Дамблдор (джен)

Огден просматривал мой отчет, когда в дверь постучали.

Не дожидаясь разрешения деловито вошла дородная женщина с длинными распущенными волосами. Если память меня не подводила, это была Миллисента Багнолд. Когда проходили встречи представителей британской молодежи в Визенгамоте, в числе которых был и я, нас поверхностно знакомили с главами Департаментов. Меня она к этому времени, скорее всего, забыла.

— Миллисента! — воскликнул Огден.

— Тиберий, я…

Багнолд осеклась на полуслове и строго посмотрела на меня. Заметив это, Огден представил меня:

— Мой новый помощник, мистер Альбус Дамблдор. Альбус, знакомьтесь Миллисента Багнолд — глава Департамента международного магического сотрудничества.

— Полагаю, мне стоит оставить вас на время, — деликатно произнес я, поднимаясь из кресла.

— Что вы, прошу вас, не стоит беспокоиться, — подчеркнуто вежливо, но буравя меня внимательным взглядом сказала Багнолд.— Мы вовсе не подозреваем, что вас подослал Департамент магического правопорядка.

— Миллисента шутит, Альбус.

— То-то и мне так показалось, — ровно произнес я.

Миллисента с добрых десять секунд разглядывала меня, в какой-то момент мне показалось, что она сейчас раскричится. Но вместо этого она расхохоталась.

— Вы очаровательны!

Мне претила ее фамильярность, но я не подал виду. Огден, одобрительно посмеиваясь, пригласил Багнолд сесть.

— Может, забудем на время о межведомственной грызне? — предложил Огден.

Я тоже опустился обратно, по возможности стараясь делать вид, что меня абсолютно не интересует их разговор.

— Спенсер-Мун полон веры в вас и делает все, чтобы утверждение вашей кандидатуры в Совете прошло как по маслу, — добавил Огден, будто заранее зная, зачем пожаловала Багнолд.

— Каков расклад сил?

— Наши ключевые союзники Орпингтон, Толстоватый и Скримджер, они переманят колеблющихся.

— Значит, шантаж?

— Я служитель правосудия, такие слова мне неизвестны, — произнес Огден, кладя на стол руку с двумя загнутыми пальцами, и заметил как бы между делом: — Не для ваших ушей этот разговор, Альбус. Но советую быть внимательным.

Видимо, цена одного голоса стоила три тысячи галеонов.

— Орпингтон ушла в отставку больше сорока лет назад, — протянула Багнолд. — Не думаю, что на нее можно всерьез полагаться.

— Зря недооцениваешь. У нее такая крепкая хватка, что насилу ноги унесешь. А поддержка старшего поколения никогда не помешает. Десять старейшин — шутка ли. Как ты их перетянешь на свою сторону?

— К тому же у нас с ней философские разногласия о том, что представляет из себя закон, — снова возразила Багнолд.

— Речь о гобблинских инвестициях?

Багнолд снова расхохоталась.

Невольно слушая эту беседу о путях и средствах меня пронизывало отвращение. Конечно, у меня было некоторое представление, чем живет Министерство и те, кто издают законы, по которым мы живем. Но люди тратят силы и время плетя козни, вместо того, чтобы что-то поменять.

Миром правят магглы, а мы скрываемся как крысы, выдумываем законы, которые помогут нам оставаться в заискивающих поклонах перед магглами.

А мой отец садится в тюрьму, потому что таковы наши законы, потому что никто не ответил бы за содеянное. Тварей, насиловавших Ариану, отпустили бы гулять на воле.

Меня обуревала подступавшая к горлу ярость, которая была невдомек этим министерским крысам.

Изменит что-то, вернет все на места только война.

Багнолд как-то особенно громко и натужно кашлянула. Я вздрогнул.

Соседнее кресло пустовало. За ней уже захлопнулась дверь.

У Огдена вид был сердитый. Я пропустил существенную часть беседы, и это скорее всего было правильно.

— Вы очень сильный волшебник, Альбус, — постукивая костяшками по столешнице произнес Огден. — Но держите себя в руках в конце концов.

— П-простите? — я решил, что ослышался.

— У меня даже волосы дыбом встали, — он приглаживал волосы на затылке.

Уставившись на полированную столешницу, я глубоко вздохнул, ограждая себя непробиваемой стеной, пряча свои мысли.

* * *

— Отлевитируй, попробуй, хоть попробуй, — громко сказала женщина.

Я не удивился. Из-за жары Годрикова лощина опустела, большинство магглов разъехалось, было много неприкрытого колдовства.

