Лекарство для демона (джен)

Милагрос накинула халат на белую длинную сорочку и пошла открывать. В дверях стоял Чариос. Она не удивилась его позднему визиту, списав его на волнение перед встречей со своей невестой, но вот его вид. Он был одет в свободного кроя рубашку со шнуровкой, небрежно распахнутой, являя на обозрение крылья ключиц и сильные мышцы груди. Узкие черные замшевые брюки и короткие ботинки на шнуровке. Девушке ещё не приходилось видеть императора в таком виде. Она не могла отвести взгляда от его фигуры, которая казалась почти идеальной в своей безупречной стати. Здесь, в напряженной позе, он был тем властным императором, каким она его знала, с наглым блеском в золотистых глазах и ледяным уверенным голосом. Сейчас он выглядел совсем по-другому, со светлыми короткими волосами, которые слегка касались лба, и разгоряченным щекам, выдававшим нервное волнение. Тонкая ткань не скрывала очертания его торса, которое приковывало её внимание. Девушка начала открывать его как мужчину, красивого и притягательного, словно скрытое доселе царство. Всё, от плавных линий плеч до рельефов пресса, говорило о его физической мощи, которая черпала силу не только в мускулах, но и в уверенности, которую он излучал даже в такой непринужденной обстановке. Чариос уверенно прошёл вглубь комнаты, остановился, посмотрев на неё, но почему-то всё ещё молчал.

Девушка ощутила, как учащенно забилось её сердце от непонятного чувства тревоги. Она почтительно склонилась в реверансе, и заметила, как уголки его губ слегка приподнялись, когда он поймал её взгляд. Всё это порождало в ней смешанные чувства восхищения и трепета, оставляя её словно околдованной, затянутой в паутину его величественной привлекательности и неловкости, наполняющей тишину между ними.

— Наверное, вас удивляет мой поздний визит, — произнёс он наконец.

— Не особо. Я понимаю, что вы волнуетесь перед встречей со своей невестой. И это волнение переносится легче, когда разделяешь его с кем-то, — улыбнулась Милагрос.

— Помните то время, что мы проводили вместе вне замка, трапеза у реки, наши прогулки, — говорил он, и от его голоса повеяло невыразимой тоской.

— Как такое можно забыть. Крис тогда был особенно очарователен, — ответила девушка, лукаво поглядывая на императора, что вызвало ответную улыбку. Он подошёл к ней почти вплотную и взволнованно заглянул в синеву её глаз, показывая себя с новой, доселе неизведанной стороны.

— Запомните эти моменты навсегда. Не знаю, когда ещё они смогут повториться, — произнёс Чариос, не скрывая тяжелого вздоха.

— Я понимаю. Неизвестно, как к моему присутствию отнесется ваша невеста. Может быть, вам придется отослать меня из дворца, — озвучила его тревоги юная баронесса. Она не боялась перемен, но её беспокоило будущее, в котором не будет его компании и их совместных обедов, которые стали для неё неотъемлемой частью жизни. Ей будет очень не хватать этих приятных моментов.

— За это можете не беспокоиться. Потому что моя невеста — это вы, — сказал император.

Девушка потеряла дар речи, изумленно глядя на него, невольно сделав шаг назад, увеличивая между ними расстояние. Она была не готова к такому повороту событий и не знала, как на это реагировать.

«Нет, этого не может быть. Он, верно, шутит. Он и я?» — лихорадочно думала она.

Милагрос, отступая назад, почувствовала, как задрожали её колени. В груди раздалось оглушительное биение, которое, казалось, слышит весь замок. Она искала слова, но язык словно онемел. В голове крутились мысли, словно осенний вихрь:

«Я — императрица. Нет, этого не может быть».

Страх перед неизвестным обнимал её, словно холодные объятья зимы. Девушка представила величественный дворец, полный аристократов, дворцовые интриги, светскую жизнь, от которой была невообразимо далека. Это разрушит границы её маленького мира, который она с невероятным трудом создала в этой чужой стране. Внутри её сердца вспыхнула искра недоверия:

«Почему именно я? В этой стране я всего лишь баронесса, а это слишком низкий титул для того, чтобы претендовать на роль императрицы».

Изумление подобно яркому маяку заполонило её душу. Она ловила взгляд императора, его уверенность казалась неоспоримой правдой. Он не опустится до подобной лжи. Но чем дольше она смотрела на Чариоса, тем яснее осознавала — эта судьба не для неё. Разум кричал о невозможности этого, но в то же время появлялся шанс повлиять на ситуацию в стране. Насквозь пронзающая тревога смешивалась с волнением. Милагрос чувствовала, как в её венах смешался страх и надежда, как две противоборствующие стихии, готовые разразиться бурей эмоций. Чариос же ждал её слов, напряжённо вглядываясь в её лицо, её глаза. Он уже совершенно успокоился и смотрел с легким налётом равнодушия, будто её слова не будут иметь для него достаточного веса.

