Легенда о красных ягодах (гет)

Благодаря указаниям Мэри, мы легко нашли нужную нам улицу, и проехав по ней до самого конца, уперлись в ограду с табличкой Бертон-стрит, 24.

Переглянувшись, мы вышли из машины. Нашему взору предстали тяжелые кованые ворота с замысловатым узором и невысокая ограда, сложенная из темно-серого камня, местами густо увитая плющом. Над воротами полукругом висела металлическая табличка, на которой готическими буквами было выгравировано: «Поместье Рэдберри».

Я медленно приблизился к воротам и, положив руки на холодные прутья, заглянул внутрь. Позади меня Чарли чиркнул зажигалкой, закуривая сигарету, и в окружающей нас тишине этот щелчок прозвучал оглушающе громко.

Передо мной, за воротами, начиналась широкая гравийная дорожка, уходящая вглубь сада, по обе стороны которой росли деревья, а вдалеке виднелся большой трехэтажный дом, с тускло блестящей крышей и небольшой башенкой, возвышавшейся над ним. Я будто оказался на свадебной фотографии родителей — настолько точно увиденная мной картина совпадала с той, что годами стояла у мамы в буфете.

Вокруг было мрачно, тускло, и очень тихо.

— Ключи у тебя? — негромко спросил Чарли, и мне показалось, что втайне он надеется, что я забыл их дома. Или вовсе потерял.

Сглотнув, я кивнул и вытащил из кармана связку ключей. Повозившись с минуту, одним из них отпер тяжелый висячий замок на воротах и аккуратно толкнул одну створку вперед. Вопреки ожиданиям, открылась она беззвучно, без какого-либо душераздирающего скрипа.

Мы ступили внутрь и медленно пошли по дорожке к дому. Она привела нас к круглому фонтану, находившемуся прямо перед вдохом в поместье. Высокие деревья с густыми кронами, едва тронутыми осенней желтизной, остались позади, и мы наконец-то смогли полностью разглядеть особняк.

Он был красив — это первое, что приходило в голову. Очень красив, и очень мрачен. Стены были облицованы темно-серым камнем, парадная лестница выложена мрамором на несколько оттенков светлее. Оконные рамы были деревянными, а не пластиковыми, как это стало модно в больших городах в последнее десятилетие.

Дом был большим, трехэтажным, верхний этаж являлся мансардой и имел скошенную крышу. Узкая, как карандаш, башенка возвышалась над ним, крыша ее отражала клубившиеся в небе серые тучи.

Меня удивило, что поместье не выглядело заброшенным, несмотря на то, что пустовало последние полгода. Как сказал адвокат Кофман, Эллиот Блумфилд жил здесь один, его супруга умерла несколько лет назад, а дети давно выросли, завели свои семьи и уехали жить в другие города. Впрочем, Эллиот ни в чем не нуждался — он был вполне способен оплачивать услуги экономки, горничной, кухарки и каких-то еще работников. После его смерти все они получили расчет и отправились восвояси, а дом был опечатан адвокатом Кофманом и дожидался своих законных владельцев.

Но несмотря на то, что последние полгода некому было ухаживать за домом, он выглядел так, будто хозяева ненадолго уехали в гости, и вот-вот вернутся обратно. Лишь высохший пустой фонтан, да слегка заросший сорняками сад по левую руку от поместья, свидетельствовали об истинном положении дел.

— В таких домах обычно привидения обитают, — негромко произнес Чарли. Он, как и я, последние несколько минут молча рассматривал особняк.

— Прекрати нести чушь! — фыркнул я. Я был зол на него — да и на себя, чего уж греха таить, за то, что мы относимся к этому дому как к чему-то сверхъестественному, жуткому, страшному. Это обычное строение, здание, стены-пол-потолок-крыша, в нем нет ничего странного и пугающего! Сказав себе так, я уверенно произнес:

— Пойдем. Посмотрим, что там внутри.

Чарли согласно кивнул, но не успели мы сделать и шага, как справа, из густого скопления деревьев, донесся оглушительный треск, что-то зашуршало, за листьями мелькнула темная тень, снова треснуло — и все стихло.

