Узница Азкабана (джен)

АХТУНГ! Поклонницам и поклонникам Драко Малфоя читать с осторожностью!

Закончен бой, погасли звезды,

И в тлене лет звон тишины

Вершит судьбу тех, кто в ответе

За не вернувшихся с войны.

За грех богов, за силу слабых,

За боль несбывшейся мечты.

Фактор Страха — Быть собой

Особняк Забини. Начало ноября. Вечер

Гермиона влетела в свою комнату, еле сдерживая злость. Хотелось рвать и метать, а перед глазами застыла самодовольная ухмылка «нежно любимого» братца Драко Малфоя. Первой жертвой ее ярости стали тесные туфли, натершие ноги и потому отброшенные в самый дальний угол, по пути туда разбив по пути туда высокую вазу из тонкого китайского стекла. Ваза жалобно звякнула, и бело-синие осколки разлетелись по всей комнате. Скомканное нежно-голубое платье, плод недельных стараний трудолюбивой Ламми, полетело на шкаф. Установленное рядом с журнальным столиком высокое зеркало отразило покрасневшее лицо Гермионы, растрепанные волосы и размазанную темными пятнами по щекам косметику. Глаза горели безумным блеском, грудь часто вздымалась, но порыв к разрушению всего вокруг уже прошел и, желая хоть немного остыть, она широко распахнула ведущие на балкон высокие двери, впуская в комнату порывы вечернего холода. Ветер сорвал платье со шкафа и отнес прямо на осколки разбитой вазы.

Не обращая внимания на обжигающий ступни холод каменного пола, она вышла на балкон и облокотилась о перила. Блейз Забини знал, что делал, когда поселил ее именно в этой комнате. Подпираемый огромной фигурой древнегреческого силача, балкон располагался с противоположной от фасада стороны дома, нависая над трехсотфутовой скалой, и, взглянув вниз, Гермиона без труда смогла различить пенистые гребни невысоких волн, разбивающихся о подножье утеса. Несмотря на поздний час и уже заканчивающуюся осень, здесь было совсем не холодно, все-таки Сицилия — не северная Британия. Вид простирающейся до горизонта водной глади ее успокаивал. Бушующая стихия в полной мере отражала безумный хаос чувств внутри нее, но она же действовала на Гермиону подобно мелодичной музыке.

За десять лет заключения организм Гермионы успел привыкнуть к низким температурам, и был неплохо закален, вечерние воздушные ванны она теперь принимала регулярно. Ветер приятно холодил кожу, а его порывы сбивали дыхание, но она не обращала на это никакого внимания. Здесь ей было гораздо уютнее, чем в жарком от огня двух растопленных каминов в Большом зале особняка, где несколько минут назад завершилась тщательно подготовленная Забини встреча бывших узников. Гермиона заметила далеко внизу на черной воде ярко-желтые колышущиеся пятна света: свет в Большом зале по-прежнему горит, как и в одиноком окошке на втором этаже Южного крыла, где находится комната Блейза.

Гермиона была готова поспорить на что угодно, что хозяин особняка, как и она сама, с трудом сдерживает себя, чтобы не отправиться разрушать все вокруг. Сегодняшнее собрание, апофеоз многомесячного труда Забини, завершилось перебранкой на повышенных тонах. Многочасовая относительно мирная дискуссия в итоге плавно перешла в базарную ссору. Если не считать хозяина дома, Гермиону и Теодора, на собрании присутствовало чуть больше дюжины человек, большинство из которых не разделяли радикальных взглядов организаторов. К их тройке неожиданно для Гермионы присоединилась Панси Паркинсон, весь вечер ластившаяся к Теодору, заставляя того то краснеть, то бледнеть и бросать беспомощные взгляды на кузину.

Конец был предрешен. Абсолютное большинство во главе с Драко Малфоем устраивало текущие положение дел, и сейчас, немного отойдя от жаркой дискуссии, Гермиона могла понять их аргументы. Понять, но не принять. Потому что не хотела принимать.

