Общий знаменатель (гет)

Вернувшись домой, я несколько минут колебался, пойти ли пасть в ноги Нарциссе или отложить это до вечера и пойти к себе составлять коварные планы. Кабинет был ближе, я решил, что Нарцисса никуда не денется, и потому засел у себя с магическим проспектом для путешественников и магловским телефоном. Да, господа хорошие, мне надо в Албанию. Нет, а не пьяный и не больной, спасибо, что спросили. Да, в Албанию. Нет, я не террорист!

После этого я отправился к Абрахасу, где долго и в красках расписывал ему внезапно проснувшуюся во мне страсть к магловскому искусству, в частности музыкальному, после чего с гордостью презентовал ему сие искусство, поставив пластинку AC/DC, которую так удачно приобрел незадолго до поездки в Альпы. И поставил его перед фактом, что мы с Рабастаном едем на фестиваль, который будет длиться двадцать восемь дней. Надеюсь, мы уложимся. Кредо папеньки — «Не докажешь!», потому он в принципе не против аморального времяпрепровождения, но чтобы спасти репутацию и отстоять честь фамилии, он упавшим голосом пообещал нас прикрыть своими проверенными способами.

Дальше по программе шел пункт: «обзавестись магловским оружием». Не знаю, как там у магов ситуация, почему Лорда понесло именно в Албанию, но я туда в лихих девяностых без «калаша» не поеду. Люциус, честь ему и хвала, в свое время запустил загребущие лапы в магловский криминал, потому некоторые контакты у него имелись. Конечно, за столько лет все поменялось, но шестой телефон сработал, правда, несколько неожиданно: мне сообщили с сильным испанским акцентом, что некто отошел от дел, но есть приличный человек, с которым следует познакомиться. Так я получил адрес какого-то то ли завода, то ли склада, повесил на шею портал в мэнор, взял Лестрейнджа, обманом заставив его дать мне клятву о неразглашении, и аппарировал по координатам.

Только переместившись, я подумал умную, хотя и несколько запоздавшую мысль о том, что не стоило появляться среди бандитов в костюме и с галстуком. Пока что мы с Басти напоминали женихов на гейской свадьбе, Рабастан в черной мантии, я в штатском: мне только бутоньерки не хватало для полного попадания в образ. Волосы усиливали флюиды, а великолепнейший фон из каких-то простыней и хмурых мужиков в спортивных костюмах только оттенял нашу с Лестрейнджем неотразимость. Ни дать ни взять моднейшая фотосессия.

Решив, что бизнес превыше всего, я откинул волосы назад и поинтересовался, что за день великой стирки, раз все в простынях. Не дав очнуться, прищурился, изо всех сил копируя Абрахаса, и сказал, что мой знакомый по секрету поделился информацией, будто здесь можно приобрести приличный ствол. Как-то это двусмысленно прозвучало, особенно от меня, но я не отступал. Ряды дуболомов раздвинулись, являя мне маленького сморщенного старичка такого приличного вида, что никогда не заподозрил бы в нем главного оружейного барона всея Лондонщины. Но как меня уверял мой мексиканский друг, это был именно он: непревзойденный маэстро контрабанды мистер Бах.

Смерив меня очами через круглые, как у Поттера, очки, сей джентльмен, мило мне улыбаясь, сообщил, что рад знакомству и готов представить мне лучший товар. Сейчас он только распорядится, чтобы его помощник принес для такого уважаемого человека как я то, с чем он сам со слезами будет расставаться. А потом на смеси чистого русского-криминального и идиша сообщил в сторону, что я ихес мит рихес, потому неси сюда тот тухес из Молдавии, счас этому шлимазлу за три куша впарим. Но не учел старый одессит, что мой отец, проработавший в девяностых на корабле целых четыре года, обогатил свой лексикон так, что никакие мамины потуги на высокую культуру не могли изгнать из него воскресающего порой одесского матроса. Папа мог выразиться так, что уши сворачивались даже у сидевших; его крик на воришку в аэропорту едва не спровоцировал антитеррористическую операцию.

