Остров – это я (гет)

Джинни обхватывает руками костлявые колени и утыкается в них мокрыми солеными щеками.

Мама опять назвала ее неуклюжей и заставила целую вечность помогать по дому, пока мальчишки носились по саду, гоняя гномов и взбаламучивая метлами вечерний воздух.

Джинни негодующе всхлипывает: и почему только она родилась девочкой! Вот быть хоть раз, хоть на несколько часов оказаться там, где не нужно штопать носки, вытирать тарелки с розами и с унынием смотреть, как Рон и Гарри играют в шахматы в гостиной, а Фред с Джорджем увлеченно придумывают новую игрушку. А ей снова целый день пришлось бегать туда-сюда, и хорошо еще, что посуда и полы моются сами.

Звезды ярко и словно сочувствующе заглядывают в ее комнату, освещая ярким светом простенькую мебель. Продолжая всхлипывать, Джинни не замечает, как одна звезда — самая крайняя справа — вдруг становится больше и больше и вдруг превращается в чей-то темный силуэт. Вытирая жгучие слезы, Джинни садится на широкий подоконник, сделанный из старых треснувших досок, и касается пальцем прохладного стекла.

Ей хочется, чтобы ночь никогда не заканчивалась. Чтобы завтра не пришлось снова накрывать на стол, возиться с простынями и полотенцами и завистливо наблюдать за мальчиками. Джинни искоса смотрит на большой календарь с мечущимися на нем Холихедскими гарпиями: тридцатое августа. Скорее бы прошли эти два дня! Скорее бы в Хогвартс, подальше от тарелок и грязного белья… И поближе к Гарри.

В окно тихо стучат, и Джинни, не задумываясь, приоткрывает покосившуюся створку. Может быть, это Фред? Или Рон с Гарри задумали какую-то проделку и, наконец, зовут ее с собой?

Джинни перегибается через подоконник, напряженно вглядываясь в темноту. Пахнет соснами и дождем, и гномы копошатся под кустами давно отцветшего жасмина.

— Рон? — неуверенным шепотом произносит Джинни, и в ту же минуту что-то сильное вцепляется ей в плечи, яростно отрывает от пола и поднимает над землей. Мелькает небо и деревья, и Нора остается за спиной, а перед глазами все ярче и ярче сияют холодные звезды. Джинни на мгновение зажмуривается, увидев под нелепо болтающимися пятками черный океан.

Она пытается разглядеть существо, которое ее несет, но видит только темноту. И если бы не боль в плечах, она бы решила, что все это ей просто снится. Она часто засыпает, едва присев на кресло в гостиной — и видит цветные сны, полные свободы.

Мир вокруг мелькает с такой быстротой, что к горлу вязким комком подступает ужин, и Джинни заставляет себя закрыть глаза. Не хватало еще, чтобы ее стошнило на саму себя. На ней старая мамина кофта, белая в горошек, уменьшенная в несколько раз, и темно-зеленая юбка. Хорошо, что она не успела снять босоножки.

В нос ударяет теплый, южный бриз, пахнет солью и морем, хватка существа слабеет, и Джинни мягко падает на теплый песок. Поднявшись на ноги и встряхнув волосами, она восхищенно выдыхает, забывая, насколько далеко от дома: перед ней нежно плещется море, украшенное подрагивающей лунной дорожкой, и пальмы, трепетно шелестя листьями, склоняются к воде.

А потом она резко оборачивается — и прямо перед ее глазами оказывается красивое лицо мальчишки-подростка с прилипшими к бровям песчинками.

— Ты кто? — осведомляется он надменно, окидывая ее взглядом с ног до головы, и Джинни жарко краснеет.

— Джинни Уизли, — она шепчет, но в шепоте нет страха. — А ты?

Мальчишка смотрит на нее так мрачно, словно не видел ничего хуже.

— И какого черта тебя Тень принесла? Мне парни нужны, а не девчонки-нытики. Ты нытик?

Джинни отрицательно качает головой. Он что, здесь живет? На нем короткая зеленая туника с кожаным поясом, темные штаны и короткие коричневые сапоги с круглыми носками. Точно не маггл. И не маг.

— Готовить умеешь? — лениво интересуется он, закладывая руки за спину.

— Умею. Но не буду, — Джинни сжимает кулаки, смотря на него с беспомощным отчаянием. — Надоело.

Она ждет возмущения и недовольно искривленного рта — как у мамы, когда Джинни отказывает помогать — но в зеленых глазах незнакомца вдруг загорается любопытство. Он медленно обходит ее по кругу, широко расставляя худые ноги.

— А если посуду потом мыть не придется? — насмешливо спрашивает он и улыбается. — Парни помоют за тебя.

— Парни? — Джинни поеживается под его взглядом. В нем есть что-то опасное, что-то тайное, страшное и невыносимо манящее. — Да такого не бывает — чтобы мужчины посуду мыли.

Мальчишка останавливается напротив нее и оценивающе склоняет голову набок, продолжая пристально ее разглядывать. Джинни нервно переступает с ноги на ногу и слушает свое бешено колотящееся сердце. У него зеленые глаза — но не такие теплые, как у Гарри. Холодные, как лед — и пронзительные.

— Питер Пэн, — говорит, наконец, мальчишка и зачем-то улыбается. — Я главный на этом острове и во всем Неверленде. Приятно познакомиться.

Неожиданно для самой себя Джинни вытирает потную ладонь о юбку и пожимает его протянутую руку — и она оказывается горячей и сильной. Джинни пунцово краснеет и прячет руки за спиной. Жар и сила — вот чего ей не хватает в жизни, где вокруг только тепло. Питер тихо смеется в ответ, обнажая ряд белых ровных зубов.

— Сколько тебе лет? — интересуется она негромко, оглянувшись на море.

— Много.

— Ты что, пьешь зелье молодости? — Джинни хмурится и обхватывает плечи руками. Жарко и влажно, и хочется есть. — Ты выглядишь на пятнадцать. Ну, может, на семнадцать.

Питер снова тихо смеется и облизывает тонкие губы.

— Зелье молодости? А ты что, волшебница?

— Через два дня я еду в Хогвартс, — Джинни гордо встряхивает рыжими волосами и с досадой поясняет, заметив непонимание в его глазах: — В школу чародейства и волшебства.

Что-то в лице Питера неуловимо меняется, глаза становятся хищными, как у ласки, и он протягивает к ней руку, но тут же быстро опускает.

— Так вот почему… Пойдешь со мной?

— Куда? — Джинни вдруг осознает, что она — в тысяче миль от дома, на неизвестном острове, принесенная какой-то неведомой Тенью. Но это осознание ее ничуть не пугает. — Родители…

— Даже не заметят, что ты исчезла, — Питер неприятно кривит губы, смотря куда-то перед собой. — И потом: это ведь ненадолго. Я только покажу тебе остров. Спорим, ты никогда не видела ни русалок, ни индейцев, ни, разумеется, свободы.

Джинни завороженно смотрит на его шевелящиеся губы. Откуда он знает про свободу?

— Только ненадолго, ладно? — тревожно произносит она и оглядывается в поисках Тени. — Мне скоро в школу нужно, и мама с папой очень расстроятся…

Питер досадливо морщится и, взяв ее за руку, вытаскивает из кармана небольшую зеленую коробочку. Внутри нее — странный золотой песок, который Джинни никогда раньше не видела.

— И летать ты тоже не умеешь?

— Только на метле, — отвечает она звонко и бесстрашно улыбается. — Надеюсь, когда подрасту, меня возьмут в школьную команду по квиддичу. Это такой вид соревнования — на метлах.

Питер смотрит на нее одобрительно.

— Ты нравишься мне все больше, — признается он и, поднеся коробочку к ее носу, резко сдувает песок на ее лицо. — Это пыльца фей. С ее помощью можно улететь куда угодно, но помни: покинуть остров ты можешь только с моего разрешения. Понимаешь?

Джинни кивает. Ей страшно и одновременно радостно: наконец-то не только близнецы нашли свое приключение, но и она тоже!

Питер уверенно берет ее за руку и взмывает вверх, в темное небо, на которое кто-то беспорядочно высыпал звезды.

— Ты играешь в мяч? — спрашивает он небрежно, искоса разглядывая ее лицо. — Русалки захотят с нами сыграть, для них это своего рода знакомство с чужими. Они вредные, но только в первую встречу.

Джинни нерешительно приподнимает плечи: она никогда не играла в мяч с русалками, и от предвкушения ее бросает в жар. Они опускаются на берег лагуны, так близко к воде, что почти касаются носками теплой воды.

— Эй, Миранда! — Питер складывает руки рупором. — У меня для вас новый друг!

Несколько минут ничего не происходит, только южный ветер играет волосами, и глаза Питера лукаво блестят в ночном сумраке. А потом по воде бежит рябь, и на поверхности появляются десять изящных женских голов с темными волосами.

— Девчонка! — одна из русалок подплывает поближе и с любопытством разглядывает Джинни. — Никак ты подружку завел?

— Ей одиннадцать, черт тебя подери, — Питер достает из кармана небольшой желтый мяч и передает Джинни. — Сыграем?

Она расстегивает босоножки, стряхивает их с ног и медленно заходит в воду. Русалки окружают ее и, продолжая разглядывать, протягивают руки к мячу.

Сам Питер не играет. Только сидит на берегу, поджав под себя ноги и пересыпая песок из ладони в ладонь.

— Он всегда такой серьезный? — шепотом интересуется Джинни, не сводя с него глаз.

— Всегда, — русалка с красным цветком ловко хватает мяч длинными пальцами. — Питер здесь главный. Все делается так, как он хочет. Он отвечает за остров, поэтому иногда у него столько дел…

— А как же Тень? — Джинни стирает с лица соленые капли. — Она не помогает ему?

Русалки переглядываются и одновременно качают головами. Видно, что они не хотят делиться тем, что знают, с незнакомым человеком.

— Какая ты миленькая, — замечает русалка с толстыми красными губами, которые Джинни неприятны. — Неужели ты останешься с нами? Ты бы стала нашей сестренкой. Останешься?

— Меня ждут мама и папа, братья, Гарри и школа, — отвечает она сбивчиво, но решительно и кладет мяч на дрожащую поверхность воды. — Я не могу их бросить, я их очень люблю…

Питеру надоедает перебирать песок и, попрощавшись с русалками, они пролетают над лагуной, над джунглями, где из хижин индейцев поднимается дым, и мягко опускаются на землю посреди большой поляны с черной, зло вытоптанной ногами землей.

— Хочешь есть? — интересуется Питер и тут же, не дождавшись ответа, пронзительно свистит. — Эй, парни! Сюда, живо!

Джинни оказывается в кольце мужских глаз. На нее, не отрываясь, смотрят самые разные мальчишки, словно специально собранные из всех стран мира. Неужели, кроме нее, здесь нет женщин? Кто же им стирает, моет посуду, гладит постельное белье, дает чистую одежду? Быть не может, что они делают это сами. А если сами — тогда почему она должна возиться с хозяйством, когда братья играют в квиддич?

— Притащите еды, — Питер бесцеремонно выталкивает ее перед собой. — Наша гостья, Джин, проголодалась.

Уплетая разогретое над огнем мясо куропатки, Джинни жадно слушает рассказы об острове, коварстве индейцев и Тени. Питер пообещал вернуть ее домой к утру — и она немедленно поверила. В его глазах есть что-то, что есть и в самой Джинни, что рождает в ней необъяснимый отклик. Питер сказал, что Тень принесла ее по ошибке, но Джинни не хочется верить, что она больше никогда сюда не вернется.

— Разве Тень может ошибаться? — спрашивает она недоверчиво, облизывая пальцы.

Питер поводит плечом и поднимается на ноги. Остальные мальчики еще сидят у костра, неторопливо дожевывая ужин.

— Ты слишком мала, чтобы остаться с нами. И потом, ты ведь хочешь учиться в этой школе — разве не так?

Джинни становится неуютно под его пристальным взглядом, и она молча кивает. Хогвартс она не променяет ни на что — даже на десяток таких островов. И потом, ведь там Гарри… И Гарри, который всегда казался ей полным тайны, рядом с Питером выцветает.

— Я хочу, — задумчиво произносит она, бросая в огонь сухую ветвь ивы, — всегда делать только то, что мне нравится. Быть свободной. Летать.

— Для этого нужно любить себя больше, чем других, — Питер подбрасывает вверх круглый белый камешек. — Люди вечно терзаются виной и сожалениями, когда надо жить — и плевать, что о тебе думают другие. И тогда — тогда ты получаешь остров.

Джинни смотрит на него во все глаза. Ей всегда говорили обратное. Но Питер не кажется человеком услужливым или уступающим, мягким и податливым, и все-таки в его руках — остров. И он счастлив. Обязательно ли счастье должно быть связано с добром?

Питер вырывает ее из мыслей, торопливо сдувая на нее волшебную пыльцу.

— Прежде, чем ты улетишь, я хочу тебе кое-что показать.

Теперь, когда в плечи не впивается Тень, Джинни с интересом рассматривает мягкие очертания острова, над которым они с Питером поднялись высоко-высоко. В темной земле, покрытой джунглями, чувствуется сила — и боль, и он словно взывает к ней, прося остаться. Остров существует вне Тени и вне Питера — и Джинни кажется, что он тоже жаждет свободы. Только от чего?

После влажного и теплого воздуха тропиков внутри пещеры неприятно холодно. Джинни идет вслед за Питером, осторожно наступая на песок, тяжелым ковром лежащий у нее под ногами. Так тихо, что слышно, как летучие мыши шуршат крыльями под темными каменными сводами.

Широкий туннель заканчивается круглой площадкой, посреди которой, на возвышении, стоят песочные часы: большие, красивые и жуткие. Песок в них — не желтый, а светлый, почти золотистый и завораживающий.

— Это — сердце острова.

Джинни останавливается у часов и всматривается в падающие песчинки. И вдруг понимает, почему Питер привел ее сюда: в верхней части часов песка намного меньше, чем в нижней.

— Когда упадет последняя песчинка, остров исчезнет. А вместе с ним погибнет все, что на нем есть. Даже я, — он обходит часы и становится напротив Джинни. Его лицо, искаженное сквозь стекло, кажется плоским и вытянутым. — Но ты можешь мне помочь. Если хочешь.

Джинни решительно встряхивает волосами: она ничего не боится, и если может помочь — она поможет.

— Я хочу.

— Ты выучишься в своей школе и узнаешь, как можно остановить падение песка. Или вернуть песчинки обратно. Вся жизнь острова, моя жизнь, Джин, зависит от тебя.