Девочка помотала головой. Я пригляделся. Это действительно та малышка, Арабелла, которую в начале июля я видел у нас.

— Давай, нужно попытаться. Тебе уже десять лет. Скоро к нам приезжают Перкинсы, у них ребята твоего возраста, поиграла бы с ними. А ты до сих пор…

— Не хочу! — отрезала Арабелла, отступая от матери.

— Никакого от тебя толку! Что за ребенок! — очень зло сказала мать, отвернувшись от девочки, и ушла в дом, хлопнув дверью так, словно ей было нанесено сильнейшее оскорбление.

Арабелла топнула ногой, скрестила руки и разревелась.

Я продолжил путь домой, но неведомая сила заставила меня обернуться. Арабелла стояла, вцепившись в прутья ограды, как упрятанный в клетку зверек, и смотрела на меня.

* * *

Я был тут. Кажется, я впервые по-настоящему понял, что значит быть находиться здесь.

Смысл этого дома не в попытке сбежать от того, что произошло. Суть в Ариане — это ее мир, ее территория, все, что она видит и знает.

Качели взлетали высоко-высоко. Ариана не издавала ни звука.

Что за бесстрашие, что за самоубийственная отрешенность. Наступи конец света, Ариана и не подумала бы оторваться от созерцания неба. Она гипнотизировала меня, ничто другое не было мне теперь так интересно, как она. Но сумбур в ее голове, загадка, другая логика по-прежнему заставляли меня отступать на шаг.

Неужели меня тянуло к ней из-за ее темноты?

Я знал, что в ней есть то другое. Самое живое, самое полноценное, что есть в жизни. И страстно-робкое желание узнать, что прячется по ту сторону, где отсутствует логика, заставляло меня неотрывно следить за каждым ее движением.

* * *

С моим Эйфорийным раствором, в сущности, получилось довольно забавно. Мне удалось незаметно подлить его Аберфорту, и я, исключительно удовольствия ради, наблюдал на днях, как он срывает шляпы с прохожих магглов.

В остальном меня одолевала невыносимая скука.

Пламя ревело в камине. Под потрескивание горевших сучьев я неслышно подошел к Ариане.

— Ты читаешь «Историю Хогвартса»?

Изумление мое было велико, мама писала мне, что в прошлом году в обучении Арианы произошли серьезные сдвиги. Раньше Ариане с трудом удавалось складывать буквы в слова, несмотря на то, что ей уже стукнуло четырнадцать. Аберфорт мог часами слушать, как она повторяет одну и ту же фразу, но это зрелище было настолько тоскливым, что я старался держаться от него подальше.

— Нет, — произнесла Ариана. — Я смотрю картинки.

Наверное, она хочет выглядеть со стороны так, как будто читает.

Я опустился в кресло напротив нее. Ариана положила книгу на колени и продолжала смотреть на меня немигающим взглядом.

На столике между нами лежали маленькие деревянные плашки, на которых был выгравирован алфавит. Из них было сложены слова «олух», «толстяк» и «лишний».

— Это я сделала, — ответила Ариана на мой незаданный вопрос.

— А почему именно эти слова?

— Они помогают справиться со страхом.

— Как?

— Если выскажешь вслух то, что боишься услышать, кажется, что твой страх разделяют и другие.

Какая милая незатейливая чепуха.

— Но при чем тут «толстяк»? — я скептически оглядел худое лицо Арианы.

— Я спросила Аберфорта, как обзываются другие дети, я же ни с кем не знакома, — серьезно ответила Ариана.

Пожалуй, это самое безобидное оскорбление, которое есть в словаре у Аберфорта. Спасибо и на этом.

— А ты хотела бы познакомиться с другими детьми? — спросил я, не уверенный, так ли уж хочу услышать ответ.

— Они в Хогвартсе, верно? — Ариана кивнула на свою «Историю Хогвартса».

— Да, — и, помедлив, добавил: — Стало быть, ты и в Хогвартсе хочешь учиться?

— Хочу.

Это ее «хочу» прозвучало настолько упрямо и с вызовом, что я был в замешательстве.

Мы помолчали немного. По моему телу струилось тепло, никак не связанное с огнем, полыхающим за каминной решеткой.

— Только… — осторожно начала Ариана.

— М-м? — подбодрил ее я.

— Другие дети… Они не будут меня дразнить? Арабелла говорит, я не такая, как все.

— Задиры везде бывают, на них можно не обращать внимания.

— За-ди-ра, — задумчиво произнесла Ариана, складывая это слово из плашек.

Странно было говорить с ней так, будто все это может сбыться.

