Лекарство для демона (джен)

Она пробиралась по улицам, иногда оглядываясь. Сбежать из дворца в дорожном костюме через черный ход для прислуги было не лучшей идеей. Однако Милагрос опасалась того, что теперь ей запрещено не только посещать Демонический квартал, но и вообще покидать дворец, так как будущую императрицу надо тщательно беречь, и Чариос уже назначил её телохранителей из числа Орлеанских рыцарей. Девушка понимала, что своим бегством подводит их, но иного выбора у неё не было. Пряча лицо, она добралась до клиники Риты, но к своему ужасу увидела на запертой двери записку: «Неприемный день. Ушла в Демонический квартал. Если что-то срочное, найдёте меня там».

— О боже! Этого только не доставало, — всплеснув руками от досады, простонала она вслух.

Придётся идти туда, куда ей являться было запрещено.

«Если Чариос об этом узнает, это будет катастрофа», — подумала она, глубже натягивая капюшон плаща, направляясь в обитель демонов, которых так ненавидит правитель.

Ступив на территорию квартала, она огляделась. Пыль, казалось, еще не осела после недавней перестройки, но жизнь уже била ключом. Там, где раньше зияли развалины, теперь высились крепкие стены кузницы, из которой доносился мерный звон молота. Рядом, в ремесленных мастерских, с усердием трудились мастера, создавая диковинные вещицы. Конюшня, наполненная ржанием и топотом копыт, свидетельствовала о кипучей торговле.

Запах свежеиспеченного хлеба и жареного мяса манил в харчевню, где за дубовыми столами велись оживленные беседы. Жилые дома с украшенными цветами окнами придавали кварталу уют и обжитой вид. Всё здесь дышало жизнью, словно из пепла возродился новый, полный возможностей мир. Каждое здание, каждый камень широкой мостовой говорил о трудолюбии и вере в лучшее будущее. Этот квартал стал оазисом среди руин, символом возрождения и процветания, которого демоны добились тяжким усердным трудом.

Редкие прохожие то и дело поглядывали на незнакомую фигуру. Милагрос приближалась к зданию, где Рита вела приём больных демонов, и тут почувствовала толчок. В неё врезалась маленькая демоница, которая куда-то спешила, выбегая из-за угла соседнего здания.

— Не ушиблась? — спросила её девушка.

Малышка некоторое время удивленно смотрела на неё, немного испугавшись незнакомку. Девушка приподняла капюшон и подмигнула ей.

— Королева Милагрос!!! — с криком кинулась она обнимать её.

Девушка огляделась. Её желание тихо проникнуть в квартал, поговорить с Ритой и вернуться во дворец с треском провалилось. Маленькая демоница, разомкнув руки, кинулась бегать по кварталу и кричать: «Королева Милагрос пришла!!!».

Тут же из кузницы, харчевни, ремесленных мастерских стали выходить демоны. Девушка с тяжелым вздохом сняла капюшон накидки, чтобы её узнали. Скоро она попала в крепкие дружеские объятия. Иногда слышались укоры из-за её длительного отсутствия в квартале. Милагрос улыбалась, часто отмалчиваясь. Не могла она омрачить их тем, что ей было запрещено приходить сюда. Сквозь толпу пробрался демон-подросток в тяжелом кожаном фартуке с запачканным сажей лицом. Через мгновение она оказалась в его крепких объятьях.

— Эларен, — еле узнала его Милагрос.

С тех пор как началось строительство квартала, он сильно изменился. Из хилого мальчишки превратившись в подросшего крепкого юношу. Работа подмастерья кузнеца явно шла ему на пользу.

— Где ты пропадала так долго? И почему Анцифер не приходит? Я видел его с тобой на арене, — с укором произнёс юный демон.

— Он обязательно навестит вас в ближайшее время, — пообещала девушка.

Она не видела, как позади толпы появился беловолосый демон, фиолетовые глаза которого яростно сверкали.

Тем временем камердинер настойчиво стучался в дверь её комнаты во дворце.

— Леди Милагрос, вас призывает император, — произнёс он, но ответом ему было молчание. В конце концов он осторожно приоткрыл дверь и обнаружил, что комната госпожи пуста.

Чариос беспокойно прохаживался по террасе, вспоминая их поцелуй на балу. Что-то неведомое всколыхнул он в его душе, что-то, что до этой поры ему испытывать не приходилось. Легкое прикосновение ее губ, словно искра, зажгло пламя, доселе дремавшее в его сердце. Он, привыкший к власти и контролю, вдруг почувствовал себя беззащитным перед этой новой, нежной бурей.