Она бледнеет и отступает на шаг. В глазах Питера ей мерещится что-то страшное, но она снова встряхивает головой.

— Взрослые не поймут, они никогда не понимают, — Питер подходит к ней и резко наклоняется, так близко, что его лицо заслоняет собой часы. — Поэтому давай все останется между нами? Ты сможешь прилетать на остров так часто, как у тебя получится. Я буду ждать тебя всегда, Джин. Согласна?

Джинни завороженно кивает, сама не понимая, почему так легко соглашается со всем, что он говорит. Просто ей, как и каждому из нас в детстве, хочется иметь друга, о котором никто не знает.

* * *

Джинни широко расставляет руки в стороны. Она — летит. И рядом — только ветер, а над головой — облака. Питер сегодня занят, но Джинни нравится летать одной, чувствовать на лице теплый соленый бриз и смотреть с высоты на лазоревое море. И забывать, что там, в Шотландии, спит под снегом замок на высокой скале, что послезавтра — экзамен у Флитвика, и что на Рождество придется вернуться в Нору. Питер, конечно, хочет, чтобы она прилетала как можно чаще, но на каникулах вряд ли получится вырваться из дома — только если ночью, но потом так тяжело вставать и помогать маме…

Джинни переворачивается на спину и несколько мгновений словно плывет в воздухе, но сразу спохватывается и возвращается в прежнее положение. Ей нельзя показываться солнцу. Как потом объяснишь свой загар? Поэтому еще перед отъездом в школу она успела купить самую дешевую соломенную шляпку на резинке, чтобы не слетала на ветру.

Джинни вздыхает. Если у нее появится время, она начнет вести тот дневник, который случайно нашла среди стопки учебников. Откуда он взялся? Она уверена, что не покупала его, и родители тоже ничего ей не отдавали. Может, передарить его кому-нибудь?

Джинни мягко опускается на мокрый песок и, присев на корточки, трогает ладонью воду. Теплая. На горизонте, над поверхностью воды, летает мяч и виднеются изящные головки русалок.

Джинни скидывает одежду, оставшись в одном белье, осторожно прижимает резинку шляпки тяжелым камнем и идет в воду. Она такая прозрачная, что виден каждый камешек на белоснежном дне. Зайдя в воду по плечи, Джинни оглядывается на остров: он высится перед ней зеленой лентой сосен и бездной золотистого песка. Он не менее волшебен, чем Питер или Тень: здесь растут самые разные растения и живут самые разные звери, от кролика до льва.

Джинни зажмуривается и ныряет. Все звуки на миг исчезают, и мир сужается до собственного сердцебиения и шума в висках. А потом она выныривает — и в глаза ударяет солнце.

Джинни хочется скорее повзрослеть. Выучиться. Спасти Питера и остров. Но время тянется очень медленно, и она заставляет себя радоваться каждому дню. Иногда это получается — особенно если она знает, что скоро ее заберет Тень. Иногда — нет, и тогда она прячется в библиотеке, читая про квиддич или просто мечтая о будущем.

Сначала Джинни казалось, что скрывать Питера будет тяжело — но никто не спрашивал и не спрашивает, чем она живет, и слова легко остаются непроизнесенными. Рон вечно вляпывается в приключения с Гарри и Гермионой, близнецы тратят все время на проделки — а родители далеко. Если бы не Питер — она бы не знала, куда спрятаться от одиночества.

* * *

Питер иногда возвращается только к вечеру, уставший и раздраженный, и Джинни не решается подойти к нему, сидя на бревне у костра. Мальчишки тут же подают ему тарелку с едой и торопливо расходятся в стороны. Тень, зависнув между деревьями, наблюдает за ними издалека. От нее исходит холод — и неясная угроза, прячущаяся в ярко блестящих глазах без зрачков.

Джинни отворачивается и задумчиво царапает черную рыхлую землю тонким прутиком, повторяя формулы к экзамену по заклинаниям. В прошлом году Гермиона получила за него сто двенадцать баллов из ста возможных, и Джинни не хочется отставать. Хорошей учебой можно выделиться среди братьев.

— Родители думают только о нашей оболочке, не замечала? — Питер садится рядом и мешает деревянной ложкой горячий суп. Джинни поводит носом: пахнет мясом и бобами. Интересно, что дадут на пир в Хогвартсе?

— Одежда есть, еда есть, в школе хорошие оценки — молодец. На остальное им плевать. Что мы думаем, о чем мечтаем — неважно.

— Но ведь они всегда спрашивают, какой подарок я хочу на день рождения, — возражает Джинни, не переставая чертить формулы, но едва заметно вздрагивает.

— А они спрашивают, почему ты его хочешь?

Ее рука с зажатым в пальцах прутиком замирает. На прошлый день рождения она попросила футболку с номером 13 — такую же носит ее любимая загонщица в Гарпиях. Родители футболку подарили, но ни о чем не расспрашивали. Джинни лихорадочно перебирает все подарки, о которых помнит. И все они остались без вопросов.

— Тогда зачем мы родителям? — вырывается у нее невольно и отчаянно.

Питер спокойно дует на суп, смотря на нее поверх старой миски, и в его глазах пляшут лукавые огоньки. Джинни всегда забывает, о чем они говорят, когда разглядывает его лицо. Оно красиво и полно какой-то внутренней силы, манящей к себе. Силы, от которой у Джинни дрожат колени.

— Просто так, — Питер осторожно пробует суп и слегка морщится. — Понимаешь, взрослые трусливы и боятся признаться друг другу, что не хотят детей вообще — и рожают для общества. Или по глупости. Иногда — от скуки. Часто — потому что у соседей уже трое. Вот вас в семье семеро — тебе от этого хорошо?

— Да, — Джинни выпаливает это сразу, но тут же хмурится.

— Нет, — Питер неспешно зачерпывает ложкой суп. — Ты просто привыкла. Но вы бедняки, Джин. Посмотри, во что ты одета. Вспомни, что ты ешь. Подумай: если бы твои родители решились бы только на одного ребенка, им было бы проще всех прокормить?

— Никто из нас не жалеет, что родился, — Джинни упрямо встряхивает волосами и непонимающе смотрит на Питера.

— Разумеется, — он ухмыляется, доедая. Мальчишки за его спиной собираются в круг, редко ударяя в барабаны, и медленно двигаются друг за другом, иногда замирая в странных позах. Их плащи пахнут сыростью от прошедшего ливня. — Но каждый из вас имеет право на другое детство. С лакомствами. С игрушками. С вниманием, которое не делится на семь частей. Рожать кучу детей должны богатые. А беднякам хватит и одного.

Джинни сглатывает и вертит прутик похолодевшими пальцами. Она не хочет представлять — но образ кухонного стола, заставленного блюдами, шкафа, забитого разноцветными платьями, рождественской елки с горой подарков под ней и улыбки родителей, предназначенные только для нее, немедленно возникают перед глазами, и мысли путаются. Она любит братьев. Честное слово, любит! Но как же хочется примерить то зеленое платье, которое она видела в витрине магазина мадам Малкин… Два галеона! Всего два. Или купить новую метлу вместо потрескавшегося Чистомета… Но и столько ее семья не может потратить на «пустяки». Всегда найдутся старые, пропахшие деревом платья тетушки Мюриэль, которые та носила лет шестьдесят назад, перешитые и в невидимых для всех, но в таких заметных для Джинни заплатках.

Она поеживается, понимая, что Питер прав.

Она только и помогает маме во всем, пока братья отдыхают — а что получает взамен? Заплатки. Рыжие свитера на Рождество с косо вывязанной «Д». Поцелуи на ночь и поглаживание по голове. Одобрительные взгляды.

И Джинни вдруг понимает, что ей хочется большего. И она совершенно уверена, что она это заслуживает. Если Малфой получает все это, будучи таким идиотом — почему не получает она? И это осознание приходит с болью — как будто от души отрезают кусочек.

Повернув голову, Джинни встречается взглядом с Питером. Тот рассматривает ее внимательно, без насмешки — и вдруг, словно заметив то, что искал, хитро улыбается.

— Понимаешь? — спрашивает он приглушенно, и в глазах пляшут отблески костра. — Понимаешь, но сомневаешься… Держись, я покажу тебе правду.

Поставив миску с остатками супа на землю, Питер берет ее за руку и взмывает вверх, в небо, все выше и выше, пока не замечает плывущие рядом облака. Джинни ужасно хочется их потрогать — но сейчас не время для глупостей.

Они летят бок о бок, рука в руке, и Джинни не считает минуты. Питер — рядом, остальное — неважно. Завтра ее снова окружит Хогвартс, запах чернил и бесконечные листы конспектов, но сегодня — свобода.

Еще несколько темных минут, еще сотня ударов сердца, крепко сомкнутые руки — и внизу тысячей огоньков вырастает город. Питер уверенно направляется к высокому зданию и, подлетев к окну, зависает в прохладном воздухе.

— Видишь? — он кивает на стекло, покрытое грязноватыми разводами и пылью.

Джинни прижимается носом к окну и разглядывает полутемную комнату. В углу стоит, мигая разноцветными лампочками, небольшая рождественская елка, а на широкой кровати с резным изголовьем спит мальчик. На вид ему не больше десяти.

— Знаешь, о чем он мечтает? — она никогда не видела такую мрачность на лице Питера. — О друзьях. А хочешь узнать, что думают его родители?

Джинни молча кивает. Питер манит ее за собой, и они подлетают к соседнему окну, на узком подоконнике которого стоят в горшочках розовые фиалки, покрытые инеем.

— Эта школа лучше, — полная женщина с забранными в высокий пучок волосами размахивает синей брошюрой. — Там строгие правила, и контингент подходящий. Будут необходимые связи, когда вырастет. А сейчас с кем он общается — с сыном мясника?

— А считаю, что Итон престижнее, — худой мужчина тычет ей в лицо оранжевым буклетом. — Ты знаешь, кто там учился?..

Питер спокойно тянет Джинни за собой, не дав дослушать. Они пролетают квартал и спускаются ко второму этажу невысокого каменного дома с осыпавшейся желтой штукатуркой. Джинни сразу прижимается к стеклу, но в комнате ничего не видно — и только привыкнув к темноте, она различает на полу девочку с куклой в руках.

— Почему она не спит? — шепчет Джинни, разглядывая белокурые волосы девочки и ее голубую пижаму.

— Она работает днем, — отвечает Питер, скрестив руки на груди. — Раздает листовки и помогает родителям в кондитерской. Ее мама считает, что она уже слишком взрослая для игр. Поэтому ей приходится играть тайком.

Джинни не успевает возмутиться, потому что Питер уже тащит ее вверх, на самый последний этаж. В прямоугольном окне, сквозь тонкий голубой тюль, виден мальчик, ожесточенно рисующий за высоким столом. На зеленом ковре валяются разорванные листы бумаги, а паркет измазан желтыми каплями краски.

— Родители постоянно говорят, что его брат рисует лучше и будет выдающимся художником. При этом им плевать, что другой сын талантливо собирает самолеты, — глаза у Питера на мгновение темнеют и тут же загораются недобрым огнем. — Но взрослым это безразлично.

Джинни прижимается щекой к холодному стеклу и выдыхает. Вокруг нее — огромный город, полный одиноких детей и бессердечных взрослых. А вокруг этого города — страны.

— Теперь понимаешь? — спрашивает Питер снова, и кажется, что в его темных зрачках отражаются все огни неспящих квартир.

— Да, — шепчет Джинни, едва разомкнув дрожащие от холода и осознания несправедливости губы. — Я понимаю, Питер.

Ветер играет их волосами, и с каждой минутой становится все холоднее, а небо — темнее, но Джинни не отводит взгляда от бледного лица Питера.

— Ни один ребенок на свете не получает того, о чем мечтает, Джин, — он смотрит на нее печально и одновременно зло. — Просто потому, что взрослых никогда не интересуют детские мечты. Только свои собственные.

* * *

Когда они возвращаются на остров, то издалека видят рвущийся ввысь гребень костра и окружающих его мальчишек. Те танцуют, неистово и бессвязно выкрикивая одинокие слова, подпрыгивая и крутясь вокруг себя и других.

Питер мягко приземляется и тут же выпускает руку Джинни из своей руки. И незаметно подталкивает к мальчишкам.

— Иди сюда, Джин! — толстые красные губы Джона мелькают перед ней и исчезают в водовороте лиц. — Иди сюда, Джин!

Гулко бьют барабаны.

Жар огня окрашивает щеки карминовым румянцем.

Сердце бьется часто-часто: Питер, конечно, прав! Только здесь, на острове, можно стать счастливым, только здесь всем интересны твои мечты. Большому миру никто не нужен.

И от осознания, что она принимает правду, от счастья становится трудно дышать.

Голова кружится — от близости Питера, от влажности, от опьяняющей свободы — и Джинни вдруг шагает в круг танцующих, встряхнув спутанными волосами, и рвано двигается, подчиняясь настойчивому ритму барабанов.

Питер стоит в стороне, скрестив руки на груди, и задумчиво наблюдает за ней — и вдруг улыбается, а в его глазах мелькает обещание и надежда.

Джинни резко запрокидывает голову.

Крик, вырвавшийся из ее горла, напоминает крик вырвавшейся из клетки птицы.

Она еще не осознает, что с этого дня полностью принадлежит Питеру.

* * *

— Причешись, — Джинни сердито приглаживает рукой волосы Гарри и чувствует, как он вздрагивает от прикосновения.

В библиотеке холодно, и два свитера не спасают пальцы от прохладного воздуха. Джинни плотнее заматывает шарф и дыханием согревает розоватые ладони. Ей обязательно нужно выяснить, сколько времени придется помешивать зелье при варке. Одни варятся неделю, другие — месяц, а Питер терпеть не может ждать. Нет, не так: Питер не умеет ждать.

— Я думал, тебе нравится, — Гарри, оглядевшись, садится рядом и смотрит на нее с интересом. От него пахнет тыквенным соком и чесноком, который домовые эльфы настойчиво кладут в мясо — наверняка по совету мадам Помфри.

Колени не дрожат.

— Мне в десять нравилось, — Джинни водит пальцем по глянцевой странице с описанием нужного ингредиента. Драккл подери это зелье! Не проще оборотного… — А сейчас это нелепо выглядит, как будто ты только что с метлы слез.

