Однажды в другой вселенной (гет)

До некоторого момента Тина Голдштейн считала, что по жизни ей очень везёт.

Престижная школа Ильверморни, должность старосты; да что там — она лучшая студентка своего выпуска. Перед ней открыты многие двери, но она уверенно — потому что она не ждёт отказа — приходит в высотное здание на Бродвей, 233, где ей вручают блестящий значок аврора и вежливо подталкивают под крыло Персиваля Грейвса.

Грейвс не любит новеньких, но Голдштейн удаётся его переубедить: она работает за двоих и не путается под ногами. Она пишет отличные отчёты и с каждым разом увеличивает процент раскрываемости.

Если бы все были, как она, — как-то раз замечает Пиквери, и Грейвс мысленно соглашается: ах, если бы.

Её невезучесть расцветает во всей красе чуть позже, через пару лет, и весь отдел (и сама Тина) некоторое время пребывает в шоке: как так-то?

К тому времени Грейвс уже отчётливо понимает, что смотрит на вечно сутулящуюся спину далеко не так, как следовало бы смотреть начальнику. И от этого выговоры раз за разом становятся всё жестче, а глаза Тины блестят всё чаще. Грейвс понимает, умом понимает, что делает всё правильно, что так и надо, но сердце каждый раз кричит: заткни свой чёртов рот, Персиваль, и скажи, что всё будет хорошо.

Но он не говорит, что всё будет хорошо. Он говорит, что ещё один прокол — и Тина отправится работать в отдел выдачи разрешений.

По щеке Тины катится слеза, очерчивая маленькую морщинку от ямочки. Грейвс любит смотреть, как Тина улыбается, любит — он уже и правда любит — её ямочки и прищуренные глаза.

Вот только Грейвсу Тина не улыбается. Вообще. Никогда.

Она нападает на не-мага. Тихая робкая Тина применяет заклятие в толпе людей, которые не знают, не должны знать о магии. На такое не решаются даже маститые мракоборцы, а уж от Тины такого ожидать... было нельзя?

Сложно сказать: за последние несколько месяцев она, кажется, нарушила почти все немногочисленные статьи кодекса работника аврората.

Пиквери рвёт и мечет, но как-то вяло, и Грейвс понимает: это напоказ. Он лично подписывает пару бумажек, отправляя волоокую Голдштейн подальше вниз, и не чувствует никакой вины — только тоску, что больше её не увидит.

Впрочем, на следующий день она благополучно выливает кофе на его безупречно белую рубашку, и Грейвс с трудом сдерживает улыбку: он что, правда думал, что избавиться от неё будет так просто?

Он даже рад.

Нет, не так. Он совершенно точно рад, что рядом в лифте стоит краснеющая Голдштейн, бросающая косые виноватые взгляды в его сторону.

От неё пахнет кофе с корицей.

Вечером в здании МАКУСА пустынно, но Грейвса волнует наличие только одного человека.

— Тина, — говорит он, спускаясь в подвальное помещение и находя взглядом немного растрёпанную причёску, — вы в курсе, что рабочий день закончился?

Она испуганно поднимает глаза, и Персиваль про себя аплодирует: талант, Голдштейн. Она совершенно не умеет скрывать свои проколы.

Он подходит ближе к столу и с интересом смотрит на разбросанные по нему документы, заляпанные нестирающимися чернилами.

Он уже даже не удивлён.

— Гляжу, вы освоились, — комментирует Грейвс, наблюдая за медленно появляющимся румянцем. — Поужинаете со мной?

Последнее выходит как-то случайно, но на его лице не дёргается ни один мускул: в крайнем случае, Обливиэйт ещё никто не отменял.

Голдштейн краснеет ещё сильнее и локтем сбивает палочку на пол. Сгибает колени, стукается головой о столешницу, роняет стопку папок и, наконец, поднимается на ноги.

На её блузке — интересной формы пятно от чернил. Похоже на Африку, думает Грейвс и переводит взгляд на пылающее лицо Тины, которая готова провалиться ещё глубже этого подвала.

В помещении так тихо, что Персиваль может слышать её нервное дыхание.

— Я задал вопрос, — напоминает он, поняв, что ответа он не дождётся.

Тина вздрагивает и резким движением поправляет волосы.

Странно, но это движение не вызывает очередного апокалипсиса.

— Я, э-э-э, мистер Грейвс, — начинает она, запинаясь, и Грейвс её перебивает:

— Берите пальто. Я знаю отличное местечко неподалёку.

Когда Голдштейн растерянно повинуется, он, не удержавшись, негромко добавляет: — Постарайтесь только не разгромить его, оно мне действительно нравится.

И наслаждается заново вспыхнувшими щеками Тины.