Дело в теле (джен)

Склонившись над котлом, они почти соприкасались головами. Работа над зельем перешла в финальную стадию и требовала непрерывного действа: помешиваний, измерения температуры кипения, добавлений особым образом подготовленных ингредиентов и снова помешиваний. Дана старалась отрешиться от происходящего и просто ассистировать, пусть даже не совсем понимала, что и зачем она делает. Экспертом в зельях был Снейп, вот его распоряжения и следовало выполнять.

Перетирая сушёных скарабеев в ступке или помешивая серебряной ложечкой семнадцать раз против часовой стрелки, Дана подумывала, что Снейпу ничего не стоило сварить это зелье самому, более того, он сделал бы это быстрее и не рисковал совершить фатальную ошибку, которая могла перечеркнуть всю работу. Казалось, он находил удовольствие в том, чтобы мягко перенаправить её руку, брать её ладони в свои, показывая силу нажатия, с которой следовало бы что-то натирать или нарезать, просто невзначай касаться её, перемещаясь возле кипящего котла, аккуратно убирать выбившуюся из причёски прядку, опасно нависающую над драгоценным зельем.

— Пожалуй, состригу их, — задумчиво сказала Дана, когда пальцы юного зельевара бдительно заправили локон ей за ушко.

Снейп нахмурился.

— Не вздумай, они очень красивые, ты всегда ими гордилась, — сказал он с некоторым колебанием, и его бледное лицо залилось румянцем, который он вряд ли замечал и осознавал.

Дана взглянула на него. Возможно, он никогда не разговаривал об этом с Лили, и даже делать комплименты не привык. Но у него были явные чувства к девушке, более чистые и глубокие, чем у того же Джеймса Поттера. Первая детская влюблённость, выросшая из дружбы, помноженная на бескорыстность. Снейп, похоже, лелеял именно платоническую сторону своего чувства.

Дана вздохнула. Бедный ребёнок. Да, рациональнее всего будет думать о нём, как о ребёнке.

До конца работы оставалось полчаса. Метроном отсчитывал секунды, песочные часы на столе тихо шуршали, пересыпая время. Снейп смотрел на неё с надеждой, возможно, большей надеждой, чем когда-либо прежде. Насколько далеко Лили держала подростка от себя? В любом случае, Дана не хотела больше его обманывать, и собиралась рассказать, кто она, пока его чувства не зашли слишком далеко. Не хватало ещё, чтобы их совместная работа позволила ему думать, что они стали ближе, чем когда-либо прежде.

У мальчика не было шансов, и в этом случае Дана сама очень жалела об этом. Но она не хотела ни занимать в его сердце место другой девушки, ни вообще морочить ему голову, давая ему тщетную надежду, что между ними что-то когда-нибудь будет. Он совершенно не привлекал её, ну чем может привлечь угловатый, хрупкий, не оформившийся в окончательную личность подросток взрослую женщину? Но он вряд ли правильно понял бы причину её отказа, принял бы на свой счёт и сформировал в своей голове какой-нибудь стойкий комплекс, который существенно осложнил бы его взрослую жизнь. Не хотелось бы доводить до этого.

Разбивать сердце подростку — дело тошное, особенно если этот подросток хороший человек. На осколках сердца Джеймса Поттера Дана бы с удовольствием потопталась, не столько из внутреннего злорадства, сколько из женской солидарности к бедняжке Лили. Но вот сказать этому парню, что его первая любовь мертва и безнадёжна? Жестоко.

Зачем Дамблдор только запустил эту бессмысленную ложь, тогда, в первый день?

— Пора добавлять златоглазки, — сказал Снейп, тихим ещё ломким баритоном. Ещё пара лет, и он окончательно овладеет своим голосом, и, скорее всего, научится им пользоваться в полную силу. Как, например, сейчас, пытаясь произвести дополнительное впечатление, ещё совершенно неосознанно.

Он протянул руку, и слегка коснулся её кожи на запястье, прежде чем взял хрустальный пузатый флакон с настойкой.

— Хочешь сама?

— Нет, — сказала Дана и слегка отстранилась в сторону. — Ты у нас спец по зельям. Я что-нибудь запорю.

