Гарри Поттер и Фактор Неопределённости (гет)

Гермиона сидела в жилой галерее на втором этаже, положив локти на колени и сжав руками голову, и пыталась сообразить, когда они успели настолько безнадежно потерять контроль над ситуацией. Она слышала, как внизу на кухне грохочет Джордж, готовя еду, которую никто есть не будет. Из-за перелома Лаура все еще была в госпитале – Джастин позже должен был отвезти ее домой. Люпина, заточенного в собственное волчье тело, держали в клетке в Изоляторе, где за ним внимательно наблюдали на случай, если вдруг пройдет действие отравленного волчьелычного зелья. Точнее они узнают, по меньшей мере, через сутки. Она только вернулась домой, истощенная и физически, и эмоционально, и нашла прилепленную к двери ее спальни записку от Гарри: “Г – Ушел в Р.Д.. Лефти Мамакоса ранили в нападении на Р.Д.ешных студентов. Сиди дома!!!”

Не придумав, что бы еще она могла сделать, куда бы еще могла пойти, она подчинилась. Аллегра срубила еще одну пешку в своей холодно просчитанной игре, и выбор жертвы был очевиден. Она могла лишь представить себе реакцию Гарри, когда тот услышал, что его обожаемый наставник пал жертвой ее происков. Он представлял собой все то самое лучшее, за что Гарри пошел в Р.Д., и раз его смогла постичь такая участь, значит, она могла постичь всех. Это все снова происходило. Волдеморт совершал систематические нападки на мир Гарри, атакуя всех его близких. Если так пойдет и дальше, у него скоро ничего не останется… и ее внимания не избежал тот факт, что она, вероятно, была основной мишенью, хотя, Аллегра, скорее всего, оставит ее на десерт.

Гермиона выпрямилась, услышав, как хлопнула входная дверь, и из холла стали доноситься шаги. Она увидела, как по лестнице в галерею, перескакивая через две ступеньки, промчался Гарри, потом он скрылся за аркой, за которой была лестница в его комнату; похоже, он ее не заметил. Его лицо было полно угрюмой решительности. Она встала и последовала за ним.

Комната Гарри находилась на третьем этаже центральной части дома. Она была самой большой и самой интересной из всех спален – это Джордж настоял на том, чтобы ее занял Гарри. «Думаю, человек, спасший мир, имеет право на реально крутую спальню», — сказал тогда он. Гарри был смущен, но возражать не стал; это, в самом деле, была лучшая комната, и единственная в доме, имевшая название: Чертог. Она была длинной и широкой с окнами в рамах из лаврового дерева и двумя каминами. В ней не было потолка как такового — на его месте сводом располагались панели из прокаленного стекла в металлических конструкциях. Стекло было заколдовано от разбития, изнашивания и птиц.

Гермиона пошла за ним вверх по лестнице и распахнула дверь в его комнату, обнаружив его бросающим в чемодан свои вещи вперемешку с различными наобум хватаемыми предметами. Заметив ее присутствие, он глянул на нее, но ничего не сказал – просто вернулся к своему занятию. Что бы он ни увидел в Р.Д., это стало последней каплей. Хладнокровия, которое он излучал в госпитале, больше не было… теперь он противодействовал, это было видно по его лицу.

— Гарри... мне так жаль насчет Лефти, — тихо проговорила она. – Он в порядке?

Гарри тряхнул головой.

— Зависит от того, что ты под этим подразумеваешь. Жить будет, но ему придется обходиться без левой ноги и правой руки, — Гермиона закрыла глаза. – Гермиона, она напала на студентов. Сами себя они защитить не могли, потому Лефти и лишился частей тела, спасая их – как она и предполагала. Это закончится – сейчас же, — он продолжал скидывать свое имущество в чемодан.

— Что это значит? — спросила она в ужасе, что уже знает ответ.

— Я ухожу, — сдержано жестким тоном отозвался он.

— Как долго тебя не будет? — как можно более небрежно поинтересовалась она.

В ответ он остановился и поднял на нее взгляд:

— Я не вернусь. Я ухожу навсегда.

Она в два длинных скачка оказалась рядом с ним:

— О чем это ты говоришь? Твой дом здесь!

— Больше нет. Я по-прежнему буду выплачивать свою часть по закладной, если тебя это беспокоит.

Гермиона не могла поверить своим ушам:

— Да какого черта с тобой творится? – проорала она. – Ты что, думаешь, меня в такие времена деньги будут волновать? Ты не можешь просто взять и уйти!

Он выпрямился – глаза его горели:

— Могу и уйду! – в ответ заорал он. – Пока я сижу тут и ничего не делаю, я ставлю под удар весь дом! — он протиснулся мимо нее, чтобы прихватить пару книжек. Она кругами вертелась на месте, следя за его лихорадочными передвижениями по комнате.

— Ты что, совсем из ума выжил? Твои метания бесполезны! Пока мы тебе еще важны, она сможет использовать нас против тебя, куда бы ты ни убежал! С таким же успехом ты мог бы остаться здесь, где ты хоть заметишь приближение угрозы!

— Нет! У него на все есть свои причины, и к тебе они отношения не имеют. Ему нужен я – он меня получит. Как только я на него выйду, он оставит дом в покое.

Гермионе вдруг стало интересно, имел ли он ввиду под ‘домом’ всех их, или только ее.

Она тряхнула головой, чувствуя, что к глазам подступили слезы:

— Поверить не могу, что ты так со мной поступаешь.

Он с горящими глазами круто повернулся к ней.

