Методика Защиты (гет)

Я знаю, вы меня ненавидите. Но мне платят, чтобы я вас учил.

Из к/ф «Прощайте, мистер Чипс!»

— Профессор Вэйл, — сказал Росауре Директор еще в начале второго триместра, — у меня для вас небольшое задание, которое мы, конечно, оформим как дополнительную нагрузку с поощрительной премией, однако я бы попросил вас отнестись к этому как к моей личной просьбе.

В начале января Росаура была еще в том состоянии, что если бы ей дали в руку лопату и сказали копать яму, она рыла бы ее с усердием, как собственную могилу. Дамблдор не дождался ее теплого отклика, но и не счел глухое молчание за отказ.

— В конце прошлого триместра нас постигла трагедия. Мы лишились лучшего профессора Зельеваренья, которого видела школа на этом веку. Гораций, к счастью, выписался из больницы, но к преподаванию возвращаться категорически отказался, заявив, что предпочтет пенсию у камина в обществе засахаренных ананасов, и мы можем только позавидовать его более чем заслуженному покою…

Дамблдор говорил легко, а Росаура погружалась все глубже под лед ужаса. Дамблдор знал, безусловно, знал, как Слизнорт распорядился своим «заслуженным покоем», как только выписался из больницы, знал невыносимо много, и беспечность, с которой Дамблдор вел с ней беседу, делая вид, будто не знает, «что она знает, что он знает», распинала ее больше, чем если бы он поглядел на нее во всем презрении, какого заслуживала сообщница преступника — в его-то глазах. Нет, разве? Аластор Грюм пристрелил бы ее на месте, «если бы не поручительство Дамблдора», как сам и сказал, и Росауре теперь казалось, что Дамблдор просто издевается, таким образом демонстрируя всю полноту своей власти над нею. В том-то и дело, что он мог бы хоть на растерзание Грюму ее отдать, хоть сам раздавить ее одним пальцем, хоть уволить, хоть пристыдить, хоть прочитать ей мораль и обвинить во всем, в чем она и без чужих слов ощущала вину смертную, но вместо того мог позволить себе обращаться с ней как ни в чем не бывало, вежливо, иронично, непринужденно — и так она чувствовала себя пленницей.

— Решение кадровых вопросов — моя головная боль, увы, — продолжал Дамблдор. — К счастью, мне удалось и за такой короткий срок найти кандидата, чей уровень знаний столь сложного предмета как Зельеваренье вполне меня удовлетворяет, я бы даже сказал, впечатляет. Однако, вы сами успели хорошо понять, живую практику преподавания не заменят и самые обширные теоретические познания, и непросто, ох как непросто входить в бурлящий поток образовательного процесса, да еще посреди учебного года. Чтобы наш новый коллега попросту он нас не сбежал через неделю, я хотел бы, чтобы вы помогли ему освоиться на первых порах.

Росаура угрюмо глядела в пол.

— Сэр, я даже пока года в школе не продержалась…

— Но вы же продержитесь, мисс Вэйл?

Он спрашивал с легкой улыбкой, но Росаура ощутила тоненький укол в онемевшее сердце. За наигранной учтивостью Дамблдор прятал глубокую обеспокоенность ее состоянием, и она верила — да, верила, вопреки рассудочным убеждениям, что он просто забавляется ее беспомощностью — в его искреннюю заботу о ней. Быть может, ей нужно было цепляться за что-то, уверять себя, что остались еще люди, которые могут быть к ней добры. А может, так оно и было, хотя от признания этого ее затапливал еще больший стыд.

— Боюсь, Минерва меня в тумбочку превратит, если я заикнусь, что накину ей доп нагрузку, — усмехнулся Дамблдор. — Конрад, конечно, как всегда, выразил свое живейшее участие, но ему уже досталось: я попросил его временно взять на себя обязанности декана Слизерина. Мы нарушаем традицию, по которой деканом надлежит быть выпускнику искомого факультета, но доверить такую непростую миссию я готов только ему. Что же до нового коллеги, профессор Вэйл, я обращаюсь к вам, поскольку его случай… довольно труден, и я предвижу, что патронаж более старшего преподавателя приведет к череде локальных катастроф. Вы же близки к нему и по возрасту, и по свежести опыта, и, наконец, вы учились с ним вместе и знаете его как человека лучше всех нас, стариков!

Росаура подняла на Дамблдора недоверчивый взгляд и чуть не ослепла от его лучезарной улыбки, которая так и кричала: «Шалость удалась!».

— Мистер Северус Снейп, наш новый профессор Зельеваренья, — объявил Дамблдор за завтраком в первый учебный день января. То на Директора, то на тощую фигуру нового преподавателя в замызганной черной мантии студенты смотрели в лютом любопытстве, преподаватели — в немом потрясении. — Понимаю, в этом году у нас часто меняется педагогический состав, однако я надеюсь, что профессора Снейпа и вы, уважаемые преподаватели, и вы, дорогие студенты, примите с тем же радушием, каким одарили профессора Вэйл и профессора Барлоу. Вы справитесь, я в вас верю.

Дамблдор бодро хлопнул в ладоши, но поскольку никто не подхватил приветственные аплодисменты, сделал вид, что в предвкушении потер руки, и призвал всех доедать кашу, пока не остыла.

Что там каша… Директор кинул школе горячую новость, о которой тут же затрещали во всех углах, даже не понижая голоса, ничуть не заботясь о приличиях.

Северус Снейп, новый профессор Зельеваренья, опустился за стол сумрачной тенью. Подсадили его на дальний конец стола, где обреталась Росаура. Все по гениальному плану Директора, разумеется.

— Ну привет, Снейп, — сказала Росаура по долгу культурного человека.

Снейп повернул к ней голову, укрытую капюшоном темных сальных волос. Мутные глаза, черневшие на худом болезненном лице, глядели угрюмо. Он будто ничуть не удивился, увидев среди профессоров девчонку, с которой вместе учился. Настолько не удивился, что даже не посчитал нужным ответить на приветствие. Росаура вынудила себя помнить о «личной просьбе» Дамблдора и сухо сказала:

— До первого апреля далековато, так что если Директор не пользуется каким-нибудь календарем Майя и ты правда теперь вместо Слизнорта, значит, тебе нужно войти в курс дела, как…

— Разберусь без твоей болтовни.

Росаура поджала губы. О, да с чего Дамблдор взял, что в ней есть силы оказывать помощь — да еще тому, кто отмахивается! Как будто на ней не висят жерновом четыре курса детей, совсем разленившихся после зимних каникул! Ради чего ей стараться, ради чего…

Надо. Единственное слово, которое еще заставляло ее что-то делать, двигаться, говорить, пусть походило это на судороги сломанной куклы. Вот она и завела механически:

— Ведение журнала, система выставления отметок, нагрузка по домашним заданиям, составление планов уроков, сверка с календарно-тематическим планированием, организация дополнительных занятий для отстающих и сдающих экзамены, знакомство с личными характеристиками учеников и оформление отчетов для заместителя Директора… Если не хочешь, чтобы Макгонагалл сварила тебя в собственном котле, когда придет к тебе с проверками, можешь зайти ко мне в кабинет сегодня после ужина, я покажу тебе, как это все делается.

Снейп, казалось, пропустил все мимо ушей, но последняя фраза Росауры заставила его оторвать свой крючковатый нос от пустой тарелки.

— К тебе… в кабинет?.. — повторил он.

— Я профессор Защиты от темных искусств, — сказала Росаура.

Снейп посмотрел на нее как на слизня, который протух прежде, чем настал черед бросать его в котел. Росаура резко выдохнула и опустила взгляд в свою тарелку. Та тоже была совершенно пуста.

Росаура знала Северуса Снейпа со школьной скамьи. Он учился на Слизерине на курс старше, вечно понурый, замкнутый, костлявый и жутко запущенный, с нестриженными волосами, будто салом обмазанными, насупленный, как сыч, и озлобленный, как бродячая собака. Он был из тех редких студентов, кто относится к учёбе излишне серьёзно и своей дотошностью утомляет даже преподавателей. Стать отличником ему помешала небрежность и презрение к учителям, а еще и гордыня — он слишком много значения придавал знаниям, опасным и зачастую запретным, ради которых пересекал границу школьной программы, пристойности и безопасности, и не потерпел бы, чтобы их оценивали по привычной шкале. Знания для него были той силой, в которой было отказано его хилому телу.

Он вызывал бы своим одиночеством жалость, если бы не пытался подлизываться к старшим богатеньким мальчикам и лощеным девочкам из хороших семей с дурными наклонностями, и на землистом его лице не проступало бы черное удовлетворение, когда под их одобрительные кивки он насылал порчу на пуффендуйцев. К пятому курсу Снейп понял, что сам чего-то стоит: в Зельях ему не было равных, вот только профессор Слизнорт отчего-то в упор не видел не то что таланта — гениальности своего ученика. Снейп был заучка и раньше помогал не за спасибо однокурсникам с домашним заданием, а после того, как на СОВ его результат по Зельям отметили как «беспрецедентный», зазнался до ужаса, и слизеринцам, тем самым богатеньким мальчикам и лощеным девочкам, как-никак пришлось унижаться и просить его, немытого полукровку, сварить для той или иной нужды зельице да покрепче. Снейп не отказывал; его пьянило чувство нужности, и чем больше людей к нему обращалось, тем выше задирал он свой крючковатый нос, тем ожесточеннее становились его стычки с гриффиндорцами (особенно лаялся он компанией Джеймса Поттера, отчего и получил позорную кличку «Гнусик» — Росаура подозревала, автором был паинька Ремус Люпин⁽¹⁾), тем беспощаднее он срывался на младшекурсниках, которые теперь чистили ему ботинки (впрочем, тщетно — неряшливость въелась Снейпу под кожу). В змеином клубке он стал не последним человеком и всеми способами стремился подчеркнуть свою независимость, хотя очевидно было, как он рад, что его наконец-то приняли за своего… Почти. Богатенькие мальчики, пусть и стали похлопывать его по плечу, руки не пожимали, а лощеные девочки, хоть и хлопали ресничками, когда выпрашивали любовную настойку, не ходили с ним гулять вокруг озера. Он отчаянно делал вид, будто его это ничуть не волнует.

После выпуска он пропал. Все ожидали, что он пойдет в целители или сосредоточится на академической карьере зельевара (хотя Слизнорт «забыл» написать ему рекомендательное письмо в Ассоциацию зельеваров, никто не сомневался, что Снейпа туда возьмут вовсе без вступительных экзаменов), однако к сентябрю он как в воду канул. Тут и вскрылось, что всем нужны были только его таланты, но никому — он сам, как человек. Никто даже не попытался разузнать, что с ним произошло, не нашлось такого человека, который поддерживал бы с ним маломальский контакт. Единственным студентом Хогвартса, который когда-то пожимал Снейпу руку не из корысти, а от чистого сердца, была умница Лили Эванс, младшекурсниками они ходили парочкой не разлей вода, сколько бы Лили не твердили, что нечего водиться с этим заморышем, она давала отпор за двоих, даже когда он стал пробиваться к слизеринским элитам и неприкрыто интересоваться темными искусствами (а на Слизерине это означало «практиковать при любой возможности»), да вот на пятом курсе Снейп прилюдно обозвал ее «грязнокровкой» и даже ей пришлось признать, что человек он пропащий.

За последние годы люди пропадали часто. Порой «пропавший без вести» звучало чуть более утешительно, чем «убитый при террористической атаке» или «замучен насмерть сектантами». Исчезали супруги, гибли семьи, и о судьбе заросшего парнишки со злым взглядом и большим талантом не задумался никто. Пока Директор не представил его как нового преподавателя сложнейшей дисциплины Зелий и сердечно попросил любить и жаловать.

Легче было бы Дамблдору ввести в Большой зал соплохвоста на поводке и предложить студентам пощекотать ему огнедышащие сопла.

И если бы двадцатидвухлетний тощий мальчишка с кичливым латинским именем и простецкой маггловской фамилией был так уж грозен. Увы! Северус Снейп сразу же совершил фундаментальную ошибку молодого учителя — грозным он лишь пытался казаться.

Входить молодому преподавателю в класс — все равно что на тончайший лед. Дети отслеживают каждый твой шаг, поворот головы, подчитывают складки на одежде и количество волос на макушке (ведь они-то выпадут первыми), прислушиваются к скрипу туфель и дрожанию голоса. Следят, как мел крошится в хилой, пока еще такой мягкой учительской руке, пока выводит имя на доске, которое вскоре переврут до жестокого прозвища. Легче верблюду пройти сквозь угольное ушко, чем новичку войти в новый коллектив. А новый учитель еще в более рискованном положении, чем новый ученик, поскольку по умолчанию находится по ту сторону баррикад. Дети часто жестоки по отношению к неудачливым ровесникам, но нет предела их ненависти по отношению к учителям, которые пришлись им не по вкусу. В однокласснике они еще способны рано или поздно увидеть себе подобного, человека. Учитель же, блестящий или ужасный, всегда будет особью иного вида; в крайностях его либо обожествляют, либо проклинают, но на что он никогда не может рассчитывать — так это на простое человеческое понимание.