Гарри наклоняется ближе, и ей приходится заложить пальцем страницу, чтобы он не разглядел ингредиенты. Расскажет Гермионе — та, разумеется, решит проверить — это вызовет ненужные вопросы…

Джинни возвращает справочник на полку и бросает взгляд на свое отражение в стеллаже. Круглое лицо, совсем простое, ничем не примечательное, волосы, с трудом приглаженные, и курносый нос. Только такие и нужны острову — красавицам там не место. Впрочем, Питер утверждает, что для него она самая милая девушка, которую он встречал. Лесть или ложь? Но ведь Питер не умеет лгать…

Расписавшись в журнале мадам Пинс, Джинни выходит в полутемную галерею, где гуляет сквозняк. Гарри идет следом, засунув руки в карманы мантии. Он явно хочет что-то сказать, но не решается. Может, завтрашний матч перенесли? Или у него проблемы с Роном?

Джинни резко оборачивается и скрещивает руки на груди, полностью копируя жест Питера. Она понимает, что устала от зимы, от замка, от пряток, от поиска, от глаз Гарри — преследующих и совершенно незнакомых, и неприятно теплых.

Ей нравятся холодные изумруды.

Ей нравится горячая влажность острова и пьянящий запах цветущих лиан.

Ей нравится та волна огня, что поднимается в груди, когда Питер случайно касается ее пальцами или задевает плечом.

Ей нравится то темное, растущее и пугающее чувство вседозволенности, которое она испытывает, стоит ей встать на черную землю острова, вытоптанную мальчишками у костра.

Ей — пятнадцать.

— Что это? — Гарри протягивает руку и вытаскивает из ее волос длинную сосновую иголку. — Такие сосны только на юге растут.

— Я в теплицах была, — Джинни натянуто улыбается, пытаясь выглядеть убедительно и понимая, что постоянная надоевшая ложь ядом разъедает ее изнутри. — Мадам Стебль новые деревья выращивает.

Гарри пожимает плечами и бросает иголку на каменные плиты пола, где ее унесет сквозняк или миссис Норрис. Джинни невольно улыбается, вспоминая, как они с Питером лежали на нагретом песке под соснами и придумывали имена проплывающим облакам. А потом — потом Питер вдруг приподнялся на локте и взглянул в ее лицо с россыпью веснушек. Сердце перестало биться, и губы пересохли, а внизу живота стало горячо и сладостно. И Джинни прикрыла глаза, умирая от ожидания поцелуя, но Питер ушел, подарив ее губы ветру. Она слышала его легкие шаги на песке и резкий всплеск воды.

Гарри снова взъерошивает волосы и, переступив с ноги на ногу, глухо произносит, вырывая ее из воспоминаний:

— Будешь моей девушкой?

Колени не дрожат.

Джинни стоит неподвижно несколько мгновений, разглядывая его напряженное, до ужаса знакомое лицо, заглядывая в его теплые просящие глаза — и оглушительно звонко смеется. Это — некрасиво. Это — жестоко. Но Джинни не может удержать смех, словно он не принадлежит ей самой, словно это смех Питера и всех мальчишек разом. Смех острова.

— Заметил, да? — интересуется она торжествующе, и в карих глазах горит победный огонь. Гарри, такой интересный когда-то, окутанный тайной, герой ее детства, давно перестал ее волновать. Росток чувств к нему едва взошел — и тут же завял, заслоненный Тенью и Питером.

— Что? — Гарри сейчас выглядит более обескураженным, чем в то давнее мгновение, когда Кубок выплюнул его имя.

— Меня, — чеканит Джинни, дерзко вздернув нос вверх. Она расскажет Питеру — и тот будет смеяться еще звонче ее самой. — Меня. Целых шесть лет понадобилось. И один поворот не туда с именем «Чжоу». Причешись, ты выглядишь глупо.

Оставив Гарри, лихорадочно приглаживаюшего волосы, за спиной, Джинни вспоминает, что сегодня у Питера тяжелый день. Индейцы давно пытаются напасть на лагерь, но опасаются Тени. Раз Питер отослал ее на несколько дней за информацией о мальчишках, которых хотел взять в Неверленд, индейцы могут прийти в любой момент.

Джинни останавливается у бойницы и тоскливо смотрит на мечущийся снег. Еще два года — и она сможет остаться на острове навсегда.

Сначала она хотела улетать и возвращаться, но потом поняла: только перечеркнув прошлое, можно начать жить по-своему.

Кому она нужна здесь? Гарри? Гарри бросит ее, как только Дамблдор попросит его об этом, или Гермиона, которая со всей своей дотошностью найдет для этого вескую причину.

Родителям? У них свои заботы и шестеро сыновей. Погорюют — и забудут. Прощальную записку, конечно же, она обязательно напишет.

Нужно жить с тем, кто без тебя погибнет, и не растрачивать жизнь на тех, кто справится и без тебя.

Питер — не справится. Он одинок, хотя и не хочет в этом признаваться, часто уходя на берег и играя на дудочке. Временами он кажется жестоким, наказывая за малейшее неповиновение или объясняя прибывшим ребятам порядки на острове, но за жестокостью проскальзывает пустота. Джинни отчаянно, до последней капли бунтующей крови верит: она заполнит эту пустоту. Она станет той, ради которой Питер будет улыбаться.

Для этого ей нужно спасти остров.

* * *

— У тебя загар, — Гермиона говорит это ровным голосом и будто невзначай, но Джинни замечает цепкость ее темно-карих глаз. — На улице зима два месяца уже, а у тебя загар, словно ты вчера с юга вернулась.

— Тебе кажется, — Джинни закрывается учебником по трансфигурации и досадливо хмурится. Занудство Гермионы скрипит на зубах, как песок во время бури. — Это просто неправильный свет.

Вернулась, да. С острова, где нет уроков и грязной посуды, поджатых морщинистых губ МакГонагалл и черных растрепанных волос. Где жар костра, теплые руки Питера, свобода полета и безумство танца.

Джинни потеряла шляпку — вот и все.

И не жалела.

Она знала, что когда-нибудь это должно случиться.

Просто в одно мгновение осознала, что летит с непокрытой головой и развевающимися на ветру волосами, а юное ненасытное солнце жадно ласкает бледную кожу. И вместо того, чтобы спрятаться, Джинни вызывающе задрала подбородок еще выше и закрыла глаза.

— Точно, загар, — Рон опирается ладонями о край стола и придирчиво рассматривает ее как экспонат в музее, где Джинни не бывает. — Откуда он взялся?

Джинни смотрит на брата насмешливо. Вот кто не продержался бы на острове и дня. Дома — мама, в школе — домовые эльфы, а потом наверняка будет Гермиона, если не найдет кого-нибудь более независимого. Охотиться? Готовить на костре без магии? Это не для Рона.

Питер в его сторону даже не взглянет.

— У всех есть секреты, — отвечает она неохотно и снова закрывается учебником. — И я свои раскрывать не хочу.

Рон что-то бормочет, размахивая руками, но Джинни не слушает и не замечает, как переглядываются Гарри и Гермиона. Ей все равно придется сделать выбор между островом и семьей — и остров в ней нуждается больше.

— Ты уже две недели в Хогсмид не ходишь, — Рон снова нависает над ней, заглядывая в учебник. — Дать тебе денег? Или ты на что-то копишь?

Джинни сердито опускает книгу. Ей нужны когти гриффона, а они стоят столько, сколько ее родители не могут ей дать на «пустяки». Поэтому она тайком помогает мадам Розмерте с уборкой, за что та платит ей несколько жалких сиклей в неделю. На кухню паба все равно никто из преподавателей не заглядывает.

И Джинни безумно хочется скорее обрадовать Питера, что меньше, чем через пару недель, они смогут начать варить зелье. Они оба шли к этому пять долгих лет: перебирали структуру песка в часах, изучали похожие заговоры, днями копались в книгах, которые Джинни таскала из библиотеки с помощью Тени — и вот, осталось выяснить последний необходимый ингредиент и приступить к самому процессу.

— Мне не нужны твои деньги, — Джини делает вид, что зевает и смотрит на старенькие наручные часы. Почти одиннадцать, и скоро за ней прилетит Тень. От предвкушения встречи у Джинни потеют ладони, и два свитера кажутся совершенно лишними. — Купи себе очередную ерунду. Ладно, я пойду спать. Всем спокойной ночи.

Рон провожает ее встревоженным взглядом, Гарри отворачивается, и только Гермиона провокационно пожимает плечами, но Джинни делает вид, что не замечает.

Ей не жаль брата.

Потому что брату не жаль ее.

Она не испытывает вины перед семьей.

Потому что семья не испытывает вины перед ней.

Родители вырастили ее — и это был их выбор. Но они никогда не спрашивают, чем она живет, кого любит, что ей нравится. Никогда не спрашивают, что она хочет.

Питер — спросил.

Родители никогда не объясняют, почему решили дать ей жизнь.

Питер — объяснил.

Родители всегда говорят, что она обязана им, и что для детей правильно быть обязанными родителям.

Питер — возразил.

Он считает, что дети не могут быть обязаны своей жизнью другому человеку, потому что никто не спрашивал их, хотят ли они рождаться. Это было решением взрослых, которое иногда кажется им ошибочным, и всю вину они спихивают на детей. Грустят, если ребенок не становится тем, кем они хотят его видеть, выгоняют из дома, если он не соответствует их ожиданиям, разочаровываются, когда он не исполняет их мечты, потому что они слишком трусливы, чтобы исполнить их сами, и перестают его любить.

Родители убеждены, что лучше нее самой знают, что для нее хорошо, потому что они старше и мудрее.

Питер — разозлился.

Потому что дурак — это не возраст, а состояние. Можно подумать, Малфой вырастет и тут же станет мудрецом.

Вот почему Джинни отчаянно хочет спасти остров, который стал убежищем для всех, кто пострадал от взрослых. Остров — маленький клочок свободы, где все равны, где один уважает другого и поддерживает в борьбе за жизнь. Где нет предвзятости и разочарований. Ложных надежд и их осколков.

Только свобода. И она никак не связана с добром или злом.

Свобода — это способ жить.

* * *

Джинни бежит через пальмовый лес, на ходу скидывая ненужную одежду: мантию, джемпер, галстук — и оставляя блузку и юбку. Плевать. Остальное соберут мальчишки и принесут к шалашу — а ей до боли нужно взглянуть в лицо Питера.

Школьная форма его раздражает — как и любая другая. Он ненавидит условности.

Джинни бежит изо всех сил, взрывая ботинками песок — и выбегает к пылающему костру. Мальчишки не танцуют, а, сбившись в кучу, внимательно разглядывают разукрашенные лица друг друга.

Джинни спотыкается и едва не падает, заметив, что у многих мальчиков синяя боевая краска смешалась с алой кровью. У Дэвиса из плеча торчит стрела с ярким оперением, у Олафа неестественно выгнута лодыжка, а Луи держится за раненую руку.

— Где Питер? — кричит она во все горло, не переставая бежать и вдыхая запах горящих ветвей, пота и страха. — Питер!

— Я здесь, — он появляется перед ней так неожиданно, что она с силой врезается в него и повисает на руках. — Я здесь, Джин.

Ее губы предательски дрожат.

Они никогда так не дрожали, что бы ни случалось с Гарри.

— С тобой все хорошо? — она нежно берет его лицо в ладони. — Ты не ранен?

Питер улыбается, и в улыбке, и в яростно блестящих от прошедшего боя глазах сквозит знакомое превосходство и самодовольство. Питер не проигрывает — и это сводит Джинни с ума.

— Как ты думаешь? — уголок рта у него разбит, на лбу — шишка, и из носа тонкой струйкой течет кровь, которую он неспешно вытирает и размазывает по щекам. — Не бойся, я не умру, Джин. Все хорошо. Мальчишки залатают сами себя.

Она доверчиво улыбается, замирая в его объятиях, не в силах отвести взгляд от его лица. Питер молча привлекает ее к себе, сжимая ее клеткой рук, словно дикую птицу, и прикасается липкой щекой к ее щеке, размазывая кровь по бледной коже. Джинни не страшно. Она только сильнее приникает к нему, шумно вдыхая сладковатый металлический запах.

Голова кружится от осознания его необузданной силы, его дерзости, решительности и страстной веры в собственное превосходство.

Они долго стоят неподвижно, прислушиваясь к рваному дыханию друг друга.

Два разных человека с одной безумной мечтой об абсолютной свободе.

А потом Питер начинает двигаться — медленно и ритмично — и Джинни двигается в такт ему, вторя движениям. Еще никогда он не был так близок к ней… Их горячие пальцы переплетаются. И тела льнут друг к другу. Глаза — зеленые и карие — хищно блестят, и губы приоткрываются от жажды…

— Питер! Скорее, сюда, — пронзительный голос Джека с силой отталкивает их друг от друга. Они выглядят растерянными и застигнутыми врасплох. — Скорее!

Джинни выдыхает и бежит следом за мальчишками, за целым отрядом спин — высоких и низких, за бесконечным лесом плеч — широких и узких, за травой волос, окрашенных всеми цветами на свете от иссиня-черного до платинового.

Она не успевает спросить, что случилось: Питер исчезает в шалаше у самой кромки джунглей и тут же возвращается обратно.

Лицо его страшно — и мальчишки застывают на месте, боясь шевельнуться. Даже ветер стихает, и Тень мягко скользит подальше за деревья, притворяясь невидимой.

Джинни откидывает липнущие к лицу пряди волос и слышит только бешеные удары своего маленького сердца. Где-то высоко отчаянно кричит ибис.

— Джон умер, — едва слышно произносит Питер с такой яростной злобой и одновременно отрешенностью, что Джинни становится страшно. И вдруг он меняется в лице и вдыхает влажный воздух полной грудью. — Джон умер!

Он кричит так громко, что испуганные птицы взмывают в небо, а мальчишки падают на колени.

Напротив Питера остается стоять только Джинни, отчаянно сжимая ладони в кулаки.

За свободу остров собирает дань.

* * *

— Я не могу улететь, — Джинни лихорадочно облизывает губы. В замке холодно, и за узкими бойницами скулит ветер. А там, на острове, вечное манящее лето. — Завтра контрольная у Снейпа, если я…

— Питеру плохо, — Тень зависает перед ней, сверкая непроницаемыми глазами. — Только рядом с тобой ему всегда лучше.

Джинни приподнимает плечи, оглядываясь на темную галерею. Сегодня — вторник, как она объяснит свое исчезновение? И потом, она уже договорилась на завтра с мадам Пинс, что возьмет почитать одну книгу в Запретной секции, ради этого она так долго подлизывалась к этой капризной женщине! А теперь что — все начинать заново, когда ей осталось выяснить последний ингредиент для зелья, которым можно будет заменить песок…

— Утром я тебя верну, — у Тени низкий ровный голос. — Обещаю.

— Жди меня здесь, — Джинни расслабляет давящий на горло галстук. — Вернусь, как только все уснут.

