История Тома Реддла (джен)

— Что ты знаешь о фашизме, Том?

— Он проповедует мировое господство одной расы над другой.

— И что ты думаешь об этом?

— Человек не может господствовать над человеком. Маг — другое дело.

_________________________________________

…март 1937…

Весна уверенно вступила в свои права и, засучив рукава, принялась наводить порядок. С крыш во всю стучала капель, легкий обманчивый ветерок умело уговаривал горожан поскорее избавиться от шарфов и шапок, и довериться ярким, но еще по-зимнему прохладным лучам.

Том шагал по длинной, как глотка дракона, Кейбл-стрит и живым цепким взглядом смотрел по сторонам. Его видавшее виды пальто было расстегнуто, из-под полы выглядывал темно-синий свитер. За последний год он вытянулся еще больше, и теперь черные тонкие брюки нелепо болтались на нем, почти открывая лодыжки и большие неуклюжие башмаки. Он рос ввысь словно молодая осинка, оставаясь при этом таким же неестественно тощим.

Кейбл-стрит была привычно лондонской улицей, и почти ничего уже не напоминало о произошедшей здесь полгода назад грандиозной стычке между чернорубашечниками и простым народом. Том в то время на другом конце города «осматривал» очередной дом и, вернувшись в приют, был встречен поистине тигриной яростью миссис Коул. Страшно перепуганная женщина во все горло орала на Тома, грозила ему кулаками и беспрестанно повторяла, что если б только Том случайно оказался не в том месте и не в то время, он был бы уже растерзан озлобленным народом. Это, наверное, был единственный раз, когда Том действительно поверил, что его выпорят.

Позже Том узнал подробности и с удивлением обнаружил, что движение, взявшее начало еще до его рождения, крепло и набирало силы прямо у него под носом. Тогда он не обратил на это особого внимания, поглощенный поиском разгадки своего рождения и собственных талантов. Желающий лишь только, как и многие люди, пережить очередной кризис, обрушившийся на Британию. Но после того, как правительство возглавил Невилл Чемберлен, голос новой войны стал звонче и настойчивей.

Дети приюта редко обсуждали политические новости — среди них не было тех, кто повидал Великую войну [1]. Гораздо больше — особенно у девчонок — интерес вызывало что-нибудь вроде отречения от престола Эдуарда VIII «ради любви», чем странный знак из двух пересекающихся загнутых линий в белом кругу.

Реддл только фыркал, слыша это. Неожиданно для самого себя он окунулся в политические новости и теперь, словно впервые познавшая вкус воды рыба, учился плавать.

А на улицах Лондона тем временем неуклонно нарастала паника. Люди суетились и шептались, но шепот неизбежно перерастал в громкий голос, угрожающий вскоре стать настоящим криком, если не ревом.

Том повернул на Ист-энд, и серые обветшалые дома, больше похожие на зловещие тени прошлого, чем на человеческое обиталище, обступили Реддла со всех сторон. На углу одного из зданий темнела перечеркнутая крестом свастика и старательно выведенная надпись «Нет фашизму!».

Тихонько и трусливо звякнули колокольчики на входной двери, в темную лавку на мгновение пролилось хохочущее весеннее солнце, и пыльная темнота тут же жадно поглотила его.

— Добрый день, — спокойным уверенным голосом поприветствовал Реддл продавца.

Молодой мужчина с бегающими глазками торопливо утер нос грязной рукой и быстрым движением что-то задвинул под прилавок. Том прищурился, продавец в ответ улыбнулся кротко и мелко, словно извиняясь.

Наркотики и алкоголь — верные спутники бедности, разрухи и войны. Попытка оттолкнуть страх, отчего тот делался только больше и страшнее.

— Ты все за тем же? — хрипло спросил Фред — для друзей просто Фредди.

Том кивнул.

Фредди нырнул под прилавок, и его тонкие умелые пальцы деловито зашуршали многочисленными пакетами. Он был Аптекарем [2] и необычайно интеллигентным человеком для того дела, коим занимался. Но, говорят, Фред закончил какой-то внушительный университет и теперь подрабатывал в местной больнице, тем самым обеспечивая товаром и себя, и покупателей. Нелегальный бизнес, как водится, было доходнее.

— Говорят, — донесся из-под прилавка его немного плывущий голос. — Ты стал меркантильней. — Фред разогнулся и подмигнул Тому. — Стал брать не только книги, но и кое-что позвонче.

— Пока нет своих правил игры, приходится играть по правилам мира, — ровно ответил Том.