Я никогда не задумывался о том, что она может желать вырваться из этого дома не меньше, чем я. Захочет узнать что-то вне его.

Нечаянный порыв, который отозвался во мне с нелепыми мечтами Арианы, умертвил голос рассудка.

Ариане уже четырнадцать, она могла бы гулять с подругами и переживать первую влюбленность, но вместо этого она едва складывает слова из букв.

Она никогда не пойдет в Хогвартс.

Я ничего не могу ей дать, ничего сделать с этим.

Наш мир не дает ей шанса.

* * *

Аберфорт отправился доить коз, а я, как неприкаянный, бесцельно скитался по дому. В последнее время у меня появилась эта скверная привычка.

В гостиной стояла тишина, но я чувствовал в ней что-то еще. Какую-то вибрацию.

На полу валялась раскрытая «История Хогвартса».

Все мысли вымело из головы, когда я заметил Ариану, сжавшуюся в комок за креслом.

— Не подходи! — выкрикнула она, подняв ко мне измученное лицо.

И страницы книги стали перелистываться с бешеной скоростью.

Бежать за Аберфортом или попытаться самому?

Мне внезапно захотелось сделать это самостоятельно, без чье-либо помощи, только я и Ариана. Я сделал осторожный шаг к ней.

— Ариана, послушай…

Кресло подпрыгнуло, и, кувыркаясь полетело в стену, я едва успел увернуться.

А существуют ли универсальные слова? У Аберфорта, может, и найдутся.

Ариану стало нервно колотить, будто она была готова взорваться.

Медленно опустившись перед ней на колени, я не нашел ничего лучшего, чем сказать правду:

— Мне тоже страшно, представляешь?

Поддаться. Быть на ее стороне. Не пытаться быть храбрецом.

— Нет, не хочу. Нет, — как мантру повторяла Ариана.

— Я тоже, — тихо сказал я и протянул ей руку. — Отдай мне то, что тебя так гложет.

— Оно плохое, — со стоном сопротивлялась Ариана, но я различил в ее голосе затаенную надежду.

— Отдай его мне, — повторил я, чуть придвигаясь к ней.

Она с минуту смотрела мне в глаза, у меня мелькнула мысль заглянуть в ее сознание. Но зачем? Я и так все знаю.

И Ариана коснулась меня своей маленькой ладонью, будто вкладывая нечто невидимое в руку. И я почувствовал его вес. Занес руку и притворился, что кидаю куда-то вдаль.

Ариана обмякла, готовая потерять сознание, в ее глазах стояли слезы. Приступ прошел. Я притянул ее к себе и крепко обнял. По коже побежали мурашки, ее страх будто и правда передался мне.

Я закрыл глаза.

Я не знаю тебя, потому что всегда избегал твоего общества.

Даже не знаю, понимаешь ли ты меня сейчас.

Не могу чувствовать к тебе ничего кроме жалости…

Ведь необъятное чувство в груди — это жалость?

* * *

Угольно черная ночь спустилась на Годрикову лощину. В окно заглядывала луна.

Невероятная апатия держалась целый день, а к вечеру становилась невыносимой. Я сидел в кресле, бездумно созерцая пространство перед собой.

Куранты на больших напольных часах пробили двенадцать раз.

— Зря ты это затеял, Альбус, — это было произнесено как всегда в спину.

— О чем ты? — спросил я, качая в руках чашку с горячим чаем.

— Ариана привяжется к тебе, а ты снова сбежишь.

— Ты невыносим, — я попытался оборвать разговор, пока он еще не начался. Чего-то подобного я постоянно ожидал. — Считаешь, ты лучше меня знаешь?

— Тут ты попал в точку. Я понимаю, что ты делаешь. Сближаешься с ней, хочешь перетянуть ее на свою сторону, в эту свою… реальность.

— Выучил новое слово? — устало подхватил я. — Похвально.

— Она не такая, как все. Особенная, — тембр его голоса изменился, я вслушивался в незнакомого мне Аберфорта. — Когда до тебя дойдет?

— Ты надоел, — обернувшись к нему, сказал я и выдвинул стул ногой. — Хочешь нормально все обсудить? Садись.

— Обычные увертки и ни слова правды? — спросил Аберфорт и, обойдя меня, сел за другим концом стола.

Я со стуком поставил чашку на стол.

— Поверь, в отношении тебя я лучше буду держать правду при себе, — ухитряясь сохранять приветливый тон, уклончиво произнес я, но внутри поднималась злоба, смешанная со страхом.

— Я не оставлю Ариану вместе с тобой, чтоб ты знал.