Процесс смены власти — дело трудоемкое, требующее больших усилий и значительных денежных затрат при отнюдь не гарантированном результате. Бывшие азкабанцы борьбе за свое счастье предпочитали либо тихую семейную жизнь, как дружно выскочившие замуж за богатых испанцев сестры Гринграсс, либо уже успели завести свой бизнес и заработать какие-то деньги, как Малфой или Пьюси. Конечно, их положение также нельзя было назвать завидным, а репутация была испорчена навсегда, но они не видели причин что-то менять. Британия казалась им чем-то хоть и родным, но бесконечно далеким, как старый эксцентричный родственник.

Теперь, вслушиваясь в рокот тяжелых волн, Гермиона начинала осознавать, что увлекшая ее поначалу затея Блейза была просто обречена на провал. Их было слишком мало, чтобы что-то глобально изменить, полтора десятка человек против закаленной веками бюрократической машины, которая, к тому же, не теряла времени и успешно вела свою пропаганду, не могли сделать ничего. Стоило также признать, что избрание министром именно Дамблдора принесло стране немало пользы: мощная личность бывшего профессора смогла объединить вокруг себя и радикально настроенных чистокровных, и сомневающихся полукровок, и, конечно, маглорожденных. Получившая почти неограниченную власть карательная машина во главе с Кингсли Бруствером за три года сумела очистить страну от остатков армии Волдеморта, многие известные Пожиратели смерти были публично казнены. Сегодняшняя Британия искренне верила в свое благополучие и превозносила своего руководителя, и любой, кто осмелился бы что-то сказать против министра Дамблдора, был бы тут же сметен волной народного гнева. Конечно, работа с прессой могла изменить текущую ситуацию, но никакая пропаганда невозможна без значительных денежных вливаний. Требовалась единая команда из трех-четырех десятков единомышленников, , которая могла бы попытаться что-то изменить. Только вот нужно ли действительно что-то изменять? Или Великая Британская Революция (предложенное Теодором название казалось Гермионе донельзя смешным) нужна лишь неудовлетворенным жизнью, вынужденным эмигрантам, к своему несчастью оказавшимся достаточно сильными, чтобы выжить в нечеловеческих условиях? Гермиону при мысли об этом охватило давящее чувство безысходности, она впервые отчетливо осознала, что может никогда не вернуться на родину. Что Британия может обойтись и без нее. Что она никому не нужна в родной стране.

— Ни-ко-му, — повторила она, смакуя каждый слог и опять бросая взгляд на свет из окон Большого зала. Когда она оттуда ушла, там еще оставались Теодор, не теряющая надежду его соблазнить Панси и трое бывших слизеринцев, имена которых Гермиона не посчитала нужным запомнить.

Дверь на балкон она запирать не стала, а контрастный душ и терпкий запах дорого шампуня вернули ее в относительно хорошее расположение духа. Растерев тело мягким пушистым полотенцем, Гермиона с наслаждением закуталась в теплый красно-золотой халат — память о ее гриффиндорском прошлом.

Чтобы окончательно привести себя в норму и забыть о неудачной встрече, она решила завершить день хорошей книгой. Библиотека особняка была не особенно богатой и содержала в основном труды по растениеводству и различным отраслям гербологии, поэтому кое-что пришлось заказать по почте, а кое-что взять у Теодора. Кроме пособий по трансфигурации на ее книжных полках теснились объемистые тома, посвященные зельеварению, боевой магии и заклинаниям. В глубоком детстве книги были ее лучшими друзьями, и за десять лет Гермиона успела по ним сильно истосковаться. Остановившись на «Прикладных Чарах» под редакцией Филиуса Флитвика, она удобно устроилась в кресле и открыла книгу.

