Настало время избрать посланцев.
На совет валар, созванный Манве, были приглашены все майар без исключения, и весть, разнесенная четырьмя ветрами, достигла самых далеких и тайных уголков Валинора.
Я, семенившая по крутой завитой лестнице, спешила на вершину горы Таниквэтиль, где восседали Манве и Варда и где, по всей видимости, собрались уже все остальные.
Видно, разгулявшиеся по округам ветра залетели в чертоги моей Владычицы напоследок перед тем, как вовсе стихнуть и вновь беззаботно пуститься по бескрайним просторам. А вот я, опешив от столь неожиданного послания, забыла о покое и теперь мчалась к горному хребту, успевая лишь заграждать лицо одной рукой от дерзких лучей восходящего солнца, а другой придерживать длинный подол фиолетового одеяния.
О великодушный Эру, только бы успеть!
Но вопреки усердным стараниям, я то и делала, что спотыкалась, когда бежала по узкой петлявшей тропе, идущей по вершине горного хребта. Дышать становилось трудней. Разряженный воздух мешал.
Вдруг где-то вдалеке послышались звучные и громкие голоса, и, казалось, от них задрожали в трепете горы.
Опоздала!
Добравшись до самого верха, я увидела собравшихся Владык и Владычиц, что расположились на противоположном конце растелившегося каменистого плато возле возвышения, на котором восседали на тронах Манве и Варда. Их окружали майар и почтительно молчали. Кто-то из них стоял, опираясь на деревянную трость, кто-то сидел на небольшом вросшем валуне, отдыхая после утомительного похода, с которого недавно вернулся, но все поголовно устремляли взоры на своих Повелителей.
Сквозь такую густую толпу мне явно не пробраться. Придется прислушиваться в отдалении…
— Припозднилась ты, — я тут же обернулась на голос и, ухмыльнувшись в ответ на легкое покачивание головой и поманившую к себе руку, подошла поближе.
На одном из валунов, поодаль от остальных, сидел майа, облаченный в серое.
— Вижу, ты тоже не особо спешил занять место.
Олорин чуть заметно улыбнулся и похлопал по валуну, что находился рядом, приглашая меня присесть. Невооруженным глазом было видно, как он ослабел за последний поход, продлившийся больше года, проведенного в северных землях Средиземья. Я давно его не видела и, нелегко признаться, успела соскучиться.
— К чему пришли Владыки? — спросила чуть тише я, присев на нагретый солнцем округлый камень.
Олорин, устало выдохнув, покосился куда-то в сторону, и я мгновенно устремила взор за ним, наблюдая за белыми роскошными одеяниями, выделяющимися из всех прочих присутствовавших на собрании.
Курумо…
Не успев поинтересоваться, к чему клонил таким многозначительным взглядом Олорин, я затаила дыхание в ожидании, когда Манве приподнял опущенную голову и окинул пристальным взором майар.
— Олорин, встань, — попросил Владыка, и Олорин, не смея ослушаться, приподнялся, оперевшись на свой посох.
Он заметно напрягся.
— Следом за Курумо и Алатар отправишься ты, — продолжил Манве, и я, встрепенувшись, уставилась на Курумо удивленным взглядом, который он через мгновение явно почувствовал и обернулся.
Олорин, сухо откашлявшись, учтиво поклонился, пока остальные, включая меня, неотрывно на него глядели.
— Спасибо за доверие, Владыка, — Олорин снова поклонился, но его лохматые брови после слов Манве все еще хмурились. — Но я слишком слаб для такого поручения. И я, не стану скрывать, боюсь Саурона.
Мы все его боимся, Олорин. Все…
— Великодушные Владыки, — вдруг заговорил мелодично Курумо, обойдя собравшихся майар, чтобы выйти ближе к каменному возвышению. — Олорин недавно вернулся после долгих и тяжких странствий. Позвольте мне забрать в Средиземье одну из майар, чьи знания окажутся вполне полезными в противостоянии обрушившейся Тьме.
В обширные, темные, полные эха чертоги я ворвалась в спешке, яростно распахивая широкие двери, не страшась распугать мертвых.
Прошло столько лет! Более полутора тысячелетий канули в бездну, а Тьма продолжала расползаться по обширным землям Средиземья, принося за собой порчу. Земли падут во мраке, утонут в зыбучей пучине зла, если мы продолжим пребывать в ожидании и плескаться в беззаботной жизни на берегах моря, пока пятеро майар отправились на помощь нуждающимся!
Быстрыми уверенными шагами, ступая по холодным каменным плитам, огибая Залы Ожидания, в которых таились тлеющие души убитых эльфов, выжидающие каждый собственного суда, я добралась до комнаты, крышей которой служили крылья летучих мышей, а стены и колонны были выложены из бальзата.
Личные покои Намо. В них порой не решалась войти даже его сестра, ибо только в этом зале, покрытом беспробудной тишиной, Намо взирал на будущее, которое досягаемо его всевидящему оку.
— Я не велел тебе приходить, — сердито произнес он, когда я решительно переступила порог.
Я остановилась, разглядывая впереди черное кресло, стоявшее ко мне спиной. Из-за его спинки выглядывал такой же черный капюшон, а с подлокотника свисал широкий рукав, чуть открыв бледные длинные пальцы.
— Я пришла по собственной воле, Намо Справедливый, — ответила я, в нетерпении теребя ткань мантии. — И пришла с просьбой… Отпустить меня.
Если бы не жаровня с одним единственным горящим углем возле кресла, я бы не заметила, как его пальцы плотно сжали подлокотник.
— Совет принял решение, — раскатился по огромному залу низкий голос. — И оно не обсуждаемо.
Я отрицательно закачала головой, не согласившись.
— Но разве вы не видите? — вспыхнула я. — Спустя полутора тысячелетий Зло продолжает властвовать над землями. Пятерым майар не справиться.
— Их избрали неспроста, — бесстрастно парировал он.
— Как и меня, — я не унималась, не желая принимать отказ. — Манве не противился моему отплытию вместе с Курумо, призвавшего меня отправиться в Средиземье.
Но слова Намо, казалось, даже не задели, он продолжал неподвижно восседать в кресле, и только его растопыренные пальцы не отпускали подлокотник.
— Ты к свите Манве не относишься, — шикнул он. — Твоя роль в отличие от остальных ничтожна, и, зная это, мы с Ниэнной не посчитали нужным отправить тебя.
Что?
— Ничтожна? — растерянно переспросила я.
Постепенно калейдоскоп мыслей, кружащихся у меня в голове, замедлил свой бег.
— Совсем?
Черный капюшон колыхнулся вслед за сухим кивком, и я невольно пошатнулась, как от сильного порыва ледяного ветра.
Но я ведь так слепо верила, что смогу помочь пятерым майар исполнить возложенный долг, что смогу противостоять воле Саурона, вопреки опасению Ниэнны и недоверию Намо. Неужели чрезмерная уверенность в собственных силах захлестнула настолько, что легко скрыла такую простую истину?
Звезды этой ночью погасли на бескрайней небесной глади. И только отблеск холодной круглой луны, повисшей над головой, залил светом глубокое море, которое я невольно сравнила с серебряным подносом.
В ночном мраке я ходила по берегу и наблюдала, как шипучие волны бились о прибрежные камни и брызгами ложились на песок и на подол моей мантии, задевая голые ступни. Волны игрались и словно звали за собой.
«Идем!» — слышала я в очередном шаловливом всплеске морских волн и отводила взгляд обратно, к высокой отвесной скале, за которой остались темные чертоги Намо.
Курумо и Олорин ушли так давно, покинув, казалось, навсегда волшебные земли Валинора. Как они там? Что с ними произошло? Помнят ли они о былых временах, когда мягкой поступью расхаживали в родных краях?
Живы ли? .. А если нет?
На душе по-прежнему было неспокойно, била тревога, неприятной дрожью окатив позвоночник, — я не хотела мириться со словами моего Владыки. Да и не могла.
Попросту не верила…
Судьба изменчива, и каждый сам чертит пальцем ее узор на горячем песке или в безветренном воздухе — неважно, главное, что вопреки ее капризным упорствам, каждый избирает, следовать ли этим упорствам, подчиняясь, или ступить на другую тропу. Неведомую и глухую.
Прикрыв глаза, я на мгновение замерла, чувствуя, как брызги вновь небрежно прыгнули на меня и случайно попали на лицо, неторопливо стекая по щекам… Я выбрала.
Нет, Намо, да прости ты ученицу свою, но я не подчинюсь твоей воле!
Я распахнула широко искрящиеся глаза, чувствуя, как полыхало все естество, как тело натянулось струной от прилива решительности, рухнувшей на меня одновременно с этими солеными каплями. Озираясь по сторонам, запахнув плащ мантии плотнее от внезапно нагрянувших холодных порывов ветра, я в нетерпении направилась к лодочной пристани.
Пусть ничтожна, пусть мала роль, но я сделаю все, что потребуется, отдам последние силы, лишь бы помочь той малой доле, которая нуждалась в помощи. В моей помощи.
Но когда я подошла к маленьким лодкам, качающимся на волнах возле берега, я еще не знала, что темная высокая фигура, покинув свои обширные владения, вскоре предстанет во весь рост за спиной.
— Ты нарушаешь мое слово, — сквозь разбушевавшиеся морские волны голос прозвучал раскатом грома, и я содрогнулась, чуть ли не выронив весло. Жалящий спину взгляд неотрывно наблюдал за мной, но вместо преклонения перед Владыкой, я не повернула и головы в его сторону.
— Да. Нарушаю! — громко воскликнула я, перекрикивая бешеный воющий ветер, что хлестал по щекам и неуемно, яростно трепал мои одеяния.
— Если сядешь в лодку, назад дороги нет, — еще один раскат грома прозвучал в ушах, приводя в цепенящий ужас, и я с трудом перебарывала собственный страх перед своим Владыкой. Сосредоточив взгляд только на лодке, с остервенением откидывая задравшийся плащ, я мельком глянула на нагоняемые ветром грузные клочковатые тучи.
Назад дороги нет.
Да будет так…
— Ради тех, кого смогу спасти! — прокричала я. Грозный ветер отвел мои слова, они показались мне неразборчивыми и скомканными, но не возникло ни единого сомнения — Намо услышал их. И оттого прожигающий меня насквозь взор испепелял, ненавидел и проклинал. — Я выбираю изгнание!
И когда я залезла в лодку, удерживая длинные весла, которые засасывали в себя зыбучие волны, и, не сдержавшись, обернулась к черной фигуре лицом, меня вдруг обдало неистовым мертвым холодом.
Это был не ветер.