Под ногами снова кружится море, деревья, небо и звезды — а потом они мягко касаются влажной земли. Джинни снимает мантию и бросает ее в руки проходящего мимо Джона. Мальчишки относятся к ней как к божеству — и подчиняются каждому слову. Питер заставил их быть такими, но Джинни это нравится. Ей нравится все, что делает Питер, хотя часто это совсем не то, чему ее учит школа, друзья и родители. Рядом с Питером в ней просыпаются другие, темные кусочки ее души. В каждом из нас живет Дьявол — и Джинни усердно кормит своего, попадая на остров. Она выбирает путь рядом с Питером — и это темный путь, но она об этом не знает, а другого ей не хочется. Ей не нравится тишина в библиотеках, не нравится скрывать свои мысли, когда она думает совсем другое, не нравится мягкость и сглаженные углы. Ее дерзость и смелость, решительность и отчаянность заслоняют уступчивость и доброту. Она ведет себя в школе так, словно вокруг нее — потерянные мальчишки, а сама она — Питер. Родители и браться давно перестали ее понимать, но Джинни это и нравится: внутри нее — клокочущая свобода, которую она выпускает на волю, не отчитываясь ни перед кем.

— Где он? — спрашивает она с тревогой.

Джон машет рукой на север, где растут высокие сосны с мягкими иголками. Часто, когда она выходит, искупавшись, на берег, жухлые иголки щекочут стопы и, цепляясь за ноги, путешествуют с ней даже в Хогвартс.

Питер сидит на поваленной, кровоточащей смолой сосне и тихо играет на дудочке. Мелодия печальная — такую Джинни еще не слышала — и обрывается сразу, как только она садится рядом.

— Гарри предложил мне встречаться, — слова выливаются яростным потоком в теплый воздух. — Я отказалась.

Питер тихо смеется. Он всегда смеется, если рассказать что-то серьезное: такая у него реакция на проблемы, которые он предпочитает не решать. Все решает Тень — и Джинни. И она, заразившись его настроением, смеется вслед за ним.

Действительно, Гарри выглядел очень смешно и жалко: с минуту или две взъерошивал волосы, открывая и закрывая рот, пытаясь выдавить из себя несколько никому не нужных слов. Какого черта он к ней лезет? Он забросил квиддич, постоянно исчезает с Дамблдором, его секреты знают только Рон и Гермиона. Так что он от нее хочет?

Все, что раньше было так важно для Джинни, теперь кажется смешным. Гарри, школа, замечания Снейпа, матчи по квиддичу — все это пустота, все это мелочно. Самое главное — спасти Питера и остров, который украл ее сердце и вскормил ее Дьявола.

— Я почти нашла последний ингредиент. Уверена, о нем написано в той книге из Запретной секции, — ей хочется, чтобы он спросил, почему она отвергла Гарри. — Я договорилась с мадам Пинс, что помогу ей с уборкой, и тогда она пустит меня на пятнадцать минут…

Голос дрожит и замирает. Она боролась с этим. Отвергала. Смеялась сама над собой. Но — проиграла.

Джинни отчаянно, отчаянно любит Питера, не понимая, откуда возникла эта любовь. Ей хочется нежности, а Питер — жесткий, как сухая ветвь; ей хочется делиться всем на свете — а Питер молчалив, словно глубоководная рыба; но она не может справиться с чувствами. Только рядом с ним ей хочется быть женственной — но он этого не замечает. И Джинни постепенно покрывается жесткими, словно стальными, чешуйками, словно она — ящерица.

— Когда мне исполнится семнадцать, я останусь здесь навсегда, — произносит она медленно.

— Почему не останешься сейчас? — спрашивает он нехотя, не глядя на нее, словно чувствуя, что творится у нее внутри.

— Я перестану расти. А использовать палочку за пределами школы до семнадцати нельзя, — Джинни подбирает с песка иголку и вертит в пальцах. — Я заметила новенького, со светлыми волосами. Откуда он?

Питер убирает дудочку в карман и опирается ладонями о шершавую кору сосны.

— Из Йорка. Родители отказались от него сразу же, и он вырос в приюте. Думаю, он заслужил свое место здесь.

Джинни зажимает иголку между пальцами.

— Получается, все, кто вырос в приютах, заслуживают жизнь рядом с тобой?

— Только те, кто умеют подчиняться, — Питер широко зевает. — Мне не нужны беспорядки и сомнения. Лидер — всегда один, Джин. Делать добро тоже нужно с умом.

Она поднимается на ноги и недовольно морщится. Питер превращает ее в королеву перед мальчишками, но никогда не относится к ней так сам. Он учит ее быть главной, но никогда не позволяет действовать. И темное, страстное желание быть значимой, доказать Питеру свою значимость, пожирает Джинни изнутри: ей кажется, что всю жизнь она только следует за другими, но никто не следует за ней. Ей хочется быть рядом с Питером, стоять рука об руку перед мальчиками и знать: они вдвоем — сила. Они вдвоем — власть. Но он не воспринимает ее как равную, только — как помощницу.

Вся ее сущность теперь в жизни влажного, жадного острова, в мимолетных прикосновениях Питера, во всплесках воды, волнуемой русалками, в песке — горячем и сухом. Остров — свобода, здесь можно дышать во всю грудь, раскинув руки в стороны, подставляя лицо палящему солнцу и позволяя веснушкам дикими орхидеями расцветать на коже.

— Как называется этот последний ингредиент? — интересуется Питер, вставая рядом с ней и обнимая за плечи.

Джинни вдыхает его запах: соленый и терпкий — и тут же выдыхает.

— Когти гриффона. Пришлось два месяца ничего не покупать в Хогсмиде, чтобы купить их, да еще тайком выбираться в Лютный переулок.

Питер опускает руки и делает несколько шагов назад. Попробуй, пойми его настроение: то обнимает, то отстраняется.

— Два месяца? Почему ты не попросила у меня?

— Я не собираюсь просить у тебя деньги, — Джинни яростно встряхивает волосами. От влажности они распушаются еще хуже, чем у Гермионы. — Справилась сама. Ненавижу просить что-то у мужчин. Потом окажется, что я должна что-то в ответ.

Питер пожимает плечами.

— И как скоро ты начнешь варить зелье?

— Через две недели, как только сдам все контрольные, — говорит она торопливо и криво улыбается. Холодность Питера и эта иссушающая любовь к нему делают ее резкой. — За зельем нужно все время следить…

— Я могу следить, — замечает он спокойно, но в голосе слышится напряжение, словно ему не нравится ее затея. — Тебе не обязательно все делать самой.

Джинни недовольно хмурится. Опять! Каждый раз, когда ей хочется помочь, когда ей хочется доказать, что она ничуть не хуже его самого, Питер начинает обращаться с ней как с капризной девчонкой. Какого дьявола? Ведь он сам целых четыре года только и говорил, что его жизнь, жизнь острова зависит только от нее, что только она сможет их спасти. А теперь Питер хочет ее контролировать? Черта с два! Когда он поймет, что она — такая же сильная?

— Ты не умеешь обращаться с зельями, — поспешно замечает она, не глядя на него.

Питер тихо смеется, глядя на нее с затаенной насмешкой.

— А ты научи. Научи меня, Джин.

Она жарко вспыхивает и обхватывает плечи загорелыми руками. Гермиона не перестает удивляться, откуда у нее такой загар — даже в середине зимы. Пытаясь перевести тему, потому что упрямо хочет варить зелье сама, она вдруг вспоминает:

— Джордж говорит, что ты часто куда-то улетаешь, без Тени. Мальчики беспокоятся. Думают, ты что-то скрываешь…

Питер резко выставляет вперед ладонь, и его глаза темнеют от ярости.

— Я не обязан перед ними отчитываться. У меня есть свои дела, и они никого не касаются.

Джинни вздергивает голову, раздувая ноздри.

— Даже меня?

Глаза Питера становятся еще темнее, но он сам смеется. И, покачав головой, поворачивается к ней спиной.

— У каждого есть секреты.

Джинни поднимается руку, желая коснуться его, но сразу же опускает. У нее нет сил признаться в своих чувствах, но ей кажется, что скоро она не выдержит. Настроение Питера и так сводит ее с ума. В одно мгновение они летают над русалками и индейцами, держась за руки, дурачась и дразня их, и ей кажется, что он вот-вот поцелует ее — и вдруг между ними взмывает в небо невидимая стена, через которую Джинни не может пробиться.

— Ты когда-нибудь любил? — спрашивает она тихо, с отчаянием и одновременно надеждой.

Питер оборачивается к ней резко, но в глазах у него пустота. Джинни знает эту пустоту: она появляется, когда происходит что-то неприятное. Смех и пустота — вот защитная реакция Питера на трудности.

— Ты, наверное, еще не знаешь, что Джорджа убили индейцы? Я лечу отомстить. Сейчас. Хочешь со мной?

Она хочет.

Она никогда ему не отказывает. Ее мир крутится возле Питера, и в глубине души ей кажется, что он чем-то похож на Реддла, заставлявшего ее писать кровью на стенах школы. Но чем — Джинни не понимает.

Питер обхватывает ногами толстую ветвь секвойи и достает из кармана тонкую деревянную трубочку и дротик.

— Смочен в лягушачьем яде, — замечает он небрежно, вкладывая дротик в трубочку. — Они отняли у меня Джорджа, теперь отнимаю я — в ответ. Учись, Джин. Страдание — за страдание. Смерть — за смерть.

Джинни лихорадочно перехватывает его взгляд: внизу, на поляне у хижин, танцует дочь вождя. На вид ей лет семь или восемь, и она неуклюже кружится, протягивая руки к небу. Рядом с ней, на земле, разбросаны смешные деревянные игрушки: олень, леопард, дельфин и, кажется, кролик.

— Но она ни в чем не виновата, — Джинни, не раздумывая, хватает его за запястье.

— Джордж тоже не был виноват, — холодно возражает Питер и скидывает ее руку.

— Она еще ребенок!

Питер опускает трубочку и поворачивается к ней. В глазах у него — лед и бешенство, и Джинни хочется вжать голову в плечи, но она только воинственно выпрямляет спину.

— Люди любят забирать, но никогда не ждут, что у них что-то заберут взамен. Джордж был мне братом, и он ценен не меньше, чем эта разрисованная девчонка, — Питер понижает голос, смотря в ее раскрасневшееся лицо. — Да, я любил, Джин. Только меня не любили в ответ.

Ее щеки вспыхивают, как и ее душа, и она подается ему навстречу, пытаясь закричать о своих чувствах. Да, она понимает, что такое Питер. Но Джинни пятнадцать, и она уверена, что Питера можно спасти, если только он захочет быть спасенным. Ее любовь, ради которой она отказалась от друзей, от родных, от квиддича — от всего на свете, спасет его. Такая любовь оправдывает все, если человек, который ни во что не верил, начинает верить вновь.

Питер быстро поднимает трубочку и резким, злым выдохом отправляет дротик в цель.

* * *

Капли полыни растворяются в синем зелье, и оно мгновенно становится багрово-красным. Джинни довольно улыбается и наклоняется над котелком. В лицо ударяет острый запах со сладким, едва ощутимым запахом мандарина, и сразу становится жарко. Интересно, как Снейп оценит ее эссе? Наверняка опять поставит «выше ожидаемого» просто так, назло. А вот МакГонагалл точно выше «тролля» не поставит. Жаль, ей нравится трансфигурация, просто времени на домашние задания у нее почти нет, потому что выходные она проводит с Питером. Однокурсники давно не обращают на это внимание, и только Рон пристает с ней к расспросами, но ради него Джинни выдумала какую-то подругу в Хогсмиде, с которой проводит все выходные. Брат, конечно, не верит, и Джинни широко улыбается, вспоминая его рассерженное веснушчатое лицо.

— Будет готово через день, — радостно произносит она, добавив еще каплю горечавки, и торжествующе оглядывается на Питера.

Он пожимает плечами и, отложив в сторону тарелку с холодным мясом, негромко замечает:

— Я все равно не понимаю, как ты заставишь часы идти вспять.

Джинни опускает в котел большую деревянную ложку, которую мальчишки вырезали из упавшей в недавний шторм пальмы.

— Это зелье возобновления. Оно возвращает все в первоначальное состояние, и я надеюсь, что оно вернет весь песок обратно, но не затронет историю острова. Сколько лет ты живешь здесь?

Питер неуверенно пожимает плечами, наклоняясь над котлом и недоверчиво рассматривая зелье.

— Лет двести, может, больше. Однажды я проснулся и потерял счет. Так бывает, когда ты одинок.

Джинни задумчиво водит ложкой по кругу, вглядываясь в цвет зелья: оно то темнеет, то светлеет, приобретая приятный бордовый оттенок.

— Тогда мне придется остаться здесь с тобой, — заявляет она решительно, постукивая ложкой по медному ободку котла. — Через двести лет придется варить новое зелье.

Питер отвечает не сразу, и Джинни вдруг остро ощущает странную волну холода и неприязни, которую он не в силах сдержать. Последнее время он почти не разговаривает с ней, и каждое слово приходится выпрашивать, как магглы выпрашивают милостыню у церковных дверей. А еще он так часто исчезает, что даже мальчишки беспокоятся: не бросит ли их Питер навсегда?

— Оставайся сейчас, — замечает он небрежно и вскидывает голову, рассматривая Джинни вприщур.

— Ты ведь знаешь, что я не могу, — ее голос дрожит. — Я хочу окончить школу, иначе я не смогу колдовать на острове. Или тебе не хочется, чтобы я использовала магию?

Питер досадливо морщится. Его короткие русые волосы выцвели от палящего солнца и приобрели красивый пшеничный оттенок, который так нравится Джинни.

— Придется найти другой способ изменить ход часов, — говорит он раздраженно и обходит ее по кругу. — Невозможно варить это чертово зелье каждые двести лет, слишком уж это ненадежно. Запастись ингредиентами тоже не получится.

Джинни хмурится, глядя в его недовольное лицо. Она целых четыре года искала способ помочь ему, и он все равно недоволен? А может, это — страх?

— И что ты предлагаешь?

— Ничего, — Питер улыбается, но видно, что улыбка дается ему с трудом. — Придумаем что-нибудь, у нас ведь будет столько времени, Джин. Останься. Не возвращайся в школу.

Джинни поднимает руки, пытаясь возразить, пытаясь объяснить, но Питер вдруг привлекает ее к себе за плечи и целует. Губы у него сухие и горячие, и он сам пахнет солью и мокрым песком, и Джинни, дрожа, отвечает на поцелуй. Что-то внутри у нее сжимается, и дышать становится тяжело. Отстранившись, они оба резко отворачиваются.