Взрослая фраза, сказанная хмурым детским голосом, вышла до жути напыщенной и чересчур "громкой". Том смутился, но решил не обращать внимания на скользнувшую по губам Фредди снисходительную улыбку.

— Парень, тебе едва исполнится одиннадцать, — хмыкнул он и вывалил перед Томом разноцветные пакетики с порошками. — А говоришь, словно проживший жизнь дед.

Том только неопределенно пожал плечами и начал перебирать товар. Он делал это механически быстро и проворно, касаясь мешочков длинными белыми пальцами, иногда поднося их к носу и принюхиваясь. Фредди искренне считал, что парнишка, как и многие взрослеющие обитатели приютов, подсел на «удовольствие», чтобы мириться с жестокой реальностью было проще, а оттого и строил из себя невесть что. То, что Том «был со странностями», Фредди не пугало — парень платил деньги, а это, очевидно, являлось самой важной чертой в клиенте.

Том же занимался вполне определенными химическими экспериментами, для чего часто пользовался услугами Фредди и его личной подпольной лабораторией. Стоило это занятие немерено, но Реддл никогда не ставил деньги выше знаний.

— Что-то еще? — участливо спросил Фред, заметив, что Том хмурится, разглядывая порошки. — Вроде этого? — Аптекарь постучал по темным бутылькам, образующим плотный строй из стекла и многочисленных этикеток.

Том скользнул глазами по веренице надписей, снова прищурился и почувствовал, как изнутри медленно и вальяжно поднимается сила. Зрение становилось четче, темнота не казалась такой уж непроглядной, а Фредди приобретал необыкновенную детальность — Том почти мог различить бьющиеся жилки у него под кожей. Очень тонкие и неприметные для обычного глаза.

— Вон тот, — он уверенно ткнул пальцем, и Фред удивленно приподнял брови.

— Парень, этикетки фальшивые — ты же понимаешь, — он усмехнулся. — Только я знаю, что…

Но из-под плотно закрученных крышек просачивался едва ощутимый тонкий запах. Много запахов. Сейчас Реддл мог различить их все.

— Вон тот, — хмуро повторил он и, хлопнув рукой, положил на стол один фунт. — Это за все.

— Э-э-й! — тут же завыл Фредди как укушенный. — Грабить меня вздумал?!

Его мягкие черты лица неожиданно проступили на лице каменными срезами, глаза вцепились в Тома, но мальчик лишь плотно сжал губы и ответил обозленным упрямым взглядом.

После того, что случилось с Патриком, Том начал относиться к жизни… иначе.

— Два фунта, — припечатал Фред.

— Реактив разбавлен, — холодно произнес Том. — Раза в три. Как и порошки. Я, по-твоему, идиот?

— Черта с два! Ты еще будешь обвинять меня в некачественном товаре?!

Фредди мгновенно сменил тактику и, словно заправский актер, выкатил глаза, в которых отражалась «искренняя» боль и всемирное разочарование в людях. Угрозы в его поведении было, лишь пустая истерика. Фред считал глупым откровенно грубить клиенту, пусть даже и такому маленькому, а Том понимал, что его «особая» репутация, так выгодно скрашивающая ему положение в приюте, на весь прочий город не распространяется.

Фредди в ответ его мыслям только ухмыльнулся.

А если…

Том прикрыл глаза и попытался сосредоточиться — его способности не стояли на месте. Осознав, что он способен здорово управлять собаками, Реддл начал тренироваться на животных, а чуть позже дело дошло и до однокашников. Самые маленькие жители приюта казались Реддлу легкой добычей, но если в глазах животных он читал обожание, то в глазах людей оставался лишь страх.

Но страх — это тоже сила.

— Так и будешь стоять, словно сонная пиявка? — скептически спросил Фредди. Его расслабленное кружащееся сознание никак не поддавалось Тому — он был взрослым, хитрым, уверенным в себе и немало обдолбанным.

— Два, так два, — совсем расстроенно отозвался Том и положил еще одну монету поверх первой. Спорить с жилистым беспринципным наркоманом ему окончательно расхотелось.

— Так-то лучше.

[1] Название Первой мировой войны в межвоенный (между Первой и Второй войнами) период.

[2] Имеется в виду как медицинский работник, продающий наркотики, так и наркоман, самолично их изготовляющий.

* * *

Привычно оглядевшись по сторонам, Том шмыгнул через черный ход, выглянул из-за угла — на кухне было тихо и пусто. Столы сияли чистотой, из распахнутого окна щедро проливался весенний воздух, напитанный ароматом талого снега, солнечными лучами и запахом первого дождя.