— Для такого умного человека как ты, ты порой бываешь чересчур толстолобой! Неужели не видишь? Я делаю это для тебя! Волдеморт отнял у меня всех, кто мне в этой жизни был по настоящему дорог... родителей, Сириуса, Хагрида, Дамблдора... а потом и Рона тоже, и мы оба знаем, что ни один из нас до сих пор не смирился с его смертью. Я думал, что навсегда от него отделался, но мне следовало знать; теперь он вернулся, и он заставит меня платить! Я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока он не закончит свои делишки! Если уж мне придется платить ему за вызов, то я заплачу своей жизнью, а не твоей! – Гермиону его гнев даже осадил. Он вытянул вперед правую руку, показывая ей ладонь. В ложбинке красовался маленький шрам в форме запятой – он был у него уже много лет. – Видишь этот шрам?

Она оцепенело кивнула:

— Ты... ты порезался осколком хрустального шара...

— Нет. Это я тебе так сказал. Порез, оставивший этот шрам, я сделал своей же рукой. Вечером после... – он остановился и собрался с духом. – Вечером после смерти Рона, я выбрался из Хогвартса к его могиле. Я взял нож, порезал себе руку и дал ему обещание. Я поклялся собственной кровью над его могилой, что никогда не позволю случиться с тобой тому, что случилось с ним. Я хотел оставить шрам, чтобы никогда не забыть – будто смог бы, — он дотронулся рукой до ее щеки; она чуть ли ни чувствовала, как шрам горит, прикасаясь к коже. – Ты что, ничего не понимаешь? Все, что у меня осталось на свете – это ты! Пока я жив, он до тебя не доберется, ни за что. Поэтому мне нужно убраться как можно дальше, и мне плевать, как будет больно!

Она покачала головой, и тронутая, и разгневанная его речью.

— Мы больше не дети, Гарри. Я тебе не какая-нибудь полуобморочная средневековая барышня. Мне не нужна твоя защита, и мне не нужно твое показушное рыцарство! Хочешь поиграть в мученика – играй перед зеркалом, потому что я твою игру не оценю! Желаешь меня защищать? Ладно! Давай защищать друг друга!

Он отошел, отмахнувшись от ее слов, кратко тряхнув головой.

— Не все так просто.

— Да мне фиолетово!

Гарри отвернулся, решив, по всей видимости, что с ней спорить бесполезно, и с треском захлопнул чемодан. Он рванул его с кровати и взмахом руки послал лететь следом за собой из комнаты и вниз по лестнице. Гермиона не отставала. Когда они спустились до галереи на втором этаже, она пробормотала пару слов от себя, и чемодан бесцеремонно бухнулся на пол. Гарри с искаженным от гнева лицом резко обернулся.

— Дай мне уйти, Гермиона!

— Нет! Ты сошел с ума, если думаешь, что я буду ждать у окошка и стоически махать на прощанье платочком, пока ты галантно уезжаешь прочь! Думаешь, бросил мне в глаза жестокую правду? А как тебе такая правда: ты не можешь просто выйти в эту дверь и вырвать себя из моей жизни, потому что наши отношения не закончатся никогда, ты меня слышишь, Гарольд Джеймс Поттер? Никогда!

Каким-то отдаленным уголком сознания она понимала, что они оба пересекали Черту, границу между дружбой и чем-то негласным, проведенную ими для себя столько лет назад. Они никогда о ней не говорили, но всегда осознавали ее существование; что бы за Чертой не лежало, Гермиона сейчас была с этим нос к носу.

Он взметнул руки и вцепился себе в волосы.

— Это единственное, что я могу сделать! – воскликнул он. – Я не могу с ним бороться, он повсюду и нигде! Как я могу сражаться с тем, чего не вижу? Мне нужно скрыться и найти его!

Она видела, что он едва сдерживает эмоции.

— Сначала тебе придется пройти через меня! — взвизгнула Гермиона. Она была на грани слез.

Тут он опустил руки и двумя огромными прыжками преодолел разделявшее их расстояние. Затем грубо схватил ее за плечи. Она уставилась ему в лицо, такое странное от полупаники и свежих переживаний. Он едва держал себя в руках.

— А теперь послушай меня, — сказал он хриплым, настойчивым, чуть надтреснутым голосом. – Это единственный выход, понимаешь? Я должен уйти! – его пальцы тисками сжимали ее руки, через плечи передавая дрожь по всему ее телу. Его зеленые глаза были полны слез, что уже катились по его щекам; сама она едва осознавала, что по ее лицу тоже бегут слезы. – Я ухожу, и тебе меня не остановить! – теперь он вдыхал воздух резко, большими порциями. Гермиона не могла произнести ни слова, она лишь беспомощно стояла, пока он, будто расставляя знаки препинания, встряхивал ее за руки. – Тебе меня не остановить! Тебе меня... тебе... тебе... — голос его сорвался, лицо сникло; несколько мучительных секунд он, мотая головой, смотрел ей в глаза. Его взгляд был преисполнен невыразимого неверия, будто до этой минуты он сам с собою был незнаком.

С оглушительным грохотом в сердце Гермионы рухнула и без того древняя, полуразваленная стена, и она с воплем кинулась к нему в объятья, проглотив подступившие к горлу всхлипы. Он панически крепко прижал ее к груди, зарывшись лицом в волосах. Она пальцами вцепилась ему в спину, но, как ни старалась, крепче держать его не получалось.

