Дамблдор (джен)

Я никогда прежде не бывал в гостях у Батильды Бэгшот.

Когда начал писать эссе, разоблачающие преступления против гоблинов, и их опубликовали в одной газетенке местного значения, я вовсе не ожидал, что они будут замечены. «Пророк» мои заметки, подкрепленные фактами и анализом, сразу переслал обратно. Оно и понятно: никому не нужны рассуждения на взрывную тему, тем более от школьника. Волшебники сильно ошибаются, когда не стараются перетянуть на свою сторону гоблинов. В конце концов, именно они заправляют нашими деньгами, так что не мешало бы жить с ними в мире и не терпеть убытки от часто вспыхивающих конфликтов.

На мои небольшие исследования обратила внимание только Батильда. Не знаю, с чего ей вообще пришло в голову открыть ту газету. Позже она написала мне личное письмо, в котором поинтересовалась направлением моих работ и попросила переслать пару незаконченных статей. С тех пор между нами завязалась переписка.

Батильда познакомилась с мамой, и, несмотря на все обстоятельства, их действительно вполне можно было назвать подругами.

При всем этом приглашения в гости я удостоился впервые и не совсем понимал, как мне держать себя с ней. В письмах мы общались довольно открыто, глаза в глаза такое редко удается.

Подождав, пока мимо проедет экипаж, поднявший облако пыли, я ступил на тротуар.

Дом оказался по-старчески уютным и напоминал нутро морской раковины. Мягкие ковры заглушали звуки, а закрытые окна — шум улицы.

— А вот и вы, Альбус, — поприветствовала меня Батильда, на ходу скидывая шаль. — Не тушуйтесь, мой дом — ваш дом.

Я и без того довольно бесцеремонно вошел в гостиную вместо того, чтобы ожидать ее в прихожей.

— Я очень рада, что вы откликнулись на мое приглашение. Вы сейчас, должно быть, по горло в заботах.

— Нет, мне, пожалуй, будет полезно развеяться.

— Понимаете, мой племянник Геллерт недавно был отчислен из Дурмстранга, — торопливо объясняла Батильда, отправляя мановением волшебной палочки тарелки из буфета на стол. — Скажу вам по секрету, мне ужасно не хочется, чтобы он скучал в компании старухи.

Ощутив острое желание уйти под каким-нибудь благовидным предлогом, я, однако, помог Батильде отлевитировать на стол чашки и вилки. И возблагодарил небо за то, что у меня есть Ариана, которой требуется уход, и Батильда не станет возражать, если я уйду пораньше.

Батильда призвала меня, чтобы я развлек ее нерадивого родственника? Да что может быть общего у меня с уникумом, которого выгнали из школы? Мне казалось, Батильда была выше подобного сводничества.

— Геллерт, знакомься, это Альбус Дамблдор, он отужинает вместе с нами.

Едва взглянув на племянника Батильды, я пожал ему руку и сел за стол.

А ведь я мог быть сейчас за тысячу миль отсюда: искать себя, пытаться испробовать все, прежде чем нащупать свой путь!

Помешивая ложкой луковый суп, я думал о том, что несколько заблуждаюсь. Как ни странно, именно теперь, в сложившихся обстоятельствах, я с определенностью знаю, чего я хочу, но не могу сделать ни шагу в этом направлении, связанный по рукам и ногам именно теми, для кого и стараюсь что-то предпринять.

Вот уж поистине ирония судьбы.

— Альбус, вы по-прежнему выписываете иностранные газеты? — спросила Батильда, раскладывая по тарелкам картофель. — Что пишет пресса о конфликте Швейцарии с Международной конфедерацией магов?

— Конфедерация якобы считает, что Швейцарию следует держать на коленях, и один из способов этого добиться — лишить магическое население избирательного права. Смею надеяться, никто из швейцарцев в здравом смысле не делает таких же выводов.

— Я решительно не понимаю, зачем Конфедерации эта маленькая страна, — произнес Геллерт, орудуя вилкой и ножом. — Ясное дело…

— Начни страны свободно покидать международный союз — и всего того, что выстрадано нашими предками, не станет в одночасье, — отозвался я, накладывая себе картофеля.