— Сам ты родом от чертей! — заорал я, возмущенно ткнув в него пальцем. — Да если б ты знал, кто мой отец, ты бы мозг с мылом вымыл, прежде чем так даже думать! И да, в оружии я секу, так что не надо мне тут… как там… халеймесы для киндероу, я не фраер!

Господин Бах, сложив сухонькие ручки, слушал меня как музыку, потом приблизился, проникновенно заглянул в глаза и сказал, что не признал сначала настоящего мужчину. Дуболомы с тупыми агрессивными лицами вокруг нас преобразились, став приветливыми и славными парнями, которые принесли нам стулья, чай, разложили на столе множество разного рода огнестрела и принялись за презентацию.

— А ничего, что мы в городе? — поинтересовался я, наблюдая за тем, как кто-то сбегает вниз по лестнице, потом возвращается с мешком с песком и кидает его в бочку, и так полную песка. Ну да, мы ведь не хотим никого покалечить.

— Да ничего, — махнул лапкой господин Бах. Рабастан, не знавший русского, переводил взгляд с меня на него и на оружие, но автоматы ему понравились. Правда, немецкие.

— А почему так дешево? — спросил я, когда мы засели торговаться. Немецкие Бах отдавал без звука и словно с радостью. — Клинят, что ли?

— Мне не нравится немецкая техника, — признался господин Бах.

— А часы? — я кивнул на его руку.

— Это трофей, — нежно сообщил старичок. Я прикинул возраст и решил промолчать.

Лестрейндж проникся огнестрелом, я с трудом уговорил его дождаться приезда в Албанию. Шататься по лесам в гражданском я считал глупостью и нарывательством, потому мы приобрели камуфляж и сумки с невидимым расширением, чтобы свалить весь наш арсенал по примеру папеньки и его контрабандистских методов туда и не палиться.

Вернувшись в мэнор, я снова велел себе думать как райвенкловец, и сей метод завел меня в библиотеку. Абрахас, заглянув туда, хмыкнул и удалился: книжный запой в нашей семье случался, все старались относиться с пониманием, потому он даже не обратил внимание на то, что именно я читаю; а читал я о способах «уловления духа». «Ведьмака» в этом мире я не нашел, подавил паскудное желание написать его самостоятельно и прославиться, но наверняка же не только там описывался метод заманивания в ловушку чего-то нематериального. В оригинале Квиррелл сделал то, что не удалось ведьмаческой Йеннифер: заманил в свое тело чужой дух и остался жив, даже в разуме, ведь он возражал Волдеморту, значит, полностью под контролем не был. Заклинание, которое подходило, я нашел на удивление быстро, но оно запечатывало дух, обладающий разумом, исключительно в сосуде, что меня не устраивало. В книге прямо было сказано, что сосудом является: емкость для питья, бутылка, лампа, человеческое существо, разумное существо, книга. Интересно, как это Темный лорд сунул себя в медальон и кольцо? Ну да ладно, не так уж это и важно сейчас. Я попытался что-то сделать сам, как-то изменить заклинание, но на это моих мозгов и терпения не хватило, потому я направился к Рабастану. Насколько я понял из хвастовства лорда Лестрейнджа, Рабастан всегда считался среди братьев умным, а не красивым, потому вдруг его «превосходно» по заклинаниям мне поможет.

Одного я не предвидел: Лестрейндж уперся и сказал, что я ему конечно друг, почти брат, и за то, что с Беллой ему не приходится общаться, он мне благодарен, но я поступил как свинья, когда заставил его торчать среди непонятных маглов, которые говорили на непонятном языке, а я нагло говорил с ними, и потому он отказывается что-либо делать, пока я ему не объясню. Не объясню все. По мнению Рабастана, он уже триста раз доказал мне свою преданность, потому я мог бы продемонстрировать доверие. Деваться мне было некуда: один я не справлюсь точно и однозначно, а медлить нельзя, потому что если Квиррелл чист, значит, Лорд со дня на день может отправиться компаньоном в затылке с кем-то другим, и я точно не узнаю с кем, потому что приличные люди со мной по-прежнему не хотят иметь дела. Квиррелл точно идейным последователем Темного лорда не был, значит, это будет кто-то из условно светлых, то есть, я однозначно не буду в обществе этого избранного.