Пахло стерильностью и крепкой хлоркой. Выходит, обед прошел не меньше пары часов назад, и Марта успела все прибрать. Она всегда говорила, что лучше пару лишних раз махнуть тряпкой, чем потом лечить половину приюта от брюшного тифа. Впрочем, сразу же после этого она философски прибавляла, что, если тиф урежет количество голодных ртов, то и готовить придется меньше, а значит и убирать.

Том оглядел обшарпанные светлые шкафчики, поднырнул под близстоящий стол и проворно развязал плотную тесемку на сером мешке — после "воздействия", как он украдкой называл свои необычные способности, немало хотелось есть. Набив карманы пальто сушеными яблоками, Том выглянул из-под столешницы, осмотрелся, словно голодный опасливый енот, и двинулся дальше. В соседней тумбе нашлись консервы, булки хлеба, обернутые плотными застиранными полотенцами, и жестяные банки с крупами. Благо, Лиза смазывала дверцы шкафов, и те не скрипели.

Том разочарованно вздохнул. Каждая банка консерв у Марты была на пересчет, а кашу силой мысли в комнате не сваришь, не говоря уже о хлебе, которого у Реддла и так было в достатке. Вот если бы немного конфет…

Реддл уже собрался двинуться через столовую, но так вовремя раздавшийся знакомый голос остановил его. Том шустро юркнул обратно и прилип к стене.

— Что же творится, милая Алиса, что же творится… — донеслось из столовой.

Интонация у говорившего была такая, как если бы он оплакивал кончину целого мира. В ответ раздалось нечто среднее между «Да» и «Угу».

Голос принадлежал большому пухлому мужчине — Ричарду Бирку.

Ричард был журналистом среднего звена и немало любил потрещать о несправедливом притеснении народа. Одно мгновение он мог утирать с лица скупые слезы, а через секунду уже добродушно гоготать, рассказывая дурацкий старый анекдот. Ричард получал свой хлеб, издаваясь в безвкусной желтой прессе какого-то богом забытого издательства, но на еду ему хватало. Однажды он пришел в приют взять интервью у парочки-другой старших детей для своей статьи — надеялся отыскать подробности повкуснее, чтобы неизменно холодили кровь. И был немало удивлен увиденным. Походив по приюту и задав кислотным шепотом несколько каверзных вопросов недружелюбным детям, он закончил обход в кабинете миссис Коул, да так там и остался.

В приюте ходили шепотки, что Ричард и наставница вместе не только разговаривают, но поверить в это все равно было сложно.

Чопорная британка Алиса Коул, преданная своему умершему мужу до последней клеточки тела, не допустила бы в себя ни одно инородное тело за исключением алкоголя. Первое в отличие от последнего Том уважал.

А вот Ричард бежал на бесплатный джин, как на собственную свадьбу. Обычно эти двое заседали в кабинете наставницы, но однажды Реддл лично видел, как Марта безо всякого стеснения влетела в кабинет Коул и захлопнула перед ее носом дверь, прокричав изнутри, что собирается здесь убраться и подождать это никак не может. На самом деле Марта рассчитывала на то, что Коул и Ричард — оба не дураки выпить — оставшись на виду у детей, постесняются пить в их присутствии, и оказалась отчасти права.

Перед наставницей на столе, устеленном полосатой серо-желтой клеенкой, стояла потрескавшаяся серая кружка, над которой поднимался слабый пар, тут же рассеивающийся в плохо протопленной столовой. Запах, исходивший от чая, отдавал лимоном, имбирем, медом и неизбежно — джином. Впрочем, почувствовать это все равно мог лишь Том.

— У тебя хороший приют, Алиса, — Ричард привычно начал разговор с восхваления пыльной коробки Вула. Его большое, гладковыбритое лицо беспечно улыбалось. — Ты бы видела, что творится в иных…

Коул смерила Ричарда взглядом, молча ожидая продолжения.

— Детская проституция, — жарким громким шепотом произнес журналист, чуть наклоняясь. Коул поморщилась от его неприятного дыхания, какое бывает только у давно болеющих язвой желудка. — Побои. Преподаватели и наставники бьют детей — страшно подумать — розгами!

— Будто нас не били, — меланхолично отозвалась Коул, рассеяно водя кончиками пальцев по краю кружки.

— Били конечно же, — Ричард махнул рукой, разом становясь деловитым и важным. — Помню, как меня однажды заставили полностью снять штаны и…

— Без подробностей.

— Да-да, конечно. Но ты все же… в это тяжелое время… — Ричард причмокнул, тем самым выражая свое восхищение. — Держишься отлично — вот, что я хочу сказать!

