Игра Хеймитча: спонсоры (джен)

* * *

Время действия: 50-е Голодные игры.

Во время моей коронации, проходившей в президентском дворце, у меня жутко болела голова, и ни о чём другом я думать не мог. Кажется, президент это заметил. Как только он надел на мою голову золотую корону, то поманил меня рукой и негромко проговорил:

— Мистер Эбернети, идите за мной.

Но отчётливее всего мне запомнился другой момент.

Когда я и президент Сноу вышли из аудиенц-зала, некий капитолиец попытался подойти к президенту. Кориолан это заметил, и его лицо окаменело. Он сделал небрежный жест рукой и капитолиец — явно важная шишка — замер на месте. Он просто не верил своим глазам. Позже мне рассказали, что мы встретились с самим Регулом Бренданом, министром транспорта. Президент впервые попросту запретил ему подойти к себе.

Сноу привёл меня к своему личному врачу, мистеру Скавру Треммеру. Так я и познакомился с этим замечательным человеком. Он расспросил меня о том, как я себя чувствую, покачал головой, сделав вывод, что медики в Центре реабилитации назначили мне не совсем подходящий курс лечения, и поставил мне укол BNG — сильнейшего, баснословно дорогого анальгетика. И моя несчастная голова тут же прошла! Я был на седьмом небе от счастья. Доктор Треммер дождался, пока я почувствую прилив сил, а затем лично отвёл меня в кабинет президента.

Сноу вежливо указал мне на стул, а сам продолжал что-то писать. Стол, за которым он сидел, был необычным — мраморным, огромных размеров. Президент улыбнулся — тогда я ещё подумал, какие тонкие у Сноу губы. Честно признаюсь, от одной этой улыбки у меня всё внутри похолодело.

— Я надеюсь, молодой человек, что вы не доставите мне хлопот.

В этом момент я онемел, страх сковал моё тело. Много воды утекло с тех пор, и я узнал, что это — любимейший приём Сноу: в начале разговора лишить воли и полностью подчинить.

Президент заметил моё состояние и рассмеялся:

— Расслабьтесь, мистер Эбернети. Сегодня день вашего триумфа, мне захотелось лично вас поздравить, тет-а-тет.

Я решил прислушаться к совету Сноу и шумно выдохнул. Мне стало легче, отпустило.

— Вы ведь имеете капитолийские корни, мистер Эбернети? — тем временем продолжал президент. — Я нисколько не удивился, когда узнал, чей вы сын. Мне давно известно, кто основал и на протяжении семнадцати лет был директором шахты номер два. Асканий Эбернети! Я тщательно проверил, не было ли какого-либо нарушения на Жатве Двенадцатого Дистрикта. Асканий Эбернети — очень видная фигура, а трибутом становится его старший сын. А ведь у вас, мистер Эбернети, нет братьев? Таким образом, единственный сын и наследник сначала попадает на арену, а через двенадцать дней становится Победителем. Закономерная Победа, молодой человек, и, что особенно важно, чистая победа. Этот трюк с силовым полем — это так по-нашему, по-капитолийски. Триумф ума и воли. Вы согласны?

— Совершенно согласен, сэр, — почти искренне ответил я.

— Ваша семья уже обустраивается в деревне Победителей, — приторным голосом продолжил Сноу.

Я почувствовал сильнейший дискомфорт и откинулся на спинку стула. Есть здесь какой-то подвох, он явно неспроста меня принял.

— Вам придётся немного задержаться в Капитолии, — мягким, но не терпящим возражений тоном заявил президент, — недели три. И домой вы возвратитесь не по железной дороге, а по воздуху, на планолёте.

Тогда я ещё не знал о беспорядках в Шестом дистрикте и о подрыве железнодорожных путей в Дистрикте Десять. Целая серия диверсий, устроенных повстанцами из Тринадцатого Дистрикта, — вот, что на самом деле задержало меня в Капитолии. Так я впервые получил шанс познакомиться с Городом поближе.

— Вы свободны, юноша. Идите отдыхайте, — беззлобно сказал мне Сноу, и я вышел вон.