— Так ты останешься? — тихо спрашивает он.

— Останусь, — эхом отзывается она.

Некоторое время они стоят так, спинами друг к другу, слушая, как тихо шелестят пальмовые ветви. Джинни слушает свое сердце и понимает: вот оно, это новое начало, новая дорога. Теперь все уже не будет прежним, и Питер не будет прежним.

— Пойдем, — он на ощупь находит ее руку и ведет за собой. — Пойдем, нас русалки ждут. Ты обещала сыграть с ними в мяч, забыла?

Она — забыла.

Вода невероятно теплая и ласковая, и Джинни с удовольствием вбегает в бирюзовый океан, чувствуя соленые брызги на коже и ощущая под ногами шелковистый песок. Русалки, смеясь, окружают ее и бросают яркий желтый мяч, который Джинни купила в каком-то магазинчике рядом с Косым переулком.

— Питер, лови! — кричит она счастливо и оборачивается к берегу.

Берег пуст.

Джинни смотрит в пустые, холодные глаза русалок и не сдерживает слез. Море — соленое, море само — как одна большая слеза, так что ему будет, если она подарит ему свои?

— Просто у тебя нет хвоста, милая, — русалка с иссиня-черными волосам заботливо гладит ее по щеке. — Мужчины очень падки именно на хвосты…

Джинни с силой подкидывает мяч вверх, в небо. Можно ли быть счастливым и одновременно свободным? Или свобода — просто мгновение, пока снова не ударишься о воду?

Растянувшись на горячем песке, Джинни закладывает руки за спину и закрывает глаза. Она пытается представить, как живет на острове с Питером следующие двести лет — и еще двести, и еще. Он поцеловал ее, значит — она ему нужна. Значит, он перестанет исчезать и чувствовать себя одиноким. Может быть, в этом и есть смысл ее жизни — сделать счастливым человека, который перестал надеяться?

— Питер не доверяет тебе.

— Чепуха, — Джинни с наслаждением зарывается в горячий песок мокрыми пальцами ног. — Он меня поцеловал.

— Он отвлекает тебя, — Тень не отстает, заслоняя жгучее солнце. — И боится.

— Ты сто раз это говорила, но доказательств нет.

— Он не хочет, чтобы ты возвращалась сюда в семнадцать, потому что боится, что ты станешь сильнее его.

Джинни с шумом выдыхает. Последние пару месяцев Тень все время намекает, что Питер боится ее, потому что с каждым годом она узнает все больше, а его сила не растет. Джинни подозревает, что Тень устала от капризов Питера и хочет, чтобы всем управляла Джини. Но ведь это будет нечестно.

— Питеру плевать на остров, — шепчет Тень, и Джинни недовольно хмурится. — Он думает только о своем спасении. Он не будет больше использовать зелье, он и сейчас не хочет его использовать.

— Тогда какого черта я его варю? — Джинни со злостью вспоминает перекошенное от ярости лицо Снейпа, который в очередной раз застал ее ночью в галерее, когда она тайком пробиралась от теплиц к башне.

Тень касается ее призрачной аспидно-черной рукой, и Джинни с отвращением вздрагивает.

— Питеру так удобно: ты занята делом и думаешь, что твое зелье спасет остров. Но я знаю, куда исчезает Питер каждую ночь, пока вы все спите. Он ищет сердце. Сердце истинно верующего, которое сделает его бессмертным — но только его, не остров.

Джинни быстро переворачивается на живот и распахивает горячие глаза. Тень парит рядом, зависнув над песком.

— Что это за сердце?

— Такое есть у человека, который отчаянно верит в свою мечту. Который сделает все, даже самое ужасное, чтобы ее осуществить.

— Откуда ты знаешь?

— Я слежу за ним, хотя он не знает. Питеру надоели мальчишки, остров, русалки и индейцы. Ему хочется свободы, хочется улететь — и не вернуться. Твое зелье спасет остров и всех нас, но оно привяжет Питера к этому клочку земли, и ему это не нравится. Поэтому тайком он ищет другой путь, девочка.

«Девочка» — как будто у нее имени нет. Джинни крепко зажмуривается и снова открывает глаза: перед ней, на расстоянии вытянутой руки, плещется бирюзовая вода.

Питер возвращается ночью и спокойно садится у костра, протягивая к огню замерзшие руки. Джинни вприщур разглядывает его, лежа в гамаке, растянутом между пальмами. Рядом громко храпит Джон, и Джинни, приподнявшись, запускает в него шишкой. Хрюкнув, он переворачивается на бок, позволяя тишине вернуться.

Лицо Питера оказывается над ней совсем внезапно, заслоняя рассыпанный сахар звезд, и она испуганно прижимает пальцы к губам.

— Не спишь?

— Тебя жду.

— Зря, — он улыбается, но глаза предательски блестят, значит, он в ярости. — Я не обязан перед тобой отчитываться, ты не обязана меня ждать.

Джинни растерянно приподнимается на локте, и ее взгляд мечется по его лицу.

— Но ты меня поцеловал.

— А, это, — Питер тихо смеется. — Ты красивая, Джин, почему бы мне не поцеловать тебя?

Она вспыхивает и закрывает лицо ладонями, и в это мгновение ей кажется, что нет человека, который был бы таким же несчастным и униженным, как она. Питер смеется! Питер смеется над ней, когда она только и хочет, чтобы он был счастлив. Но то, что превратило бы Лаванду в мокрый носовой платок, в Джинни вызывает ярость. Пускай она дура, которая отдавала все ради этого человека, а получила в ответ смех. Но этот остров, эти потерянные мальчишки стали частью ее жизни, и она не собирается их бросать.

— Подожди, — она не выдерживает и, вырвавшись из плена гамака, босиком бежит за ним вслед. — Тебе плевать на меня?

Питер не останавливается, и тогда Джинни зло, с силой отвергнутой женщины, с силой выращенного внутри Дьявола хватает его за руку и поворачивает к себе. На лице его пляшут красные отблески умирающего костра, и губы удивленно искривляются, заметив ярость в ее глазах.

— Перестань, Джин, — говорит он холодно, — не думаешь же ты серьезно, что я могу тебя любить?

От обиды и ярости она вся дрожит — с головы до ног. Человек, который еще так недавно был ее близким, вдруг оказался далеким, словно стоящим на скале по другую сторону моря. И чтобы он услышал, придется кричать.

— Я вылью к чертям это зелье! — выдыхает она в запале и импульсивно сжимает кулаки.

— Зелье не поможет, — замечает он спокойно. — Оно только отодвинет конец, а это ненадежно, Джин.

Джинни не сводит с него бешеных глаз.

— Врешь ты все, — задыхаясь, произносит она. — Врешь. Мы запустим часы снова, и остров будет жить. Ты будешь жить. Ингредиенты можно купить на несколько раз — нам хватит на шестьсот, даже на тысячу лет. Тебе этого мало?

Питеру — мало.

— Не собираюсь продолжать этот разговор, — он достает коробочку с пыльцой и быстро поднимается в воздух. — Поговорим, когда ты остынешь.

Джинни топает ногой и, смахивая горячие и жгучие слезы, садится на поваленную сосну, тыча носком сапога в тлеющие угли. Мальчишки, уже проснувшись, тихо лежат в гамаке и ждут ее действий или слов — она и сама не знает, что ей делать. А потом замечает небольшую белую бумагу, свернутую в несколько раз. Наверное, она выпала из кармана Питера, когда Джинни так резко дернула его за тунику.

Она не хочет разворачивать — и не может не развернуть. Слепящий белый лист осквернен десятками имен и фамилий, и многие из них безжалостно зачеркнуты, словно стерты из существования.

— Он ищет истинно верующего, — Тень стоит за ее спиной, словно Дьявол. — Он не доверяет твоей магии, он ее боится. Ему нужно сердце того, кто верит. В остров. Во все вокруг. Самое главное — в мечту. Он ищет — но не может найти.

Джинни молча смахивает надоедливые слезы. Им нельзя течь — но они существуют отдельно от нее и не подчиняются приказам. Остается только их вытирать — или позволять капать с подбородка во влажную темноту ночи.

Лихорадочно сворачивая лист, она пытается вспомнить любимые места Питера на острове. Куда он мог улететь?

— Отнесешь меня? — задыхаясь, просит она Тень и мгновение спустя уже летит над темными джунглями. На плечах у нее никогда не заживают синяки.

— Мальчики хотят, чтобы ты заменила им Питера, — заговорщицки шепчет Тень. — Питер предал их, бросил их. Они больше не хотят ему подчиняться.

Джинни закрывает глаза. Зачем ей мальчишки, когда остров без Питера для нее ничего не значит? Но и бросать их она не имеет права, если они просят о помощи. Если ей протягивают руку — она не может отказать.

Питер сидит на краю утеса, свесив ноги вниз, и тихо наигрывает на дудочке. Море яростно разбивается об острые скалы где-то внизу и, разбившись, снова возвращается.

— Так ты врал мне, — Джинни сжимает руки в кулаки, останавливаясь позади него. — Использовал меня. Посмеялся надо мной.

Питер неторопливо убирает дудочку в карман.

— Приятно, что ты, наконец, увидела, кто я такой на самом деле, Джин. Наверное, отвратительно осознавать, что ты в меня влюбилась по самые свои оттопыренные уши? Подумать только, отвергла этого Поттера ради меня, мерзавца, каких на свете, поверь, совсем мало. Когда ты только появилась, я думал, ты выучишься в этой чертовой школе и сделаешь меня бессмертным. Но оказалось — совсем недавно, совсем, что ты только повернешь песок вспять, но я останусь человеком.

— Ты не человек, Питер, — тихо заметила она, чувствуя, как потеют ладони. — Ты убиваешь людей…

— А, ты все еще помнишь о Тигровой Лилии? — он жестко усмехается, глядя в ее глаза. — А чем ты лучше? Ты разве бросилась наперерез моему дротику? Оттолкнула мою руку? Я ждал, что ты оттолкнешь ее, Джин. Но ты просто смотрела.

На лбу у нее крупными каплями выступает пот.

— Ты ведь была без ума от своего Поттера, пока не встретила меня. Но я куда интереснее, правда?

— Правда.

Какой смысл врать?

Питер громко смеется.

— Ты очень забавная, Джин. Ты думаешь, что меня можно спасти, что я вроде как одинокий, непонятый всеми принц, который должен научиться доверять — и заклятие спадет. Ты думаешь, меня спасет твоя любовь. Любви нет, Джин. И спасения нет. Есть путь, по которому идешь, и мы свои пути уже выбрали. И мне, признаться, приятно наконец-то сорвать с себя маску. Ты больше не нужна: остров проживет еще двести лет благодаря твоему зелью, которое я сохранил для себя, а остальное — уничтожил. За это время я найду способ стать бессмертным.

— Зачем? — она стирает пот со лба и вытирает ладонь о юбку.

— Лица надоедают. Мальчишки не стареют, но и не живут вечно, — он нарочито небрежно зевает. — Они умрут — придут другие, остров изменится, я перестану скучать. Вместо тебя появится другая дура, которая позабавит меня пару сотен лет. Потом ее сменит еще одна. От рыжего я устал… Что ты чувствуешь, Джин?

Она медленно раскрывает лист с именами и протягивает ему. Пальцы ее не дрожат, и бумага не дрожит: она вдруг все осознает, кусочки паззла складываются в одно, и в груди становится жарко.

— Победу.

Питер поднимается на ноги и хмурит русые брови.

— Победу? Где ты нашла список?

— Ты ищешь истинно верующего уже почти год, — она выпускает листок из пальцев, и он мягко опускается на землю. — Безуспешно. Тень не понимает, почему. И ты не понимаешь. А я — знаю, Питер.

— Неужели? — Он не сводит глаз с листка.

— Истинно верующий — ты сам, — громко чеканит Джинни, вызывающе смотря в его побледневшее лицо. — Только ты слишком глуп, слишком слеп, чтобы понять, что ты чувствуешь. Ты недостоин ни острова, ни мальчишек, ни меня. Тебя никто не любит, потому что ты никого не любишь, Питер. Ты никому не нужен — но твое сердце нужно этому острову. Любить оно не умеет, но верить — еще как. Оно верит в чистую, незапятнанную мечту об абсолютной свободе.

— Остров принадлежит мне, без меня тут ничего не будет, — отвечает он тихо, но голос дрожит — совсем как у Джинни несколько часов назад.

Она так яростно мотает головой, что волосы резко бьют по щекам.

— Это я делала ради острова все, не спала ночами, обманывала друзей, врала родителям, засыпала на уроках, получала «тролли» по любимым предметам, рисковала всем, воруя ингредиенты у Снейпа, — с жаром отвечает она, и глаза ее блестят. — Ты показывал мне, как прекрасно быть свободным, как прекрасно быть хозяином самому себе, ты сделал меня такой — дерзкой, сильной, властной — и темной. Твое сердце нужно острову, Питер. Твое сердце нужно мальчишкам, у которых ты украл обычную жизнь и теперь хочешь предать. Но не ты сам.

— Вырви его сердце, вырви! Он оставил тебя, посмеялся над тобой, а ты нужна нам всем, мне, острову и мальчикам…

— Я не могу!

— Вырви, или будет поздно! Он не должен стать бессмертным, он не заслуживает этого…

— Я не могу!

— Став бессмертным, он принесет еще больше страданий, чем уже принес. Вспомни Тигровую Лилию…

— Что с тобой, Джин? — он пытается сделать к ней шаг, но Джинни, с трудом раскрыв горячие глаза, выставляет перед собой ладони. — Кто в твоей голове? Тень? Не слушай ее, ей нельзя доверять, она попытается тебя заполучить, потому что я ей не по зубам, потому что я не хотел отдавать ей остров…

— Вырви его сердце, сейчас!

— Страдание за страдание, Питер, разве не так ты говорил? — выкрикивает она, пытаясь справиться с чувствами.

Питер приоткрывает губы, чтобы возразить, но Джинни резко подается вперед и, с силой вонзив пальцы в его грудь, вырывает его горячее, испускающее золотистое свечение, сердце.

Зажав его в правой руке, она медленно произносит, смотря в потемневшие зеленые глаза:

— Остров — это я.

Питер пытается шагнуть к ней, но оступается и, неуклюже взмахнув руками, спиной падает с утеса.

* * *

Джинни поднимает над головой руку с зажатым в пальцах сердцем. Дышать тяжело — и она беспомощно и жадно хватает ртом душный воздух. Теперь, когда бешенство и ярость отступают, ее мучает вопрос: все ли она сделала правильно? Может, был другой способ спасти остров?