— Глаза боятся — руки делают. Они у тебя всё помнят.

Ещё один щенячий взгляд. Но настаивать не стал.

Чётко отмеренное количество очередного ингредиента, отсчитать время и снова приняться за помешивания.

— Чем сложнее эффект зелья, тем сложнее его готовить, — сказал Снейп. — Ты когда-то выдвинула теорию, что это не столько из-за необходимых ингредиентов, сколько от психической энергии концентрации, необходимой от волшебника. Он должен через сосредоточенность на процессе переливать в зелье часть своей волшебной силы, тем больше, чем сильнее требуется эффект. Ты это предположила, когда узнала, что сквибы и маглы неспособны варить зелья, даже самые простые.

— Как я это узнала?

— Твоя сестра мечтала стать волшебницей. После первого курса ты решила, что если уж она не может колдовать, ты можешь научить её тем аспектам магии, которые не требуют глупых помахиваний волшебной палочкой. Поскольку у тебя была склонность к зельеварению, ты решила, что она тоже сможет им заниматься. У неё ничего не получилось.

— Она была в ярости, — сказала Дана задумчиво.

Перед её внутренним взором возникло разъярённое детское лицо, разбитые осколки и звон хрусталя. Петуния была в такой ярости, что методично, один за другим, разбила каждый драгоценный флакон, разорила коробку с ингредиентами, швырнула в стену котёл с бесполезным дурно пахнущим варевом, забрызгала весь пол и стены, а разлетевшиеся во все стороны осколки и ошмётки неприятного происхождения после этого находились по всему дому ещё неделю.

— Она решила, что я издеваюсь над ней, — зачарованно проговорила Дана, вспоминая всё больше и больше деталей.

— Ты очень любила свою сестру, — сказал Снейп над самым её ухом, Дана почувствовала, что его пальцы сжимают её плечо. — Это очень глубоко в тебе, твоей крови. Если не я, если не твои школьные друзья, не магия, не то, что ты делаешь каждый день, то только она поможет тебе вспомнить. Вспоминай.

Дана почувствовала колючие слёзы на щеках.

— Это было очень больно, — сказала она. — Меня никогда не предавали родные, я никогда этого не чувствовала. Не знала, что бывает так. Это было больнее всего. Когда тебя проклинает родная сестра... Проклятья маглов бывают гораздо больнее и действеннее, чем проклятья самых чёрных магов.

Дана вспомнила свою настоящую сестру, Мелиссу, вспомнила маму, братьев, никто и никогда не предавал и не проклинал её так, как это делала Петуния Эванс. Чувства Лили были глубже, ярче, настоящей, чем её собственные чувства к близким. Её боль... Пожалуй, она была гораздо преданней своим родственникам, чем Дана. Чувства в ней затмевали всякое рациональное зерно. Лили Эванс, в отличие от Даны Скалли, умела глубоко любить своих родственников, была им предана больше, чем кому бы там ни было, больше, чем Дана своей семье. Например, она никогда не бросила бы собственного ребёнка, даже если это грозило им обоим верной смертью. Лили Эванс была более настоящей, чем ледяная рациональная пустышка, Дана Скалли.

— Не надо! — дана сбросила руку Снейпа со своего плеча, опустилась на колени и обхватила голову руками. — Не надо, это больно, я не хочу!

Снейп опустился рядом с ней на колени.

— Вари зелье, Снейп, — процедила она сквозь зубы. — Вари зелье, это важнее, чем эти чёртовы воспоминания, чем я сама и мои чувства, не отвлекайся, я справлюсь.

Он коснулся её руки, но Дана отдёрнула её.

— Не надо. Просто оставь меня, я справлюсь. Я настоящая!

Она подняла на него глаза и, наверное, в них сейчас было что-то ужасное, потому что Снейп отшатнулся.

— Я справлюсь, — сказала она снова. — Поверь, я сильная. Я настоящая.