Я вывалил на Рабастана великий план, но не совсем в том виде, в каком мы его придумали с Долоховым. Я сказал, что обладаю сведениями о духе Волдеморта, находящемся в лесах Албании, и знаешь ли, последнее, что мне нужно — это его внезапное возвращение. Он меня вроде как убил, вот пусть так и думает. Я его дух уловлю в предмет, я хотел в магическое зеркало, чтобы поговорить с ним, простить друг другу обиды и похоронить его с чистой совестью.

— Зеркало закопать? — не понял Рабастан, который возвращения Темного лорда желал еще меньше, чем я. Конечно, Руди вернется, но он за столько лет привык жить в чистоте, достатке, законе и режиме, когда ночью все спят, а не кошмарят полукровок. Рабастан порой так душераздирающе вспоминал, как ему все время хотелось спать, и завидовал мне, раз я не помню, что я сам зевать начинал.

— Тебя реально только это интересует?! — взвился я. Про крестражи решил пока не распространяться, сначала удостоверюсь в его преданности делу, а не только мне как другу, потом уже сорву завесу тайны. — Для начала зеркало сосудом не является, а заклинание запирает дух в сосуде. Мне надо, чтобы ты переделал заклинание, когда мы его поймаем и поговорим, тогда и решим, что делать дальше. Я, может, хочу знать причину своей смерти: не верю я, что какой-то жалкий Блэк мог перевесить все мои прошлые заслуги.

— Он знал, что ты на самом деле считаешь его шутки идиотскими, — напомнил Рабастан.

— Аргумент, — согласился я. — Но Круцио за такое… слушай, может, он в Нарциссу был влюблен?

— Ну нет, — мерзко ухмыльнулся Лестрейндж. — Не отмажешься. Все знают, что он был влюблен в тебя.

Чтобы сойти в Албании за своих, мы загодя купили с Рабастаном магловскую военную форму и применили к ней заклинание искусственного старения, но я переборщил, потому выглядел так, словно побывал как минимум под бомбардировкой. Мы приготовили запасные палочки и бесценный международный портал в мэнор, который если я применю, то только при угрозе жизни, даже не здоровью, потому что за его использование папенька таки выполнит угрозу и высечет меня, я в этом не сомневался. Ночь перед отлетом на фестиваль я провел с Нарциссой, расклеившись до соплей: началась игра по-крупному, и я позорно паниковал. Албания — это не диадему спереть из Выручай-комнаты. Сколько раз мне в голову приходила мысль схватить жену и детей в охапку и свинтить если не в Австралию, то в Америку или Россию, но я останавливал себя тем, что, во-первых, сам уже вмешался, во-вторых, Абрахас останется и точно никуда не поедет, в-третьих, если я так сделаю, легиллименция или просто более подробное расследование меня похоронят как личность. Абрахас явно предпочтет мертвого сына, чем неизвестного на его месте, а то, что Абрахас докопается, если захочет, я под сомнение не ставил. Оружие складировалось у Лестрейнджа: лорд Лестрейндж к тому, что убивает, относился добродушно, болтуном не был, несмотря на близкие отношения с папенькой, и сдал бы нас только в том случае, если бы Абрахас спросил прямо, хранит ли зал фамильного дома Лестрейнджей гору огнестрела. Утром в день путешествия Абрахас еще раз подозрительно спросил меня о фестивале, но я был готов ко всему, потому придраться он не смог. Нарцисса многозначительно выразила надежду на то, что я вернусь раньше: ей я признался, что фестиваль лишь прикрытие, но наврал, что мы едем на бандитские разборки: последнее время флер блатной романтики ее невероятно заводил, она свято верила, что без крови бизнеса нет, и мысль о том, что я ради соревнования с Абрахасом кто больше заработает готов ввязаться в какую-то мокруху, заставляла ее благоволить мне еще сильнее. Не то чтобы она была кровожадна, скорее, не понимала сути, никогда ведь не видела убийств, да и наверняка подозревала, что я ей приукрашиваю все, превращая рукопожатие с каким-нибудь директором банка в переговоры, где он держал меня под прицелом пистолета, а я его под прицелом волшебной палочки и пистолета, но придумывал я красиво, воображение у нее было замечательное, моральные принципы позволяли мне творить что хочу, если там не будет женщин, потому с Рабастаном она отпустила меня с легким сердцем, шепнув напоследок, что если я вернусь раньше, то пусть дам знать только ей, она сбежит ко мне на свидание, поиграем в тайных любовников. Что Рабастан наплел своей дотошной мегере, я так и не выяснил, скорее всего, рявкнул, что его дело, где он бухает, и никакая женщина не остановит его на пути к циррозу; Скиттер подобные приступы в стиле токсичной маскулинности воспринимала как изысканное шоу и искренне наслаждалась. Эх, женит она его, не убережем парня.

