А иначе не могло быть (джен)

Хотелось сдохнуть. Лечь на асфальт. Закрыть глаза. И больше никогда не вставать. Но он дотащил себя до ближайшего бара, потому что от дома воротило. Там по всем стенам были расклеены ориентировки, финансовые схемы, оргструктуры, нихера не укладывавшиеся в голове и вызывавшие одну сплошную бесконечную мигрень.

Двойной виски лучше было бы не выпить, а прижать к пылавшему лбу. Он думал, что поначалу было тяжело, когда под пристальным взглядом отца кланялся толпе людей, смотревших на него с откровенным презрением. Ага, пацан двадцати пяти годиков отроду, за два года скаканувший из лейтенантов в капитаны, теперь будет ими верховодить. Ну-ну, десять раз, конечно. За неполные полгода он подписал тридцать с гаком прошений на перевод и увольнение. Так что в конце концов остались у него в подчинении Дацин, да старик Ли, который все еще иногда гладил по голове, как маленького, когда получалось по-дурацки отрубиться за рабочим столом, и упрямо подсовывал вместо кофе крепкий зеленый чай.

Хороша команда у нового шефа ССО. Нечего сказать даже.

За следующие полгода отец сослал к нему напрочь ебнутого чувака, которого поперли из департаментского научного отдела. Настолько ебнутого и проблемного, что по первости хотелось отправить его обратно по частям. Потом привык.

В кафешке за углом у самого дома на него желтыми глазами сверкнула нынешняя секретарша, когда он возмутился, что лапша недостаточно острая. Она ему, честно говоря, нравилась. Напоминала кое-кого своей порой очевидно показушной злостью.

Совсем недавно они вместе с Дацином приперли с гор девчонку-энергетическую сущность. И, честно говоря, несмотря на кошачий энтузиазм, Юньлань, вообще, не был уверен, что это полупрозрачное создание сможет освоиться в современной реальности.

До сегодняшнего утра он, кстати, справедливо считал эту девчонку самой большой проблемой, потом, правда, переступил порог собственного кабинета и чуть не обосрался. В углу у комода его ждали две фигуры в черном. Пиздец, мудак-папаша предупреждал об одном Посланце с той стороны. Че он себе подмастерье взял, что ли?

Язык чесался ляпнуть, что нормальные люди о визитах предупреждают, но тут-то нормальными людьми и не пахло.

 — Утречка? — что еще он мог сказать, раз остальные молчали. — Чем могу служить?

 — Прошу прощения за внезапный визит, Хранитель.

Кто-кто? А. Эти дисинские древние условности.

 — Я слышал, о том, что вы пересматриваете способы работы отдела.

Надо же, как вежливо обозвали то, что рекрутер из Юньланя примерно такой же, как соответствующий конфуцианским заветам сын, поэтому, чтобы прикрыть свою лажающую задницу, он пустил сумасшедшую легенду, мол, работать в ССО должны преимущественно отобранные представители другой стороны, готовые к продуктивному сотрудничеству.

 — Это Чу Шучжи. Он может помочь вам.

Да, тощая, замотанная в драные черные тряпки, бритоголовая морда так и пыхала волонтерской альтруистичной силой.

 — Поскольку в Дисине он столкнулся с весьма непростыми обстоятельствами, вам не стоит опасаться недостойного поведения с его стороны.

 — Какого рода обстоятельствами?

 — Изгнание, — надо же, мумия разговаривает.

Отлично, к истеричке-змее, смотавшейся от давления клана, беспамятному призраку, старику-уборщику, приставучему коту, криворукому Эйнштейну и в край заебанному Юньланю прибавился ссыльный зек.

За-е-бись.

 — Благодарю вас за содействие, Посланник, — выдавил он, на корню задавив нервный смех.

Обладатель мрачной ауры и бархатно-льдистых интонаций растворился в воздухе благодаря своим полумагическим замашкам, а Юньлань с зеком остались пялиться друг на друга. Что ж, нужно было в срочном порядке расставить все на свои места.

 — Так, — глубокий вдох, глубокий выдох, поехали. — У меня проблем дохрена и больше, и мне не нужна еще одна, ясно? Так что, раз уж тебя притащил ваш вот этот вот достопочтенный, веди себя прилично, делай, что тебе говорят, и все будет просто замечательно. Иначе быстро отправишься назад, и что там будут делать с тобой мне, вообще, без разницы. Чжао Юньлань.

