Ушедшая без благословения (гет)

Я закрывала глаза и видела другие. Чужие и послушные, наполненные стеклянной влагой, блестевшей на бледном сухощавом лице. Интересно, я была такой же противной и отвратительной шавкой, как и он? Хитрой? Изворотливой? Вероломной?

От его черных, свисавших с тела лохмотьев разило трусостью и собачьей верностью своему господину, который наверняка обещал слуге такие бесценные сокровища, что даже гномы истеклись бы слюной при виде их яркого мерцания в объятиях лучистого солнца.

И в придачу к золотым слиткам, серебряным графинам и обширным владениям, Гриме досталось бы самое восхитительное и очаровательное создание, когда в руки Темному Властелину перейдут борозды правления.

Если для простого гнома очей его очарование стал бы какой-нибудь затейливый драгоценный камушек, то необычайное очарование для Гримы Гнилоуста таилось только лишь в одной златовласой деве, обитавшей в стенах дворца роханского короля.

Уж лучше бы камень полюбил…

Я поморщила нос, вспоминая, с какой нежностью и теплотой Грима смотрел на Эовин, словно просил прощения за каждый поступок, за каждую непростительную ложь выпрашивал понимания в ее бесстрастных глазах, но она выглядела неприступной крепостью, и кроме жалости к трусливому предателю ее взгляд ничего не выражал.

Я видела ее. Я стояла рядом. И в тот момент от милой девушки не осталось и следа, она казалась мне холодной и твердой, как сталь, ни один мускул на ее бледном лице не дрогнул, когда за порог Эдораса вышвыривали за шиворот ядовитую шавку.

Конец. Остатки смертельной порчи в лице Гримы были окончательно истреблены с земель коневодов, даже взволнованные лица людей охватила на короткий миг радость. Вспыхнула искрой в глазах надежда на прежнее и такое желанное спокойствие. Но внутри меня продолжали биться сомнения, расползаясь, словно разогретый воск.

Все это чепуха. Никакой не конец. Это стало началом. Этим внезапным визитом мы заложили фундамент, послуживший основой для начала кровопролитной войны, и строить из непробиваемого камня стены, ограждающие Рохан и Изенгард от остального мира, теперь настал черед Сарумана.

Мы ударили под дых, отнимая у колдуна огромный лакомый кусище, и он нам этого не простит.

Он пустит войско. Я уверена. Моя интуиция давно срывалась на бешеный крик, но искать совета мне было не у кого. Гэндальф, где ты? Скорее возвращайся с королем обратно! Нельзя медлить! Враги наступают на пятки и вскоре загонят жителей столицы в какой-нибудь угол, где тесно, темно и душно, чтобы они, подобно загнанному зверю, мечась, взмолились о милосердии надрывным воем!

В силах ли мы помочь им?

Я боялась думать о будущем детей, что резво бегали возле седых сгорбленных старушек, сидевших на длинных скамьях у подножия широкой лестницы. Они грозились отшлепать каждого мальчишку тростью, пробегающего мимо них с высунутым языком и насмешливой гримасой.

Я боялась думать о чем-либо вообще, устремляя взор лишь вдаль, на самый край алого горизонта, которого легонько касалось заходящее солнце. Близились сумерки, а вслед за ними холодная мрачная ночь. Опять без яркого сияния звездного света. Опять без мановения северного ветра, игриво раскачивающего лазурные поля волнами. Опять без треска дивных цикад и мягкого шелеста листвы, шепчущего о своем.

Странные пейзажи выстраивалась единой картиной у меня в голове. Я не понимала, откуда они взялись, и ужасалась, почему даже сейчас я отчетливо чуяла знакомый запах душицы, в одночасье вскруживший мне голову. Его словно ветер нагонял и нарочно обдавал мое лицо.

Какой же пленительный и сладостный аромат! Наверное, у террасы растет пара кустиков этого дивного растения…

Но приятный запах вдруг исчез, и со спины неторопливо выплыли два клуба дыма, рассеиваясь у самого моего лица. От табачных испарений я фыркнула.