Хотелось бы ей самой в это верить. Снейп вернулся к работе, а Дана отошла от него как можно дальше и прислонилась к стене, пытаясь прийти в себя и выгнать чужие непрошеные воспоминания из своей головы. Не хватало ещё, чтобы они захватили её, поглотили и переработали её личность... Нет, она этого не позволит. Ну почему к ней вернулись именно эти и чувства, а не, допустим, знания, как колдовать или как трансфигурировать предметы? Почему вообще она вспоминает только эмоции, ощущения, но никак не то, что реально пригодилось бы ей? Почему к ней приходит то, что заставляет её чувствовать себя ненастоящей?

Дана сжала кулаки, чувствуя, как ногти врезаются глубоко в ладони. Она смотрела на чёрную фигуру подростка, колдующего над котлом, слушала стук метронома. Её продирал озноб, и на самом деле она не знала, как теперь успокоиться. Казалось, перед ней соткался из воздуха её же образ, её призрак, загораживая собой всё, что она видела. Взрослая, подтянутая Дана Скалли, в форме агента ФБР, на ремне закреплён значок, в свободно опущенной руке пистолет. Та, какой она никогда не была, какой она не будет. Он говорил, не разжимая губ: «Ты не существуешь. Ты — плод своего же воображения. Ты — личность, которую придумала Лили Эванс, когда потеряла свою память. Ты — та Лили Эванс, которой хотела бы быть, чтобы пережить то, что на неё свалилось. Терминатор. Несгибаемая женщина без страхов и слабостей. Как компьютерная программа, защитный механизм. Когда всё закончится, ты будешь не нужна. Лили вернётся. А тебя больше не будет. Тебя придумали. Ты не существуешь...»

Дана не знала, что ему ответить.

«Ты думаешь, что повидала и пережила многое. Поверь, это нужно только для того, чтобы пережить такой пустяк, как этот. С точки зрения Лили Эванс происходит трагедия. Но для тебя это — всего лишь мелочи, очередное приключение, незначительное препятствие. Лили бы не справилась, она бы умерла, сломалась, стала игрушкой. Поэтому она придумала тебя...»

Дана почувствовала в своей руке маленькую ладошку. Она повернула голову и увидела светлоголовую девчушку. Петуния всегда говорила, что будет оберегать её, что Лили — маленькая глупенькая сестричка. Когда они подросли, Петуния пыталась защитить её даже от того, что отважной девочке было не по зубам — от самой магии. Она прятала её от соседей, чтобы они не догадались, что маленькая Лили — ведьма, пока глупая Лили убегала и колдовала, не заботясь, что кто-то увидит. Она не хотела отпускать Лили в школу волшебников — таких же прирождённых магов, как Снейп. Она считала, что там, где не один маленький волшебник, а целая сотня, не может быть безопасно, если Лили одна доставляла столько неприятностей.

Петуния долго защищала её, пока однажды не сломалась, как сломался бы любой другой ребёнок. Петунии было больно от того, что не смогла защитить сестру от самой себя. Она прокляла её, и проклинала каждый раз, когда Лили возвращалась домой, рассказывала о магии, о волшебниках, о своих воображаемых успехах. Петуния, хотя не была волшебницей, и тем более провидицей, видела, куда заведёт сестру волшебная дорожка. Сказочный замок и волшебный мир? Пффф. Гордые и самовлюблённые маги, которые уверены, что им всё дозволено, что они могут использовать всех в своих целях, вот что видела Петуния. Она предостерегала Лили и пыталась её вернуть каждый раз, но Лили не понимала. От того, что между ними происходило, было больно.

Но Петуния оказалась права, Лили не выдержала, сломалась и придумала Дану Скалли.

По щекам текли горячие, обжигающие слёзы. Воображаемая Дана Скалли говорила с ней, успокаивала, убаюкивала. Рассказывала, как было тяжело бедняжке Лили, и как легко с этим справится она. Предательство подруг, отчуждение родственников. Могущественные и опасные противники, использующие её в своей игре. Безвыходный тупик. Шаг влево, шаг вправо — конец. Страшно? Маленькой наивной, глупой и слабой девочке — да. Опытному агенту, умеющему бороться за свою жизнь и играть против сил хитрее и опаснее — ничуть. Привычно. Интересно. Захватывающе. Не так ли?