— Прошу прощения, ваше Императорское Величество, не сочтите за дерзость, но я слишком ничтожная кандидатура на роль императрицы, — ответила она, сделав глубокий реверанс.

— Позвольте напомнить, что вы поклялись мне в верности, выполнять любую мою волю безукоснительно, — строго произнес император, возмущённый её отказом.

— Да, я поклялась повиноваться вашей воле, но как ваша подданная. Моя судьба вам не подвластна, — настаивала она. Взгляд императора помрачнел.

— Вы противитесь моей воле?! Смею напомнить, что вы дочь правителя и вас должны готовить для политического брака. Считайте, что это он и есть, — продолжал настаивать он.

— Да, меня ко всему этому, безусловно, готовили, но я взываю к вашему голосу разума. Наш союз — не такая уж выгодная партия, даже если бы я была княжной Лаведании... Но и в этом случае с моего маленького княжества вам нет никакого прока: ни в пополнении казны, ни в присоединении земель. Но я — подданая вашего величества, простая смертная. Это всё равно что взять в жёны простолюдинку. Ваши вельможи будут против, ваша знать никогда не... — взволнованно говорила девушка.

— Мне плевать, что думает знать. Они хотели императрицу, они её получат. Хотят они того или нет, нравится это им или нет, они будут почитать вас, поклоняться и подчиняться как императрице Мистарсии, — строго произнёс Чариос, приближаясь к ней.

— Ваше величество, прошу вас, одумайтесь, — с отчаянием произнесла она за секунду до того, как оказалась в его сильных объятиях. Когда их взгляды встретились, он немного смягчился, увидев в её глазах страх. Его пальцы коснулись её волос, скользнули по её лицу.

— Вы станете императрицей, которую только можно пожелать. Императрицей, любимой всеми, — тихо произнес он, наклонился и поцеловал её. Нежность его поцелуя охватило дрожью её тело, ноги подкосились, и Чариос, заметив это, плотнее привлек Милагрос к себе, углубляя поцелуй, захватывая всё новые и новые территории своим горячим языком. Девушка не сопротивлялась и не отталкивала, дожидаясь, когда он сам отстранится от неё. И когда это произошло, он взглянул в её синие глаза, в которых была растерянность. Это известие было для неё как снег на голову. Он не смог должным образом подготовить её к этому, да и не знал как. В обращении с женщинами Чариос был не силен.

— Завтра я представлю вас совету. Через неделю — своему народу, объявлю о помолвке. Вас будут чествовать как будущую жену императора. Кто-то из ваших братьев должен приехать, чтобы засвидетельствовать её. Спустя месяц мы сыграем свадьбу, и на ней обещались быть ваши родители. Но у меня есть одно условие: вы больше не появитесь в Демоническом квартале. Это было дозволено баронессе, но неприемлемо для будущей императрицы, — строго сказал он.

— Ваше величество, прошу вас, не лишайте меня этой радости, — взмолилась девушка.

— Такова моя воля, и вам следует ей подчиниться, — настоял Чариос, отпустил её и спешно покинул её комнату.

Она вздрогнула от звука закрывающейся двери. Милагрос без сил опустилась на пол и оглядела свою комнату, ставшую её тюрьмой. Стены, украшенные цветными гобеленами, сейчас казались безжизненными и унылыми. А лунный свет, пробивающийся сквозь тяжелые шторы, лишь подчеркивал монотонность серых теней. Сердце сжималось от безысходности, каждая мысль напоминала о клетке, в которую она была заперта. Страшно подумать, как к ней изменится отношение тех, с кем до этого непринуждённо общалась: слуги, воины, горожане.

Мысли о демонах, которые стали друзьями, казались далёкими, словно звёзды, недосягаемые в этом заточении. Она больше их не увидит, не заговорит с Данте, ощутив на своей коже жар жаровни в кузне и запах калёного металла, не пообедает в харчевне вместе с Бельфегор, чувствуя дразнящие аппетитные ароматы, не поболтает беззаботно с Элареном, слушая его забавные рассказы, не взглянет в фиолетовые глаза Азазеля, которые порой были полны презрения и недовольства, но в то же время были невероятно притягательны. Император наложил жёсткий запрет, и он был абсолютно уверен, что она не посмеет ослушаться. Кто знает, на что или на кого в противном случае он обратит свой гнев.