— Я не бью детей, — спокойно ответила Коул. — Нельзя искоренять насилие насилием.

— А надо бы… — вздохнул Ричард, но, наткнувшись, на ироничный взгляд старой подруги, стушевался. — Не то я имел в виду, конечно же. Бить не нужно. Только если чуть-чуть. Чтобы в меру.

Ричард глотнул свой джин, несколько разбавленный чаем, и покатал терпкий горький вкус на языке.

— Что в стране? В городе? — спросила Коул будто бы невзначай, но расслабившийся было Ричард тут же взорвался градом обвинений, так что Том едва не подпрыгнул.

— Что творят боши [3], Алиса! Ты видела?! — он со стуком отставил кружку и яростно замотал большой лохматой головой. — Нарушение Версальского договора, морское соглашение [4], чертов проповедник Мосли [5], а теперь еще и это!

Алиса подняла безучастные глаза на Ричарда и приподняла брови в слабом вопросе.

— Рейнская зона! Как же? Неужто ты не слышала?! «Times» только и гремит об этом! Боши с попустительства Чемберлена и Черчилля занимают Рейнскую область! Поговаривают, что такими темпами мы и не заметим, как все окажемся под вездесущей фашисткой задницей Гитлера!

Ричард испуганно замер на месте, осознав собственные слова, огляделся вокруг и затараторил тише:

— Они пожирают чужие территории, как голодная саранча! Но у саранчи есть сезон, а у бошей его нет. Я-то думал, что на место Болдуина придет кто-нибудь… кто-нибудь… — Ричард сглотнул, решая, стоит ли высказывать свою крамольную мысль вслух.

— Я поняла, — с важностью кивнула Алиса. К чаю она так и не притронулась, только блуждала взглядом по лицу Ричарда и скупо улыбалась темными глазами. Бирк коротко и благодарно кивнул.

— Их политика понятна. Конечно же, понятна, — Ричард промокнул взмокший лоб белоснежным платочком и удивительно проворно спрятал его в передний карман желтой, как яичница, рубашки. — Они хотят стравить Гитлера с Союзом. Одним ударом уничтожить две главных угрозы, но Алиса!..

Возмущению Ричарда не было предела. Он шумно втянул носом воздух, в очередной раз покосился на проем между столовой и кухней и ни с того ни с сего громогласно расхохотался.

— Том! Мой мальчик! То-то мне показалось, что за мной следят!

В числе многочисленных недостатков Ричарда была и паранойя, но в этот раз она хотя бы имела под собой основания.

Реддл нехотя вышел из укрытия, стараясь не смотреть на Коул, взгляд которой приобрел режущую остроту и не сулил ничего хорошего.

— Как ты? — Бирк попытался было приподняться на табуретке, но уперся коленями в хрупкий стол и чуть не свалил с него чашки.

Том остановился чуть поодаль, не желая, чтобы его панибратски хлопали по плечу, обнимали, тяжело дыша в ухо, и пытались потрепать по макушке. Ричард Бирк был настолько беспечным и легким во всех смыслах, кроме своего веса, человеком, что совсем не опасался Реддла. При случае он всегда подмигивал мальчишке и пытался развеселить его, раз от раза повторяя, что у Тома очень смышленый взгляд и он далеко пойдет. Том, а не взгляд, конечно.

Все прочие после таких заявлений крутили пальцем у виска, включая самого Тома.

— Видел это? — Ричард вытащил мятую, пропитанную потом газету из-за пояса и хлопнул ею о стол. На передовой странице отчетливо виднелся флаг Третьего рейха.

— Да, — просто ответил Том, не зная, что еще можно сказать.

— И знаешь, что это? — с придыханием спросил Ричард. У него было такое лицо, будто он собирался вступить с Томом в заговор против Германии.

— Вроде того, — Том покосился на Коул.

Спина женщины была неестественно прямой. После того, как один из детей приюта в прошлом месяце вырезал на груди свастику, торжественно провозгласив себя арийцем, она очень остро реагировала на любые разговоры об этом символе.

— И что ты думаешь об этом? — Ричард изогнул шею, словно пытался дотянуться до Тома одной только головой, как змея.

— Он… э… олицетворяет символ фашизма?

— Мировое господство, Том, — Ричард явно был недоволен столь поверхностным ответом, Алиса же, напротив, расслабилась и теперь агрессивно смотрела на Бирка. — Превосходство одной расы над другой!

— Это возможно?

— Что? — не понял Бирк.

— Мировое господство, — охотно пояснил Том. — Мы все люди. Мы ничем друг от друга не отличаемся.

