Узница Азкабана (джен)

Часть 2. Код Судьбы

Всем, кто видел маску смерти,

По-другому солнце светит —

Теперь ты один из них.

Ария — Бои без правил

Беги на свет, беги, не бойся,

Лети вперёд по воле ветра,

Кричи в ответ, кричи до боли

Возьми всё то, что Бог позволит.

Возьми себе немного рая,

Отдай судьбе, что пожелает,

Живи как есть, не умирая,

Только помни, Бог всё знает.

Фактор Страха — Код Судьбы

Глава 4. Тайна Джульетты

Снова бежать по лезвию бритвы,

Словно загнанный зверь, не считая потерь,

И вновь рисковать собой.

Может лучше лежать тенью забытой

На горячем песке от страстей вдалеке,

Где царит тишина и вечный покой?!

Кипелов — Жить Вопреки

Скалы неподалеку от Азкабана. Спустя полтора часа после обнаружения побега Гермионы

Гермиона лежала на траве и смотрела на звезды. Мириады ярких огоньков слали свой свет далекой Земле, и какое им было дело, что какая-то там Гермиона Грейнджер (или все-таки Нотт?) не видела их почти десять лет. Что такое десять лет по меркам космоса? Мгновение. Жизнь звезд исчисляется миллионами лет, и Беллатрикс, и Сириус все также будут ярко сверкать на небосклоне, даже когда о существовании человеческой расы где-то на просторах галактики будет напоминать лишь потухшее Солнце да руины построенных ими на родной планете зданий. Интересно, а на философию тянет всех азкабанцев, покидающих тюрьму? Сириус ничего об этом не рассказывал. Впрочем, он вообще ничего об Азкабане никому не рассказывал, может быть только Гарри, но эту догадку теперь ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно, потому что крестный и крестник воссоединились навсегда в лучшем мире.

Гермиона закрыла глаза. От божественного пьянящего запаха хвои кружилась голова! Осенний лес таил в себе множество запахов, но именно аромат хвои она любила еще с детства. Он всегда действовал на нее лучше любого успокаивающего бальзама. И сейчас, слыша доносящееся издалека уханье ночного стража филина, ее беспокойная душа действительно немного успокаивалась, а хаотичные мысли приходили в относительный порядок.

Неужели она снова вернулась в большой мир, не ограниченный каменными стенами камеры? Неужели никогда больше туда не вернется? В это не верилось. Да и рано еще радоваться — к ее поимке наверняка подключат лучших авроров, но искать ее здесь, всего в нескольких милях от тюрьмы… Гермиона усмехнулась: ну кому придет в голову, что беглянка сейчас любуется громадой Азкабана, освещенной ярким светом почти полной Луны, и едва различимыми тенями, роящимися вокруг нее — дементоры тоже вышли на охоту. Впрочем, эти твари ей больше не страшны, потому что счастливых воспоминаний за десять лет у нее просто не осталось, они высосали их почти полностью. Если к ледяному холоду камеры она привыкла уже к концу первого же года заключения, то к дементорам привыкнуть было просто невозможно. А хриплый гортанный кашель, похоже, теперь ее вечный спутник до самого конца жизни. Как и седая прядь волос. Вечное напоминание об Азкабане, побег из которого считался невозможным.

План Лестрейндж по организации ее побега был прост, как Вингардиум Левиоса, и состоял из двух частей — окклюменция и анимагия. Других путей не было. Окклюменция должна была помочь ей защитить свое сознание от дементоров и приучить разум к самодисциплине, требующейся анимагу, что бы он мог сохранять контроль над своим телом в животном обличии. По словам Беллатрисы, анимагия и окклюменция настолько тесно связаны, что можно с уверенностью утверждать — сильный окклюмент — анимаг, и наоборот.

