Остров – это я (гет)

* * *

Джинни поднимает над головой руку с зажатым в пальцах сердцем. Дышать тяжело — и она беспомощно и жадно хватает ртом душный воздух. Теперь, когда бешенство и ярость отступают, ее мучает вопрос: все ли она сделала правильно? Может, был другой способ спасти остров?

Мальчишки смотрят на нее во все глаза: недоверчиво, настороженно и одновременно — радостно. Неужели Тень не врала, что они хотят видеть ее на месте Питера?

— Я клянусь вам в верности! — кричит Джинни, чувствуя, что грудь вот-вот разорвет от эмоций, и спиной ощущает холод Тени, стоящей позади. — Отныне я буду вас защищать!

— А как же Питер? — Олаф делает шаг вперед. Все мальчишки смотрят на него одобрительно, и на их лицах написан тот же вопрос. — Где Питер?

— Питер вас предал, — Джинни опускает руку, покрытую не своей кровью, с еще бьющимся, таким нежным сердцем. — Питер хотел получить свободу только для себя, а не для вас. Он хотел наслаждаться бессмертием и жить для себя. Я вас не брошу. Я буду рядом — и больше никуда не улечу. Обещаю. И я даю вам выбор. Кто хочет охотиться — будет охотиться, кто захочет сражаться — будет сражаться. Остальные найдут дела полезные для всех, разумеется, но себе по душе. Вы согласны?

Тишина падает быстрее, чем Питер с обрыва, и несколько секунд Джинни кажется, что она стоит на старом кладбище неподалеку от Норы. Нора… она уже забыла, как выглядит место, которое она когда-то называла своим домом. Дом, как же. Старый сарай с вурдалаком на чердаке. И людьми, которым всегда было плевать на ее мечты.

— Да, да, да! — единогласный крик мальчишек едва не сбивает ее с ног, и пальмы, трепеща листьями в такт выкрикам, подрагивают на ветру. — Будь нашим вождем, Джин!

— Поклянитесь мне в верности, — она снова выбрасывает вверх руку со светящимся сердцем.

Мальчишки опускаются на колени и склоняют головы, скинув капюшоны.

— Клянемся! — отчетливо произносят они. — Клянемся!

Джинни обводит их торжествующим взглядом и снова чувствует ледяной холод, исходящий от Тени. Обернувшись, она хладнокровно смотрит в белые глаза существа, но кожа предательски покрывается мурашками.

— Торопись, — в голосе Тени слышится нетерпение. — Торопись, иначе сила сердца угаснет.

Джинни оглядывается на мальчишек, все еще стоящих на коленях. Ей хочется танцевать и пить эль, который Дэвид так вкусно варит в огромном медном котле. Пить эль и напиться — так, чтобы вспомнить искаженное от ужаса и боли лицо Питера. Пить, пока не забудет.

Но Тень права: сначала нужно спасти остров.

* * *

Песчинок почти не осталось: они утекают вниз стремительной бежеватой струйкой, и земля под ногами Джинни дрожит. Если не успеть — часы разобьются и уйдут под воду, в таинственную глубину, а остров исчезнет вместе со всем живым. Едва дыша, Джинни осторожно подносит сердце к верхней чаше часов и замирает. Сначала ничего не происходит, а потом сердце превращается в золотистый шар и исчезает, а верхняя чаша вновь наполняется бежевым песком.

Получилось.

У нее получилось.

Остров будет жить. Мальчишки. Русалки. И даже индейцы.

Джинни ожесточенно пытается вытереть окровавленные пальцы о юбку, но кровь уже засохла и не хочет оттираться. Придется идти к воде… Вода.

Мальчишки — поняли. А поймут ли русалки? Они боготворили Питера…

— У меня больше нет пыльцы, — говорит Джинни приглушенно и выжидающе смотрит на Тень. — Отнесешь меня обратно?

— Теперь ты навсегда связана с островом и можешь летать без пыльцы и без меня, — Тень смотрит на нее непроницаемо, но Джинни почему-то кажется, что она торжествует. Отчего? Что пытался сказать о Тени Питер — там, на утесе?