Алиса уставилась на Тома, как на Лохнесское чудовище — благоговейно и пораженно. Бирк же выглядел немало разочарованным.

— Неужели твое происхождение, то, кем ты был рожден, имеет первостепенное влияние? — продолжал Том.

— Но, Том… — Бирк снисходительно и удивленно улыбнулся. — Монархи становились монархами по праву рождения. Об этом ты не подумал?

— Этого недостаточно.

— Недостаточно?

— Да. Это не делало их особенными. Они так же жили, так же ели и пили, и так же умирали. И даже та власть, что была в их руках, легко могла быть отобрана.

Бирк смотрел на Тома, приоткрыв рот и щуря глаза. Казалось, он видит Тома впервые и отчаянно не понимает его.

— Верно, — наконец тупо кивнул он, судорожно соображая. И тут же приободрился: — Но именно потому, что так думали многие, новое учение очень понравилось людям. Оно влило в человеческое существование некий иной смысл. Возможно, мы все же отличаемся друг от…

— Ричард! — резко воскликнула Алиса, поднимаясь из-за стола. Она окончательно рассвирепела. — Хватит!

Бирк тут же сжался, исподлобья глядя на подругу и из большого важного кабана разом превратился в испуганную морскую свинку. Том никак не отреагировал на этот всплеск — просто продолжая стоять, уставившись в стол.

— Том, — коротко бросила Коул, не повернув головы, — немедленно иди в свою комнату.

Она даже не стала спрашивать его, что он делал на кухне в верхней одежде и чем так явно набиты его карманы. Том лишь кивнул и, все так же не глядя на наставницу, быстро зашагал прочь. За его спиной торопливо и жалко извинялся Бирк.

Том не стал уточнять, что когда он говорил про невозможность превосходства одной человеческой расы над другой, он не исключал возможности существования расы… нечеловеческой.

Впрочем, это миссис Коул уже не касалось.

[3] Оскорбительное название немцев, пришедшее из Франции и прижившееся еще во времена Первой Мировой войны.

[4] Англо-германское морское соглашение 1935 г.

[5] Освальд Мосли, основатель и лидер Британского Союза фашистов.

* * *

…март 1938…

Times, Daily Telegraph, Daily Mail и, наконец, американская Daily Worker пестрили заголовками и сообщениями о германском захвате Австрии.

Том жадно листал газеты, вгрызаясь в политические перипетия, словно пытался отыскать в них смысл жизни.

«Министр финансов Д. О. Саймон заявил о том, что Англия никогда не давала специальных гарантий независимости Австрии».

Times, 22/02/1938

«Невилл Чемберлен в своих заявлениях на очередном заседании парламента ясно дал понять, что Австрия не может рассчитывать на помощь со стороны других держав в случае германской агрессии против нее».

Times, 23/02/1938

Том прищелкнул языком и тут же положил перед собой более поздний выпуск газеты:

«На своем выступлении в палате общин от 14 марта премьер-министр Невилл Чемберлен сообщил, что действия Германии «заслуживают серьезного осуждения»».

Times, 15/03/1938

Взрослые лгали. И делали это столь искусно и при этом совершенно открыто, будто говорили: «Да, мы лжем. Но как же вы накажете нас, если мы даже не скрываем этого?».

Стремясь удержать власть, они словно бы создавали весы-качели, на одной чаше которых лежала правда, на другой — ложь. Правда весила больше, а потому ее требовалось совсем чуть-чуть. Ложь же была чересчур легка и занимала изрядную часть своей чаши. Беспрестанно меняя пропорции, мешая ложь и правду, они создавали шаткое, постоянно меняющееся равновесие и называли это коротким веским словом: "Политика".

Сначала Том не понимал. Не понимал, к чему вести словесные игры, выстраивать очевидные интриги, способные создать лишь формальные оправдания своих действий.

А потом понял.

Все ради игры.

Так же, как и в детстве, когда сильный забирает у слабого игрушки и конфеты, теперь они отбирали друг у друга земли, имущество и жизнь.

А чем выше ставки, тем интереснее игра.

«Компартия обращается к рабочему классу Англии! Ее сообщение таково: «Национальное правительство может пасть. Его можно заставить уйти в отставку. Надо, чтобы вера в собственные силы была внедрена в сознание народа. Важнейшим оружием является единство — единство рабочего класса, демократии и сил, борющихся за мир»» [6].