В памяти всплывали детали: шепот шелка ее платья, аромат роз, исходящий от ее волос, и блеск в ее синих глазах, отражающий свет полной луны. Он, император, привыкший к холодным расчетам и политическим играм, ощутил тепло, проникающее в самую глубь его души.

Этот поцелуй не был формальностью, предписанной протоколом. Это был проблеск чего-то настоящего, искреннего, чего он так долго искал. Волнение охватывало его с новой силой, смешиваясь с робкой надеждой. Неужели это и есть то самое чувство, о котором слагают легенды? Неужели даже император может быть покорен одним лишь прикосновением губ?

Вот она сейчас войдёт, привычно склонится в реверансе, тихо произнесёт его имя, его настоящее имя, которое будет шептать с затаённой нежностью и лаской, тая в его объятьях, когда они будут оставаться одни не потому, что так положено, а потому, что она этого хочет, и Чариос верил, что так и будет, от чего сердце в груди начинало биться чаще.

Скрипнула дверь столовой, император невольно вздрогнул от сознания того, что эту битву он не в силах выиграть. Вошел камердинер и поклонился.

— Прошу прощения, Ваше Величество, но госпожи Милагрос нет в замке, — бледнея, произнёс он.

Словно ледяной водой окатили его. Взгляд монарха стал холодным и серьёзным. Чеканным шагом он покинул столовую и направился к её комнате. Звук его тяжёлой поступи громовыми раскатами разносился по дворцу. Каждый шаг отдавался эхом в пустых залах, словно подчёркивая зияющую пустоту в его сердце. Ярость клокотала в нём, отравляя разум ядовитыми мыслями. Она там, рядом с ним. Как она посмела его ослушаться? Как осмелилась променять его, императора, владыку половины мира, на жалкого демона, которого он всем сердцем презирал?

Ревность скребла когтями душу, распаляя его гнев до точки кипения. Он, привыкший получать всё, что пожелает, теперь был обманут, предан. Эта мысль, словно заноза, вонзалась всё глубже, отравляя его гордость.

Он знал. Знал, что она бежала, чтобы увидеть его, того, ради кого пожертвовала собой, став пленницей в его стране. Теперь он был уверен, что она сделала это, потому что была неравнодушна к нему. Это темное обаяние завладело её сердцем, в котором не будет места для него. В этот момент он чувствовал лишь презрение. Презрение к ее слабости, к ее глупой любви, к ее наивной вере, что император позволит его дурачить.

Нет, он не позволит ей разрушить его репутацию, не позволит этой интрижке поставить под угрозу его власть. Он найдет ее. И когда найдет… она заплатит за свою дерзость сполна. Ее любовь к жалкому демону станет ее проклятием.

Он рывком открыл дверь в её покои. Они были пусты. Камердинер, всё это время следовавший за ним, остановился в дверях. Тяжелым взглядом он обвел комнату и остановил взор на письме, лежащем на прикроватном столике. Чариос подошёл и взял его в руки. «Страннику» гласила надпись на нём. Он сломал магическую печать и раскрыл его. Пробежавшись взглядом по размашистым строчкам, монарх на несколько мгновений остолбенел.

«Как посмела она скрыть от него такое?» — негодовал он, чувствуя себя преданным дважды.

— Ваше Величество, будут ли ещё какие-нибудь указания? — робко спросил слуга.

— Скажи командиру ониксовых рыцарей быть наготове. Я покидаю дворец, — приказал Чариос, — и проследите, чтобы наш гость из Лаведании не покинул свои покои.

— Слушаюсь, — ответил слуга и поспешил удалиться, быть подальше от гнева правителя.

За шумом восторженных голосов Милагрос не услышала фразу, сказанную ядовито-презрительным тоном:

— Лицемерка.

Голоса стихли, и демоны расступились, пропуская вперёд Азазеля, глаза которого метали молнии.

— Браво. Поистине дьявольское коварство. Изобразить из себя добродетель, чтобы пробиться к высшей власти. Признаюсь, я просто восхищён твоими деяниями, человечка, — продолжал он, всё ближе подходя к ней.

— Я тебя не понимаю, — растерялась девушка.

— Не прикидывайся наивной дурочкой, меня этим не проведёшь. Вы уже начали делать своего первенца или спешить с этим не планируете? Я бы на вашем месте поторопился, так как ты скоро станешь счастливой вдовой. Я всё равно покончу с Чариосом! — негодовал демон.

— Ты видишь то же, что и я? — тихо спросил Данте у стоящей рядом Бельфегор.

— Азазель дико ревнует, а значит... — загадочно произнесла демоница.