* * *

В первую неделю января Снейп к Росауре не заявился. В Большом зале на трапезах он закономерно перестал бывать, когда понял, что обеденный перерыв — это единственный вариант наскрести себе час ночного сна, если наскоком проверить домашнюю работу. Из подземелий он не выползал, о чем сразу же начали шутить.

Росаура узнала от Барлоу, что это его вместо Макгонагалл Директор отправил инспектировать Снейпа. Несмотря на то, что в те дни душа ее была на дыбе растянута, Росаура все же почувствовала укол обиды. Ее, значит, в сентябре под нож Макгонагалл швырнули, а к Снейпу приставили мягкосердечного Барлоу? Да если бы Барлоу присутствовал на ее первых уроках, это было бы потрясающей поддержкой и вдохновением! Вместо этого ее методично закатывали в асфальт, что якобы должно было пойти ей на пользу. Росаура не стала бы отрицать: муштра Макгонагалл действительно подстегнула ее, полученный опыт можно было бы назвать бесценным, но сейчас ее жгло чувство несправедливости и только. Поэтому она сказала Барлоу: «Было бы занятно посмотреть на нашего нового коллегу. Как вы думаете, мне бы пошло это на пользу, профессор? Новички должны обмениваться опытом и первыми впечатлениями!». Барлоу наверняка видел ее насквозь, однако благодушно согласился, добавив: «Вам будет очень полезно оценить чужой урок со стороны. Выскажу непопулярное мнение, но иногда лучше учишься, не когда тебя критикуют, а когда тебе позволено критиковать других».

Расписание у Снейпа было более плотное, чем у Росауры, и она нагрянула в класс Зельеваренья на втором уроке, который проходил у четверокурсников. Подземелья никогда не были приветливым местом, но Слизнорт ухитрялся свои владения наполнять уютом и духом творчества, в темных углах мерцала магия, холодные стены согревались от золотистого пара над начищенными до блеска котелками. Росаура любила занятия Зельевареньем, несмотря на то, что невнимательность порой толкала ее к досадным промахам, однако уроки под мудрым оком Слизнорта поощряли дерзать, пробовать и экспериментировать, и допущенные ошибки не превращались в катастрофу… если только котел не взрывался, конечно, хотя и на это у Слизнорта был философский взгляд, колоссальное терпение и добрая усмешка. На его занятиях никогда не возникало вопроса, столь часто приставляющего учителя к стенке: «А зачем мне ваш предмет?». Даже самый большой ленивец и раздолбай понимал, что сварить себе зелье от головной боли или бодрящее снадобье нужно уметь, и следует постараться, ведь перепутаешь один ингредиент — и отвар превратиться в отраву. Сейчас, уже с учительской позиции, Росаура признала, что самая главная заслуга Слизнорта как педагога была даже не в глубочайших познаниях своего предмета и не в способности держать под крылом проблемный факультет, но в том, как он создавал на занятии спокойную атмосферу, балансировал на грани добродушия без попустительства и требовательности без взыскательности. Часы над мирно булькающим котлом пролетали незаметно, и после голову сладостно кружил аромат засушенных трав…

Оказавшись на пороге класса, Росаура моргнула, подумав, что зашла не в ту дверь. В аудитории было темно хоть глаз выколи, только под парой котлов змеились синие огоньки. Было чертовски холодно, несмотря на то, что пятнадцать минут назад класс был битком набит студентами, о чем свидетельствовали в беспорядке подвинутые парты и стулья, мусор под рабочими столами — при Слизнорте такое и в страшном сне присниться не могло. Наконец, запах. Прелый, кислый, гнилостный, он ел глаза и скреб горло. Поэтому вместо приветствия Росаура закашлялась.

— Чего надо? — раздался глухой голос Снейпа. Росаура и не различила его в темноте в черной мантии за учительским столом.

— Мне кажется, вам следовало бы немного проветрить, — допуская близость учеников, Росаура решила соблюсти приличия.

— Чего надо? — с расстановкой повторил Снейп, даже не привстав ей навстречу. Росаура распрямила плечи.

— Пришла посмотреть на ваш урок. Я посижу за последней партой, если вы не возражаете.

Снейп наконец взглянул на нее. Черные глаза сузились.

— Возражаю.

— Прекрасно.

Даже стук ее каблуков утонул в затхлом мареве, которое было у Снейпа вместо воздуха. Под тяжелым взглядом хозяина кабинета Росаура села за парту. Снейп не шелохнулся. Было очень темно, и она не могла поручиться, что они смотрят друг другу в глаза, но это предполагалось. В гнетущей тишине по спине отчего-то пробежал холодок. Снейп никогда ей не нравился. Кому нравился?.. Но чутье подсказывало, что оказаться с ним, рассерженным, наедине, вышло на проверку не лучшей идеей.

— Это в рамках проекта «Школа молодого педагога», — высоким голосом произнесла Росаура и деловито сложила руки перед собой, — вам Барлоу не говорил? Молодые специалисты посещают уроки друг друга, делают заметки, высказывают свое мнение…

Из коридора донесся топот ног.

— Проваливай! — прошипел Снейп, а на пороге уже столпились четверокурсники.

Образовался затор, поскольку они тоже щурились и ругались сквозь зубы, отдавливая друг другу пятки, стали заполнять класс, даже не пытаясь снизить тон голоса. Росауре уже было наплевать на шипение Снейпа и то нехорошее предчувствие, что посетило ее секунду назад: она жадно наблюдала происходящее, остро воспоминая чувство беспомощности, которое сжимало ей горло, когда ученики проявляли неуважение к ней. Теперь ее разбирало любопытство: ну, что будет делать Снейп? Как он утихомирит детей в самом паршивом бунтарском возрасте? Как заставит их работать в течение двух часов (занятия по этому предмету всегда ставили спаренные, чтобы хватало времени на приготовление зелий)? Как объяснит им тему, на которую им заведомо плевать? О, господа хорошие, молодой специалист в первые месяцы, если не годы своего педагогического подвига львиную долю времени, сил и нервов тратит на установление и поддержание дисциплины — куда там до учебного процесса! А Снейп уже провалил пункт «подготовка кабинета к занятию». «Внешний вид педагога» у него тоже хромал, так как студенты скорее заметили Росауру на задней парте и приветствовали ее удивленными, но бодрыми возгласами, тогда как на Снейпа внимания почти никто не обращал — и как бы ни хотелось обманываться, что всему виной его гардероб, приходилось признать: они не хотели обращать на него внимание. Вместо этого, даже не потрудившись достать учебники и котлы, общались, пересмеивались, кто-то перекидывался липким комком червей (необходимый инвентарь для сегодняшнего занятия), кто-то подъехал к Росауре: «Профессор, вы у нас сегодня на замене?», и тут проскрежетало:

— Минус двадцать очков Гриффиндору и Пуффендую!

Студенты замерли на миг, обернули ошарашенные лица в сторону доски, пытаясь разглядеть в полумраке учителя, и через секунду грянули возмущенные возгласы:

— Урок еще не начался!

— Что мы сделали-то?

— Это они вон трепались!

— За что целых двадцать?!

Росаура глядела во все глаза. Снейп не вставал из-за стола, только подался вперед, из-за чего спина его выпятилась черным горбом, и что-то сказал. Наверное, он хотел прозвучать сумрачно и зловеще, но из-за гомона шестнадцати подростков его шипения было не разобрать. Тогда он поднатужился и гаркнул с новой силой:

— Минус двадцать очков Пуффендую и Гриффиндору!

На этот раз тишина установилась более длительная. Студенты насупились и переглянулись.

Молчание их было ничуть не напуганным, а куда более зловещим, нежели наказания Снейпа. Николь Браун подняла руку и заговорила:

— Простите, сэр, но на каком основании вы оштрафовали…

— Я разрешал вам говорить? — оборвал ее Снейп. — Минус пять очков Пуффендую.

— Сэр! — вскинулся Ричард Майлз. — Ну нельзя же…

— Минус десять очков Гриффиндору.

— Почему это с Гриффиндора десять, а с Пуффендуя пять? — удивился кто-то с последней парты. Снейп не смог разглядеть, с какого факультета прилетела претензия, поэтому снизошел до объяснений:

— Потому что студент Гриффиндора нарушил правило, которое уже наглядно было протестировано на студентке Пуффендуя. Никаких выкрикиваний в этом кабинете без моего разрешения.

«Отчаянное положение требует отчаянных мер», — подумала Росаура.

— Мы не выкрикивали, — снова заговорила Николь, — мы вежливо поинтересовались, по какой причине вы оштрафовали наши факультеты на сорок баллов за пять секунд.

— Минус…

— Да, сэр, давайте сразу уйдем в минус, — громче сказала Николь и сложила руки на груди. Ее жест повторили все пуффендуйцы, — тем скорее вы будете говорить с нашим деканом.

«Выкуси», — ухмыльнулась Росаура. Урок еще не начался, а Снейп уже оказался в ситуации, когда учителю студенты угрожают разговором с деканом, а не наоборот.

— С вашим деканом, безусловно, следует поговорить, — сказал Снейп. — Наконец-то профессор Стебль узнает, какие непроходимые тупицы учатся на ее факультете.

По классу пронесся ропот возмущения.

— Еще минус десять очков с обоих факультетов за промедление, и садитесь уже, — выплюнул Снейп.

Однако, перегибая, он перегнул. Несколько человек присели было за парты, но когда увидели, что остальные стоят не шелохнувшись (теперь стойкость проявили гриффиндорцы), тоже подтянулись. Класс придавила тишина.

Росаура еле удержалась, чтобы не сломать кончик пера — и посмотреть, будет ли эффект сравним с грохотом грома.

«Ну и что ты теперь сделаешь?..»

Быть может, Снейп почувствовал ее насмешку. А может, он просто слишком поздно обнаружил себя на грани нервного срыва.

— А ну сели! — рявкнул Снейп и хлопнул ладонью по столу.

— А не то что? — ухмыльнулся парень с Гриффиндора. — Снова нас оштрафуете? Да в вашем кабинете не туда сморкнешься — минус пятьдесят очков будет.

— Сморкаться в моем кабинете не рекомендуется, — процедил Снейп. — Я сюда пришел не сопли вам подтирать.

— А выглядите так, как будто вы соплями голову моете.

История не сохранила имени дуралея, который одной фразой выразил вечный закон: пытаясь казаться страшным, рискуешь оказаться смешным. Свою власть Снейп попытался утвердить через насилие, сразу же задавив студентов своим правом казнить без суда и следствия, но получил не зашуганное безропотное стадо, а ораву бунтующих дикарей. Орава эта издала такой оглушительный рев, что с потолка разве пауки не посыпались. Снейп вскочил; его лицо побагровело, сальные волосы разметались, рука, которой он тыкал в сторону двери, тряслась; глядя на него, Росаура поняла, почему он так долго пытался сохранить сидячее положение — на фоне рослых гриффиндорцев Снейп выглядел тощим заморышем. Он что-то хрипло выкрикивал, верно, сняв с обоих факультетов еще по сотне очков, но детям было уже все равно. Они хохотали и, хохоча, схватили сумки и повалили вон из класса. Снейп захлопнул дверь за последней замешкавшейся отличницей, но эхо беспощадного детского смеха еще сотрясало своды аудитории.

Когда он вернулся за учительский стол, грудь его тяжело вздымалась. Росаура понимала, что милосерднее с ее стороны и не напоминать о своем существовании, однако Снейп сам перевел на нее взгляд. Не желая услышать от него какую-нибудь гадость, Росаура поднялась и сказала:

— Они не верят, что ты можешь преподать им стоящий урок. Придется постараться, чтобы убедить их, что время в твоем классе они не будут тратить впустую.

Снейп глядел на нее, багровый, как вареный тритон, и вдруг заорал:

— Сгинь уже!

— Да ты страдаешь не на шутку, — Росаура повела плечами и напомнила на прощание: — Если понадобится помощь с оформлением учебного плана — заходи.

Ей не составляло труда представить скорый разговор Снейпа с Макгонагалл.

«Вы наказали детей за то, что они не смогли вас увидеть? Учитель всегда должен быть виден, с любой точки класса. Когда вы стоите у доски, они должны чувствовать ваше присутствие за своими спинами. Если вы опускаетесь до того, что наказываете детей за собственные ошибки, вы лишаетесь уважения. Если вы наказываете детей без разбора, вы лишаетесь последнего, на что может опираться учитель — страха. Итак, за пять минут они вас ничуть не уважают и больше не боятся. Они не видят смысла в посещении ваших занятий, потому что любое обучение — это диалог, а вы пресекли его на корню. Вы сами сделали из себя посмешище, карикатуру на диктатора, попытавшись связать им руки, вы развязали им языки. Трудно представить себе более жалкое положение, в которое мог бы загнать себя учитель на первом занятии. А вам дьявольски не повезло иметь необходимость проводить у них второе, и третье, и так до истечения срока вашего договора с Директором, если только он не решит выгнать вас раньше, что я бы ему настоятельно рекомендовала».

Росаура могла представить только один сценарий, как Снейпу вообще теперь преподавать у этих четверокурсников — только если Макгонагалл лично будет присутствовать в классе на следующем с ними занятии, а лучше — на трех-четырех. При ней они не посмеют с ним лаяться, а он не сможет сыпать наказаниями и штрафами. Потом они чуть попривыкнут, увидят, что учеба пошла, и как-нибудь все наладится.