Daily Worker, 19/03/1938

Реддл со вздохом отложил газету и отрешенно уставился сквозь бесконечную череду букв. Мир уверенно двигался к новой войне, но Том был вынужден признать, что иногда проще отвернуться и закрыть глаза, чем встретиться с правдой и начать действовать.

Мальчик оглядел комнатку. Просторная, бесцветная, как и мир за окном, обклеенная скучными серо-желтыми обоями, похожими на полосатую спинку жука. Несколько скрипящих железных кроватей, общий платяной шкаф и кривое зеркало у входа. На полу прямоугольный вытертый ковер с едва заметными следами извилистых узоров, сейчас почти слившихся с общим фоном.

И здесь ему придется прожить еще семь лет. Семь!

Адольф Гитлер только что занял очередные земли, простирающиеся далеко за воображение Тома, а ему, Реддлу, придется еще семь лет торчать в этой клоаке.

— Том! — в комнату вкатился Деннис.

Он стал совсем рыжим, как один большой рыхлый апельсин. Постоял на пороге, отдышался, глядя на Тома неуверенными подвижными глазами и все-таки сдался собственным уговорам.

— Чего тебе, Деннис?

— Это… Говорят, что… — Бишоп замялся. — Говорят, у тебя есть кое-что, ну… вкусное! — выпалил наконец Деннис.

Том нахмурился.

— Вкусное?

Казалось, попрошайка Бишоп, как и в старые добрые времена, намекал на конфеты — простые прилипчивые ириски, цветом напоминающие хозяйственное мыло. Но те дни безвозвратно прошли, потерявшись где-то в воспоминаниях Марты и миссис Коул, оставив после себя лишь выросших, но так и не повзрослевших детей. Детей, которые находили себе новые, взрослые игрушки.

«Он говорит про наркотики! Но как?..»

Том на секунду опешил, пытаясь в своем сознании соединить пухлощекого Бишопа и длинные ровные дорожки кокаина. Решил попробовать или уже?..

— Решил попробовать?

— Вроде того, — облегченно кивнул Деннис, обрадованный, что Том так быстро его понял. В его глазах проснулось нехорошее предвкушение, и Реддл догадался, что этот раз для Денниса отнюдь не первый. Он никогда не знал меры.

Реддл окинул мальчишку взглядом. Барыжничество в его планы не входило, да и какой дурак согласится взять себе в клиенты кого-нибудь вроде Денниса?

— Не бойся! — воскликнул тот, и Том еле удержался от смешка. — Я никому не скажу!

Том не мог взять в толк, отчего люди так наивно и слепо стремятся к саморазрушению без какой-либо причины. Однажды он почти согласился попробовать, но что-то внутри него запротестовало. А после того, как он понемногу научился ощущать чужое сознание и понял, что с ним происходит под воздействием опиатов, напрочь отказался от убийственной затеи.

Деннис тем временем нетерпеливо переминался с ноги на ногу, глядя на Тома, и от переизбытка эмоций пережевывал нижнюю губу.

— Ну так… — неуверенно начал Бишоп, вконец раскрасневшись от волнения.

— Не пойму, чего ты от меня в итоге хочешь, — отрезал Том.

Деннис застыл, смешно тараща глаза.

— И что ты можешь мне предложить.

Деннис сглотнул, в его глазах зародилось понимание, и он затараторил явно заранее заготовленную речь:

— Я могу тебе помогать! Типа убираться за тебя в твою смену, могу таскать твою одежду в стирку и приносить ее обратно, и… — Бишоп разом скис, не найдя в глазах Тома и капли интереса. — Могу… ты только скажи, Том, и мы что-нибудь придумаем!

Реддл решил, что это бездарное представление пора заканчивать и уже готов был махнуть и послать Бишопа куда подальше… но замер с наполовину поднятой рукой.

Он не мог экспериментировать на людях в своих попытках подчинить их сознание открыто. Но если глупый Деннис даст свое согласие… Открывающиеся перспективы казались гораздо более блестящими, чем захват какой-то там Австрии.

[6] Все газетные сообщения, как и даты, не являются придуманными, однако они приведены не дословно.

* * *

...май, 1938...

— Ш-ш-ш…

Том приподнял голову над подушкой и, глянув на пол, приложил палец к губам. Откинув тонкое покрывало, он быстрыми шагами достиг двери и, прихватив носки, скрылся в коридоре. Маленькая коричневатая змейка скользнула за ним, едва успев просочиться мимо закрывающейся двери.

После того случая с Патриком, стоило лишь прийти первому теплу, к Тому начали стекаться змеи. Он чувствовал себя тем самым крысоводом из сказки, вот только змеи приходили к нему безо всякого приглашения.

