Время толерантности (гет)

Флёр Уизли, в девичестве Делакур, иногда тосковала по Франции. Тоска выражалась в том, что, бывая в Хогвартсе, куда её приглашали читать шармбаттонскую часть факультатива «Иные магические школы и их обычаи», она постоянно сокрушалась, что «... наше завязывание дружбы выражается через агрессию: только на турнирах». Иными словами, она пыталась уговорить ректора МакГонагалл сделать Святочные балы не привязанными к Турнирам Трёх Волшебников, а просто регулярными — например, раз в пять лет, чтобы каждый ученик мог хоть раз на них побывать.

Минерва неохотно отбивалась от такого предложения, говоря о сдвижке в школьном расписании, отсутствии дисциплины, нездоровом ажиотаже у девочек... Но неугомонная внучка вейлы не собиралась уступать: «Вы не понимаете, как это захватывающе, когда другая страна, язык, обычаи... Ваши ученики до сих пор думают, что в Дурмстранге учат тёмным заклятиям, а в Шармбаттон поступают только девочки!». Скрепя сердце, профессор МакГонагалл разослала приглашения в другие школы и объявила, что этот год станет первым, когда Святочный Бал проводится отдельно от турнира. Впрочем, впоследствии даже сама Флёр удивлялась, как он не стал последним.

На курсах с четвёртого по седьмой воцарился тот самый «нездоровый ажиотаж». Вдобавок ко всему — вот оно «вредное влияние модных магловских сказок!» — многие девочки считали, что это очень романтично — встретить свою «большую любовь» на балу. А поскольку объект «любви» иногда не просто не подозревал, а прямо противился такой судьбе, в ход шли приворотные зелья и заговоры всех мастей. Даже хаффлпаффцы нервно вздрагивали, когда мимо их стакана с тыквенным соком проходила девочка. А уж если она была слизеринкой...

После войны масса «чистых родов» катастрофически обеднела. Чьи-то братья и сёстры, дети, а иногда родители и деды (среди сторонников Волдеморта числилась даже одна столетняя ведьма из Ирландии), были пойманы и осуждены как Пожиратели. Это означало, что их родственники могли не рассчитывать на наследование имущества, ранее принадлежавшего приспешникам Тёмного Лорда. Всё шло на возмещение ущерба их жертвам. В частности, большая сумма была перечислена в больницу святого Мунго. Ветви Блэков, живущие за границей, этого, правда, не почувствовали. Малфои — тоже. Но в остальном — волшебный мир никогда ещё не знал такого количества бесприданниц со скверным характером. Красивых, как во времена первого Ордена Феникса (и никаких неповоротливых коров из рассказов Рона и Гарри), но абсолютно не стеснённых совестью.

«Первой ласточкой» для четверокурсника Скорпиуса Малфоя стала Леда Гринвич, загонщик слизеринской команды по квиддичу. Не вписавшись в резкий вираж во время матча с Хаффлпаффом, она выпустила из рук метлу прямо над зелёной трибуной и рухнула на Скорпиуса. Да, он и ещё десяток волшебников и волшебниц успели прокричать: «Аресто Момент!» — поэтому, ни незадачливую загонщицу, ни потрясённого зрителя не понадобилось отскребать от сидения. Но у мадам Помфри пришлось побывать обоим: ему с переломом руки, ей — ноги и двух рёбер. Уже в палате Леда, рыдая от боли после костероста, призналась Скорпиусу, что вчера тренировалась с заклинанием симпатии и решила немного улучшить формулу. Фраза «как можно скорее окажусь в его объятиях» сработала, но чересчур буквально.

Холодный и замкнутый Скорпиус, предпочитавший всем этим страстным взглядам книгу заклинаний и болтовню с Розой, смотрел на кокетничающих слизеринок с недоумением. Как на пятилетних девочек, красящих губы, пока мама не видит. Наверное поэтому, только лёжа на койке в приёмной мадам Помфри и морщась от боли в руке, он вдруг осознал, что охота на него обещает быть особенно жаркой: их семья по-прежнему влиятельна, Малфои — старинный род с чистой кровью и достаточным запасом материальных ценностей. К тому же...

«К тому же, ты забыл упомянуть о своей внешности, — усмехалась Роза Уизли, щекоча Веселящую лиану на уроке травологии. — Они тебя и так снадобьями закормят, без всякого Малфой-Менора».