Судя по разговорам за преподавательским столом и в учительской, налаживалось все со скрипом. Деканы факультетов, даже тактичный Барлоу, не могли утаить подробностей, как проходили первые занятия по Зельям с новым учителем — по многочисленным жалобам студентов всех возрастов. Росаура и на своих уроках уже несколько раз пресекала словоохотливых младшекурсников, которые вбегали в ее класс с пылающими щеками и жаловались на Снейпа, многие — вовсе в слезах.

— Он пишет что-то на доске, а вообще ничего не разобрать! Моей сове перо дай — и то лучше напишет! А потом заглядывает ко мне в конспект и такой: «Вы зачем очки надели, раз не можете записать, что нужно добавлять четыре сырые почки, четыре, а не семь!» А у него четверка как семерка, ну ей-богу!

— Мы только сели, а он нам проверочную дает. Да, у меня была шпаргалка. А разве реально что-то запомнить из его диктовок? Вообще не то, что в учебнике!

— А у нас он взял у Майкла учебник и выкинул в камин! И заорал, мол, ты будешь своей головой думать или только учебник читать? А зачем, спрашивается, учебник?..

— Знаете, какое он нам зелье сложное дал варить? Мой брат сказал, его только на шестом курсе варят! У нас половины ингредиентов не было, а он сказал, раз нет с собой конского волоса, выдирайте друг другу с макушек! Тоже, говорит, эффект будет, видите ли, мы в класс заходим как табун лошадей. Он совсем псих?

— А как он решил язвенный элексир на Джейн испытать? Сказал, вот у вас с прыщами явно проблемы, кто претендует на высший балл, напоите свою одноклассницу вашими элексирами, если бедняжке полегчает, значит, зачет вы сдали… Она потом три часа ревмя ревела.

— Он такой мерзкий!

— И изо рта у него водорослями пахнет!

— У него под ногтями рыбья чешуя, фу!

— А как голос у него смешно ломается, когда мы его доведем и он орать начинает? Умора!

— Тебе умора, а девочки-первачки уже от страха трясутся, когда пора на Зелья идти.

— Профессор Слизнорт был такой хороший, мы так по нему скучаем!

— Мы с девочками написали ему письмо и отправили сахарных перьев из «Сладкого королевства», может быть, он всё-таки вернётся?..

— А ведь Слизнорт этого Снейпа учил!

— Беда в том, что Снейп учился и, видимо, неплохо...

— Неплохо? Неплохо??? Да будь он хоть гением, таких, как он, к детям нельзя подпускать! Моя мама говорит...

— А как он над душой стоит, так и тянет в котел блевануть…

— Джон и блеванул. И мы им гордимся.

— Сестра говорит, он всего четыре года назад школу закончил, она помнит, как его гриффиндорцы вверх тормашками перед всей школой подвешивали!

— Звучит как план.

— Вот-вот, я же говорю, мышь он летучая!

— Гнусный тип!

— Как вообще Дамблдор его взял на работу?..

Этим вопросом задались и родители. Росаура с неприятным потягиванием в желудке думала, сколько ее кандидатура на посту профессора Защиты могла вызвать недоумения и неодобрения — достаточно было столкновения с мадам Яксли, но тут она подслушала, что деканы ежедневно (!) получают от родителей письма с возмущениями о новом преподавателе Зельеварения. Детям не запретишь жаловаться не только деканам. Возраст и неопытность Снейпа — с этого письма обычно начинались. А дальше хуже: его неспособность держать класс и неумение объяснить тему, жесткие требования и жестокое оценивание материала, толком не усвоенного, невнятные комментарии по выполнению заданий и неоговоренные принципы выставления оценок, все это вызывало смуту и сопротивление. Деканы ходили к Снейпу почти каждый день просто чтобы присутствовать на уроке с тем или иным своим курсом, который решал взбунтоваться. Снейп, может, уже и не штрафовал студентов напропалую, но дети, зараженные примером тех бравых гриффиндорцев-четверокурсников, только и ждали повода сорвать урок. А Снейп в поводах им не отказывал…

Болезненно гордый, нелепый, неряшливый, с тихим голосом, который он тщетно пытался сделать вкрадчивым, со своими ужасными сальными волосами, про которые уже только ленивый не пошутил, с неразборчивым почерком и невротическими жестами, угловатый, в слишком длинной мантии, в которой он будто надеялся, что будет занимать больше места — хилая, злобная тень, поселившаяся теперь в подземельях, он вызывал у детей недоверие, раздражение, порой — легкий испуг, но неизменно — смех, тем более жестокий, чем суровее он сам старался обращаться с учениками.

Барлоу после очередного урока у Снейпа сказал профессору Флитвику с грустной улыбкой: «Самый большой страх незрелой личности — показаться смешным».

* * *

Росауре в те дни было жизненно необходимо чем-то занять свои мысли, которые сжимали ее тисками, стоило ей остаться наедине с самой собой. Она догадывалась, что Дамблдор изобрел ей дополнительную нагрузку — патронаж над Снейпом — чтобы удержать ее в реальном мире, не погребая совсем уж под учебными часами, хотя и тех прибавилось ввиду подготовки к экзаменам. Не дождавшись Снейпа в течение первой недели на мастер-класс по заполнению журнала, она сама к нему отправилась. Первые два раза он даже не открыл ей двери, но спустя еще неделю, видимо, получил знатный нагоняй от Макгонагалл и пошел на то, чтобы попросить у Росауры образцы планов урока и календарно-тематического планирования. От консультации наотрез отказался. Тогда Росаура решила снова прийти к нему на урок. Все-таки, уже почти три недели прошло, должен он был хоть как-то освоиться…

Росаура подловила стайку второкурсников, которые со скорбными минами тащились в подземелья, и предложила проводить их до класса. Они обрадовались было, девочки к ней сразу же прилипли, начали упрашивать провести Зелья вместо «этого Снейпа!». «Профессора Снейпа, девочки». Едва ли это развеяло их предубеждение. На подходе к классу ребята притихли, приуныли, староста группы вяло постучал в дверь. Та распахнулась, и дети ступили в пропахший серой полумрак.

Снейп сидел за столом и чиркал пером в домашних работах. «По диагонали проверяет, как же» — поняла Росаура. На детей он даже не взглянул, зато они одаривали его злобными взглядами исподлобья. Никто не поздоровался — как Росаура позже узнала, Снейп запретил детям открывать рот при входе в класс, и отчасти понять она его могла: когда ученики входят по одному, а ты делом занят, и начинают здороваться, вся перемена уходит на то, чтобы каждому ответить на приветствие. Некоторые учителя вообще держали класс запертым ровно до звонка, это советовала Росауре и Магонагалл, но Росаура к этому совету так и не прибегла. Сначала ей казалось это неприличным по отношению к детям. Потом она стала нуждаться в их назойливых громких голосах, чтобы разогнать мысленную немоту.

Росаура прошла за детьми в класс и хотела было закрыть дверь, как та сама захлопнулась так, будто невидимая рука выместила на ней всю злобу хозяина. Росаура ощутила загривком взгляд Снейпа.

— Здравствуйте, профессор, — ровно произнесла она. — Сегодня я с вами посижу.

Прежде, чем он возразил, она уверенно прошла к задней парте. Снейп, верно, поостерегся скандалить при детях, подумав, может, что ее послала Макгонагалл, но от нападки не удержался:

— Как же, профессор, сможете ли вы выдержать подобную нагрузку? Говорят, неважно себя чувствуете последнее время. Обмороки... — Снейп гнусно усмехнулся, — посреди урока. Готов вам рекомендовать бодрящий отвар авторства мистера Бута, — он кивнул на лопоухого двоечника. — Сляжете гарантированно.

Дети поежились и обернулись на Росауру. Историю о том, как она вызвала Патронуса и грохнулась в обморок пережевыввли недолго: по сравнению с арестом Лестренджей и Барти Крауча-младшего это был сущий пшик даже по школьным меркам. Язвительность Снейпа одобрения учеников не нашла, девочки даже поглядели на Росауру с жалостью. Это помогло ей в механическом спокойствии разложить перед собой пергамент и вернуть Снейпу ледяную улыбку.

— Вы так беспокоитесь о моем добром здравии, профессор, что я начинаю подозревать, не метите ли вы на мою должность. Боюсь, для начала вам стоит доказать свою компетентность в нынешней. Для этого потрудитесь не плеваться ядом в присутствии несовершеннолетних.

Снейп раздул ноздри и медленно поднялся из-за стола.

— Я лишь хотел высказать опасение, что должность профессора Защиты от тёмных искусств — не для хрупких девушек мечтательного склада вроде вас, профессор. Работа методиста вам тоже едва ли к лицу. Могу разве предложить вам принять участие в практической части нашего занятия. Изначально я планировал инфицировать чахоткой хорька мистера Трейси... — мальчик за второй партой судорожно сглотнул. Снейп перевел на него свой черный взгляд и прошипел: — Вы же принесли хорька, мистер Трейси?

— Н-нет, с-сэр, — прошептал Трейси.

— Досадно! В прошлый раз вы нашли свою выходку очень забавной, когда ваш хорек опрокинул котел мисс Стоун. Вы убеждали нас, что неразлучны со своим любимцем…

— Он… потерялся, сэр.

— Какая жалость. Поэтому, профессор Вэйл, — обратился Снейп к Росауре, — будете нам за хорька.

Росаура несколько опешила. Он вроде как усмехался. Дети смотрели на нее с ужасом и скорбью. Дорогую же цену предстоит заплатить за их симпатии!

— Я буду у вас за наблюдателя на вашем уроке, профессор Снейп, — сказала Росаура. — А эксперименты над животными, находящимися в личной собственности учащихся…

— В этом классе я преподаватель, — повысил голос Снейп, гневно взглянув на Росауру, а она подумала, как бы он сказал такое Макгонагалл.

— Так преподавайте, — бросила она, не дав ему разразиться тирадой негодования, по методичке расчертила лист пергамента на две колонки — сильные и слабые стороны предстоящего занятия — и вписала во вторую: «Затягивает начало урока. Отсутствует приветствие и эмоциональный настрой учащихся».

Снейп втянул тяжелый воздух и резко повернулся на каблуках, отчего полы его чересчур длинной, мешковатой мантии взметнулись. «Перед зеркалом репетировал роль летучей мыши», — записала Росаура.

Снейп вернулся за свой стол и уткнул нос в журнал. «Еще не выучил всех по именам, конечно же».

— Найтингейл, — изрек Снейп и поджал губы, как будто фамилия ученицы горчила. — У вас три минуты, чтобы рассказать нам все о видах кровотечений и способах их остановки, как с помощью заклятий, так и зелий.

Окинув взглядом Энн Найтингейл, которая, чуть ссутулившись, поднялась со своего места, Снейп сцедил желчь:

— Все, что вы сподобились выучить к этому уроку.

Явно выраженный скептицизм учителя деморализует куда больше, чем насмешки одноклассников, однако Энн начала бодро, даже чуть с вызовом. Она всегда отличалась дерзким образом мысли и упрямством, серьезностью в учебе, которой не ожидаешь от двенадцатилетней девочки. Она была отличницей не по амбициям, а по даровитости, но никогда не зазнавалась — и это вызывало уважение.

— В человеке содержится до шести литров крови в зависимости от массы тела, и потеря сорока процентов ведет к летальному исходу…

— То есть ты летать начнешь? — охнул задира с задней парты.

— Минус пять очков Слизерину, — обронил Снейп, но взгляд, полный раздражения, остановил на Энн. — Вы сами хоть понимаете, что тарабаните, Найтингейл? Вас одноклассники понять не могут, что они вынесут из вашего ответа?

Энн смутилась.

— Простите, сэр, я думала, это важно обозначить…

— Так что значит «летальный»?

— С-смертельный…

— Именно, «смертельный»! Вам не кажется, что это самая важная информация, на которой необходимо сделать акцент? Или для вас это все шуточки?

— Сэр, я…

— Видимо, придется продемонстрировать степень тяжести кровопотери на ваших одноклассниках, чтобы вы перестали чувствовать себя как на курорте.

Энн поежилась и с запинкой продолжила. Спустя секунд двадцать Снейп снова ее прервал.

— Вы так и будете тупо пересказывать учебник, Найтингейл? Вероятно, вы, в отличие от меня, сочувствуете тем ленивицам, которые даже не потрудились его открыть, но здесь не группа для отстающих, а урок, и я ценю свое время. Более того, я на первом же занятии сказал, что одного учебника для моих уроков недостаточно, — Снейп подался вперед и с видом облезлого стервятника оглядел класс. — Пересказывая учебник, Найтингел, вы оказываете нам всем медвежью услугу. В нем не написано главного. Главное написано в научной статье, которую я указал как рекомендованную литературу по теме урока. Вы, разумеется, не сочли нужным с ней ознакомиться.

— Нет, сэр, я читала…

— Не лгите мне.

Голос Снейпа был как нож. Энн набрала в грудь воздуха.

— Я просто еще не дошла до…

— Довольно. Я услышал довольно, чтобы составить мнение о вашем отношении к моему предмету.

— Простите, сэр, я думала…

— Нет, вы не думали. Вы зубрили. Зубрежка исключает думание. Проверить это очень легко. Объясните мне, почему лечение кровопотери зельями предпочтительнее, чем заклятиями?

Энн помялась.

