня живот прилип к спине. Не сказала бы, что я прямо наелась, но и переедать определённо не следовало. Потом мадам Помфри дала мне зелье, и совсем скоро я снова уснула.

Постельный режим — это очень уныло. Потому что можно только лежать. С неделю мне не разрешали даже читать, хотя на это, признаться, и сил-то особо не было. Но потом это начало превращаться в пытку, хотя мне и разрешили читать, и Хеймдалль принёс мне пару лёгких художественных книг. Койки постепенно пустели: надо заметить, что простывших было действительно много, но так, как меня, больше никого вроде бы не накрыло. Так, двадцать второго мая в лазарете я была вообще одна. Светило приветливое солнышко, птички щебетали, а я читала «Всё красное». Весь остальной Хогвартс был на стадионе по случаю закрывающей игры сезона — Гриффиндор против Когтеврана. Я болела за Карлайла. Не то чтобы мне категорически не нравился Гарри, просто хотелось, чтобы Оулзай и правда поймал хоть один снитч за сезон. С улицы доносились отдалённые вопли, так что игра определённо была жаркой.

Шум с улицы стал громче, и это означало, что либо там произошло что-то из ряда вон, либо игра закончилась и все пошли к замку. Через пару минут в лазарет вошла мадам Помфри, а следом за ней — трое игроков, придерживающих травмированные руки. Видимо, бладжеры в этот раз совсем разошлись. Меня задвинули ширмой, и я снова открыла едва отложенную книгу, но не успела прочитать и пары строк, как в лазарете резко стало шумно. В гвалте слов было не разобрать, но едва ли через полминуты мою ширму резко сдвинули, и около моей кровати оказался Оливер Вуд в квиддичной форме и ещё трое незнакомых гриффиндорцев.

— Как ты это сделала? — резко спросил капитан Гриффиндора.

— Сделала что? — негромко спросила я.

— Как ты сделала так, чтобы Гарри не смог поймать снитч?! — Вуд повысил голос.

— Я? — у меня едва не вывалились глаза.

— А кто? — он нахмурился и сложил руки на груди. — Когда Оулзай поймал его, сказал: «Спасибо Нильфхейм». Так что ты сделала?

— Мерлин… — я глубоко вздохнула. — Ничего. Я не сделала ничего. Как я могла что-то сделать, если я последние две недели лежу здесь, почти не вставая?

— Но…

И тут примчался сам, собственно, Оулзай. Практически оттолкнув Вуда, он схватил меня за руку и энергично её потряс, буквально светясь от радости.

— Спасибо за совет! — наконец выпалил он. — Мы сделали ставку на стратегию, и я смог поймать снитч!

— Мои поздравления, — слабо улыбнулась я.

— Какой совет? — резко спросил Вуд.

— Играть техничнее, — повернулся к нему Карлайл. — А что?

— Этого недостаточно, чтоб обойти Гарри, — нахмурился капитан гриффиндорцев.

— Талант и усердие даёт больше, чем одно усердие, — ехидно заметил Оулзай. — Но талант без усердия и одному усердию уступит.

Вуд фыркнул, и гриффиндорцы с гордым видом ушли. Я только вздохнула. Я у них за козла отпущения, что ли? Если Гриффиндору не везёт в квиддиче, то виновата должна быть непременно я. При том, что я-то как раз первая за честную игру. Карлайл ушёл к игрокам, над которыми ещё колдовала мадам Помфри, заботливо поправив ширму. Спасибо ему за это. Я встряхнула головой и вернулась к чтению.