Это звучало, как что-то окончательно решенное.

— Советую тебе выбросить это из головы. Могу ошибаться, но мне казалось, единственный совершеннолетний здесь я. Так что предоставь решать, что вам делать, мне.

— «Помалкивай, Аберфорт, ты все равно глупее меня». Так, выходит?

По моему лицу пробежала болезненная гримаса.

— Что улыбаешься?

— Радуюсь, что ты так быстро усвоил суть, — ответил я.

— Почему ты считаешь, что можешь решать за меня?

— Ты страшно удивишься, но я хочу, чтобы у тебя было нормальное будущее, а не вот это, — я бесцельно повел рукой.

Аберфорт начинал раздуваться от злости. Некоторое время он молчал, подбирая слова. Я ждал.

— Тебе неизвестно, что такое ответственность! — выпалил Аберфорт, вскакивая на ноги.

— Это мне-то? — я наоборот откинулся на спинку стула. — Я здесь, а не в Греции, если ты заметил.

— Вот именно!

— Ответственность — способность сделать что-то против воли, если это действительно нужно, — отчеканил я, повышая голос. — Так как ты этого не понимаешь, мне тебя жаль.

Аберфорт снова умолк.

Пытается предстать передо мной человеком, способным принимать взвешенные решения. В любой другой ситуации я бы посмеялся над этим, но сейчас его поведение вызывало во мне раздражение и толику расстройства.

Правда ли? Мне казалось, я давным-давно разочаровался в Аберфорте.

— Ты делаешь это для себя, чтобы совесть очистить. Но нам это не нужно, пойми наконец, — глухо выдавил Аберфорт.

Вдруг почувствовав себя задетым, я тем не менее ровно произнес:

— Мне известно одно — ты не можешь обеспечить Ариане элементарный комфорт, до тех пор, пока не получишь диплом об образовании и не устроишься на работу. Ты о чем-нибудь из этого задумывался? Вижу, что нет.

— Я не такой карьерист, как ты. Мне не нужна красивая жизнь, хотя куда тебе это понять? Нет, мне со стороны многое видно моим маленьким умишком. Даже больше скажу: ты ненавидишь людей! Всех и каждого!

Неужто я так выгляжу со стороны?

— Ты бросил маму! И поступишь так с Арианой! — яростно продолжал Аберфорт.

Его голос эхом отдался в голове. Вот, значит, как?

— А, так мы обо мне разговариваем? — я резко скрестил руки на груди, вперившись в него взглядом. — Я полагал, о вашем с Арианой будущем.

— Ты хоть раз задумывался о нас? Сидишь себе в своей комнате, обложившись наградными листами! Ты дальше своего носа не видишь!

Но я предпочел не услышать его слов. Семь лет ненависти к брату взяли вверх:

— Слышу это от человека, у которого напрочь отсутствует фантазия! Почему нельзя понять, что нельзя просто плыть по течению, куда вынесет… Помечтай хоть раз о чем-то таком, что выходит за рамки повседневного! Ты…Ты ведешь себя как семидесятилетний старик!

— Замечательно! Вот и договорились — мы никогда не поймем друг друга!

— Блестяще! — вскинулся я. — Разговор окончен!

Но бурый от крика Аберфорт не желал закрывать рот:

— Ты не хочешь быть тут — вот в чем проблема! Это каторга, в которую ты сам себя отправил! Могу тебя от нее избавить, катись в свою Грецию!

— А разве кто-то хочет быть тут? — вскинулся я. — Разве ты хочешь? А Ариана?

— Где ей быть, если не тут? — взревел Аберфорт. — Со мной!

— Только о себе и думаешь! Пошевели мозгами, Ариана хотела бы быть с мамой! — я не отводил глаз от лица Аберфорта и внезапно уловил, сколько надрыва в моей собственном голосе и что сам я оказался на ногах. — Знаешь, что? Ты верно говоришь, я все время вру! Мне на тебя плевать! Делай, что душа пожелает! Я умываю руки!

Не собираюсь больше это терпеть.

— Тогда почему ты еще здесь? — истошно завопил Аберфорт. — Убирайся из нашего дома! Ты все равно бросишь нас! Ты такой же, как отец!

Рука с палочкой сама взлетела в воздух. Швырнув в него заклинание, — Аберфорт полетел спиной назад, с грохотом врезавшись в часы, маятник ударил в набат, — я в два шага пересек расстояние до двери и выскочил в ночь.

А я и ухожу! Смеет выгонять меня!

Отца нет всю его жизнь, он даже не помнит его так, как я, как он смеет сравнивать меня с ним? Нас давно ничего не связывает. Абсолютно!