— Вопрос престижа, Геллерт, — веско произнесла Батильда.

— Кроме того, экономические интересы никто не отменял, — сдержанно высказался я, отправляя в рот очередную порцию бифштекса. — Конфедерация ни за что не захочет лишиться денег, которые приносят комиссионные от сделок со Швейцарией.

К моему изумлению, Геллерт громко фыркнул:

— Не такой уж большой доход приносит Швейцария Конфедерации. За последние десять лет — едва ли не меньше, чем Британия за прошлый год.

— Нельзя объективно сравнить настолько разные страны, — с педантским спокойствием тянул я. — Если учесть, каков банковский оборот в этой маленькой стране, она грозит стать финансовым гигантом и не хочет, чтобы из нее вытягивали крупные суммы, когда это произойдет. Именно это и определяет ее политику.

— Да, и гоблины который раз своего не упустят, — пожал плечами Геллерт.

— Прошу, не надо впутывать гоблинов в дела волшебников. Никогда ни один гоблин не мог надавить на волшебное сообщество, — резко сказала Батильда, едва не подавившись тыквенным соком.

Однако твердолобый Геллерт не унимался:

— Ну да, маги будут конфликтовать между собой, а гоблины -дальше сидеть и считать деньги. Будто их доход не зависит от того, состоит ли Швейцария в Конфедерации.

— По-твоему, открытый конфликт с гоблинами лучше существующего нейтралитета? Швейцарские маги сами по себе не так глупы, — сказал я, обратившись напрямик к Геллерту. — Только вот дело в том, что законодательное собрание Швейцарии слишком слабо и в конце концов сдастся Конфедерации.

— Слабо, потому что подчиняется гоблинам? — едко заметил Геллерт.

— Нет, слишком слабо для того, чтобы пойти против Конфедерации.

— Что суть одно и то же, — саркастически добавил Геллерт.

— Отнюдь. Заключив союз с гоблинами, они бы доказали свою силу. Отделение от Конфедерации на несколько дней и вправду покажется глотком свободы, народ будет полон энтузиазма. Но как их Министерство сможет самостоятельно управлять государством, когда за последние сорок лет все его важные решения были санкционированы Конфедерацией — мне непонятно. Чтобы добиться независимости на самом деле, начинать нужно с малого.

Впрочем, я допускал, что это слишком сложные сентенции для человека, не окончившего школу.

— А могли бы и с гоблинами посоперничать за господство над капиталом, раз замахнулись на Конфедерацию, — неожиданно для меня произнес Геллерт.

— Боюсь, все и правда идет к отделению от Конфедерации, — вздохнула Батильда. — Такого большого скандала не было вот уже лет сто.

— Вы преувеличиваете, тетушка, — мягко произнес Геллерт.

— Вот увидишь, Геллерт, твоя тетя не будет зря сотрясать воздух.

Батильда отлевитировала тарелки в раковину и достала вино.

— Но я склонен не согласиться с тобой, — обратившись ко мне, произнес Геллерт, пока Батильда разливала вино. Я насторожился. — Законодательное собрание Швейцарии отчаянно сопротивлялось поправкам в законы о международном магическом сотрудничестве, почему ты, если позволишь так к тебе обращаться, считаешь его слабым?

Отбросив любезность, я сказал напрямик:

— Сколько бы они ни сопротивлялись, они заведомо слабее. При рассмотрении законов они станут опираться на мнение большинства, которое в Швейцарии на данный момент состоит из мелких торговцев. Развивающиеся банкиры пока не догадались, что им необходимо лоббирование в правительстве и Законодательном собрании. И лучше Законодательному собранию принять поправки, которые все равно навяжет Конфедерация, чем ждать военного вмешательства и лишения избирательного права. Как верно подметила мисс Бэгшот, Конфедерация не допустит потери репутации. И уж лучше не затягивать этот тягостный процесс и не усугублять ситуацию, когда можно выйти из всего этого победителем и остаться при своих деньгах. Подумаешь, потеряют ненадолго формальную независимость — все сполна окупится. Важно понимать, что многие из поправок так и останутся на бумаге.