 — Что я должен делать?

 — Для начала тебя надо оформить.

И вот весь день он угробил на возню с бумажками, параллельно обучая этому дерьму Чжу Хун. Сегодня Чу Шучжи оставили вместе с Лао Ли ночевать в здании отдела. К завтра Дацин пообещал найти ему недорогую комнату на съем, а Юньланю нужно было доразбираться с оформлением тому пособий.

 — Сяо Чжао! — раздалось из-за спины больно уж знакомым голосом.

Юньлань инстинктивно весь поджался. Мироздание, ну, пожалуйста, ему, вообще, не хотелось никого видеть, даже собственное отражение в зеркале.

 — Да не он это.

Да-да, не он. Вообще, не он. Чжао — очень распространённая фамилия.

 — Да нет же, он. Я эту талию из тысячи узнаю. За что мужикам вечно все самое лучшее в этом мире, а! Сяо Чжа-ао?!

Прекрасно, его узнали по талии. Должен ли он гордиться этим фактом?

 — Сестрица Ян-ян, — улыбайся приличной улыбкой, показывай восемь зубов, ты рад их видеть. Съебитесь, нахуй.

 — Сказала же, он!

Из старых сослуживцев первого и единственного отдела номер семь департамента уголовного розыска здесь же были ставший еще толще следователь Лао Чжан и улыбчивый судмедэксперт Лао Лу.

 — Сяо Чжао, ты исхудал, — сестрица Ян была очень даже пьяна, судя по тому, как она повисла на его плече.

 — Жизнь непростая.

 — Где ты сейчас? — спросил Лао Чжан. — Помню, что Сяо Чжоу носом землю рыла, когда искала тебя, но, вроде, так и не доискалась.

Не спрашивай. Не спрашивай. Не спрашивай. Не… Господи, каков долбоеб.

 — Да, не важно, то тут, то там. Как она? Слышно про нее что-нибудь?

Сестрица Ян резко отпустила его руку, словно протрезвела мгновенно:

 — Ты не знаешь?

Скользкое предчувствие прокатилось от затылка к копчику.

 — Не знаю что?

 — Юньлань, — Лао Лу внимательно всмотрелся в его лицо. — Сяо Чжоу скончалась три месяца назад.

В кино часто бывает, что мир вокруг персонажа замирает, уходит в слоу-мо, смешивается, камера четко фокусируется на главном герои, его дыхании, пульсе. В тот момент Юньлань ощутил себя таким героем, потому что окружавшие его люди резко слепились в одно непонятное цветное пятно, а в голове билось одна упрямая отрицающая реальность мысль. Потому что этого не могло быть. Они ебнулись, что ли? Шутят так погано.

 — Как?

Он помнил, как они разошлись. Помнил, как зудело все тело, чтобы притормозить ее, потому что с ней было бы легче. Намного легче. Всегда так было, но он не посмел затащить и ее в это блядское дисинское непредсказуемое говно, которое может убить тебя в любой момент. Он, черт возьми, слишком дорожил ей, слишком был благодарен за все, чтобы подвергать опасности, куда более страшной, чем нож от перепуганного наркомана в подворотне.

 — Несчастный случай. Большая кровопотеря вследствие стремительных родов. Она была в поездке с мужем, а больница оказалась плохо оборудованной. Не успели… Сяо Чжао, куда ты?!

Пятьсот тридцать два километра. Как сейчас помнил. Все повороты от въезда в город. Все светофоры. Он тогда был чуть живой, но вся дорога в память врезалась до мельчайших деталей.

Смску Дацину додумался настрочить только на середине пути, куда более комфортном и будто бы даже быстрым с учетом того, что сейчас он ехал не продуваемый до костей ветром, а в теплом салоне машины.

«Все на тебе. Вернусь завтра. Наверное».

Тут же раздавшийся входящий звонок сбросил.

«Уймись. Завтра вечером буду в Отделе».

Приехал и час просидел просто повиснув на руле, сил открывать дверь, спрыгивать, звонить в домофон не было. И желания тоже. Ничего не было. Ибо ну что ты творишь, Чжао Юньлань? Даже если это правда, ты-то вот нахрена приперся сюда глаза мозолить, а? Кто тебя тут ждет?

Наверное, запутавшись в собственных мыслях, он умудрился ненадолго вырубиться, потому что стук в окно стал полной неожиданностью, заставившей руку метнуться подмышку к кобуре с кольтом.