Дана схватилась за голову и медленно раскачивалась. Она больше не знала, как это переживёт, казалось, её голова сейчас взорвётся от мыслей и чувств, которые просто не могли, чисто физически, поместиться в ней.

— РИДДИКУЛИС!!!

Крик разорвал звенящую тишину, и Дана с облегчением погрузилась в зияющую пустоту, оставшуюся после кишевших, как множество мерзких насекомых, мыслей. Куда исчезла Дана Скалли, она не поняла, но через несколько минут увидела перед собой обеспокоенное лицо Снейпа. Что-то зашелестело, запахло шоколадом, Дана сама не заметила, как во рту появилась приятная горечь, растекаясь по телу теплом. Никогда бы не подумала, что шоколад имеет такой удивительный эффект. Или это зелье со вкусом шоколада?

— Что это было? — спросила она.

— Боггарт, — ответил Снейп. — Не знаю, как эта мерзость пробралась сюда.

— Это что-то вроде Буги-мена?

— Да. Он принимает форму самых глубинных и сокровенных страхов.

— О. Вот как называется эта тварь, — она задумалась, пытаясь погрузиться в свои настоящие воспоминания, вот только смотрелись они будто со стороны. — Оказывается, одно заклинание — и никаких проблем. Он таких шорохов однажды наделал в одной деревне, а всё решилось бы так просто. Будь по-близости волшебник.

Снейп, нахмурившись, смотрел на неё.

— Что это было? — спросил он. — Что он имел в виду, когда говорил, что тебя не существует?

Дана вздохнула.

— Я пока не готова победить свой страх, — сказала она. — Извини. Я должна быть уверена, что смогу это сделать. Но сейчас я не уверена, что я существую.

Снейп снова опустился возле неё на пол и, протянув руку, коснулся её щеки.

— Конечно же, ты существуешь. Неужели тебе кажется, что всё это — ненастоящее?

Дана покачала головой.

— Нет. Я не настоящая.

— Когда мы разговаривали с Дамблдором... Он сказал, что когда ты проснулась, то считала, что ты умерла. Ты до сих пор так думаешь?

Дана не знала, что ответить.

— Послушай... Если бы я так не считала... Этот боггарт не говорил бы таких вещей. Он бы просто прикинулся мёртвым тобой. Или кем-то мёртвым из моей семьи. Или моим мёртвым сыном. Или мёртвым...

На лице Снейпа мелькали отражения его чувств. Он хмурился, кусал губу, боролся с собой, пристально вглядывался в её глаза... Наконец, он наклонился и осторожно коснулся её губ мягким поцелуем.

— Ты настоящая, — прошептал он возле самого её лица. — Ты живая. Это всё настоящее.

Он снова потянулся к ней, но она отстранилась.

— Пожалуйста, — жалобно хныкнула она. — Не делай себе больно. Я знаю, что ты чувствуешь. Прости, это уже невозможно.

Снейп не отпускал её.

— Это всего лишь страх, ясно?

Она посмотрела ему в глаза.

— Прости, Северус. Я знаю, что ты чувствуешь, я давно догадалась. Прости, что я согласилась в этом участвовать. Но... Это невозможно. Между нами никогда ничего не будет. Это... Ты замечательный парень, честно. Я не хочу манипулировать твоими чувствами. Я не хочу лгать тебе.

Снейп переменился в лице.

— Почему? Я слишком плох для тебя? Да, я тёмный маг...

Дана покачала головой.

— Нет, это другое. Ты тёмный, Поттер светлый, но при этом ты гораздо лучше него. Я вообще не понимаю, что это за деление на магию по цветам.

— Тогда почему?

— Я — не та, кто я есть.

Он взял её за плечи и легонько встряхнул.

— Это всего длишь страх, ясно?

— Нет, — ответила она. — Это гораздо глубже, чем просто страх.

Дана посмотрела за его спину, на чистый стол и котёл, под которым был погашен огонь.

— Ты закончил с зельем? — спросила она.

— Да, — ответил он, нахмурившись.

— Пора провести испытание.

Она встала и подошла к котлу. Взяла чистый стакан, налила в него воды и пипеткой отмерила три капли.

— Что ты делаешь?