* * *

Утро следующего дня. Тренировочный центр. Пентхаус Двенадцатого Дистрикта

— Подъём, хватит спать. Ненавижу тех, кто опаздывает на завтрак. Завтрак — это святое! — выдёргивает меня из сонного плена скрипучий бас.

— Мистер Хэмиш, доброе утро.

— Доброе, доброе. Вставай, тебе говорят. Омлет с виноградом дожидается тебя, соня! Марш в умывальник. Чтобы через минуту ты сидел за столом.

_____

Холли Хэмиш — первый в истории Двенадцатого Дистрикта Победитель Голодных игр. Высокий, под два метра, мужчина, худой и жилистый. Его длинные тёмные волосы собраны в косичку, в одном ухе золотая серьга. Одет он в жёлтую рубашку и синие штаны, уже с утра пораньше на нём надет галстук-бабочка и чёрная с белым жилетка. Вид безупречный — Мистер Холли Хэмиш знает себе цену!

Впервые я увидел мистера Хэмиша, когда мне было три или четыре года. Он часто захаживал к нам по делам своего бизнеса: как человек зажиточный, он выкупил у мэрии подряды по ведению разного рода работ в Шлаке — ремонт дорог или прокладка канализации. Мистер Хэмиш везде находил способ заработать: на питании ли шахтёров перед сменой (отец запретил спускаться в забой натощак, после того как один бедолага-шахтёр свалился в обморок из-за пропущенного завтрака — настолько торопился на работу), на закупке лекарств для амбулатории или на кредитовании под низкий процент.

К последнему, правда, мой отец относился с подозрением: перспективы шахтёров, погрязших в долгах, уж слишком напоминали ему Капитолий — небогатые капитолийцы в корне отличаются от зажиточных жителей дистриктов. Торговцы в нашем дистрикте обязательно имеют определённые накопления «на чёрный день», а долги — всегда признак неудачливости их бизнеса и скорейшего разорения. Кроме того, в Двенадцатом нет ни одного банка, хотя и промышляют несколько ростовщиков, даже в посёлке Угольный (1). Мой отец учил меня никогда и ни за что не иметь с подобными личностями никаких дел. «Это позорно, это обесчестит нашу фамилию!» — строго наказывал он мне. А вот для капитолийцев жить в долг — норма. Вспомнить хотя бы Летицию, которая, три дня назад получив распорядительское жалование, тут же начала возвращать долги — так к нам в пентхаус целая очередь выстроилась, и у меня создалось впечатление, что ¾ солидного жалования у неё ушло на старые долги.

Но я отвлёкся. Ещё во времена, когда я был младенцем, отец учредил «кассы взаимопомощи», но так как он намеренно запретил брать более полпроцента сверху, они оказались убыточными. Предприимчивый Холли Хэмиш предложил отцу «вложиться в кассы», пообещав, что весь полученный доход пойдёт в его личный менторский фонд — на подарки трибутам. Отец нехотя, но согласился.

Характером Хэмиш обладал скверным, дружить не умел, хотя «коммерческий дар», чему я с детства был свидетелем, у него наличествовал. Он происходил из «шлаковских» (2) и принципиально не имел дел с торговцами. Между ними и жителями угольного посёлка всегда, сколько себя помню, шла дурацкая молчаливая вражда.

Холли Хэмиш всегда безупречно, с шиком одет, но, как и все жители Двенадцатого, избегает слишком ярких цветов. На моей родине это считается признаком дурного вкуса. Мой отец называет такой стиль «плебейским», но, к моему большому сожалению, я не знаю, что значит это слово.

В Капитолии всё иначе, чем дома, но одно дело, когда видишь это по телевизору, а совсем другое — собственными глазами. Зато теперь мне выпал невероятный шанс изучить капитолийцев. Такая возможность даётся только раз в жизни.

Итак, что я знаю о Капитолии? Здесь всё яркое, блестящее, безумно дорогое. Но почему капитолийцы абсолютно не похожи на жителей дистриктов? Я желаю раскрыть эту тайну.

_____

Я умываюсь, одеваюсь и выхожу в столовую. Оказывается, у нас гости: за столом сидит миротворец, парень лет двадцати.