В воскресенье меня, наконец, выписали. Я пришла в гостиную Слизерина в разгар праздника: по очкам мы выиграли чемпионат, что не только вызывало восторг у всех студентов факультета, но и прибавило очков в общую копилку. Моё появление сопровождалось бурными эмоциями. Парни из команды наперебой расспрашивали, как моё состояние, сетовали, что никого не пускали меня проведать, и рассказывали, как прошла вчерашняя игра. Закончили её со счётом двести сорок — девяносто в пользу Когтеврана. Маркус сказал, что Оулзай показал потрясающую технику владения метлой, а загонщики их команды разыгрывали бладжеры так, чтобы они постоянно отвлекали Поттера. Они очень хорошо совместили технику и стратегию, что дало отличный результат. Маркус посоветовал взять это на вооружение на следующий сезон.

Празднование продлилось совсем недолго: впереди уже маячили экзамены, и всем надо было заставить себя заниматься, чтобы хорошо сдать. Тем более, что о требовательности профессора МакГонагалл и Северуса все и так знали, а тут ещё оказалось, что и Хеймдалль от них не отстаёт. Если не вообще фору даст. Когда все начали расходиться, Маркус попросил членов команды задержаться. Мы расселись на диванах около камина и внимательно на него уставились.

— Моя последняя игра в школе прошла… — он нахмурился. — Ну, как я и хотел — на высоком уровне. Хотя погода была, конечно… — он покосился на меня, а потом тряхнул головой. — В любом случае, в этом году я выпускаюсь. Поэтому я должен выбрать того, кто будет капитаном с следующем году. Уверен, парни, мы все подумали об одном и том же человеке, — все уставили на меня.

— О Хеймдалле? — изобразила идиотку я.

— Нет, — усмехнулся Маркус. — Я думал о тебе. Но, как мне кажется, тебе эта мысль не особо нравится.

— Мне кажется, ловец в принципе не очень подходит на эту роль, — я внимательно посмотрела на него. — Моя задача — ловить снитч. Я не могу при этом на поле отслеживать и корректировать игру — косоглазие разовьётся.

— Пожалуй… — протянул он и обвёл взглядом остальных игроков. — Люциан, думаю, стоит доверить команду тебе.

Боул кивнул, и остальные тоже поддержали это решение. На этом мы и разошлись по комнатам.

По итогу первого курса нам нужно было сдать пять экзаменов — ОПТИ, зельеварение, трансфигурацию, чары и историю магии. Первым был экзамен у профессора Флитвика, и он по одному приглашал студентов в свой кабинет, где просил сложить какую-нибудь форму из песка в воздухе. Я решила не выпендриваться и сделала сову. Профессор поставил мне «превосходно» и отпустил. На трансфигурации профессор МакГонагалл просила превратить крысу в табакерку. Это вообще-то было довольно сложное преобразование, которое ещё и фантазии требовало. Лично моей хватило на овальную шкатулочку с объёмными серебряными цветами, у которых были цветные камушки в середине. Северус задал сварить отнимающее память зелье всех, кроме меня. Нет, он не освободил меня от экзамена — мне он дал задачку посложнее. Я должна была сварить противоядие от Амортенции. В класс он запускал по десять человек, и я вошла в первой группе. На зелье, отнимающее память, требовалось всего около сорока минут. А на моё задание — три часа. Некоторые студенты бросали на меня сочувственные взгляды, а другие хихикали, но своё «превосходно» я всё равно получила. Экзамен по истории магии был крайне изнурительным: это был перечень из двадцати вопросов о датах, событиях и именах. На ответы давался час.

Хеймдалль проводил экзамен в дуэльном клубе. С помощью довольно сложной магии он для каждого студента творил образ какой-нибудь изученной твари, которая исчезала, если правильно защититься от неё. А со мной он основательно так подуэлировал — с посохом, палочкой, кольцами и мечом. На этот раз он не комментировал ни мои, ни свои действия, так что со стороны могло показаться, что у нас прямо драка-драка. Когда мы закончили, я пробурчала, где видела их с Северусом особое ко мне отношение. Хеймдалль только усмехнулся.