Она поднялась с пола и направилась к кровати. Тело вдруг стало невероятно тяжёлым и плохо повиновалось. Видимо, шок, который она испытала, был слишком велик. Девушка легла в постель и закрыла глаза. Каждый шорох заставлял вздрагивать всем телом. Властолюбие императора подрезало крылья её надеждам увидеть процветание Демонического квартала. Её жизнь будет лишь сном в мрачной реальности огромного императорского дворца, частью которого мечтает стать каждый, а она отчаянно желала вырваться из-под его гнёта. Одна мысль грела теплом её ноющее от боли сердце: скоро она увидит кого-то из своих братьев, по которым безумно скучала. И пусть это не совсем весёлый для неё повод снова заключить кого-то из них в объятья.

«Кто же приедет, Лесси или Цири?» — думала она, забываясь тяжелым сном.

Император мерил встревоженным шагом свою опочивальню, терзаясь сомнениями, правильно ли он повёл себя с девушкой, ограничив её свободу. Он был уверен в своем выборе и страстно не желал ни с кем делить её внимание, ни с демонами, ни с людьми, с трепетом вспоминая их обеды на берегу реки. Но стоило ему вспомнить, как она смотрит на Азазеля, как касается его, то буря негодования возникала в душе. Милагрос никогда так не смотрела на него. И в то же время он не хотел, чтобы будущая императрица возненавидела его или стала относиться к нему с почтением, как к правителю и своему господину, которому вынуждена подчиняться, того не желая.

Чариос, раздираемый противоречиями, продолжал шагать по своей комнате, словно искал путь к внутреннему спокойствию. Каждый шаг отдавался эхом его неуверенности, каждый звук напоминал ему о поспешности его действий. Гнев бушевал в его сердце, словно буря в горах. Её смех, её тёплый взгляд, сияющий счастьем, тем светом, который он считал своим. Ревность пронзала его душу, заставляя злиться и на неё. Ведь Милагрос тепло относилась к тому, кто пытался убить его.

Совет, знать, народ. Их мнение на этот счёт было последним, к чему он когда-либо прислушается, выбирая спутницу жизни. Наверняка в совете были подкупленные претендентками люди. Те, в свою очередь, активно навязывали ему свои кандидатуры, видимо считая императора неразумным младенцем. Именно поэтому их так возмутило, когда он объявил имя девушки, которую он хотел видеть рядом с собой на троне. И то, что никто из них не поддержал его выбор, говорило само за себя. Мистарсия была достаточно сильным государством, чтобы не нуждаться в союзе с мелкими государствами через заключение брака. Этим и воспользовался Чариос, принимая такое решение, тем более что оно совпадало с велением его сердца. Но в то же время в этом вихре эмоций Чариос ощущал, что его любовь к ней подобна огню, что может погубить, если не сдержать его мощь. Он не хотел быть монархом, который заточил свою избранницу в золотую клетку, он горел желанием видеть её всегда возле себя. Мысль о том, что она могла полюбить другого, была невыносимой. С этими соображениями он ходил взад-вперед по огромной комнате, сжимая кулаки, пытаясь заставить себя поверить в то, что её улыбка предназначена только для него, и что её сердце будет принадлежать только ему не только как императору, но и как возлюбленному.

Азазель проснулся среди ночи. Что-то злосчастное тревожным звоночком теребило душу, развеяв тяжелый сон после дневной усталости. Плохое предчувствие закралось в сердце, не давая покоя. Он встал, вышел из своей спальни, пошёл на кухню, налил в бокал красного вина, но лишь пригубил игристый сладковатый напиток, который слегка раздражал вкусовые рецепторы сладостью винограда и слабым алкоголем. Напряжение всё нарастало, словно глухие раскаты грома вдали. Он сделал большой глоток, но вино, обжигающее гортань, не смогло заглушить горечь в сердце. Мысли путались в лабиринте страхов, смятения и тревоги. Он вспомнил о тех, кто был рядом, кто трудился не покладая рук ради всех демонов Мистарсии, и вдруг засомневался: а что, если всё это не случайность, а зловещее предзнаменование? Вдруг над ним и его народом вновь нависло несчастие. И Чариос задумал очередную подлость: дать им новый дом и надежду, а затем всё отнять, и Милагрос была всего лишь его инструментом, если не была его соучастницей. Хотя эту мысль он упорно гнал от себя. Залпом допив вино, Азазель покинул кухню.

— Что же будет? — вслух подумал он, открывая дверь и посмотрев на безмятежно спящего в своей комнате Мугаро.

Затем вернулся в свои покои, лёг на кровать и закрыл глаза, снова и снова прислушиваясь к своим ощущениям и тревогам. Чувство, что всё, к чему он привык, вот-вот превратится в прах, не отпускало его, и он так и не смог сомкнуть глаз до утра.