— А если они покинут Конфедерацию, это наконец-то укажет путь и Лихтенштейну, и всем другим странам, пытавшимся вырваться из союза, — бодро сказал Геллерт. — Никому не будет дела до мнения Конфедерации, и она развалится.

Его тон невольно поднял мне настроение.

Ну так, может, без Конфедерации будет лучше? Что если в Средневековье магам жилось свободнее? Когда не существовало понятия "интеграция"?

— Долой Конфедерацию! — улыбнувшись, я поднял свой бокал.

— К черту Конфедерацию! — пропел Геллерт, осушая свой.

— Вот за такие речи вас и выгнали из школы, дорогой мой, — покачала головой Батильда, подливая вино Геллерту. Я обернулся к Батильде. Хоть и говорила она сварливо, но вид у нее был заговорщический.

— За кое-что похлеще, тетушка.

Когда стемнело, мы с Геллертом перебрались на террасу, чтобы выкурить сигары.

— Если отбросить бахвальство перед твоей тетей, что ты на самом деле думаешь? — спросил я немного погодя, стараясь, чтобы тон мой не был прокурорским. — Ты осознаешь, что современные государства уже не способны существовать поодиночке?

— Любопытно, понимают ли это государства, которые так рьяно стремятся сбросить оковы Конфедерации?

— Ну… — я смахнул пепел и снова затянулся. — Так или иначе, они объединятся в союзы, которые почти наверняка будут…

— …Военными, — подхватил Геллерт.

— Вот именно. Все держится на возвышенной мысли об освобождении, и никто не хочет думать, что будет дальше. Если жители объединятся, если правительство, видя это, решится выйти из состава Конфедерации, если начнется война, если они втянут в это и другие страны, то смогут ли они потом научиться жить в мире? Они сейчас этого не умеют, а когда наступит далекое мифическое «потом» — неизвестно. Почему не сделать притворный шаг назад, чтобы выиграть куда больше? — я поймал себя на мысли, что слишком увлекся, и замолчал.

— Ты слишком близко принимаешь это к сердцу, — не без иронии произнес Геллерт.

— Это лучше, чем оставаться равнодушным ко всему.

— Ты говоришь обо мне? Ошибаешься, мне хочется верить, что надвигается нечто серьезное, а не очередная буря в стакане.

— Люди испокон веков жаждали свободы, — хмыкнул я. — Иногда они и вправду что-то совершали.

— Ты говоришь "они", как будто отделяя себя от остальных.

— Отчасти. Хорошо. Чем мы отличаемся от наших предшественников? Разве мы не лелеем свободу, как наивысшее достижение для человека?

— Кто спорит? Но человек никогда не знал, что делать со своей свободой, мучился ею, — сказал Геллерт отрешенным тоном.

— И в конце концов, возлагал ее к чьим-нибудь ногам, моля, чтобы решения принимали за него, — задумчиво произнес я.

— А ты хочешь быть на коленях или принимать дар?

Несколько секунд я вглядывался в него. Не кажется ли мне, что в этом человеке куда больше проницательности, что он не просто веселый болтун, с которыми можно перекинуться парой-тройкой острот? Я невесомо скользнул в его сознание. Каменная стена, о которую хлещет прибой. Следующий образ размыт: трибуны, толпа людей, а в центре Геллерт, произносящий речь.

Меня пнули в бок с приказом убираться. Метафорически, конечно. Ставить щиты Геллерт не умел. Пару раз моргнув, я откинулся на спинку стула с будничным выражением лица. Я уже давно приучил себя к манерам в духе «как ни в чем не бывало», когда попадался.

— Не очень любезно лезть в голову, когда находишься в гостях, — нахмурился Геллерт.

— Вежливый человек сделал бы вид, что не заметил, — обезоруживающе разведя руки в стороны, ответил я.