Наконец все экзамены были сданы, и у входа в Большой зал повесили огромный бюллетень, в котором напротив имени каждого студента значилось количество набранных баллов. Лучшие результаты предсказуемо были у студентов Когтеврана, но в целом по большинству предметов они не так чтобы сильно расходились. Прощальный пир был назначен на двадцать пятое июня, и до этого времени оставалось ещё пару дней, когда заработать баллы уже было нельзя, а вот потерять — очень даже. Лично мне эти дни пришлось потратить на отработки у мистера Филча: я прибралась в четырёх чуланах на разных этажах, и он мне всё засчитал.

А ещё во время экзаменов я заметила, как странно косились некоторые гриффиндорцы — конкретно, трио и отработочники Хеймдалля — на слизеринцев, если у тех в руках была художественная литература. Долго не могла понять, с чего баня упала, а потом до меня дошло: «Преступление и наказание». Ну, как дошло — мы с Хеймдаллем пили кофе в его гостиной, когда он рассказал мне о том, что профессор МакГонагалл попросила у него Достоевского и артефакт перевода, чтобы дать трио ту же отработку, что и он. Какая, однако, жестокая кара… Но смысл в том, что гриффиндорцы, очевидно, решили, что вся художественная литература такая.

Праздничный пир по поводу окончания учебного года начинался в час дня. Радостные студенты в опрятной форме стеклись туда и чинно расселись за столы. Под потолком Большого зала висели серебряно-зелёные флаги Слизерина, что вызывало в нас невероятную гордость. Директор Дамблдор вышел к золочёной тумбе с совой и взмахнул ладонями, призывая всех к тишине. Зал умолк.

— Учебный год закончился, и все вы хорошо потрудились, — торжественно начал он. — Итак, итоги года таковы: Гриффиндор — четыреста девяносто очков, — от стола гриффиндорцев донеслись вялые хлопки. — Пуффендуй — пятьсот пятнадцать очков, — пуффендуйцы отреагировали порадостнее. — Когтевран — пятьсот пятьдесят очков, — когтевранцы оживлённо захлопали, поздравляя друг друга уже в голос. — Слизерин — шестьсот очков, — мы проявили яркий, хотя и чуть сдержанный восторг. — Отлично, Слизерин, молодцы, Слизерин, — без всякого энтузиазма изрёк директор. Мы умолкли, и я невольно напряглась. — Однако я хочу воспользоваться своим правом директора и начислить дополнительные очки некоторым ученикам. Мисс Гермионе Грейнджер: за блестящие академические знания — тридцать очков. Мистеру Рональду Уизли: за неизмеримую преданность друзьям — тридцать очков. Мистеру Гарри Поттеру: за проявленное мужество и стойкость во время игр в квиддич — сорок очков. И мистеру Невиллу Долгопупсу: за преодоление своих страхов — пятнадцать очков. А теперь, если мои расчёты верны, я полагаю верным флаги сменить! — он взмахнул палочкой, и серебряно-зелёные полотна сменились красно-золотыми.

Стол гриффиндорцев взорвался ликующими воплями такой силы, что гневных вздохов с нашего стола было совсем не слышно. Злость прокатилась по всему моему естеству от пяток до головы, и у меня упало забрало. Я достала палочку и резко встала.

