Следующий раз (гет)

Драко пристально смотрел, как маятник настенных часов покачивался из стороны в сторону. Слышал заклинания, которые старательно произносила Гермиона. Будто от ее стараний что-то изменится.

Мысли нескончаемым потоком лились по его сознанию. Ему было необходимо взять себя в руки, вспомнить о Сандре, маме, находившейся на волосок от смерти. Главное заполучить зелье, а уж с виденьями и связью с Грейнджер он разберется. Против всего этого должно быть контрзаклятье.

Сейчас нужно расставить приоритеты и действовать дальше. Выкинуть все мысли о Гермионе из головы. Нельзя принимать воображаемое за истинное. Однако подумать гораздо легче, чем сделать.

— Драко, — сказала Грейнджер тихим голосом, — ты в порядке? Выглядишь, как будто за миллион миль отсюда. Уверена, утром защитные чары спадут. Мы сможем выйти и забрать кинжал. — Слово «украсть» она, видимо, избегала.

— Что ты! Все в полном порядке, — язвительно откликнулся он. — Вот если бы ты не поранилась, кинжал уже был бы у нас.

Драко намеренно грубил. Только так он мог не думать о желании быть к ней ближе. Пусть уж лучше Грейнджер накричит на него. Пусть все будет как раньше.

Гермиона нахмурилась. Не ожидала от него таких слов.

— Злишься из-за того, что я спросила о твоем отце? — она села напротив, взглянув на Драко.

— Слушай, Грейнджер, я не намерен изливать тебе душу. Мой отец никогда не выйдет на свободу, мать смертельно больна, дома ждет невеста, на которой из-за всего случившегося у меня не хватает времени жениться! — выпалил Малфой. — Я не понимаю? Ты ждешь благодарности тебе и Поттеру за такую жизнь?

— Почему ты так ведешь себя? — спокойно спросила она. — Неужели не понимаешь, что...

Драко осознал — разговор уходит совсем в другое русло. Затея с настраиванием Грейнджер против себя потерпела фиаско. Она изменилась и теперь не бросалась в перепалку при первом же недобром слове о Поттере.

— Зря ты думаешь, что я ничего не понял, — перебил Малфой, не дав сказать банальную фразу о том, что никто не виноват в болезни его матери, а они сделали все возможное, чтобы спасти мир от Волан-де-Морта. — Наоборот, я слишком рано понял эту жизнь. Людям безразличны все, кроме них самих, эгоизм заслоняет чувства других людей. Стоит кому-то проявить слабину, и тебя в порошок сотрут. Заклеймят, не дав даже шанса.

— Ты все так же циничен, — заметила Гермиона.

— Это ты слишком наивна. У всех гриффиндорцев такая черта? — Малфой постарался, что бы в голосе было слышно раздражение. — Цинизм нужен для противостояния. А душевность? Какой от нее толк? Разбрасываться ею ради того, чтобы доказать свое превосходство. Мол, смотрите какое у меня сердце. Кто не хочет видеть, никогда не увидит. С этим ничего нельзя сделать.

Гермиона ухмыльнулась:

— Не думаешь, что это немного противоречит словам, сказанным тобой несколько часов назад на крыше?

— Будем считать, тогда я хотел наладить дружеский контакт. Но ты же не можешь не лезть в душу. Поэтому я предлагаю остановиться на деловом сотрудничестве, — спокойно проговорил Драко.

Он неспешно поднялся и подошел к окну. За ним ничего не было видно. Луну скрыли темные облака, заслонив единственный источник света.

— Тебе лучше прилечь и попытаться поспать. Завтра нам потребуются силы, — его непринужденный тон скрывал мучительное беспокойство за Гермиону. Она прилегла на кушетку, стараясь не задеть раненое плечо, так ничего и не ответив. Драко испытал облегчение от этого и в то же время разочарование.

Сознание вновь подбросило ему тяжелое воспоминание — как он держал вытянутую палочку перед сосредоточенным лицом Дамблдора, стоял на астрономической башне и дрожал от страха, пока, наконец, Снейп не снял его с крючка: выполнил приказ Темного Лорда вместо Драко. Тогда Малфой хотел только одного — поскорее убраться с башни. Но когда он с другими Пожирателями смерти покидал Хогвартс, вместе со страхом, горечью от убийства директора и облегчением, почувствовал и разочарование. Никогда больше ему не переступить порог Хогвартса, никогда не услышать звона колокола на урок, не взлететь на метле ввысь над полем для квиддича. В тот день закончилось его детство, а Драко казалось, что и вся жизнь.