— Я тоже хочу знать ответы, — сказала она. — Если я этого не узнаю, этот страх съест меня. Спроси, кто я.

Она в несколько глотков осушила стакан.

В голове появился туман, очень похожий на тот, что был, когда она попала под действие любовного зелья. Но ещё секунда — туман развеялся, уступив место лёгкости и полной блаженной пустоте. Нащупав стул, она села. Перед ней опустился Снейп.

— Кто ты? — спросил он.

Слова пришли сразу, рот открылся сам собой, и Дана даже не знала, что произнесёт в следующий момент. Да это было неважно, она скажет правду.

— Я не знаю, — последовал механический ответ. — Мою функционирующую на данный момент личность зовут Дана Кэтрин Скалли. В прошлом специальный агент ФБР, отдел «Секретные материалы». Я занималась делами, связанными с паранормальными явлениями: пришельцы, мутанты, волшебство, маньяки-убийцы, правительственные заговоры. Последние пять лет я работала детским нейрохирургом в Больнице Скорбящей Богоматери. После автокатострофы я пережила клиническую смерть и очнулась уже в этом теле.

Дана увидела, как исказилось лицо Снейпа, от шока и неверия.

— Что произошло? — спросил он. — Почему ты не Лили?

— Я не знаю, — снова ответила Дана. — Я предполагаю обмен телами или раздвоение личности. Лили Эванс умерла или заместилась моей личностью. Её больше нет.

— Почему?

— Я не знаю. Лили Эванс была при смерти, её мозг был повреждён. Я тоже была при смерти, прикована к аппарату жизнеобеспечения. Потом аппарат был отключён. Наши личности по какой-то неизвестной мне причине оказались связаны, я проснулась в этом теле. Я оказалась сильнее, у меня есть возможность выжить, у Лили Эванс её не было, она была обречена. Поэтому её место заняла я.

— Ты лгала мне? Почему?

— Нет. Ты не спрашивал о моей личности. Дамблдор предложил использовать легенду об амнезии, поскольку он тоже не уверен в моей настоящей личности, но не хочет, чтобы стало известно, что Лили Эванс умерла или была замещена мной. Амнезия не была бы ложью, я действительно ничего не помнила из событий жизни Лили Эванс и могу оказаться всего лишь воображаемой личностью. Но я оказалась в незнакомом мире и окружена недоброжелателями. Даже делиться предположениями небезопасно. Я хочу выжить.

— Почему ты решила сказать мне правду? Почему ты использовала Веритасирум?

— Ты заслуживаешь знать правду. Я не хочу тобой манипулировать, тем более когда мне стали известны твои чувства к Лили Эванс. Я не знала, как всё объяснить, я сама не знаю, кто я, поэтому была уверена, что Веритасирум не позволит мне говорить неправду. Я сама хочу узнать, кто я: настоящая живая Дана Скалли, поменявшая тело, или воображаемая личность, которую придумала девочка, оказавшаяся в беде. Я думала, Веритасирум поможет отделить правду от страхов.

— Я тоже на это надеюсь. Лили Эванс умерла?

— Сейчас эта личность не функционирует, она умерла, замещена или ассимилирована во мне. У меня есть частичный доступ к её воспоминаниям, но я сомневаюсь, что когда-нибудь стану снова Лили Эванс. Уже сейчас я сильнее, чем была она. Возможно, наши личности сольются. Я не знаю, чем это закончится, но в конце концов, если так произойдёт, не будет ни Лили Эванс, такой, какой она была, ни Даны Скалли, появится новый человек, и, возможно, принципиально новая личность.

Снейп смотрел на неё совершенно безумными глазами. Он больше не спрашивал, он напряжённо думал.

— Я хочу тебя придушить, — наконец, сказал он.

Дана не ответила, поскольку это не было вопросом. В голове было пусто, она могла видеть, думать, отвечать, но совершенно не имела воли на что-либо, поэтому она просто ждала.

— Я потерял Лили, да? — спросил он, его начало трясти.

— Да. Такой, какой она была, Лили больше не вернётся.

Внезапно он положил голову на её плечо и стиснул ткань её мантии. Так они сидели долго, практически неподвижно.

