Cancellation. (джен)

«МЫ НЕ СТАНЕМ ВМЕШИВАТЬСЯ В ЕСТЕСТВЕННЫЙ ХОД СОБЫТИЙ, ЕГО ОБЕСПЕЧИТ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА.»

Терри Пратчетт «Благие Знамения»

Кто-то осторожно похлопывал его по предплечью. Открыв глаза, Кроули понял, что лежит в кровати на спине, правая голень помещена в гамачок шины Беллера1), а от спицы, протянутой через пятку по блокам перекинута струна к гирям груза, на первый взгляд около шести килограммов. Грудь болела, голова немилосердно кружилась, в горле стоял ком тошноты. Подобные ощущения вовсе не были характерны для демонической природы, и это настораживало. Настораживало, но не было главным в этот момент. Белый высокий потолок, очень чистые окна, за которыми покачивались огромные темные ели, ширмы между кроватями, стоны, сопения, кашель и окрики в коридоре. Это госпиталь. И, судя по таблице умножения на стене напротив, под госпиталь приспособили школу. Значит, в больницу они не поместились. Сколько же всего пострадало? Есть ли дети? Кто-то погиб? По его вине?

Рядом с кроватью стоял молодой бородатый человек, видимо доктор, который и пытался осторожно привести его в чувство. Что написано на его бейдже прочесть он не мог, из-за пелены тумана перед глазами.

— Ну-с, батенька! Угораздило же Вас так экзотически поломаться! Даже в книгах подобных примеров не нашел. Это ж мозаика какая-то! Конструктор Лего! В четырнадцатом веке Вы бы просто скончались на поле боя.

— Ненавижу четырнадцатый век.

— Да вы остряк, батенька! Это обнадеживает. В девятнадцатом же Вам просто оттяпали ногу, и не факт, что под наркозом. Да что там! Даже в двадцатом пришлось бы гораздо длительнее наслаждаться скелетным вытяжением и гипсовым сапогом до середины бедра. Но сейчас все изменилось! Да, соберем, соберем. Прооперируем и соберем! Не золотом, конечно, как в кинцуги, но титановые пластинки поставим и болтиками закрепим. Вы же не против?! Хе-хе! Тогда распишитесь о согласии, и приступим. Как отек спадет с ноги, прооперируем. Будете крепче прежнего. А пока — лежите и наслаждайтесь интересной компанией. И активно пока не вертитесь, у Вас там еще пара ребер слева треснула.

Интересная компания состояла, как оказалась, из восьми пациентов. Кроме Кроули в нее входили основные организаторы драки с травмами разной локализации. Уриил и Хастур уже лежали с загипсованными голенями. Сандальфону, видимо, сломали ключицу. Пару коек занимали просто два мужчины средних лет: один с перевязанным предплечьем, второй тоже с голенью в гипсовой лонгете, чье лицо показалось смутно знакомым, как бывают знакомы постаревшие призраки из далекого прошлого. Рядом с выходом лежал Вельзевул с жуткими синяками по груди и шее и прибинтованной к груди рукой. «Ключица или плечо. Или и то, и другое,» — заключил он про себя. Лица у всех участников драки цвели кровоподтеками суточной давности. Михаил оказался на кровати рядом в памперсе и с мочеприемником. Обе ноги были перебинтованы, как и голова. Он стонал и бормотал что-то невнятное. Видимо, архангела уже прооперировали в экстренном порядке, как наиболее тяжелого пострадавшего.

На двери в палату (или в класс?) висел лист с крупно напечатанным телефоном. И, как только доктор покинул палату, он решил начать как обычно. То есть с вопросов.

— Что за телефон на двери?

Ответил мужчина с загипсованной голенью.

— Дежурная медсестра. Только телефонов ни у кого нет. Кстати, я Вася или Семеныч, как удобнее.

— Есть. У меня есть. Телефон. И я — Энтони.