Впервые это случилось во время традиционной летней поездки за город.

Эми, цепко ухватив Тома за растянутый рукав свитера, потащила его глазеть на какую-то дивную то ли бабочку, то ли лягушку. Поляна, укрытая сочной зеленой травой, переполненная неутомимым стрекотом кузнечиков, окутанная душным пряным запахом цветков, казалась проступившим со страниц книги дивным рисунком.

Вот только в середине поляны внутри трухлявого, ничем непримечательного пня лежала змея. Подставив лоснящиеся бока теплому солнцу, прикрыв глаза и не шевелясь, она, как и многие обитатели леса, отдыхала в этот беспечный летний день.

Эми, совершенно точно уверенная, что на том самом пне она видела — О боже! Самого настоящего махаона! — рванула вперед и склонилась над пнем.

Далее последовал немыслимой громкости визг, силуэт девочки, словно боевой флагман, рассек травяное море, на мгновение переполошив обитателей поляны, и, наконец, Том остался один.

Змея тем временем не спеша подняла голову, выглянула из пня, щурясь недовольно и сонно — как самый настоящий человек. А потом зашипела.

Целую томительную секунду Том был уверен, что за этим угрожающим звуком последует стремительная атака, но змея бездействовала, а ее шипение начало приобретать смысл. Так же, как и тогда, в дурацком человеческом зоопарке.

— Что? — машинально переспросил Том, вслушиваясь изо всех сил.

Но поток образов, хлынувших в его сознание, отнюдь не был человеческим. Том почувствовал, как неожиданно тепло скользнуло солнце по его руке, каким подвижным и быстрым стало тело и как досадно оказалось неожиданное пробуждение.

Змея вполне ясно и отчетливо передавала ему свои ощущения, и Реддл и сам на толику мгновения стал ею.

Потом из-за деревьев раздались перепуганные вопли Марты и хриплый прокуренный голос Лизы, треск ломающихся веток, голоса детей... а когда Том оглянулся, змеи уже не было. Почувствовав опасность, она ушла.

— Ш-ш-ш… — напомнила о себе ночная посетительница, когда они вместе зашли в темный пустой класс на втором этаже.

Парты и стулья чернели во тьме, рассеиваемой от окна к окну слабым светом луны. Громоздкие шкафы у противоположной стены казались неуклюжими великанами и чья-то забытая тетрадь, сиротливо лежащая на подоконнике, была чем-то слишком обыденным для этого преображенного ночью места.

Реддл привычно устроился в ближнем углу, подогнув под себя ноги. Змейка скользнула вперед и прошлась раздвоенным язычком по бледной руке Тома в своем обычном приветствии. Даже это маленькое, еще очень молодое создание казалось Тому невероятно прекрасным.

Он любил заворожено наблюдать, как ночные гостьи с элегантной важностью наклоняют голову, глядя узкими мудрыми глазами перед собой. Как медленно оплетают его руки, поднимаясь все выше, скользя своим проворным тонким телом у шеи, холодя кожу. Как шепчут свои секреты ему на ухо, опасно касаясь его своим язычком, порой почти царапая клыками. Том любил гладить их, невесомо проводя по змеиному брюху бледной ладонью, а змеи всегда отвечали ему согласием и ласковым шипением.

Неподалеку скрипнула половица, и Том, уже было растворившийся в знакомой расслабленной неге, разом пришел в себя. Он чуть приподнял руку, и гостья замолчала, уютно и недвижно свернувшись у его левого бедра.

— Кто здесь? — раздался хриплый тихий голос. В нем сквозило тщательно скрываемое волнение.

— Это я, — спокойно ответил Том.

Полная, словно обведенная циркулем луна, ненароком заглянула в комнату и высветила белым ступившего вперед человека. Мальчишку.

— Здравствуй, Билли.

— Здравствуй, Том.

Они помолчали, без спешки обдумывая ситуацию.

Билли не любил Тома, чувствуя в нем какое-то неживое опасное очарование. Том недолюбливал Билли за его спокойную манеру общаться и за подозрительно непробиваемый иммунитет ко всякого рода «воздействиям».

Проще говоря, люди, которых Том не мог контролировать, немало раздражали его.

— Ты тоже любишь гулять по ночам? — вполне миролюбиво спросил Билли, глядя куда-то перед собой. Его взгляд пытался выцепить Тома из чернильной темноты, но силуэт Реддла неуловимо расплывался как заколдованный.

— Вроде того. — И без перехода: — Раньше тебя здесь не бывало.