— Знакомься, это твой телохранитель, на случай очередной встречи с мегерой, — сообщает мне Холли.

— Хеймитч.

— Зенон, рядовой первого класса.

Голубые глаза, взгляд с холодцой, но без высокомерия, высокий — рядом с ним я чувствую себя коротышкой.

— Я получил приказ охранять вас.

— Давай на ты, — неосторожно предлагаю я, и он неожиданно быстро соглашается:

— Давай. Только при посторонних называй меня рядовым. Так принято.

Холли окинул меня взглядом и решил прервать наше знакомство:

— Иди и переоденься в самое лучшее, что найдёшь, — бросил он мне.

— Я куда-то иду?

— Куда-то? Парень, тебя второй день подряд вызывает на личную беседу президент. Хочешь, дам совет?

— Да, — произнёс я, не до конца понимая, сильно ли изумлён или меня сковывает жуткий страх.

— Не говори ничего. Вообще. Просто слушай. Целее будешь. Отвечай, если тебя спросят. Ладно, пошли в гардеробную. Я сам выберу тебе костюм, а то отпустил тебя одного на коронацию и вот, пожалуйста…

Я обрядился в новый костюм, специально приобретённый для меня мистером Хэмишем. Светло-синий с чёрным, да и еще и туфли из жёлтой кожи, которые тогда носили только в Городе. Свыше шести тысяч в магазине модной одежды «Симплимиссус». Он заплатил за него собственными деньгами. При его-то прижимистости!

К моему удивлению, мы втроём (я, ментор и миротворец) пошли во дворец пешком. Весь путь по Городскому кругу занял не более пяти минут. Я очень удивился тому, что в одиннадцать часов народа на улице почти не было. Нет, конечно, незамеченными мы не остались. Пара молоденьких девиц, пьяные и веселившиеся всю ночь напролёт, завидев нас, завопили:

— Ментор Двенадцатого! Куда идёшь? — кричит одна девушка.

— Победитель, смотри, это же Победитель этого года! — старается перекричать её более трезвая подружка.

— Красавчик, как тебя зовут? — первая девчонка и не думает отдавать меня второй, она хочет что-то мне бросить, но миротворец предостерегающе машет ей рукой.

— Хеймитч! Хеймитч Эбернети! — из-за спины первой девчонки показалось веснушчатое лицо.

Рыжей девчонке не больше тринадцати, у неё глаза цвета неба Двенадцатого — светло-синие. И она оказывается самой дерзкой:

— Привет, Победитель! А автограф можно?

И тут даже Зенон смягчается. Он сам подходит к ней, берет из её рук листок бумаги, чтобы я мог расписаться. Через мгновение девчонка исчезает, две другие обалдело смотрят нам вслед, мы же торопливо движемся дальше — президент не будет нас ждать ни одной лишней секунды!

Они знают моё имя! И я начинаю чувствовать себя счастливчиком и избранником судьбы. Вот же глупец, честное слово…

Но как только мы подошли к решётке президентской резиденции, редкие крики в нашу честь моментально смолкли.

— А почему так мало народу, ведь утро давно наступило? — поинтересовался я у ментора.

— Утро в Капитолии равняется полудню. Три часа разницы. Раньше одиннадцати никто здесь в принципе не встаёт.

Миновав пост стражников в кожаных регланах, лужайку перед дворцом, мы прошли мимо статуй рядом с лестницей и достигли того самого места, где вчера Бьюти пыталась меня убить. Да, именно убить. Сначала я не был уверен в этом факте, но, пораскинув мозгами, утвердился в этом мнении.

Ночью я внезапно проснулся и так и не смог снова заснуть. Лёжа в постели, я думал и мрачно вспоминал события, случившиеся со мной за последние недели. В памяти всплыло имя, которое выкрикнула Бьюти Джаэлз, я уже слышал его однажды. Так назвалась на первой тренировке, когда знакомилась с профи, трибут Первого дистрикта, блондинка.

— Меня зовут Сторми, и моё оружие — меч.

Позже выяснилось, что она лукавила: её главным оружием был не меч, а боевой топор. И именно с ней я сошёлся в финале.