Беспалочковой магией обе владели слабо, а потому обучение растянулось на непростительно долгий срок — шесть лет. Шесть долгих лет, каждый день по несколько часов, они смотрели друг другу в глаза, и Беллатриса уже исчерпала свой кажущийся бесконечным запас язвительных шуточек по поводу магловского детства и бездарности Гермионы, когда та смогла, наконец, поставить устойчивый щит и удерживать его месяц, не прерываясь ни на секунду. После этого, наличие мысленной защиты стало настолько же необходимой и естественной, как и потребность в воздухе.

На вопрос об анимагической форме Лестрейндж ответила многочасовой лекцией, изобилующей примерами успехов и неудач анимагов начиная со времен Мерлина и заканчивая миссис Норрис. Краткая ее суть сводилась к тому, что анимагом может стать любой чистокровный или полукровный волшебник, либо очень талантливый маглорожденный. Наличие колдуна-родителя предполагало, что у волшебника имеется семейный покровитель-животное и он умеет вызывать патронуса. В восьми случаях из десяти символ семьи и анимагическая форма ее представителей совпадали, чему пример Сириус Блэк [1], но случались и исключения — патронусом и одновременно анимагической формой самой Беллатрисы была кобра. Миссис Норрис, супруга полукровки Уильма Норриса, очень любила кошек, и чтобы быть ближе к ним, хотела научиться анимагии. Но превратившись однажды, не сумела опять стать человеком, и после смерти супруга стала вечной спутницей безответно влюбленного в нее Филча. Назвала Беллатриса и имена нескольких маглорожденных, добившихся своей цели, но их было очень и очень мало, а таких, как миссис Норрис — подавляющее большинство.

У Гермионы такой проблемы не было, и позавчера крупная белая орлица отправилась в свой первый полет над внутренним двором тюрьмы, опробуя свои пока еще не окрепшие крылья. Цвет животного — цвет волос отца, и здесь исключений никогда не было за всю историю магии. Воспоминания Гермионы о патронусе-выдре Беллатриса высмеяла, спросив, не хочет ли она быть выдрой? Ответ был очевиден — между орлицей и выдрой выбирать не приходилось, и сегодня крупная птица, с трудом протиснувшись между узких прутьев оконной решетки, покинула ненавистное место и не без туда достигла берега. По словам Лестрейндж, крылья должны были окончательно окрепнуть примерно через месяц непрерывных тренировок.

Гермиона вздохнула. Несколько миль пути от Азкабана до берега дались ей очень тяжело. Ее здоровье никогда не было особенно крепким, а теперь ему был нанесен практически непоправимый ущерб. И поди разберись, от чего вреда больше — от никуда не годящихся условий содержания или от проклятой татуировки на запястье. Гермионе еще не исполнилось и тридцати лет, а она уже ощущает себя никуда не годной ходячей развалиной. Впрочем, наверняка все не так плохо, как она думает. С истощением можно бороться правильными диетами, а хороший стоматолог сделает улыбку по-прежнему белозубой. Только вот улыбка будет на ее лице редкой гостьей. Даже у мародера Сириуса она появлялась лишь, когда он вспоминал о крестнике, а у нее, кроме забывших ее приемных родителей, не было никого, вызывавшего столь же приятные эмоции. За такой большой срок изменения в их памяти наверняка стали если не фатальными, то уж необратимыми как минимум. Впрочем, по словам Беллатрисы у нее еще был кузен Теодор Нотт, но он отсидел в Азкабане восемь лет и даже если выжил и не сошел с ума, неизвестно как отнесется к новообретенной родственнице.

Зря она вспомнила Беллатрису. В памяти тут же всплыло бледное лицо Лестрейндж, здоровье которой за последние несколько месяцев пошатнулось особенно сильно. Страшно было смотреть, как сильная женщина с трудом, заикаясь, выговаривает простейшие слова, как при малейшем движении ее тело сводит судорога. Гермиона не могла оставить ее в таком состоянии одну. Лестрейндж проклинала гриффиндорское благородство и говорила, что в их камеру авроры не заглядывают, что она будет брать пищу на двоих и этим даст Гермионе фору в несколько дней, но понимала, что переубедить ее не сможет. Да и не захочет оставаться одна. Даже самые сильные люди не хотят умирать в одиночестве.