За стеклом обнаружилась мадам Чжоу. Приборка показывала шесть утра. Что ж, ее мама всегда была жаворонком, тогда в новогодние каникулы, их каждое утро встречали десятки новых блюд, с учетом того что их утро не начиналось раньше полудня.

Это были такие теплые, такие замечательные дни, которые он в собственной памяти хранил рядом с теми крохотными сокровищами, которые остались о матери, о его прошлой семье, которая иногда была по-настоящему счастливой.

 — Молодой человек, вам нужна помощь? — спросила она, когда Юньлань осторожно открыл дверь, чтобы, не дай бог, не задеть ее.

Горло противно сжало над кадыком, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

 — Я не хотел, чтобы она уезжала. Правда, не хотел, но я не мог. Это ведь… — мелькнувшая мысль была чудовищной.

Он же прятался от нее. Натуральным образом. Игнорировал открытки, приглашения на свадьбу, новый год, дни рождения, звонки сбрасывал, смски удалял. А она ведь упрямая, еще какая упрямая. Может, она решила его так выманить? С нее бы сталось.

 — Сяо Лань? — во взгляде мадам Чжоу проступило узнавание. — Ты приехал наконец.

Наконец? То есть он прав? Черт подери, он ее самолично убьет, голыми руками шею сломает…

 — Только поздно уже.

Что-то внутри оборвалось и рухнуло в пропасть, а Юньлань даже не шелохнулся. Смешно только стало. Отлично. Поступил по-умному. Решил, видите ли, что это неплохо для нее — замужество, переезд к отцу под крылышко, где работа, поди, будет непыльная, как и положено генеральской дочке. Заживет обычной жизнью, как все нормальные люди.

Нет никакой злой шутки, идиот ты наивный. Глаза разуй.

А стоило разуть глаза, перед взором представала белая лента, повязанная на левой руке как-то внезапно постаревшей женщины, взгляд которой не так давно сиял, стоило им с Чжи-чжи заехать на какие-нибудь выходные.

 — Я бы хотел, — слова больно царапали горло. — Просто скажите мне адрес, где она… Я хочу…

— Тише, Сяо Лань. Пойдем со мной, если хочешь. Она снилась мне вчера. Звала.

И он пошел. Просто захлопнул дверь машины и поплелся, приотстав на полшага, бездумно впившись ногтями в собственные ладони. Вдруг это дурной сон? Вдруг проснется?

До кладбища оказался час пути размеренным шагом. Город с каждой минутой постепенно оживал. Солнце выкатывалась из-за гор, а продавцы выкатывали тележки с рисовой кашей и яичными блинами. Мадам Чжоу шла молча, и Юньлань был ей за это благодарен, как и за то, что его не отхлестали по морде и не отправили на все четыре стороны, что он, в принципе, и заслужил.

Когда погибла мама, он долго не плакал, где-то неделю, наверное. Кружившие надоедливыми сороками тетушки хвалили его надуманную стойкость, отец раздражающе сжимал плечо. Его сломало, когда он сидел на кухне. Один. Отец, конечно же, был занят не подлежащими отлагательству делами. Он просто увидел дурацкие завявшие цветы в вазе, которые мама регулярно меняла, и его надуманная стойкость рухнула. Два дня он проторчал в своей комнате, уткнувшись носом в подушку. Отец пришел к нему только один раз. И нет, никто не стал утешать перепуганного восьмилетнего мальчишку. Он только сказал ему:

 — Учись с этим жить. Это не первая твоя потеря.

Сейчас он не сумел даже поклониться, замер, окаменев, прикипев взглядом к выбитым по краям надгробия звездочкам. Они шутили. Раньше. Очень по-дурацки. Мол Чжи-чжи со своей старательностью обязательно дослужится до того, что ее похоронят не просто в форме, а еще погоны на камне выбьют.