— Чего носом воротишь? — на террасу дворца вышел Гимли с деревянной трубкой и пристукнул зубами о длинный тонкий мундштук. — Между прочим, гномий табак самый безопасный для здоровья.

Он демонстративно выпустил плотное маленькое кольцо дыма, и оно, взлетая к карнизу, расширилось и на мгновение обрамило солнце сизой каймой.

Недурно. Но я снова фыркнула.

— Так почему бы вам, господин гном, не обдать табаком дворец и придворных? Уверена, они придут в восторг.

— А-а-а! — недовольно протянул гном, резко махнув рукой. — Поди разбери их. «Это королевский дворец, а не забегаловка, проявите уважение к правителю», — передразнил слуг гном, бурно жестикулируя руками.

На моем лице взыграла ухмылка.

— То есть вас выгнали, — заключила я, и гном, возмутившись, мгновенно нахмурил пушистые брови и чуть ли не выронил трубку.

— Да чтоб гнома выгоняли? Ха! Не бывать этому. Я… вышел сам!

Благородству гномов неведомо границ!

— Ну да, ну да, — улыбаясь, закивала я головой и прижалась плотнее к стройной колонне.

Казалось, острые пики на золотой крыше дворца цепляли облака так, что разрывали их композицию, и они парили над городом грядой широких перистых полос. Гимли пыхнул очередной струей дыма, вскинув голову к небосклону.

— Не по душе мне затишье перед бурей, — он подозрительно сощурился, когда под облаками пролетела стая крупных воронов, и всмотрелся в заснеженные верхушки Белых Гор. — Но преимущество пока на нашей стороне, — да ну? Пока что незаметно. — Два волшебника против одного, — Ох, вот в чем дело. Учитывая мое состояние, я бы сказала полтора против одного. — Хоть я по-прежнему дивлюсь. Никогда не встречал среди магов женщин.

— А много ли на своем веку вы повидали магов, господин гном? — отпарировала я.

Гимли открыл рот, чтобы вслух назвать имена тех, о коих доводилось слышать, но заметно напрягся. И чем сильнее окунался в омут многочисленных имен, тем стремительнее его пушистые брови ползли вниз. Кажется, у гнома проблемы.

— Ну… немного, — наконец-то нашел ответ Гимли и решил, видимо, поскорее загнать меня в такие же тяжелые размышления, добавив: — И на моем веку они были старцами.

Я пожала плечами и отвела взгляд.

— Значит, я немножко неправильный волшебник.

Отличный ответ.

Да, не умею я говорить мудреными загадками, какими привык долгими столетиями сноровисто пользоваться Гэндальф, но порой уж лучше признаться в открытую.

Гимли вдруг похлопал своей широкой ладонью меня по пояснице.

— А я немножко неправильный гном, — подбодрил он, и я расплылась непроизвольно в благодарной улыбке, узнав только сейчас, какими умилительными бывают гномы. — И между нами, неправильными, советую заглянуть во дворец.

Сведя брови, я недоуменно глянула вниз, встретившись с его хитрым взглядом.

— Зачем?

— Арагорн хотел с тобой переговорить. Бороду даю на отсечение, наш правильный эльф еще брезжит слюной и спорит с ним.

Спорят? Эльф негодовал? Кажется, я пропускала что-то интересное, стоя на террасе, но встречаться с высокомерным и невыносимым лучником желания у меня не возникало. Опять ведь прицепится ко мне.

Немного постояв в нерешительности, я развернулась к главным дверям дворца и, сверкнув глазами в сторону гнома, который легонько меня подтолкнул, направилась внутрь.

Просторный зал больше не выглядел темным, а стены и столбы, поддерживающие крышу, не тонули в полумраке. Последние рдяные лучи заходящего солнца успешно пробивались сквозь окна, когда распахнули туго накрахмаленные шторы.

Неподалеку от порога суетилась прислуга и о чем-то щебетала, загородив проход к возвышению. Обойдя мельтешивших людей стороной, я зашла за ряд колонн и продолжила свой путь к намеченному столу и двум знакомым затылкам.

Между колонн и центральным проходом петляли придворные. Немногочисленно, но — как мне думалось — вполне достаточно, чтобы затоптать меня или зашибить шваброй.