И когда желтые глаза с вертикальным зрачком встретились с серо-зелеными, воспоминание мгновенно обожгло обоих: начало 1988 года, практически это самое их православное рождество, двенадцатичасовый бой на высоте 3234 над дорогой в Хост2). Вася явственно услышал слова командира к нему, двадцатидвухлетнему и чудом спасенному: «Да, брат Семеныч, если бы не этот рыжий чокнутый доктор, болтал бы ты с ангелами сейчас, а твой трехлетний Георгий остался сиротой! И, если бы не ты, с ангелами беседовали бы сейчас мы все.» Серо-зеленые глаза вспыхнули радостно. Желтые смотрели внимательно, узнавая. Конечно! Мальчишка, который получил смертельное ранение, спасая остальных! И его называли Семенычем! Уважительно. Пришлось несколько повозиться и нарушить непостижимый убийственный план без каких-либо на это санкций Снизу или Сверху. Азраил? Да он просто махнул рукой и дал ему отмашку. В тот раз… И смертельное — перестало быть смертельным путем виртуозного использования как медицинского багажа вековых знаний Змея, так и демонического чуда. Зачем? Как всегда, назло Небесам. Но Энтони просто улыбнулся, покачал головой и резко повернулся к подоконнику, где оказался его прогулочный рюкзак с телефоном, стаканом и термосом с чаем. Поворачиваться было сложно. Мешала закрепленная и нагруженная нога. Он достал телефон и, прежде чем набрать номер, прислушался к себе. Все было другим. Он не ощущал в глубине больше ни силы хаоса, ни демонической нестерпимой тоски, ни давнего зова звезд. Просто человеческое нутро с его сильно поломанными деталями.

— Не время плакать по такому поводу, — жестко оборвал он себя и набрал номер.

Пришедшая молоденькая сестричка, конечно, ответила на его вопросы при мертвой тишине в палате. Очень исчерпывающе и спокойно. Даже без малейшего чудесного давления с его стороны! Да и не способен он был сейчас ни на что чудесное. Увы.

Нет. Никто не погиб. Очень тяжелых пострадавших, к счастью, оказалось всего один, да и тот уже переходил в разряд нереанимационных. В госпитале, то есть в той самой школе, которую он хранил всеми силами во время катастрофы, расположили около двухсот человек. Так, средне-тяжелых. Амбулаторных немного меньше, их отправили по домам. Детей не пострадало ни одного. А взрослые в основном получили травмы при давке в рыночном павильоне. Лежать ему придется около недели, пока не спадет отек. Потом операция и костыли до образования костной мозоли. Судно на нижней полке кровати. Поесть привезут по расписанию. Если есть родные, она выпишет им пропуск для посещений.

— А Вы, Василий Семенович, готовьтесь к переводу в кардиологию. Там Ваша ЭКГ-шечка не очень нравится доктору. Для профилактики. Не вставать и не ходить! Перевезем на каталке.

Девушка вышла. Уриил поинтересовался, о каком судне она говорила. Вася, то есть Василий Семенович, объяснил. У Сандальфона отвисла челюсть. Вельзевул то ли застонал, то ли зарычал. Хастур мерзко захихикал в углу.

Василия через десять минут переправили в кардиологию, и он даже не успел перекинуться парой слов со своим давним желтоглазым спасителем. И как это он ухитрился так не постареть, рыжий черт?! Видимо здоровый образ жизни…

И, так как свято место пусто не бывает, на его койку уложили Донума Хватовича, спящего здоровым медикаментозным сном после реанимационной палаты и чудесного возвращения в мир. Старший племянник попытался выторговать отдельную палату, но потом махнул рукой, подумав с надеждой: «Пусть лежит со всеми, может осложнения начнутся».

Привезли обед. Уриил и Сандальфон отвернулись к стенке. Хастур усмехнулся и съел их порции после своей. Вельзевул ограничился компотом. Михаила никто кормить не стал.