Билли сжал губы, в его глазах скользнуло недовольство — Том ясно ограничил свою территорию, пусть Стаббс и пытался быть дружелюбным.

— Я волен гулять, где хочу, — без тени былого дружелюбия ответил Билли.

Они были похожи. Выросшие без родителей, имеющие не совсем привычные людям увлечения, пытающиеся найти себя в знаниях и посвящавшие весь свой досуг размышлениям.

— Я не против, — теперь на попятную пошел Том.

— Я видел змею рядом с тобой. Слышал ее шипение, — в глазах Билли возникла заинтересованность. — Это же уж?

Как это в духе Билли. Он заметил змею, но не узнал человека.

— Вроде того.

— А у меня жаба. Не уверен, что они поладят, — Билли улыбнулся, поглаживая карман.

«Он, наверное, даже спит с ней».

В отличие от Стаббса Том никогда не забывал, что в пищевой цепочке стоит выше любого другого существа, а потому заведомо не допускал и мысли, что опустится на один уровень со своими подопечными и будет утирать им носы или целовать их в морду.

— Я не очень люблю собеседников, Билли, — вздохнул Том. Ему правда не хотелось этого говорить, но делить эту тихую теплую ночь с кем-то еще... решительно нет.

— Да?.. Да, конечно, — Стаббс сразу скис и поник плечами. Он постоял еще немного в полосе белого света, словно облитый молоком, и медленно кивнул: — Тогда я пойду.

Его сутулая высокая фигура прошлепала босыми ступнями мимо Тома, окунувшись в темноту. С едва слышным звуком приоткрылась и закрылась деревянная дверь, и все снова стихло.

— Ш-ш-ш…

— Он неплохой малый, — рассеянно отозвался Том.

— Ш-ш-ш?

— Нет. Мне не нужны друзья.

Том посмотрел во внимательные умные глаза ужа.

— Я здорово продвинулся, кстати. С Деннисом. Сказал, что просто изучаю одну тему из учебника по биологии — он согласился. Но человеческое сознание все же слишком сложно. — Том откинулся назад, и его голова оказалась почти на грани между душной темнотой и ровной, будто вычерченной полосой лунного света. — Мне кажется, что я пытаюсь изучить сознание петуха, но выходит, что это — целый слон. Понимаешь? — Том скосил глаза на змейку. — Я имею в виду, что у людей, есть огромный потенциал, но они сознательно используют его едва ли на процент.

За дверью кто-то тяжело протопал, шумно шмыгая носом. Тишина недовольно задрожала, готовая оглушительно лопнуть, но нарушитель прошел мимо, и звук чужих шагов постепенно затих вдали. Наверняка это Деннис снова направился опустошать кухню.

— Даже те, кто по-настоящему пытаются развиваться, сдерживают себя ненужными путами, — Том говорил странными шипящими звуками, но, как и всегда, не вполне осознавал это. — К примеру, Билли. Он очень умен, но в последнее время все больше косится на Эми... Что? Нет! Конечно же она мне не нравится! Она слишком глупа…

Уж замер, неодобрительно глядя на замолкшего Тома.

— Мне кажется, я могу намного больше, — тихо прошептал Реддл в темноту. — Но мне нужен учитель. Жаль, что ты не можешь дать мне больше, чем уже дал.

Уж посмотрел на Тома немного виноватым взглядом и в утешающем жесте опустил свою крохотную головку на руку мальчику. Том слабо вздохнул, прикрыл глаза и плавно, словно падал куда-то сквозь толщи теплой волнующейся воды, начал погружаться в сон.

Миссис Коул, заметив при утреннем обходе приоткрытую дверь, заглянула внутрь. На полу сидел худой полуголый мальчишка, такой безмятежный и хрупкий в продрогшем свете наступающего утра. Под его рукой свернулась маленькая коричневая змейка в черных пятнышках, расположенных на теле с завидной точностью — будто кто-то сидел и специально вырисовывал их тонкой мягкой кистью. Безо всякого сомнения змея спала, удобно положив голову на собственное, свернутое кольцами тело и, казалось, улыбалась, ощущая тепло человеческой ладони.

Было в этой невинной сцене что-то омерзительное, пробирающее до самых костей. Миссис Коул постояла с минуту, безо всякого выражения глядя на пугающую картину и тихо вышла, притворив за собой дверь дрожащей от непонятного ужаса рукой.

Нормальные мальчики не засыпают рядом со змеями.

Нормальные змеи не улыбаются во сне, как самые настоящие люди.

— Терпи, Алиса. Осталось потерпеть всего семь лет. Еще чуть-чуть...

Но она и сама уже не верила в это.