Геллерт говорил нейтрально, но я понял, что ему пришлось не по душе, что я побывал в его мечте. Я не видел ничего дурного в том, чтобы воображать себя вождем, оратором, человеком, которого слушает толпа, поэтому постарался обратить все в шутку, благо в этом он меня поддержал.

— Знаешь, я ожидал большего высокомерия от человека с таким количеством наград, — внезапно произнес Геллерт.

— Тебе знакомы мои работы? — подтрунивая над ним, я многозначительно закивал.

— Нет, любовался колдографиями кубков, которые тебе вручали. До чтения дело так и не дошло. Не люблю позерства, знаешь ли.

— Презирать позерство — само по себе все равно, что встать в позу.

— А я и эту позу презираю, — не задумываясь, ответил Геллерт.

— Ты слишком легко признаешься, пустая бравада. Но закроем эту тему. Так чем ты занимаешься? Или планируешь заняться?

— Поеду в Оберстдорф, — Геллерт осклабился,— буду раздавать либеральные листовки.

— О, я думаю, ты отправишься туда, чтобы примкнуть к какому-нибудь крупному журналу и писать статейки прогрессивистского толка, я бы даже сказал, «левые», — я стряхнул пепел и картинно задумался. — Сперва, разумеется, над тобой будут насмехаться, но через некоторое время твоя колонка войдет в моду среди салонных завсегдатаев, этаких эксцентриков, ты их наверняка знаешь, которые внезапно начнут цитировать тебя перед почтенными матронами. Все это они сделают, чтобы добавить к своему образу «неординарной личности» оттенок политической, даже революционной, романтики. Тебя начнут приглашать на званые вечера. Ты незаметно станешь одним из них, а затем также незаметно начнешь писать крупные статьи для передовых газет, но держа ухо востро, то есть и для тех, и для других. В конце твоей карьеры ты будешь держать богатый дом где-нибудь в Дрездене и, несомненно, гордиться собой.

— Ты весьма красочно все расписал. Мне остается только сказать «браво».

Я благодарно склонил голову.

— Только хотелось бы добавить драматизма концовке, — пустился сочинять Геллерт. — Пускай я на склоне лет, вспомнив заветы юности, вступлю в заговор с целью свержения правительства…

— Заговор совершенно пустяковый, который тут же раскроют… — внес я свою ремарку.

— Вот именно, но для меня имеющий большую ценность.

— И сгинешь ты в тюрьме в ореоле мученичества и осознания собственного величия. Какая трагедия!

— Да, неплохо. Я бы предпочел, чтобы так и случилось.

Он не чужд самоиронии.

Мизансцена не совсем удалась, так как Геллерт начал подыгрывать мне, и я решил сменить тему.

На кофейном столике между нами лежала книга, я взял ее в руки, прочитал заглавие и хмыкнул:

— «Арбатель». Полезное чтение для начинающего клоуна.

— Читал?

— Естественно. Особенно мне пришелся по душе пассаж о духах стихий. Какие они все непостоянные и переменчивые, и…

— Ладно-ладно, я понял.

Я небрежно кинул книгу на столик:

— Эта литература написана магглорожденным и уже давно утекла в маггловский мир, где они пытаются разгадать смысл странных знаков. На что она тебе?

— Там открыто говорится о том, что способность выполнять магические ритуалы будет дарована только человеку, который «появился из чрева матери, чтобы творить магию», а для всех остальных ритуалы бесполезны, — ожесточенно произнес Геллерт, но, заметив свою оплошность, смягчился: — Книга полна неизбитых афоризмов, вот и пользуюсь.

Он вдруг очень внимательно посмотрел на меня. Я спокойно выдержал взгляд, выпуская облачко дыма.

— Ты не жалуешь магглов? — спросил он напряженно. Я быстро просчитал, где оступился, и понял, что и сам был неосторожен в выражениях.

Прямолинейность Геллерта меня слегка разочаровала.

— Не больше, чем они сами себя.

Вместо ответа Геллерт промолчал.

Этот человек непрост. Ему лень играть словами, что само по себе неплохо, но я решил избегать прямых ответов, оставлять себе поле для маневра.