— Сонорус, — негромко произнесла я, коснувшись своего горла, и, перекрывая радостные вопли, заговорила: — Так, стоп, секунду. За блестящие академические знания? Вы серьёзно? В таблице там у двери не менее пяти десятков студентов с теми же балами за экзамен, что и у Гермионы. Где их дополнительные очки? У Карлайла Оулзая полный набор высших оценок за СОВ! Или это не достижение, раз он с Когтеврана? — я сделала шаг к преподавательскому столу. Большой зал притих. — Неизмеримую преданность? Это вы про вылазку в Запретный лес в январе? Или про поддержку безосновательных обвинений? Проявленное мужество и стойкость? — к заклинанию громкости добавилось и то, что я повысила голос — мне едва удавалось сдерживать ярость. — Вы шутите, что ли? Где тогда дополнительные баллы для всех игроков пятой игры, когда только сумасшедший сел бы на метлу? За преодоление страхов? Каких конкретно? Вы хоть в курсе, что я мчалась спасать гриффиндорцев от акромантулов с арахнофобией наперевес? — где-то на краю сознания я понимала, что мне бы стоило остановить поток сознания, но я бы вряд ли заткнулась, даже если бы меня скрутили. — Где мои баллы? За защиту Гарри Поттера от заколдованного бладжера, за оправдание невиновного Сириуса Блэка, за хранение тайны о нашей с вами беседе про квиддич, за спасение миссис Норрис, Колина Криви и Джастина Финч-Флечтли от отражённого проклятия василиска, за организацию отопления части помещений замка из личных средств, за спасение Гарри Поттера и Рональда Уизли из гнезда акромантулов, за зелья для больничного крыла, за спасение Фрэнка и Алисы Долгопупс, за уничтожение Волдеморта, за спасение Гарри Поттера, Рональда Уизли и Гермионы Грейнджер от василиска… — я поднялась на нижнюю ступеньку подиума, на котором стоял преподавательский стол.

— Мисс Нильфхейм… — попытался прервать мой поток сознания директор, но мой усиленный заклинанием голос ему было не перебить.

— Я не говорю об остальных студентах всех факультетов, каждый из которых вкалывал весь год, чтобы набрать очки, — рявкнула я. — Уверена, почти каждому найдётся что сказать по этому поводу. Но лично я, Мерлин подери, рисковала существованием древнего клана, чтобы спасти жизни троих безрассудных гриффиндорцев! А вместо благодарности получила отработки и вот это вот! — я неопределённо махнула рукой на гриффиндорский стол и на флаги под потолком. — Уж простите, но я ни в малейшей степени не желаю праздновать натянутую по вашим личным предпочтениям победу.

Я развернулась и в полной тишине направилась к выходу, громко топая. Ярость в моей груди не уняли бы ни ванны ромашкового чая, ни галлоны угомонительного. Когда я почти дошла до конца слизеринского стола, послышался грохот отодвигаемых скамей, галдёж и топот. Я не оборачивалась, но поняла, что моему дурному примеру последовали и остальные слизеринцы. За дверью, к моему удивлению, оказалось, что вышли не только мои софакультетники, но и некоторые студенты Пуффендуя — их команда по квиддичу так вообще в полном составе, Когтеврана во главе с Луной Лавгуд и Карлайлом Оулзаем и даже Гриффиндора — среди них я увидела трио в полном составе и отработочников Хеймдалля, что было особенно странно. Через несколько всё таких же резких шагов меня догнали Хеймдалль и Северус.

Откровенно говоря, выходка директора выбесила меня настолько, что я не только хотела как можно быстрее убраться из школы — я хотела уйти вообще навсегда. Технически, насколько я могла судить по первому году обучения, мне Хогвартс вообще был не нужен, так что вообще было непонятно, что же я в нём забыла. Однако я решила принять решение уже на холодную голову, когда немного попустит. И так уже наговорила куда больше, чем следовало бы. Мерлин его знает, как оно мне теперь аукнется…

— Это было довольно резко, — заметил Хеймдалль, и я подняла на него мрачный взгляд. — Не то чтобы ты была неправа, впрочем.

— Кажется, ты настроила против директора даже Минерву, — заметил Северус. — Когда я выходил из зала, она поднялась и сказала Дамблдору, что в этот раз он хватил лишнего.

— Мне нужны курсы по управлению гневом, — скривилась я.

— Тебе нужно поесть и собрать вещи, — хмыкнул Хеймдалль. — Остальные вопросы будем решать потом. На ясную голову.

Я скептически на него воззрилась: это когда это у меня бывает ясная голова?