Признаюсь честно — я подскочил так, что прикусил себе язык. Чарли, в этот момент двинувшийся в сторону дома, вздрогнул и дернулся так, что едва не потерял равновесие.

— Черт побери! — выругался он. — Что это было?

— Птица, наверное. Или бродячая кошка, — проворчал я, пожав плечами. — Здесь такая тишина стоит, что любой звук кажется оглушительным.

Как я ни пытался сделать вид, что причиной всему лишь тишина — себе самому я мог не врать — дело было в том, что нервы у нас были напряжены настолько, что мы пугались каждого шороха. Мне это совсем не нравилось.

Мы торопливо зашагали по дорожке, обогнули фонтан, и, поднявшись по мраморным ступеням, подошли к двери. Я отпер ее ключом, предварительно сорвав печать с подписью адвоката Кофмана, и мы шагнули в прохладный полумрак холла.

Первое, что я услышал — тиканье часов. Такое приглушенное, размеренное, приятное для слуха — и почувствовал себя на капельку комфортнее. Потом почуял запах пыли и дерева, витавший в воздухе. Спустя несколько секунд глаза привыкли к полумраку, и я смог оглядеться.

Холл был небольшим, прямоугольным с закругленными углами. С потолка свисала большая хрустальная люстра, сотни ее висюлек тускло отражали уличный свет, пробивавшийся через окно. По левую сторону широкая лестница с перилами из темного дерева, покрытая красным ковром, спиралью уходила вверх. Впереди виднелся проход в небольшую комнатку, в которой стояли стулья и маленький диванчик, обитые темной тканью — вероятно, прихожая. По правую сторону была широкая двойная дверь, опять-таки из темного дерева, с причудливыми золочеными ручками. Несомненно, там находилась гостиная или столовая.

— Ого, — присвистнул Чарли. — Да это целый дворец!

Хоть он и преувеличивал, я кивнул, соглашаясь. Конечно, мы примерно знали, что увидим здесь, благодаря рассказам мамы и планам дома, которые получили вместе с документами на него, но все равно были впечатлены. И — не знаю, как Чарли, — но я вдруг очень остро почувствовал себя здесь совершенно чужим.

Я огляделся по сторонам и, заметив выключатель на стене, нажал на него. Люстра тут же загорелась, залив ярким светом весь холл.

— Отлично! Электричество есть! — воскликнул я с облегчением.

Сразу почувствовав себя намного свободнее, я прошел дальше в прихожую. Кроме стульев и диванчика, здесь был небольшой столик, несколько элементов декора в виде красиво расписанных напольных ваз, и тумбочка с телефонным аппаратом. Я быстро подошел к нему, и снял трубку. Ровный чистый гудок, раздавшийся в ней, показался мне самым прекрасным звуком в мире.

— И телефон работает! — не скрывая ликования, произнес я.

— Похоже, дом и правда пригоден для жилья? — Чарли тоже радостно улыбался; мы оба сразу почувствовали себя намного легче. — Пойдем, посмотрим, что там!

Он пересек прихожую и толкнул еще одну большую двойную дверь; мы оказались в столовой, где стоял массивный обеденный стол в окружении множества стульев, по стенам были развешаны картины, а в одном из углов на стеклянном столике расположился большой телевизор и — надо же — видеомагнитофон со встроенным устройством для считывания компакт-дисков!

— Ого! — Чарли склонился над ним. — Он ведь стоит уйму денег! Я бы себе еще нескоро смог позволить такой купить… А телевизор? Да он раза в три больше, чем мой!

— И мой, — поддакнул я.

Полюбовавшись современными достижениями техники, мы продолжили путь. Из столовой мы попали в коридор, который был обставлен заметно скромнее и резко контрастировал с предыдущими комнатами. Вместо дорогих велюровых обоев — чистенькая побелка, дощатый пол, потемневший от времени и застеленный простым темно-зеленым паласом, несколько невысоких шкафчиков и тумбочек из грубого дерева вдоль стен.

— Это, видимо, часть дома, в которую хозяева редко захаживали, — со знанием дела протянул Чарли. — Территория прислуги. Наверняка здесь рядом кухня, прачечная и прочие хозяйственные помещения.