За тяжелыми мыслями, Малфой сам не заметил, как задремал на полу около кушетки, на которой уже спала Гермиона.

* * *

В просторном классе Защиты от темных искусств не было ни души. На подиуме около доски стоял мольберт с картиной. На ней, спиной ко всему миру, сидела женщина в платье кораллового цвета.

Уильям закрыл входную дверь. Все его мысли сейчас сводились к одному — отомстить, во что бы то ни стало. Убить Салазара, навсегда покончить с его жестокостью и маниакальным желанием очистить мир от магглорожденных.

«Он убил ее. Ее больше нет» — вертелось в голове. Уильям не успел спасти Мирабель, слишком поздно пришло понимание, что именно задумал его покровитель. Теперь лишь одна дорога — за ней. Он решил это еще ночью.

Панацея излечивала тяжелейшие болезни, спасала от любых заклятий, но не могла вернуть человека к жизни. Но перед тем как уйти, он должен отомстить за любимую.

Достав из мантии волшебную палочку, Арден приблизился к картине. Он сам нарисовал ее несколько месяцев назад. Мирабель сначала сопротивлялась, не хотела позировать, но потом смирилась и спокойно сидела на стуле по несколько часов. Она поставила условия — портрет не должен быть магическим. Уильям выполнил уговор.

Однако сегодня все изменится. Панацея не должна попасть в руки алчных и корыстных людей, дабы они использовали ее в своих целях, а тем более она не должна достаться Слизерину.

Уильям начал произносить заклинание, сопровождая их последовательностью замысловатых пассов волшебной палочки. Картина замерцала, и Мирабель повернулась, взглянув на него голубыми глазами. Одобрительно кивнув головой, она проговорила:

— Все случилось так, как было суждено, Уилл. Мы встретимся с тобой вновь, знай это. Я всегда буду любить тебя, — как же он мечтал дотронуться до нее, ощутить аромат ее кожи. — А теперь ты должен спрятать формулу Панацеи. Так будет лучше. — Уильям догадывался, что Мирабель скажет подобное. Когда они вместе еще работали над формулой, она предупреждала его — последствия от появления в мире подобного зелья могут быть ужасными. Уильям спорил, утверждал, что открытие изменит их судьбу. Сейчас это уже не имело значения. Без нее ему не нужна ни слава, ни долгая жизнь.

— Я люблю тебя, никогда не перестану любить. Там, где нет тебя, меня тоже нет, — Арден достал книгу из внутреннего кармана мантии и открыл. На плотной обложке рукой Мирабель было написано заклинание. Заглавная буква имела вытянутый завиток. Он сглотнул. Засомневался, но это продлилось всего несколько секунд. Уильям произнес слова и захлопнул книгу, наложив чары и на нее. Чтобы никто в мире не смог расколдовать портрет и воссоздать зелье. Теперь формула Панацеи сокрыта за толщей масляной краски портрета Мирабель, который вновь казался неподвижным.

За спиной послышался стук. Уилл не повернулся, он знал — это Слизерин. Стук повторился настойчивее. Раздался злобный крик:

— Уилл, не глупи, открой дверь, давай все обсудим.

Арден ощутил сильный приступ злобы, способной сокрушить все на своем пути. А еще тоску, непреодолимую, щемящую.

Дверь слетела с петель, в классе появился Салазар Слизерин.

— Мне нужна формула, Уилл!

— Ты никогда ее не получишь! — выкрикнул Арден.

Красный луч заклятия вылетел из палочки Слизерина. Началось сражение.

Уильям постарался выкинуть из головы образ мертвой Мирабель. Он сосредоточился на Салазаре. Соперник улыбался холодно и злорадно. Двигался быстро и подчас Арден еле успевал увернуться от очередного заклятия.

Слизерин, словно наперед знал все его действия. Уильям не заметил, как тот подобрался ближе. На мгновение они замерли друг перед другом. Оба тяжело дышали. Складывалось ощущение, будто они находились в вакууме, ни одного звука не раздавалось из-за пределов кабинета. Хогвартс погрузился в тишину. Свет от факелов исходил мертвенный и холодный, как бы предвещая о неминуемом смертельном исходе этой схватки.

— Инкарцеро, — выкрикнул Слизерин, но магические путы пролетели в нескольких сантиметрах от Уильяма. — Секо, — не давал опомнится Салазар.

Спину Уильяма полоснула резкая, жгучая боль. Он оступился, схватившись за стоявшую рядом парту, чтобы не упасть. Из-под манжеты вытекала тонкой струйкой кровь и капала на пол, создавая алое пятно.