Он осел на теле подобно толстой корке грязи, нещадно западая в глаза, в рот, в ноздри, в уши, обволакивая целиком внутренности, словно вязкая патока.
— Ты отрекаешься от благодати Валар, — трясущимися руками я судорожно развязывала узел, отшвартовывая лодку. Меня забил озноб. Что со мной?! — И прибудешь из-за моря проклятой. Вместо мудрости в глазах обретешь ребячество. А облик молодой с горячим нравом не вызовет доверия ни людей, ни эльфов, — по лицу обильно катились капли соленой воды… или ледяного пота? Я тряхнула головой. Перед глазами предательски быстро плыло изображение, руки мельтешили по стенкам лодки в поисках весел. — Ты теряешь с Нами связь навсегда, дева молодая, и, предаваясь порокам смертных больше остальных посланцев, ты будешь брести в Средиземье веками.
Сердце мое ухнуло.
На лицо упали неожиданно слипшиеся от влаги пряди черных волос, но на испуганный вскрик не хватило сил, только хриплый натужный стон слетел с мокрых губ.
Я едва держалась за весла, пока лодку уносили бушующие волны все дальше и дальше от берегов волшебных земель. Намокшие отяжелевшие одеяния давили весом вниз, на самое дно вместе с парализовавшим тело бессилием. Голова будто налилась свинцом, и, с трудом сосредоточив внимание на черной отдаляющейся точке, я вдруг поняла, что не имею ни малейшего понятия, где нахожусь.
Где я?
Тут же тьма обрушилась на меня.
Мертвый… Мертвый… Мер… Хм…
Мыс сапога толкнул в раненое плечо урука. Тот с отрывистым сопением взвыл, остро ощутив жгучую боль в руке, и дернулся в сторону так сильно, что перекатился на спину.
Поволокой были окутаны его глаза, а взгляд устремлялся на восток, где низко нависли мрачные тучи, словно дым огромного пожара. На черных висках выступила испарина. Запекшаяся кровь покрывала кривые уголки рта.
— Где кольцо?
Урук никак не реагировал на бесстрастный голос и лишь с трудом вдыхал прохладный воздух. В его измятых доспехах зияли две сквозные дыры: в животе и в груди. По всей видимости, второй удар мечом предназначался для сердца, но по неизведанной причине изменил траекторию на несколько дюймов и пробил легкое.
— Где? — в раздражении повторил голос.
— Во тьме…
Голос недовольно замычал.
Фигура склонилась над ним и яро сдавила пальцами одну из ран. Урук взвизгнул.
— Snaga*, ты знаешь, с кем говоришь?
Хлюпая собственной кровью вперемешку со слюной, урук засмеялся. И мрачно добавил:
— Знаю. С…
Его губы стали беззвучно шевелиться, будто он намеревался произнести что-то еще, но…
Я в ужасе распахнула глаза.
Мою шею сдавили чьи-то невидимые руки, и все, что мне оставалось, — отчаянно глотать воздух. Пульс набатом отбивал ритм в висках. Казалось, тонкие свирепые пальцы преследовали. Они выискивали меня, а находя, нещадно впивались в шею. В ушах звучал неразборчивый тлеющий шепот. Противный и невыносимый.
Я сильнее вжалась спиной в дерево, возле которого неожиданно проснулась, и рукой замельтешила по сухой листве. Зачем? Не знаю. Наверное, помирать с какой-нибудь палкой в руках — жалким подобием оружия — казалось благородней, чем без него. Но стоило мне лишь нащупать деревяшку подушечками пальцев, как невидимые руки исчезли. Глубоким вдохом я убедилась в этом окончательно и обессиленно прислонилась затылком к дереву.
— Что же это? — испуганным голосом спросила я, едва ощутимо касаясь кожи на шее. Не выскочит никаких отметин, удушье иллюзорно, как и возникшая тревога. От осознания этого не становилось легче, напротив, страх сдавливал тугим ободом.
Я спала беспокойно, металась и часто просыпалась в преддверии опасности. Я была опустошена, словно сосуд, из которого выкачали весь воздух.
Стоп… Что это за место?
Я оглянулась по сторонам. И первое, что бросилось в глаза — грубо высеченное из камня высокое кресло.
Кресло Зрения?.. Амон Хен?!
Встрепенувшись, я кое-как встала на затекшие ноги и пригляделась к вершине холма, на котором располагалось кресло.
Почему меня затянуло сюда?
Что за зловещие руки чуть было не загнали меня в могилу?
Я провела ладонью по уставшему лицу и прикрыла глаза, скрываясь от ослепляющих лучей, что дерзко пробрались сквозь кроны деревьев.
Утро раскрасило небо в красные и черные тона. Вскоре восходящее солнце поднялось над горизонтом, позолотив вершину Тол Брандира.
Я устремилась с пригорка вниз, к тому самому холму с каменной пристройкой, но чем дальше спускалась, нарушая утренний непробудный покой хрустом засохших листьев под ногами, тем отчетливее чуяла смрад. Ни один из известных северных ветров не мог — как мне чудилось — изгнать странное зловоние.
Смердело так, словно сотню трупов оставили без склепа и разбросали, где попало. Я остолбенело замерла, когда вдруг увидела черные безжизненные туши.
Что здесь произошло?
Гниющие трупы орков, разбросанные на поляне, недалеко от берега. Почти в фурлонге от Порт Галена. И все они выглядели странно: ни щитов, ни оружия. Чем же они атаковали? Чуть склонившись к прохладной земле, я прошла под низкими толстыми ветки дуба и тут же остановилась.
Что-то приближалось.
Что-то, от чего кровь стыла в жилах. Меня сковал страх.
Через короткий миг мертвую тишину разрезало карканье, доносившееся в облачном небе, и спустя мгновение на побережье опустилось смолистое перьевое облако. Оно волчком крутилось вокруг своей оси. Затем все покрыл устрашающий вороний зов, эхом раскатившийся по окрестным холмам, перекрывший даже рокот водопада. Я съежилась и сильнее натянула капюшон на лоб, в надежде, что смогу избежать черного ока.
Что надобно этим глупым птицам в отдаленных от их родных краев землях? И почему они парят над землей сферой, не разлетаясь? Это ведь им совершенно не свойственно…
— Кар-кар, — раздалось за спиной. — Кар-кар.
Я медленно повернулась назад.
На суку сидел ворон, с интересом разглядывая меня то левым, то правым глазом, вертя головой в соответствующие стороны. Как бы он ни изворачивался, увидеть мое лицо ему не удавалось — ткань капюшона практически полностью его скрывала — зато я могла всмотреться в его неживые, пустые, как мрак в бездне, глаза.
Что тебе от меня надо?
Стая порхала где-то рядом, я отчетливо слышала недовольные возгласы других птиц, словно они не могли найти то, ради чего явились. Однако моим вниманием полностью завладел одинокий ворон. Он насквозь проницал меня взглядом и не двигался с места, будто ждал от меня каких-то слов. Ответа на немой вопрос.
— Кыш, — твердо сказала я, на что ворон резко оттопырил крылья, вспорхнул ввысь и с пронзительным криком унесся обратно в крылатую сферу. Птицы спустились ближе к земле и с остервенением махали крыльями, поднимая под собой опавшую листву. Они кружили и кружили, а я боялась шевельнуться, завороженно наблюдая за этим черным плотным шаром. Но вдруг послышалось громкое ржание, и я увидела, как с высокого холма быстро спускался резвый конь черной масти.
Под копытами поднимались сизые облачка пыли вперемешку с клочьями рыхлой земли. Его серая густая грива развевалась на ветру вместе с дымчатым хвостом крупными волнами. Жеребец скакал прямиком ко мне, и при виде его черное облако тут же разбилось на мелкие мрачные осколки. Хаотично разлетевшиеся вороны затерялись в кронах деревьев.
Я облегченно выдохнула, опустив голову, и сразу встрепенулась, когда в ужасе заметила, что конь не останавливался. Он продолжал скакать ко мне.
— Стой! Стой! — в последний момент я вытянула растерянно вперед руки, а из головы напрочь вылетела хорошая — между прочим — идея отпрыгнуть в лавину желтых листочков.
Я зажмурила глаза, готовясь столкнуться с мордой коня, и…
Ничего. Топот копыт неожиданно затих. В ладони врезалось горячее тяжелое дыхание.
И меня обслюнявили!
— Фу! Ты чего? — недовольно поморщила я нос, когда взглянула на мокрую ладонь. Но на этом жеребец решил не останавливаться: приблизившись ко мне, он легонько стукнул мордой в плечо и облизал щеку вместе с локоном смолистых волос. Шершаво, однако! — Ну это уже перебор, красавчик.
Пока довольный конь весело качал головой, я вытирала рукавом рубашки влажное лицо, кидая на животное полные презрения взгляды. Мало ли, чего еще учудит. Интересно, откуда он взялся такой игривый?
Осторожно обойдя его стороной, озираясь на навострившиеся ушки, я приподняла ткань под седлом и увидела вышитую надпись белыми нитками.
— Менелтор… — протянула я. Знакомо… Брат неба? — Чей же ты будешь, Менелтор?
Но вместо ответа конь радостно заржал и опасно развернулся, снова чуть ли не утыкаясь мне в лицо растопыренными ноздрями.
— Так, спокойно, не нужно лобзаний, — протараторила я и на всякий случай отошла назад.
Мне бы помыться не мешало…Я слышала рокот водопада. Значит… Ох, Андуин, конечно! Великая река ведь недалеко от острова!
Ступая по склону вниз, я слышала, как нарастал шум реки. Минуя стройные колонны деревьев, я спустилась к заветному берегу.
Водная гладь простиралась от юга до севера. Не было видно ни конца ни края. Густая, мрачная синева глубин, прозрачная лазурь мелководья, зелень водорослей, расплавленные блики солнца. Нигде — ни паруса, ни силуэта гребной галеры, похожей на водяную многоножку, ни завалящей лодчонки.
Я припала на колени и зачерпнула в ладони воду, ополоснув лицо холодной, но такой приятной и желанной жидкостью.
Напряжение исчезло.
Схлынула волна смятения, и я почувствовала, как пришла глубокая невесомая прохлада.
Зачерпнув еще немного, я утолила жажду.
Какое счастье насладиться вкусной ключевой водой!
Но мелькнувшая мысль сменилась уже другой.
Прищурившись, я внимательно вгляделась в свое отражение.
Дрожавшая в воде, я выглядела настолько нелепо в жакете цвета антрацита со странными вставками из черных полосок. А под ним ведь что-то было — я остро чувствовала и расстегнула несколько пуговиц. Кожаная кираса туго сжимала талию, обтягивая белую рубашку.