И действительно, открыв одну из двух дверей, мы оказались в кухне. Вот уж странное было помещение! Рядом со старинными буфетами с резными дверцами и рассохшимся деревянным столом соседствовала наисовременнейшая бытовая техника — электрическая плита с духовкой, огромный белый холодильник, и даже микроволновая печь, которая была для нас диковинкой наряду с проигрывателем для дисков!

Мы с Чарли, не сговариваясь, устремились вглубь кухни — он к холодильнику, я к раковине.

— Вода есть! — возвестил я через секунду, когда повернул кран и вода весело зажурчала.

Чарли шарил рукой за холодильником. Нащупал шнур, отыскал штепсель, и воткнул его в ближайшую розетку. Секунду стояла тишина, потом что-то щелкнуло, и холодильник, вздрогнув, негромко заурчал.

— И холодильник работает! — радостно засмеялся Чарли.

Я тоже заулыбался. Напряжение, тяготившее нас, удивительным образом начало отступать, когда мы поняли, что этот дом — просто дом, пусть большой и богато обставленный, но такой же, как и все остальные, где по трубам течет вода, по проводам идет электричество, а в трубке телефона звучит мерный гудок.

— Нужно принести из машины наши вещи и пакеты с едой, а то она, неровен час, испортится без холодильника, — принялся распоряжаться Чарли.

— Да, и машину нужно загнать во двор, — кивнул я, направляясь к двери. — Ты со мной?

— Да-да, — засуетился Чарли.

«А он все равно не хочет оставаться тут один», — мелькнула у меня мысль. Боится? Или чувствует себя не своей тарелке? Как бы то ни было, я его прекрасно понимал. Я тоже чувствовал себя так, будто оказался в чужом доме во время отсутствия хозяев. Такое ощущение я испытал однажды в юности — когда пришел в гости к другу, а он отлучился в магазин. И я, находясь один в его квартире, ощущал себя крайне неловко — как будто он может в любую секунду вернуться и застать меня за чем-то постыдным, хотя я всего лишь сидел в кресле и вежливо листал журнал с комиксами, взятый у него стола.

Проходя через холл, я увидел источник того приятного тиканья, которое так понравилось мне, едва мы вошли в дом. Большие напольные часы приютились справа от лестницы, в небольшой стенной нише. Они были высокие, почти с меня ростом. По бежевому циферблату медленно ползли позолоченные стрелки, а большой бронзовый маятник мерно качался в застекленном футляре внизу. Я машинально глянул на свои наручные часы — один час десять минут пополудни — и перевел взгляд на напольные. Они показывали верно.

Загнав машину во двор, я запер ворота и вернулся ко входу в особняк, Чарли тем временем вытаскивал из багажника сумки. На улице было все так же пасмурно, легкий ветерок шевелил листья на деревьях и цветы в саду. Оглядывая территорию, я подумал, что нам потребуется как минимум пара дней только для того, чтобы обойти весь дом и сад и познакомиться со своим наследством полностью.

— Надо бы маме позвонить, сказать, что мы благополучно добрались, — заметил я, когда мы зашли в дом.

— Я позвоню! — вызвался Чарли. — А ты пока разбери пакеты с едой.

Оставив Чарли в прихожей у телефона, я прошел на кухню и, поставив пакеты на стул у стола, начал вытаскивать из них контейнеры с едой. Мама постаралась на славу! Здесь было и картофельное рагу с мясом, и запеканка из овощей, и жареная курица… Несколько видов пирожков с разными начинками, сладкие булочки с корицей и пирог с яблоками. Мама явно боялась, что мы тут умрем с голода, не иначе!

Определив все в холодильник, я оглядел кухню и, полюбопытствовав, открыл по очереди три двери, ведущие из нее. За одной обнаружилась прачечная, за другой спуск в подвал, а за третьей находилась небольшая скудно обставленная комната — вероятно, там раньше жил кто-то из работников особняка. Горничная или кухарка…

Я вернулся назад в кухню, через коридор и столовую вышел в прихожую, но Чарли у телефона уже не было. Почти сразу я услышал, как он зовет меня из комнаты, которая находилась справа от холла.