Мальчишки смотрят на нее во все глаза: недоверчиво, настороженно и одновременно — радостно. Неужели Тень не врала, что они хотят видеть ее на месте Питера?

— Я клянусь вам в верности! — кричит Джинни, чувствуя, что грудь вот-вот разорвет от эмоций, и спиной ощущает холод Тени, стоящей позади. — Отныне я буду вас защищать!

— А как же Питер? — Олаф делает шаг вперед. Все мальчишки смотрят на него одобрительно, и на их лицах написан тот же вопрос. — Где Питер?

— Питер вас предал, — Джинни опускает руку, покрытую не своей кровью, с еще бьющимся, таким нежным сердцем. — Питер хотел получить свободу только для себя, а не для вас. Он хотел наслаждаться бессмертием и жить для себя. Я вас не брошу. Я буду рядом — и больше никуда не улечу. Обещаю. И я даю вам выбор. Кто хочет охотиться — будет охотиться, кто захочет сражаться — будет сражаться. Остальные найдут дела полезные для всех, разумеется, но себе по душе. Вы согласны?

Тишина падает быстрее, чем Питер с обрыва, и несколько секунд Джинни кажется, что она стоит на старом кладбище неподалеку от Норы. Нора… она уже забыла, как выглядит место, которое она когда-то называла своим домом. Дом, как же. Старый сарай с вурдалаком на чердаке. И людьми, которым всегда было плевать на ее мечты.

— Да, да, да! — единогласный крик мальчишек едва не сбивает ее с ног, и пальмы, трепеща листьями в такт выкрикам, подрагивают на ветру. — Будь нашим вождем, Джин!

— Поклянитесь мне в верности, — она снова выбрасывает вверх руку со светящимся сердцем.

Мальчишки опускаются на колени и склоняют головы, скинув капюшоны.

— Клянемся! — отчетливо произносят они. — Клянемся!

Джинни обводит их торжествующим взглядом и снова чувствует ледяной холод, исходящий от Тени. Обернувшись, она хладнокровно смотрит в белые глаза существа, но кожа предательски покрывается мурашками.

— Торопись, — в голосе Тени слышится нетерпение. — Торопись, иначе сила сердца угаснет.

Джинни оглядывается на мальчишек, все еще стоящих на коленях. Ей хочется танцевать и пить эль, который Дэвид так вкусно варит в огромном медном котле. Пить эль и напиться — так, чтобы вспомнить искаженное от ужаса и боли лицо Питера. Пить, пока не забудет.

Но Тень права: сначала нужно спасти остров.

* * *

Песчинок почти не осталось: они утекают вниз стремительной бежеватой струйкой, и земля под ногами Джинни дрожит. Если не успеть — часы разобьются и уйдут под воду, в таинственную глубину, а остров исчезнет вместе со всем живым. Едва дыша, Джинни осторожно подносит сердце к верхней чаше часов и замирает. Сначала ничего не происходит, а потом сердце превращается в золотистый шар и исчезает, а верхняя чаша вновь наполняется бежевым песком.

Получилось.

У нее получилось.

Остров будет жить. Мальчишки. Русалки. И даже индейцы.

Джинни ожесточенно пытается вытереть окровавленные пальцы о юбку, но кровь уже засохла и не хочет оттираться. Придется идти к воде… Вода.

Мальчишки — поняли. А поймут ли русалки? Они боготворили Питера…

— У меня больше нет пыльцы, — говорит Джинни приглушенно и выжидающе смотрит на Тень. — Отнесешь меня обратно?

— Теперь ты навсегда связана с островом и можешь летать без пыльцы и без меня, — Тень смотрит на нее непроницаемо, но Джинни почему-то кажется, что она торжествует. Отчего? Что пытался сказать о Тени Питер — там, на утесе?

Джинни зажмуривается и отталкивается от земли. Мгновение она неуклюже размахивает руками, пытаясь найти равновесие, а потом медленно вылетает из пещеры. Остров, лежащий совсем рядом, теперь кажется родным и уютным, и леденящее чувство вины исчезает.

Никто больше не будет сомневаться в ее правоте. Никто не будет смотреть на нее свысока и оставлять за спиной, принимая решения.

Мальчишки обступают ее тесным кольцом надежды и доверия, и Джинни понимает, чего они хотят: охотиться. Запасы давно заканчивались, но Питер не разрешал охотиться без него, потому что всегда сам выбирал жертву, и последнюю неделю все ели только травяные супы и лепешки.

Охота — это испытание, и она не должна его провалить.

— Берите луки и копья, — Джинни поправляет пуговицы блузки и впервые задумывается о новой одежде. Нельзя расхаживать по острову в школьной форме. Нужны штаны, тканевая рубашка и куртка. Придется слетать в соседний город и достать это в любом магазине. Воровать ей не хочется, но от работы в пабе еще остались сикли, которые можно оставить магглам и спасти свою совесть от бессонницы.

Джинни бежит в самом сердце отряда, охраняемая со всех сторон, окруженная хищными взглядами и разукрашенными яркой краской лицами. И на ее щеках и лбу тоже — синие полосы — в знак охоты, а длинные волосы собраны в небрежный пучок. Лес пахнет хвоей и листвой, под ногами хрустит песок, и Джинни впервые по-настоящему чувствует себя частью стаи. Вдалеке, среди деревьев, мелькают очертания некрупного кабана, и Джинни громко свистит.

Вот и жертва.

Теперь нужно отдать команду — отдать таким голосом, чтобы ее услышали. От этого зависит сейчас все: и жизнь мальчиков, и ее собственная. Язык становится сухой, и в горле першит, колени подгибаются от устремленных на нее глаз, но она с силой выпрямляется и спокойно чеканит:

— Олаф, Дэвид, Джек — заходите справа! Виктор, Ричард, Брайан — слева, остальные — за мной. Не подвергать свою жизнь опасности. Как только почует вас — стреляйте. На шкуру плевать, у нас их достаточно для продажи. Нам нужна еда.

Поздно ночью стеклянные глаза кабана с застывшим в них ужасом смотрят на Джинни из огненного жерла костра.

Это — прошлая жизнь.

* * *

— Разойдитесь! — Джинни властно берет Джона за плечо и мягко отталкивает в сторону. — Что случилось?

Мальчишки, оставшиеся поддерживать костер, стоят в плотном кольце и приглушенно разговаривают, настороженно переглядываясь. Над ними парит Тень, ядовито блестя глазами.

Джинни кивает перемазанному кровью Олафу, молча прося его держаться рядом с ней, и быстро заглядывает в круг поверх мужских плеч.

У дерева, связанный, лежит Гарри. Очки, сломанные и треснутые, лежат рядом с ним, втоптанные дужками в черноту вечерней земли.

Морщась, Джинни стремительно садится на корточки, чтобы волосы не лезли в лицо, и проворно разрезает веревки большим охотничьим ножом. Сегодня ей снова не пришлось добивать ни кролика, ни куропатку. Сегодня за нее снова убивали другие. Она начинает входить во вкус, с каждым днем все больше понимая Питера и саму себя, и то темное существо, вскормленное островом, ликует.

Со времени охоты на кабана прошло недели две или три — Джинни не ведет календарь, в отличие от Питера, и не хочет знать, сколько времени не появлялась в Хогвартсе. Она давно порвала блузку на полоски — перевязывать раны — а юбку и колготки выбросила в пропасть за водопадами.

Прошлая жизнь оставалась сном — до этого мгновения.

— Какого драккла ты здесь делаешь? — Джинни смотрит на него мрачно, поглядывая на недоумевающих мальчишек, и вешает нож обратно на пояс.

— Какого драккла ты здесь делаешь? — Гарри впервые по-настоящему на нее злится, и это ему совсем не идет. Злые огоньки в изумрудной руде бывали только у Питера. — Что это за чертовщина, Джинни? Остров, Тень, мальчишки, разодетые, как в маггловской книге про Питера Пэна. Может, у вас еще индейцы есть и феи?

— Феи мертвы, — Джинни смотрит на него устало. После охоты ей всегда хочется спать. Тем более, что завтра на рассвете — переговоры с индейцами. — А книга написана потерянным мальчишкой, который потерял себя настолько, что вернулся в большой мир. Тебя Тень притащила? Или поисковое заклинание, которое всезнайка вычитала в толстенном томе?

— Ты говоришь как Снейп, — Гарри недовольно морщится, не переставая оценивать обстановку. На нем два свитера и теплые брюки, и от жары на лбу уже блестят крупные капли пота.

— Он прав. Гермиона действительно иногда утомляет. Не приходило в голову, что я ничуть не глупее ее? — Джинни огрызается, но голос звучит надломленно и устало. — Гарри, если ты собираешься попросить меня вернуться, сказать, что любишь, что я кому-то нужна… Не надо. Пожалуйста, не надо. Я не вернусь. Пойдем.

Они молча идут сквозь лес, наступая на сухие иголки, слушая ночное дыхание природы, к пенистой кромке воды. Сегодня море чуть взволнованно, и на темном горизонте уже видны ползущие аспидные тучи.

— Видишь? — Джинни широко раскидывает руки и вдыхает тяжелый, душный воздух, полный запахов соли, мокрой коры и цветущих лиан. — Чувствуешь? Это свобода, Гарри. Никаких занятий у Снейпа, никаких «троллей» по прорицаниям, никакой лжи, притворства и бессмысленной жизни ради других. Здесь нет разочарований, потому что нет иллюзий. У тебя есть цель: победить Волдеморта. У меня такой цели нет, а частью твоей я быть не хочу, да и сомневаюсь, что ты позволишь. Я устала ждать в пыльной комнатке на втором этаже или в спальне девочек, что ты обратишь на меня внимание. Я больше не хочу никого любить. Только остров, мальчишек — и себя.

Гарри оглядывается по сторонам, наверное, пытаясь осознать, что не спит.

— Получается, все годы ты сбегала на остров? Так вот откуда взялся загар. Вот откуда взялась странная колкость и независимость. Я всегда знал, что ты сильная, Джинни, но…

— Не знал, — в ее голосе звучит горечь. — Ты ничего обо мне не знаешь, Гарри. Я для тебя чужая. Более чужая, чем даже Малфой.

Гарри смотрит на нее с отчаянием. Все, что ему нужно — уговорить ее вернуться, потому что это правильно. Для него. Для братьев. Для родителей. Люди слишком часто делают правильные вещи, неправильные для других. И не знают, почему.

— Там все еще есть Чжоу, — Джинни вымученно улыбается. Разговор дается ей тяжело. Ее и так мучают кошмары, в которых она видит умирающего Питера, и чувство вины возвращается с двойной силой. А ей уже начинало казаться, что покинув большой мир, она избавилась от него навсегда. — Уверена: она обрадуется, если ты пригласишь ее выпить сливочное пиво. У Паддифут очень уютная атмосфера, и на окнах скачут нарисованные олени. В Хосгмиде же сейчас зима?

— Снег валит уже несколько дней, — голос Гарри становится тихим. — Ты правда не хочешь возвращаться?

Джинни отрицательно качает головой и с силой закусывает губу, но слезы все равно наполняют глаза и мешают смотреть в знакомое с детства лицо. Джинни впервые жалеет, что больше не сможет пользоваться магией. Стереть память — так просто. Себе — и Гарри. Но палочки у нее нет. Сгорела в костре.

— Возьми, — она протягивает Гарри книжечку в коричневом переплете, которую хранила во внутреннем кармане куртки. — Это дневник, который еще на первом курсе оказался среди моих учебников. Можешь писать сюда все, что думаешь. Ты ведь никогда не рассказываешь, о чем мечтаешь или чего боишься. Пора начать.

Гарри медленно берет ее за руку, и Джинни вздрагивает, отчего-то удивляясь теплоте его пальцев. И безумно хочет услышать, что он ее отпускает. Ведь отпустить — человечно.

— А родители? Братья? — спрашивает он через силу, все еще не желая мириться с потерей. — Нельзя отворачиваться от тех, кому ты нужна.

— Они есть друг у друга, понимаешь? — Джинни отчаянно выдыхает и вырывается. — А у мальчишек нет никого. Только я. А у меня есть остров.

— Ты другая, Джинни, я как будто знаю тебя — и не знаю, — Гарри сжимает дневник в руках. — И я тебя люблю.

— Нельзя любить того, кого не знаешь, — Джинни печально улыбается и откидывает волосы на спину. — Хоть я и делаю это всю жизнь. Удачи, Гарри. Ты обязательно победишь. И скажи маме, чтобы перестала тиранить Флер. Она действительно достойна Билла.

Гарри не отвечает, молча разглядывая ее лицо. Глаза у него какие-то странные: дикие и безжизненные, но в то же время понимающие и прощающие. Прощение ей не нужно.

— Я вернусь за тобой, — говорит он решительно, как будто не видит мольбу в ее глазах. — Обещаю. Ты чувствовала себя одинокой в школе, но я теперь всегда буду рядом с тобой.

Джинни зло мотает головой, отчаянно зажмуривается и яростным шепотом призывает Тень. Гарри что-то кричит, изо всех сил как на матче по квиддичу, но она не слушает.

Гарри справится без нее.

У него есть друзья.

* * *

— Вранье стало частью правил? Впечатлен.

Джинни неохотно оборачивается, отрывая взгляд от светлой точки в темном небе, в которую превратился Гарри и которая вот-вот должна исчезнуть.

Пальцы, цепляющиеся за нож, немилосердно трясутся. Она боялась этого. Ждала этого. Знала, с трудом засыпая в широком гамаке по ночам и видя кошмары.

— Я тебя и сейчас люблю, — Джинни на всякий случай делает шаг вперед. — Тебя нельзя не любить, Питер. И нельзя не ненавидеть. Но ты — бессердечный.

Он криво улыбается, наблюдая за каждым ее движением. Его русые волосы слегка спутаны, туника сбита набок и запачкана, и на сапогах клочьями висит кожа.

— Причем буквально, — Питер смеется, обнажая ряд мелких зубов.

Джинни вытягивает вперед руку с зажатым в ней ножом. Ей до ужаса хочется поделиться с ним всеми трудностями, которые упали на нее ливнем, но она сдерживается.

— Уходи, Питер. Остров связан со мной, и я не собираюсь его отпускать. Если нужно — я тебя убью. Мне есть, что терять. И это сильнее твоей пустоты. Сильнее тебя.

Питер делает к ней шаг, и Джинни вздрагивает. Он предал ее, врал ей за спиной, использовал все эти годы, заставлял искать зелье, ингредиенты, лгать семье и тем, кто так и не стал другом, мучал, давая надежду — и все равно побеждает.