— Я их всех убью, — сказал он, наконец. — Я убью Дамблдора. Я убью Поттера. Я не успокоюсь, пока последний из Мародёров не сойдёт в могилу. Когда они трогали только меня, я мог им просто отвечать тем же, я мог уступать им, пока не стал бы сильнее. Но они уничтожили тебя. Я отомщу им за тебя, понятно?

— Понятно, — сказала Дана. — Только не надо. Ни я, ни Лили этого никогда не одобрили бы. Это бесмысленное насилие, мы против этого.

— Мне всё равно, — он снова посмотрел на неё совершенно безумными глазами. — Ты не сильно изменилась, верно? Но мне всё равно. Кто-то должен воздать им по заслугам. Это буду я. Я тёмный маг, понимаешь? Это правда. Моя мать из семьи тёмных колдунов, эта магия передавалась поколения, это не только магия, но и само мировоззрение, у меня нет бредовых представлений о добре и зле, которым так кичатся беленькие, зато я знаю, что такое честь и что такое месть. Если я буду убивать, я не буду лицемерить. Я не буду делать этого ради выгоды или ради блага большинства, как это делают светлые маги, я не буду прикрываться необходимыми жертвами, несчастными случаями и самообороной. Ты это понимаешь? Почему ты против того, чтобы я мстил? Почему Лили была бы против?

— Потому что это ничего не вернёт назад. Это заклеймит и разорвёт твою душу. Ты не будешь отличаться от убийц, на которых начнёшь охоту, если станешь действовать их методами. Всю свою прошлую жизнь я боролась за справедливость, боролась с убийцами, пыталась остановить их даже если их жертвы были людьми, которые мне не нравятся. Я могла желать кому-то смерти, я всего лишь человек со своими страстями в душе, но не стремилась приближать её. Никто не имеет права решать, кому жить, а кому умереть. Мы неспособны воскрешать мёртвых. Мы неспособны смотреть в людские души. Значит, мы не имеем права лишать кого-то жизни, просто так, из прихоти, желания, мести. Кто бы человек ни был, мы должны оставить ему шанс на раскаяние.

— Ты была оперативным агентом, — сказал Снейп. — Ты ловила маньяков. Хочешь сказать, ты никогда не убивала никого на задании? Или ты никогда не арестовывала человека, которого приговаривали к смертной казни?

— Это было, — согласилась Дана. — Но одно дело — борьба за собственную жизнь и жизни невинных, когда убийство — единственный выход, чтобы остановить маньяка и выжить, не допустить больше смертей. Это даже не называется убийством, это устранение, ликвидация, уничтожение. Одно дело, когда человека судили и признали виновным. И совсем другое — когда тебе ничего не угрожает, но ты осознанно выбираешь жертву и идёшь до конца, чтобы убить. Это делает тебя таким же. Это делает тебя монстром, маньяком, тем, кого не жалко застрелить на задании. Это ужасно. Я бы не хотела однажды быть вынужденной стрелять в тебя, чтобы спасти кого-то вроде Джеймса Поттера.

— Ты стреляла бы в своего напарника, чтобы спасти кого-то вроде Джеймса Поттера? Или в друга?

— Да, — сказала Дана, в душе её неприятно шелохнулось. — Я уже делала это. Я старалась нейтрализовать, но не убить. Этим выстрелом я спасаю не только жертву. Но и того, кому не позволяю стать убийцей.

— А если бы выстрел был только один, и он шёл только на уничтожение, только смерть. Ты бы убила напарника, чтобы спасти чью-то жизнь?

Дана мысленно почувствовала, как её внутреннее «Я» опустило пистолет.

— Нет. Я бы не смогла его убить. Что бы он ни сделал.

— Вот видишь? — сказал Снейп. — Вот какое гибкое понятие морали. В одном случае жизнь человека ценнее, в другом — нет. Кто-то близкий нам дороже, кого-то мы готовы отдать. Ты... Лили мне была дороже всех, понимаешь?

— Да, — согласилась Дана. — Понимаю. Я это вижу.

— Ты бы мстила за смерть любимого человека? Не взяла жизнь за жизнь?