В последнем свете увядающего дня мое внимание привлек металлический блеск. Я уставился на символ Даров смерти, болтавшийся на цепочке Геллерта.

— Дары смерти? — я не смог сдержать удивления.

— Да, немногие знают об этом знаке, — Геллерт довольно улыбнулся. — Ты тоже участвуешь в Поиске?

— Само собой.

В каком-то смысле Геллерт меня забавлял. Мне захотелось его испытать.

— Певереллы были очень жадными до секретов, — сказал я. — Я вполне допускаю, что они унесли их в могилу в прямом смысле этого слова.

— Мне тоже приходила в голову подобная мысль, — Геллерт выглядел взволнованным.

— Так, значит, ты полагаешь?…

Геллерт резко дернулся в мою сторону. Мне показалось, что у него возникло желание вскочить и мерить шагами террасу. А возможно, такое желание возникло у меня.

— Именно! Почему бы и нет, верно?! — бессвязно бормотал он. — Потому-то я и приехал первым делом сюда!

— Только не говори об этом своей тетушке, — предупредил я.

Однако сам я уже вскочил из кресла.

— Есть только один способ проверить нашу теорию, — разминая затекшие ноги, сказал я. — Идем?

Он вытянулся в струнку.

— Ты ведь не всерьез?

— Очень даже всерьез, — азартно ответил я.

— Лихо ты меня подловил, — обронил Геллерт, потирая щеку с наигранно удрученным видом.

Призрачный полумрак окутывал землю и тихо подкрадывался со спины, пока мы шли к церкви.

Ночное кладбище показалось мне очаровательнейшим местом. Как раз выглянула луна, и белый свет заливал покосившиеся камни.

Нужное надгробие нашлось без труда, хотя его и несколько других по соседству соединяла плотная пелена паутины.

Бесцеремонно отодвинув Геллерта в сторону, я спросил:

— Как думаешь, она глубокая?

Вдвоем мы подняли несколько пластов земли, и вскоре рядом образовалась куча, засыпавшая несколько соседних надгробий. Яма получилась глубокой, почти в человеческий рост, когда мы заметили гранитную крышку гробницы. Неспроста его тело укрыли именно так! Во мне взвилась лихорадочная смесь восторга и отвращения, и я спрыгнул вниз. А одновременно со мной и Геллерт.

Воздух стал влажным, я вдыхал могильное тепло, исходящее от клочка земли, который долгие годы удобрялся трупом. Запах раздирал ноздри и не шел ни в никакое сравнение с запахами бальзамированных трупов, которые я лицезрел в Египте. Я поглядел на Геллерта и увидел жадное сомнение, которое, должно быть, отражалось и на моем лице.

Внезапно протрезвев, я произнес с вызовом:

— Вряд ли есть смысл стоять и дышать зловонными испарениями.

И взмахом палочки расколол гранитную плиту.

Геллерт отлевитировал осколки. Я сел на край и посветил внутрь.

— Черт, сколько костей было у этого Игнотуса, — прокомментировал Геллерт.

Мы немного покопались в костях, которые рассыпались, не вынося даже легкого прикосновения. Когда мы обшаривали углы, Геллерт высказал то, что само вертелось на языке:

— Глупая была затея.

— Ну не я проделал сотни миль, чтобы попасть сюда.

Геллерт издал какой-то неопределенный звук.

Еще с минуту я рылся в могиле, передвигая палочкой останки и извивающихся червей, а потом прислонился к гладкой стенке вырытой нами ямы. Наблюдая бессмысленные попытки Геллерта, который никак не желал сдаться, я подумал, что все это похоже на сон. Все мои друзья побрезговали бы раскопать могилу, не то что уж рыться в ней, и тут я встречаю человека, ничуть не задумавшегося о моральных предрассудках и согласившегося пойти со мной. Было в этом что-то мистическое. Он совсем не походил на меня, но у меня было стойкое ощущение, что я впервые встретил человека, под которого мне не придется подстраиваться. Он был не очень сильным волшебником, у меня был верный глаз на такие вещи, но что-то неординарное в нем было. Поэтому мне было интересно с ним.