Мы с ней не сталкивались до последнего, четырнадцатого дня, ни разу. На третий день я бился с бандой из трёх профи. На вторые сутки вулкан взлетел на воздух, а на следующий день, набрав во время дождя воды, я напился и отправился на юг в поисках какой-нибудь еды. Я не ел больше суток. И на меня наткнулись рыскающие в поисках живых трибутов профи. Мерзавцы! В тот день на троих убийц в Панеме стало меньше. Но если бы не Мейсили, одолеть последнего, третьего, я бы не сумел.

В напавшей на меня группе не оказалось девчонок. А ведь карьеристок на арене было шестеро! Тёмненькую девчонку с короткой стрижкой из Первого дистрикта смертельно ранил у Рога парень из Десятого — я это видел своими глазами. Именно эта самая девчонка убила Коди, перерезав ему горло. Кажется, две или три карьеристки погибли у вулкана. Три из шести. Сторми. Не хватает ещё двух. Нет, не помню ничего о том, как они умерли. Сам ничего не видел, а фильм, который показывали на интервью Победителя, смотрел в полглаза.

Кажется, эта самая Сторми была одиночкой с самого начала. Она отделилась от своих в первый же день. И всё это время выживала одна. Никогда о таком не слышал! Первые пять сезонов по ТВ не показывают вовсе, но следующие сорок пять крутят постоянно: в разных шоу, «развлекалках», программе «В гостях у Победителя», светской хронике и в новостях. Постоянно мельтешат отрывки, нарезки разных игр. Но не припомню, чтобы хоть кто-то из профи за всё время действовал на арене в одиночку, а чтобы он в итоге ещё и победил — такого не было точно. Я железно уверен в этом.

Внезапно мне в голову приходит мысль о том, что всё это неспроста. Она заранее знала, что сможет выжить в одиночку, и никто ей не нужен. Поэтому и ушла от своих.

Угольный черныш меня побери! Одиночка. Да она же специально готовилась, чтобы овладеть такой сложной стратегией, на это требуются годы подготовки! Убийца-одиночка. Она умела то, на что большинство карьеристов в принципе не способны — добывать себе пропитание своими руками. А на этой проклятой арене, где всё вокруг пропитано ядом, она не ошиблась ни разу! Умница, как я раньше не догадался, с кем столкнулся у края арены.

Но мне слабо верится в то, что она справилась сама, скорее всего, её ментор всё время помогала ей, следила за ней. Круглые сутки напролёт. Иначе Сторми загнулась бы.

Вот и ответ: я же перешёл дорогу не этой девке, а её ментору! Да она же, вполне вероятно, жизнь положила на то, чтобы эта чокнутая Сторми победила. А я сумел её перехитрить, хотя мне попросту повезло. И Бьюти, менторша этой чокнутой с топором, будет мстить. Меня пробил холодный пот: я понял, что это только начало.

* * *

Я не заметил, как нас с Холли привели на второй этаж. Я снова оказался в кабинете Сноу, но сегодня мы разговаривали при двух свидетелях. Слева от меня сидел Холли Хэмиш, а прямо напротив — незнакомая мне женщина.

— Заходите и садитесь, господа! — пригласил нас с Хэмишем президент Сноу. Его лицо было непроницаемым, но злой блеск в серых глазах запал мне в память.

— Здравствуйте, госпожа Хендриксен, — с почтением в голосе здоровается с женщиной Холли Хэмиш, и она с грациозной сдержанностью кивает ему.

— Дамы и господа, — холодно и высокомерно обратился к трём присутствующим президент Сноу, — я пригласил вас, чтобы лично оповестить о том, что сегодня будет объявлено правительственное постановление о наказании мисс Бьюти Джуэлз.

Он замолчал, ожидая увидеть нашу реакцию на его слова. Я, как главный виновник и самый молодой Победитель, не просто молчал, но и вовсе застыл. Холли побледнел, но тоже предпочёл не говорить ни слова. А вот незнакомая женщина переменилась в лице: маска отчуждённости исчезла, она сдвинула брови, поджала губы, после чего прозвучал её резкий низкий грудной, замечательно поставленный, голос:

— Господин президент, как только мне стало известно, что на Победителя текущего года совершено нападение и что нападавшая также является Победительницей игр, через мэра Второго, мистера Уиллоу, я испросила аудиенцию у вас.