Гермиона смахнула со щеки слезу и еще раз попыталась найти на небе звезду Беллатрикс, но небо успело покрыться тяжелыми предгрозовыми тучами. Впрочем, путь до Лондона не близок, и у нее еще будет время отдать дань памяти своей учительнице. А пока надо еще немного отдохнуть — на горизонте уже виден черный парус «Лодки Харона». Авроры вышли на охоту, но ветер дует им в лицо, и у нее есть немного времени восстановить силы.

* * *

Где-то в Британии. Спустя две недели после побега Гермионы

Кража волшебной палочки была главной ее удачей со времени побега. Влюбленная парочка уединилась на лесной поляне, беспечно оставив свое оружие без присмотра. Палочку парня пришлось сразу же выбросить, так как от нее не было никакого толка, а ее владелец успел покинуть поляну и вернуть палочку не получилось. А вот оружие неизвестной девушки отозвалось в руке приятным теплом, и сутки без перерыва Гермиона упражнялась в заклинаниях, пока от магического и физического истощения не рухнула на землю. Начала она со школьной программы, продолжила тем, что сама когда-то вычитала в книгах «для легкого чтения», и завершила тем, что ей объяснила Беллатриса.

Разумеется, даже до прежнего уровня ей пока очень далеко, а об относительно сложных заклинаниях придется забыть минимум на полгода (хотя это может быть эффектом неродной волшебной палочки), но определенные успехи уже имелись. Здоровенный ствол сокрушенного грозой дуба провисел в воздухе под действием Вингардиум Левиоса целых пятнадцать минут, после чего подвергся целой серии заклинаний вплоть до Инсендио и Бомбарды, окончательно его уничтоживших. Не все так плохо, и если продолжать тренироваться каждый день, то она вполне способна выдержать непродолжительную дуэль даже с достаточно опытным противником. А на крайний случай есть еще Авада Кедавра, зеленый луч которой расколол надвое молодую, но весьма крепкую сосну. Если представить себе Волдеморта, то непростительное получалось вполне себе мощное, но истощило все ее силы окончательно и без малейшего остатка. Выходит, случай с Фенриром не был случайностью? Она, книжная девочка, примерная гриффиндорская староста действительно способна на убийство. И одному Мерлину ведомо, что тому причиной — кровь Ноттов, десять лет в Азкабане в обществе Лестрейндж, треклятая стигейская сова или все это вместе взятое.

Палочку приходилось носить в лапах — трансфигурироваться вместе с телом в отличие от одежды она не желала. Это было неудобно, но бросать такую полезную вещь было бы просто глупо, ведь теперь Гермиона не так беззащитна, как прежде.

Самой серьезной проблемой поначалу стала добыча пропитания. Убивать животных ей было жалко, а питаться чем-то все-таки необходимо. Воспоминание о выживавшем дюжину лет на одном корме для крыс Петтигрю подсказало ей компромиссную идею. Орлица высмотрела, проглотила крупную полевую мышь и нашла ее вполне аппетитной, но идея сразу после этого превратиться обратно в человека была очень глупой. Ее вытошнило прямо на траву, а живот болел еще несколько дней. После этого случая в человека Нотт превращалась считанное число раз, лишь для того, чтобы подсмотреть название очередного населенного пункта и украсть в газетном киоске карту страны. До Лондона было еще очень далеко.

* * *

Лютный переулок. Начало октября 2008 года.

Лютный переулок встретил Гермиону адским амбре из запахов давно немытых тел, непонятных зелий и разлитых по сточным каналам нечистот. В отличие от хоть и шумной, беспокойной, но все же опрятной Диагон-аллеи, здесь было очень неуютно. Гермиона не знала, всегда ли это было так, или прибежище темных магов деградировало лишь недавно, но то, что она видела, ей не нравилось. Кроме нее самой в переулке можно было увидеть считанное число спешивших по своим делам прохожих, так же, как и она, закутанных в длинные плащи со скрывающими лица масками и капюшонами.