Джинни зажмуривается и отталкивается от земли. Мгновение она неуклюже размахивает руками, пытаясь найти равновесие, а потом медленно вылетает из пещеры. Остров, лежащий совсем рядом, теперь кажется родным и уютным, и леденящее чувство вины исчезает.

Никто больше не будет сомневаться в ее правоте. Никто не будет смотреть на нее свысока и оставлять за спиной, принимая решения.

Мальчишки обступают ее тесным кольцом надежды и доверия, и Джинни понимает, чего они хотят: охотиться. Запасы давно заканчивались, но Питер не разрешал охотиться без него, потому что всегда сам выбирал жертву, и последнюю неделю все ели только травяные супы и лепешки.

Охота — это испытание, и она не должна его провалить.

— Берите луки и копья, — Джинни поправляет пуговицы блузки и впервые задумывается о новой одежде. Нельзя расхаживать по острову в школьной форме. Нужны штаны, тканевая рубашка и куртка. Придется слетать в соседний город и достать это в любом магазине. Воровать ей не хочется, но от работы в пабе еще остались сикли, которые можно оставить магглам и спасти свою совесть от бессонницы.

Джинни бежит в самом сердце отряда, охраняемая со всех сторон, окруженная хищными взглядами и разукрашенными яркой краской лицами. И на ее щеках и лбу тоже — синие полосы — в знак охоты, а длинные волосы собраны в небрежный пучок. Лес пахнет хвоей и листвой, под ногами хрустит песок, и Джинни впервые по-настоящему чувствует себя частью стаи. Вдалеке, среди деревьев, мелькают очертания некрупного кабана, и Джинни громко свистит.

Вот и жертва.

Теперь нужно отдать команду — отдать таким голосом, чтобы ее услышали. От этого зависит сейчас все: и жизнь мальчиков, и ее собственная. Язык становится сухой, и в горле першит, колени подгибаются от устремленных на нее глаз, но она с силой выпрямляется и спокойно чеканит:

— Олаф, Дэвид, Джек — заходите справа! Виктор, Ричард, Брайан — слева, остальные — за мной. Не подвергать свою жизнь опасности. Как только почует вас — стреляйте. На шкуру плевать, у нас их достаточно для продажи. Нам нужна еда.

Поздно ночью стеклянные глаза кабана с застывшим в них ужасом смотрят на Джинни из огненного жерла костра.

Это — прошлая жизнь.

* * *

— Разойдитесь! — Джинни властно берет Джона за плечо и мягко отталкивает в сторону. — Что случилось?

Мальчишки, оставшиеся поддерживать костер, стоят в плотном кольце и приглушенно разговаривают, настороженно переглядываясь. Над ними парит Тень, ядовито блестя глазами.

Джинни кивает перемазанному кровью Олафу, молча прося его держаться рядом с ней, и быстро заглядывает в круг поверх мужских плеч.

У дерева, связанный, лежит Гарри. Очки, сломанные и треснутые, лежат рядом с ним, втоптанные дужками в черноту вечерней земли.

Морщась, Джинни стремительно садится на корточки, чтобы волосы не лезли в лицо, и проворно разрезает веревки большим охотничьим ножом. Сегодня ей снова не пришлось добивать ни кролика, ни куропатку. Сегодня за нее снова убивали другие. Она начинает входить во вкус, с каждым днем все больше понимая Питера и саму себя, и то темное существо, вскормленное островом, ликует.

Со времени охоты на кабана прошло недели две или три — Джинни не ведет календарь, в отличие от Питера, и не хочет знать, сколько времени не появлялась в Хогвартсе. Она давно порвала блузку на полоски — перевязывать раны — а юбку и колготки выбросила в пропасть за водопадами.

Прошлая жизнь оставалась сном — до этого мгновения.

— Какого драккла ты здесь делаешь? — Джинни смотрит на него мрачно, поглядывая на недоумевающих мальчишек, и вешает нож обратно на пояс.