— С таким нарядом мне требуется меч, — горько ухмыльнулась я, встала с колен и, натянув на них приспущенные сапоги, плотнее зашнуровала тонкие тесемки.
Конь тем временем фырчал и притоптывал передним копытом.
— Эй, хватит, не привлекай внимания.
Но он продолжал настырно топать копытом, словно указывал на что-то, затерявшееся в сухой листве.
Я подошла к жеребцу и вдруг увидела причину его тревоги. Палка… Точнее, деревянный наконечник, внутри которого таился лазурный маленький камень, а его свет приятно и тепло мигал тусклым зеленоватым светом.
«Над этим местом кружили вороны», — успела я подумать перед тем, как прикоснуться к наконечнику и вытащить трость из-под завала сухих листьев.
Я перегнулась пополам. Словно разряд молнии пронзил меня насквозь, тело охватила судорожная боль, от которой подкосились ноги, и я, теряя равновесие, рухнула на колени. Я пыталась выбросить трость, но пальцы не могли выпустить древко. Мне страшно… Как же мне страшно! Трость будто намертво приклеилась к моим ладоням, и необъяснимый бешеный страх, проникая в кожу и разливаясь по венам вместо крови, заставлял сжаться комочком, уперевшись головой в землю.
Рохан. Эдорас.
Я слышала противный шепот. Он ядовито ласкал барабанные перепонки. Не переставая звучал в голове змеиным шипением.
А в небе мелькнули вновь знакомые птицы.
Опять они! Надо уходить… Надо встать!
С трудом сосредоточив внимание на Менелторе, склонившим голову подле меня, я едва разжала пальцы и схватилась за загривок.
Стая воронов приближалась. Птичий рог грозно запел над головой. Смутные тени лихорадочно петляли по земле, освещенной дерзкими лучами восходящего солнца, и это подгоняло оседлать лошадь.
— Помоги мне, — прохрипела я и хотела было слабо пришпорить Менелтора, но через короткое мгновение он откликнулся на просьбу, рванув вперед. Я едва успела схватиться за поводья свободной рукой, чтобы не слететь.
* Snaga (черное наречие) — раб.
Кажется, мы заблудились.
Дороги разветвлялись. К основной тропе вела тропка с востока, другая петляла по раздольным лугам, но ни одна из них мне не была знакома. Единственное, что удалось узнать после непрерывной скачки, — таинственный древний лес.
Последний час перед заходом солнца оказался особенным холодным.
Приближающаяся ночь не принесла ничего хуже моросящего дождя. С низин пополз густой седой туман. Менелтор устало заржал и дернул головой — мол, больше с места не сдвинусь, но я и не настаивала.
— Тебе тревожно так же, как и мне? — шепотом поинтересовалась я, перекинув ногу через седло. Здешняя почва оказалась мягкой, сравнимая с гатью, что простиралась изредка в густых чащах леса. И, могу поспорить, что в лесах Фангорна болота тоже были. Я вскинула голову к высоким могучим сучьям. Ветер стонал и раскачивал искривленные ветки с бурой листвой, и мне чудился их жуткий шепот.
Мурашки пробежали по позвоночнику.
Лес был примерно в пятидесяти дюймах от меня — вот-вот дотянусь до выступающего дерева рукой. Менелтор толкнул меня мордой в плечо, привлекая к себе внимание, и я бережливо погладила загривок.
— Боюсь, мы не сможем остаться здесь на ночлег. Ты ведь тоже чувствуешь.
Нам здесь не рады.
Моментально поймала себя на мысли, что боюсь оставаться на этой земле даже на четверть часа. Она раздавливала меня и поглощала. А настигающий колени туман мучил тоской и печалью. Я провела рукой по черным растрепавшимся локонам, что от езды ниспадали на лоб, и заправила их за ухо, вытащила из седла посох и оперлась на него, не решившись оседлать коня.
Гадкий шепот отступил, когда за спиной мелькал гордый холм Амун Хена, но навязчивая мысль отправиться в Эдорас с тех пор меня не покидала. Она вгрызлась в сознание и словно направляла по потаенным тропам, зеленым уединенным всхолмьям вдоль отрогов.
Мое сердце обливалось кровью. Мне кажется, что я пережила что-то ужасное, и это не давало мне покоя. Один… Один вопрос меня мучил весь путь и мучает сейчас — что же было такого страшного в моей жизни, что мне стерли это из моей памяти?
Я знаю окружавший меня мир, знаю, какие опасности поджидали на востоке и какое бескрайнее море простиралось на западе. Я знаю все, кроме собственной жизни. Кем я была? Чем жила? И почему мне думается, что трость в руках принадлежала мне долгие годы? Возможно, я была когда-то лекарем…
Может быть, я за что-нибудь наказана?
Что заставило дать обеты молчания и как же, обрекая себя на черную дыру в сознании, я могла их нарушить?
В своих рассуждениях я и не заметила, как дождь прекратился. Постепенно развиднелось, облака по какому-то колдовству разошлись и клочьями унеслись на север. Лунный серп лениво светил на горизонте, слабая светлая дорожка растиралась по краю леса, обходя его стороной и уносясь вдаль.
Поводья в руке дернулись. Обернувшись, я увидела, как конь качнул мордой, словно разделял мои опасения, и нахмурила брови, когда земля неестественно задрожала под ногами. Задрожала от топота копыт по равнине, проносившихся очень близко. Раздался зов рога. Такой громкий. Такой отчетливый. Потом звук скрестившихся мечей, безумное ржание коней, злые возгласы…
Я замешкалась.
Сердце пропустило удар.
Необузданный порыв подстегнул меня не то что залезть — вспрыгнуть обратно в седло и рьяно ударить коня по бокам.
Возможно, затерявшихся путников настигли врасплох внезапным нападением, и несчастные отчаянно нуждались в подмоге, отбиваясь из последних сил от свистевших мечей. Конечно, вряд ли их захлестнет неземная радость от помощи в моем исполнении, но проблемы легче решать по мере их поступления.
Минуя лес, стоявший темной угрожающей стеной, Менелтор вырвался на равнину, и я едва успела остановить его при виде кровавой бойни.
Как же я ошиблась!
Всадники, держась на скакунах, с чарующей ловкостью обезглавливали орков. Несмотря на свою рослость и тяжелые, сверкающие в свете полной луны кольчуги, они действовали слаженно, гладко, и все их энергичные и уверенные движения были отточены до идеала. Ни один из них не упал, нет, даже не колыхнулся в седле, восседая гордо на коне и пронзая очередное существо острым копьем.
И кому мне помогать?! Слабым… оркам?
— Не меньше сотни. Сплотить ряды! — скомандовал кто-то из них громким голосом, и скакуны стали окружать тварей. Отродье бросилось в рассыпную, ближе к деревьям, между которыми коням не пройти. Всадники последовали за ними, чтобы отрезать путь к отступлению в чащи, но один из воинов отделился от сгруппировавшегося отряда, заметив меня, и стал стремительно приближаться.
Он грозно потряс длинным копьем. Словно метился.
Я глубже села в седло и хлопала вылупленными глазами.
Вдруг его лошадь резко поднялась на дыбы и бешено заржала. Стрела застряла у нее чуть ниже шеи, из раны сочилась тонкая струйка крови. Не удержав равновесие, животное упало на бок, зажав туловищем всадника. Трепыхаясь, как рыба на берегу, мужчина пытался выбраться, но попытки были тщетными: лошадь сильно придавила ноги.
Что делать? Что делать?! Я впопыхах спешилась с коня, успев схватить трость, и ринулась на помощь, хотя мое чутье подсказывало дать деру как можно скорее.
— Ну что, козявка! — на тушу лошади навалился сверху орк, который выстрелил в бедное животное. В руках он держал кинжал. — Никто тебе не поможет. Сначала сожру тебя, потом твою зверюшку.
Он занес холодное оружие над головой, целясь промеж глаз отчаявшемуся всаднику.
Сожри-ка лучше это!
Стоило его руке только дрогнуть, как в орочье темечко врезался острый наконечник моего посоха. Отшатнувшись от неожиданности и нестерпимой боли, он накрыл ладонью ушиб и тут же получил удар в живот. Согнулся пополам и ощутил всю прочность дерева головой еще разок.
Я тяжело выдохнула, неосознанно прижимая посох к своей груди, и вылупившимися глазами смотрела на орка, который немощно катался по разбухшей земле.
Это я его так?
— Помоги… мне вылезти, — прокряхтело что-то снизу. Я глянула под ноги и обнаружила, что всадник так и не удосужился выкарабкаться из-под мертвого скакуна. Я обхватил край седла и потянула вверх, с двойным усилием кое-как мужчина поравнялся со мной и неодобрительно зыркнул.
Чего смотришь-то? Да, это я тебя спасла.
— Немедленно покинь сражение!
На местном наречии это у вас «спасибо большое»?
— Пожалуйста! — гневно кинула ему в спину, пока он пытался отыскать завалявшийся меч. Однако расслабляться было рано. Передо мной уже успел появиться другая тварь. Совсем другая.
Выше на голову, с широченными плечами и отвратительной рожей, зловонье изо рта которой можно учуять за лигу. Он размахнулся длинным, с изогнутым наконечником мечом, разрезая лезвием душный воздух, и я чудом успела отпрыгнуть назад.
Еще один замах — еще один прыжок. Третий. Я прыгала бешеным зайцем от него и хотела как-нибудь привлечь внимание воинов, ведь мои удар по сравнению с его — ничто.
В следующем прыжке меч пронесся практически рядом с лицом, укоротив несколько моих локонов. От подкатившего к горлу страха за собственную жизнь я едва не рухнула на задницу, но разбросанные на равнине трупы словно нарочно плотным рядом выстроились за спиной.
Сапоги зацепились.
Равновесие подвело.
Чувственный шлепок.
Ощутив, как в лопатки вонзились мелкие острые камушки, в последнем рывке я подставила поперек свистящего лезвия трость над головой. Удар вышел такой силы, что на древке появилась трещина, и чем сильнее давили сверху, тем стремительнее по посоху она разрасталась.
Стекающие изо рта слюни грозились попасть мне на лицо.
Любая предпринятая попытка ударить ступней по ногам орка не принесла плодов — он даже не шелохнулся и шире расставил крепкие ноги.
Я так долго не протяну!
Еще немного — я уверена — и древко разлетится в щепки. Быстрый напряженный взгляд метнулся по сторонам, и меня молниеносно настигла паника.
Помощи было не от кого ждать: всадники были заняты уничтожением основного врага и в пылу сражения не замечали нас.
Неужто пришло время помирать? Вот так просто от руки черной твари, чьи слюни уже стекали по одежде? Без воспоминаний покинуть мир, подобно младенцу, явившемуся на свет?
Нет уж!