— Потому что… ну… когда колдуешь лучше видеть, над чем колдуешь, а кровопотеря может быть внутренней и…

— В жизни не слышал более невнятного ответа. И вы, кажется, — Снейп небрежно листнул журнал, — выбиваетесь в отличницы? Отвратительно. Это ваша оценка на сегодня. Садитесь.

Энн молча опустилась на место, сжав руки под партой. Снейп медленно вывел оценку в журнале, придавил кончиком пера ледяную тишину, и, прикрыв глаза, заговорил:

— Лечение кровопотери зельями предпочтительнее, чем заклятиями, потому что заклятие может легко покалечить, а не вылечить. Целительная магия крайне сложна и в основном практикуется без применения волшебной палочки, только с помощью рук. Палочка же излишне концентрирует зону применения магии, что может привести к губительным последствиям для организма. Вы в человека не гвозди забиваете, а воздействуете на весь его организм, прежде всего чтобы его самого стимулировать к самолечению. Поэтому зелье и предпочтительнее — те простейшие зелья, которые доступны вашему пониманию, и те снадобья, которые варят исключительно профессионалы, принцип их действия одинаков: они реанимируют и регенерируют все человеческое тело, адаптируясь под все его процессы. Поэтому дома у каждого должен в обязательном порядке хранится кровевосстанавливающий эликсир для первой помощи — если вы, конечно, не желаете своим близким мучительной смерти от ваших криворуких маханий волшебной палочкой.

Дети угрюмо склонили головы над партами, Энн все еще остервенело мяла свою мантию. Снейп гнусавил:

— Настойка от кровохарканья. Элементарный элексир, который сумеет приготовить и садовый гном. Ингредиенты не редкие, всегда найдутся под рукой, если вы, конечно, позаботились о том, чтобы в вашем доме было приличное хранилище ингредиентов для домашних зелий. Крысиные хвосты обязательно должны быть лысыми, иначе… Минус пять очков Когтеврану, Лейн, мне подождать, пока вы в носу поковыряетесь, а потом уже диктовать?

Викки Лейн вздрогнула и судорожно потянулась за тетрадью. Не она одна — весь класс, кроме пары бдительных отличников, зашуршал пергаментом и перьями, потому что, как записала Росаура, Снейп «не объявил тему урока, не предупредил детей о начале этапа открытия нового знания».

Не дожидаясь, пока дети успеют обмакнуть перья в чернила, Снейп продолжил:

— Если на хвосте крысы найдется хоть один волосок, это приведет к тому, что горло изнутри покроется шерстью. Вряд ли ваш пациент будет рад такому эффекту. Далее, лягушачья кровь. В природе она горячая или холодная, Крейн?

Джули Крейн чуть не пролила чернильницу и пролепетала:

— Э-э… холод…новатая, сэр.

Снейп вздернул свою густую нависшую бровь.

— «Холодноватая», Крейн?

— М-м, мы знаем, что лягушки теплохладны…

— Мы знаем, что лягушки холоднокровны, Крейн, а вы не знаете. Минус пять очков Слизерину. Сделайте хоть вывод. Какая у лягушек кровь?

— Холодная, сэр. Я же…

— Холодная. Поэтому лягушку необходимо предварительно сварить в отдельной емкости, чтобы довести ее кровь до кипения. Когда это произойдет…

— Сэр, уточните, пожалуйста, сколько минут кипятить лягушку? — подняла руку девочка с Когтеврана.

Снейп сделал паузу и пригвоздил ее убийственным взглядом.

— Как ваше имя, мисс?

— М-Мэри Блэкбоун, сэр.

— Что вы только что сделали, Блэкбоун?

— Я… — Мэри растерялась, — спросила у вас…

— Вы меня перебили, Блэкбоун. Минус пять очков с Когтеврана.

Мэри выглядела потрясенной, ее одноклассники ошарашенно переглядывались, соседка попыталась незаметно потянуть Мэри за локоть, но та решилась упорствовать:

— Простите, пожалуйста, сэр, но я просто хотела уточнить, сколько…

— Если вы не в состоянии записать под диктовку, на что вы рассчитываете?! — взбеленился тут Снейп. — Зачем пришли в мой класс? Задавать дурацкие вопросы, на которые уже был дан ответ, вот только вы не потрудились его услышать?

Мэри могла только рот открыть и закрыть. Сдержать слезы это не помогло. Ее соседка тихонько похлопала ее по плечу. На секунду Росауре показалось, что Снейп растерялся, но страх показать слабину, что его-де можно растрогать слезами, перевесил человечность, и Снейп прикрикнул на соседу Мэри:

— Отвлекаетесь, мисс!

Соседка одернула руку и опустила голову в конспект. Перо в ее руке мелко дрожало.

— Вскипятив лягушку, пускаем ей кровь, — в озлоблении продолжил Снейп, ускоряясь. — Для этого используется серебряный нож. Чтобы эффективнее сделать кровопускание и не потерять ни капли, необходимо сделать небольшой надрез и надавить ножом плашмя…

Белокурый когтевранец вскинул руку. Окликать учителя без предупреждения уже никто не рискнул. Снейп успешно игнорировал поднятую руку полминуты, но так мог нарваться на неловкую ситуацию, что ученик всего-навсего пытается отпроситься в туалет, а такое обойти молчанием — себе дороже.

— Что?

Однако причина была весомее.

— Сэр, но в учебнике написано, что лягушку нужно разрезать вдоль…

— Если бы в учебники было написано что-то стоящее, вы думаете, я бы тратил время на диктовку? — вскипел Снейп. — Эти учебники написаны для тупиц, да, вполне ваш уровень, господа, но я не могу допустить вас до котлов, если вы собрались следовать этой чепухе под видом инструкций, которая написана в этих ваших паршивых учебниках!

— Мы занимались по учебникам с профессором Слизнортом, и котлы у нас не взрывались, — тихо произнесла одна девочка.

— Значит, профессор Слизнорт любил рисковать, — осклабился Снейп. — И растить из вас тупиц, умеющих только слепо следовать инструкциям, которые написали другие тупицы.

— Профессор Слизнорт говорил, что учебником всегда можно пользоваться, даже на экзамене, потому что…

— А я говорю, что учебник — не истина в последней инстанции, а когда дело доходит до действительно сложных и опасных зелий, то им вообще пользоваться нельзя, можете выкинуть его в помойку! Тем более забудьте про учебник на экзамене, если вы претендуете на удовлетворительную оценку по моему предмету, вы должны знать все рецепты наизусть, уж часов и так книззл наплакал, неужели для вас непосильно просто-напросто запомнить рецепт и следовать ему в точности?

— Профессор Слизнорт всегда разрешал…

— А теперь я запрещаю!

— Профессор Слизнорт говорил…

— Значит, профессор Слизнорт ошибался! — рявкнул Снейп. — Он учил вас неправильно. Теперь вас учу я.

— Профессор Слизнорт хорошо нас учил! — воскликнула Мэри Блэкбоун, подняв на Снейпа красные от слез глаза.

— И по головке вас гладил! — огрызнулся Снейп. — Знаю, предыдущий учитель с вами сюсюкался, так что могу вас разочаровать: со мной можете позабыть щенячьи нежности и восторги от каждой пророщенной вами извилины. Профессор Слизнорт мог от счастья с ума сходить, если вы замешали жижицу перламутрового оттенка и не вылили котел на соседа! Мои же требования, конечно, покажутся вам несколько более суровыми, но не я виноват, что искусство Зельеваренья низвели до обязательного предмета в школьной программе и я обязан натаскать последнего бабуина до умения сварить приемлемый элексир, вместо того, чтобы заниматься с действительно одаренными и усердными студентами. А если имеете глупость относить себя в число таковых, поумерьте-ка свои амбиции. Мастерство зельевара рождается не от самоуверенности, а от способности к ежедневному упорному труду и готовности рисковать свободным временем, перспективами и собственным здоровьем. Нет более точной и тонкой науки, чем Зельеваренье, она сложна, она опасна, она полна творчества и неожиданностей, вызовов и головоломок, и вы должны уметь трудиться и держать себя в руках хотя бы в течение шестидесяти минут, если не хотите, чтобы в котел полетели ваши безмозглые головы! Все, хватит тратить время на эту чушь! — воскликнул Снейп и взмахнул палочкой.

Доска со скрипом покачнулась, и мелок взмыл в воздух, чтобы с яростным поскребыванием выводить на ней нечитаемые каракули.

«Видимо, это был мотивационный этап», — подумала Росаура.

— Открыли свои чертовы учебники. По оглавлению нашли параграф про настойку от кровохарканья. Это в главе про препараты от кровотечений. Конспектируйте, раз слушать учителя вы разучились. На доске поправки к рецепту из учебника. На том, кто бездумно скатает параграф, проверим результаты практической части сегодняшнего занятия.

Дети растерянно оглядывались, кто-то переводил взгляд с тетради на доску, которая продолжала покрываться кривыми письменами, надлежащими к расшифровыванию, кто-то полез за учебником, кто-то учебник, конечно же, забыл. Мальчик на последней парте в соседнем ряду от Росауры весь позеленел, когда трижды нырял в свою сумку, чтобы перебрать свои книги, но так и не нашел искомой. На его лице была написана решимость умереть, но не признаться Снейпу, что учебника нет.

Снейп тем временем вернулся к своему столу за пергаменты с домашней работой старшекурсников (судя по объему) и отчеканил:

— Перед практической частью выборочно проверю два конспекта, один у когтевранцев, другой у слизеринцев. Если конспект будет неудовлетворительным, отработку получит весь факультет.

У детей дыхание перехватило. Мальчик, забывший учебник, побелел.

— Десять минут, — сказал Снейп. — Больше на бумагомарательство мы времени тратить не можем. Если будут какие вопросы, задавайте.

Кому-то хватило мужества встретить это предложение слабой усмешкой. Мэри Блэкбоун хлюпала носом слишком красноречиво, чтобы у кого-то появилось желание задавать вопросы.

Под скрип перьев Росаура сдавила виски и прикрыла глаза. Уже несколько раз дети робко оглядывались на нее, будто ожидая, что она заступится за них. Пергамент перед ней чернел от пометок, которые любой методист вменил бы Снейпу в смертный грех, однако она так и не вмешалась. С одной стороны, существует все же педагогическая этика — если уже нервируешь коллегу своим присутствием, хотя бы не прерывай его урока. Все замечания принято высказывать после, а критиковать преподавателя при детях — полнейший моветон, нет способа проще расшатать учительский авторитет. Так ли уж Росаура переживала за авторитет Снейпа? Быть может, ей хотелось пронаблюдать до конца, на что он способен при ней — и помножить на десять, загадывая, какой он наедине с учениками. Эксперимент хотелось довести до финала. Так у нее хотя бы будет полный конспект урока Снейпа, с которым можно будет пойти к Дамблдору. Хотя уверенности в том, что Дамблдор выгонит нового преподавателя, не было никакой. В конце концов, знал же Дамблдор, как лютовала сама Росаура в начале зимы, и даже не вызвал ее на личный разговор… Росаура уже давно задумалась, что у Директора были весомые причины взять на должность профессора Зельеваренья Северуса Снейпа, который не удовлетворил бы требованиям и самого невзыскательного критика. И ей захотелось добраться до сути — если уж Дамблдор таким образом дает Снейпу «второй шанс», где проштрафился ее бывший однокашник, что упустил свой первый?..

Все эти ночи и дни она не могла перестать думать о Барти Крауче-младшем. Порой ей казалось, что правда о нем потрясла ее больше, чем то, что сталось с Руфусом Скримджером. И судьба первого — тогда до суда оставалось еще несколько дней — мучила ее не меньше, чем будущее последнего.

Снейп тем временем покарал когтевранцев за дрянной конспект одноклассника, и, конечно же, не смог отказать себе в удовольствии вызвать из слизеринцев того самого мальчика, который забыл учебник. Экзекуция готовилась с размахом, как мальчик вдруг сказал:

— Сэр, ну вы же сами со Слизерина!

Снейп замер. Мальчик, вызванный на позорное место у доски, не сводил с него нахального взгляда, и Росауре почти показалось, что Снейп стушевался.

— Какое это имеет отношение к вашему разгильдяйству, мистер?..

— Макнейр, сэр. Верджил Макнейр. Мой дядя Уолден кое-что о вас рассказывал. Вы, конечно, его помните, да?

Росаура уколола палец пером. Уолден Макнейр был задержан и судим за членство в террористической организации, но сумел убедить судей, что действовал по принуждению под заклятием Империус. Возможно, благосклонность судей он купил не жалостью, а весомыми показаниями, которые он дал против других сектантов, в частности, против Лестрейнджей. Говорили, его слушание возглавлял тот же состав присяжных, которые сняли все обвинения с Люциуса Малфоя.

Двенадцатилетний Верджил Макнейр говорил о своем дяде без тени стыда или робости. В его словах звучала типичная для слизеринцев надменность и слепая убежденность, что связи решают все. Верджил, ожидающий взбучку за забытый учебник, стоял перед преподавателем так, будто его дядюшка положил свою заклейменную руку ему на плечо и одобрительно похлопал.

Снейп молчал, губы его дернулись. Верджил заполнил паузу:

— Дядя всегда говорил, что глупо пилить сук, на котором сидишь, сэр. Вы сами со Слизерина, а с нас баллы как с каких-то гриффиндорцев дерете!