— Гарри, я не... — начала она, но вдруг поняла, что продолжить не может, потому как его губы настойчиво давят на ее. Какую-то секунду Гермиона не была уверена, что произошло, потом она открыла глаза и обнаружила, что Гарри ошеломленно на нее таращится; и ей щекотало губы от поцелуя, который ей определенно не почудился. Это что, и правда, случилось? – подумала она. Рассудок бился в клетке: “Мы заходим за Черту, — визжал он. – Это все изменит! Твоя жизнь никогда не станет прежней!” Она проигнорировала эти увещевания – а что еще ей оставалось делать? Она руками обвила его шею и встала на цыпочки, неуверенно накрывая его губы своими; он обнял ее, легонько притягивая ближе. Однако только контакт произошел, как вся их неуверенность исчезла, словно кто-то щелкнул выключателем. Он запустил пальцы ей в волосы, и она растаяла в его объятьях, крепче сжимая его за плечи во время поцелуя; их захлестнуло волной страсти такого напора, что Гермиона диву далась, откуда она взялась... или, может, она всегда была там: просто ждала своего часа.

Гарри целовал ее и раньше. Дружески чмокал в щечку. Смачно и демонстративно (но без задней мысли) целовал в знак приветствия. Целомудренно, не раскрывая рта, касался губ в канун Нового Года. Она обнимала его с той же свободой, с которой обнимала бы близкую подругу или брата. Он переодевался у нее на глазах. Она стригла ему волосы. Он видел ее в одном полотенце, с мокрыми волосами, роняющими воду на плечи. Они болтали, находясь в одной и той же ванной – он в душе, а она у раковины с зубной щеткой. Между ними не было недоговоренностей, они знали друг друга как свои пять пальцев. Никогда между ними не было напряжения, ведь у них была Черта и камень, чтобы бросить в любого, кто за нее зайдет. Определенно, так они никогда не целовались. По правде говоря, она ни с кем никогда так не целовалась, включая всех парней и любовников, которые у нее когда-либо были. Мысли все мчались и мчались, кости словно превратились в желе, и от тепла его тела ее бросало в жар. Она запрокинула голову назад и уставилась в потолок галереи, пока его губы спускались по бледной колонне ее шеи; ее руки беспрестанно впивались в копну его непослушных волос. Он сделал вдох и, казалось, хотел заговорить, но она притянула его обратно, не дав сказать и слова. Она наклонилась вперед; их обоих захлестывала странная настойчивость, заставлявшая ее крепче прижиматься к нему, издавая приглушенные звуки, заставлявшая его целовать ее с такой силой, что она едва могла продохнуть. Потом они сменили позицию – Гарри быстро нагнулся, подхватил ее под колени и поднял. Она повернула голову, не разрывая поцелуя, одной рукой обхватив его за плечи, и он понес ее к арке, через которую они недавно вошли.

* * *

Три часа спустя Гермиона сидела в одном из огромных обложенных подушками кресел в Чертоге, притянув колени к груди, и смотрела на залитый лунным светом задний дворик. Было полнолуние и казалось, что яркости ночного светила хватит, чтобы читать без света. Она закуталась в мантию Гарри – та была ей слишком велика, зато пахла ним и была такой мягкой. Гермиона повернулась к нему, спящему, одной рукой сжав подушку, на своей половине огромной постели. Небольшая улыбка играла у него на лице, как всегда казавшемся странно обнаженным без очков. Гермиона вздохнула, задаваясь вопросом, проснется ли она вскоре и обнаружит ли, что все это был сон. Я что, только что переспала с Гарри? Что за чушь, у нас с ним никогда не было подобных отношений. Это не правда – слишком странно, чтобы быть правдой. Может, я это все вообразила, думала она. Я гуляла во сне, пришла сюда, и мне все примерещилось... но она знала, что это было не так. Вокруг было достаточно доказательств обратного. По комнате были раскиданы предметы их гардероба, которые как приземлились, так и лежали до сих пор, а тело ее все еще приятно покалывало при воспоминании о слишком уж физических ощущениях. В груди вдруг защемило, и взгляд затуманился несдержанными слезами. Гермиона прижала кулак ко рту, слезинки закапали с глаз и мокрыми ручейками засочились по щекам.

— Гермиона? – раздался тихий сонный голос. Она обернулась – он только переворачивался, все еще в полудреме, но уже заметил ее отсутствие. Он моргнул и оперся на локти, близоруко на нее щурясь. – Что ты делаешь? — промямлил он, потирая глаза. Из-за сонной дезориентации он казался гораздо моложе своих двадцати шести, и на мгновенье перед Гермионой предстал мальчуган, с которым она давным-давно водила дружбу, а не мужчина, которого знала в эти дни. Она поежилась от столь противоречивого впечатления; потом он сел, и сонность покинула его черты, уничтожив создавшийся образ.

Она улыбнулась:

— Просто думаю.

Он сполз к краю кровати и встал, оборачивая простыню вокруг бедер, подошел к креслу у окна и сел на подлокотник. Она отвернулась, чтобы он не заметил влагу не ее лице, но сделала это недостаточно быстро. Он уставился на нее, нахмурив брови, затем рукой погладил по щеке, большим пальцем смахивая слезинки. Нежно улыбнулся:

— О чем таком ты думаешь, что заставляет тебя плакать?

Она вздохнула, опуская взгляд:

— Наверное... мне нужно немножко погрустить.

Он кивнул:

— Понимаю.

Она удивленно подняла глаза:

— Да неужели? — она ожидала, что ему придется все объяснять.

— Я тоже себя так чувствую. Нашей дружбе конец, Гермиона. Что бы ни лежало впереди, к былому нам не вернуться никогда. Вполне естественно чувствовать утрату.

Она улыбнулась и накрыла ладонью его руку.

— Подумать только – было время, когда я считала тебя бесчувственным чурбаном.