Наконец мы с Рабастаном, попрощавшись с лордом Лестрейнджем, который понимал еще меньше, чем Абрахас, отправились в Албанию. Магловским самолетом. Мне-то что, я за свою жизнь налетался и на самолетах, и на вертолетах, только что в космос меня не отправляли, а вот Лестрейндж, крутивший винты на метлах, в замкнутом пространстве затосковал, испугался, напился и отключился на радость стюардессам.

Албания встретила нас пыльным ветром и моим запоздалым осознанием, что лесов в стране полно, и в каком именно бомжует дух Волдеморта, придется узнавать даже не знаю каким путем. Благо я смотрел «Сверхъестественное», потому отправил Рабастана за кебабом в ближайшую забегаловку, а сам купил газету за наполовину полную сигаретную пачку — люблю бартер юных демократий — и засел возле чего-то, где наливали кофе. Кофе был объективно хорош.

В газете в разделе сплетен и баек для тупых была заметка о проклятом лесе. Рабастан сел возле меня и заглянул через плечо.

— Смотри, тут про проклятое место пишут, — сказал я, ткнув пальцем в газету, и проверил в сумке магическое зеркало. Только бы не грохнуть его в ходе путешествия. — Где тачку возьмем? Тут координатов нет, чтобы аппарировать.

— Тут есть американцы, — сказал Рабастан.

— Да ну, ты представь, как долго мы будет договариваться о машине, — отмахнулся я.

— Зачем, — мигнул Лестрейндж. — Ты ее угонишь.

Забегая вперед, я даже не могу назвать это угоном. Это было слишком культурно для преступления. Два человека в военной форме, ничем не примечательных, спасибо чарам отвлечения и полному отсутствию магического контроля в Алании, около получаса отирались возле американских миротворческих сил, после чего один из джипов мигнул фарами и выехал на дорогу. Совесть меня не мучила совершенно: во-первых, я не одобряю политику принуждения к миру, во-вторых, мне нужнее, в-третьих, я спасаю целую страну. Разве хваленый Джеймс Бонд спрашивал у кого-то, можно ли ему экспроприировать частную собственность? В машине была карта, мы нашли точку назначения, прикинули, что ехать примерно часов двадцать с учетом того, что мы не знаем местности, рассчитали бензин и отправились. Я с ужасом ждал приключений, а они все не наставали.

Чем приятна магия, так это тем, что можно трансфигурировать воду в бензин. Почему никто никогда не додумывался до такого идеального бизнес-плана? Ведь трансфигурация может быть долгосрочной, тогда бензин израсходуется до того, как превратится обратно, да это же гениально, кажется, я сейчас решил все проблемы мировой экономики. Договаривал я уже на ходу, потому что подобного варварства трофейная техника не вынесла и умерла. Благо мы уже были недалеко от того самого проклятого леса. Не знаю зачем, но мы достали автоматы и направились в темноту чащи. Темноту несмотря на то, что стоял белый день — мы с Рабастаном отоспались в салоне, когда двигатель умер после моих экспериментов.