Фасады домов, в своем подавляющем большинстве давно немытые, с облезлой краской и покосившимися вывесками, потемневшие от застарелой грязи и копоти, выстроившись в неровную линию, угрюмо нависали с обеих сторон переулка, создавая у пешехода иллюзию, будто он находится не в центре магического Лондона, а где-нибудь на дне мрачного скалистого ущелья.

О замечательном изобретении маглов — асфальте — колдуны не знали, и Гермиона до крови искусала губы, стараясь не закричать от пронзающей ноги острой боли. Камни, которыми был вымощен переулок, оказались чертовски острыми и нещадно резали ее босые ступни. Трансфигурированные в «Дырявом котле» из двух дырявых супниц сандалии рассыпались в прах еще на входе на Диагон-аллею вместе с маскирующими лицо чарами. Новое время — новая защита, хоть и нагло сплагиаченная у гоблинов с их водопада в «Гринготтсе». По счастью, до цели оставалось уже совсем немного — на особенно кособокой лачуге в ста футах впереди нее неровными буквами от руки было выведено: «Джули и Ренди — зелья и бренди». Значит, Беллатриса не обманула, в чем Гермиона и не сомневалась, и она не зря больше месяца скиталась по всем британским трущобам и подворотням, боясь каждого шороха. У Джульетты тоже есть татуировка, иначе она бы не связалась с Крэддоком, а значит, она знает о секретах партнера по «бизнесу».

Откинув капюшон, боязливо оглядываясь по сторонам, Гермиона решительно постучала в обитую засаленной кожей дверь. Спустя пару минут за ней послышался стук тяжелых подкованных сапог, которые носили многие авроры, но открывший дверь человек на аврора походил мало: рост и комплекцию его можно было сравнить с параметрами Хагрида, повязку на правом глазу — с повязкой адмирала Нельсона, а манеры — с поведением бывалого преступника. Охранник, ясно.

— Чего надо?

Оглушительному басу громилы мог позавидовать Поль Робинсон [2], но его манеры оставляли желать лучшего. Впрочем, Гермиона радушного приема и не ожидала, поэтому, стараясь держаться как можно наглее, она оперлась о дверной косяк и, незаметно достав из-за пояса волшебную палочку, спрятала ее за спиной, после чего командным голосом произнесла:

— Джульетту Мейн мне надо. Ты на нее не похож, одноглазый, так что пошевеливайся.

— Ее нет, а ты катись отсюда. Вход только для своих… э-э-э, ты чего, красотка?

Вышибала недоуменно перевел взгляд с упершегося ему в грудь кончика волшебной палочки на нахмуренное лицо ее хозяйки, которая спокойным голосом, от которого тем не менее веяло ледяным могильным холодом, поинтересовалась:

— Авада? Империо? Джульетта? Выбор твой.

— Джули! Тебя хотят видеть! — охранник оценил решительность гостьи, и от его громкого голоса в буквальном смысле задрожали стекла в оконных рамах, и задребезжала посуда где-то в дальней комнате; палочка вжалась в грудь чуть сильнее, а на губах Гермионы мелькнула едва заметная усмешка. — Очень сильно хотят видеть!

— Я же ясно сказала, никого… — вышедшая в просторную прихожую женщина, увидев гостью, сбилась на полуслове.

Годы, казалось, обошли ее стороной — на плечах тяжелой грудой лежали роскошные золотистые локоны, а на нетронутом косметикой лице не было ни единой морщинки. На женщине поверх просторного алого платья небрежно накинут грубый черный пиджак, а на ее ногах красовались странно знакомые туфли. Ну да, принадлежавшие когда-то самой Гермионе, работа Шеппарда. Так это и есть его жена? Или тот просто выменял за туфли пару бутылок спиртного? Какая теперь разница. Главное, это действительно была та, кого она искала. Торговка Джульетта, а это, без сомнения, была она, выглядела даже лучше, чем десять лет назад, будто резко помолодев. Значит, Крэддок действительно нашел способ управиться с губительным действием татуировки.

