Правила игры (гет)

Люциус опускает палочку. Перед ним горят руины замка Рейделов. Пожиратели смерти не потеряли ни одного человека. Сопротивленцы мертвы. Малфой не видел только Рона Уизли, самого главного среди террористов, но не сомневается в его смерти. И Гермионы здесь нет. Люциусу хочется надеяться, что она сбежала, а не была уничтожена самими сопротивленцами за патронус ему. Сердце щемит в недобром предчувствии.

— Малфой! — он оборачивается на голос Руквуда. Снимает маску и смотрит выжидательно.

— Если тебе интересно, то я нашел твою жену и не дал мальчишке Уизли убить ее. Обоих доставил к Повелителю!

Малфой весь сжимается. В груди что-то болезненно обрывается и ухает вниз, на неизмеримую глубину. Он потерял ее, если она сейчас у Темного Лорда! Почему судьба так строга к нему?

— Спасибо за информацию, — кивает Люциус и к своей чести может сказать, что голос не дрожит.

— Да не за что. Думаю, что он уже убил ее, — жестоко добавляет Руквуд.

— Вероятно, — выдавливает Малфой. Он весь каменеет, словно покрывается коркой льда. Больше нет сил. Хочется шагнуть в магический костер и погибнуть вместе с Сопротивлением, забравшим у него жену. Гермиона была его всего чуть больше полугода, но стала слишком нужной, чтобы легко перенести потерю.

Люциус идет в ту сторону, где последний раз видел Темного Лорда, наблюдающего за сваткой. Может, хоть тело осталось, будет что похоронить в фамильном склепе. На это его должно хватить, а что будет дальше, даже думать не хочется.

Люциус видит Волан-де-Морта и останавливается. Что ему сказать? Да, Гермиона предала их. А может быть, и нет. Какая теперь разница?

Темный Лорд оборачивается, видимо, почувствовав чужое присутствие. Взгляды встречаются. Серый и красный. В тот момент они понимают друг друга, два мужчины, влюбленных в одну женщину.

— Гермиона рожает. Я отправил ее в твое имение и вызвал туда целителей из Мунго. Она много перенесла, но моя защита помогает ребенку.

— Спасибо, милорд!

Тяжелая каменная плита с грохотом рушится с души Малфоя. Есть надежда! Надежда увидеть и жену, и сына.

— Она не предавала нас. Она виновата лишь в скуке и глупости, — продолжает Волан-де-Морт.

— Я рад это слышать.

* * *

Уже почти утро, когда Люциус входит в небольшую комнату с окнами на юг, подготовленную в качесте детской новому Малфою. Сюда только что принесли его сына. В богато украшенной резьбой люльке лежит туго спеленатый сверток с маленьким красным сморщенным личиком. Малыш спит, сладко причмокивая.

Люциус не решается взять его на руки. Слишком крошечный. Кажется, только вчера Драко был таким же, а теперь у него самого скоро родится сын. Как быстро летит время. Но чувствовать себя старым вовсе не хочется.

Малфой с тревогой вспоминает, как несколько часов назад один из целителей вышел от Гермионы и спросил, кого спасать. Роды тяжелые, и мать, и ребенок слишком много пережили. Все поворачивалось к худшему. Люциус почти не колебался, готовый ответить. Но тут, словно из-под земли, вырос Темный Лорд. «Должны выжить оба! Иначе всех вас отправлю следом!» — прошипел он, и в реальности этой угрозы сомнений не осталось. Целитель вздрогнул и убежал, понимая, что спорить бесполезно. Люциус благодарен Повелителю за своевременное появление и искренне надеется, что ни Гермиона, ни их ребенок никогда не узнают, какой выбор он готов был сделать.

«Как ты назовешь сына?» — спросил его Волан-де-Морт прежде, чем уйти. «Я не знаю, — Люциус действительно об этом не думал. — Спрошу Гермиону». «Если она согласится, назовите его Октавианом, в честь первого римского императора, как будущего первого императора магической Британии». И Повелитель ушел, оставив Люциуса думать над предложением.