Изловчившись, я согнула под ним ногу и коленкой заехала ему в пах. Тут же его черные глаза сбежались в кучку. Раздался жалобный вскрик, и через мгновение он катался, скрючившись, по земле.
Не теряя выигранного времени, я вскочила на ноги. Внутри меня всколыхнулся огонь злобы. На себя. За то, что позволила себе усомниться в собственных силах, почти смирилась с якобы отведенной мне участью быть убитой возле Леса Фангорна каким-то жалким существом.
Я свирепо глянула на корчившегося в муках орка. Размахнулась посохом над головой, совершенно позабыв, какие увечья он понес от встречи с острым клинком, и нанесла сокрушительный удар.
Казалось бы, удачно.
В глаза врезался яркий, ослепляющий, подобно вспышке молнии, свет. Прикрыв лицо растопыренной ладонью, я отшатнулась назад. Единственное, что я успела заметить до того, как зарябило в глазах, — отлетающий за спину наконечник посоха. Тварь сумела защититься выставленным мечом!
Внезапно стало больно. Так больно, словно сотня бичей синхронно ударили по обнаженной спине. Я громко вскрикнула, припав на колени. Замельтешила руками по телу, проверяя, получила ли рану за то короткое время, что я заслонялась от света.
Ничего. Ни одного увечья. Почему же так больно? Очередная лавина боли, окатившая тело целиком, снова заставила вскрикнуть.
И я услышала…
— Прощайся с головой, маг, — шепеляво произнес орк. Толком не успев понять, что произошло, я остро ощутила лезвие возле шее. Он ставил невидимую метку, по которой разрежет плоть.
Я распахнула глаза и всмотрелась в его отвратительную морду. Истощенная, я уже ничем не могла дать отпор. Оставалось лишь смотреть да проклинать. В тишине…
Почему так тихо?
Вдруг за черным огромным плечом показался шлем. Шлем одного из всадников!
— Не сегодня, — и на последнем слове копье пронзило смердящую тушу насквозь. Он свалился на бок подле меня и больше не поднялся. С наконечника, пробившего грудину, капала остывающая черная кровь.
С тяжелым, но в то же время облегченным выдохом, я уткнулась подбородком в грудь, потупив взгляд. Минута. Всего одна минута — как мне чудилось — и я приду в норму. Наверное.
То, что я видела… Клубы черного дыма, горящие деревья, трясущиеся руки, что впились в трость. Камень… Камень запылал ярким светом после того, как я вогнала его в землю и невнятно произнесла какие-то слова.
Он слушался меня?!
Боль медленно отступала, саднившие невидимые раны затягивались, даруя шанс на передышку. И первое, что бросилось в глаза — поясок. Маленький для орка, даже для обычного человека, совсем детский с изумрудным листком, запачканным в саже.
Любопытно, чей он?
Тем временем плотное кольцо остро наточенных копий, направленных в мою сторону, лишило путей отступления. Одно из них беспардонно ткнуло в спину.
Я вскинула голову, сталкиваясь лицом к лицу с командиром отряда. По крайней мере, его устрашающий и серьезный вид намекал на высокий чин.
Он спешился и смерил меня взглядом.
— Женщина. — Серьезно? Открыл тайну мироздания. Я горько усмехнулась. — Да еще в придачу маг. Неслыханные чудеса. Кому ты служишь? И по какому праву оказалась на земле Рохана?
— Я никому не служу, — ответила я и раздраженно дернулась от острого копья, — и только что доказала, на чьей стороне, — я сверкнула глазами в сторону выжившего всадника, восседавшего на коне. — Права у меня нет, но мне необходимо попасть в столицу Рохана.
Командир озадаченно молчал.
— Воистину, странные времена настали, — пробормотал он. — Не знаю, с какой вестью ты хочешь навестить Эдорас, зато знаю, что тебе не позволят пройти через городские ворота в такое тревожное время.
— Я все же попытаюсь. Путь от Амун Хена был долгим и утомительным.
— Холмы Амуна? — удивился кто-то из всадников. Остальные стали ропотно перешептываться, но вмиг замолчали, когда командир взмахнул кистью.
— Что за лихо заставило пройти сорок пять лиг…
— Очень важное, — заверила уверенным тоном я.
Хоть сама не имела понятия, какое именно.
Командир отряда невольно отошел на шаг назад.
— У нас ведь законы, повелитель, — обратились к командиру. — Она чужеземка…
— Назови себя, — командир не повернул и головы к нетерпеливому.
Вот теперь я растерялась. Я ничего не помнила, в голове гулял ветер последний день. Однако туман, окутавший густой пеленой память, расползался, и рушились невидимые барьеры. Смазанные отрывки прошлого мелькали рябью.
— Н… Ами… Намиерэль.
Итак, я Намиерэль. Ну хоть что-то… Правда, они утверждают, что еще и маг. А это уж слишком.
Если я маг, то должна уметь что-то делать, что-то волшебное, то, чего не могут сделать другие. На данном этапе, исходя из возможностей моей памяти, это просто нереально. А вообще была ли я магом в прошлой жизни? Очень интересная история: я их вижу впервые, откуда им знать, что я маг? Виноват в этом только посох?
Либо мне все-таки придется помириться с головой и вспомнить все, что со мной было, либо это игра, и правила этой игры необходимо принять.
Итак, поупражняемся в магии. Как там они это делают?
Я собрала в кучу все свои мозги, пытаясь вытащить хоть какие-то остатки знаний из своей памяти.
Тщетно. Черная дыра…
И ведь не отвертишься и не покрутишь пальцем у виска — мол, случилось у вас, великих воинов, нежданно коллективное помутнение разума. Не поверят.
Да и с ними, как мне подсказывало сознание, лучше было не шутить.
Рохирримы громоздили застывшие трупы орков друг на друга. С нескрываемым отвращением кидали их, как мешки с тухлой картошкой, и отдельно сваливали в кучу пробитые щиты и искривленные клинки.
Я встала в отдалении от трудившихся мужчин и кинула мимолетный взгляд на протоптанную траву — на то место, где оставила коня.
«Видали, как один седовласый жеребец сверкал копытами на окраине леса? Да так быстро!» — подслушала я случайно восклицания всадника, когда растерянным взглядом скользила по равнине и искала бездыханное животное, пронзенное орочьим мечом. Воображение уже взыграло и нарисовало страшную картину раненного Менелтора, бьющегося в предсмертных муках, а он, оказывается, втихую самовольно удрал!
У меня не возникло даже мысли предположить такое.
Менелтор, ты предатель!
— Поджигай, — скомандовал всадник, и к горе трупов поднесли зажженный факел. Запылал жадный огонь, объяв гниющие тела колючими руками, и поднялся клочьями серо-черный вонючий дым, загородив холодное сияние луны и россыпь звезд на небе. Смрад повис над землей.
Я поморщилась и с отвращением фыркнула, когда трупное зловонье слоем осело в ноздрях.
— Объясни же, наконец, зачем тебе в Эдорас? — держа в руке свой шлем, ко мне подошел предводитель — Эомер, сын Йомунда, одетый в блестящую красную кольчугу. — Мне нужно принять решение.
Я подняла на него недовольный взгляд, запахнув плотнее дорожный плащ.
Что мне говорить? Что я в полном беспамятстве бродила по холму Амуна, а затем, нежданно встретив жеребца и подобрав ниоткуда взявшийся посох, решила наведаться в Эдорас, потому что так мне велел змеиный шепот в голове?
— Самым верным решением будет отпустить меня.
— Не имею права, — твердо ответил он. — У нас есть свод законов. К тому же позволить магу свободно разгуливать — себе во вред, — Эомер помрачнел. — Хватает и одного…
— Одного? — переспросила я.
— Да, Бел… — он осекся, покосившись на подбегающего и изрядно запыхавшегося всадника.
— Мы закончили. Надо спешить, повелитель, — обратился он к командиру. — Оставим чужеземку или возьмем с собой?
Эомер свел брови в задумчивости и, помедлив мгновение, подозвал к себе быстрым жестом другого всадника, что седлал лошадь.
— Йотэйн, — обратился Эомер к нему. — Отныне не сидеть одному тебе в седле. Принимай новую спутницу, — на что тот самый Йотэйн недоверчиво изогнул бровь, но спорить с командиром не решился. Ему ведь нельзя.
Зато мне можно.
— А моего соглашения спросить не удосужишься? — гневно спросила я, пока Эомер туже затягивал кожаный пояс, на котором был закреплен меч.
— Надобности в этом не вижу.
Я вспыхнула. Надобности он не видит?!
— Как это понимать! — Эомер проигнорировал мои выпады и отдал приказ отряду строиться на возвышении. Остальные воины в спешке понеслись к своим коням, что ждали чуть поодаль, заедая усталость высушенным хрустящим сеном. — Эомер!
Он, наконец, соизволил развернуться ко мне.
— Наш закон не позволяет чужеземцам бродить по стране без разрешения, — произнес он. — И он должен выполняться, как бы мне этого ни хотелось, — тень сомнения отразилась на его лице и моментально исчезла под металлическим шлемом. Выглядывали только губы с щетинистым подбородком да прищуренные светлые глаза, в которых играл отблеск огня. — К завтрашнему дню мы пересечем одну из границ, и оттуда Йотэйн доставит тебя к воротам города.
Я не успела брыкнуться, как меня затащили на лошадь, ловким движением усадив за кольчужную спину.
И меня тут же обдало крепким, чисто мужским ароматом, исходившим от всадника. Но что можно требовать от закаленного в нескончаемых боях и изнурительных скачках воина, для которого месячные воздержания от гигиенических процедур стали привычным делом? От меня тоже наверняка не веяло морозной свежестью.
В недоумении проводив взглядом отдаляющегося к дружине скакуна, на котором горделиво восседал Эомер, я обернулась к Йотэйну, цокнувшему в недовольстве языком, когда предводитель отдалился.
— Мне в бою надлежит участвовать, а не девиц возить, — проворчал он.
Я закатила глаза.
— Тебя в моих планах тоже не было, — язвительно буркнула я и тряхнула головой, скрыв волосами сердитый взгляд. Ретироваться было некуда, все пути отступления были отрезаны, а единственный верный друг, который мог поспособствовать немедленному побегу, уже давно резвился на холмистых просторах, жуя травку. — Когда мы пересечем границу, куда ты меня отвезешь?
Йотэйн снова цокнул языком.
— Куда велел командир, — пришпорив коня, смурно ответил он. — К королю. В Эдорас.
Сердце мое ухнуло. Я, прихватив Йотэйна за пояс во избежание непредвиденного падения, уткнулась в широкую спину и окинула Эомера взглядом, полным удивления.