Вздохнув, Геллерт привел плиту в порядок. В абсолютном молчании мы выбрались из ямы и принялись возвращать землю на место, постепенно ее утрамбовывая, чтобы могила казалась нетронутой.

На другом конце кладбища я заметил трепыхающийся огонек и впервые разорвал тишину:

— Пойдем, а то придут магглы и обвинят нас в… в…

— Колдовстве? — предположил Геллерт.

И все напряжение сегодняшнего вечера спало. Смех прорывался против моей воли, и в диком припадке я повалился на землю, попутно стукнувшись затылком. Где-то рядом хохотал Геллерт.

Приятное опьяняющее безумие, в котором я был не один. И в этом апофеозе глупости я валялся на земле, а надо мной, как пьяное, шаталось звездное небо.

Отсмеявшись, я и Геллерт покинули кладбище.

Темы иссякли, и ощущение братского единения медленно угасало.

— Ты знаешь, как моя тетя тебя называет? — спросил Геллерт и, не дожидаясь ответа, сразу выпалил: — Мой любимый плут.

На повороте дороги я остановился и сказал:

— Передай мисс Бэгшот, что наименование я принимаю.

Мы пожали друг другу руки, и я с облегчением повернул к своему дому.

Наконец-то, спустя столько недель, я снова чувствовал себя самим собой. Наверное, стоит этого Геллерта Гриндевальда поблагодарить. Я не знал, встретимся ли мы еще, но, несомненно, его живой характер пробудил во мне прежние силы и мечты, от которых я едва не отрекся.

Я только и делал, что упивался собственным несчастьем и растерянностью.

Да, с Арианой и Аберфортом нелегко, но они всегда будут под моим крылом, и мне предстоит научиться жить с этой ответственностью. В конце концов, нельзя запирать себя в четырех стенах. Ариана увидит мир и Хогвартс. Непременно, ведь она так мечтает о нем.

В гостиной горел свет. Я вошел, насвистывая арию из волшебной оперы русалок.

Аберфорт, казалось, ждал моего возвращения. Меня накрыла волна расположения к брату. И все-таки он нуждается в моей поддержке, хотя и слишком горд, чтобы это признать.

— Как прошел ужин? — спросил Аберфорт.

— Да, знаешь… — протянул я, в паузе чмокнув Ариану в макушку. — Очень даже неплохо.

Закончилось все раскапыванием трупов, а в целом выдался приятный вечер.

* * *

Погода снова переменилась. От резкого ветра, стремительно гнавшего по небу темные тучи, постукивали рамы и слабо завывало в трубе.

Аберфорт и Ариана выгоняли коз. Меня радовало, что Ариана уже почти не боялась появляться на улице днем. Я около часа сидел перед раскрытой книгой и наблюдал за ними. Только сейчас я по-настоящему почувствовал, в каком ступоре находился мой мозг последние пару месяцев.

О том, чтобы пригласить Геллерта в гости, не могло быть и речи. И тем не менее, мне отчего-то хотелось показать ему, почему я сижу здесь, а не путешествую, как большинство моих ровесников. Меня беспокоило то, что я предстал перед этим малознакомым человеком не совсем тем, кем являлся на самом деле. Должно быть, я показался ему нерешительным, способным только на мелкие проделки и громкие заумные рассуждения в чужих гостиных. Мне хотелось показать ему письма Фламеля ко мне, дать понять, что я не оторван от мира.

По прошествии двух дней я не раз вспоминал о странноватом племяннике Батильды и раз за разом утверждался во мнении, что способ, каким он покинул школу, а именно — посредством скандала, хотя подробностей я и не знал, был не случайностью, а спланированной акцией. Могло ли быть, что не лишенный интеллекта человек сделал это нарочно, чтобы оставить о себе память в школе?

Мне было любопытно вытянуть из Геллерта правду, однако, как я уже выяснил, это нельзя сделать при помощи легилименции. Но я любил трудные задачи.

Тем более, мне все равно нечем было заняться.