Скажу откровенно, без Лестрейнджа я бы остался в этом чертовом лесу и сошел бы с ума от страха. В жизни не думал, что проклятые деревья могут так пугать. Рабастан пер напролом, словно знал, куда идти, я по его следам, и с каждой минутой мне становилось все отвратительнее. Поэтому в момент, когда над моим ухом раздалось потустороннее: «Кто ты?», я завизжал, свалился на землю и с нее начал палить очередью в источник звука.

Это и был дух. Полупрозрачная дымка, в которой с трудом угадывался человеческий облик, издевательски близко колыхалась надо мной, не обращая совершенно никакого внимания на автомат. Рабастан подлетел ко мне и вырвал ствол из рук.

— Простите, мой Лорд, он не в себе! — почтительно рявкнул он и так сверкнул на меня глазами, что я решил отложить рефлексию на потом. — Рад встрече с вами, господин.

— Мой Лорд, — протянул призрак. — Господин… давно я не слышал этих слов. Что вы хотели, милые мальчики?

Что-то было не так. Я переглянулся с Рабастаном. Конечно, я мало что знаю о Волдеморте как о личности, но «мальчики» особенно милые — прерогатива Дамблдора, Волдеморт, воспитанный в мужском интернате, к подобным формулировкам испытывал явную стойкую неприязнь. Честно говоря, продуманного плана у меня не было. Я предполагал, что Лорд сам скажет, что его надо забрать, и тогда я триумфально достану зеркало, и мы его там запрем. Но Лорд спросил, что мы хотим, а мы с Лестрейнджем хотели его заточения на веки вечные, поэтому как-то негоже было проявлять в данном случае прямолинейность.

Рабастан завел с духом Волдеморта светскую беседу, принялся рассказывать о наших с ним злоключениях, что Беллу и Руди посадили, что взаперти нас пять лет держали, как все было плохо, просто беспросветный кошмар. Я в это время немного успокоился, перестал орать, убрал автомат и сел на мох, прислушался. Дух сочувствовал Рабастану и предлагал новые законопроекты. Какой-то он был подозрительно адекватный для того, кто запытал меня до смерти.

— Честно говоря, я мог бы попробовать помочь, — наконец скромно сообщил Волдеморт. — Но не могу быть перемещен без… материального объекта.

А вот и мой шанс!

— Мой Лорд, — я аж подскочил. — Безусловно! — и жестом фокусника извлек из сумки зеркало-артефакт.

Мы с Рабастаном вошли в ресторан и сели за дальний столик. Согласно официальной версии, мы с ним пока еще находились где-то в Нидерландах, в коих надирались сейчас на все командировочные нанятые папенькой преступные элементы в нашем обличье. Дабы не спалиться перед Абрахасом, что мы вовсе не отправились на магловский фестиваль — Абрахас закатил глаза, сказал, что Авада Темного лорда выжгла мне мозги, но позора пообещал не допустить и нанял нам подмену — и все же побыть с женой, я вызвал ее анонимным письмом в этот ресторан, откуда мы, согласно моему плану, отправимся в гостиницу на пару часов, потом она вернется в мэнор, где скажет моему отцу, что решила начать, ну не знаю, курс косметических процедур. Который будет длиться три недели. Я сдуру заложил нам на Албанию почти месяц, а мы уложились в трое суток, хотя как мы летели обратно — отдельная история; поэтому придется нам с Нарциссой побегать на свидания, впрочем, это пойдет на пользу нашим отношениям в долгосрочной перспективе, в конце концов у нас уже трое детей, и опасность кризиса среднего возраста подстерегает не меньше перспективы возвращения Волдеморта; Рабастан как раз отдохнет от своей журналистки бешеной. Зеркало с Лордом мы с Лестрейнджем по очереди носили в трансфигурированном рюкзаке, боясь выпустить из рук даже на минуту. Не хочу вспоминать, как на меня смотрели стюардессы, когда я весь полет просидел в обнимку с зеркалом, не мог даже рук разжать, так боялся, что вдруг слетят чары, и он заговорит.

