Крыса (джен)

Сюрреалистичный абсурд рос и пускал корни глубже, и когда Руквуд представил свою программу оздоровления нации, Ойген сперва даже не понял, плохо это или хорошо — ведь теперь все они могли не только жить, но и оставить после себя что-то этому миру. И всё же он испытывал смутное, пока ещё не оформившееся отвращение, сам не зная, к чему — то ли к самой концепции, то к тому, что теперь он сам будет вовлечён во всё это. Раздражающее тревожное ощущение, что ему теперь тоже придётся трогать незнакомых людей, общаться с ними… быть среди них — но совсем не так, как он любил это прежде.

Прошёл всего… или целый месяц с тех пор, как они захватили власть, и Ойгену теперь тяжело было смотреть на людей, что его окружали — даже тех, кого Повелитель называл Ближним кругом. Эти люди… он совсем не узнавал их. Они все были… старыми — нет, не только внешне… не столько. Если задуматься, внешне они не так сильно и изменились — но он не мог смотреть им в глаза, тем, кого знал когда-то. У них всех появилось второе дно, или, может, вторая суть, или это первая куда-то укрылась, выставив наружу вторую… он путался в них — и он не хотел разбираться.

И ещё меньше хотел, чтобы кто-нибудь разобрался в нём.

Возможно, поэтому, когда Тёмный Лорд прислал к нему в качестве целителя старого друга, Ойген, даже не подумав о том, что идёт, по сути, против прямого приказа, сказал:

— Северус, за эти годы ты наверняка стал отличным зельеваром, и я очень рад за тебя. Но в роли целителя я предпочту профессионала. Надеюсь, что ты поймёшь.

Тот понял.

Так же, как принял и понял сам Лорд, ничего не возразивший против подобного самоуправства. Он вообще многое ему позволял, и Ойген понимал, что должен был бы быть благодарен за подобную привилегию — но на деле принимал её просто как данность. Может быть, потому что попросту не выжил бы без неё?

Лорд вообще выделял его — разумеется, не как Беллатрикс, но, в каком-то смысле, не меньше. Просто иначе. Может быть, дело было в его родителях, которые в каком-то смысле умерли за его идею? А может быть, в том, что Ойген был младшим из всех, кто тринадцать лет дожидался в тюрьме своего повелителя? И всё же Лорд вознаградил всех, дав им то, что они могли удержать и хотели. Он вознаградил каждого тем, чего так жаждал когда-то сам — властью.

И это ощущение… опьяняло. Иных, как с некоторой иронией думал Ойген, как-то слишком фатально — к несчастью, впрочем, не только для них самих, а для всей Волшебной Британии.

Остальные же находили утешение в свалившейся на них пиршественных объедках, самым лакомым из которых была Программа. Многие жаждали оказаться под серыми сводами бункера чтобы снова и снова выполнить возложенный на них «долг»

Все — кроме него.

Не то чтобы Ойген прилагал к этому какие-то особенные усилия — но он всё ещё чувствовал себя очень плохо, и от малейшего сквозняка опять начинал тяжело и порой даже кроваво кашлять. Вероятно, поэтому этот похожий на клубок металлических змей БАМС с удивительным постоянством выдавал Ойгену коэффициенты хорошо если выше трёх.

Впрочем, его это устраивало.

А вот Руквуда, относившегося к этому с какой-то болезненной, выпивающей из него силы ответственностью — точно нет. После четвёртой попытки и сочувственных взглядов дежурившего в тот день молодого невыразимца, Ойген отправился на обследования не в Мунго и даже не в лаборатории бункера, а в недра Отдела Тайн. Впрочем, оно оказалось на удивление скучным, а вердикт был вполне предсказуем: сперва полностью вылечиться, и только потом уже размножаться. Нет, конечно же, сформулировано это было иначе, но суть была именно такова.

Что ж. Ойгена это устраивало.

Размножаться на манер породистых книззлов он мог пока подождать.

— Ты получишь всё, чего ты заслуживаешь, — видимо, в качестве утешения пообещал ему Лорд. — И это, — он сделал странный жест, — в том числе. Твоя кровь драгоценна, и потомков твоих будет много.

— Жизнь длинна, мой Лорд, — ответил Ойген тогда.

— Ты должен беречь себя, — Тёмный Лорд вздохнул почти что по-человечески, и Ойген ощутил удивление, которое, впрочем, тут же и погасил. Он виртуозно научился в Азкабане гасить их, свои эмоции — любые, от надежды и до отчаяния. Наверное, поэтому он и выжил — и даже сохранил свой рассудок… по крайней мере, ему так казалось большую часть времени, что он осознавал сам себя.

— Да, мой Лорд, — привычно ответил он.

— Ты нужен мне, — заявил Лорд и, подойдя к нему почти что вплотную, вгляделся своими красными глазами в его глаза. Не просто так, разумеется, но Ойген и не думал от него закрываться — скрывать ему было нечего. Если Повелитель желает вспомнить, почувствовать, как выглядит Азкабан изнутри, кто он такой, чтобы ему мешать?

Потому что Азкабан он ощущал постоянно. Всегда. Порой ему даже казалось, что краем глаза он видит вместо здешних стен те, другие — но он даже не вздрагивал. Азкабан всё равно был всегда рядом с ним… с ними всеми, и его вид Ойгена теперь, скорей, успокаивал.

— Чем я могу служить вам, мой Лорд? — спросил он — и вдруг закашлялся, едва успев отвернуться. — Простите, мой Лорд, — попросил он, стирая с губ белым платком ярко-алую кровь.

— Сядь, — велел Лорд, и Ойген, оглядевшись, и не найдя рядом ничего, кроме кресла, молча опустился туда, отстранённо подумав, что за эту честь — сидеть, когда Лорд стоит — многие бы продали душу. Если б знали, конечно, кому и как.

Он — знал. Но делиться этим знанием не собирался. Ни с кем.

Лорд, тем временем, неторопливо прошёлся по гостиной. По его странному капризу они все теперь жили в Малфой-мэноре — не весь Ближний круг, конечно, который теперь изрядно разросся, но те, кого Лорд желал всегда иметь под рукой. Ойгена он желал — и тот занимал одну из спален на втором этаже.

— В чём, — спросил Тёмный Лорд, останавливаясь прямо перед Мальсибером, и тому пришлось задрать голову, чтобы смотреть ему в лицо — потому что встать Лорд ему не позволил, — заключается мудрость руководителя, лидера, если угодно?

— В чём, мой Лорд? — Ойген даже не пытался гадать, но Повелитель этого и не ждал. От слабости у Ойгена кружилась тогда голова, и по этой причине его немного мутило, и когда он вдруг ощутил под пальцами что-то живое, он машинально погладил его, и лишь когда почувствовал, как оно скользит по его ноге, понял, что это Нагини. Смотреть на неё он не мог — его взгляд был прикован к глазам Повелителя — и Ойген просто позволил ей обвиться вокруг его ног и устроить голову на коленях, почти машинально продолжая поглаживать её треугольную морду — на ощупь её кожа была похожа на кожу их общего господина, и Ойгена это парадоксальным образом успокоило.

— В том, чтобы правильно использовать имеющиеся в руках ресурсы, — сообщил ему Лорд. — А ты — ценный ресурс, — кажется, пошутил он — во всяком случае, губы его растянулись в улыбке, и Ойген ответил тем же. Тёмный Лорд вдруг наклонился к нему и, коснувшись кончиком ногтя его щеки, проговорил негромко: — Мне нужен архитектор доверия, Ойген. И архитектор предательства. И им станешь ты.