Малфой смутился и в который раз зарёкся разговаривать с подругой на подобные темы. Её оптимистичное, бойко-объективное панибратство странным образом ранило его гордость, хотя Роза редко ругала друга. Чаще, наоборот, хвалила и даже восхищалась. Но так... непредвзято. Сказала бы она ему это, если бы он был некрасив? Считала бы привлекательным? Или с убийственной честностью нетактичных рейвенкловцев сказала: «Зато ты лучший ученик факультета»?

Пожалуй, впервые с момента, когда Роза показала ему Комнату Несправедливостей, он решил наведаться туда без неё. С большим учебником по Зельеварению для старших курсов. От ужаса перед планами однокурсниц Скорпиус прочитал учебник, использовавшийся для подготовки к ЖАБА, за каких-то несколько недель, и теперь надеялся продержаться в перепалке со Снейпом хотя бы минут десять. На это ушли лучшие и необходимые часы сна, но цель оправдывала средства.

— Малфой, кого обидели в Хогвартсе на этот раз? — негромкий голос ректора заставил Скорпиуса вздрогнуть.

Северус Снейп сидел в кресле и читал газету. Собравшись с силами и искренне надеясь, что он выглядит не слишком взволнованно, Скорпиус направился к портрету.

— Никого, профессор. Но могут обидеть. Поэтому я пришёл к Вам.

Снейп отложил газету и приблизился.

— Малфой, я больше не решаю чужих проблем. Запомните это.

«Однако он подошёл ближе. Значит, хочет узнать, зачем мне понадобился», — подумал Скорпиус и продолжил:

— Но мне нужен Ваш совет как специалиста по Зельеварению.

Для наглядности он помахал в воздухе учебником. Снейп вопросительно поднял бровь и приблизился вплотную к раме.

— Шестой курс? А Вы не переоценили свой мозг, Малфой? Почему бы Вам, собственно, не поговорить об этом со Слизнортом?

В имени декана, учившего в своё время и Снейпа тоже, Скорпиусу послышались лёгкие нотки... нет, не презрения, конечно. Пренебрежения. Это хорошо... Но зельевар не дал ему додумать:

— Слушайте, Малфой. Не пытайтесь купить меня своей четырнадцатилетней лестью, это глупо. Говорите напрямую. Ваши соображения о том, что Гораций «конечно, хорош, но...» меня не интересуют.

— Мне нужны сведения по противодействию приворотным зельям, — выпалил Скорпиус, пытаясь скрыть досаду: пусть Флитвик ещё порассуждает, что портретам не могут передаваться магические умения прототипа, вроде легилименции. — Если Вы, конечно, можете снабдить меня подобными сведениями.

Снейп криво усмехнулся и сощурился:

— Истинный Малфой. Сначала пришёл с лестью, а потом решил нахамить. Причём даже не со зла, а так — просто, чтобы поддержать разговор. Люциус такой же. Мне интересно, Вы намекаете, что я просто некомпетентен или что я, в отличие от Вас, вряд ли мог подвергаться атакам барышень с любовными снадобьями за пазухой?

Последнюю фразу ректор Хогвартса произнёс с горечью и досадой. Скорпиус хотел было оправдаться, но, подняв глаза на портрет, решил не тратить слова впустую. В конце концов, разве он не думал об этом, когда шёл сюда? Что если всесильный Снейп ничего не знает о защите от приворота: ведь ни красотой, ни богатством он никогда не отличался. Голова от недосыпа шла кругом. Если так будет продолжаться дальше, то со дня на день Скорпиус начнёт хамить ныне действующим преподавателям... Надо выспаться.

— Извините, профессор, — пробормотал он и резко развернулся, чтобы уйти.

— Подождите, Малфой. Вас ещё никто не отпускал, — окликнул его Снейп. — Я не принимаю Ваших извинений. Но раз Вы такой совестливый, готов заставить Вас мучиться сильнее. Присаживайтесь.

Скорпиус сел прямо на пол, а Снейп отошёл вглубь комнаты и взял с полки какую-то книгу.