Из аэропорта мы сразу же направились в отель, Лестрейндж попутно облегчил нескольких маглов более-менее приличного вида на несколько прядей волос, ну а Оборотное у нас с собой было всегда. Я страдал по автоматам, которые мы оставили в Албании: на самом деле было тупо тащить с собой целый арсенал еще из Британии, но раз уж мы его взяли, то грех было завещать его местным бандитам. Но тут уже уперся Рабастан, который сказал, что носить эту хрень он больше не намерен, и вообще мы могли обойтись парой пистолетов, все равно я расстреливал только дух Волдеморта, который — и это было подозрительно — даже не обиделся. Но я решил подумать об этом завтра, как завещала американская аристократия, хлебнул Оборотного, запомнил, как Лестрейндж будет выглядеть сегодня, и мы отчалили. Нести Лорда была как раз моя очередь.

Нарцисса вошла в ресторан, и словно солнце озарило мою жизнь; на задний план даже отошли мое невольное спонсирование албанских бандитов, кража у американцев автомобиля и перспектива спать в одной постели не Нарциссой, а с Лестрейнджем, что мне придется делать целых три недели, потому что все свободные и неподконтрольные папенькой деньги я спустил на стволы у господина Баха. Но не успел я порадоваться, как произошло сразу две вещи.

Сначала Рабастан поинтересовался, сказал ли я Нарциссе заранее, как буду выглядеть. Я застыл, глядя на себя в отражение за плечом Рабастана: в зеркальной черной стенке отражался типичный байкер лет тридцати с темными волосами и намечающимся пивным животом, от которого я год назад избавился неимоверными усилиями и мучениями, стоило только Нарциссе за него схватиться, а потом со звуками умиления пожамкать. Абрахас, который мог просочиться за шпингалет, хохотал надо мной так обидно, что я взялся за себя и за диету.

Не к ночи будь помянут: вслед за Нарциссой в ресторан вошел Абрахас под ручку с лордом Лестрейнджем; теперь сполз под стол Рабастан, забыв, что он тоже под Оборотным.

— Что делать будем? — спросил я в скатерть. — Ты ведь понимаешь, что я не могу к ней не подойти, ео она за такое предательство меня убьет!

— Какого черта она пришла с моим отцом?! — шепотом взвыл Лестрейндж, которого, как выяснилось, до сих пор дома наказывали, если он курил.

— Вообще-то с твоим отцом пришел мой отец, и вопросов от этого не меньше!

Ладно. Если никто не спалил меня, когда я внезапно очнулся в теле Люциуса Малфоя, и я столько лет прожил без вопросов, то и сейчас, в другом теле, меня вряд ли кто спалит. К тому же разыграю Нарциссу. Я дождался, пока Нарцисса отставит в сторону бокал и удалится в сторону дамской комнаты, и рванулся за ней.

— Лорда оставь!!!

Сунув рюкзак Рабастану, я свернул в занавески и поймал Нарциссу возле раковины. Не удержался, и вместо того, чтобы культурно представиться и сообщить, что несмотря на непрезентабельный вид, являюсь ее супругом, я молча затащил ее в угол. И в следующий миг оказался прижат спиной к стене; Нарцисса провела мне по животу непонятно откуда взявшимся ножом, ювелирно прорезав ткань и не поранив. Я замер, от шока не зная, что и сказать, да и не шевельнуться, когда лезвие находится в опасной близости от самого дорогого, но моя милая беспомощная жена вдруг громко фыркнула и сообщила, что мои актерские способности ее поражают, и спасибо, что подыграл: она прямо поверила, что я на самом деле испугался. Я перевел дух, но не до конца, потому что Нарцисса полезла ко мне целоваться, и именно за этим занятием нас застал Абрахас, которого заинтересовали хаотические перемещения по ресторану.