Пробираясь сквозь людей, возрождающих уборкой былое величие дворца, я медленно, но верно приближалась по каменной клади…

— Откуда нам знать, что она не врет.

Я застыла как вкопанная, и мои брови в удивлении взмахнули вверх.

— Очи Гэндальфа не обманешь, — произнес Арагорн. — Если бы в Намиерэль таилась опасность, он бы прознал это первым.

Вот именно!

Эльф лениво повел головой.

— Гэндальф не знает, как ей удалось сбежать из-под белой длани. А если никто не сбегал? Если так изначально было задумано, чтобы подослать к нам лазутчика?

Кого?! Я медленно закипала и сдерживала себя, кусая то губы, то щеки.

Тем временем Арагорн отрицательно покачал головой.

— Ты ведь знаешь, Леголас, лазутчиков раскусить легко. Я бы заметил неладное.

— Орков, людей, гномов и даже эльфов легко, — согласился Леголас, облокотившись на столешницу. — Лазутчиков магов — не уверен. Нас уже могли зачаровать.

Он не уверен? .. Не уверен он!

— Но поддался чарам, кажется, один только ты, — с хитринкой в голосе выпалил Арагорн и, не мудрствуя лукаво, внезапно подозвал меня жестом руки. — Давай лучше у нее спросим.

Как? Как он узнал и так быстро сообразил мое местоположение? Он же ко мне спиной сидел!

Я остолбенела с вылупившимися глазами. И не знала, что делать: либо присесть на скамью, либо дать деру, сверкая пятками. Развернувшийся ко мне эльф, пунцовый до висков, своим сердитым выражением лица явно намекал ретироваться куда подальше.

Меня раскусили, как грецкий орешек, на самом волнительном месте.

Молча, назло игнорируя искрометный эльфийский взгляд, я присела на скамью за продолговатый стол напротив улыбающегося Арагорна и недовольного Леголаса.

— Говорить за спиной нехорошо, — я смерила эльфа взглядом.

— Подслушивать тоже нехорошо, — сказал он, не сводя с меня глаз.

И это он говорит мне, что подслушивать нехорошо, когда сам наверняка не упустил ни единого слова в нашем личном разговоре с Гэндальфом?!

— Об эльфийском остром слухе слагают легенды, — язвительно начала я и горько ухмыльнулась. — Видно, врут.

— Поражаюсь, как с таким острым языком ты умудрилась выжить, — выпалил он.

— Но ты ведь как-то прожил со своими косичками. И смотри, никто не надругался.

Стремительно бледнея, Леголас свел скулы, и на его лице выскочили желваки. Арагорн, откровенно посмеиваясь над разыгравшейся сценой, прикрывал ладонью рот.

— Ну, чего же ты молчишь? — не унималась я.

— Мне не о чем разговаривать со своенравным дитем.

Я опешила. И тут же вспыхнула.

— По-твоему, я ребенок?

— Причем ужасно невыносимый, — ответил эльф, заметив однозначное выражение на моем лице.

— И это дает повод не доверять мне?

— Это дает повод усомниться в стойкости твоей воли. Кто знает, может тебя давно сломили, как того Гнилоуста.

Я резко дернулась и под столом сжала руки в кулаки, нещадно впившись ногтями в кожу. Как он смеет меня сравнивать с тем безвольным и тщедушным человечком? Как у него язык поворачивается произносить такое?!

— Ты меня совсем не знаешь, — сквозь зубы процедила я.

— Ошибаешься. Я знаю тебя лучше, чем ты сама, потому и говорю, что воля твоя ветхая, — с нескрываемым высокомерием в голосе он скривил губы, и терпение мое лопнуло окончательно.

Выскочив из-за стола, я помчалась к выходу навстречу холодному ветру, чтобы его прикосновения остудили покрасневшее лицо и уняли жгучее желание вернуться и удушить эльфа на глазах у всего Эдораса. Кем он себя возомнил? Всезнающим пророком? Мудрецом, прознающим одним взглядом всю подноготную?

В дверях я на мгновение застыла, когда услышала голос Гимли:

— Ну, чего там?

— Кроме остроухого дурака — ничего!