— Минус десять очков Слизерину за пререкания с преподавателем, — коротко сказал Снейп. Голос его не дрогнул, лишь стал глуше. — Мой урок — не место для дискуссий. Садитесь на место. Вы без конспекта, Макнейр, до практической части не допускаетесь. Возьмите у Трейси учебник, сядьте ближе к доске и напишите конспект за оставшееся время. В конце урока покажете мне. Все остальные — к котлам.

На второй урок с практической частью Росаура не осталась — самой пора было выходить к доске с объяснением новой темы. Уходя, она не преминула подойти к Снейпу и сказать со всей холодностью:

— Если вы думали меня впечатлить своими драконовскими методами, профессор, вам это не удалось.

— И не думал, — процедил Снейп. Взгляд его метнулся, но он поднял свои черные глаза, в которых читалось: «Только попробуй наябедничать Директору, сука». Росаура ответила ему тем же: «Еще как попробую, мудак».

Она действительно отправила Дамблдору свои записи, не надеясь, правда, на ответ, не то что он принял бы какие-то меры. Раз Директор взял Снейпа, значит, тот в каком-то смысле находился под его покровительством, и Росаура сомневалась, что докладные, которые тоннами катала на профессора Зельеваренья Макгонагалл, хоть как-то поколебали расположение Дамблодра к новому сотруднику. Едва ли ее листочек станет тем, который перевесит чашу весов, но ей самой было важно составить полное впечатление о новоявленном коллеге. Ей было не просто жалко детей — ей стало за них страшно.

Прежде, чем решиться действовать, надо было понять, что именно в ее власти, и пока она вознамерилась больше слушать пересуды Макгонагалл и прочих деканов о звездной карьере Северуса Снейпа. Ее тревожило что-то, но что именно — она четко сформулировать пока не могла. Знакомство Снейпа с Макнейром и Малфоем? Неудивительно для студента Слизерина. Она тоже была знакома с многими, чьи имена нынче оказались в черном списке, и рубить с плеча она не торопилась, тем более сил и не хватило бы, чтобы занести удар. Она решила затаиться и ждать. Ждать, ждать... В те дни это было для нее пыткой , но ничего другого ей не оставалось. В глубине души стоило признать: она пыталась любопытствовать о Снейпе, лишь бы не думать о том, чего она ждёт долгими зимними ночами. А потом это случилось.

* * *

Был суд над Лестрейнджами и Краучем-младшим. А потом Росаура нанесла визит в больницу. И её будто смыло огромной волной, не оставив в ней ничего лишнего, ничего, что мешало бы ей механически пересказывать параграф из учебника, писать формулы на доске, делать рядовые замечания и кратко кивать на успех учеников, проверять по ключам контрольные и отмечать ошибки в домашних работах. Она, казалось, и думать о Снейпе забыла, пока он сам не появился под дверью ее кабинета в середине февраля.

— Чего тебе?

— Чертов журнал. Там какая-то мордредова промежуточная аттестация… Разве когда мы учились, у нас такое было?

— Оказывается, да. Просто нам об этом не говорили.

Она пустила его, он зашел, мрачно оглядел класс, ничего не сказал, но Росаура зачем-то оправдалась за пустые стены:

— Все хочу тут наглядности понавесить…

Снейп лишь хмыкнул и положил на стол журнал. Каждый учитель имел свой журнал со списком всех курсов, в которых вел, и если вносил свои пометки, от тем уроков и оценок до комментария к домашнему заданию, то они волшебным образом отражались во всех других журналах, а также в личных делах студентов, которые хранились у деканов. Большим сводным журналом располагала Макгонагалл и, конечно же, Директор, имея возможность отследить, насколько исправно выполняют свои обязанности не только студенты, но и преподаватели.

У Снейпа почти ничего заполнено не было. Его жуткий почерк в графах с темами урока разобрать было невозможно — Росаура подозревала, он нарочно писал так ужасно, потому что не мог до сих пор понять, как правильно формулировать темы. Положительных отметок на его занятиях дети почти не получали, нахватывая в лучшем случае «Слабо», но чаще — «Отвратительно».

— Зря ты валишь отличников, — заметила Росаура. — Деканы тебя под конец семестра съедят.

Снейп подернул плечами.

— Плевать мне на отличников. На моих занятиях они едва ли дотягивают до уверенных троечников. А что до деканов — в мои обязанности не входит на их премию работать.

— Ты понимаешь, что если сейчас зарубишь всех, кто у Слизнорта получал высокий балл, то вопросы будут к тебе, а не к студентам?

Снейп поджал губы. О таком он и не задумывался. Уязвленный, он процедил:

— Не моя проблема, что старик всех разбаловал.

— Вообще-то, твоя. Успеваемость детей — это наша проблема, как бы мы ни пытались убедить их в обратном. Скоро конец февраля, до окончания семестра полтора месяца. Промежуточная аттестация на пятом и седьмом курсах помогает определить, как они продвигаются на пути к экзаменам. И тебе я не завидую, честно. У Слизнорта всегда было много студентов на ЖАБА, и все справлялись блестяще.

— Экзамен пустяковый, — фыркнул Снейп.

— О, поздравляю, первая ошибка учителя — судить учеников по себе.

— А, следует отдать им должное в сравнении с ночными вазами.

— Очень сложно к этому привыкнуть, да? Тебе что-то легко дается, у тебя способности, наклонности, в конце концов, талант, потому-то ты и выбрал когда-то этот предмет, чтобы углубиться в него, а потом и преподавать его… Вот только преподавать приходится тем, у кого ни таланта, ни наклонностей, ни способностей, ни проблеска интеллекта в сторону твоего предмета. Талдычишь им по десять раз то, что для тебя очевидно, а у них в голове не укладывается, хоть тресни. Надо принять, что да, для них это вообще не очевидно. И они в этом не виноваты.

— Я не буду делать вид, что растроган, ладно? Так-то, конечно, виноваты их родители, что противозачаточными зельями не пользовались.

— Ты омерзителен.

— Что нового скажешь?

Росауре смотреть на него было тошно — особенно на эти немытые сальные волосы с белой коркой перхоти (и семь лет на Слизерине не воспитали в Снейпе привычки выглядеть неукоснительно) — но, странно, прогонять его она не стала, а он и не уходил. Неужели им обоим настолько одиноко и пусто на душе, что облегчение они нашли в том, чтобы перелаиваться, подобно собакам? Росаура сказала:

— Плохие оценки иногда можно ставить карандашом, чтобы дети могли их исправить на следующем занятии. Это, конечно, требует от нас дополнительного усилия, рискуем, что очередь под кабинетом выстроится, если постоянно второй шанс давать, но в случае, если ребенок правда старательный, отличник, а тут вдруг не выучил, забыл, заболел, мало ли что, лучше все-таки идти навстречу…

— Я иду им навстречу, когда открываю дверь в свой кабинет, — проворчал Снейп.

— Как говорится, понимаю твои чувства, — усмехнулась Росаура, — но это все гиблая тактика. Не так надо авторитет своего предмета поднимать. Чем больше ты с них дерешь баллов, тем больше их награждают другие преподаватели, потому что всем очевидно, что ты не справляешься, паникуешь и творишь дичь. Запугивать учеников и наказывать их без повода — последнее дело в педагогике, вот только ты с него начал.

— Избавишь меня от плохого подражания старушке Минерве по чтению моралей, и я быстрее избавлю тебя от своего присутствия.

Они смерили друг друга сумрачными взглядами и перешли к формальностям. Снейп истекал ядом на каждое требование по составлению документации, и Росаура даже пожалела, что не встретила такого единомышленника в начале своих мытарств — проклинала все на свете в одиночестве, Трелони-то с ее факультативом в разы меньше бумажной волокиты было. И не сказать, что подход Снейпа во всем встречал в Росауре возмущение. Она сама прошла через озлобленность и знала чувства, которые руководили им, она все еще презирала формализм и помнила, как на первых порах была оголтелой идеалисткой по части реформирования учебного плана и свято верила, что учебники напрочь устарели, а план урока — никому не нужные рамки, в которые злостные методисты пытаются загнать ее свободу творчества… Да, много землицы она съела всего-то за полгода, что теперь готова была с пеной у рта убеждать Снейпа, как важен план урока, как пригождается календарный график, как необходимо следить за временем, и как ценны прописные истины учебника… Увы, Снейп внимать ей не желал — видимо, высота ее педагогического опыта размером в пять месяцев его не шибко впечатляла.

Они не заметили, как засиделись до отбоя, а там и до полуночи. Росаура убедилась, что Снейп совсем не торопился уходить, иначе не остался бы при ней переделывать свой журнал, а уполз бы в свои подземелья… И ей отчего-то стало спокойнее, пока он сидел рядом и возил свом крючковатым носом по пергаменту. Впервые за два месяца она не оставалась в ночном сумраке одна. Мысли, которые Росаура безжалостно сматывала в клубок, потянулись ровной нитью, и она не заметила, как выдохнула:

— Ты слышал о Барти Крауче?

Снейп, право, вздрогнул — как и Росаура. Она тут же отвела взгляд, а он только ниже опустил голову к журналу. Спрашивать «слышал» ли Снейп о Барти, было все равно что спросить, известно ли человеку, что Земля круглая — о Круче до сих пор стены гудели. Однако Снейп не стал колоть ее едкой шпилькой в ответ, лишь сказал кратко:

— Слышал.

После Росаура признаться себе не могла, отчего именно с ним, с Гнусиком этим несчастным, завела разговор о Барти. Только ли потому, что они учились вместе и Снейп тоже мог помнить Барти как примерного ученика с первой парты, приятного собеседника и вообще славного малого, а не так, как теперь помнила его Росаура?.. Она ухватилась за сухой ответ Снейпа и его молчание, которое покрывало бездонные воды тайны и страха.

— И что ты думаешь?

Снейп молчал, прописывая домашнее задание для первокурсников чересчур тщательно. Когда Росаура уже трижды прокляла себя за глупость, он проговорил голосом ровным, будто чужим:

— Думаю, ему повезло.

— Повезло?..

— Не у каждого папаша — без двух минут Министр, а заодно и председатель суда.

— Считаешь, всю жизнь гнить в Азкабане, где дементоры по волоску душу щиплют, это милосерднее, чем сразу получить Поцелуй? — удивительно, тон Росауры тоже был ровен, будто говорили они о погоде; учебные планы и те получили больше эмоциональности.

— Я не говорю про милосердие, — сказал Снейп. — Я сказал, ему повезло.

— А ты считаешь, он заслуживает Поцелуя? — упорствовала Росаура. — Они все?

— Нет, — Снейп наконец поднял на нее свой черный взгляд. — Они заслуживают худшего.

Росаура глядела на него в изумлении, но в его глазах была темнота и только.

— Что может быть хуже, чем лишиться души?

— Жить раскаянием.

Росаура не успел удивиться, что такой человек как Снейп сам заговорил о раскаянии — поняла вдруг, что хоть глаза его направлены на ее лицо, он не видит ее. Взгляд его был обращен вглубь самого себя. Пустота, которую она видела в его глазах, была лишь тенью того, что он носил внутри. Потревожить те глубины было страшно. И все же Росаура произнесла:

— В надежде на то, что преступник раскается, и присуждают пожизненное вместо казни. Многие гуманисты писали об этом…

— Писали они чушь. В заключении человек закостеневает в том, с чем его посадили под замок. Потому что в тюрьме ничего не меняется, да и не назовешь такое существование жизнью. То, что я имею в виду — наказание, доступное немногим. И Барти Крауч не из их числа.

Снейп говорил спокойно и быстро, как уже готовый, много раз обдуманный ответ. В отличие от Росауры, которая каждой фразой будто прожевывала изнурившие ее помыслы, Снейп не выглядел ни потрясенным, ни сомневающимся.

— Говорят, Барти плакал перед присяжными и звал мать, — сказала Росаура. — У нее не выдержало сердце. Ее вынесли из зала суда. Он умолял отца пощадить его. А тот даже не шелохнулся.

Снейп скомкал промокашку и закрыл журнал.

— Дешевая драма. Ну, вроде, разобрался, — и поглядел на часы. — Черт. Совсем засиделись за этой ерундой.

Росаура положила руку на журнал.

— Почему ты уверен, что Барти не может раскаиваться? Он сотворил ужасное… — она заставила себя держать глаза открытыми. То, что сотворил Барти Крауч, теперь навсегда было выжжено на ее веках. — Чем страшнее проступок, тем сильнее должно быть желание снять с себя вину, тем больше должна ощущаться необходимость раскаяния!

Снейп сжал губы и чуть помедлил, пристально изучая ее лицо. На миг Росаура ощутила, будто наткнулась на его взгляд как на что-то твёрдое, вроде камня. Перед глазами она так и видела лицо Барти Крауча, как запомнила его в последний раз, когда он заплакал от унижения и страха, застигнутый врасплох… Росаура моргнула и посмотрела на Снейпа в тревоге. Тот поспешно опустил взгляд и сказал:

— А ты вряд ли совершала в своей жизни проступки страшнее, чем когда Древние руны прогуливала, а, Вейлочка? Опять своих книжек начиталась. Вот иди и почитай перед сном своего Гюго, и я тоже пойду.