С первой же страницы на нее задумчивым взглядом глядел низенький профессор, под портретом которого значилось: «Наиболее полный сборник, посвященный теории высших чар». И годы жизни. Так странно было осознавать, что этого человека больше нет. Хогвартс вообще больше не был таким, каким она его помнила. Теодор, по просьбе Гермионы, где-то достал копию протокола заседания Совета Попечителей, посвященного утверждению профессорского состава на текущий учебный год. Кроме директора — профессора Минервы МакГонагалл, и ее заместителя — декана Гриффиндора, профессора гербологии, Невилла Лонгботтома, Гермиона увидела в нем только одну знакомую фамилию. Конечно, Историю магии преподавать не мог никто кроме профессора Биннса. Кто-то из старых учителей ушел на пенсию, кто-то погиб в битве за Хогвартс… все меняется. И она сама тоже изменилась.

— Можно войти?

Гермиона оторвалась от книги. Когда она уже привыкнет запирать за собой дверь хотя бы на засов? Ведь предупреждал же ее Блейз, да и Теодор на пару с Тилли все уши прожужжал, что в особняке бывают посторонние люди, а особенно в такой вечер как сегодня. И вот, пожалуйста, перед ней стоит тот, кого она меньше всего хотела бы видеть в своей комнате, да и вообще, где угодно. Человек, испортивший ей всю жизнь. Ее сводный брат.

После освобождения Драко Малфой, отдавая дань памяти казненному отцу, решил отказаться от короткой стрижки и, как Люциус, отрастить длинные волосы. Если бы не упрямо поджатые губы и неестественно бледная кожа — характерный знак отличия всех бывших узников (кроме от природы смуглого Забини), Малфоя можно было бы назвать даже красивым. От него шел сладкий до приторности аромат дорого парфюма, а тонкие пальцы крепко сжимали длинную трость с наконечником в виде человеческого черепа. Гермиона не сомневалась, что внутри трости спрятана еще одна волшебная палочка, помимо той, что все гости оставили Тилли во избежание дуэлей. Разумеется, эта предосторожность Блейза понравилась далеко не всем, несколько человек тут же покинули дом, но остальные все-таки последовали поданному Малфоем примеру и сдали свое оружие домовому эльфу.

— Проходи, — пожала плечами Нотт, перекладывая волшебную палочку со стола в карман халата, по счастью, достаточно глубокий, чтобы его содержимое было не заметно.

— Мы так и не поговорили о нас самих, только спорили о высших материях, — в голосе Малфоя звучала неприкрытая обида. — Кому какое дело, что творится на островах? Мы впустую тратим время, ссорясь друг с другом по никчемным поводам. А это нехорошо, мы же все-таки родственники как-никак.

— Что же ты о нашем родстве раньше не вспоминал, братец? — Гермиона старалась говорить как можно спокойнее, боясь повторения охватившего ее в доме Джульетты безумия, но язвительных ноток удержать все-таки не смогла. Маска безразличия на лице давно стала привычной, на ее лице можно было увидеть лишь дежурную приветливую улыбку радушной хозяйки.

Малфой проигнорировал вопрос, ступая в комнату и, обведя ее заинтересованным взглядом серых глаз, остановился перед книжными полками. Его губы скривились в понимающей усмешке.

— А ты не меняешь своих пристрастий, сестричка. Красно-золотые обои, любовь к книгам… Как была книжным червем, так и осталась. Только вот книжечки уже другие. «Старинные русские проклятья» под редакцией Антонина Долохова, «Прикладные темные искусства» Игоря Каркарова, но особенно мне нравится вот это: «Сто лучших способов убить человека и не быть пойманным»… мило.

Малфой взял с полки озвученную книгу и, осмотрев черную обложку с громадным белым черепом и двумя скрещенными под ним костями, не удержал своей фирменной ухмылки, которую Гермиона помнила еще со школы. С таким выражением лица прощения просить не приходят.

— К нашей встрече готовилась, — оскалилась Гермиона. — И еще с твоей теткой немного консультировалась насчет теории использования пыточного проклятия. Знаешь, братец, руки так и чешутся опробовать его на практике.