Значит, человек. Вот так! Со всей этой болью, срастанием отломков и неизвестностью впереди?! Со свободой воли, которой у демонов быть не должно?! Нет, анархии в их демонических мозгах хватало, но на этом понятие свободы и заканчивалось, начисто отсекая вторую часть известного определения, касающегося ответственности. При должном уровне безответственности обычно это приводило к плачевным результатам, причем, порой и для самих демонов. И опыт у него был большой. Как сказала леди Маруцца? Постарайся собрать все осколки? Что она имела в виду? Предупреждала? И тросточка эта его дурацкая. Вот как в воду глядел! И эта не убираемая боль! Она не была следствием петли Торквемады. За все века он столько раз исцелял себя сам. И понял, в конце концов, что горизонты его боли ограничены линией его неограниченного воображения. Стоило в драке веке так в десятом идиоту с копьем пробить ему ладонь, так сразу вспомнилась Голгофа и тот давний вопрос: «Наверное это больно?!» И сразу пришел ответ. Еще как больно! Но тогда, в 918 году проблема решалась щелчком пальцев. Теперь же… теперь на этот случай у людей есть обезболивающие средства. Но если они все здесь, и они теперь люди, то Торквемада тут не при чем. Это все ОНА.

К ужину Сандальфон понял, что, несмотря на обеденную голодовку, его желудок, почки и остальные интересные части человеческого организма все равно работают исправно, и ходить в туалет ему придется. Уриил продолжал пялиться в стенку, медитировал, рассуждая на тему: «А не переметнуться ли мне в буддизм?» Хастур, лежа на койке напротив, корчил в сторону Кроули весьма угрожающие мерзкие рожи и периодически размахивал кулаками. Кроули отмахнулся, просто показал на свои шестикилограммовые гирьки, повернул лицо к окну и принялся любоваться елями.

Смеркалось. За окном поднялся ветер, елки раскачивались, размахивая мощными ветвями.

На спине лежать было противно. Особенно противна была беспомощность и необходимость пользоваться судном на виду у всех. Ширма спасала не сильно, так как отрывать сестер от более важной работы на ее расстановку каждый раз не хотелось, а постоянно за нею прятаться не хотелось еще больше. Слишком интересной была компания. Хастур не замедлил съязвить: «О, у Змеюшки новый трон!» Форточка в комнате не открывалась. И проветривание шло через дверь, открытую в общий коридор. Заснуть он не мог, боль не отпускала, несмотря на укол. Михаил стонал рядом. Просил пить. Кроули потянулся над проходом между кроватями и подал ему бутылку с водой. Но до губ архангела бутылка не достала, дальше он двинуться не смог. Вода пролилась Михаилу на грудь, и он прокричал: «Будь ты проклят! Издеваешься?! Что за жестокий человек! Чтоб тебя так же, как и меня!»

Помогая людям, не забудь отскочить от благодарного пинка?

— А я хоть и человек, но все равно — змей, и проклинать уже поздно, совсем поздно, да и ты сейчас совсем не воин, — подумал он, и сразу стало пусто и печально. Будто он потерял уже последнее, что оставалось. Конечно, можно было напиться с Ангелом в хлам, потом быстренько протрезветь. Но вот сейчас все вдруг стало абсолютно реальным и абсолютно неисправляемым щелчком пальцев: боль оставалась болью, жажда — жаждой, бессонница — бессонницей, безжалостной и непрекращающейся мукой существования в темноте вместе с болью и горестными мыслями. Без надежды, без награды, без конца. Нет, конец был. Он просто определялся окончанием его человеческой жизни, а не небольшим демоническим чудом.

Зашедшая за судном дежурная сестра, наклонилась и спросила, не надо ли чего. Он поднял на нее глаза и обмер. Маруцца, Леди Натали Мару мягко и приветливо смотрела прямо на него из-под белой форменной косынки.

— Нет. Благодарю. У меня все есть.

— Может написать кому хочешь? Я принесу бумагу.

— Ни в коем случае.

Это прозвучало резко. Вот она, свобода. С ответственностью вместе.

