Природоохранная зона (джен)

2013 год, двенадцатое марта

Заснуть этой ночью у Маши не получилось.

Несколько часов она без толку проворочалась в постели, не в силах выкинуть из головы произошедшее. Осознав бессмысленность этой затеи, попыталась чем-то себя занять: поела, не ощутив вкуса еды; включила телевизор и без интереса посмотрела на нового кандидата на «Евровидение»; выключила обратно и затеяла уборку.

Сейчас часы показывали девять утра. Маша ходила по комнате из угла в угол, нервно взъерошивая волосы.

«Детские сказки должны оставаться в детстве», — в который раз раздражённо подумала она. Злила её не собственная забывчивость, мешавшая вспомнить автора фразы: проблема была серьёзнее.

Маша боялась, что сходит с ума.

Давным-давно, когда ей было не больше семи лет; когда она лежала в постели и пыталась заснуть, а бабушка звенела на кухне посудой — было очень просто мечтать о дружбе с Огоньками, потому что легко дружить со сказкой в пять или семь.

Но сейчас-то Маше двадцать!

Кружка с заваренным чаем осталась нетронутой. Маша ещё немного тревожно походила по комнате, а потом остановилась у окна. Небо больше не было голубым: его вновь затянули низкие дождевые тучи.

Слякотно-серая городская зима сегодня взяла реванш.

Маше одновременно хотелось сделать множество вещей. Позвонить Илье Алексеевичу — Илье, поправила она себя — или Алинке, чтобы рассказать о случившемся. Пойти в поликлинику и сдаться бабушкиному психиатру. Или прямо сейчас броситься разыскивать Огоньки, в чём вряд ли был смысл: согласно легендам, Огоньки появляются по ночам.

Голос разума твердил, что Маше срочно нужно к врачу. Причём, возможно, даже не в поликлинику, а сразу в психоневрологический диспансер, находящийся на противоположном конце города. Дорогу к нему Маша помнила ещё со времени болезни бабушки.

Можно прямо сейчас позвонить Илье и сказать:

— Слушай, к чёрту ресторан. Лучше срочно подвези меня в другое место. Подробности расскажу по дороге…

Мысленно нарисовав эту сценку, Маша полуистерически рассмеялась. Сразу после — рухнула на диван и широко зевнула, потому что бессонная ночь порядком её измотала.

Когда она вновь открыла глаза, за окном уже было темно. Лес и небо слились в одно большое чёрное пятно — подсвеченное фонарями, расставленными по Северной Окружной дороге. Маша смутно помнила, что в её детстве фонари не работали вовсе; но к десятым годам нового тысячелетия коммунальную разруху девяностых частью удалось преодолеть, частью — замаскировать.

Слева на горизонте привычно горели красные огоньки ТЭЦ.

«Уже ночь... Подходящее время, чтобы поискать Огоньки…»

Маша быстро оделась, накинула на плечи рюкзак и в полнейшем смятении вышла из квартиры.

Лампочка на этаже опять не работала. Такое случалось нередко, но этой ночью сплошная темнота особенно пугала. Если Огоньки реальны, кто ещё может в ней прятаться?

Ровно на этой мысли где-то внизу оглушительно хлопнула дверь, заставив Машу вздрогнуть.

Через минуту она уже вышла наружу — и с приятным удивлением оглядела двор, окутанный тёплым оранжевым светом фонарей. От этого света на душе почему-то стало немного спокойнее.

Северная Окружная теперь показалась ей границей двух миров — жилого подсвеченного города и тёмной громады Леса. Даже не тёмной, а…

«...цвета воронова крыла», — подсказала память. Будто соглашаясь с этим воспоминанием, сверху раздалось воронье карканье.

Затем послышалась знакомая музыка ветра, заставив машино сердце уйти в пятки. Услышать подвеску с дельфинчиками на таком расстоянии было невозможно. Да и нет сейчас в квартире никакого сквозняка — Маша самолично закрыла форточку перед уходом.

«Может, лучше вернуться? — тоскливо подумала она, слушая перезвон. — А в ближайший выходной пойду к врачу… А если я не найду Огоньки? А если найду?..»