Зачем ему расспрашивать меня о визите в Эдорас, если в конечном итоге он сам меня туда отправляет? И тревожные сомнения, мелькнувшие на его лице, когда он озвучил принятое им решение… Что-то здесь не так.
— Я бы туда не совался, — вдруг добавил Йотэйн, когда мы замкнули построившуюся колонну.
Я запомнила его слова.
Мы вырвались из-за поворота с лязгом и грохотом. Тропа, петлявшая вдоль берега реки, резко сворачивала к холмам. С остервенением вцепившись руками за Йотэйна, я битый час подпрыгивала на жеребце и пряталась за широкой спиной от хлесткого ветра. Каждые кочечки, ямочки, выемки, встретившиеся под копытами коня, заставляли мою прелестную задницу жалобно изнывать, и я все время грезила о привале, на котором бы, вцепившись в сапог Эомера, выпросила отдельную лошадь с отдельным удобным седлом.
Впрочем, нынешний расклад вещей вполне устраивал.
Меня везли туда, куда так неуемно и рьяно толкали мысли, и я находилась в окружении храбрых воинов, что, несомненно, увеличивало в разы мою безопасность.
Правда, эти самые воины держали меня в плену, а их предводитель то и дело выискивал меня глазами, а находя, впивался пристальным взглядом, словно опасался подвоха и всяческих козней. Но я ехала смирно и не рыпалась, осознавая, насколько ничтожны шансы на побег. Не сражаться же мне одной против всей дружины?
С очередным поворотом мы, покинув теневую равнину, помчались по заросшей густой травой долине, обрамленной волнистыми холмами. Солнце позолотило склоны и встретило нас радостными лучами, и я с очарованием наблюдала за стройными сверкающими рядами по двое всадников, что скакали впереди. От стройных, рослых, светловолосых воинов в блестящих кольчугах и с расписными щитами за спинами нельзя было оторвать восхищенного взгляда.
А лошади! Короткая медовая шерсть благородных животных блестела, заплетенные гривы подрагивали на ветру.
Какие же резвые, красивые и сильные скакуны. Они выглядели так величественно и благородно.
— А правда, что волшебники зачаровывают людей?! — вдруг раздался громкий грубоватый голос Йотэйна впереди.
— И превращают в лягушек?! — полюбопытствовал второй рядом с нами.
Я наигранно закатила глаза и диву далась, откуда рохирримы понабрались нелепых слухов. Даже я с трудом могла представить сие коварное преображение в лягушек.
— Конечно! — с самым что ни на есть серьезным видом ответила я. — Признаться честно, обычно мы привыкли превращать людей во что-то более необходимое в хозяйстве! Например, в стул или связку поленьев!
Всадники молча переглянулись и больше не отважились завести со мной разговор. Я тихо смеялась мужской доверчивости и холила надежду, что Йотэйн с испуга не скинет меня на землю, а то мы как раз миновали каменистую верхушку холма, и кубарем катиться вниз особого желания не возникало.
— Всадники Рохана, нет ли вестей с Севера? — вдруг услышала я со спины.
Что за?!
Громкий голос не мог остаться незамеченным. Отряд мгновенно, без команды, развернулся и направился на зов. Сомкнувшись в кольцо вокруг чужеземцев, рохирримы направили на них острия копий.
Я притаилась за Йотэйном, когда он шикнул мне, чтоб помалкивала, но непреодолимое любопытство не заставило себя долго ждать.
Выглянув из-за широких плеч, я заметила два затылка. Светловолосый и темноволосый.
Так-так. Интересно.
Тем временем жеребец Эомера недовольно фыркнул и вышел навстречу к путникам.
— Что привело Эльфа, Гнома, — я встрепенулась. Гном? Там гном? Где? — и Человека в наши края? — его голос звучал настороженно, угрожающе, предостерегая от ненужной лжи. Примерно так же он встретил и меня.
— Сперва сам назовись, всадник, — послышался примерно на уровне ног лошадей дерзкий голос. — Тогда и я представлюсь.
Мне нравится этот гном!
Несмотря на шлем, почти полностью закрывший лицо, мне удалось заметить, как взгляд Эомера грозно сверкнул. Он спешился.
— Я бы снес тебе голову, ГНОМ, — последнее слово он чуть ли не выплюнул, — но уж больно низко она от земли.
Не успел гном в ответ выдать что-нибудь язвительное, как вмешался другой чужеземец — светловолосый эльф, — мгновенно натянув тетиву с уготовленной для головы Эомера стрелой:
— Ты умрешь раньше, чем взмахнешь мечом!
Тут же всадники замерли в напряженном ожидании.
Я нервно закусила губу.
Обстановка вмиг накалилась.
Казалось, если помедлить еще одно мгновение, развернется кровопролитный бой между чужеземцами и дружиной рохиррим, и я окажусь в его кровавом эпицентре, не зная, куда податься.
Рука Эомера дрогнула возле рукояти, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы предводитель — как показалось мне — троицы не вмешался. Остужая пыл друга, темноволосый путник требовательно надавил на напряженную, удерживающую лук руку, направляя вниз. Его взгляд в сторону эльфа выражал немую просьбу не начинать того, о чем потом будут сожалеть обе стороны. Мудро.
Похоже, он наиболее терпелив из всей троицы.
— Я Арагорн, сын Араторна, — неспешно начал он, переведя взгляд на Эомера, — это Гимли, сын Глоина, — указал кистью на гнома, затем — на эльфа, что так пылко защищал честь гнома, — и Леголас из Лесного королевства. Мы друзья Рохана и вашего короля.
Эомер вдумчиво слушал Арагорна, чуть склонив голову, и шагнул осторожно навстречу, когда повисло молчание.
— Теоден уже не узнает ни друзей, ни врагов, — холодно проговорил предводитель отряда, снимая шлем. — И даже своих родственников, — встретившись взглядом с Арагорном, который явно его узнал, Эомер жестом приказал поднять копья в вертикальное положение.
Я с облегчением выдохнула напряженный воздух, даже не подозревая, какое потрясение поджидало впереди.
— Саруман поглотил его разум и завладел этими землями. Мой отряд, — он обвел взглядом всадников, а я нахмурилась, слыша такое знакомое имя, — остался верен Рохану. И за это нас изгнали.
В удивлении подняв брови, я перевела взгляд с Эомера на всадников и обратно. Воинов Рохана изгнали, их лишили крова, но они остались верны своей родине, защищали границы и искореняли зло так, как умели. Копьями и мечами.
Мне стало их искренне жаль, мой взгляд наполнился сочувствием, но грусть недолго овладевала мной. Я вспомнила, с какой отвагой бросились всадники прошедшей ночью на врага, не жалея ни сил, ни самой жизни, и эхом раскатился в моих ушах громкий лязг скрестившихся мечей.
Их не сокрушило отчаяние. Они продолжали бороться. Силой их духа можно было только восхититься.
— Белый колдун хитер. Говорят, он рыщет здесь. В облике старца в плаще с капюшоном. И повсюду шпионы, — с прищуром, пристально глядя на эльфа, произнес Эомер.
И поэтому он не мог отпустить меня?.. Боялся, что я из числа шпионов этого Сарумана, и в то же время противился до последнего собственному решению отправить меня в Эдорас к одурманенному колдовскими чарами королю. Но не смог нарушить законов страны.
Саруман… Возникло странное ощущение, словно я была с ним знакома. Он… Продолговатое лицо, темные глаза, белые одеяния…
Пробежал противный холодок по спине, и я повела плечами, чувствуя по-прежнему неприятную мелкую дрожь.
— Мы не шпионы, — устало отрезал Арагорн, привлекая к себе внимание. — Мы гонимся за урук-хаями по равнине на запад. Они захватили двоих наших друзей. Несколько недель назад мы вышли из Имладриса. Нас возглавлял Гэндальф Серый.
Я встрепенулась.
Гэндальф… Это имя всполошило память заново, но совсем иначе, нежели Саруман. Перед глазами явились расплывчатые картинки, сопровождающиеся тлеющим на слуху шепотом.
— Гэндальф, — ропотным шепотом повторила я и, вцепившись в локоть удивленного Йотэйна, слезла с коня.
Крохи воспоминаний я подбирала на ходу. Старец в сером, шляпа в форме конуса и трость — образ, возникший в сознании, казался путеводной нитью, способной вытащить меня из небытия и заполнить завесу мрака светом.
Настойчиво расталкивая в бока животных, протолкнувшись в круг, я остановилась перед спинами чужеземцев.
— Где он?
Путники дружно развернулись и уставились на меня с плохо скрываемым изумлением.
А я едва ли справлялась со сбивчивым дыханием.
— Прошу, ответьте, где Гэндальф?
Эомер недовольно покосился на меня, мол — неудачный момент выбрала, но мой взор, полный волнения, коснувшись на миг его глаз, вновь обратился к явившимся путникам.
Они изводили меня тишиной, мучили пристальными взглядами и не скрывали захлестнувшего их недоумения.
Я шагнула к ним навстречу не в силах больше выжидать. Все мое естество трепетало. Искры надежды всколыхнулись внутри — возможно, человек, имя которого казалось сейчас очень близким, смог бы дать мне советы, наставить на истинный путь, с которого я по неизведанным мне причинам сошла?
Умоляю, не молчите!
— Арагорн… — я взглянула в его потускневшие глаза.
— Он… — голос дрогнул. Сочувствие во взгляде сменилось скорбью.
— Простите, прелестная дева, но он, — осторожно вмешался рыжебородый гном, не решаясь продолжить начатое, ибо сам постепенно погружался в омут воспоминаний. Я опустила на него выжидающий взгляд. — Он…
— Упал во мрак, — я обернулась на пролестевший, чуть дрогнувший голос и на мгновение встретилась взглядом с глубокими голубыми глазами эльфа.
Мое нутро сжалось в дрожащий комочек.
Подобно тряпичной кукле, которую разрубили тупым лезвием пополам и выскребли все, что только удалось найти, я не ощущала ничего, кроме пустоты.
Как же так?
Я ступила назад, крепко зажмуривая глаза и сводя челюсти. К горлу подкатил тугой ком, и мне не удалось сдержать потока горячих слез, бегущих по щекам, обжигающих кожу, на глазах у всех. Простое имя вызвало беспокойство на душе, а горестная весть о гибели принесла за собой неутешную боль. Гэндальф был кем-то важным для меня. Я чувствовала. Ну почему же я не в силах вспомнить?!
— Не добрую весть вы принесли в Рохан, — нарушил тишину опечаленный голос Эомера, когда я спрятала заплаканное лицо в ладонях. — Гэндальф Серый был для нас другом. Но… урук-хаи убиты. Мы перебили всех ночью.