Он хохотнул:

— Я и есть бесчувственный чурбан, но только не в такой ситуации, — он отнял руку от ее щеки и вытянул ноги, глядя куда-то вдаль. Гермиона засмотрелась на его профиль – бледный лунный свет падал на кожу, и она отсвечивала как мрамор. Какое-то время они сидели в тишине. Гарри заерзал и, казалось, вдруг испугался на нее смотреть. Гермиона заметила, как заходили желваки у него на скулах. – Ты... – начал он, затем прочистил горло, так и не смотря на нее. – Ты жалеешь? – тихо проговорил он. И только после этого осмелился поднять глаза, глянув на нее из-под насупленных бровей.

Гермиона медленно покачала головой, ее тронуло взволнованное выражение его лица:

— Нет, — сказала она, — я не жалею, — Гарри облегченно выдохнул и широко улыбнулся – прямо расцвел. Она улыбнулась в ответ и наклонилась к нему, чтобы поцеловать. – Иди-ка ко мне, давай поговорим, — сказала она. Он протиснулся за нее, чтобы она смогла опереться ему на грудь, и обнял. Несмотря на предложение, они еще долго ничего не говорили, довольствуясь лишь объятьями друг друга, привыкая к этой новой интимности. Гермиона вздохнула и закрыла глаза; его ритмичное дыхание укачало ее до приятной вялости; рукой он неторопливо прикасался к ее волосам.

— Не могу поверить, что это правда, — под конец сказал он.

— Понимаю. Пару минут назад, пока ты все еще спал, я почти убедила себя, что мне все это приснилось, — она подняла голову с его плеча и взглянула ему в лицо. – Гарри... что изменилось?

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну... мы пятнадцать лет знакомы, и теперь вдруг это, откуда ни возьмись. Что изменилось? Почему сейчас?

— Не знаю, — тихо сказал он. – Многое случилось за последние несколько недель. Думаю, может... этот переворот ослабил нашу защиту. Не могу говорить за тебя, но лично я... на сознательном уровне я этого не понимал, но уже долгое время с этим боролся.

— Я тоже, — поддакнула она.

— Из-за...

— Рона, — закончила она.

— Да. Но не только. Думаю, мы очень уж много вложили в образ платонической дружбы... будто нам всем надо было что-то доказать, оставаясь лишь друзьями, — он поцеловал ее в лоб. – И потом, у нас была Черта.

Гермиона улыбнулась, удивленная тем, что он видел предмет в той же форме, что и она.

— Да уж, эта дурацкая Черта. На этот раз, по-моему, мы ее и в самом деле перешли, а?

— Еще как, — хохотнул он.

Она притихла, опустив голову ему на плечо. Наполовину она просто ждала, ждала, что вся смерть и боль последних шести часов прорвется назад и разрушит их оазис спокойствия.

— Мы будет об этом разговаривать? — прошептала она.

Он так долго колебался, прежде чем ответить, что она уж засомневалась, услышал ли он ее.

— Следовало бы.

— Здесь безопасно?

— Безопаснее, чем где-нибудь еще.

— Тогда давай не будем об этом... пока.

— Прямо сейчас я не могу предпринять ничего такого, чего бы уже не предпринял.

— По-моему, большинство в такие моменты непременно обсуждают своих прошлых любовников.

— Для нас это несколько излишне, не находишь? Я, скорее всего, сам смогу перечислить всех твоих.

Она подняла голову и ухмыльнулась:

— Неужели? Так внимательно следил?

— Я к тебе всегда внимателен.

— Ха! Ладно, Поттер, валяй. Смотри, не забудь никого.

Он глубоко вдохнул и подтянулся. Гермиона села попрямее и стала смущенно наблюдать.

— Так, поехали – в хронологическом порядке. Пальма первенства отходит Горацию, чувственному и смышленому выпускнику школы технической поддержки.

— Чувственному, смышленому и совершенно эгоцентричному. Зато у него были милые глазки.

— Потом был Руфус – травовед... он мне не нравился.

— Знаю. Он тебя боялся. Каждый раз, когда он за мной приходил, он ошивался у порога в страхе, что ты молнией подпалишь ему волосы.

— Затем великая знойная интрижка, — высокопарно произнес он, — с доктором Килроем – учтивым франтоватым писателем.

Она со стоном прикрыла глаза рукой:

— Поверить не могу, что я когда-то была такой молодой и неопытной!

— Тебе было 22!

— Ага! А при нем – 16!

Он отвел взгляд:

— Знаешь, когда ты была с ним, я порой едва мог удержать язык за зубами. Он совсем тебе не шел, и был слишком помешан на средствах для ухода за волосами.

— Ты прав, это все было очень нездоровым. И он был не в восторге от тебя и того факта, что мы жили вместе. Все давил на меня, чтобы я переехала к нему. Под конец меня это достало, и я с ним порвала.

Он откинул пару прядок с ее лица.

— Помню тот вечер. Ты вернулась домой просто вне себя. А я был так облегчен, что у тебя хватило духу это сделать.

— Я проревела несколько часов подряд. Я знала, что так правильно, и все равно, было... больно, — она обняла его за талию. – Ты пришел ко мне с чаем и моими любимыми пшеничными лепешками, обнял и сказал, что все будет хорошо. Я была так рада, что ты со мной.

— Я, может, и казался спокойным и утешающим, но на самом деле я тайно планировал способы доставить уб* * *

ку серьезные неприятности, не попав за решетку. Никто не смеет причинять моей Гермионе боль.

— Мой герой, — хихикнула она.

— А после Помадного Мальчика остался... Джеральд, — поугрюмел он, произнося имя ее текущего пассии. – И еще я. Да, в какую почетную компанию я попал.

Гермиона выпрямилась, выпучив глаза:

— Святые угодники... Джеральд! Как я ему скажу?

— Если не хочешь сама, я с радостью сообщу ему, что ты теперь занята...