Она любит его — вопреки.

Раньше ей казалось, что любить вопреки умеют только дуры в женских романах тетушки Мюриэль, и любить надо благодаря, а оказывается, что она и есть та самая дура. Вот только сила воли у нее — не железная и не стальная — высеченная из скалы.

Она убила того, кого любит — ради свободы.

Кто она теперь?

— Я тобой горжусь, — говорит Питер глухо и проводит рукой по груди, отчего Джинни еще сильнее вздрагивает от внутренней боли. — Ты сделала невозможное, Джин. Ради острова. Ради мальчишек.

— Что тебе нужно? — она угрожающе поднимает повыше нож с широким лезвием, который подарил ей сам Питер давным-давно, когда она еще завороженно смотрела на него снизу вверх.

Питер снова шагает, и нож почти касается кончиком его худощавой груди. Джинни шумно вдыхает тяжелый воздух и понимает, что запуталась. Раньше она всегда следовала за Питером, но потом он ее предал — и она стала следовать самой себе. Куда приведут ее желания и свобода?

— Хочу предупредить. Ты попалась на ту же уловку, что и я: ты недооценила Тень. Думала, что я — главное зло на острове. Но я всего лишь эгоист, Джин, умеющий забывать о своих эмоциях ради других. Я еще помню твои расширенные от ужаса и презрения глаза, когда я выстрелил дротиком в девчонку — ты уже тогда подсознательно решила, что я монстр, да?

Джинни не отвечает, лихорадочно облизывая горячие губы, и не отводит взгляда от его спокойного лица. Ей хочется, чтобы он попросил прощения — но тогда это будет не тот Питер, которого она любит. Сердце просит чувств, но разум понимает: двух вождей у мальчишек не может быть.

— А что я должен был сказать ребятам? — Питер бросает взгляд на блестящий кончик ножа. — Простите, но мои моральные ценности не позволяют мне мстить?

Джинни разъяренно топает ногой, рождая облачко пыли.

— Ты мог убить взрослого, а не невинного ребенка!

— И чем взрослый заслужил убийство? И почему Джон для тебя — не невинный? Ты помнишь, что родители бросили его в приюте просто потому, что хотели девочку?

Джинни сердито трясет головой и произносит сквозь зубы:

— Скажи, что тебе нужно. Тебе ведь что-то нужно.

— Ты хочешь быть доброй для всех, но придется поддерживать законы стаи, ты ведь уже это понимаешь, правда? Нельзя прощать убийство, не дав возможность отомстить. Ты — вождь, и все равно, что вожак стаи. Твое слово будет законом до тех пор, пока ты будешь его держать, оставаясь верной только стае. Никакого милосердия к людям извне. Никакой пощады. Никакого прощения. Иначе — смерть или изгнание. Но это не очень важно, потому что тебе придется искать новое сердце истинно верующего.

Джинни невольно опускает руку.

— Что?

— На каждый цикл часов нужно новое сердце, — Питер явно торжествует, но видно, что он держится из последних сил. Сколько дней он провел один без еды? — Тень об этом не сказала, разумеется, потому что ты ей нужна. Тень питается нашими эмоциями, Джин, нашими страхами, мечтами и жаждой свободы. Каждый цикл ей требуется новое сердце, чтобы существовать дальше. Она — паразит на острове, и часы — ее жвала, ее часть. Я искал сердце, потому что уже был связан с островом, и без сердца умер бы. Но ты оставалась свободна — и могла спастись, если бы послушала меня там, на утесе. Теперь поздно. И все равно есть способ освободить тебя и землю, мальчишек и индейцев от Тени. И спасти меня — без сердца я долго не проживу. Слушай внимательно…

Его губы еще шевелятся, но звук превращается в шепот, а потом в выдох, полный крови.

Из груди Питера за мгновение вырастают иглы стрел.

Джинни бросается вперед и падает, поддерживая Питера, на окровавленный песок. Где-то за его спиной, среди деревьев, улюлюкают мальчишки. Они сделали все правильно для себя — защитили ее.

— Найди Венди, — Питер ловит ртом воздух, и с губ срываются кровавые пузыри. — Она поможет…

— Питер!

— Мне жаль, что я не умею любить, Джин, — он с угасающим любопытством трогает пальцем наконечник стрелы, потом размазывает кровь по щеке Джинни. — Только верить. Все, кого я любил, предавали меня или оставались равнодушны. Я бы хотел полюбить тебя, Джин. Вместе мы стали бы непобедимы. Только представь… Ты и я… во главе острова…

Слезы, бегущие из ее глаз, смывают кровь.

— Не уходи, Питер, — шепчет Джинни умоляюще. Ужас, накатывающий на нее со всех сторон, черными волнами заполняет душу. — Мне страшно теперь, как я одолею Тень? Чему я должна следовать?

— Найди Венди, — повторяет он глухо, вытягивается всем телом и обмякает.

А потом исчезает, растворившись в воздухе и оставив после себя только три отравленные стрелы.

Джинни испускает громкий крик яростного отчаяния и падает спиной на холодный песок.

Кем она стала?

* * *

Задыхаясь, Джинни бежит через джунгли, и жесткие ветки кустарника больно хлещут по лицу, стараясь добраться до глаз.

В руке зажат нож, но убивать не придется — и для этого она специально замедляет бег. Мальчишки уже свежуют оленя — там, в просвете между деревьями, на вершине холма. Прижимая руку к груди, Джинни медленно поднимается вверх, меся ногами скользкую после дождя почву.

— Расскажи о новеньком, за которым полетела Тень, — Джордж наматывает на руку кишки. — Сколько ему лет? Откуда?

Джинни сглатывает, но спокойно смотрит на вспоротое брюхо оленя.

— Из Канзаса. Ему семь, и он не верит в сказки, потому что мать выкинула его на помойку. В приюте у него нет друзей.

— Это и понятно, — Ричард осторожно поддевает узким ножом коричневую шкуру. — Кому захочется дружить с тем, кто рассказывает, что Санты нет?

Джинни натянуто улыбается. Ей нужно, чтобы Тень улетела как можно дальше, чтобы успеть найти Венди. Разумеется, Питер снова мог солгать, пытаясь спасти себя — наверняка солгал, но забыть его слова у Джинни не получается. Ей и самой начинает казаться, что Тень постоянно наблюдает за ней из-за спин и контролирует каждый шаг. Так и за Лукасом она улетела в ярости, требуя принять участие в охоте, но Джинни была непреклонна.

— Виктор, — она подходит к мальчику со светлыми как у Малфоя волосами. — Из потрохов можно сварить суп, только добавь травы, хорошо? И пожалуйста, больше не клади столько перца.

Виктор смущенно кивает. Он не так давно находится на острове и еще не привык к доброте и вниманию.

Джинни ободряюще улыбается и хлопает его по плечу. Самое приятное чувство для нее — гармония. Когда она видит счастливые улыбки ребят, довольные глаза и сытые лица, в кончиках пальцев покалывает — от радости. Ее жизнь — не бессмысленна и не эгоистична. Она не только получила абсолютную свободу, мечтая о ней с детства, но и помогает другим обрести ее, и заодно — семью.

Перебирая ожерелье из зубов дельфина, Джинни спускается с холма и идет через джунгли обратно к шалашам. Обязанности выполнены, и у нее есть несколько часов, чтобы добраться до Венди. Она уже знает, где ее найти: Олаф, один из первых мальчишек, примкнувших к Питеру, лично знает ее.

Оглядевшись, Джинни легко отталкивается от земли и поднимается в теплый воздух. Небо сегодня серое и безликое, и ветер прячется за скалами. Джинни проводит рукой по собранным в две плетеных косы волосам и морщится: последний раз она видела свое отражение в воде очень давно: месяц, может, два назад. С каждым днем ей все страшнее смотреть на себя. Вдруг она все делает неправильно, и ее глаза теперь такие же темные и холодные, как у Питера? Не испугается ли ее Венди?

На внешность Джинни давно наплевать. Стоило только решить, что чувства к мужчине ей не нужны — и она сразу восприняла себя иначе. Как она раньше стыдилась своих веснушек, жестких растрепанных волос, не поддающимся укладке, своего слегка курносого носа, бесцветных бровей… Теперь она воспринимает себя частью природы, частью мира, островом, стоящим незыблемо в бирюзовом океане.

И потихонечку, как и Питер, разочаровывается в любви.

И вот именно это и страшит ее, именно поэтому она боится смотреть на себя.

Человек пуст без любви, пустота рождает страх, а страх — ненависть и эгоизм.

Больше всего Джинни боится превратиться в Питера.

Город, который расстилается под ногами, сбросив туман, кажется знакомым, и Джинни с удивлением понимает, вырвавшись из мыслей: внизу — Лондон. Только на столетие раньше. Получается, она может путешествовать не только в пространстве, но и во времени?

Джинни пролетает над узкими улицами, стараясь спрятаться за деревьями, сворачивает на широкий бульвар и подлетает к трехэтажному дому, выкрашенному голубой краской.

Облетев дом со всех сторон, она решительно стучится в створчатое окно спальни, где в низком кресле у камина сидит женщина в зеленом платье. В руках у нее — вязальные спицы, на коленях лежит начатая работа, а рядом с ногами, на ковре, дергается голубой клубок шерстяных нитей.

Джинни смаргивает выступившие слезы.

Где-то там, в заснеженной Норе, мама начинает вязать свитера на следующее Рождество. В этом году ей будет легче.

Венди впускает ее неохотно, но молчаливо, ничего не спрашивая, только кивнув на кресло, стоящее напротив нее. Джинни садится на самый край, представляя, как нелепо выглядит в своей лесной одежде, с растрепанными косами и ожерельем из зубов дельфина. Они такие мелкие, что издалека похожи на жемчуг.

— Где Питер? — Венди тянется к вязанию, но передумывает и кладет руки на колени.

— Питер мертв.

Джинни пристально смотрит на женщину, о которой ничего не знает. Ей уже давно не пятнадцать — на вид около сорока, но в каштановых волосах, волнами падающих на плечи, еще нет седины. Ореховые глаза смотрят открыто и смело — но внутри пляшут искорки печали.

И Джинни каким-то внутренним чутьем понимает: перед ней та, которую любил Питер. Любил жестоко и неумело, грубо и высокомерно, и Венди не смогла любить его в ответ. Но пыталась. Потому что сразу спросила о нем, не об острове, не о мальчишках — и отвела глаза.

— Я знала, что когда-нибудь это произойдет, — руки у Венди дрожат, но спрятать их некуда. — Чем я могу помочь?

Джинни ерзает на кресле.

— Питер попросил вас найти, намекнув, что Тень опасна для меня и мальчиков, что я должна вырваться из круга жертвоприношений. Наверное, истинно верующих сердец в мире не так уж много.

Венди внимательно изучает ее лицо и слабо улыбается.

— Ты его любишь. Точно так же, как и я. Только он не любил так, как нам бы этого хотелось.

Джинни приподнимает острые плечи. Чужая любовь неинтересна и только больно режет сердце, потому что любили не тебя.

— Долгое время я собирала информацию о том, кто такая Тень, — Венди поднимается и подходит к резному шкафу. — Конечно, мне помогали… Мистер Голд, например. Он знал так много всего о мире, а я была всего лишь девчонкой. Тень — это существо из другой реальности, своего рода паразит, но паразит разумный. Питается она отчаянием, враждой, одиночеством, жаждой лидерства, яростью — всем тем, что существует на острове. Поэтому ей важно, чтобы вождь мальчиков был полон такими чувствами, ведь вождь — образец для всех мальчишек. Он убивает — они убивают. Он мстит — они мстят. Понимаешь?

Джинни непонимающе хмурится.

— Тогда зачем Тени понадобилась я? Я ведь…

— Лучше Питера? — подсказывает Венди и печально улыбается, возвратившись в кресло. — То, что Тень выбрала тебя, означает только одно: ты можешь стать сильнее Питера, и твоя темная сторона глубже, чем у него. Питеру было нужно только новое сердце, а ты можешь пойти дальше. Захватывать другие острова, приносить Тени больше эмоций. Ты не думала об этом?

Джинни вздрагивает и обхватывает плечи руками. Однажды ночью ей приснилось, что она побеждает Волдеморта. И она до сих пор чувствует легкое покалывание в кончиках пальцев — это магия рвется наружу, но совсем другая магия, для которой не нужны палочки. Можно просто протянуть руку и представить, что ты хочешь сделать.

Но Джинни боится.

Потому что вскормленный ею Дьявол все еще живет внутри. Она чувствует его дыхание.

— Как только ты попробуешь вмешаться и сделать добро, ты уже не свернешь, и тропинка приведет тебя во тьму, из которой не выбраться. Так было с Питером. Но в твоих глазах я вижу жажду и сомнение — и поэтому ты так привлекательна для Тени. Чем раньше ты освободишь от нее остров — тем лучше для тебя самой.

— Как мне это сделать?

— Заманить Тень в часы и разбить их, — мыслями Венди где-то далеко, и ее длинные пальцы постукивают по коленям. — Только после этого ты не сможешь уже вернуться в свой мир надолго. Твоя жизнь будет зависеть от острова и наоборот.

Джинни поднимается на ноги, проходит по мягкому ковру к приоткрытому окну и оглядывается на комнату. У нее никогда не будет такого дома. Но он ей и не нужен.

— Как тебя зовут? — Венди вглядывается в ее лицо.

— Джин, — не задумываясь, отзывается Джинни.

Потому что это правда.

* * *

Джинни садится на поваленное дерево и наблюдает за новеньким мальчиком, который одиноко кидает камешки в воду. Он тощий, как недокормленный цыпленок, с темными волосами и яркими голубыми глазами. Первый раз ей придется самой поговорить с ребенком без помощи Питера, и она не знает, как начать.

— Тебе нравится здесь? — негромко спрашивает она, пиная иголки носком сапога. — Море сегодня штормит, но завтра уже можно будет купаться.

Мальчик не оборачивается, продолжая швырять камни в воду.

— Тебя зовут Джим, верно? — не сдается она, неохотно поднимаясь, и подходит к нему. — Я рада, что ты с нами. Хочешь посоревноваться? Спорим, я докину камень вон до той скалы?

Джим опускает руки и смотрит на нее исподлобья. Джинни пытается улыбнуться, но губы неуклюже складываются в кривую линию. Как заслужить его доверие?

— Я еще вырасту? — Джим закладывает руки за спину. — Я не хочу остаться таким маленьким.

— Конечно, вырастешь, — Джинни коротко кивает и поправляет косы. — Мы все растем здесь примерно до шестнадцати лет. И остаемся юными навсегда. Правда, здорово?