— Сдавайся! — голос Салазара прозвучал как удар хлыста. — Скажи мне формулу и может быть, я сохраню тебе жизнь, если конечно она тебе еще нужна...

Не успел он договорить, как луч заклинания рассек воздух:

— Экспеллиармус, — палочка Салазара выскользнула из его рук.

В ту же секунду Уильям оказался рядом. Внутренний голос не давал шанса передумать: «Убей его. Из-за него ты больше никогда ее не увидишь». Однако руки тряслись, а смертельное заклятие никак не слетало с губ. Промедления хватило для того, чтобы Слизерин молниеносно достал из сапога кинжал и воткнул его в грудь противника.

— Ты всегда был слабаком, поэтому и потерял все! — перед смертью Уильям увидел ожесточенную улыбку своего убийцы.

...Драко открыл глаза. Небо за окнами уже потихоньку начало светлеть от бледного луча зари. Но разбудил его не рассвет, а безудержный гнев и боль, которые Малфой испытал во сне несколько секунд назад. В груди все еще чувствовался холод лезвия. На лбу выступила испарина.

Шея от неудобной позы затекла, Драко слегка размял ее рукой. Он медленно и неохотно поднял на глаза на Гермиону. Поджав ноги к груди и подложив под голову свой пиджак, она еще спала.

Сейчас Малфою не нужно было изображать злобу или безразличие. Он был наедине со своими мыслями и желаниями. Видения начали преследовать его теперь и во снах. Безусловно, причина тому — близость Гермионы. Неведомая сила была сильнее. Она как ураган сметала все на своем пути. Заставляла действовать, руководствуясь страстью и непреодолимой тягой к той, что до этих дней оставалась всего лишь неприятным детским воспоминанием.

Однако стремление быть самим собой, не преследуемым прошлой жизнью и смертью, брало верх над его желанием разбудить Грейнджер нежным прикосновением. Сказать ей, что больше подобного в их жизни не повторится, и они обязательно будут счастливы.

Он так и замер, почти касаясь пальцами ее лица. Гермиона моргнула и открыла глаза.

— Утро, нам нужно уходить, — усилием воли Драко попытался сказать эту фразу так, чтобы она не догадалась о его недавнем желании.

Малфой поднялся и поспешил к двери, не дожидаясь ответа. Когда он повернул металлическую ручку, что-то щелкнуло. Гермиона уже стояла рядом, молча наблюдая за его действиями. Дверь открылась — им повезло.

Они бежали по коридору университета. Драко впереди, а Грейнджер следом. Он, время от времени, оборачивался. Всякий раз, когда Гермиона ступала на правую ногу, на ее лице отражалась боль. Видимо, резкие движения тревожили рану на плече. Драко схватил Грейнджер за руку и чуть ли не потащил за собой. Перед нимипоказалась музейная экспозиция. Пытаясь отдышаться, они остановились у стеклянной витрины. За ней, на бархатной красной подстилке, лежал кинжал Уильяма Ардена. Рукоятка из лазурита поблескивала и переливалась.

— Стой! — Гермиона перехватила руку Драко, который собирался открыть прозрачную дверцу. — Если мы его возьмем просто так, нас сразу же заподозрят. Донован быстро сопоставит наш визит и кражу. Тем более охранники ему наверняка уже сообщили о незаконном проникновении в музей.

— Что ты предлагаешь? — спросил Малфой, озираясь по сторонам. В эту минуту он даже не подумал, что Гермиона в первую очередь переживала о нем. Ей нечего было опасаться, Донован запомнил некую мисс Митчелл, выдуманную за несколько секунд.

— Вот, — Грейнджер достала из кармана потрепанную записную книжку. Взмах палочки и она превратилась в кинжал, точь-в-точь как за стеклом витрины.

— Отлично, — Драко быстро схватил подделку.

Открыв заклинанием дверцу, он заменил кинжалы. В зале было все так же тихо. Это настораживало. Охрана заметила их прошлым вечером и не могла просто так бездействовать.

Пахло нафталином и немного плесенью. Неудивительно, окон здесь не наблюдалось. В обычный день, когда посетители расхаживали вдоль этой экспозиции, помещение освящали несколько десятков волшебных ламп подвешенных у самого потолка. Сейчас же зал не окутал мрак лишь из-за окна в смежном коридоре. Свет из него падал на паркет белесым пятном альбомного формата. Тот отражался от лакированной поверхности и рассеивался, оставляя на стенах и предметах причудливые серые тени.