— Между прочим, Вы ошибаетесь в том, что касается моего опыта, Малфой, — профессор с книгой расположился в кресле и принялся её листать. — В моё время девушки очень любили экспериментировать с составом заклятий и зелий. Представьте, вдруг закрадётся какая-то ошибка, и их «объект» станет зелёным. Или возненавидит вместо того, чтобы влюбиться... Так что, всем нужны «подопытные кролики». Надеюсь, Вы хотя бы не сомневаетесь, что на эту роль я подходил безупречно?

Голос профессора был тихим и едким, в нём читалась такая тоска и ненависть к самому себе, что слушать это было невозможно.

«Роза, наверное, нашла бы, что сказать», — в смятении подумал Скорпиус. Он действительно не хотел задеть зельевара так глубоко и теперь жестоко раскаивался в неосторожности. Он уважал Снейпа. Хотя бы за то, что тот спас его отца.

— Профессор, я не...

— Вздор, Малфой. Не тратьте силы. Вот они, Ваши рецепты. И учтите, — Снейп посмотрел на него поверх книги, — что я помогаю Вам только потому, что сегодня мне скучно.

Скорпиусу только и оставалось, что заняться тем, ради чего он пришёл. Приворотными зельями и противоядиями. Попыток извиниться или вызвать декана на откровенность он уже больше не делал.

Через три с половиной вечера Скорпиус уже чувствовал себя гораздо спокойнее и расслабленнее. Главное, ему перестали сниться отвратительные в своей подробности кошмары, в которых слизеринки босиком, вооружившись огромным сачком и знаменем команды по квиддичу, гнали его через луг к Запретному лесу. Самым пугающим был момент, когда Скорпиус во сне понимал, что ни зайти под кроны, ни свернуть он не сможет.

На прощание, когда Малфой уже собирался уходить, Снейп снова окликнул его:

— Скорпиус, сейчас Вы очень довольны собой и кажетесь себе неуязвимым. Но помните, что есть одна вещь, противоядием от которой может быть только Ваш собственный разум, — из голоса ректора исчезла издёвка, и он посмотрел на Малфоя почти с сочувствием. — Когда зелье заставляет верить, что Ваша мечта стала правдой.

Скорпиус Малфой только молча кивнул: в этой фразе было что-то печальное и зловещее, заставляющее думать о вещах, о которых он подозревал только смутно.

Всё ещё обдумывая слова зельевара, он шёл по коридору, когда навстречу ему попалась Лили Поттер. Малфой терпел Джеймса, Хьюго и даже Альбуса, потому что они были родственниками Розы. Но девчонка Поттер его раздражала. Она казалась ему цветастой бабочкой-махаоном, в ней всё было «слишком». Лили слишком много смеялась, слишком громко разговаривала, слишком сильно крутила бёдрами при ходьбе. Она считала себя безумно привлекательной и остроумной, и, надо сказать, немало людей было с ней в этом согласно. Даже слизеринцы иногда поддавались её обаянию, на Гриффиндоре она была звездой, а Хаффлпафф буквально ел у неё с рук. Скорпиус понимал это с трудом. С его точки зрения, Лили была похожа на навязчиво яркое лето, когда на дорогах лежит пыль, слепит солнце, а удушающий зной не оставляет даже в тени. В руках она несла огромную корзину, наполненную лилиями. Поравнявшись со Скорпиусом, Лили замедлила шаг, чиркнула юбкой по полу, сощурила мшисто-зелёные глаза и произнесла своим нарочито бодрым, оптимистичным тоном:

— Привет, Малфой! А я иду украшать Главный Зал к приезду гостей. Не хочешь со мной?

Последнюю фразу гриффиндорка сказала с многозначительным придыханием. «Неужели она тоже?» — с недоумением подумал Скорпиус. Лили уже была готова вручить ему корзину с удушливо пахнущими цветами. «Как же правы бывают маглы, использующие лилии, только чтобы украшать церкви к свадьбе и похоронам», — подумал Скорпиус и отшатнулся. Тонкие крылья его носа едва заметно, брезгливо изогнулись.

— Благодарю, мисс Поттер. Но я не люблю лилии. У меня на них аллергия, — произнёс он и, щёлкнув каблуками сапог и отрывисто кивнув в знак прощания, свернул в противоположный коридор. Лили в полнейшем недоумении сжала ручку корзины и посмотрела на цветы: «Не любить лилии? Они же такие красивые!»