Джим пожимает плечами, и Джинни вспоминает, что в его возрасте наоборот хотела скорее стать взрослой, чтобы делать то, что захочется, и ни от кого не зависеть. Но ее желания остались в мире с обязанностями и лицемерной вежливостью, где ничего нельзя сказать в лицо.

— Остальным ребятам ты понравился, — говорит она вслух и убедительно кладет руку на его худое плечо. — Запомни, у нас одна большая семья, где все друг за друга горой. Пока ты не привык, можешь только наблюдать, но я буду рада, если ты будешь помогать носить хворост для костра или варить еду. Когда вырастешь, сможешь охотиться или воевать с индейцами. Правда, они нападают редко, но шанс может представиться.

Джим не улыбается, но в глазах мелькает любопытство. Он освоится, как и все остальные. И обретет настоящую семью.

— А кто здесь главный? — он озирается по сторонам и смотрит на воду вприщур. Если останется здесь еще минут десять, то увидит русалок. Они теперь не подплывают к берегу, как раньше, потому что ненавидят Джинни, но все еще играют в мяч. Мяч, подаренный когда-то Питером.

— Я, — Джинни переступает с ноги на ногу, робко улыбаясь.

Джим улыбается в ответ.

— Здорово! — он набирает полную горсть камней. — Ты ведь хорошая.

Улыбка сползает с ее загорелого лица, на котором прячутся веснушки. Она хорошая? Или все-таки превращается в Питера? Затаив дыхание и сжав ладони в кулаки, Джинни подходит к кромке воды и с колотящимся сердцем смотрит на свое отражение. Она кажется себе красивой — гораздо красивее, чем в прошлой жизни. И красный цветок орхидеи оттеняет цвет кожи и глаз, а белое ожерелье красиво лежит на зеленой тунике. И только глаза смотрят напряженно и отчаянно, словно существуют отдельно от тела, полного гармонии.

Но в них нет ярости.

Джинни тяжело выдыхает и берет Джима за руку.

— Ты правда думаешь, что я хорошая? — она садится на корточки, чтобы быть одного роста с ним.

Джим решительно кивает.

— Для нас.

Ему всего семь, а у него уже взрослый взгляд. Но такой — у всех ребят, оказавшихся здесь. Даже у самых маленьких.

— Ты ведь наша мама, да? — он смотрит на нее выжидающе. — Да?

Джинни сглатывает. Она всегда хотела остаться на острове, но с Питером. Мальчишки были друзьями — но равными, а теперь она становится не только вождем, но и матерью. Но ведь она не знает, как.

— Да, — ответ сам вырывается в теплый воздух. — Да, Джим. Пойдем, ты поможешь мне собрать хворост для костра. Сегодня вечером у нас будет настоящее пиршество. Ты ведь никогда не ел куропаток?

Шагая по прохладному песку, Джинни без сожаления вспоминает ломившиеся от блюд столы Хогвартса.

* * *

— Что ты задумала? — Тень зависает над ее головой, недовольно поблескивая глазами.

Джинни тычет прутиком в нарисованные на земле часы и пририсованный кем-то из мальчиков череп. Вокруг темно, и пламя костра отбрасывает на ее лицо зловещие танцующие тени. Ночью будет гроза. Ее приближение чувствуется в потяжелевшем воздухе и встревоженных криках ибисов.

— Я думаю: где Питер мог прятать зелье, которое я варила? — она задумчиво вертит прутик в руках. — Ведь когда-то время в часах снова закончится, и пока не поздно, нужно заменить песок зельем.

Тень гудит, и в гудении слышится настороженность:

— Зелье не заменит песок, только замедлит падения песчинок в несколько раз. Но искать новое сердце тебе все равно придется, Джин.

Джинни яростно мотает головой и поднимает взгляд на Тень:

— Я больше не собираюсь никого убивать и найду другой выход. Слетаешь со мной в пещеру? Я хочу взглянуть на часы. Может быть, я поищу информацию в большом мире.

Задумка работает, и Джинни медленно поднимается над гудящим лесом, разглядывая небо на востоке. Оно иссиня-черное и освещаемое короткими всполохами белого света. На мгновение ей кажется, что посреди белых нитей мигает синяя, но стоит моргнуть — она исчезает. Гроза далеко, но она придет. Если повезет вернуться до ливня, нужно укутать самых маленьких стащенными у магглов одеялами. Денег у Джинни больше нет, но она считает, что одеяла — это компенсация за все зло, причиненное взрослыми детям. Малая кровь, так сказать.

Они с Тенью одновременно приземляются и заходят в Пещеру. Здесь тихо, и только с потолка приглушенно падают одинокие капли воды, да шуршат крыльями летучие мыши.

Джинни подходит к часам, делая вид, что разглядывает песчинки, но сама пытается в отражении рассмотреть стоящую за спиной Тень. Что, если резко повернуться и подтолкнуть ее в часы? Наверняка они заколдованы изнутри: попадешь — не вырвешься.

— Ты все знаешь, — голос у Тени мрачный. — Венди рассказала.

От неожиданности Джинни подпрыгивает, но не оборачивается, сжимая зубы.

— Я избавлю остров и мальчишек от тебя! — говорит она зло и не отрывает взгляда от отражения, продумывая следующий шаг. — Ты просто паразит…

Тень громко смеется, и от этого смеха по спине Джинни ползут мурашки.

— Зачем? Ты будешь привязана к острову. Венди не сказала — засомневалась в чистоте твоего духа — что ты не сможешь больше покинуть остров. Если магия останется сильна — то не больше, чем на полдня. Тебе это нужно? Будет трудно искать новых мальчиков. Практически невозможно.

— Я найду способ.

— Питер тоже так говорил, и все до него — тоже. Ты такая же, как они, Джин. Потому что у тебя тоже есть чувство вины.

— Неужели? — Джинни встряхивает косами и насмешливо щурится, но тут же алебастрово бледнеет. — Перед кем?

Тень снова оглушительно смеется. В пещере темно и жутко, и сердце Джинни испуганно бьется в груди. Ответы лавиной обрушиваются в сознание, и становится трудно дышать. Лица кружатся перед глазами и громко взывают к ней, прося вернуться.

А она…

Бросила родителей.

Забыла братьев.

Предала друзей.

Джинни отчаянно мотает головой, стараясь избавиться от наваждения, но лица не исчезают. Окружают ее плотным кольцом и не дают пошевелиться. Она зажмуривается изо всех сил и шепчет:

— Я не виновата, я не виновата…

— Ты еще можешь им помочь, — Тень зависает над ней и ухмыляется. — У тебя есть магия, Джин. Победишь Темного лорда — искупишь свою вину. Только представь: Гарри не придется больше рисковать жизнью. Не поможешь — будешь сожалеть вечно, что могла помочь — и ничего не сделала. Ты намного сильнее Питера. Ты сильнее Волдеморта. Ты сама можешь управлять двумя мирами…

— Это не моя война! — выкрикивает Джинни и вытягивает вперед руку, ощущая рвущуюся силу. — И я не собираюсь вмешиваться.

Тень застывает на месте, пригвожденная к земле, и неуклюже размахивает темными конечностями.

— Откуда… столько ярости, — хрипит она, тщетно пытаясь вырваться, но Джинни только сильнее сжимает кулак, дрожа от изумления и страха проиграть. — Откуда…

А потом слышится звук удара — и Джинни смотрит в глаза самой себе. И, расслабив кулак, инстинктивно отступает на шаг. Сейчас, со стороны, она кажется себе красивой и взрослой. И при этом — дикой и необузданной, готовой на все ради цели.

— Ты сможешь убить себя? — другая Джинни, с хищным блеском глаз, наступает на нее. — В чем я виновата? Я всего лишь хочу существовать. Пусть за счет страданий других — и совсем как ты сама. Ты действительно думаешь, что не нужна родителям? Ты не видела, сколько слез пролила твоя мать, когда ты пропала. Как поседел отец. А братья? Они звали тебя, крича имя в молчащее небо. И Гарри… ты разбила его сердце. Зачем ему теперь побеждать Волдеморта?

Джинни яростно стискивает зубы, глядя на саму себя с неприкрытой ненавистью. Все так — и не так. Для нее поздно возвращаться. Она — давно не та Джинни Уизли, какой была до встречи с островом. Это Питер научил ее любить себя, это он взрастил внутри нее Дьявола, это он показал ей абсолютную свободу, ради которой она живет. Теперь ее свободе снова угрожают. Теперь ее снова заставляют жить для других, потому что так правильно.

— Не хочу! — во все горло кричит Джинни. — Это все обман! Я никому не нужна, никому! Только мальчишкам, острову — и себе! Меня никто не любит по-настоящему!

Она снова стискивает ладонь в кулак и пытается поместить Тень за стекло часов — но та сопротивляется, и на загорелом лбу выступает едкий пот. Джинни не сдается, упираясь носками сапог в песок, и буквально по сантиметру подталкивает Тень к часам. Та хрипит, брыкается и сверлит ее убийственным взглядом.

— Отправляйся ко всем дракклам! — выдыхает Джинни, последним усилием вталкивает Тень в часы и обессиленно падает на песок.

В нижней части часов стоит другая Джинни и беззвучно бьет кулаками по толстому стеклу. Черты ее лица искажены, и открытые губы кажутся огромными, а глаза напоминают фарфоровые блюдца из кабинета Амбридж.

Джинни понимает: так выглядела она сама в прошлой жизни. Спрятанная за стеклом, в вечном стремлении найти себя. Та версия Джинни не может жить, потому что все потеряла.

Она уже складывает пальцы, чтобы сжать их и уничтожить часы, но в пещере слышатся знакомые шаги.

— Я вернулся за тобой, — волосы Гарри привычно растрепаны, лицо — красное, и в зеленых глазах мольба. — Пойдем со мной, Джинни.

Она в бешенстве топает ногой. Дьявол, так искусно вскормленный Питером и ей самой, вновь поднимает голову, прося не поддаваться.

— Зачем? — Джинни на всякий случай делает шаг в сторону, внимательно разглядывая его руки. — Зачем я тебе?

— Без тебя мне не справиться, — Гарри вытягивает руки вдоль туловища. — Мне не справиться с Волдемортом, зная, что ты меня не ждешь. Зная, что ты отрезана от меня навсегда. И понимая, что в этом виноват только я. В том, что ты выбрала остров, моя вина.

Джинни раздраженно выдыхает.

— Я выбрала остров в одиннадцать лет, Гарри. Не говори ерунды и не играй в жертву. Я слишком верила в эту навязываемую всем девочками любовь и заигралась. Я хотела, чтобы ты обратил на меня внимание, я хотела, чтобы Питер обратил на меня внимание… Мечтала, что буду стоять с ним рука об руку во главе мальчишек, разделять ливень и шторм, зной и нападение индейцев, летать в другие города и никогда, никогда не скрывать правду друг от друга. Но и тебе, и ему на меня было плевать. А теперь поздно. Я не хочу тебе помогать, потому что твоя просьба эгоистична. Ты хочешь, чтобы я тебя ждала — но что я получу взамен? Твою любовь, когда ты вернешься с войны? А ты спроси меня — хочу ли я тебя ждать? Хочу ли я твоей любви?

— Я тебя люблю, — в глазах у Гарри не то непонимание, то не отчаяние.

— Только я тебя не люблю, — отвечает Джинни шепотом и оглядывается на запертую за стеклом саму себя. Да, еще не поздно освободить ее, помочь Гарри, объяснить все родителям — и вернуться. Но если поддаться этому желанию искупить несуществующую вину, если позволить себе жить на два мира — придется убивать. Вырывать сердца. Жить с Тенью.

— Оставьте меня в покое! — кричит она так громко, что летучие мыши беспокойно шуршат крыльями. — Оставьте меня в покое, пожалуйста…

— Нельзя убежать от ответственности, Джинни! — Гарри делает к ней шаг. — Тебе кажется, что никто тебя не любит, и ты сбегаешь сюда, бросая всех, мечтая о какой-то призрачной свободе. Человек не может быть свободен от всего!

— Может! — твердо отвечает она, отступая. — Я ответственна перед самой собой, понимаешь? И перед мальчишками. Перед теми, кто нуждается в моей любви больше всего: я сама и ребята. Что мне делать в твоем мире, Гарри? Ждать, пока ты победишь, играть в Гарпиях, а потом всю жизнь доказывать, что я не хочу детей и семью, и поэтому быть изгоем, ведь в глазах общества это ненормально? Зачем мне бороться всю жизнь и истязать себя, когда я могу остаться здесь и заботиться о других? Тебе не приходило в голову, что счастье не связано с любовью женщины к мужчине?

— Ты пока ничего не хочешь, но я буду рядом, я обещаю, что все будет хорошо! Я спасу тебя! — кричит Гарри. — Тебя нужно спасти, Джинни, от самой себя, от этого острова…

Он поднимает палочку, другая Джинни яростно барабанит по стеклу, и Джинни, задыхаясь, изо всех сил протягивает руку к часам.

— Остров — это я, Гарри! Только я! Уходи, я не хочу больше тебя видеть! — выкрикивает она, срывая голос, и собирает все оставшиеся силы.

На мгновение все звуки в пещере стихают, по стеклу ящерками бегут трещины, а потом оно с оглушительным звоном взрывается, засыпая осколками все вокруг. Гарри отбрасывает в стену, а Джинни, не удержавшись, падает на колени и ударяется о холодный песок.

И закрывает глаза.

Она не знает, как долго сидит так, не двигаясь, и только боль в онемевшем теле заставляет ее с трудом подняться на ноги.

В пещере — пусто.

Осколки часов исчезли, и Гарри тоже — исчез.

Только черная мантия осталась лежать у стены, засыпанная песком.

Джинни выходит из пещеры наружу, держась дрожащими руками за стены и едва поднимая отяжелевшие ноги. Нужно добраться до мальчишек — и рассказать им всю правду.

Она садится на песок у воды и с шумом выдыхает. И только потом замечает, что по лицу бегут горячие слезы.

Может быть, то, что она считала Дьяволом и тьмой внутри себя, на самом деле — свет. Его нужно просто увидеть. И принять.

Теперь — она принимает, и все сомнения, вся борьба песком утекают сквозь пальцы.

— Я! — яростно повторяет Джинни, протягивая руки к небу, свободному от облаков. — Остров — это я!

Ветер треплет ее рыжие косы.

Звезды горят так ярко, что могут ослепить.

Вода льнет к ее ногам, накатывая на берег.

И в глубине джунглей диким ревом льва ей вторит освобожденный Остров.