— Нужно убираться отсюда. Не нравится мне эта тишина, — проговорил Драко, убирая кинжал во внутренний карман пиджака.

Они преодолели еще несколько поворотов и очутились перед парадной дверью университета, в которую вошли вчера. Было удивительно, что не заблудились в этом лабиринте. Малфой бывал здесь перед конференцией, его даже провожали до музейной части и обратно. Но тогда ему не приходило в голову считать количество поворотов оставшихся позади. Грейнджер здесь и вовсе не была.

На улице ярко светило солнце. Спустившись вниз по мраморным ступеням, они побежали по газону к железным воротам. Оба понимали, если трансгрессировать сразу, не покидая магически защищенную зону, их быстро отследят. Так рисковать было нельзя.

И тут Драко увидел дементоров. Их было около десяти или больше. Те скользили к ним со всех сторон. Он огляделся — леденящее чувство наполнило его изнутри, а глаза начал застилать туман.

— Малфой, подумай о самом лучшем! — крикнула Грейнджер.

Он поднял волшебную палочку и потряс головой, проясняя сознание: «Мама здорова, я рядом со своей семьей». Все его мысли сосредоточились на Нарциссе и он воскликнул:

— Экспекто Патронум!

«Все будет хорошо. Я женюсь на Сандре и наконец, начну новую жизнь».

— Экспекто Патронум!

Гермиона тоже произносила заклинание, но толку не было. Кольцо смыкалось, дементоры были уже близко. Холод сковывал движения.

— Экспекто Патронум! — тоненькая серебристая струйка вырвалась из палочки Драко и тут же угасла. Он видел, как Гермиона теряет сознание. Она упала на траву, покрывшуюся белой пеленой инея. Нужно было действовать быстро, иначе их обоих ждет смерть.

Малфой подумал о видении — поцелуе под трибунами стадиона в Хогвартсе. Вспомнил ощущение прохладных губ. Закрыв глаза, он увидел лицо Гермионы в лучах заходящего солнца, когда они стояли на крыше дома Эдриана.

— Экспекто Патронум! — воздействие дементоров усиливалось, Драко опустился на одно колено. Одно из ближайших чудовищ уже вытянуло вперед полусгнившие руки и откинуло капюшон. Показалась зияющая щель вместо рта, вдыхающая воздух со звуком, напоминающим хрип.

Очертания здания университета стали размываться. И вскоре вместо него перед глазами был только черный фон. Пространство вокруг будто сжималось и давило на грудь. Дышать было все трудней — холодный воздух царапал горло. Деревья и кустарники, украшавшие алею ведущую к входу, начали увядать. Сочные, зеленые листья почернели, скрутились, а некоторые уже опадали на заиндевелую землю.

В какой-то момент Драко показалось, будто он завис между сознанием и забытьем: вокруг была лишь темнота. Впрочем, ненадолго. Его рывком вернуло в сознание, обратно. В глазах плыло, в горле стояла горечь, и голос был похож на протяжный вопль:

— Экспекто Патронум!

Из острия его волшебной палочки вырвалось мощное серебряное свечение. Настолько сильное, что на мгновение ослепило его.

Патронус в виде огромной светящейся пантеры набросился на дементоров и отбросил их. Он наступал снова и снова, бросался в атаку до тех пор, пока последний из побежденных чудовищ не растворился. Холод начал медленно отступать, окружающий мир вновь наполнился звуками.

Драко с трудом поднялся. Несколько раз быстро разжал и сжал руки в кулаки, чтобы кровь вновь прилила и вытеснила холод. Грейнджер была без сознания, он подхватил ее на руки. Силы покидали его, но Малфой держался. Сейчас нужно было как можно быстрее добраться до дома Эдриана.

Он устремился к главным воротам университета. Оказавшись на широком тротуаре, Драко мельком взглянул на Гермиону: темные круги залегли под глазами, грудь часто вздымалась. Ему стало дурно. Сердце грохотало где-то в ушах, а по телу разливалась мощная волна жара. Беззвучно шевеля губами, он просил, чтобы она не умирала.

Мы часто можем сопротивляться своим чувствам. Из-за родных, из-за мнения окружающих, из-за, казалось бы, неразрешимых проблем. Однако когда жизнь дорогого человека в опасности начинаем действовать по велению сердца, а не разума. Драко хватило всего лишь взгляда, чтобы понять — он не может ее потерять. Уже не было мыслей про ненавистную грязнокровку или совестливых воспоминаний о невесте, была только Гермиона и ее боль.

Через секунду раздался хлопок аппарации, и они исчезли, оставив после себя лишь облако пыли.