— А значит это то, что ему конец. Он опять совершит ошибку и опять за неё поплатится. Только теперь этому виной будет Милагрос, — договорил за неё демон.

— Уверена, бедняга даже не подозревает об истинности своих чувств, — усмехнулась Бельфегор.

— Ну да. Опять будет прикрываться борьбой за свободу демонов и всякой прочей чепухой. Хотя всего лишь должен сказать ей правду о своих чувствах, — поддержал её Данте.

— Как он может признаться в том, во что и сам не верит, — тяжело вздохнула демоница.

— Я не понимаю, на что ты намекаешь. Я не стремилась очаровать императора, я просто служила ему, — произнесла девушка, едва придя в себя от потока обвинений.

— Теперь ясно в качестве кого, — съязвил демон.

Милагрос влепила ему звонкую пощечину.

— Ставлю на Милагрос, — тихо сказал Данте Бельфегор, та только усмехнулась.

— Ну надо же быть настолько тупым и непробиваемо упрямым. Можешь оскорблять меня сколько угодно, мне на это наплевать. Моя совесть чиста. В моих поступках не было корысти, только желание помочь, а ты думай как хочешь. Видеть тебя больше не хочу. И из-за такого, как ты, я... — говорила она, еле сдерживая слёзы обиды, затем повернулась и пошла было прочь.

Однако он и сам не знал, что им двигало. Её слова, слёзы больно резанули по сердцу. Азазель схватил её за руку и заключил в крепкие объятия.

— Пусти, гад! Я тебя ненавижу! — кричала она, отчаянно пытаясь оттолкнуть его, слезы застилали взгляд.

Тут он наклонился к её лицу и впился злым поцелуем в её губы. Девушка испуганно замерла. Его губы грубо вонзались в её, требуя ответа, но не даря ласку. Это был поцелуй, полный ярости и отчаяния, поцелуй, который словно говорил:

«Ты моя, и никуда от меня не денешься».

Сначала она сопротивлялась, её тело напряглось, пытаясь оттолкнуть его. Но он был неумолим. Его руки крепко держали её, не позволяя вырваться из этого плена.

Постепенно, вопреки её воле, в глубине её души начало пробуждаться что-то давно забытое. Его напористость, словно растопленный лёд, обрушала стены, выстроенные им, сковавшие его чувства. Как же было сложно не ответить на этот шквал страсти, сдерживая себя железными тисками обязательств по отношению к другому мужчине, которого она не имела права предать.

Грохот доспехов послышался ещё издали. Это насторожило всех присутствующих в Демоническом квартале. Милагрос отстранилась от Азазеля и взглянула в ту сторону. Девушка побледнела, словно полотно.

— Чариос, — прошептала она, замирая от ужаса. Демон все ещё не выпускал её из объятий.

На территорию квартала стройным рядом въезжали верхом ониксовые рыцари во главе с императором, и вид его был мрачнее тучи. Увидев будущую императрицу в объятиях демона, побагровел тот от ярости, дал знак ониксовым рыцарям. Те спешились и обнажили оружие. Растолкав толпу, приблизились к девушке. Через мгновение в шею Азазеля упиралось остриё стального клинка.

— Убери свои грязные руки от невесты императора, — произнес командир рыцарей. Он грубо оторвал её от него, и Милагрос подвели к императору.

— До чего вы опустились, миледи. Сбегать из дворца, чтобы встретиться со своим демоническим любовником, — холодно произнёс Чариос.

— Ваше Величество, это не... — начала было девушка.

— Мне не нужны пустые оправдания. Я поступлю с вами, как вы того заслуживаете, — сказал он, с пренебрежением посмотрев на неё.

— Тронешь её, и я тебе руки вырву! — крикнул Азазель, ринувшись было к монарху, но был грубо остановлен его свитой.

Латная перчатка впечаталась в корпус демона, и он стал хватать ртом воздух, упав на колени. Кто-то схватил его за волосы, заставив окунуться лицом в придорожную пыль.

— Заткнись, тварь, — сказал кто-то из рыцарей.

Толпу стали грубо разгонять. Чариос с отвращением посмотрел на демона. Девушку подняли к нему в седло, и процессия покинула квартал. Милагрос с ужасом думала о последствиях своих действий. Было страшно взглянуть ему в глаза, будто она и впрямь в чем-то была виновата. Как теперь поступит император? Расторгнет помолвку? Это было бы меньшим из зол. Она боялась позора в меньшей степени, чем его безудержного гнева. Её препроводили в её комнату и запретили покидать её. С тяжелым сердцем Милагрос стала снимать дорожную одежду, размышляя о своей участи. Едва она успела надеть сорочку, как дверь резко распахнулась, и в её комнату вошёл Чариос. Он холодным взглядом окинул свою невесту и, пройдя вглубь комнаты, опустился в кресло, закинув ногу на ногу.