На лице Малфоя не дрогнул ни один мускул.

— Тетка наконец-то сдохла? Ну, и слава Мерлину. Как она меня доконала в мэноре, сестричка, ты бы знала… Только и слов было, что о ее великом повелителе и том, что я его подвел на Астрономической башне. А насчет пыточного проклятья… Ты же видишь, я безоружен, — Драко продемонстрировал пустую кожаную кобуру для волшебной палочки с непонятным вензелем, прикрепленную к поясу.

Если бы не надменность во взгляде и венчающий трость оскаленный череп, Малфоя в этот момент можно было бы принять за среднестатистического магловского клерка из заштатного офиса. Светло-серый костюм-тройка сидел на нем, как пиджак на огородном пугале, было заметно, что Малфой не привык носить такие вещи, но продуманный Забини дресс-код не предусматривал просторных мантий, под которыми без труда можно было спрятать не одну или даже две волшебные палочки. Безопасность превыше всего.

— Предположим, я тебе поверила, — нахмурилась Гермиона. — А объяснения твоего многолетнего молчания я когда-нибудь слышу, братец? Годы идут, а я, знаешь ли, не молодею…

— Седина тебе к лицу, — Нотт фыркнула в ответ на комплимент; она и сама так считала, лишь поэтому не перекрашивая волосы, но Драко об этом знать совершенно не обязательно. — Что же до объяснений, я их давать не собираюсь. Малфои не извиняются. Соболезнования по поводу смерти твоих маглов нужны?

— Обойдусь, не тебе, чистокровному подонку о них говорить. Я вот, например, искренне поздравляю тебя с унаследованным титулом. Приготовленный для нашего общего папаши котел в аду наконец-то его дождался.

— Я не силен в магловских представлениях о жизни после смерти, — презрительно сощурив глаза, прошипел Малфой. — Но как ты сама справедливо заметила, не тебе, грязнокровному отродью, его судить. Ты его совсем не знала. Отец по праву достоин называться одним из величайших волшебников современности, а твоих магловских обезьян знать никто не знает.

— По какому-какому праву? — переспросила Гермиона, поднимаясь из кресла; в ее карих глазах по-прежнему нельзя было прочитать каких-либо эмоций, но сарказм в голосе стал абсолютно нескрываемым. — Что наш папаша сделал хорошего в жизни? Насиловал? Убивал? Пытал? Взятки раздавал? И еще, моя кровь не грязнее твоей, дорогой братец. То, что наш общий папаша изменял твоей матушке, еще не делает кровь моей матери грязной. И не смей оскорблять моих приемных родителей. Кстати, если в этой комнате и присутствует грязнокровка, то именно в твоем лице, Драко Люциус Малфой, сын белобрысого кобеля! Так запятнать свою фамилию, как это сделал он, надо очень хорошо постараться!

Лицо Малфоя побагровело от гнева, серые глаза сверкнули ненавистью, граничащей с откровенной злобой. На удар его правой руки Гермиона отреагировать не успела, и ее правую щеку словно обожгло, и на ней заалел след от ладони.

— Не смей оскорблять нашего отца, — прошипел Драко. — Он дал тебе жизнь, грязнокровная тварь, только за это ты должна быть ему благодарна!

— А можно я вместо него отблагодарю тебя? — усмехнулась Гермиона, доставая из кармана волшебную палочку. — Люциус вне зоны доступа, а я — очень благодарная девочка, ведь мои приемные родители хорошо меня воспитали. В отличие от чистокровных подонков, чьи дети способны поднять руку на женщину! Неужели не страшно? В благодарность за смерть Грейнджеров, Круцио!

Громко стуча об пол, трость откатилась под кровать, а ее хозяин, издавая дикие крики, заметался по полу. Комната Гермионы была не очень большой, поэтому он зацепился за стол, который, рухнув, больно ударил его в живот. Гермиона ненадолго опустила палочку, наслаждаясь потрепанным видом Малфоя. Серые глаза взирали на нее с нескрываемым удивлением, сбитое дыхание из судорожно вздымающейся груди вырывалось с тихим свистом.