— Нет, — ответила Дана. — Я бы не смогла. Моя месть заключалась бы в том, чтобы посадить убийцу за решётку.

Он коснулся пальцем её щеки, и только теперь она почувствовала свои слёзы. Его лицо было каменным, но словно в ответ его оживляла одинокая влажная дорожка.

— Я никогда не смогу посадить никого из них за решётку, — сказал он. — Пока не изменится это гнилое общество. Пока не изменится этот гнилой закон. Пока мы с тобой стоим на порядок ниже, пока наши жизни ничтожны, а чьи-то драгоценны. Пока все волшебники не будут равны между собой.

Он встал, закатал себе левый рукав и провёл ладонью по белой коже.

— Я теперь понял, за что должен бороться. Не за знания, не за славу, не за признание моих заслуг. Я должен бороться, чтобы ублюдки, кто бы они ни были, получили должное. Раньше это были пустые слова — признание меня равным. Я не понимал, что это значит на самом деле. Наверное, многие наши не понимают, что это такое — общество равных возможностей, равных свобод. Все хотят урвать кусок себе, свою власть, своё влияние. Прийти и устроиться на всём готовом, не меняя общество, занять место тех, кто сейчас правит всеми. Никогда раньше я не хотел стать Пожирателем Смерти так сильно. Потому что если не я, то кто?

Он сжал кулак и повернулся к ней. Глаза его горели фанатичным огнём.

— Я слишком мало знаю о Пожирателях Смерти, — сказала Дана, когда вопрос снова дал ей возможность говорить. — Я не могу дать ответ на твой вопрос. То, что я знаю — ужасно, и оно не связывается с обществом равных свобод, которое ты мне сейчас рисуешь.

— А что ты о них знаешь?

— Что это убийцы и террористы. Они убивают маглов и маглорожденных волшебников. Пытаются захватить власть.

— Ну, нет, — возразил Снейп. — Это всё бред, страшилка. Для, тех самых маглорожденных, для полукровок. Чтобы они боялись одного этого названия, чтобы только эти два слова заставили всех встать по другую сторону баррикад, отстаивая общество, которое их угнетает и убивает. На самом деле никому из наших это невыгодно. Знаешь, почему газеты пестрят заголовками об убийствах маглов?

— Нет.

— Потому что это не доказуемо. У нас параллельные миры, два разных государства. За одно и то же преступление у них и у нас могут поймать разных людей, доказать их вину и посадить в тюрьмы. И это пока кто-то третий, кто действительно его совершил, будет гулять на свободе. Поэтому пока у них судят какого-нибудь мусорщика Джона, которого поймали над трупом с ножом, наши газеты могут кричать про зверское убийство очередной семьи маглов злыми Пожирателями Смерти. И никто не сможет ничего опровергнуть, никому не нужно ничего доказывать. И уж точно не будут спрашивать Пожирателей Смерти, чьих это рук дело. Или, допустим, очередного маглорожденного волшебника вынудили вернуться в магловский мир. И всё, его больше нет в волшебном мире. Был и исчез. И газеты тут же начинают кричать, что Пожиратели Смерти похитили и пытали беднягу. Кому он нужен, обычный клерк средней руки, которого по десять лет держали на мелкой должности и притесняли как могли? Он просто вернулся домой, туда, где он сможет жить, а не выживать, и он знать не знает о том, что согласно сводкам давно убит. Пожиратели Смерти — опасная сила, это молодые волшебники, которые действительно хотят изменить этот мир. По крайней мере, те, кто уже достоин носить Метку. Нынешняя власть боится их. В основном потому, что среди Пожирателей подавляющее большинство — всё-таки чистокровные маги, те, перед которыми открыты все дороги, но которые осознают, что нынешние устои волшебного сообщества нужно менять. И они изменят, если у них будет шанс. Власть их боится. Но она же доводит общество до кондиции. Ещё чуть-чуть, и вспыхнет революция. Назад для них дороги нет, сами они менять ничего не будут, потому что это лишит их всей власти. Поэтому Министерству очень важно запугать тех, кто действительно имеет все мотивы участвовать в перевороте. Чтобы они боялись идти против тех, кто их притесняет. Потому что по другую сторону — страшилка похуже.