Сам не понял, когда из глаз-таки полились слезы, потому что он надеялся. Нет, даже не на то, что его сейчас разводили и трепали нервы за мудачество последних лет. Его надежда была глубже, Юньлань верил, что настанет момент, когда он свыкнется со своей судьбой шефа ССО, найдет баланс, обустроит его работу, и тогда освободится время для того, чтобы вернуть их дружбу. А теперь получалось, что…

 — Я не хотел, — прошептал он. — Я не хотел, чтобы она уезжала, чтобы бросала работу. Я хотел остановить ее, но я думал, что так будет лучше, что здесь с вами она будет в безопасности. Простите меня, пожалуйста… Я, правда, всем сердцем, не хотел, чтобы она уезжала…

 — А я хотела, Сяо Лань. Правда. Всем сердцем, — неожиданно твердым голосом произнесла мадам Чжоу. — Мечтала, чтобы она вернулась ко мне, домой, бросила ваши бегалки с дубинками и ковыряния в трупах, чтобы вела себя, как достойная девушка, стала порядочной женой, жила счастливо с мужем. И где мы есть теперь, Сяо Лань?

 — Мне жаль.

 — Она не была здесь счастлива. С Сяо Цзяном. Скорее, это было какое-то смирение. Она изменилась и даже спорить со мной перестала, все поручения исполняла безропотно. Я видела по ней, чувствовала, что что-то не так, но думала, что это пройдет. В конце концов, она ведь даже так быстро забеременела. Но получилось…

Юньлань внезапно вспомнил свои же страшные слова.

Иногда, сколько ни сопротивляйся, сколько ни борись с потоком, а течение все равно вынесет тебя туда, где ты действительно должен быть. Даже если тебе это не нравится.

Придурок, блядь, она ведь купилась. Она всегда верила его болтовне. Если бы он знал тогда, к чему приведет его дурацкий поток сознания, то скорее откусил бы себе язык, чем озвучил эту чушь.

 — Верь своему сердцу, Сяо Лань. Видишь, твое было зорче моего.

Как и обещал Дацину, к вечеру он вернулся в отдел и целую ночь рылся в базах данных, выдавливая всю возможную информацию о ее жизни в последний год, об этом ее дипломате-политике, который в итоге сбросил ставшего ненужным ребенка на чету Чжоу, пообещав каждый месяц начислять солидную сумму на счет младенца. Наткнулся на несколько фотографий, где даже не узнал свою неугомонную Императрицу. Лицо было ее, только волосы отрастила, но взгляд… Взгляд был чужой, незнакомый и совершенно пустой. Мертвый. Уже тогда.

Трусливый ты сукин сын, Чжао Юньлань.

* * *

Прошло больше года, когда он вновь вспомнил слова мадам Чжоу. Из разномастных идиотов-таки получилась неплохая команда, которая теперь активно пыталась морально насиловать больно скромного университетского профессора, которому по неизвестным причинам посчастливилось вляпаться разом во все словно из рога изобилия посыпавшиеся дела последних месяцев.

Хотя, судя по происходившему, скорее профессор их насиловал.

 — Пусти меня, — представление затягивалось и начинало набивать оскомину.

Выпроводив Чу Шучжи с его куклой, Юньлань тихонько прикрыл дверь, пододвинул стул поближе к столу, чинно сел, сложив ногу на ногу, поймал профессорский взгляд и задумался. Черные глаза, будто бы вообще лишенные радужки, смотрели в ответ, вроде бы мягко, можно было сказать, что и по-овечьи, да только за внешне спокойным лицом, где-то глубоко на дне, за слоями очевидно обманчивой податливости, плескалось что-то живое, опасное и нихрена не овечье. Овцы не становятся профессорами ведущих университетов страны в тридцать лет.

 — Будьте честны со мной, профессор Шэнь, — половина раскрытого дела — это правильно сформулированный вопрос. — Причастны ли вы к произошедшим преступлениям?

 — Нет.

Надо же, не задумался, не отвел взгляда, не дернулся, не сбил дыхания. Либо идеальный лжец, который пройдет любой полиграф, либо сумасшедший, либо невиновный.

Что ж, Юньлань не верил ни в один из этих вариантов, он, как ищейка, чуял, что прилизанный профессор что-то знал, потому что не ведут себя так спокойно люди, сталкивающиеся с иной стороной, даже те, которые якобы ее исследуют.

Но Юньлань не чувствовал угрозы. Этот его радар молчал, поэтому…

 — Отпускай, — возвестил он, переступив порог допросной и прежде, чем кто-то успел разораться, придавил. — Приказы здесь не обсуждаются. Пусть идет.

Верь своему сердцу, крутилось в голове, когда Юньлань наблюдал за мерно вышагивавшим вниз по улице профессором, оно оказалось зорче моего.

Что ж, что-то, может быть, сердце, благим матом орало, что очень скоро судьба снова столкнет его с этим волооким невиновным профессором. Надо было только совсем немного подождать.