— За грязнокровку и мою родную маму, Круцио!

Крик перешел в сдавливаемый хрип. Глаза Малфоя, казалось, готовы были вылезти из орбит, а следующей жертвой бьющегося в конвульсиях тела пали полки с книгами, содержимое которых лавиной обрушилось на несчастную жертву разъяренной Гермионы. Давая брату недолгую передышку, она рукавом халата вытерла со лба капли проступившего пота и отлеветировала книги в угол. Полки, конечно, придется чинить, и Тилли будет в ужасе, но это сейчас ее волновало в последнюю очередь. Стигейская сова на запястье ритмично пульсировала, наполняя ее разум новыми волнами почти животной ярости, поглощающей ее рассудок.

— За Гарри и всех погибших от рук красноглазого ублюдка и его прислужников, Круцио!!!

Бешенство захлестнуло ее неодолимой волной, и разум отключился окончательно. От криков Малфоя, казалось, звенели стекла во всем особняке, но внезапно все прекратилось буквально в один миг. Из ее неожиданно ослабевших пальцев выпала волшебная палочка. Смутно осознавая, что происходит, Гермиона пошатнулась и попыталась обо что-нибудь опереться, пытаясь удержаться на ногах. Безуспешно. Стола под рукой не оказалось, а до стены было слишком далеко, ноги подкосились, и, как отпущенная кукловодом безвольная марионетка, она повалилась прямо на харкающего кровью Малфоя.

Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем ее осторожно подняли чьи-то сильные руки и заботливо уложили на постель, а взволнованный мужской голос над ней произнес:

— Им обоим нужна срочная помощь! Вызывай…

Голос говорил что-то еще, но Гермиона окончательно перестала осознавать, что происходит вокруг, и провалилась в блаженное забытье.

* * *

Особняк Забини, комната Гермионы. Спустя сутки

— Что с Малфоем? — едва проснувшись, спросила Гермиона. Речь давалась ей с трудом, а собственный голос казался непривычно слабым. Обстановка комнаты расплывалась, все виделось как в тумане.

Бледный Блейз ответил ей радостной улыбкой, выглядевшей чужеродной гостьей на его озабоченном лице. Обхватив двумя руками ладонь Гермионы, он едва слышно прошептал:

— Жить будет, и даже не сошел с ума, как ни странно после трех Круциатусов, но вот ходить скорее всего уже никогда не сможет. У него нарушено кровоснабжение ног, колдомедики дают неутешительные прогнозы, хотя шансы на излечение все еще есть. Впрочем, к Вельзевулу Малфоя, лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Нормально. Не смогла сдержаться, и вот...

Гермиона попыталась улыбнуться, но даже такое неосторожное движение отозвалось судорогой по всему телу. До боли прикусив губы, она выгнулась дугой, а сжимающие ее кисть руки Блейза почему-то показались ей неестественно холодными, во рту чувствовался солоноватый привкус крови от надкушенных губ. Под шерстяным одеялом было нестерпимо жарко, как в хорошо протопленной бане, тонкая ночная рубашка неприятно липла к противно мокрой от пота коже. Стоп, она же встречала Малфоя в халате на голое тело. Кто-то переодел ее в ночную рубашку и постелил кровать, и вряд это доверили домовому эльфу, а значит… вопрос прозвучал быстрее, чем она успела все это осознать:

— Блейз, ты видел меня голой?

При виде смущенно покрасневшего Забини в глазах Гермионы заиграли озорные чертики, а на душе вдруг стало поразительно легко, как будто она сбросила с души тяжелый камень и теперь была свободна. Возникло стойкое ощущение, что теперь с ней точно все будет в порядке.

— Извини, Тео был занят Малфоем и вызовом колдомедиков, а я не мог доверить тебя даже такому талантливому домовику, как Тилли, и я… — голос Блейза непривычно дрожал, а карие глаза старательно избегали смотреть в ее сторону, занявшись изучением кружев на занавесках.