«Про Гюго ему, наверное, Лили Эванс уши прожужжала, а он ради разговоров с ней и прочитал же, наверняка» — отстраненно подумала Росаура. Она поняла, что до сих пор держит ладонь на журнале Снейпа. Поднялась и спрятала руки под мантию.

— Верно, засиделись. Да то ли еще будет, — она делано усмехнулась, стараясь говорить светски, — поначалу я ночами напролет эти дурацкие планы составляла…

Снейп кисло скривил губы.

— И до сих пор?

— Нет, теперь я уже навострилась… Планы заранее на весь семестр удобно сделать на выходных, чтобы точно знать, куда вести учеников. Домашние задания проверяю на переменах или пока они контрольные пишут. А подготовку практических…

— Тогда почему ты не спишь?

Снейп глядел тяжело и неприязненно, но будто бы с горечью. Росаура растерялась.

— Потому что… ты пришел.

— Так я уже ушел.

— Нет, стой…

Она осеклась. Снейп чуть изогнул бровь. В его случае это означало бездну изумления. Росаура разозлилась: на себя, на него, на неловкое положение, слишком близкое к откровенности, совершенно неуместной между людьми, которые друг друга на дух не переносят. Злость толкнула ее к нападению:

— Сам-то разве спишь, Гнусик?

Снейп был сама невозмутимость, только ноздри раздулись на школьное прозвище.

— Вхожу в профессию. Планы и отчеты ночами напролет…

— Вот не заливай! Ты ни черта из документации не оформляешь, вот и пришел, как пес побитый, потому что в конце недели тебе Макгонагалл отчетность сдавать, и она тебе больше отсрочки не даст, три шкуры спустит! Так что? Почему не спишь, а, Гнусик? Ночи напролет варишь элексир для шелковистых волос?

Снейп позеленел, но лицо удержал. Только блеклые губы стянулись в нить.

— Варю, Вейлочка, навариваю. Так же, как ты, верно, на свиданки бегаешь. Ночи зимой длинные. Уж не обессудьте там, что обокрал на пару часов любителя сушеной воблы.

Росаура ощутила жар в висках. Она с вызовом посмотрела на Снейпа, злой ответ жегся на языке... И вдруг черный взгляд Снейпа будто проломил ей череп. Вторгся в ее сознание. Вспорол сокровенное.

«Надеюсь, это не ребенок?»

Ибо гнев — чувство, которое обнажает душу до неприглядности.

Росаура вскрикнула и приложила руку к глазам, а Снейп взметнул мантией, будто его с силой толкнули в грудь, и очутился шагов на пять дальше того места, где только что стоял. Он глядел на нее ошарашенно, точно ошпаренный. А ей все еще было ужасно жарко, до боли.

— Пошел прочь! — крикнула Росаура и схватилась за палочку, но Снейпа дважды просить было не нужно. Он уходил, рискнув повернуться к ней спиной, и только на пороге оглянулся в секунду; на лице его была написана непривычная растерянность и будто бы даже сокрушение.

Дверь хлопнула, и Росаура со стоном облокотилась на парту. Голова гудела, хотелось приложить лед.

Выходит, Снейп — прирожденный легилимент, и вторгнуться в чужое сознание может так запросто, даже без палочки?.. А она в ответ тоже здорово его магией огрела. Вот же два диких зверька, молодые педагоги…

Она вспоминала их глупую перебранку с дотошностью, даже придвинула к себе свой журнал, который выложила в качестве образца, и против здравого смысла и жестокого гнева отчаянно, отчаянно желала, чтобы этот паршивец вернулся и продолжил плеваться ядом на систему образования, лишь бы, лишь бы, лишь бы соглашаться с ним, спорить, пререкаться, лаяться, но не оставаться опять одной, но не думать, не думать, не воспоминать опять о том, что выдрало с корнем ей душу.

Она схватила перо, линейку, раскрыла журнал на пустых страницах и принялась чертить столбцы и графы на третий семестр. Рука, натренированная за минувшие две недели, двигалась автоматически, и приходилось признать, что вскоре придется придумывать еще какое занятие на всю ночь, которое потребует напряжения ума, иначе мысли сбивались с пути и неслись под откос. А пока, пока… она снова проставит даты в крошечных клеточках, снова распишет темы уроков, выделит рамочкой контрольные… Потом сотрет это взмахом палочки и отложит до следующей ночи. Перепроверит планы завтрашних уроков. Переложит стопки тетрадей. Запишет на доске домашнее задание. И не будет спать до тех пор, пока вместо сна к ней не придет собачья усталость, которую покроет лишь забытье предрассветных часов.

* * *

После того вечера Снейпа она стала бы избегать, если бы рисковала с ним пересечься, но он был верен своему отшельничеству: на трапезы не являлся, больше с документацией к ней не обращался, мариновался, под стать своим жабам в банках, в своем подземелье, обрастая насмешками и слухами. Росаура заметила, что прочие учителя уже не так-то возмущены его фигурой на бывшем место Слизнорта; по разговорам было ясно, что лютует он по-прежнему, но учителя вообще редко осуждают друг друга за скверное обращение с детьми. Каждый рано или поздно проходит свою точку кипения, и это помогает быть снисходительнее, когда у коллеги взрывается котел терпения и впору кричать «спасайтесь, кто может». Все помнят себя новичками, когда от паники на стенку лезли, все знают, каково это, когда «детишки довели», и даже самый смиренный и сердечный педагог никогда не скажет, что дети — это ангелы, ну а если и цветы, то те, которые на верблюжьих колючках. Конечно, Снейп был кругом виноват, начиная своей некомпетентностью, заканчивая внешним видом, но среди коллег он уже заслужил толику уважения тем, что продержался в школе больше месяца, выстоял под шквалом критики, проглотил сотни провокаций и хулиганств (правда, плевался в ответ он отборным ядом), а значит, все-таки стал «своим», пусть в Учительской появлялся лишь вынужденно на собрания и на контакт с коллегами не шел. Когда под конец февраля очередной инцидент в классе Зельеваренья стал пищей для утренних сплетен, Конрад Барлоу с присущей ему деликатностью сказал: «Профессор Снейп в процессе адаптации».

Неизвестно, кто больше страдал на уроках Зельеваренья, старшекурсники или Снейп, ведь старшекурсники включали в себя старшекурсниц, которые… проявили по отношению к новоявленному преподавателю первобытную жестокость, которая пробуждается в девушках цветущей порой первой юности. Воспринимать всерьез тощего грязного мальчишку, которого на голову выше были все их одноклассники, девушки никак не могли, как не могли не понимать, что их свежая прелесть оказывает на окружающих определенный эффект. Удержаться от издевательств над замухрышкой Гнусиком было невозможно. Говорят, он претерпевал стоически и поручал старшекурсникам самые мерзопакостные зелья, с которыми пять минут над котлом постоишь и потом полдня пахнешь хуже тухлого яйца, или, например, голыми руками выдавливать рыбьи глаза, но ребятки в долгу не оставались… Все это было даже весело до тех пор, пока достоянием школы не стала сплетня размером с жирнющего угря.

Слизеринцы, над которыми Дамблдор поставил Барлоу, совсем притаились и вели себя паиньками, однако внутреннее недовольство медленно бурлило в их котелке. Снейпа нынешние старшекурсники помнили еще студентом их факультета, как, впрочем, и Росауру, но Росаура за полгода уже обрела некую репутацию, а вот к Снейпу присматривались и, наконец, спустя два месяца заговорили с ним в открытую. Под вечер в классе Зельеваренья задержались старшекурсники и дружески напомнили профессору Снейпу, с кем он якшался в школьные годы. Прозвучали такие имена как Люциус Малфой, Мальсибер, Нотт, Гойл, Эйвери, Розье, Блэк, Селвин, и было выказано доверие, и были выражены надежды, что в переводе со слизеринского означает «были выставлены требования и предъявлены счета»: профессор Снейп видится слизеринцам прекрасной кандидатурой на должность декана факультета.

Снейп их отослал, но даже не оштрафовал за «дискуссию с преподавателем». Слух разнесся в тот же вечер. Выводы были сделаны быстро и беспощадно. На следующий день шестикурсники-гриффиндорцы забойкотировали занятия Зельевареньем. Через день не явились пятикурсники. На третий день бойкот поддержали некоторые пуффендуйцы и пара когтевранцев. Всех их объединял печальный факт потери близких в минувшие темные годы. Дело в том, что благодаря распространению информации о судебных процессах над террористами во многом стало известно, кто из них взял на себя ответственность за жизни многих и многих убитых, похищенных, считавшихся пропавшими без вести, замученных до безумия, искалеченных… Те же имена стояли в судебных приговорах: Мальсибер, Нотт, Гойл, Эйвери, Розье, Блэк, Селвин…

— Пусть закатает рукав! — кричали гриффиндорцы в ответ на попытки Макгонагалл призвать их к порядку.

После того, как сын Крауча оказался фанатиком и палачом, уже никому не было веры. Доброе имя требовалось отстоять, и студенты требовали доказательств. Росаура все ждала, когда же в нее, слизеринку, полетят камни, и с дрожью омерзения вспоминала допрос Сэвиджа, но убедилась, что по незаслуженной милости избавлена от подозрений детей: то малое, что она успела сделать для них за полгода, особенно накануне Самайна, а также в поисках Энни под Рождество, осталось в их памяти. Если она и преуспела хоть немного в вопросах воспитания, так это в том, что они все-таки не мыслили категорично в рамках принадлежности к тому или иному факультету. Ее они приняли, даже простили ей разгул в начале зимы. А Снейпа принимать отказывались. И теперь вся ненависть, которую он успел возбудить в них за два месяца пребывания на посту профессора Зельеваренья, обрела четкую форму:

«Кто сказал, что он не связан с Пожирателями?»

Были, конечно, те, кто возражал: «Дамблдор взял его на работу, разве он мог бы…». На что отвечали: «Крауч не знал, что его собственный сын — изверг и убийца, неужели Дамблдор никогда не ошибается?». Кому бы еще год назад пришло в голову усомниться в Директоре? Вера в его непогрешимость была залогом иллюзии защищенности хотя бы в стенах школы. Крыша могла рушиться, но в том был бы виноват кто угодно, только не Дамблдор. Разве сама Росаура не с такой же верой шла на собеседование минувшим летом?.. Но нападение на Фрэнка и Алису и процесс над Лестрейнджами и Краучем уничтожили и эту веру. Нам всем обещали счастливое Рождество, и потрясение было слишком велико. Дамблдор остался светочем с той оговоркой, что теперь ему были готовы простить ошибку — ведь он, конечно, не нарочно и сам, конечно, был введен в заблуждение… Беспрекословное доверие ушло, и ему пришлось оправдываться за свой выбор.

В те дни он ведь призвал школу к тишине и выступил за ужином.

«Мне стало известно, — сказал он спокойно, с привкусом легкой грусти, — что некоторые студенты выражают недовольство моим выбором кандидата на пост профессора Зельеваренья. Понимаю, в нынешние времена мы почти отвыкли от чувства безопасности. Новое нас пугает неизвестностью. Мы все испытываем проблемы с доверием. Однако я не перестану призывать вас к великодушию. Подозрительность и мнительность ведут к озлобленности, и легко дойти до того, чтобы замкнуться в страхе. Не допустим этого. Я обещаю вам, что пока я Директор, в эту школу не проникнет зло, которое не было бы в наших силах обуздать. Я буду бессилен только перед вашим страхом. А пока… Выражаю профессору Снейпу свою поддержку и высказываю надежду, что мы будем более чуткими и снисходительными друг к другу в эти непростые дни».

Он поднялся со своего кресла во главе стола и на глазах у всей школы прошел к Снейпу, чтобы пожать его руку. Кто-то из преподавателей зааплодировал в фальшивом энтузиазме, однако ученики хранили молчание. Младшие — в растерянности, старшие — в угрюмом упрямстве.

Все же, не подчиниться Директору в открытую никто не посмел. Посещаемость занятий пришла в норму, дисциплина восстановилась. Снейпа даже почти перестали провоцировать, а он перестал хвататься за любую возможность самоутвердиться за счет учеников. Однако конфликт тлел багровыми углями. Росаура насильно убеждала себя успокоиться и поверить Дамблдору и на этот раз— поверили же и Попечители, которые тоже, по слухам, подвергли сомнениям выбор Директора, поверила же бдительная Макгонагалл, поверил проницательный Барлоу, поверили сотни родителей, которые перестали слать сотни писем на дню... Всем так хотелось купить долгожданное спокойствие, возложив ответственность на одного-единственного человека, а раз уж он сам ручается...

Но насталв ночь, и что-то вело ее в подземелья к кабинету профессора Зельеваренья, то ли наитие, то ли дурное предчувствие, то ли ледяная логика, будто не знающая, как Росаура устала терпеть разочарования.

Она не заглядывала туда с тех пор, как Слизнорт покинул школу, и она боялась, что взгляд вещи старика, оставленные на расхищение нового хозяина, обернется для нее очередным потрясением. Она скучала по Слизнорту и корила себя, что так и не навестила его. Писать ему после того, как его ответ перехватил Скримджер и воспользовался расположением старика в своих целях, Росауре было стыдно.