Второй Дистрикт! Не понимаю, ей-то какое дело? Мои неприятности интересны посторонним? Хотя, признаться, от помощи и поддержки я бы сейчас отказываться не стал.

— Мисс Хендриксен! Когда мэр вашего дистрикта и ректор Академии попросили меня принять вас, мне пришла на ум давняя, забытая ныне история и…

Сноу замолчал. Его глаза неотрывно смотрели на неё. Я поблагодарил подземных помощников, что он сейчас смотрит не на меня.

— Если мне не изменяет память, — продолжил президент, — мисс Калипсо Домреми и именно вы, миледи, сыграли тогда значительную роль. Впрочем, сначала я представлю вам мистера Хеймитча Эбернети, именно он — главное действующее лицо.

Женщина повернула своё красивое лицо ко мне, я успел встать и приготовился почтительно поприветствовать её, но нас прервали. В кабинет президента без предупреждения вторгся некий замечательнейший во многих отношениях субъект. Сноу нисколько не удивился, не выразил ни малейшего неудовольствия, отнёсся к неожиданному появлению этого господина очень спокойно, но его спокойствие было ледяным:

— Публий Валерий (3), я рад тебя видеть.

— Доброе утро, Луций Сициний (4). Здравствуй, Ниоба. Я приветствую вас, мистер Хемиш! Хеймитч Эбернети, если не ошибаюсь? — поочерёдно обратился пожилой капитолиец ко всем собравшимся.

— Доброе утро, — сдержанно поздоровалась госпожа Ниоба Хендриксен, Победительница 26-х Голодных игр, которую я смог вспомнить только сейчас.

По ТВ её можно увидеть нечасто, только как старшего тренера в Академии. И, похоже, такое неприветливое и без намёка на улыбку выражение лица у неё всегда. Суровая женщина. Почему-то мне вспомнилась миссис Магда Куртц, жена старшего ревизора Дистрикта Двенадцать, — она тоже никогда не улыбается.

— Мистер Эбернети! Будем знакомы, я — Ниоба Хендриксон. Постараюсь оказать вам услугу: сохранить жизнь и здоровье, думаю, это в моих силах. Вы знакомы с Брутом Саммерсом, Победителем позапрошлого года. Он — мой ученик, — обращается она ко мне.

Её взгляд пристальный, жёсткий, проникающий внутрь. Уроженка Дистрикта Два и должна иметь именно такой взгляд, но я не улавливаю в её голубых глазах высокомерия. И никакой агрессивности. Это меня смутило и озадачило. Глаза профи всегда полны высокомерия, злости и вызова. «Ты — ничто по сравнению со мной. Пыль у моих ног!». Но её взгляд был прямым и откровенным, человеческим, живым…

— Нет, мэм.

Я был смущён, столкнувшись с тем, чего не совсем понимал — раньше мне казалось, что Первый и Второй Дистрикты — места, где обитают нелюди. К такому выводу я пришёл случайно, год или два назад, дома, когда с вниманием смотрел десятки игр разных сезонов. Мне казалось, что дети из этих дистриктов — машины-убийцы. Кличка мне очень понравилась, хотя я не рисковал называть их так при посторонних.

— Я вас познакомлю. Это должно помочь, — не терпящим возражений тоном, произнесла она.

— Да, мэм, вы правы, я отдам распоряжения насчёт пропуска, — прервал её Сноу. — Дамы и господа! Мистеру Холли Хэмишу я официально поручаю обеспечить безопасность молодого Победителя. Не волнуйтесь, мистер Хэмиш, повода для вашего беспокойства нет: глава распорядителей, мистер Карелл, в течение часа получит соответствующее распоряжение. И он незамедлительно согласует всё, что будет необходимо с министром внутренних дел Панема. Вас, господин Хаммерсли, я наделяю полномочиями куратора, вы проконтролируете…

Интересный поворот!