— Там были хоббиты! — оживился Гимли. — Вы видели хоббитов среди них?
— Полурослики, — пояснил Арагорн. — Вы бы приняли их за детей.
Сквозь растопыренные пальцы я заметила, как он опустил ладонь на уровень пояса, показывая примерный рост хоббитов, но Эомер с сожалением посмотрел на них.
— Никто не уцелел. Мы сложили трупы и подожгли их, — его рука указала на вздымающийся дым в конце равнины.
— Всех?.. — с потерянным взглядом спросил гном, на что получил короткий кивок предводителя отряда.
— Сожалею, — с прикрытыми глазами сказал Эомер. Я видела, как Леголас коснулся плеча Гимли рукой, со скорбью глядя вниз, выразив свою поддержку, видела, как глаза Арагорна тоже заволокла тонкая пелена грусти, и неожиданно вспомнила одну деталь, что привлекла мое внимание ночью.
— Поясок, — на меня посмотрели путники, требуя объяснений. — На равнине, где прошло сражение, был маленький поясок и по размерам явно походил на детский. С зеленым лепестком. Возле леса.
— Лориэнский лист, — отозвался Арагорн, в его глазах вспыхнуло яркое пламя надежды. — Возможно, им удалось бежать в лес до сражения.
— Маловероятно… — отозвался мрачно Эомер, но путники не обратили на него внимания.
— Так чего же мы ждем?! — потирая в руках секиру, воскликнул гном.
Я стерла подушечками пальцев влажные дорожки и, сглатывая едкую печаль, комом вгрызшуюся в глотку, обернулась к ним.
— Как погиб Гэндальф? Он кого-то защищал? — Леголас настороженно переглянулся с Арагорном. — Защищал вас, верно? От чего?
На меня недоверчиво покосился эльф, пронизывая испытующим взглядом, словно читал самые сокровенные мысли, и подхватил вдруг Арагорна под локоть, когда тот решился подойти ко мне.
Эльф что-то шепнул ему быстро на ухо, не сводя с меня глаз, и затем недовольно поджал губы при виде отрицательного качка в ответ.
— Прежде чем раскидываться вопросами, может, назовешь себя? — мягким, но требовательным голосом попросил Арагорн.
— Намиерэль…
— Намиерэль, — повторил вслед за мной Арагорн и, приблизившись, всмотрелся в мои глаза. — Почему тебе важно знать его участь, Намиерэль?
Если я скажу, ты сочтешь меня сумасшедшей.
Я пыталась подобрать верные и вполне вразумительные доводы, но слова выскакивали из головы, когда я невольно косилась за плечо на эльфа и ловила холодные взгляды.
— Послушай, Арагорн, — затараторила я, борясь с полным сумбуром в голове. — Хоть и звучит это чистым вымыслом — я заблудилась. И заблудилась не в дороге, а в своем сознании, и не знаю, что мне теперь делать дальше. Не понимаю. Из моей памяти словно все выбросили: каждое воспоминание о прошлых днях расплывается, когда я стараюсь хоть что-нибудь вспомнить. Я ничего не помню, — короткая пауза позволила вздохнуть поглубже. — Только имя Гэндальф позволило увидеть неясно кроху… — мой язык немел от каждого произнесенного слова. Голова словно наливалась свинцом, тяжелея. Я почти отчаялась и повторила: — Ничего не помню.
В глазах рябило. Обрывочные воспоминания и бессвязные видения обрушились шквалом. Роем пронеслись неясные образы и размытые пейзажи. «Раз-Два-Три. Раз-Два-Три» — туманно разнеслись дикие вскрики, сопровождающиеся глухими ударами топоров и гудением в ушах. Картинка сразу же сменилась другой — посеревшая земля, клубы черного дыма, посох в дрожащих руках, воткнутый в почву, мерцающий зеленоватым огнем камень в наконечнике, беззвучно шевелившиеся потрескавшиеся губы. Мои губы.
Я на мгновение потеряла равновесие, оступившись в ямке, и чуть было не рухнула на землю, если бы не чьи-то руки, крепко обхватившие меня сзади.
— Reviant mi duath* — разрезал повисшую тишину голос, и я заметила сухой кивок Арагорна.
«Что?.. Что сказали? Почему с такой обреченной интонацией?» — встрепенувшись, я глянула вниз, на руки, что по-прежнему держали, а затем — на хвостик тонко заплетенной светлой косы, лениво колышущийся на ветру.
— Стоять можешь? — поинтересовались над головой.
— Могу, — ответила я.
Отстранившись от эльфийских рук, я резко качнулась вперед и едва не упала, споткнувшись во второй раз. Но смогла удержать равновесие и посмотрела на всех присутствующих исподлобья.
Жалость — единственное, чем были наполнены глаза всадников, восседавших на скакунах. Мне стало невыносимо находиться здесь, каждый взгляд передавал мне сочувствие, оно было тягучим, как тесто, и неприятно липло к моему телу.
Я прекрасно понимала, что кроме молчаливого сострадания они ничем не могли помочь, но я бы отдала все на свете, лишь бы провалиться сейчас сквозь землю подальше от этой противной жалости. Мне она была совершенно ни к чему, ведь… О нет!
— Мой посох! — опомнилась я, удрученно, без стеснения окружающих стукнув себя по лбу. Пронесшееся резво отрывок прошлого заставил поймать себя на мысли, что поломанная трость осталась на поле битве. В его наконечник до сих пор был вложен тот камень, мерцающий зеленым теплым светом, и теперь я остро ощущала, насколько он мне был необходим. Этот посох я уже держала когда-то в руках, значит он действительно принадлежал мне. Я не имела права его там бросить! — Мне надо вернуться. — Я бросила взгляд на Эомера. — Мне нельзя в Эдорас без него… Не могу.
От изумления Гимли открыл рот, поднимая взгляд из-под густых бровей на Арагорна и Леголаса, им так же, как и ему, стало немножко не по себе. В трех парах глаз сверкнуло открытое сомнение. И недоверие.
— Слыхал я молвы, какой безграничной мудростью обладают маги. Видать, не все, — подвел итог кто-то из всадников, когда я настойчиво пробиралась между жеребцами.
Оказавшись за пределами лошадиного круга, я широкими шагами побрела обратно и услышала негодующее восклицание Эомера, которое тут же стихло, будто его кто-то прервал.
На мой вопрос о Гэндальфе путники не дали ответа, так по какой причине мне следовало продолжить умолять их? Впрочем, даже если бы их сердца екнули от жалости к потерявшей память девушке — то бишь мне, вряд ли бы они посмели поведать о последних странствиях волшебника после вести о моем магическом происхождении. «Ведь шпионы Сарумана повсюду», — язвительно припомнило сознание слова Эомера, доверие которого я тоже не шибко-то добилась, даже вопреки спасению одного из его всадников. Сочувствие, с коим были обращены взоры прибывших чужеземцев на коневодов, потерявших кров, передалось каждому без исключения, кому довелось услышать мои невнятные и сбивчивые фразы. Я раздраженно дернула плечами, вспоминая их взгляды.
Мне нужна помощь, а не жалость!
Услышав вдруг вдалеке ржание коней, я испугалась и нервно стала озираться по сторонам, ища поблизости любое подходящее укрытие. Это были всадники, пустившиеся вслед по приказу Эомера, не иначе!
Пульс отбивал набатом ритм в висках, а сердце, казалось, стучало где-то в глотке, норовя выпрыгнуть наружу.
Но раздавшееся вдруг странное и очень громкое ворчание погасило вспыхнувший во мне очаг паники и заставило обернуться.
Мгновенное отступление к вросшим в землю округлым валунам отпало.
Забавно. Им вручили лошадей…
Я увидела, как неслись скоком по пригорку Арагорн на рослом темно-сером коне) и эльф с гномом на легконогом и ретивом, светлой масти и горько ухмыльнулась. Они меня почти настигли, пока я продолжала путь к дымящемуся костру и изредка поглядывала на них через плечо.
Ничего страшного, тропа широкая, объедут.
— Глу-по. О-чень глу-по, — не выдержал Гимли, качая головой и прыгая в седле от каждого нового шага лошади. — Тут не-да-ле-ко. Спе-шим-ся-я-я!
Обернувшись к охающему от каждой кочки гному, Леголас похлопал коня ниже загривка, и животное сразу же сбавило скорость. Вышагивало неторопливо. Словно проверяло землю под копытами, выискивая ровную дорогу.
— Ха! — басовито отозвался Гимли. Они с Леголасом догнали меня первыми. — Полезно иметь при себе эльфа, скажу я вам, — обратился ко мне гном, когда поравнялся со мной. — Раз-два, и животное под дудку пляшет.
— Эомер поведал нам о спасении всадника, — раздался следом за спиной глубокий голос Арагорна. Не успел он закончить, как серая морда жеребца показалась возле моего плеча, а после — протянутая рука. — Ни одному пронырливому шпиону не по силам лгать так честно.
Я со сведенными к переносице бровями в удивлении пялилась то на мозолистую раскрытую ладонь, то на заросшее неопрятной щетиной лицо Арагорна.
— И вы не побоитесь взять с собой мага?
— Только при условии, что вы, прекрасная дева, не превратите нас в поленья, — хохотнул рыжебородый гном. Йотэйн сдал!
— Всадники Эомера…
— Отпустили тебя. Отправлять беззащитную деву в пасть белому колдуну — чистое безумие! — возмутился Гимли. — Арагорн вовремя его отговорил!
Арагорн их отговорил?!
Я удивленно посмотрела на мужчину, а он лишь чуть тряхнул рукой:
— Думаю, у нас одна дорога… Пока.
И этого было вполне достаточно, если его слова значили: «Мы расскажем тебе о Гэндальфе». Но воротить носом, допрашивая с остервенением путников, я не стала — лишь бы они соизволили поведать о близком мне человеке, а дальше мы разойдемся своими дорогами.
Обхватив Арагорна за локоть, я вскарабкалась на лошадь.
— Девушка в седле — быть беде, — выронил светловолосый эльф с ужасно скрываемым недовольством и смерил меня взглядом.
Я сверкнула глазами в его сторону. Вот прицепился-то!
— Это не про нас, — протянул Гимли и многозначительно посмотрел на меня, подмигивая. Я не могла не одарить его в ответ теплой улыбкой.
И осторожно обняла руками Арагорна за талию, чтобы не свалиться с коня, когда тот перешагивал выемки и ямы.
На краю таинственного леса мы спешились. Еще дымилось кострище с трупами орков. Исходящая вонь заставила заслонить тканью дорожного плаща лицо, чтобы не вдыхать зловонье.