— Ну конечно. Нет, завтра я пошлю ему сову – просто напишу, что все кончено, — ее лицо смягчилось, и она пальцами дотронулась до его щеки. – Если честно, мне не кажется, что он сильно удивится. Будет свободен для более современной подружки.

— Значит, с тобой все. Твоя очередь.

Она пожала плечами:

— О, ты прост.

— Прост как воскресное утро, — отшутился он с ужасным американским акцентом, как у Элвиса, если бы тот был из Манчестера.

Она засмеялась:

— Нет, в смысле, у тебя было только двое. Ты долго ждал – до двадцати одного... не то чтобы это было плохо. Сначала Джинни, потом страшная готическая ведьма Ронин. Мне было совсем не жаль, когда она ушла из твоей жизни, кстати сказать. Мне всегда казалось, что она пыталась меня сглазить, пока я стояла к ней спиной.

Он кивнул, сжав губы:

— Моя любовная жизнь была в высшей степени небогата событиями. Слишком был занят, наверное, — он на мгновенье задержал на ней взгляд и вздохнул. – Только... ты пропустила одну.

Она нахмурилась:

— Нет, не пропустила.

— До Джинни у меня был кое-кто, о ком ты не знаешь.

— Ах, — закусила губу она. – По правде сказать, у меня тоже был кое-кто, о ком ты не знаешь, — какое-то время они просто смотрели друг на друга. – Ты первый... и если скажешь, что это была Чоу, мне придется тебя убить.

Он прыснул:

— О нет, я не спал с Чоу. Думаю, она хотела...

— До сих пор хочет.

— ...но я не был готов. Нет, это была не она, — он уставился на свои руки, покоившиеся на коленях с крепко сжатыми пальцами. – Мы познакомились во время моего обучения в Р.Д.. Она была одной из моих учителей.

Гермиона чувствовала, что для него эта тема была болезненной. Она взяла его руку в свои:

— Расскажи мне о ней.

Говоря, он отвернулся и смотрел в окно.

— Она была специалистом по магии нападения – такую при моей работе должен знать каждый. В тот момент как мы встретились, между нами возникло какое-то... животное притяжение, причем очень сильное. Мы не смогли удержаться. Немного прошло времени, прежде чем мы стали проводить вместе каждую свободную минуту.

— Припоминаю, какой ты в то время был рассеянный, и дома тебя было не застать. Я-то думала, это все новая работа, какой бы она ни была.

— Частично – работа, но больше, все же, она. Эти отношения были из отряда тех страстных и всепоглощающих, что затмевают весь остальной мир, все другое кажется неважным. Чем-то это напоминало твои отношения с доктором Килроем... нездоровые, но настолько непреодолимые, что ничего с собой поделать не можешь, — она кивнула, подавляя ревность. Эта женщина уже в прошлом, напомнила она себе. – Она была моей первой, и давала мне ощущение, что на свете, кроме нас, ничего нет.

— Ты ее любил, — как можно более спокойным тоном сказала она.

— В том то и дело, что нет. Мне не кажется, что это была любовь. Это было нечто вроде обоюдного притяжения.

— Что произошло? – она прикрыла рот рукой, вдруг осознав, что он везде использовал прошлое время. – О нет... она умерла?

Он покачал головой:

— Нет. Хуже, — он посмотрел ей в глаза и крепко сжал за руки. – Она предала меня, Гермиона. Она предала всю Р.Д.... Она использовала меня, чтобы устроить засаду для некоторых наших агентов... четверо погибло. Мне повезло избежать смерти, и последнее, что я видел — это как она убегает со своими новообретенными коллегами и смеется надо мной.

В сердце Гермионы росло темное подозрение:

— Гарри... ты не об Аллегре говоришь?

Гарри медленно кивнул:

— Да. Много лет назад Аллегра была моей любовницей. Сначала она была хорошей или, по крайней мере, заставляла меня в это верить. Я даже тогда понимал, что не все о ней знаю. Никак не думал, что дойдет до такого... хотя, я так и не смог возненавидеть ее с той же силой, с которой меня ненавидит она.

— Мне так жаль, Гарри. Как тебе, должно быть, ужасно – осознавать, какой она стала.

— Не легко, скажем так. Мне понадобилось немало времени, чтобы забыть ее, — он выдавил улыбку. – Ну вот, теперь ты знаешь о моей тайной любовнице... кто же твой?

Она глубоко вздохнула:

— А догадаться не сможешь?

Он отвел взгляд:

— Рон.

Гермиона кивнула, почувствовав, как к горлу подступил комок:

— Он был первым.

— А я и не знал.

— Мне тяжело об этом думать. Видишь ли... мы были вместе один только раз – в день его смерти, — Гарри пораженно уставился на нее. – Мы с ним это обсуждали... мы встречались уже около года, и дело шло довольно медленно, но мы были готовы сделать последний шаг. Мы сидели в хогвартской оранжерее на верхних этажах, и вдруг будто бы наступил подходящий момент. Рон закрыл палочкой дверь и... – она промокнула глаза. – Я никогда никому об этом не рассказывала – слишком трудно.

— Мы с тобой тем вечером пошли на дуэльную практику... тогда-то Рон и получил записку, — хриплым голосом сказал Гарри. – А когда мы вернулись в замок... — заканчивать не было необходимости – они оба прекрасно помнили тот жуткий вечер. Гермиона взглянула ему в глаза и увидела в них ту же боль, что жила в ее сердце; она зарылась в его объятьях, и слезы закапали на его голую грудь. – Для меня это стало последней каплей, — сказал он, уткнувшись подбородком ей в макушку. – Я поклялся уничтожить Волдеморта... и сделаю это.

— Давай не будем об этом, — попросила она, не теша себя надеждой, что эту тему можно будет обойти стороной.