Вернусь — кину это ему в лицо! Отвечу. Вздумал учить меня? Считает, что видит меня насквозь? Я тоже много чего не упомянул о нем! Я резко остановился и потряс кулаком с зажатой в нем палочкой.

Нет. Решил уходить, значит, ухожу. Без его указа обойдусь!

Да если бы не я, Аберфорт давно бы сдох с голоду! И утащил бы Ариану в свое безумие! Маленький, глупый мальчишка!

Я чувствовал невероятное облегчение и отчаянное желание оказаться за тысячу миль отсюда, от этого проклятого дома, от Аберфорта.

Не видя ничего перед собой, я добежал до антиаппарационного барьера.

Отдавшись привычному чувству предельного сжатия, шагнул в ничто. Легкие сперло на мгновение, и я снова вдохнул прохладный ночной воздух.

Хогвартс.

Ажурные ворота.

Невесомо коснувшись металлических завитков, я попытался мысленно пересечь расстояние, отделявшее меня от Хогвартса, пройтись по менявшим направление лестницам, заговорить с портретами, подняться на Астрономическую башню. Но я не мог всего этого сделать, поэтому вцепился в ворота. Повис на них, как распятый, выискивая очертания замка во мраке.

Сердце громко стучало в тишине. Мне захотелось разбить его вдребезги, чтобы улеглось дрожащее волнение.

Что Аберфорт хотел всем этим сказать?

Что я не нужен, что я здесь лишний?

Мне прекрасно это известно.

Я попытался презрительно фыркнуть, но из горла вырвался странный хлюпающий звук.

Зачем он заставляет меня переживать заново то, что я хочу забыть? Зачем он изводит меня? Я не могу изменить того, что сделал отец!

Крепче вцепившись в ворота, я подавил яростное рычание. Все, о чем я молчал, стало ядовитым и отравляло меня там.

Не вернусь к ним. Пускай Аберфорт расплачивается за свою глупость.

Поеду к Элфиасу, лишь бы подальше от Аберфорта. Пустого, ограниченного, отрицающего все, что не укладывается в его мировоззрение.

Только Греция больше не манила меня. Как и любое другое место.

Ариана будто привязала меня к себе невидимыми путами и не отпускала. Без меня она погибнет. А она единственная, кто не виноват ни в чем.

Позволить ей утащить меня за собой? Отдаться светлому, но бесцельному существованию?

Перед мысленным взором возник образ Арианы, свернувшейся в комок возле кресла. И во мне появилось несмелое желание оказаться рядом с ней.

Но я остался стоять на месте, хватаясь за холодный металл, чтобы оставалась иллюзия, что я в самом деле могу уйти. Только в своем воображении я больше не был один.

* * *

В камине дотлевали угли. В красной полутьме вырисовывался неясный силуэт мебели. Я щелкнул пальцами, зажегся свет в газовых лампах.

Слишком ярко.

Я плавно опустил руку — свет уменьшил свою интенсивность.

На софе, сливаясь с ней, сидел Аберфорт. Как будто поджидал меня.

— Я тебя не заметил, — сказал я.

— Где ты был?

— Нигде.

— И все-таки.

— Не притворяйся, что тебя это волнует.

Пол был усыпан осколками, я посмотрел на раскуроченные часы. Можно было произнести «Репаро», но я не захотел. Вместо этого прошелся по крошащемуся под ногами стеклу.

На столе я заметил лист бумаги с надписью «Альбусу». Взяв в руки записку, я рассеяно заглянул в нее, не вникая в смысл написанного.

— Пришло, пока тебя не было, — сказал Аберфорт и почти сразу за этим: — Прости меня.

Сам не знает, за что просит прощения.

Но нам предстояло жить под одной крышей, поэтому я тоже произнес это пустое:

— И ты прости меня.

Аберфорт неуверенно пошел к выходу, но на пороге остановился.

— Альбус?

Меня так тошнило от всего происходящего, что я даже не взглянул на него.

— Что?

— Я рад, что ты вернулся, — сказал он.

Но я ему не поверил.

По инерции перечитал записку:

«Дорогой Альбус! Приглашаю вас завтра на ужин. У меня гостит племянник Геллерт, ваш ровесник. Думаю, его общество доставит вам удовольствие.

Искренне ваша, Батильда Бэгшот».

Но тут мой взгляд скользнул мимо письма и наткнулся на плашки, лежавшие на столе.

Меня поглотила невероятная бесконечная нежность к Ариане.

Из плашек было собрано слово «Альбус».