Ничего не изменилось на равнине после отбытия всадников на кровавом рассвете, но при дневном свете зенитного солнца пейзаж, что расстилался перед нами, выглядел еще ужасней.
Изуродованные черные тела были навалены поверх друг друга. Рядом грудой лежали изрубленные копья, щиты и мечи. Посередине на вогнанном в землю вертикально копье торчала голова огромного орка. Его смольные волосы, грязные от сажи, толстыми локонами колыхались на ветру.
Отведя взгляд от кострища, я оглянулась по сторонам и принялась искать место моего неуклюжего сражения. «На это уйдет гораздо больше времени», — я с досадой поморщилась, встречая под ногами одну лишь протоптанную блеклую траву, орошенную черной кровью.
— Под ноги смотри, — вдруг холодно потребовал Леголас, когда я нагнулась к земле. Вздрогнув и замерев в одном положении, я озадаченно уставилась на эльфийскую коленку, невольно вспоминая о неких особенностях, свойственных только эльфам. И одна из них — подкрадываться незаметно, нагло и уж слишком близко.
Мыс его кожаного сапога прошелестел по траве и немного ушел вглубь, словно в ямку, заросшую растительностью, и через мгновение отблеск солнца на грани изумрудного камня упал на мое лицо.
Не сдержавшись, я улыбнулась и хотела было поблагодарить Леголаса, как услышала:
— И ради этого ты вернулась?
— Тебе не понять, — шикнула я, схватив обрубок былой трости и сердито пошла к Гимли, который кружил вокруг громоздившихся трупов наперевес с секирой.
Но стоило приблизиться к обуглившемся мертвецам, как решительность вмиг сдуло ветром. Сердце сжалось. Неужели истлевшие тельца полуросликов сейчас там, в самой глубине этого кострища, переплетались с изувеченными тушами тварей?
— Один из их поясков, — услышала я за спиной и, развернувшись к низкому шепоту, обнаружила в руках Гимли тот самый поясок, о котором им говорила.
Я поджала губы и свела сильно челюсти до скрежета зубов. Я не знала тех, о ком горевали Леголас, Гимли и Арагон, но это не мешало разделить их скорби, ведь смерть после своего ухода не приносила взамен ничего, кроме грусти и мучительной тоски.
— Hiro hyn hîdh ab 'wanath**.
Вместе с ветром унеслись тихие слова Леголаса куда-то ввысь, высоко к птицам, и даже выше, устремляясь в потаенные места, закрытые от земли, — туда, куда устремлялись все молитвы, когда-либо произнесенные, к тому, кто слышал их.
— Не уберегли, — опечаленно сказал Гимли, сжав в ладони поясок сильнее, и я положила руку ему на плечо, выражая соболезнование и немую поддержку. Однако, по всей видимости, в них нуждался больше Арагорн, резко устремившийся к земле. Поддаваясь необъятному отчаянию, стоя на коленях, он перебирал руками сухую траву, грязь, опавшую листву. Пыль от ворошения поднялась светло-сизым облачком к его лицу, но он, словно ничего вокруг не замечая, продолжал копаться в земле. Так яростно и стремительно, что никто из нас не решался подойти к нему. Завороженно стояли и молча смотрели.
Мне не хватило сил наблюдать за поступающим к нему безумием. Но я не ступила и трех шагов в его сторону, как слева оказался Леголас — я уже успела забыть, с какой необычайной тишиной эльф умел подкрадываться, — и остановил едва ощутимым прикосновением пальцев к запястью. Я взглянула на него, встречаясь с легким кивком в сторону ползающего Арагорна.
— Следы уводят от поля битвы!
«Он в придачу еще и следопыт?» — в напряженном ожидании я наблюдала, как Арагорн подбирался к выступающим на равнину своими большими корнями деревьям.
— В Леса Фангорна… — он вскинул голову к искривленным сучьям.
— Фангорна? Что за лихо понесло их туда? — заворчал гном и, вытащив секиру, большими — насколько позволяли ему собственные ноги — шагами последовал за другом. Известие о том, что полуросликам удалось бежать в Леса невредимыми, подстегивало обоих чуть ли не перейти на бег.
Леголас стоял от протоптанной Гимли и Арагорном тропы чуть поодаль, вслушиваясь в невнятные лесные звуки:
— Живым не место среди мертвых, — дым от кострища продолжал клубиться за его спиной. Мельком глянув на него с прищуром, он обернулся ко мне. — Лучше тебе не отставать.
Вот раскомандовался-то!
Но я предпочла, пусть и нехотя, прислушаться к совету — мысль остаться наедине с мертвыми орками не вызвала большого энтузиазма, но вдруг что-то встало перед моим лицом невидимым барьером, загораживая путь.
Внутри меня снова поднялся неукротимый шквал. Шквал воспоминаний, картинок, резко меняющихся. Первая. Вторая. Третья. Расплывчато, размыто, невозможно было разобрать, пока перед глазами не встала последняя. Объятая языкастым пламенем. Высоченные деревья, срубленные под самый корень, падая на землю, подвергались ударам пылающих плетей. Они жалобно стонали. Их боль передавалась мне. Никто на зовы помощи не откликался, и измученные нескончаемыми пытками деревья отдавались ему. Огню. Уничтожающему и всепоглощающему.
Рукой я прикоснулась к лицу, чувствуя кончиками пальцев бешеную пульсацию в виске, и устало выдохнула.
— Когда же это прекратится…
Шелест листьев впереди напоминал тихое, невнятное шептание, словно деревья переговаривались между собой. И звучали они весьма угрожающе. Негодующе. Леголас с Гимли и Арагорном наверняка давно уже петляли по кривым лесным тропам, минуя могучие деревья и отдаляясь все дальше, пока я тут стояла с трясущимися поджилками.
Неслучайно ведь появился отрывок прошлого. На пустом месте он бы не возник.
Значит, чем дальше я стану пробираться через дерби, тем больше смогу вспомнить о некогда забытом… Если хватит смелости. Если хватит…
* Reviant mi duath [sin] — она бродит во тьме
** Hiro hyn hîdh ab 'wanath [sin] — пусть они найдут покой
Деревья передо мной скорбно опустили ветви, сухие листья поникли, и шелестящий странный шепот перестал разлетаться по листве. Глубокая тишина, наступившая внезапно в лесной чаще, настораживала меня и заставляла ускориться. Под ногами все чаще встречались сучки, кочки и выглядывающие из земли толстые корни, за которые я то и дело цеплялась мысками сапог. Попытки двигаться тише мгновенно провалились: я была больше чем уверена, что до гнавшейся по следам друзей троицы уже донеслось мое громкое топтание.
Взойдя на низкий пригорок по постылой тропе, я наткнулась на Гимли, пробующим языком странный черный сок. Неестественно загустевший… Я подошла поближе.
— Орочья кровь, — недобро подытожил он и с отвращением сплюнул, на что я скривила губы, на мгновение представив противную, вяжущую жидкость у себя во рту, и заметила не сразу поравнявшегося со мной дерзновенного эльфа. Мой взгляд скользнул по профилю сосредоточенного эльфийского лица. Такой напряженный и внимательный, словно из стройной гармонии звуков, улавливаемой лишь его четким слухом, он выискивал один единственный ему необходимый.
— От тебя шума, как от стада троллей.
Я подавилась воздухом, косясь на него, а он даже головы в мою сторону не повернул. Говорил в лесную мглу, и если бы не встал возле меня, то остался бы неуслышанным. И лучше бы я его не слышала!
— Уж лучше шум, чем запах, — фыркнула я, а в ответ поймала такой его взгляд, словно от меня в придачу и подванивало. Как же был невыносим этот эльф!
Неожиданно Арагорн нашел новые слабые следы на твердой земле, несомненно, хоббичьи, и мы ринулись за ним. Чуть дальше, на самой кромке леса, под огромным деревом, нашлось еще несколько отпечатков легких ног. Он прошел немного, остановился, нагнулся чуть ли не до самой земли и рванул по рыхлым холмам вверх. От него не отставал Леголас, следом Гимли, а уж потом я, которой, в отличие от остальных, не удавалось легко пробираться через кусты чапараля, болотистую местность и вросшие камни.
Арагорн остановился и нагнулся к земле.
— Очень странные следы, — недоумевал он. Его выуживающий взгляд перебирал, казалось, любую хрупкую веточку под ногами, от него ничего не могло укрыться.
— Воздух здесь словно загустел, — медленно провел по своей длинной рыжей бороде Гимли. Я остановилась позади всех, озираясь по сторонам и замечая, как Леголас запрыгнул на один из выступающих камней, заросших лианами и прочей ползучей зеленью.
— Это старый лес… — взгляд его метался туда-сюда. — Очень старый, — Леголас подался вперед, вслушиваясь и всматриваясь в зеленоватый сумрак. И добавил: — Все помнит… И гневается.
Леголас замер на мгновение, взгляд его теперь бешено скакал по земле, словно он что-то почувствовал. За нашими спинами снова раздался гневный шепот деревьев.
— Деревья разговаривают друг с другом! — обеспокоенно развернулся Леголас, встречаясь взглядом с Гимли, нервно удерживающим секиру. Арагорн и я последовали примеру эльфа и неподвижно наблюдали, как гном отчаянно глядел на могучие над головой ветки, приготовившись к обороне.
— Гимли!.. — громким шепотом привлек Арагорн к себе внимание перепуганного гнома. — Опусти топор.
Вслед за просьбой последовал резкий жест рукой в воздухе.
Гимли с широко раскрытыми глазами замешкался, но, помедлив, опустил оружие и зашагал по тропе. На деревья он больше не смотрел, только себе под ноги и что-то ворчал о беличьем помете.
— Aragorn, nad no ennas!* — вдруг Леголас свернул с тропы. Арагорн быстро нагнал его, пока мы с гномом недоуменно хлопали глазами за их спинами.
— Man cenich? **
Мне удалось только слабо уловить интонации. Встревоженная — вопросительная, но о чем шла речь? Я глянула на Гимли, а тот стоял статуей — неподвижно, рассматривая зажатый в моей руке обрубок трости. Его паника передалась и мне, когда я увидела, как мягкий изумрудный свет утопает в густой бороде и касается моих потертых штанов.
— К нам идет… Белый Колдун, — предостерег Леголас, всматриваясь в зеленый сумрак. Белый Колдун… Саруман!
Мы застыли в напряженном ожидании, и я почувствовала приближение могучей силы, скорее всего, опасной.
— Не давай ему говорить, — хладнокровно обратился Арагорн к Леголасу и обхватил рукоять своего меча. — Он нас зачарует.
Леголас и Гимли, не шелохнувшись, притянули к себе оружие, держа его наготове в случае внезапной атаки. Короткий миг показался мне бездонной вечностью. Всесокрушающая сила подкрадывалась к нам со спины.