На ее стук дверь приоткрылась далеко не сразу. Наконец в узкую щель просунулся крючковатый нос и Снейп прошипел:

— Чего тебе, Вэйл? Сегодня среда, я в состоянии заполнить этот чертов журнал к пятнице!

— Поговорим, Гнусик?

— Я сам разберусь с этими сопляками, пусть хоть Министру наябедничают…

— А, это те второкурсники, которых ты обещал проклясть?

— Я отчеты пишу о проведении занятий, а не о детских фантазиях.

— И бедняжка Эмили Треверс, которой ты пригрозил, что испробуешь, насколько хорошо она сварила отвар заворота кишок, на ее кролике?

— Да не сдох бы ее кролик!..

— Может, те шестикурсники, которых ты заставил отмывать котлы от ядовитой слизи голыми руками? Точнее, попытался заставить, потому что они просто-напросто наплевали на твои отработки и с пользой провели вечер на квиддичном поле?

Нос Снейпа выглянул из щели на дюйм больше, только чтобы яростно втянуть затхлый воздух подземелий.

— Ну, все сплетни собрала?

— Это называется запугивание и нарушение педагогической этики.

В щели показался глаз. Сверкнул дьявольски.

— Каждый день убеждаюсь, что все отличницы такие же тупоголовые, как ты, Вейлочка. Думаешь, раз пляшешь в этом балагане на полгода больше моего, я только и жду, чтобы ты посвятила свой свободный вечер критике моих педагогических методов? Если считаешь, что играешь в благородство и предупреждаешь меня, как детишки родителям пожалуются…

— Да ладно, Гнусик, все мы тут выживаем, как можем, — усмехнулась Росаура. — Я скорее удивляюсь, как быстро ты опробовал весь запретный арсенал манипуляций, угроз и психологического насилия над учащимися — и весна еще не началась, а ты уже сел в лужу, попытавшись стать грозой всех неблагодарных двоечников и тупоголовых отличниц.

Снейп чуть смутился. Росаура тем воспользовалась.

— Не думай, что, запугивая их, ты станешь для них авторитетом. Боюсь огорчить, но они не воспринимают твои угрозы всерьез, ну разве что маленькие девочки, на которых тебе и остается отрываться. Перед парнями ты пасуешь, а девушки постарше тебе в лицо смеются. Обычно в школе шутка живет около недели, ну, у малышей, коль их зациклит — дней десять. А про твои сальные патлы уже второй месяц шутят. С урока выбегают, чтоб за углом проржаться с твоей манеры ужом над котлом извиваться.

Снейп распахнул дверь, зеленый от ярости, да вот трясся он не от гнева, а от растерянности, Росаура сразу смекнула. Шагнула на порог, щелкнула пальцами — огоньки свечей разгорелись ярче, Снейп оторопел от подобного нахальства, а Росаура воспользовалась заминкой и вошла в кабинет.

Она боялась увидеть вещи Слизнорта, отмеченные чужим обращением, однако поразила ее пустота. Если бы не огонь свечей, она бы подумала, что оказалась в кротовой норе. Уютная мастерская, некогда наполненная золотистым мерцанием зачарованных скляночек, напоенная ароматами пряных трав, обитая бархатом и устланная коврами, где в углу гостеприимно потрескивал камин, а в аквариуме блестела коралловой чешуей озорная рыбка, теперь обратилась местом мрачным и пустым. Голый камень на полу, темное дерево стеллажей, заставленных мутными банками с забальзамированными гадами, грубый стол, на котором ингредиенты лежали точно на разделочной доске, даже огонь под закопченным котлом казался тусклым, неживым. Тоска по Слизнорту остро резанула по сердцу, но ощутимее тревога холодила затылок: мастерская Северуса Снейпа, поняла Росаура, не то место, где стоило бы задерживаться, и лучше поостереглась бы она совать сюда нос…

— Если тебя не Макгонагалл с инспекцией прислала, — прошипел Снейп, — я…

— Рассуешь меня по этим банкам по частям, могу представить, — Росаура заставила себя усмехнуться и обернуться к Снейпу, скрестив руки на груди.

Чудо, что он вообще стал говорить с ней и пустил на порог. Возможно, чувствовал неловкость за их предыдущее столкновение, всё-таки, вторгаться в чужое сознание без предупреждения и разрешения — дело не то что неприличное, а вовсе подсудное. А то, что он успел подглядеть... Едва ли поменяло его отношение к ней, но взгляд он теперь отводил упорно. А она что? Нарочно злила его. Только когда он разозлиться, станет с ней говорить. Иначе — каменная стена презрения и отчуждения. Нет-нет, хватит играть в прятки, Гнусик.

— Проклята моя должность, а не твоя, Снейп, — добавила Росаура. — Ты бы еще летучих мышей под потолок подвесил. Или для себя местечко оставил?

— Ты так на чай напрашиваешься, я в толк не возьму?

— На яд. Что, думал, один от детишек на стенку лезешь?

Снейп обошел стол и тоже скрестил руки.

— Слушай, Вэйл, ты у меня уже в печенках. просто уйди.

— Нет, Снейп, это ты уйди.

Он поглядел на нее обескураженно. Стоило праздновать победу.

— Уйди, Снейп, — повторила Росаура весомо и покачала головой. — Уйди из школы. Ну что ты тут забыл? Детей ты ненавидишь. Это можно понять, конечно, какого учителя до трясучки не доводили, но ведь ты ненавидел их всегда. Предмет свой ты не любишь. Скажем так, ты обожаешь зелья и действительно чертов гений, но преподавать ты не умеешь и не пытаешься даже. Потому что не хочешь своим тайным знанием ни с кем делиться. Научить детей ты ничему не можешь, потому что не хочешь. Прочих учителей ты презираешь, все еще относишься к ним так, как будто сам за партой сидишь, впрочем, они не лучше, смотрят на тебя, как на гадину подколодную. Родители все возмущены, что такую соплю угрюмую на смену Слизнорту поставили. Вот ты и уйди. Чего тебе тут делать? Уйди, всем спокойней будет. Тебе в первую очередь. Зачем себя насиловать-то?

Снейп даже не нашелся, что сказать. Росаура пожала плечами.

— Ладно бы еще вопрос денег, Снейп. Но ты же мастер. Любая аптека тебя возьмет штатным зельеваром без вопросов. Или частный заказчик отвалит мешок галлеонов за одну только скляночку твоих высокопробных снадобий. А в Мунго сейчас вообще дефицит редких лекарственных настоев, ты мог бы лопатой грести! Так что ты делаешь в школе, а, Снейп?

Взгляд его стал непроницаем. Росаура укорила себя за слишком длинную речь. Нужно было бить прицельнее и быстрее. Теперь же он сказал ровно:

— Дамблдор срочно искал преподавателя Зельеварения.

— И во всем мире не нашлось кандидата лучше, чем ты, двадцатидвухлетний чумазый подросток, которому дети нужны, чтобы кровь их сосать.

— Едва ли ты найдешь зельевара лучше, чем я, — спокойно сказал Снейп.

— И преподавателя хуже. Дамблдор ищет учителей. Ты не учитель, Снейп. Поэтому мой вопрос актуален: что ты здесь забыл?

— А сама-то? — сцедил Снейп. Росаура кивнула, признавая его правду.

— Немногим лучше тебя, верно? И родители на меня тоже ох как жаловались, и дети не в восторге были, да и сейчас разве что за говорящую мебель считают. За какие заслуги меня Дамблдор взял? А я скрывать не стану — меня Крауч протащил. Да-да, Крауч-старший. Родной факультет учил нас пользоваться связями, не так ли, Снейп? Я за свою ниточку вовремя дернула, вот я и здесь. Но у меня своя корысть была: отца защитить да в детскую мечту поиграть, всегда я грезила стоять у доски и талдычить одно и то же до посинения. Прошло полгода, и мне до сих пор это по душе. А вот ты… Ты ведь тоже дернул за ниточку, да?

Она шагнула еще ближе и уперлась бедром в стол. На столе лежали аккуратно порезанные жабьи лапки, рядом — собранные в кучку пустые раковины улиток, чьи мягкие тельца слиплись в бесцветный ком, раздавленные в ступке. Росаура быстро подняла взгляд на Снейпа. Снейп стоял неподвижно, и Росауре казалось, что не он выдерживает ее взгляд, а она — его и рискует проиграть это состязание… если не сыграет ва-банк.

— Тебя взял Дамблдор. Вопреки здравому смыслу, как и всегда. И я думаю, Гнусик, что ты, может, и дернул за ниточку, но на деле тебя посадили на крепкий, очень крепкий поводок.

Губы Снейпа побелели. Росаура перебрала ноготками по столу.

— Дамблдор запер тебя в школе. Не думаю, что только ради твоих способностей. Ты мог бы варить ему зелья хоть из Бразилии, был бы только уговор. Однако он хочет держать тебя под крылом — так ты к нему и жмешься, несмотря на то, что все тебе тошно. Говорят, Хогвартс — место понадежнее гоблинского банка, особенно если хочешь спрятать что-то от сторонних посягательств. Кто же посягает на тебя, Снейп?

Он замкнулся в молчании, и в этом чувствовалась немая угроза, но Росаура все же некогда и льва укрощала, и азарт заставил страх отступить.

— Знаешь, о чем еще детишки сплетничают? О том, что ты заклеймен. Вот и схоронился в школе. И от бывших дружков, с которыми вы кровью повязаны, и от закона. Высунешься из школы — тебя либо повяжут и приведут в суд, либо прибьют за углом последние фанатики как крысу.

Он не отвел взгляда, только бровь чуть вскинул — мол, фантазии школьников стоят наших нервов?.. Росаура покачала головой.

— Можешь держать лицо перед детьми, Снейп, да только они лучше взрослых чуют ложь. Интересно, что бы ты сделал, если бы старшекурсники с Гриффиндора зажали тебя в углу и потребовали закатать-таки рукав?..Тебе уже припомнили, с кем ты якшался в школьные годы. Половина из них осуждены на пожизненное, другую половину поцеловали дементоры или пристрелили мракоборцы. Скажешь, наш с тобой круг знакомств весьма схож, у меня, может, самой рыльце в пушку? Я бывала в допросной, я знаю, как смотрят сейчас на выпускников Слизерина. А вот ты бывал ли? Для такого чумазого мальчишки твое личное дело слишком чистенькое. Против тебя говорит нечто большее, чем предубеждение. То, чем ты думал прикрыться, на самом деле уличает тебя. Покровительство Дамблдора. Он защищает тебя, потому что ты уязвим, и я... — тут голос ее дрогнул против воли, когда она сама осознала, что говорит: — Я знаю, что Альбус Дамблдор милосерден, как Господь Бог, и славится тем, что дает заблудшим душам второй шанс. Но чего я не могу понять, так это как Дамблдор мог взять тебя, Пожирателя… к детям.

Она точно не видела ничего перед собой, так плотный жар ненависти сдавил ей голову. Она помнила, что перед ней тот, кого за человека знать не желала, а потому стремление в ней жило дьявольское: растерзать, придушить. Она знала одно: он не должен здесь быть. Не имеет ни малейшего права.

Едва ли негодование Росауры могло задеть Северуса Снейпа; если его не уничтожило милосердие Дамблдора, разве поколеблет гнев настырной девчонки? И все-таки он сказал:

— Да, я знал, кому сдаваться, — и криво усмехнулся. — У старика губа не дура. Он знает, что я могу быть ему полезен. И я делаю все, чтобы он не пожалел о своем великодушии, — сцедил он с неожиданной злобой.

Да, она разгадала тайну, но ей все еще не верилось. Да, она помнила, как Дамблдор смилостивился над Джозефом Эндрюсом, но тот носил фальшивую метку и не пошел дальше крупных хулиганств, Снейп же заплатил за свое клеймо чьей-то жизнью и после… подтверждал свою верность Хозяину черным делом. Почему Дамблдор не просто помиловал Снейпа, но и помог уйти от следствия, помог сохранить честное имя, дал работу, в конце концов, привел в школу?..

— Что же ты сделал для Дамблдора такого, что он поверил тебе?

— У него был способ проверить, — пожал плечами Снейп. — Все, что я докладывал ему, сбывалось точнее, чем самые скрупулезные прогнозы мракоборцев.

Росаура замерла, прислушавшись к воспоминанию.

— Так это был ты… — прошептала она, — теракт на Самайн. Я слышала разговор Дамблдора с Краучем, Крауч ожидал теракт в день выборов, но Дамблдор утверждал, что у него надежный источник… Это был ты! — пытаясь отыскать на его непроницаемом лице малейшее подтверждение своим догадкам, Росаура мотнула головой. — Нелепица! Тогда Сам-Знаешь-Кто был на взлете. Никто не сомневался в его скорой победе. А ты хочешь сказать, что уже тогда предавал его! Не слишком-то дальновидно для такой крысы, как ты, Снейп.

Он лишь вновь передернул плечами. Росауру это взбесило.

— Я не собираюсь оправдываться перед тобой, Вэйл, — только и сказал Снейп. — Достаточно, что мне верит Дамблдор. И ты, надеюсь, понимаешь, что ничего не докажешь, потому что да, он покровительствует мне, и все это дело решенное ради общественной безопасности в том числе, даже не суйся. А теперь уходи, пока голова не взорвалась от ненужных мыслей.