— Какого драккла ты здесь делаешь? — Гарри впервые по-настоящему на нее злится, и это ему совсем не идет. Злые огоньки в изумрудной руде бывали только у Питера. — Что это за чертовщина, Джинни? Остров, Тень, мальчишки, разодетые, как в маггловской книге про Питера Пэна. Может, у вас еще индейцы есть и феи?

— Феи мертвы, — Джинни смотрит на него устало. После охоты ей всегда хочется спать. Тем более, что завтра на рассвете — переговоры с индейцами. — А книга написана потерянным мальчишкой, который потерял себя настолько, что вернулся в большой мир. Тебя Тень притащила? Или поисковое заклинание, которое всезнайка вычитала в толстенном томе?

— Ты говоришь как Снейп, — Гарри недовольно морщится, не переставая оценивать обстановку. На нем два свитера и теплые брюки, и от жары на лбу уже блестят крупные капли пота.

— Он прав. Гермиона действительно иногда утомляет. Не приходило в голову, что я ничуть не глупее ее? — Джинни огрызается, но голос звучит надломленно и устало. — Гарри, если ты собираешься попросить меня вернуться, сказать, что любишь, что я кому-то нужна… Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не вернусь. Пойдем.

Они молча идут сквозь лес, наступая на сухие иголки, слушая ночное дыхание природы, к пенистой кромке воды. Сегодня море чуть взволнованно, и на темном горизонте уже видны ползущие аспидные тучи.

— Видишь? — Джинни широко раскидывает руки и вдыхает тяжелый, душный воздух, полный запахов соли, мокрой коры и цветущих лиан. — Чувствуешь? Это свобода, Гарри. Никаких занятий у Снейпа, никаких «троллей» по прорицаниям, никакой лжи, притворства и бессмысленной жизни ради других. Здесь нет разочарований, потому что нет иллюзий. У тебя есть цель: победить Волдеморта. У меня такой цели нет, а частью твоей я быть не хочу, да и сомневаюсь, что ты позволишь. Я устала ждать в пыльной комнатке на втором этаже или в спальне девочек, что ты обратишь на меня внимание. Я больше не хочу никого любить. Только остров, мальчишек — и себя.

Гарри оглядывается по сторонам, наверное, пытаясь осознать, что не спит.

— Получается, все годы ты сбегала на остров? Так вот откуда взялся загар. Вот откуда взялась странная колкость и независимость. Я всегда знал, что ты сильная, Джинни, но…

— Не знал, — в ее голосе звучит горечь. — Ты ничего обо мне не знаешь, Гарри. Я для тебя чужая. Более чужая, чем даже Малфой.

Гарри смотрит на нее с отчаянием. Все, что ему нужно — уговорить ее вернуться, потому что это правильно. Для него. Для братьев. Для родителей. Люди слишком часто делают правильные вещи, неправильные для других. И не знают, почему.

— Там все еще есть Чжоу, — Джинни вымученно улыбается. Разговор дается ей тяжело. Ее и так мучают кошмары, в которых она видит умирающего Питера, и чувство вины возвращается с двойной силой. А ей уже начинало казаться, что покинув большой мир, она избавилась от него навсегда. — Уверена: она обрадуется, если ты пригласишь ее выпить сливочное пиво. У Паддифут очень уютная атмосфера, и на окнах скачут нарисованные олени. В Хосгмиде же сейчас зима?

— Снег валит уже несколько дней, — голос Гарри становится тихим. — Ты правда не хочешь возвращаться?

Джинни отрицательно качает головой и с силой закусывает губу, но слезы все равно наполняют глаза и мешают смотреть в знакомое с детства лицо. Джинни впервые жалеет, что больше не сможет пользоваться магией. Стереть память — так просто. Себе — и Гарри. Но палочки у нее нет. Сгорела в костре.

— Возьми, — она протягивает Гарри книжечку в коричневом переплете, которую хранила во внутреннем кармане куртки. — Это дневник, который еще на первом курсе оказался среди моих учебников. Можешь писать сюда все, что думаешь. Ты ведь никогда не рассказываешь, о чем мечтаешь или чего боишься. Пора начать.