— А как насчет таких посетителей? — Гермиона рывком отдернула рукав своего плаща, обнажая запястье с чистящей свои белоснежные перья стигейской совой. — Привет от Рэндома Крэддока. Я знаю, что значит эта татуировка, и мои седые волосы меня не устраивают. Мне еще и тридцати не исполнилось.

— Проходи, — Джульетта сделала приглашающий жест, и Гермиона, ненадолго выпустив из вида отошедшего чуть в сторону амбала у двери, шагнула в комнату. Тот тут же нанес мощный удар по ее боку, рефлекторно выставленная для защиты левая рука болезненно хрустнула и выгнулась под неестественным углом. Реакция беглой заключенной была мгновенной.

— Петрификус Тоталус! Риктусемпра!

Убойное сочетание. Ощущать щекотку по всему телу и не иметь возможности пошевелиться — врагу не пожелаешь. Не обращая внимания на вывалившегося на улицу корчащего страшные гримасы амбала, Гермиона наложила на покалеченную руку обезболивающие заклинание. Лечением она займется позже и не здесь. Пара секунд, и вот уже ошарашенная Джульетта видит пред собой довольно ухмыляющуюся и очень злую Гермиону Нотт. Именно Нотт. Не девчонку-школьницу Грейнджер, а двадцатидевятилетнюю женщину, сумевшую не сойти с ума в Азкабане. Женщину, за голову которой Министерство магии сулило награду в несколько тысяч полновесных золотых галлеонов. Женщину, которая провела почти десять лет в одной камере с Беллатрисой Лестрейндж, что не могло не отразиться на ее психике.

Джульетта вдруг отчетливо осознала, что это явно не тот человек, с которым можно шутить и поспешно заперев входную дверь, постаралась придать своему лицу максимально дружелюбное выражение, но получившаяся у нее гримаса скорее напоминала лицо человека, скорчившегося от сильной зубной боли.

Не дожидаясь приглашения, Гермиона трансфигурировала из вешалки мягкое кресло и, усевшись в него, окинула хозяйку дома внимательным изучающим взглядом, от чего та нервно вздрогнула. Костлявые руки беглой заключенной с набухшими синими прожилками вен и обломанными ногтями крепко сжимали в руке изящную прямую волшебную палочку. В карих глазах бывшей Грейнджер чувствовалась усталость, а на ее освещенном скудным светом масляной лампы бледном лице читалось равнодушие ко всему на свете. Странная эмоция для человека, стремящегося к вполне конкретной цели, но что если она просто прячется под мощным мыслезащитным щитом? Джульетта не была ни легилиментом, ни окклюментом, поэтому могла только предполагать.

— Что угодно юной мисс?.. — Джульетта сознательно опустила фамилию, стараясь быть как можно вежливее и не раздражать Гермиону.

— Нотт, — последовал произнесенный лишенным каких-нибудь эмоций голосом ответ. — И, ради Мерлина, сядьте наконец, не мозольте мне глаза!

— Хорошо, хорошо, — Джульетта села на край подставки для обуви. Сумасшедших лучше не раздражать, а то мало ли…

— Знаете, Джульетта, я тоже немного знала нашего общего друга Ренди. Не так хорошо, как вы, конечно, но все же знала, — Гермиона смотрела прямо в глаза торговке, и та почувствовала легкое, едва ощутимое прикосновение, как будто кто большой, но мягкий и осторожный находился у нее в голове.

Неужели Нотт еще и легилимент? Дело совсем плохо. Джульетта постаралась выкинуть все мысли о сколько-нибудь важных вещах из головы, а Гермиона, покручивая в руках волшебной палочкой, продолжала говорить:

— Знаете, я думаю, вы меня поймете. Как женщина. Обидно, когда твоя внешность далека от идеала, а твой… — она ненадолго замялась, подбирая нужное слово, — товарищ молодеет с каждым днем. Вы ведь меня понимаете, Джульетта?

— Честно говоря, не очень, — торговка вся подобралась, словно в ожидании удара.

