Крыса (джен)

В тот хэллоуинский вечер, так и не дождавшись ответа, Мальсибер любезно сам ответил на невысказанный вопрос:

— Мне интересен механизм предательства, — сообщил он. — Последнее время я работаю... но тебе это не интересно, — он улыбнулся и снова погладил Питера по щеке. У него были очень тёплые, почти горячие, руки, но Питеру почему-то стало от них холодней. — А ты знаешь об этом больше нас всех вместе взятых, — продолжил Мальсибер. — Ты знаешь, это одна из тех сфер, в которой у нас всех пробел... никто из нас никогда не предавал никого, — он покачал головой, словно учитель, обнаруживший серьёзный пробел в сданной работе. — Поможешь мне, Питер? — спросил он, и Питер, наконец, выдавил из себя:

— Ню… Снейп? Он... ведь... — мысли в голове Питера лихорадочно бегали: он мог бы назвать любого, из тех, кто тринадцать лет жил для себя. Глупо было пытаться вывести его из себя, но Мальсибер не злился:

— О, это вовсе не то, — он лишь с досадой поморщился. — Питер-Питер, ты путаешь обман и предательство. Меня интересует второе. К сожалению, настоящих предателей найти действительно сложно... но мне повезло, — он снова погладил его по щеке. — У нас ведь есть ты. Давай начнём? — предложил он — и чарами притянул кушетку. И только тогда Питер вдруг понял, что в комнате, кроме них, больше никого нет.

— Ложись, — мягко проговорил Мальсибер, и даже сам усадил Питера на гладкий дорогой шёлк обивки. Тот лёг, почти не ощущая собственного тела от страха и чувствуя, как леденеют его конечности. Испарина выступила у него лбу, а одежда на спине и в паху неприятно промокла от пота. Мальсибер же придвинул себе мягкий стул, обитый таким же, как и кушетка, жёлтым шёлком в цветочек, и почти попросил: — Смотри мне в глаза.

А затем легонько коснулся палочкой его век — и Питер с тоскливым отчаянием понял, что не может их опустить и вообще пошевелить ими.

Потом ему стало не до Мальсибера — он вдруг словно окунулся в прошлое и утонул в нём, увидев то, о чём крепко и давно позабыл: перрон… поезд… лодки… распределение… «Гриффиндор!»… ужин… первая ночь в новой спальне и знакомство, что определит всю его жизнь… Джеймс… Сириус… Ремус… и первый курс… и те пока ещё совершенно чистые и искренние восхищение и восторг, что он испытывал рядом с ними… как же ему хотелось быть одним из! Их первые уроки… и драки… «Нюниус!»… метла и первый полёт… Он словно вновь прожил весь тот год — а потом, когда он вышел из поезда летом, всё кончилось.

— Достаточно на сегодня, — раздался голос Мальсибера… того самого, с которым он вот только что дрался… они все дрались… словно пять минут назад. Или десять… — Отдохни, — Мальсибер вновь коснулся палочкой его век, и Питер смог, наконец, опустить их и закрыть глаза. Странно… как странно — он думал, что они должны совсем высохнуть, но нет… они просто немного устали. Словно от ветра. — Теперь тебе не нужно никуда уходить, — голос Мальсибера улыбался, и Питер даже сквозь опущенные веки словно видел эту ласковую улыбку — а потом почувствовал, как его гладят по волосам. — Покуда я не закончу, ты должен быть под рукой.

— Я не... я должен... — прошептал Питер, пытаясь вспомнить, найти хоть какие-нибудь аргументы. Его же... у него же есть… были какие-то обязанности. Точно есть! Он должен… должен… но его память крошилась и осыпалась, и он никак не мог отыскать в этой мусорной куче ничего нужного.

— О, что ты, — возразил Мальсибер, и Питер зачем-то открыл глаза и посмотрел на него. — Не беспокойся. Пока что Лорд подарил тебя мне. Ты знаешь, — продолжил он пугающе проникновенно, — мне всегда было интересно, как это происходит. Как человек предаёт. Не почему — это просто. Именно как. Что происходит при этом в его душе. И в сознании... вот ты, — он склонил голову на бок. — Ты с ними семь лет жил в одной комнате, — начал перечислять он. — Ты с ними дружил. Ты ими восхищался — я помню. И увидел сейчас — это было. А потом предал... и это восхитительно интересно, — он улыбнулся и, опять погладив его по щеке, поднялся. — Отдыхай, — мягко проговорил он и пошёл было к дверям, но, не дойдя, обернулся и бросил: — Тебя переселили поближе ко мне. Эльф тебя непременно проводит. Сладких снов.

И ушёл.

В этот момент Питер обречённо и ясно понял, что самое страшное ещё едва-едва началось. И что он никуда, никуда не денется. Питер заплакал, закрывая глаза своей одутловатой рукой, всё еще лёжа на той жёлтой в цветочек кушетке, хотя никакие чары его уже не держали. Он плакал, и плакал, рыдая навзрыд и бормоча имена своих друзей — живых и мёртвых — даже не понимая, что умоляет прийти их сюда и спасти его.

Но они не придут, конечно.

Никогда.

Если только за его головой.