— …госпожа Хендриксон, вы писали мне, что существует некий кодекс поединков Победителей, но я никогда не слышал ни о чём подобном, — продолжил говорить президент Сноу. Голос его неожиданно стал ледяным и, я бы сказал, враждебным. Я почувствовал, как похолодели мои ладони, внезапно мне стало очень зябко и неуютно.

— Неофициально существует. Текст составили я и Калипсо (5), а президент Лэнгли (6) прочитал его, внёс свои поправки и затем утвердил, — подала голос женщина-ментор Второго.

— Официально утвердил? — прозвучал холодный вопрос президента Сноу.

— Неофициально. Такие прецеденты тогда были в ходу. Протокол номер восемь, — произнёс Публий-Валерий Хаммерсли. Его голос был обманчиво спокоен.

— Ладно, я изучу данный кодекс, и он будет либо подписан официально, либо отвергнут. Сегодня, — отрешённым голосом, откликнулся президент Сноу. Он не скрывал, что крайне недоволен.

Меня заинтересовало, что же разозлило президента Сноу. Пока старшие разговаривали, я помалкивал, имея прекрасную возможность наблюдать за ними и думать. Лицо президента порозовело, он поджал губы. Повисла неловкая пауза. К моему счастью, президент смотрел не в мою сторону, он точно и вовсе про меня забыл.

И всё-таки, что взбесило президента? Очевидно, дело заключается в том, что он не подозревал о существовании этого кодекса. Неосведомлённость, как любит говорить мой отец. Значит ли это, что Сноу никому и ни малейшим образом не позволяет выставлять себя неосведомлённым? «Президент знает обо всём»? Звучит вполне разумно, буду иметь это в виду.

Сноу молчал. Про меня и говорить нечего, Холли не отошёл от «поручения» — сберечь для Панема мою буйную голову. Вот только шансов против Бьюти Джуэлз у него никаких, если дело пойдёт так и дальше — она меня прикончит!

Совершенно неожиданно в атаку ринулась госпожа Ниоба Хендриксон:

— Господин президент! — начала она свой спич громким и уверенным голосом. — Я отвечаю за каждую написанную мной букву. Я начала писать кодекс дома, в деревне Победителей, но вскоре поняла, что это никуда не годится. И тогда я пришла в отчаяние, ведь я никогда не бывала в других дистриктах, ничего не знала о жизни в них. Ромул (7) пытался мне помочь, но ничего путного у нас не выходило. Тогда он позвонил Гермесу (8), и он помог нам исправить статьи об отказах. Именно Стромер назвал имя Калипсо. Но вначале она категорически отказалась помогать нам.

Внезапно господин Хаммерсли негромко рассмеялся, тем самым разрядив грозовую обстановку. Президент, повернувшись в его сторону, произнёс:

— Югурта, ты что-то хотел добавить? Говори.

— Моему удивлению нет границ. Калипсо не здоровалась с Ромулом и Тезеем (9) пятнадцать лет. Даже не представляю, как Гермес ее уломал.

— Не надо было перебивать мисс Хендриксон. Её рассказ имеет государственное значение, особенно сегодня. Это неподобающее поведение, сенатор, — сделал Югурте выговор по-прежнему очень рассерженный президент Сноу.

— Но, Луций-Сициний…

На этот раз президент просто заткнул ему рот, но сделал это с показной, нарочитой, как говорит мой папа, вежливостью:

— И не называй меня преноменом. Только когноменом, ведь это официальная аудиенция.

На месте господина Хаммерсли любой другой человек замер бы от страха — президент Панема вправе приказать казнить любого человека. Но этот господин сохранил самообладание и полнейшую выдержку. Он не страшился Сноу. Мне пришла в голову мысль, что он — человек, значение и влияние которого сравнимо с безграничной властью президента.

— Приношу мои искренние извинения, Кориолан, впредь при посторонних я буду называть тебя когноменом, — без малейших эмоций на крупном круглом лице ответил президенту господин Хаммерсли.