— Ты позвонил маме? — спросил я, заглядывая в приоткрытую дверь.

— Да, у нее все в порядке, она рада, что мы добрались без происшествий, — нетерпеливо ответил Чарли и показал на что-то рукой: — Ты только погляди на это!

Я вошел в комнату и огляделся. Это была просторная гостиная, обставленная красивой старинной мебелью — диваны и кресла, пуфики для ног, невысокие кофейные столики, а вдоль одной из стен был большой камин с резной каминной полкой, уставленной фотографиями в рамках и искусно сделанными статуэтками. На стенах висело множество картин, на окнах — тяжелые бархатные портьеры темно-бордового цвета.

Чарли показывал мне на противоположную от камина стену — она была вся затянута бледно-серой плотной тканью, кажется, она называлась гобелен. На ней слабо поблескивал какой-то узор, выполненный золотистой нитью. Сначала я не понял, что так удивило Чарли, но, подойдя ближе, рассмотрел, что узор был вовсе не узором, а множеством вышитых имен, которые соединяла между собой витая нить. Это было генеалогическое древо!

— Ничего себе! — воскликнул я. — Все, как и положено у старинной аристократичной семьи — в гостиной висит гобелен с родовым древом!

— Угу, и всех детей, рождающихся в семье, заставляют зубрить его наизусть, — хмыкнул Чарли, — чтобы знали назубок все имена и годы жизни далеких предков.

— Не удивлюсь, — пробормотал я, внимательно разглядывая гобелен.

Согласно ему, род Блумфилдов брал начало где-то в восемнадцатом веке, возглавляли его некие Мортимер и Гидеон Блумфилды, родившиеся в 1770 году. Причем Гидеон умер сравнительно молодым, а Мортимер дожил до преклонного возраста, обзавелся женой Амалией (ее девичья фамилия не была указана) и двумя детьми — Освальдом и Элеонорой.

— Ого, тут и мы есть! — поразился Чарли, который тоже рассматривал гобелен, и ткнул пальцем в его нижнюю часть, относящуюся к нашему времени.

И правда, золотой нитью там были вышиты наши имена и год рождения. От них вверх шла вертикальная линия к надписи Оливер Блумфилд (1947-1982). Имя отца было соединено одиночной горизонтальной линией с именем Аманда. Причем, девичья фамилия нашей матери тоже не была указана.

Проследив еще выше, мы узнали, что отца нашего отца звали Карл, и у него был брат Эллиот. Это и был тот самый Эллиот, который оставил нам в наследство поместье. У него было двое детей — Эмили и Джеймс, судя по гобелену, они были еще живы, и у них тоже было по двое детей примерно нашего возраста. Что меня удивило, дата смерти Эллиота была вышита — кто и когда мог это сделать, если жил он один, и после его смерти поместье пустовало? Впрочем, его дети и внуки, возможно, приезжали на похороны, может это сделал кто-то из них?

Я заметил еще странную деталь — в некоторых случаях братьев и сестер соединяла одиночная линия шитья, а в некоторых двойная. Я поделился этим наблюдением с Чарли.

— Да, странно, — кивнул он, — наверное это что-то значит… Смотри, и наши имена соединены двойной… А, я кажется понял. Так отмечали близнецов, вот смотри — Эллиот и Карл оба родились в 1920, значит близнецы? И вот некие Кристофер и Фредерик, родились в 1885, и тоже двойная линия. А там, где линия одинарная, там и года рождения у детей разные… Что за культ близнецов такой? Слишком они много этому значения придавали, не находишь? — раздраженно воскликнул он и отошел от гобелена, принявшись рассматривать картины на стенах.

Я был с ним полностью согласен — культ близнецов, как его назвал Чарли, начинал действовать мне на нервы. Я еще немного поизучал вышитые золотым имена и годы жизней, и тоже отвернулся.

— Надо выбрать комнаты, где мы будем ночевать, — предложил я. — На

втором этаже, наверное, есть какие-нибудь гостевые спальни, или что-то вроде того.

— Да, и осмотреть этот дом целиком. Но он такой огромный, что, кажется, за сегодня мы не управимся, — вздохнул Чарли, повторяя мои недавние мысли.