В глазах гостьи промелькнули и тут же исчезли искорки недовольства, ее лицо осталось по-прежнему спокойным, но в голосе послышались твердые нотки.

— Бросьте, вы же умная женщина, Джульетта. А мне нужна от вас сущая мелочь — немного разработанного Крэддоком зелья.

— Покойник варил много зелий, и не бесплатно, разумеется. Мисс Нотт, вы в состоянии оплатить?..

— Оплатить? — Гермиона рассмеялась, и тут же согнулась в приступе сильного кашля, который закончился так же внезапно, как и начался. — Конечно, нет. Я не собираюсь платить за то, чем какая-то торговка завладела не по праву. Понимаю, бизнес, доходы и все такое, но разве наши татуировки не делают нас немного ближе друг другу? Роднее?

— Татуировки? — лицо Джульетты покрылось испариной, хотя в комнате были открыты все окна и по ней гулял довольно сильный ветер. — У меня нет никаких татуировок, не знаю ни о каком зелье. Ренди на этапе [3] ничего не говорил мне ни о каком особенном зелье, сваренном для вас, мисс Нотт. Вы ошиблись. Хотите еще что-нибудь?

— Я вам не верю, — сощурив глаза, прошипела Гермиона. — Не хотите по-хорошему…

— Пожалуйста! — фыркнула Джульетта. — И что мне будет? Девчонка! Выметайся отсюда, через пару минут сюда придут авроры за вон тем бочонком огневиски, а я не хочу окончить свои дни за решеткой из-за встречи с беглой зэчкой!

Гермиона направила на Джульетту волшебную палочку, было видно, что Нотт в растерянности. Приняв какое-то решение, Нотт усмехнулась, ее лицо вновь стало спокойным, а кончик волшебной палочки повернулся к двери.

— Бомбарда Максима! — подобное варварское отношение дверь не выдержала, и не только дверь. Раздался оглушительный треск ломаемого дерева, обеих женщин и валявшегося у входа вышибалу осыпало дождем из щепок и древесной пыли, а на месте входа образовалась огромная дыра с рваными краями.

— Ты что творишь, дрянь?! — Джульетта поняла, что повела себя с гостьей чересчур резко, но было уже поздно что-то исправлять, ей оставалось надеяться, что пострадает лишь дом, а ее саму Гермиона не тронет. Волшебную палочку торговка непредусмотрительно оставила в своей спальне.

— Инсендио!

В комнате заплясали веселые язычки магического пламени. Джульетту обдало сильной волной жара — вспыхнула предназначенная аврорам бочка. Она в ступоре смотрела, как огонь лижет тонкие шторы на окнах, подбирается к безумно дорогому, привезенному из Египта ковру. С грохотом рухнула с потолка масляная лампа, но разбившись, не успокоилась. Множество мелких осколков вихрем поднялись в пространство разоренной прихожей и закрутились в странном танце, весело поблескивая в отблесках охватившего уже почти всю комнату пламени и образуя какой-то замысловатый узор. Джульетта всмотрелась в него чуть внимательнее и заметила, что магически подсвеченные осколки образуют собой два выделявшихся в заполненной дымом прихожей слова: «я вернусь».

Гермионы нигде не было видно, она успела скрыться с места совершенного преступления. Где-то рядом, кряхтя, поднимался на ноги освобожденный от чар охранник. Джульетта в бессилии опустилась обратно на подставку для обуви и дико захохотала.

[1] Герб рода Блэк. http://www.hp-lexicon.org/wizards/blackfamily.html

[2] Поль Лерой Робинсон американский певец (бас), актёр, правозащитник. Лауреат Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами» 1952 года (за что был репрессирован на родине комиссией Маккарти). Полиглот (исполнял песни и говорил более чем на 20 языках).

[3] Этап (от нем. stapel — склад через фр. étape) принудительная транспортировка заключенных (осужденных и/или подследственных) или ссыльных; путь следования заключенных (ссыльных) к месту заключения или ссылки; партия транспортируемых заключенных (ссыльных).