— Твои извинения приняты, Югурта. Госпожа Хендриксон, пожалуйста, продолжайте. Вы остановились, назвав имя госпожи Калипсо…

Изрядно побледневшая Победительница-ментор продолжила свою речь. Держалась она в тех крайне опасных обстоятельствах с достоинством, присущим очень храбрым людям:

— Моих заслуг в том, что она согласилась помочь, нет никаких. Мою идею о трёх попытках вызова соперника на поединок она посчитала сомнительной, и так и не одобрила её, даже когда президент Лэнгли дал своё согласие. Благодаря ей работа сдвинулась в мёртвой точки. Калипсо знала об обычаях жителей отдалённых дистриктов лучше всех нас, она составила опросный лист для всех Победителей, начиная с Первых игр…

— Первых игр? — раздался вопрос президента.

Мне показалось, что перебивать её он не хотел, это случилось непроизвольно, и Сноу был данным фактом очень смущён и сбит с хода мысли.

— Да, точно так, сэр. Я лично Победительницу не знала, но она написала отзыв, который я прочитала. Мне запомнилось, что у неё был очень красивый ровный почерк, — спокойно ответила Ниоба.

— Победительницу? — голос мистера Хаммерсли звучал как голос человека, который услышал нечто новое и совершенно неизвестное для себя.

Президент молчал. Он будто вспомнил нечто очень важное и сидел, опустив глаза, с задумчивым и сосредоточенным видом.

— Да, вы что, разве не знали об этом? В первых Голодных играх победила девушка, как, в общем-то, и во вторых. Марселла Бингхэм из Восьмого. А вот дистрикт Победительницы первых игр я не знаю, — ответила ему Ниоба.

— И я этого не знаю, — уверенно произнёс Югурта Хаммерсли.

Итак, сегодня я узнал, что капитолийцы носят сложные, длинные имена. Президент Сноу зовётся Луцием-Сицинием-Кориоланом. Но в официальных сообщениях его всегда называют Кориоланом Сноу. А этим длинным полным именем не именуют никогда. Никогда! Но почему он сделал Хаммерсли выговор? В чём смысл большого имени капитолийца? Нужно будет подробнее узнать об этом.

Далее мне пришлось сильно удивиться. В тишине президентского кабинета прозвучал голос Холли Хэмиша:

— Она была из наших. На первых играх победил наш с Хеймитчем дистрикт. Первой была Анна, я стал вторым. Третьим победил Эбернети.

— Да, господа, на Первых Голодных играх победил дистрикт номер Двенадцать, — раздался голос президента Сноу.

На президенте совсем лица не было. Ещё несколько минут назад полный холодного гнева и тщательно скрываемого недовольства, сейчас он заметно смягчился и казался крайне задумчивым.

Атмосфера в комнате царила напряжённая, но Ниоба Хендриксен, бледная, — вероятно, от страха, — всё же решила завершить свою речь.

Примечание к части

(1) и (2) — официально, по бумагам, посёлок шахтёров Дистрикта 12 именуется «Угольный», а неофициальное, ругательное и уничижительное, известно нам от Китнисс Эвердин — Шлак.

(3) и (4) — Дело в том, что вошедший в кабинет президента господин — не просто вождь партии «синих», он старинный, ещё со студенческих времён, близкий его приятель. И называет он президента по-домашнему. А почему «Сицинием», а не «Кориоланом» будет рассказано ниже.

(5) — Калипсо Домреми, Победительница 14-х Голодных игр, спустя пять лет, она вместе с Победительницей 11-х Голодных игр Мэгз (Меган Флэннаган) основала академию для подготовки профессиональных трибутов Голодных игр.

(6) — Второй президент после «Тёмных дней» и учреждения Голодных игр, Децим Фламиний Кальв Лэнгли, правил в период между 22 и 28 Голодными играми.

(7) — Ромул Фергюсон, Победитель 13-х Голодных игр, практически сразу после своей победы он основал академию самообороны Дистрикта Два. Первый ректор.

(8) — Гермес Стромер, Победитель 12-х Голодных игр от Дистрикта Один. В те же времена, что и Ромул он добился основания в родном дистрикте Академии для подготовки добровольцев Голодных игр, первый ректор, много лет спустя основанной им академии было присвоено его имя.

(9) — Тезей Черникофф, Победитель 32-х Голодных игр от Второго, ученик и питомец Весты Керр, Победительницы 5-х Голодных игр.