Малыш хмурится во сне, чуть пожевывая губки.

— Тише! Папа тебя защитит, — еле слышным шепотом откликается на это движение Малфой. И таинственным образом лобик крохи разглаживается. Он чувствует, что отец рядом. А Люциус знает, что сделает все возможное, чтобы сын вырос счастливым и желательно полюбил отца больше, чем его старший брат.

К бесконечной нежности по отношению к мальчику примешивается горечь. Гермиона без сознания и неизвестно, когда придет в себя. Может быть, вообще не очнется. Целители остались живы, потому что миссис Малфой не погибла при родах. Но ее состояние все еще вызывает опасения.

Люциус выходит от сына, тихо прикрыв дверь. Он знает, что старая эльфийка Дорри, вынянчившая уже два поколения Малфоев, начеку и позаботится о ребенке лучше кого бы то ни было другого. Комната, в которой уложили Гермиону, в другом крыле, чтобы шум, производимый новорожденным, ее не тревожил.

В спальне темно. Плотные шторы задернуты, чтобы даже лунный свет не беспокоил больную. Тело на кровати кажется маленьким и хрупким. Без большого живота Гермиона смотрится непривычно.

Люциус опускается в деревянное кресло у постели. Он вглядывается в сильно похудевшее лицо жены, ищет следы улучшения. Почему она должна страдать? Малфою так хочется обнять и поцеловать ее, но он боится навредить и просто смотрит, а потом начинает говорить. Шепотом он зовет Гермиону, уверяет ее в своей любви, рассказывает об их сыне. Вдруг она услышит?

* * *

Гермиона в пустоте. Здесь нет ни света, ни звука. Даже времени нет. А пространство относительно. Она хочет пошевелиться, но тело тоже отсутствует, хочет закричать, но не произносит ни звука. Неужели это и есть смерть? Совсем не хочется умирать! Ее сын не должен расти без матери, он ведь родился, она точно знает. И Люциус. Надо попросить у него прощения! Это слишком важно. Не может она умереть, не обняв мужа! Это будет несправедливо.

Гермиону охватывает растерянность. Она не знает, что делать? Куда двигаться? Можно ли выбраться из этой пустоты? Но это необходимо, а значит, самая умная ученица Хогвартса за последние сто лет придумает способ.

Неизвестно, сколько проходит времени, прежде чем в пустоте появляется тяжесть. Гермиону тянет вниз, словно у нее снова есть тело и оно весит несколько тон. Пошевелиться не удается. Издать звук — тоже.

Именно в этот момент раздается голос. Не ее. Но знакомый, родной. Люциус! Надо двигаться к Люциусу, надо найти силы. А усилия необходимы титанические. Словно пытаешься сдвинуть с места огромную гору голыми руками. Но ради этого голоса Гермиона готова совершить и более невероятные вещи. Она должна обнять Люциуса и попросить у него прощения за то, что ушла и позволила себя похитить. А потом можно и умереть. Уже не страшно будет.

Голос то появляется, то исчезает. Без времени невозможно определить длину промежутков, но это и неважно. Главное, дело движется. Настолько медленно, что почти незаметно, но движется. Гермиона идет на голос мужа, и с каждой попыткой все легче и легче. Даже пустота отступает перед упорством.

Когда, наконец, удается открыть глаза, стоит раннее утро. Сквозь задернутые шторы просачивается совсем немного сероватого света, какой бывает только в пасмурный день перед рассветом. Гермиона не узнает спальни, хотя и не сомневается, что она в поместье Малфоев, дома.

На кушетке в ногах кровати в полулежачем положении застыл Люциус. Он спит, его длинные светлые волосы выглядят нечесанными. Щеки небриты. Интересно, как давно он тут?

Гермиона чувствует на себе взгляд и ведет глазами в сторону. В деревянном кресле рядом с ее постелью сидит Волан-де-Морт. Его красные как старое вино глаза направлены прямо на нее.