— Нам нужно об этом поговорить, — возразил он, крепче обняв ее. – Пару часов назад я был готов уйти навсегда, и у меня все еще есть основания так поступить.

— Нет! – воскликнула она, вырываясь из его рук и выпрямляясь. – Нет у тебя никаких оснований! Не могу поверить, что ты пытаешься уйти после того, что между нами только что произошло!

— Оттого, что между нами происходит, мне действовать еще важнее! Если он до этого считал возможным использовать тебя против меня, представь, каким соблазном это будет для него сейчас! – он опустил глаза и стал говорить тише. – Ты же знаешь, что жить я начал лишь с приездом в Хогвартс. Мое детство с Дарсли... оно вряд ли составляет часть моего существования. Ты всю мою жизнь была рядом, Гермиона. Я вырос бок о бок с тобой, — он с настойчивым видом схватил ее за руки. – Если бы тебя со мною не было, я бы не знал, как жить. Без тебя я не знаю, как быть Гарри Поттером! – Гермиона всхлипнула и лбом уткнулась ему в лоб. – Я должен одолеть его, пока он не забрал тебя у меня, — прохрипел он.

— А что, если он заберет тебя у меня? – сказала она, отстраняясь. – Уверена, тебе-то будет ничего, будешь там с ним бороться, и мстить, и защищать демократию в государстве, но как же я? Я этого не вынесу, Гарри... быть здесь день за днем и не знать, где ты и жив ли ты вообще! – она тряхнула головой, смерив его самым убедительным взглядом, на какой только была способна. – Раньше мы вместе встречали невзгоды. Почему же сейчас не можем?

— Невозможно, ты будешь в опасности...

— Ладно, пусть я буду в опасности. Может, мне так хочется, Гарри! Раз я хочу рискнуть за тебя – как ты смеешь мне запрещать! – он выбрался из кресла и принялся расхаживать по комнате, скрестив руки на груди. Чем больше она говорила, тем больше росло его возбуждение. – Что бы нас ни ждало – оно все равно случится, но если мы не можем бороться с этим вместе... ну, что же за связь тогда между нами?

Он резко мотал головой, будто пытался сам себя в чем-то разубедить. Потом прекратил расхаживать и встал перед ней; вдруг упал на колени и опустил голову ей на колени.

— Я не знаю, что делать, — дрожащим голосом проговорил он. – Тебе придется мне помочь, Гермиона.

Она вздохнула.

— Проблемы бывают у всех, и не делиться ими – не давать тем, кто тебя любит, в достаточной мере выказать свою любовь.

Он выпрямился и ладонями прикоснулся к ее щекам.

— Просто скажи, чего ты хочешь. Я исполню любое твое желание.

Она с болью в сердце улыбнулась... ее разрывало во все стороны. С одной стороны она была абсолютно счастлива, с другой – нервничала от того, что это могло значить. С одной стороны здесь, с ним она чувствовала себя в безопасности, с другой – казалось, что все на свете пыталось их разлучить. В этот момент она была уверена лишь в одном.

— Я хочу тебя, — прошептала она, проводя пальцем по его щеке. – Хочу, чтобы ты занялся со мной любовью... будто мы единственные люди на Земле.

— А это разве не так? — в ответ прошептал он. Гермиона почувствовала, как тонет в его глазах, когда он наклонился вперед; дальнейшее обсуждение стало неуместным. Она обернула вокруг него руки и ноги, он встал и понес ее к кровати.

* * *

— Эй, полегче...

— Уж по лестнице-то я смогу спуститься, Джордж, большое спасибо! – Лаура шлепнула его по руке, пресекая попытки помочь ей спуститься с веранды во двор. –Я в порядке, мне уже все вылечили!

— Врач велел тебе отдыхать, — настаивал Джастин, ни на шаг от них не отставая.

— Да что такое, я не Ла-Манш переплыть собираюсь – я хочу выйти в обсерваторию, как каждую ночь своей взрослой жизни. В такие времена еще важнее следить за небесными посланиями.

Вместе со своими нервными провожатыми Лаура живенько прошла через широкий задний дворик в беседку... но это была не обычная беседка. Это был открытый сверху двухэтажный восьмиугольник двадцати метров в ширину, эффектно отделанный резным деревом. Второй этаж служил обсерваторией – Лаура с Чоу интересовались астрономией. Лаура подскочила к винтовой металлической лестнице, ведущей наверх, не обращая внимания на обеспокоенный ропот Джорджа.

— А где Гермиона? – спросила она, выходя на обсерваторский балкон. – Она была сама не своя, когда уходила из госпиталя.

— Наверное, у себя, — ответил Джордж. – Я слышал, как она убежала в галерею, когда вернулась. Я после этого еще в бакалею сбегал. И Гарри не видно, с тех пор как он ушел... мне что-то не кажется, что он сегодня вернется. Он заверил меня, что здесь мы будем в безопасности, но, мало ли.

Лаура покачала головой:

— Он, должно быть совсем уже с ума сходит. Нападение в Хогсмиде, потом друзья в Р.Д., потом еще взрыв... — она достала астрономический журнал.

— На что сегодня смотрим, Чант? — спросил Джастин, глядя на небо, когда Лаура склонилась к телескопам.

— Ну, Луна сейчас слишком яркая, так что в этой части небосвода мы много не увидим. Я думала попытаться... — она оборвалась, выпрямляясь и прислушиваясь. – Вы ничего не слышите?

— Чего не слышим?

— Не знаю... мне показалось, я что-то слышала, — она уж было вернулась к телескопам, но тут звук раздался снова – на этот раз услышали все.

— Это еще что такое? – пробормотал Джастин. Троица стояла и прислушивалась. – Похоже на...