— Отчего же? Может все же напишешь? Выбор есть.

— Зачем его расстраивать? Он станет переживать, думать об этом. К тому же я теперь… Ну понятно. Он может потерять меня в любой миг. А тут эта операция. Нет. Не стану писать. Нет.

— Хорошо. Но подумай. Если надо — просто позови меня.

Совсем стемнело. Свет оставался где-то за пределами палаты. Там бродили и приглушенные звуки. Разговоры дежурных сестер, звонки телефона, постукивание колес носилок, где-то журчала вода. Сон не шел. Абсолютно. Боль нарастала волнами, лежать было неудобно, все мешало. За елками в окне царствовала абсолютно непроглядная тьма. Соседи по палате дружно похрапывали, несмотря на разницу своей природы и идеологии. Было очень одиноко.

Под утро он все-таки забылся в болезненной дремоте.

Сон первый.

Приснившийся диалог позже он отнес просто к горячечному бреду. Отмахнулся. Пусть играет по правилам. Человек, так человек. А человекам не стоит беседовать во сне со Всевышним. Тем более, спорить и слушать нотации. Диалог же состоял в следующем.

— Доигрался? Что ты натворил на этот раз? Это умещается в твоей шальной голове?

— Я не мог остановить это. Я не виноват.

— Не мог остановить? А вдруг все же мог? Разве ты не знаешь свои силы? Знаешь. Все эти люди пострадали из-за тебя. И не возражай, что действовал избирательно. Ты выпустил на волю Хаос. Ты в который раз нарушил наше древнее соглашение! Ты нарушил устоявшийся порядок. Это уже просто дурная привычка? Кстати, этот Вася в вашей палате вообще не должен быть травмирован. Он бы умер от инфаркта по пути с рынка. А теперь они увидели его ЭКГ и увезли в кардиологию. Шанс выжить — сто процентов! И касательно Васи — это уже второй случай с твоим участием.

— Может хватит уже? Мало тебе у детей отца отнять, так надо еще и деда Васю. Просто забираешь мужиков? Хочешь отменить таким образом преемственность поколений в данном пространстве? Напрасно стараешься. Напрасно с генофондом борешься. Тут и женщины могут.

— Что могут?

— Ну коня на скаку останавливают и пожары тушить тоже могут. В избах.

— Какие избы? Мелешь ерунду. И зачем ты это творишь? Лезешь и лезешь?! Лишь бы наперекор?! Совсем ум потерял?

— Так что Тебя конкретно волнует? Что они просто пострадали, или что они пострадали по моей вине, или что они пострадали не в соответствии с Твоими планами?

— Хватит. Тебе никто не разрешал спрашивать.

— О! Значит, последнее! Я уверен. Ах, простите, извините, что Ваши планы дурацкие снова не у дел!

— Тебе будет больно. Долго будет больно. И ты получишь то, что не любишь: беспомощность и вынужденный болезненный покой. Болезненный. Кому, как не тебе с твоим целительским багажом знать пределы боли и пределы человеческого терпения. И ты смертен, Змей. Смертен. И ты стареешь. И, самое главное, из-за тебя больно будет и тому, кто тебе дорог!

Он проснулся весь в поту, голова болела, все тело ныло. А нога в месте отека просто грозила разорваться. «Больно будет и тому, кто тебе дорог»? Что Она сделала с Азирафелем? Где он? В какой беде?

На тумбочке рядом лежал белый конверт с его именем.

Примечания к главе второй.

1) Шина Беллера — это механизм, призванный стабилизировать систему, состоящую из травмированной конечности, блока, грузов-утяжелителей. По сути, это металлический механизм под ногой при скелетном вытяжении. С его помощью производится постепенная репозиция (скелетное вытяжение) при переломах бедра и голени, осложненных наличием костных отломков.

2) «начало 1988 года, практически это самое их православное рождество, двенадцатичасовый бой на высоте 3234 над дорогой в Хост» - это Афганистан, Афган, это дань памяти моим ровесникам-героям.