— Мой Лорд! язык еще плохо слушается. Во рту сухо, как в Сахаре.

— Я рад, что ты очнулась, — отвечает он, и его тонкие губы трогает легкая улыбка.

— Долго я..? — договорить тяжело, но вопрос и так понятен.

— Двое суток. Я подпитывал тебя энергией.

— Спасибо.

Они смотрят друг на друга некоторое время. Кажется, все понятно без слов. Он никогда не попросит прощения за незаслуженную пытку, а она никогда не скажет ему «прощаю», но это написано на их лицах, плещется в их глазах. Словно несорвавшиеся слова танцуют танго на губах, заметные и понятные, но не прозвучавшие.

— Теперь у тебя есть сын, — ломает тишину Темный Лорд.

— Вы его защитили.

— Ты не передумала отдавать его мне в наследники и ученики?

— Нет, — она мгновение собирается с силами. — Вы же не заберете его у меня? — слишком длинная фраза забирает много сил.

— Нет, вы его родители, растите его, а я буду добрым дедушкой и наставником. Когда придет время, ты позволишь ему идти своей дорогой, заменить меня. Но до этого еще далеко. Впереди много лет, когда твой сын будет кататься на метле над лужайкой, а в дождливые дни читать с тобой книжки.

— Спасибо, мой Лорд.

Он снова просто смотрит на нее. Так много хочет сказать, а может так мало. Она видит это и не прерывает тишину. Гермиона знает, что он пытал ее за боль и страх, которые испытал из-за ее пропажи, что сейчас в его сердце свернулась в клубок тихая печаль, ведь два дня назад родился не общий их сын. Ей хочется его утешить, но она не может, да он и не позволит.

Был ли шанс для такой истории? Их истории. Оба понимают, что нет. И от этого немного грустно. Только ее грусть светла, потому что в двух шагах спит любимый муж, а в соседнем крыле — их сын. А его печаль отравлена завистью к ее молодости.

— Я желаю вам счастья! — произносит Волан-де-Морт и растворяется. Только члены семьи Малфоев могут трансгрессировать в поместье, но для Темного Лорда нет преград.

Именно в этот момент шевелится Люциус. Гермиона смотрит на него, впитывает каждую черточку. Плевать, что сейчас он выглядит неопрятно. Главное, что он здесь, жив и здоров. И, похоже, не особенно сердит на нее, раз не отходит от ее постели.

— Доброе утро! — проталкивает слова сквозь пересохшее горло Гермиона.

— Ты очнулась! — сон с Люциуса как рукой снимает. Он кидается к ней, но останавливается, боясь сделать больно. На лице его настоящее счастье, от которого сердце тает.

— Поцелуй меня, я безумно соскучилась! — просит Гермиона. Шевелиться еще трудновато, но ради такого долгожданного события она постарается.

И Люциус целует ее, жадно и осторожно одновременно. У них еще будет время насладиться друг другом, когда она поправится. Впереди куча лет!

— Родная моя! Боже, какое счастье, что этот кошмар позади! — Малфой садится на кровать рядом с ней, игнорируя кресло, и сжимает ее тонкую ладонь.

— Прости меня, — Гермиона знает, что должна это сказать. — За глупость.

— Теперь все будет хорошо, — Люциус поводит плечами. Он не хочет вспоминать пережитое. Потом они обсудят случившееся, расскажут друг другу, что пережили. Но не сейчас. Еще слишком рано, души покрыты незажившими рубцами.

— Как наш сын?

— С ним все в порядке. Дорри за ним присматривает. Он чудесный! — Люциус широко улыбается мыслям о мальчике.

— Жду не дождусь, когда смогу взять его на руки.

— Набирайся сил, потом все наверстаешь.

Им больше не нужно слов. Глаза расскажут красноречивее. Много страданий позади, и теперь они вместе, готовые противостоять всему миру ради своего счастья.