Не буду описывать подробно то, чему оказался косвенным безучастным свидетелем: в конце концов, я ведь знаю о том, что произошло, лишь по рассказам — папенька с возмущенным шипением вырубил любовника своей невестки, то есть меня под Оборотным, даже не заклинанием, а специально для удара трансфигурированным табуретом. Не знаю, может, от этого удар становится оскорбительнее, но я две недели провалялся с сотрясением мозга, потому время придумать более-менее правдоподобную версию, почему мы с Басти забили на магловский разврат и отправились неизвестно куда, у меня было. Нарцисса, ощущая некую долю вины в том, что скорость звука «Это же Люциус!» оказалась ниже скорости удара табуретом, трогательно меня выхаживала, пока лорды пытали Рабастана. Лестрейндж-младший доказывал, что с ним можно не то что в разведку, а и по бабам тоже, и молчал так, что и в Белорусской ССР бы оценили. Я решил, что терять мне особо нечего, пусть Абрахас считает меня поехавшим, а он и так считает, и на ласковый вопрос родителя: «Ну, как повеселился?» ответил, что весьма продуктивно. Например, восстановил старые связи с нужными мне маглами.

— Зачем ты летал в Албанию? — прямо спросил папенька.

— За гашишом, — сразу ответил я, глядя ему в глаза. Абрахас подавился, а я продолжил. — За редким артефактом.

— Успешно? — придя в себя, поинтересовался Абрахас.

— Частично, — уклончиво проговорил я. — Потенциально это сокровище.

Сокровище моей спокойной жизни, добавил я про себя. Спросил у дневника Волдеморта насчет того, что меня беспокоило: почему никто не думал делать крестраж из зеркала, на что тот мне лаконично ответил внезапно красными чернилами, что я расценил как стыд, что он не подумал. Утешая себя мыслью, что я умнее Темного лорда (шестнадцатилетнего, да ну и что), я наведался к запертому в зеркале Волдеморту, который, как мне кажется, в албанском лесу окончательно рехнулся.

Конечно, я его не знал, но если основываться на том, что писала Роулинг, он должен быть по меньшей мере жесток. Должен стремиться к власти. Должен хотя бы хотеть вернуть себе тело. Но нет: этот Лорд желал исключительно общения. Он трепался без остановки, расспрашивая меня обо всем, просил поиграть ему на скрипке, угорал над бородатыми анекдотами. Порой, уже не вынося этот кошмар, я накрывал его полотенцем, как клетку с попугаем, и только это помогало. Рабастан категорично констатировал, что этот Лорд — сумасшедший, и предложил грохнуть зеркало, дабы упокоить покойника, и пусть о нем все знают как о страшном колдуне, а не как о дегенерате, который дебильно хихикает над расистскими шутками — других у Лестрейнджа не было. Я возражал, что, во-первых, крестраж так просто не расколотить, а во-вторых даже такая тупая часть личности нужна Хунте для воссоздания полноценного Тома Реддла. Вдруг его по предметам раскидало в зависимости от черт характера? И в одном крестраже его разумность, в другом — жажда власти, в третьем — любовь, если он способен на такое, в четвертом — адекватность, дай Господь, конечно, я уже и не рассчитывал… И вот я дошел до того, чтобы наконец спросить у зеркала, как мне его называть: меня в какой-то момент посетила лихая идея закорешиться с неадекватной частью личности, и пусть она меня выгораживает перед другими. Результат превзошел все мои самые смелые ожидания.

В ответ на мое осторожное и льстивое предложение перейти на имена прозвучало следующее: у него нет имени.

— Как нет? — тупо повторил я. — А Том?

— Кто такой Том? — поинтересовалось зеркало, в котором отражалась моя вытянувшаяся физиономия.

— Но ты же Том Реддл? — не терял надежды я. — То есть лорд Волдеморт?

— Нет, — отозвался я из отражения.

— Дьявол, — ошарашенно выдал я, постаравшись переварить. — Черт!!!

— Я не дьявол и не черт, я вообще-то дух, — печально сообщил мне некто, кого я прежде считал Лордом. — Со мной четыреста лет никто не разговаривал, а вы пришли и не стали бежать, рассказали мне. Как же я могу вас теперь бросить?