Гарри медленно берет ее за руку, и Джинни вздрагивает, отчего-то удивляясь теплоте его пальцев. И безумно хочет услышать, что он ее отпускает. Ведь отпустить — человечно.

— А родители? Братья? — спрашивает он через силу, все еще не желая мириться с потерей. — Нельзя отворачиваться от тех, кому ты нужна.

— Они есть друг у друга, понимаешь? — Джинни отчаянно выдыхает и вырывается. — А у мальчишек нет никого. Только я. А у меня есть остров.

— Ты другая, Джинни, я как будто знаю тебя — и не знаю, — Гарри сжимает дневник в руках. — И я тебя люблю.

— Нельзя любить того, кого не знаешь, — Джинни печально улыбается и откидывает волосы на спину. — Хоть я и делаю это всю жизнь. Удачи, Гарри. Ты обязательно победишь. И скажи маме, чтобы перестала тиранить Флер. Она действительно достойна Билла.

Гарри не отвечает, молча разглядывая ее лицо. Глаза у него какие-то странные: дикие и безжизненные, но в то же время понимающие и прощающие. Прощение ей не нужно.

— Я вернусь за тобой, — говорит он решительно, как будто не видит мольбу в ее глазах. — Обещаю. Ты чувствовала себя одинокой в школе, но я теперь всегда буду рядом с тобой.

Джинни зло мотает головой, отчаянно зажмуривается и яростным шепотом призывает Тень. Гарри что-то кричит, изо всех сил как на матче по квиддичу, но она не слушает.

Гарри справится без нее.

У него есть друзья.

* * *

— Вранье стало частью правил? Впечатлен.

Джинни неохотно оборачивается, отрывая взгляд от светлой точки в темном небе, в которую превратился Гарри и которая вот-вот должна исчезнуть.

Пальцы, цепляющиеся за нож, немилосердно трясутся. Она боялась этого. Ждала этого. Знала, с трудом засыпая в широком гамаке по ночам и видя кошмары.

— Я тебя и сейчас люблю, — Джинни на всякий случай делает шаг вперед. — Тебя нельзя не любить, Питер. И нельзя не ненавидеть. Но ты — бессердечный.

Он криво улыбается, наблюдая за каждым ее движением. Его русые волосы слегка спутаны, туника сбита набок и запачкана, и на сапогах клочьями висит кожа.

— Причем буквально, — Питер смеется, обнажая ряд мелких зубов.

Джинни вытягивает вперед руку с зажатым в ней ножом. Ей до ужаса хочется поделиться с ним всеми трудностями, которые упали на нее ливнем, но она сдерживается.

— Уходи, Питер. Остров связан со мной, и я не собираюсь его отпускать. Если нужно — я тебя убью. Мне есть, что терять. И это сильнее твоей пустоты. Сильнее тебя.

Питер делает к ней шаг, и Джинни вздрагивает. Он предал ее, врал ей за спиной, использовал все эти годы, заставлял искать зелье, ингредиенты, лгать семье и тем, кто так и не стал другом, мучал, давая надежду — и все равно побеждает.

Она любит его — вопреки.

Раньше ей казалось, что любить вопреки умеют только дуры в женских романах тетушки Мюриэль, и любить надо благодаря, а оказывается, что она и есть та самая дура. Вот только сила воли у нее — не железная и не стальная — высеченная из скалы.

Она убила того, кого любит — ради свободы.

Кто она теперь?

— Я тобой горжусь, — говорит Питер глухо и проводит рукой по груди, отчего Джинни еще сильнее вздрагивает от внутренней боли. — Ты сделала невозможное, Джин. Ради острова. Ради мальчишек.

— Что тебе нужно? — она угрожающе поднимает повыше нож с широким лезвием, который подарил ей сам Питер давным-давно, когда она еще завороженно смотрела на него снизу вверх.

Питер снова шагает, и нож почти касается кончиком его худощавой груди. Джинни шумно вдыхает тяжелый воздух и понимает, что запуталась. Раньше она всегда следовала за Питером, но потом он ее предал — и она стала следовать самой себе. Куда приведут ее желания и свобода?