— Почему они называются Пожиратели Смерти? Почему такое неблагозвучное название? Не Общество Равных Свобод, не Демократическое Движение? Демократическое Движение было бы гораздо сложнее обвинить в таких ужасных вещах.

Спросив, Дана поняла, что действие Веритасирума закончилось, она сама не заметила, как. Снейп пожал плечами.

— Пожиратели Смерти. Те, кто пожирает, уничтожает, убивает смерть. Это более символично. Пожиратели Смерти уничтожат существующий порядок, несущий смерть магическому миру. Странно. Странно, что многие не понимают этого.

Дана смотрела ему в глаза, и он замолчал.

— Я не была бы столь легковерна. Правда это или нет, но на сегодняшний момент Пожиратели Смерти — официально признанная террористическая группировка. Нужно тысячу раз подумать, прежде чем присоединяться к ним.

— А куда нам ещё идти? Прятаться и прогибаться по задворкам магического мира, всю жизнь?

— Я не собираюсь оставаться в магическом мире, — ответила Дана, сверкнув глазами. — Я вполне могу выжить и процветать в нормальном, у меня есть все необходимые навыки, знания, опыт. Здесь у меня всего этого нет.

— Но я-то нет, — ответил Снейп, упрямо вздёрнув подбородок. — Я жил в том мире, и он для меня чужой. Он меня не принял. Я волшебник. Ты, между прочим, тоже, всегда была волшебницей, чужой магловскому миру.

— Но не теперь, — возразила Дана. — Я не помню, что значит быть волшебницей. Должно быть, очень здорово, если многие выбирают жизнь здесь и притеснение. А я выбираю сама распоряжаться своей жизнью. И если это означает отказаться от магии, для меня это не будет великой потерей.

— Ты не понимаешь, от чего отказываешься.

— Я ещё не видела в магическом мире ничего, что стоило бы моей жизни.

— Но ты вспомнишь.

— Я могу вспомнить. А могу и не вспомнить.

— Тогда почему ты сразу не ушла? Тогда, когда Дамблдор предлагал тебе? Согласилась бы, вернулась домой, к родственникам. Ну, тем, настоящим, которые тебя сейчас оплакивают.

— Я не бросаю неоконченных дел и не люблю оставлять врагов за спиной. Если мне что-то угрожает, я сначала разберусь с проблемой. Тем более, меня сейчас никто не оплакивает. Мне некуда возвращаться, только начинать новую жизнь. Нельзя начинать новую жизнь, не покончив со старой.

Снейп пристально посмотрел на неё.

— Пока ты будешь с ней заканчивать, у меня есть возможность тебя переубедить.

— Зачем? Почему ты просто меня не отпустишь? Я даже не Лили.

— Даже ты в этом не уверена. И потом. Если не ты, то кто поможет мне нарыть достаточно дерьма, чтобы засадить этих золотых мальчиков за решётку или отомстить им каким-нибудь другим путём? Тебе нужен союзник. Мне нужен союзник. Прикрывать спины. Мы это уже обсуждали. Или ты против?

Дана согласно кивнула. Она даже расслабилась, хотя следовало бы напрячься. Снейп не психовал, не кричал, не рвал и метал. Поразительно быстро перестроился к новым пренеприятным известиям. Как будто его, как и всех в этой игре, устраивало, что Лили — больше не Лили. Или просто привык не показывать свои истинные чувства даже союзникам. А были ли они?

— Даже если я уйду в тот мир, я не так глупа, чтобы жечь все мосты. Мне всё ещё понадобится связь с этим. Так что у тебя эта возможность будет всегда. Постарайся только не вляпываться во что-то серьёзное, чтобы мне не пришлось искать своего союзника в тюрьме.

— В Азкабан посетителей не пускают, — то же бесстрастное выражение лица.

— Тем более.

— Допрос несовершеннолетних и школьников без согласия родителей и опекунов с помощью Веритасирума — серьёзное преступление.

— Если бы нас могли в этом уличить, ты бы на это не пошёл, не так ли?

Злорадная ухмылка.

— Не уличат. Не в этот раз.