Бросила взгляд на окружающее пространство и вдруг заметила дорожный столб с железными скобами: одна из них сорвалась и повисла, свободным концом раскачиваясь и издавая тот самый перезвон.

Вероятно, сидевшая там ворона каркнула, а потом взлетела — а одна из скоб от этого движения наполовину сорвалась с крепления.

Маша хмыкнула и перешла дорогу. Вот бы все загадки решались так легко.

Вскоре малиновая тропинка привела её ко вчерашнему месту. Сбоку опять показался блеск; стоило сделать шаг с тропинки — и этот блеск превратился в разноцветные шарики, кружащиеся по зелёной поляне. В этот раз Маша ожидала увидеть подобное — потому смогла отвлечься от испуга и заметить, что Огоньки самых разных цветов. Каждому Огоньку был присущ какой-то определённый, базовый цвет, но он переливался всеми его оттенками.

Больше всего это напоминало новогоднюю гирлянду, неожиданно возникшую здесь в начале марта.

«Так легко нашлись…»

Это было нелогично, но Машу больше поражало даже не само существование Огоньков, а их возникновение в её скучной жизни — наполненной городской слякотью, дурацкими песнями на радио и тяжёлыми рабочими сменами. Как среди этого может появиться такая прекрасная вещь, как разноцветные Танцующие Огоньки из бабушкиных сказок?

«Но появился же Лес, — возразила она себе, пробираясь к поляне. — Появились стихи. И даже мечта о рассказе…»

Старым стихам и странным рассказам тоже было не место в городе. Город мог производить и переваривать только дурацкие песни про любовь, газетные сплетни да бульварные романы — про ту же любовь, убийства или мистику. Время от времени город угощался западными фильмами про супергероев — словно маленький ребёнок, которому родители с зарплаты покупают заморские шоколадки.

Перечисленное смотрелось здесь так же естественно, как ямы на асфальте или пластмассовый декор фонарей на набережной.

Честно говоря, появление в городе рассказа о двух людях — тихо беседующих о чём-то важном под зажжённую конфорку — показалось бы Маше таким же чудом, как Огоньки, не подчиняющиеся законам природы.

Упомянутые Огоньки не стали ждать осторожно приближающуюся Машу, а сами вылетели навстречу, приплясывая в воздухе и чуть-чуть подрагивая, будто от нетерпения.

— Н-ну вот я и п-пришла, — выдавила из себя Маша, когда они поравнялись. — К-как и об-бещала. В-вы же не п-против?..

Если Огоньки и были против, то ничем этого не показали, а просто начали кружиться вокруг неё.

На ватных ногах Маша дошла до края поляны и уселась на большое поваленное дерево. Здесь было теплее градусов на десять, поэтому пришлось снять куртку и закатать рукава водолазки. Прямо перед Машей раскачивался большой голубой колокольчик, а чуть дальше белел полевой вьюнок.

Пока Маша на мгновение отвлеклась на распустившиеся в мартовской ночи цветы, маленький жёлтый Огонёк отделился от остальных и вдруг скользнул ей на колени. Пульсирующий на коленях Огонёк ощущался небольшой вибрацией, словно мурлыкающий котенок.

«Не обжигается…» — устало подумала Маша.

На глаза навернулись слёзы: кажется, душившее последние сутки напряжение понемногу начало отступать. Возможно, Маша просто устала бояться.

— Всё в порядке, — поспешила она заметить вслух. Что сказать дальше? Что в семь лет нормально мечтать о встрече со сказкой, а встретить по-настоящему в двадцать, это…

— Вы очень красиво танцуете, — сказала Маша вместо путанных размышлений про возраст. — Я всегда мечтала научиться, но как-то не получалось… Может, вы и меня научите?

Огоньки запульсировали сильнее. Наверное, это было «да».

— Рада вас встретить. Вы такие… Привет из детства. Что-то родное. А город сейчас совсем чужой…

В пятом классе Алинка пригласила Машу на чаепитие. Вместе с Машей пришла и её бабушка, а за столом к ним присоединилась алинкина мама.

В тот день Алинка проговорилась взрослым, что некоторые дети в школе обижают Машу. Слишком похожа была Маша на приставучих вокзальных цыган, держаться подальше от которых велели родители.