— Хочу предупредить. Ты попалась на ту же уловку, что и я: ты недооценила Тень. Думала, что я — главное зло на острове. Но я всего лишь эгоист, Джин, умеющий забывать о своих эмоциях ради других. Я еще помню твои расширенные от ужаса и презрения глаза, когда я выстрелил дротиком в девчонку — ты уже тогда подсознательно решила, что я монстр, да?

Джинни не отвечает, лихорадочно облизывая горячие губы, и не отводит взгляда от его спокойного лица. Ей хочется, чтобы он попросил прощения — но тогда это будет не тот Питер, которого она любит. Сердце просит чувств, но разум понимает: двух вождей у мальчишек не может быть.

— А что я должен был сказать ребятам? — Питер бросает взгляд на блестящий кончик ножа. — Простите, но мои моральные ценности не позволяют мне мстить?

Джинни разъяренно топает ногой, рождая облачко пыли.

— Ты мог убить взрослого, а не невинного ребенка!

— И чем взрослый заслужил убийство? И почему Джон для тебя — не невинный? Ты помнишь, что родители бросили его в приюте просто потому, что хотели девочку?

Джинни сердито трясет головой и произносит сквозь зубы:

— Скажи, что тебе нужно. Тебе ведь что-то нужно.

— Ты хочешь быть доброй для всех, но придется поддерживать законы стаи, ты ведь уже это понимаешь, правда? Нельзя прощать убийство, не дав возможность отомстить. Ты — вождь, и все равно, что вожак стаи. Твое слово будет законом до тех пор, пока ты будешь его держать, оставаясь верной только стае. Никакого милосердия к людям извне. Никакой пощады. Никакого прощения. Иначе — смерть или изгнание. Но это не очень важно, потому что тебе придется искать новое сердце истинно верующего.

Джинни невольно опускает руку.

— Что?

— На каждый цикл часов нужно новое сердце, — Питер явно торжествует, но видно, что он держится из последних сил. Сколько дней он провел один без еды? — Тень об этом не сказала, разумеется, потому что ты ей нужна. Тень питается нашими эмоциями, Джин, нашими страхами, мечтами и жаждой свободы. Каждый цикл ей требуется новое сердце, чтобы существовать дальше. Она — паразит на острове, и часы — ее жвала, ее часть. Я искал сердце, потому что уже был связан с островом, и без сердца умер бы. Но ты оставалась свободна — и могла спастись, если бы послушала меня там, на утесе. Теперь поздно. И все равно есть способ освободить тебя и землю, мальчишек и индейцев от Тени. И спасти меня — без сердца я долго не проживу. Слушай внимательно…

Его губы еще шевелятся, но звук превращается в шепот, а потом в выдох, полный крови.

Из груди Питера за мгновение вырастают иглы стрел.

Джинни бросается вперед и падает, поддерживая Питера, на окровавленный песок. Где-то за его спиной, среди деревьев, улюлюкают мальчишки. Они сделали все правильно для себя — защитили ее.

— Найди Венди, — Питер ловит ртом воздух, и с губ срываются кровавые пузыри. — Она поможет…

— Питер!

— Мне жаль, что я не умею любить, Джин, — он с угасающим любопытством трогает пальцем наконечник стрелы, потом размазывает кровь по щеке Джинни. — Только верить. Все, кого я любил, предавали меня или оставались равнодушны. Я бы хотел полюбить тебя, Джин. Вместе мы стали бы непобедимы. Только представь… Ты и я… во главе острова…

Слезы, бегущие из ее глаз, смывают кровь.

— Не уходи, Питер, — шепчет Джинни умоляюще. Ужас, накатывающий на нее со всех сторон, черными волнами заполняет душу. — Мне страшно теперь, как я одолею Тень? Чему я должна следовать?

— Найди Венди, — повторяет он глухо, вытягивается всем телом и обмякает.

А потом исчезает, растворившись в воздухе и оставив после себя только три отравленные стрелы.

Джинни испускает громкий крик яростного отчаяния и падает спиной на холодный песок.

Кем она стала?