— Какой-то стон... опять! Это что, животное? Откуда он идет?

— Из дома, — мрачно сказал Джордж. Все повернулись к темным окнам Байликрофта. – Похоже, кому-то больно.

Все еще сильнее напрягли слух. Улыбка медленно расползлась по лицу Лауры.

— Эм, нет, Джордж. Мне не кажется, что им больно – только не в том смысле, что подразумевал ты.

Словно в подтверждение ее слов, низкий, тихий звук вдруг прервался коротким вскриком, который издать могла только... женщина в процессе исполнения основного человеческого желания, причем в полной мере им наслаждаясь. У Джастина отвисла челюсть.

— Черт! Слышно-то из комнаты Гарри! Смотрите: окна открыты!

— Он там?

— Если да, то определенно не один. Поверить не могу, чтобы он в таки времена притащил себе кого-то, — разочарованно цыкнул Джастин. – Ему надо составлять план мести и собирать войска, а он тут с какой-то шваброй развлекается!

— Ой, Джастин, Гарри не свойственно развлекаться со швабрами, — сказала Лаура. – И все равно, странно.

Джордж кинулся к лестнице:

— Давайте завалимся к нему, а потом скажем, что не знали, что он дома!

Лаура схватила его за руку:

— Никуда ты не пойдешь, хулиган несчастный. Это не наше дело.

— Так чего ж мы тут стоим и слушаем? — промямлил Джастин.

— Потому что мы ужасные, кошмарные люди, которые лезут не в свое дело, — заключила Лаура, даже не пытаясь оправдаться. Тут, как по команде, стоны неизвестной в комнате Гарри усилились, заставив троих подслушивающих вздрогнуть, и она выкрикнула его имя. Лаура, Джастин и Джордж приросли к полу, от изумления разинув рты: не узнать голоса сожительницы было невозможно.

— Все, тихо шифером шурша, крыша едет неспеша, — простонал Джастин, закрыв уши руками.

— Если б я не был уверен в обратном, я бы сказал, что это Гермиона, — выдавил Джордж.

— Ой, да ну тебя, это и есть Гермиона, — отбрила Лаура.

Джастин повернулся к двум сожителям:

— Я думаю, у них секс! — воскликнул он. Джордж прыснул, а Лаура лишь покачала головой на наивность Джастина.

— Мило, наверное, жить в твоем мире, Джастин, — сказала она. – Ты их послушай – естественно, у них секс! Подумать только: она мне буквально пару дней назад клялась, что у них ничего нет.

— Не думаю, что было, — скрестив руки, сказал Джордж. – По-моему, это у них первый раз.

— Ну тогда это просто шикарно! – воскликнула она. – Такой важный момент!

И Джордж рванул вниз, не успела она его остановить.

— Это было неизбежно, — изрек Джастин. – Я знал, они не смогут вечно оставаться друзьями.

— Ах, так ты знал, вот как? А я не думала, что они когда-нибудь зайдут за черту. То есть, серьезно – после стольких лет?

Тут за перилами появился парящий в воздухе Джордж. Лаура с Джастином тут же отскочили, а он протянул им две метлы.

— Пошли подглядывать! — с ухмылкой объявил он.

— Что за извращенство! — возмутился Джастин.

Лаура уперла руки в боки:

— Джордж, я в шоке. Я абсолютно разочарована и раздосадована, — он поднял бровь, — что не додумалась до этого первой, — закончила она, схватила метлу и выпрыгнула за перила. Джастин закатил глаза и тоже взял метлу с видом святого мученика.

Они медленно подлетели к северной башне в том месте, где стеклянный потолок Чертога переходил в каменную стену, остановились и стали выглядывать за край. Прямо под ними находилась залитая лунным светом кровать Гарри. Гермиона спиной прижималась к хозяину комнаты, и их до пояса укрывали темно-зеленые простыни. Она улыбалась, прикрыв глаза, а Гарри целовал ее пальцы. Он обнял ее за талию, опустил голову на подушку, и оба стали расслабляться, постепенно засыпая.

— Нам нельзя было подглядывать, — прошептал Джастин.

— Но это так мило... — улыбнулась Лаура.

— Мне нужно в душ.

— Мы ужасные люди, просто ужасные. Шпионим за друзьями в такой интимный момент.

— Пошлите отсюда, — шепнула Лаура, отворачивая метлу от стеклянного потолка. – Пусть спят спокойно... а утром уж мы повеселимся.

* * *

Гермиона чувствовала, как свет ласкал ей лицо, как солнечные лучи краснили обратную сторону век, пока она валялась, не открывая глаз. Она ощущала, что на кровати рядом никого не было, но слышала, как Гарри ходит по комнате, так что не волновалась, что с ним что-то случилось... или что он, все же, решил уйти. Она слегка приоткрыла веки, в остальном оставаясь расслабленной, будто еще спит. Гарри стоял у окна и доставал из комода одежду. Гермиона наслаждалась видом, пока тот доставал велосипедные шорты и футболку. Большим мужиком Гарри не был, но в какой-то момент после переезда из их маленькой квартирки из худого превратился в стройного и подтянутого. После демонстрации физической силы в Хогсмиде ее это не удивило.

Он присел на край кровати и наклонился, вероятно, завязывая шнурки. Закончив, нагнулся над ней: она тут же зажмурилась. Он провел пальцем по ее шее. Она открыла глаза и улыбнулась.

— Bon giorno, principessa (ит. “добрый день, принцесса” – прим. пер.), — шепнул он.

— Привет, — ответила она. – Ты рано.

— Я на пробежку – хочешь со мной?

— Ээ, ты спутал меня с кем-то в хорошей форме.