— Пока ты мне ее не взорвал? Еще одно храброе дело для завоевания доверия Дамблдора! Вперед, Снейп. Мне как-то плевать.

— Да мне тоже. Думай, что хочешь, все равно тебе не поверят.

— Ты так уверен?

Росаура вскинула бровь, пробуя натянуть удавку, которую набросила на грязную шею Снейпа. Перед ней — беглый преступник, заклейменный член террористической группировки, фанатик и сектант. Волею судеб он избежал правосудия, а теперь развращает детей… Если не гражданский долг, то здравый смысл говорит ей немедля же поставить в известность власти. Снейп и не догадывался, насколько легко она могла бы это сделать — даже на правах бывшей любовницы не последнего офицера Мракоборческого отдела, если выражаться языком офицера Сэвиджа…

Однако Гнусик был прав: загвоздка в том, что нет, не «волею судеб» этот преступник чувствовал себя в безопасности, а волею конкретного человека, чей авторитет в послевоенное время возрос до уровня божества. Кто осмелится пойти против Альбуса Дамблдора? О, Росаура прекрасно знала человека, который мечтал бы бросить Директору вызов. Но разве был он в силах сокрушить такую глыбу? А она, не зашла ли слишком далеко? Так часто в детективах больно умные персонажи совершают роковую ошибку: догадавшись, кто преступник, решают прежде поговорить с ним об этом, а не идут сразу в полицию... И потом полиция идёт к ним вылавливать их труп из сточной канавы.

Может, в этом все дело? Ей нравилось теперь гулять по лезвию ножа. Пускай срежется — ее имя запишут в папку под номером и когда-нибудь, может быть, даже раскроют это дело. Впрочем, лучше нет. Нераскрытые дела ревностные следователи хранят под сердцем. Может, так она услышит, что оно все еще бьётся.

— Вэйл, тебе нехорошо?

В голове назойливо звенело. Росаура увидела перед собой свои руки, которые судорожно вцепились в стол. Миг она пыталась вспомнить, где находится. Почувствовала рядом движение и оглянулась на Снейпа. Тот одернул руку с какой-то склянкой.

— Скажешь потом, что я тебя проклял! — выругался он.

— О, да куда тебе...

С кривой усмешкой она встретила его растерянность. Расправила плечи, но от стола не отошла, прислонившись. На периферии сознания все плыло, но Росаура подцепила нужную нить и вцепилась в нее, чтобы выбраться из водоворота.

— Раз не проклял сразу же, как я за жабры тебя взяла, значит, теряешь сноровку, Гнусик. Если уж заявил, что теперь ты человек Дамблдора, то изволь быть разборчивым в средствах.

— Да уж, — чуть усмехнулся и Снейп, — Директор бы не одобрил, если бы я отравил его профессора Зашиты от тёмных искусств.

— Хороший мальчик. Так значит, ты предал Того-Кого-Нельзя-Называть? — пропела Росаура, и легкомысленный тон, верно, насторожил Снейпа больше, чем прицельный вопрос. — Чтобы предать, да еще с выгодой, нужно прежде завоевать доверие. Что же ты делал для своего прежнего Хозяина?

— То, в чем мне нет равных. И Он это признал.

У Росауры перехватило дыхание от узнавания: ту же затаенную, черную гордость она слышала в речах Барти Крауча-младшего. Да что ж они все… мальчишки!.. согласились стать чудовищами, лишь бы заслужить одобрение того, кого поставили перед собой вместо родного отца…

— Это признавали твои одноклассники, экзаменаторы, учителя, твоя мать!..

— Слизнорт нет.

— Только не говори мне, что слепота старика, нарочная или случайная, стала поводом для…

— Когда тебе семнадцать, это может стать весомым поводом, — оборвал Снейп. — Но ты права, дело не в каком-то самолюбивом старике.

— Конечно, — прошептала Росаура, пораженная, — ведь и старик Слизнорт признал твой талант, его пренебрежение тому подтверждение. Он первый понял, в какую сторону ты поглядываешь, и первый сделал тебя нерукопжатным!

Снейп молчал, лицо побледнело от давно придушенной обиды. Росаура возвысила голос:

— Тогда что?

— Чего ты пристала? — огрызнулся он совсем по-детски.

— Мне правда нужно знать. Я была среди вас. Мы все были талантливые, своенравные, молодые и сильные. Почему вы толпами пошли к тому чудовищу? Весь мир и так лежал у ваших ног, но вы все продали, вы себя продали, чего ради? Вы убивали… Нет, я не в силах понять…

— Да стоит ли оно понимания, Вэйл? Скажи спасибо, что тебя в ту воронку не засосало, вышла чистенькой, вот и славно, а?

Росаура горько усмехнулась.

— Я должна понять. Я учу этих детей. Живу с ними. Я должна знать, на чем они спотыкаются, чтобы успеть подхватить.

— А силенок-то хватит? Скажу тебе, разве мы не уважали ту же Макгонагалл или Слизнорта, разве они не вкладывали в нас, что называется, душу? Разве это помогло? От учителей тут ничего не зависит.

— Так почему же, Снейп?

Он мог уже тысячу раз от нее отмахнуться, пригрозить, прогнать, но Росаура знала, что такое одиночество человека, заточенного в клетке собственной вины: выговориться ему необходимо, как воздуха глотнуть, а поскольку ненависть и презрение к себе душат его мертвой хваткой, гораздо легче раскрыть душу перед тем, кого ненавидишь почти так же сильно, как себя самого, чем перед самым сердечным другом. Когда она шла к Снейпу, знала, что он будет плеваться ядом, наверняка кричать, быть может, разобьет пару банок с маринованными жабами, но выскажется, потому что Дамблдору, прекраснодушному и благообразному старцу, он по уши обязан, а ей, девчонке на год младше, которую он никогда ни во что не ставил, он ничего не должен, он ее презирает и ни во что не ставит. Вот и выльет на нее откровения с желчью, стараясь задеть побольнее, а она на удивление спокойно все снесет.

И правда, Снейп говорил; неохотно, но честно.

— На каждого нашлась своя приманка. Не ищи общего правила. Кого-то привели друзья, кого-то так воспитали, кто-то прельстился возможностями, кто-то — легкой добычей… И потом, они легко затягивали тех, кто был им нужен. Не будь ты ничтожеством, и на тебя приманка нашлась бы.

— Пусть так, расходного материала всегда надо с избытком. Однако я думала, что клеймили только идейных.

— В целом, да.

— Да? Ты-то — идейный? Снейп, ты всю школу слюну пускал на Лили Эванс. И не пытайся убедить меня, будто ты взаправду верил в то, что говорил, когда потом при всех обозвал ее…

— Не говори мне про Лили Эванс.

Росаура вздрогнула. Ее гнев полыхал лютым жаром, гнев же Снейпа проник в кости мертвящим холодом. Он не сменил позы, не изменился в лице, и Росаура поняла сразу многое, в том числе то, о чем надлежало молчать. Они вновь смерили друг друга взглядами, и Росаура видела, как больно Снейпа ужалило воспоминание, а потому решилась продолжить; скрыть растерянность он не успел.

— Видит Бог, еще хуже, чем идейным, это быть такой продажной сволочью, как ты. Понимал, что происходит, видел весь ужас, но пошел, потому что всегда был трусом и на большее, чем подлость, не был способен.

Она знала, что играет с огнем. И ей это нравилось. Негодование разгоняло по жилам кипучую кровь, это дарило давно забытое чувство полноты жизни, и сердце вторило тому оглушительным боем. За ним она едва расслышала тихий голос Снейпа, из которого вмиг ушел весь яд, как из гадюки, которой вырвали клыки:

— Ну, презираешь меня? Ненавидишь? Не старайся. Лучше, чем у меня самого, не выйдет.

Его угрюмая искренность несколько отрезвила Росауру. Сосредоточившись, она вновь смогла различить перед собой его землистое лицо, немигающий взгляд под нависшими бровями. Вместо гнева к горлу подкатило презрение: и он-то будет ее убеждать, что терпит немыслимые муки раскаяния?..

— Почему ты прошел посвящение? — зачем-то спросила она. — Неужели не знал, чего это стоит?

— До самого момента — нет, не знал, — он не смотрел на нее, голос был так же беззвучен, а голова повисла меж плеч, как подрубленная. — На то оно и посвящение, что посвященные хранят тайну. Это типичные механизмы любой секты. А в моменте… мне казалось, я должен переломить себя, чтобы добиться большего.

— Через чужую кровь? Ты не первый Раскольников.

Он поднял на нее свои черные глаза, напоминающий о пустоте бездонного тоннеля, и она осознала во всей полноте, что все, о чем они говорят, случилось с ним на самом деле, и ей стало страшно находиться с ним в одной комнате. Однако уходить было некуда, да она и не успела бы — если бы он задумал что иное вместо ответа:

— Ну, что еще пишут про таких как я в твоих книжках?

— Что зачастую это делают из-за разочарования, скуки или несчастной любви. Но как по мне, на свете не сыскать оправдания таким идеям и таким преступлениям.

Снейп пожал плечами.

— А зачем мне оправдание? Лучше твоего знаю, что натворил. Ты права, при своих талантах я бы мог заполучить весь мир — в той мере, которая меня бы удовлетворила, — добавил Снейп. — Но я желал того, в чем мне было отказано не по обстоятельствам, а по доброй воле другого человека. И я думал, что если предам самого себя, то правдами и неправдами заполучу то, что вожделел. Хозяин обещал меня наградить… — выговорил он почти шепотом, будто его душила чужая рука, и вдруг, сбросив морок, произнес холодно и жестоко: — Но все случилось так, как пишут в твоих книжках. Я сам уничтожил то, что любил больше всего. И Дамблдор это знает.

В его глазах металась ненависть, к самому себе, к Дамблдору или к ней, Росаура разобрать не могла. Слова его неожиданно тронули ее. Она промолвила тихо:

— В праве ли мы называть «любовью» то чувство, которое порождает преступление?

Снейп посмотрел на свои худые грязные руки.

— Это само по себе преступно, не так ли? — сказал он.

Миг он поглядел на нее, и ей показалось, что перед ней стоит некрасивый застенчивый мальчишка, которому легче было бы утопиться, чем открыть свою сокровенную тайну — даже перед самим собой. И она вновь напомнила себе, что этот мальчишка убивал, может быть, и не раз, благодаря своему таланту изготавливал препараты, которыми калечили и пытали... и в то же время мог говорить о любви и, видимо, любил или думал, что любит, уж как умел.

А что сумела она?..

Снейп слушал ее долгое молчание, читая в нем то, что она никогда бы не произнесла вслух.

— Это не оправдание, — повторила наконец Росаура.

Он усмехнулся с горечью.

— О, ни в коей мере.

— Тогда что это?

— Приговор.

На секунду их посетило удивление, что нашли друг в друге понимание столь глубокое, какое не могли обрести в самих себе безмолвными самоедскими ночами. В том не было близости, откровение не примирило их, и ненависть Росауры не угасла, однако лишать Снейпа человеческого звания она уже не могла. Ей оставалось уйти, чтобы в одиночестве осознать, какое решение созрело в ее сердце.

— Знаешь, — сказал вдруг Снейп с вызовом, когда Росаура уже ступила на порог, — в духе прекраснодушных ханжей вроде тебя, Вэйл, было бы меня пожалеть.

Росаура задумалась, что могла бы чувствовать, если была бы на то способна.

— Это вряд ли, — сказала она в холодной ясности равнодушия.

— Дамблдор сказал бы, что все достойны жалости, — настаивал Снейп, будто бесчувствие Росауры оскорбило его больше, чем унизила бы пресловутая жалость.

Вот, значит, что. Снейп нуждался в прощении, и Дамблдор простил его, как может простить Господь Бог. Никакой цепью в мире старик не привязал бы к себе мальчишку крепче, чем этой милостью.

— А Дамблдору легко всех жалеть, — медленно произнесла Росаура. — Действительно легко. Он занимает для этого нужную высоту. Здоровые жалеют больных, сытые — голодных, живые — мертвых. Жалость удобна тогда, когда не происходит непосредственного соприкосновения.

— А что несет соприкосновение?

— Боль.

Ее очень много скопилось под ребрами.

Позже, у себя в башне, Росаура не могла уснуть, не так, как обыкновенно вот уже пару месяцев — в оглушенном бездействии, но в ярости, сущей ярости. Почему, почему, почему?! Почему такому подонку, трусу и убийце дана благодать раскаяния, а другой, достойнее в тысячи раз, ее лишен? Ярость жгла Росауру лихорадкой. Ответ был слишком очевиден. Подонок, трус и убийца узнал, кто он такой на самом деле, и, отвергнув всякую гордость, стал просить о пощаде. А тот, достойнейший, никогда ни о чем не просил. И даже если предложили бы ему, не смог бы уже взять.

1) Гнусик — имя мелкого беса, начинающего искусителя из книги К. С. Льюиса «Письма Баламута». Не могу представить автора более близкого по духу Люпину, чем Льюис, и не сомневаюсь, что Ремус зачитывался его трудами, испытывая подлинную симпатию к автору-магглу. Джеймс и Сириус наверняка с энтузиазмом обратили прозвище беса против Снейпа. На мой взгляд, гораздо лучше, чем «Нюнчик» или «Сопляк», tell me I'm wrong

Вернуться к тексту