— Нас? — едва выдохнул я, осознавая, что все было зря. — А ты вообще кто? Что? Кто? Как тебя зовут?

— Я джинн, — поведало мне содержимое зеркала. — Я был молод и глуп и даже одно время думал, что без лампы стану свободным… а когда ее лишился, стал практически незримым. Никто не обращал на меня внимания, а ведь я не способен просто действовать, я могу лишь исполнять чужую волю.

— Исполнять?! — уверен, глаза у меня засияли прожекторами. Я уже видел, как Волдеморт собирается в единую полноценную личность, которая стремительно молодеет, становится младенчиком, а дальше Белла и Руди, чудом оказавшиеся на свободе, забирают его у меня и больше никогда не возникают на моем горизонте; как мой сейф стремительно наполняется в сравнении с папенькиным; как у Дамблдора борода каждый раз цепляется за дверную ручку; как Драко больше никогда не просыпается от кошмаров, как…

— Вообще-то я воин, — сообщил мне джинн. — Я могу набить кому-нибудь морду. Только покажи, кому именно.

— Нет, зачем бить морду! — воодушевленно сказал я. — Это слишком примитивно. Давай лучше…

— А я другого ничего не умею, — перебил меня унылый джинн. — Предыдущий хозяин потому мою лампу и расколотил. Он хотел богатства и власти, а я мог только избить наследного принца, но это разве могло помочь?

— Тебя, может… ну… освободить? — осторожно предложил я. — Или тебе лампа нужна? А дальше куда?

— Можно мне остаться? — застенчиво попросил джинн. — Мне с вами так понравилось. С вами весело. Повесь зеркало в какую-нибудь комнату…

— Не могу, — перебил я. — У меня жена и дети. Никаких посторонних разумных личностей в доме, не пойми неправильно, но у нас тут даже призраки не в почете.

— Но мне некуда податься, — тяжко вздохнул дух. — К тому же вы меня освободили и дали приют, и я должен каждому из вас. Скажи, кого мне избить?

— Э-э-э… — глубокомысленно изрек я. Дамблдора! — мгновенно подсказал внутренний голос, но я удержался: я первый в очереди подозреваемых, это сто процентов. Нельзя так глупо подставляться. — А почему освободили? — я решил тянуть время, давая себе время на раздумья. — Ты разве не мог сам оттуда… улететь?

— Мою лампу разбили там, — отозвался джинн. — Потом на том месте вырос лес…

Не знаю уж, что там подумал Рабастан обо мне, когда я пришел к нему с зеркалом и сообщил, что там джинн — он о них как раз много чего знал, как то, например, что они считаются самыми коварными существами из когда-либо существовавших, но наш действительно казался каким-то исключением. Лестрейндж был не в восторге, что отныне назойливый собеседник будет у него, но я напомнил, что вообще-то его племянника брать на воспитание собираюсь, неужели он хочет оставить будущего наследника в одном доме с джинном? Рабастан сдался, предположив, что может и найти с ним общий язык, но подружилась с нашим албанским гостем Рита Скиттер. Джинн клятвенно пообещал нам, что о своем появлении и обо всем, что связано с Лордом, он сохранит в тайне. Рабастан наконец-то разъяснил нихрена не понимающему в джиннах мне, что у духа обязательно должен быть дом — сосуд, и сосуд может дать только человек: это единственное, что в принципе держит джиннов в подчинении. Они не способны реализовывать свою волю, только желания господина. Этот джинн — воин, из таких состояли древние магические армии востока, но они все были истреблены, потому что годились только для грубой драки, а это стало неактуально.

— Я хотел заставить его избить Дамблдора, — признался я.

— Лучше повременить, — ответил Рабастан. — Ведь после исполнения желания он будет искать нового господина. А это может оказаться твой враг. Оно тебе надо?

— Не надо, — согласился я. — И все же, где может быть настоящий Лорд?

— С чего ты вообще взял, что он в Албании?

А этого вопроса я боялся сильнее прочих.