Он ухмыльнулся, и в глазах его появились озорные огоньки:

— Ночью ты была в совсем неплохой форме.

Она засмеялась, повернувшись на бок и положив голову на руку.

— Ты иди. А я буду валяться на кровати, как Клеопатра, — он несколько секунд молча смотрел на нее с наистраннейшим выражением на лице. – Что такое?

— Ничего. Просто... — не договорил он.

— Просто что?

— Ты такая... красивая, — с улыбкой сказал он. Гермионе к лицу прилила кровь, она попыталась улыбнуться в ответ, но изобразить смогла лишь до смешного мечтательное выражение. Удивительно, думала она. Кто бы мог подумать, что три слова из его уст будут опускать меня в такой кисель.

— Ты и сам ничего, — выдавила она. Он наклонился и поцеловал ее, потом поднялся с постели. Она схватила его за руку. – Гарри... нам о стольком нужно поговорить.

Он посерьезнел:

— Знаю.

— Мы что-нибудь придумаем насчет Аллегры, и что бы там ни случилось... только, пожалуйста, не сморозь какую-нибудь глупость.

— Например, не уходить в одиночку? Не уйду.

Но при этом он старательно отводил глаза. Она притворилась, что не заметила.

— Хорошо. Иди на свою пробежку.

— Увидимся за завтраком, — он выбежал из комнаты.

Гермиона села, соорудив себе тунику из простыней, и тяжело вздохнула. Потом потянулась и слезла с кровати, наслаждаясь теплом утреннего солнца на голой коже. Она встала и отбросила простынь, подняв мантию Гарри и снова в нее закутавшись. Затем подошла к окну и выглянула на улицу. На дворе было прекрасное майское утро. Легкий ветерок, чистое синее небо... она открыла окно и высунулась из него, вдыхая аромат сирени, росшей у дома с северной стороны.

Гермиона развернулась и принялась собирать разбросанную по комнате одежду, с улыбкой вспоминая, как лишилась каждой подбираемой вещи. И вдруг на нее накатилась волна нереальности – она остановилась, прижав к груди джинсы и лифчик. Разум еще не до конца впитал события прошедшей ночи, и только теперь она стала раздумывать, как произошедшее изменит ее жизнь. Она оглядела комнату, будто ища пробный камень... ее взгляд упал на верх Гарриного комода. Она бросила одежду и подошла, снимая с него фотографию в рамке. На фото была она с Гарри и Роном на лужайке перед Хогвартсом во время 150го юбилея школы весной их шестого курса... всего за несколько недель до смерти Рона. Гермиона стояла посередине, одной рукой подхватив под руку Рона, другой – Гарри. Все трое улыбались, посмеивались, толкались локтями и строили рожицы в камеру Колина. При виде Рона к горлу подступил комок. Она закрыла глаза и снова вспомнила тот день.

Они с Гарри вернулись в замок с дуэльной практики и думали, что Рон будет ждать их в гостиной, но его там не было. И в спальне тоже... под конец Гарри достал Карту Мародера, и они увидели, что его не было во всем замке. Они уж хотели идти за МакГонагалл, когда увидели ее. К кровати Гарри была прицеплена маленькая записка, подписанная “Поттеру и Грейнджер”. Он открыл ее трясущимися руками... внутри было написано лишь: “Вы найдете все, что от него осталось, на поляне за Запретным Лесом”.

Она помнила, как кровь застыла в ее жилах, и каким бледным казался Гарри, когда они рванули из башни на поиски, не вспомнив ни о каких правилах. Полет на Гарриной метле был как в тумане... она лишь держалась за него и вжималась ему в спину, бессловно моля, чтобы с Роном все было в порядке. Они приземлились на поляне... луна была такой яркой, что было почти как днем. Ноги Гарри едва коснулись земли, как он спрыгнул с метлы, срывающимся голосом выкрикивая имя Рона, так как уже понимал, что случилось. Она буквально оцепенела, вспомнив, как тонула в его объятьях всего пару часов назад. Потом услышала крик Гарри, полный щемящей тоски и боли. Побежала на звук, но он добрался до нее на полдороги и удержал... она брыкалась, пыталась вырваться, чтобы самой посмотреть, что с ним сделали. Гарри всхлипывал, но держал не своей силой, и под конец она сдалась. Остаток ночи она помнила плохо. Большую часть времени она провела, сидя на траве. Кто-то за ними пришел, потом кого-то прислали, чтобы унести тело Рона. Она его даже не видела, и была за это страшно благодарна. Она помнила, как рыдала Джинни, и как профессор МакГонагалл пыталась ее утешить, помнила, как кто-то пытался поговорить с ней и с Гарри, и как они в ответ просто сидели и таращились в никуда. По очереди приходили братья Рона... она едва припоминала, как Фред с трудом поднял ее с земли и унес.

Гермиона поставила фото на место и отвела взгляд, прижав руку ко рту. А что, если бы ты все еще был с нами, Рон? подумала она. Были бы мы до сих пор вместе, ты и я? Эта мысль была и прекрасной, и ужасной одновременно. Она знала, что, даже если б Рон выжил, она бы все равно чувствовала к Гарри то, что чувствует сейчас. И все же, Рон столько для нее значил... на ум пришла очень четкая картинка: она сидит на кухне Байликрофта между Роном и Гарри, одного любит, другой — нравится. Она видела, как разрывается пополам, видела, как из-за этого они настраиваются друг против друга, как их дружба превращается в ненависть. Она прижала руки к глазам, желая избавиться от противного образа. Это, может, даже хорошо, что его больше нет, прошептал разум... Гермиона вскрикнула и тряхнула головой, пытаясь прогнать эту ужасную мысль, хоть знала, что она не уйдет никогда.