Маша на подругу немного обиделась: несмотря на некоторую робость, защищать себя она умела и необходимости посвящать в эту тему взрослых не видела. Только на прошлой неделе она надела на голову обидевшему её хулигану мусорное ведро. На его крики прибежала учительница, и находящаяся рядом Алинка поддержала Машу, заявив, что хулиган споткнулся и угодил в ведро сам.

— Это пройдёт, — рассудительно заметила тогда алинкина мама, угощая собравшихся шоколадными конфетами. — Как только они поймут, что ты такой же человек, как и все. Ещё и бегать за тобой будут в старших классах, вот увидишь…

— Печальные вещи вы говорите, Тамара, — возразила машина бабушка, отставляя кружку чая обратно на стол. — «Как только поймут...». Да это с пелёнок воспитывать надо, что все люди братья и сёстры! Вот как раньше было…

Маша увидела, что алинкина мама скривилась, будто съела лимон.

— Ох, Нина Сергеевна… Нас воспитывали, а толку? Никогда не забуду, как мы с родителями в Россию пятнадцать лет назад бежали. Всё побросали — дом, хозяйство, баню построенную — вещи в узелки сложили и какими-то горными тропами… И просто радовались, что выжили…

Бабушка хотела что-то возразить, но алинкина мама решительно заметила:

— Даже обсуждать не хочу. Сказки этот ваш интернационализм. И равенство с братством тоже сказки. А детские сказки должны оставаться в детстве!

«Вот ведь, — подумала очнувшаяся от воспоминаний Маша. — Я смогла вспомнить, откуда эта фраза…»

Странным образом пробудившееся воспоминание её дополнительно успокоило. Бабушка не имела ничего против алинкиной мамы, но часто не соглашалась с ней по множеству вещей. Так зачем Маше начинать к ней прислушиваться?

В конце концов — именно бабушка рассказала Маше про Лесных духов. Причём пользы в её рассказах было больше, чем во всех городских газетах и слухах. Горожане любили смаковать сомнительной достоверности страшилки, а бабушка объяснила Маше правила вежливого обращения с Лесом — чтобы духи не захотели Маше навредить.

Может, всё это было неспроста? Может, бабушка что-то знала? Но уже не спросишь…

«А вдруг я тоже какая-то особенная, — с затаённой надеждой подумала Маша. — Как все те герои фанфиков и рассказов. И не смотри, что просто продавщица…»

На коленях по-прежнему лежал жёлтый Огонёк, а другие вились вокруг головы, и парочка, кажется, только что запуталась в её волосах. Маша усмехнулась, почувствовав, как к ней окончательно возвращается вера в то, что всё будет хорошо.

— А, к чёрту всё, — решительно сказала она вслух, помогая запутавшимся Огонькам выскользнуть из её прически. — Развела я тут трагедию… Будь что будет…

Помолчала ещё немного и зачем-то сообщила Огонькам:

— Так тяжело было на работе последние смены. Надеюсь, завтра будет легче…

Внезапно она услышала музыку. Но вовсе не танго, вальс или гитару — а что-то неземное, космическое; похожее на сочетание электронного синтезатора, приглушённого барабана и радиотелефонных сигналов. Затухающие и вновь возникающие звуковые колебания синхронизировались с вихрем взлетающих ввысь и камнем падающих вниз Огоньков. Временами какой-нибудь Огонёк начинал кружиться по спирали, откликаясь на тягучую резонирующую ноту. Отдельные глухие или, наоборот, высокие ноты заставляли Огоньки реагировать пульсацией.

Маша восхищённо замерла. Это было очень красиво. Даже странным казалось объединять эти звуки и обычные песни на радио единым словом «музыка».

Наверное, талантливый композитор смог бы повторить эту мелодию. Но такие композиторы почему-то не пробивались на городское радио.

Она легко подула на колени, тревожа задремавший — если это слово было здесь применимо — Огонёк. Потом сняла кроссовки и по свежей зелёной траве вышла в центр поляны. Какое-то время ещё понаблюдала за пространством вокруг — мягкой травой под ногами, свежим ночным воздухом, разноцветными переливами Огоньков и мерцанием далёких звёзд — а затем растворилась в танце.