— Я не сержусь на тебя, Блейз. Правда, не сержусь, — улыбнулась Гермиона; на этот раз судорога была более слабой, но теперь к ней добавилась легкая головная боль и противный комок в горле, как будто она проглотила клочок шерсти, что было очень неприятно. — Я все понимаю. Кстати, я чувствую себя даже лучше, чем до разговора с Малфоем.

Ложь, но она и так всех слишком напугала.

— Значит, все-таки подействовало снадобье Крэддока, — облегченно вздохнул Забини. — Посмотри на свое запястье.

Гермиона недоуменно перевела взгляд на свою вытянутую поверх одеяла руку, благо для этого не требовалось поворачивать утонувшую в огромной подушке голову, ну, если только совсем чуть-чуть. Кожа на том месте, где она уже привыкла видеть свое пернатое проклятье и почти смирилась с его присутствием, теперь оказалась девственно чистой. Только красное, как от сильного ожога, пятно говорило, что когда-то здесь была страшная татуировка.

— Но… как? — ошарашено прошептала она, боясь поверить в неожиданное счастье.

— Теодор, узнав, в каком ты состоянии, клял себя последними словами за то, что потерял из виду Малфоя, за которым я поручил ему неотрывно следить. Ты была совсем плоха, колдомедик давал десять процентов на то, что ты очнешься, и еще меньше, что проживешь хотя бы неделю. Татуировка вытягивала у тебя все силы с поразительной скоростью, а твое хрупкое после тюрьмы здоровье не могло ей достойно сопротивляться, требовалась помощь… В общем, маглом буду, если от дома торговки Мейн осталось хоть что-то кроме фундамента. Она вытерпела два Круциатуса, прежде чем назвала одно интересное имя: Криворукий Джо. Остальное мы узнали от него самого. Как выяснилось, Крэддок хранил свое зелье в подвале заброшенного дома в пригороде Манчестера, а старый склеротик был Хранителем тайны этого места, и к тому же, связанный Непреложным обетом, не должен был никого туда впускать, кроме обладателей «стигейской совы», да и тех не больше одного раза. С нами он не хотел даже говорить, но когда Тео сказали ему о том, в каком ты состоянии… выданного им зелья хватило бы еще на десяток «сов», а мне и Теодору пришлось выслушать всю историю Крэддока. Он обговорил даже условие освобождения Джо от Непреложного обета! Неслыханно! Криворукий сможет умереть только тогда, когда ни у кого не будет на запястье «стигейских сов», а сколько их носителей еще живы, один Мерлин знает! Это же почти гарантированная вечная жизнь! Джульетта Мейн была первым человеком, на котором Крэддок испробовал свою разработку, собой он рисковать не мог. Эксперимент прошел успешно, и вторым должен был стать он сам, но тут к нему заглянул давний знакомый, заказавший ему сложный яд. Платить за товар он отказался, а разъяренный Крэддок голыми руками придушил старика, ну а дальнейшее ты сама знаешь. Вечная память Рэндому Крэддоку!

— Аминь, — отозвалась Гермиона. При воспоминании о старом зельеваре на глаза навернулись слезы. Она была благодарна этому человеку, ведь именно его стигейская сова лучше всяких слов когда-то убедила Беллатрису, что она не лжет. Что было бы, если бы они с Лестрейндж остались врагами, Гермиона боялась даже предположить. Скорее всего, ее ждали бы еще десять лет каждодневной пытки, и она никогда бы не покинула страшную тюрьму. Если бы не Крэддок…

— Ладно, поспи еще, сильные эмоции тебе пока вредны, — забеспокоился Забини, заметив блестящие ручейки слез на ее щеках.

Гермиона качнула головой, опять до боли прикусив губу.

— Я сейчас усну, обещаю. Мне обязательно надо поговорить с Роном, лично, не через сов или камин. Какие есть способы?