— Что ж, миледи. Видимо, похоть оказалась сильнее здравого смысла и положения императрицы. Интересно, что было бы после свадьбы. Вы бы тайно встречались. Только вот изменять себе я не позволю. Если вы полагали обратное, то вы изрядно глупы, — говорил он, не спуская с нее многозначительного взгляда, в котором ясно читались боль и ненависть.

—Ваше Величество, у меня и в мыслях не было предавать вас. Я никогда... — отвечала девушка, отводя взгляд, понимая, что, чтобы она сейчас ни сказала, он не поверит ни единому её слову.

— И ещё кое-что. Что же вы не порадовали меня известием, что у меня есть близкий родственник? Вы и в этом предали меня, хотя должны были быть на моей стороне, — продолжал император.

Милагрос вздрогнула, как от удара.

— Умоляю, не причиняйте Анциферу вреда, — взмолилась девушка, испугавшись за судьбу Анцифера, вспомнив, как он опасался за свою жизнь в случае, если Чариос узнает об их родстве. Милагрос попыталась приблизиться к нему, но он жестом остановил её.

— Ну что вы, как же я могу причинить вред своему брату. Думаю, вы давно об этом знали, только я был в неведении, — с укором продолжал он.

— Нет, — пыталась она вставить хоть слово.

— Если вы боитесь за своё приобретенное положение, то напрасно. Вы станете моей женой, но будете ей только формально для народа и прочих. В остальном я не хочу иметь с вами ничего общего. Ваше место в моей постели займут мои наложницы, которые и произведут на свет наследника для Мистарсии. Я не хочу касаться женщины, что делила ложе с демоном. Вы же будете объявлены бесплодной. А сейчас я приказываю, чтобы вы сняли одежду. Хочу посмотреть, что же ему досталось, — безжалостно продолжал он.

Сердце Милагрос ухнуло куда-то вниз. Она не верила в то, что слышала. Того пылкого и нежного молодого человека, её Криса, больше не было. Перед ней стоял непримиримый жестокий тиран, император людей Чариос XVII.

— Простите, Ваше Величество, — еле слышно произнесла она, и слезы покатились по её щекам.

— Что ж, видимо, вы предпочитаете, чтобы это делал кто-то другой, — зло произнес Чариос и в несколько стремительных шагов оказался рядом. Легкая ткань сорочки легко поддалась его безудержной ярости, упав к ногам девушки, оставляя её совершенно нагой. Она отвела взгляд, но не стала прикрывать наготу. Слёзы не давали дышать. Так вот как всё закончилось, даже не начавшись. Её жизнь превратится в ад.

Каждое слово, сорвавшееся с его губ, обжигало хуже клейма. Измена. Обвинение настолько абсурдное, что казалось дурным сном. Но кошмар был реальностью, и она стояла обнаженной не только физически, но и перед лицом жестокой несправедливости. Холод мраморного пола пронизывал до костей, отражая ледяную пустоту внутри. Где та наивная девочка, мечтавшая о великой судьбе и о любви? Император, прежде казавшийся воплощением власти и справедливости, сейчас предстал чудовищем, растоптавшим её душу.

Унижение обволакивало, лишая воли. Ей хотелось кричать, протестовать, доказать свою невиновность, но слова застревали в горле, задушенные отчаянием. Впереди лишь тьма, наполненная презрением и позором. Ирония судьбы — её невиновность, её благие намерения стали проклятием. Нет, она не поддастся отчаянию, она, гордая дочь Лаведании дома Вилламайн, не будет безмолвной рабой судьбы.

Милагрос подняла на него полные слез синие, как ночное небо, глаза. А он, его пренебрежительный взгляд скользил по изгибам ее тела, и страсть мешалась с ненавистью, заставляя его золотистые глаза наполняться яростным сиянием.

— Что ж, воля ваша. Но когда-нибудь вы полюбите, полюбите по-настоящему, до потери памяти, неистово и безрассудно. Полюбите и потеряете всё, что любили, из-за своей гордыни и амбиций. Только жаль, что я этого не увижу, — произнесла она, гордо поднимая голову.

Он пронзил её яростным взглядом и покинул комнату, и только каскад темно-русых волос и лучи заходящего солнца, проникающие в окно, были её одеждой. Она обессилев упала на колени, закрыла руками лицо и разрыдалась. Но не её судьба страшила Милагрос, а судьба Анцифера.

«Цири, пожалуйста, беги», — прошептала она и посмотрела в раскрытое окно.