Вдруг камень потух, и на нас обрушилась яркая ослепляющая вспышка, подобно неистовой молнии, что озарила собой весь лес. Колдун, представший нами, был очень высоким и повергал в трепетное волнение. Белый плащ распахнулся, словно полыхнул белым огнем. Первым принялся атаковать Гимли, но его секира разлетелась в щепки от взмаха посоха. Стрела Леголаса также не достигла цели — могущественный волшебник лихо увернулся от нее, и она со свистом рванулась прямо в небо, а заговоренной магией меч Арагорна вдруг запылал, накаляясь и обжигая ладонь до такой степени, что удержать его было невозможно.
Они противостояли противнику, пока я, щурясь от яркого света, пыталась рассмотреть лицо незнакомого… знакомца. Словно сознание подсказывало, что он…
— Не враг, — тихо выдала я, завороженная ослепительным светом, и шагнула навстречу, Еще шаг. Третий. Поддаваясь совершенно глупому порыву, я только прошла между Гимли и Леголасом, как меня схватили за локоть и требовательно потянули назад, возвращая в реальность.
Я в растерянности качнула головой. Что это было?! Магия словно обвила сотней цепких пут одновременно… И если бы не плечо, увешанное колчаном со стрелами с зеленым оперением, на которые я смотрела, чтобы не встретиться больше с чарующим ослепительным светом, неизвестно, чем бы все окончилось. «Как мотылек на огонек», — мелькнуло в мыслях ужасно удачное сравнение.
— Вы идете по следам двух юных хоббитов, — услышали они властный голос.
— Где они? — отчаянно потребовал ответа Арагорн.
— Они прошли этой тропой позавчера. И встретили того, кого не ждали увидеть. Это успокоит вас? — больно уж загадочно продолжил незнакомец.
— Кто ты? — спросил Арагорн, отстранив от лица руку. — Покажись!
Вмиг вспышка света исчезла. Снежно-белые локоны рассыпались по слегка сутулым плечам. Одежда его была такой же белоснежной, как и волосы. Из-под мохнатых бровей на онемевших спутников спокойно взирали такие знакомые, пронзительные и наполненные мудростью тысячелетий глаза.
— Невозможно, — несмело произнес Арагорн.
— Прости… — с испуганными глазами и надломленными бровями Леголас опустился на колено, преклонив голову.
Я задержала дыхание от переполняющих, взорвавшихся искристым фейерверком внутри меня чувств. Вот же он! Гэндальф Серый. Как же так? Вернулся из мертвых в новом телесном облике или не погибал вовсе, сумев избежать встречи с бледным лицом смерти?
— Ты падал! — меж тем Арагорн до последнего не мог поверить своим глазам.
Старец в белом сухо кивнул, и едва заметная улыбка, дрогнув, сошла с губ, покрытых сеточкой морщин.
— Через Огонь и Воду… Из глубочайшей Бездны… На Высочайший Утес, — не умолкал глубокий голос. — Меня вернули назад исполнить то, что мне назначено.
Арагорн подошел к волшебнику и с почтительно-восхищенной улыбкой коснулся его плеча: «Гэндальф».
— Гэндальф? — медленно повторил старик, словно вызывая из памяти давно забытое имя. — Так меня раньше звали. Гэндальф Серый. Но я Гэндальф Белый…
— Гэндальф! — я была больше не в силах сдерживаться и, сорвавшись с места, подбежала к волшебнику, встречающему меня хмурым и обеспокоенным взглядом. — Ты не помнишь…
— Мне знакомо твое лицо, — так же медленно сказал он и рукой смахнул капюшон дорожного плаща с моей головы. — Последняя с запада. Намиерэль. Здесь… Что привело тебя в Леса Фангорна?
Без предупреждения он провел жилистыми пальцами по моей щеке и вместе с тем прикрыл глаза. Больше не произнеся ни слова, он стал погружаться в транс, а затем — в меня саму. В самую глубь моего естества. Я невольно вздрогнула, когда ощутила, как по жилам побежало неизведанное колдовство и проникло в самые сокровенные уголки сознания.
— Запечатана от самой себя, — произнес он. — Саруман постарался. Хоть он и предатель, но мудрым-то остался, — никто слов его не понял, но Гэндальф, как назло, продолжил не спеша. — Мне неведомо, как тебе удалось сбежать из-под длани Сарумана, но то, что из тебя колдовство насильно изымает память, я вижу ясно. Признаться, не думал встретить тебя здесь при нынешних обстоятельствах и надеялся, что ты скроешься на западе, — обнимая рукой мое лицо, он погладил большим пальцем мою щеку и посмотрел на меня с мукой в глазах. — Но я рад видеть тебя живой в окружении моих добрых друзей. Ты долго жила под покровительством Сарумана, но после его измены не пошла по его стопам и избрала своим путем свет.
У меня не хватало сил ответить, даже громко вздохнуть было трудно. С приоткрытым от удивления ртом я всматривалась в глубокие впалые глаза Гэндальфа и не могла поверить собственным ушам.
Свечение в изумрудном камне вдруг залило светом длинный подол белоснежного одеяния. Встрепенувшись, Гэндальф одернул накидку.
— Посох Сарумана! — воскликнул он. — Быстро! Дай мне его!
Одним движением Гэндальф выхватил посох из моей разжатой руки, вытащил сверкающий камень и кинул наземь. С отвращением посмотрев на него, Гэндафльф махнул посохом, разгоняя нас подальше от горящего зеленым огнем волшебного предмета, и ударил им изо всех сил по камню в сопровождении трех коротких фраз на неизвестном никому языке.
Боль.
Страх.
Отчаяние.
Бессилие.
Смирение.
Как же трудно было дышать! Я глубоко и жадно глотала сырой воздух, подобно лишенному воды путнику, которому наконец-то улыбнулась удача добраться до ручья. Порывисто вздымалась грудь, и от нахлынувшей усталости, что обволокла очень неожиданно, подкосились ноги. Теперь держаться было не за что. Я свалилась вниз, чудом успев выставить перед собой руки, уберегая лицо от столкновения с россыпью камушек и мягкой и склизкой, словно глина, почвой. Неизбывная усталость полностью разбила тело.
Надо мной склонились Арагорн и Леголас, чтобы помочь подняться, но их незамедлительно растолкал Гэндальф, не позволяя никому дотронуться до меня, словно от единственного прикосновения каждого ждала неминуемая гибель.
— Намиерэль… Намиерэль! — с большим усилием мне удалось вскинуть голову к его лицу. — Что ты видела?
— Я видела… Видела тот день…
*Aragorn, nad no ennas! [sin] — Арагорн, здесь что-то есть
**Man cenich? [sin] — Что ты видишь?
Каменистое плато, опоясанное кольцом каменных стен с единственными воротами, расположенными на юге, все знали как Изенгард. Я же на протяжении долгой половины века звала его своим домом. По крайней мере, мне надлежало свыкнуться с этой мыслью, и, признаться честно, сперва это казалось простой задачей до тех пор, пока я не переступила порог творения нуменорцев.
Ортханк. Башня, выстроенная давным-давно руками королей, хранила в себе немало запретных тайн. Острая, точно клык варга. Неудивительно. Веками точил ветер камень этой неприступной скалы.
С самой первой минуты пребывания в угрюмых стенах, высеченных из черного нерушимого камня, я по-прежнему ощущала странный, будоражащий кровь в жилах страх. Красотой, которой облагородили внутренности, восхититься удалось лишь короткое мгновение. Несмотря на высокие эпитеты, которыми раскидывался восторженный Саруман, снизошло понимание, насколько выдумана эта красота. Черная магия, как червоточина, изъела молчаливые стены Ортханка. Теперь они перешептывались…
Куда больше удовольствия мне доставляли прогулки по Изенгардским окрестностям, где я задерживалась подолгу в кудрявых рощах, синеющих вдали, навещала местный пруд, обложенный сланцем, с кристально-чистой водой, в которой постоянно встречались купающиеся птицы. Они беззаботно пели что-то о своем и чистили перышки.
Даже сейчас, сидя на нагретом солнечными лучами плоском камне, я любовалась их радужным щебетанием. Им были неведомы наши заботы. И, наверное, оттого я им немного завидовала.
— Ах, Радагаст! — послышался хохот на тропе, ведущей к главным дверям Ортханка. — Радагаст — укротитель пташек! — знакомый голос явно и нарочито громко издевался. — Радагаст простак! Радагаст дурак! Я не приемлю разговоры о нем в моих владениях. Да и пришел ты ко мне с другой просьбой. И останешься здесь, Гэндальф Серый. Тебе пора отдохнуть от путешествий, так решил я. Саруман Мудрый.
Я вскочила с колен, вслушиваясь в отдаляющиеся шаги, и неторопливо направилась следом.
Когда створы ворот стали так бесшумно смыкаться и открываться? Или от меня нарочно хотели скрыть прибытие всегда желанного в здешних краях гостя?
О визите близкого сердцу друга никто меня не предупреждал… Впрочем, чему я удивляюсь? В последнее время Саруман предпочитал проводить время без стороннего внимания, засиживаясь подолгу за закрытыми дверьми на верхушке башни. С ним творились странные вещи. Изредка он вдумчиво поглядывал на высокие деревья, блуждая по тропам Изенгарда. И я неоднократно замечала, как в глазах у него плясали белые огоньки, словно от недоброго веселья.
— Дым поднимается из Роковой горы, — продолжил спокойней Саруман, опираясь на магический посох. — Время на исходе. И Гэндальф торопится в Изенгард, чтобы спросить моего совета. Ты ведь за этим пришел, верно, мой друг?
Его голос помягчел, он остановился на ровной тропе, рассматривая Гэндальфа.
— Верно, друг, — в подтверждении сказанного колдун наклонил голову, не замечая, насколько самодовольно улыбался такому ответу Белый маг.
Я притаилась между двумя могучими деревьями, заслоняющими от тропы длинными ветвями, заросшими зеленой ширмой из вьющихся растений. Хоть и местечко выдалось крайне удачным для того, чтобы откровенно подслушать разговор, не возникло ни единого сомнения — Саруман догадался о моем присутствии. Ему вообще была известна вся моя подноготная.
— Ты уверен в этом? — поинтересовался Саруман
— Вне всякого сомнения, — мгновенно уверил Гэндальф. Его слова были тверды, как сталь.
Некоторое время владыка Изенгарда соображал что-то свое, а затем двинулся дальше по широкой тропе.
— Значит, Кольцо Власти не потерялось.
— Все эти долгие годы оно было в Шире, — ответил Гэндальф, качнув головой, нагоняя друга. И недовольно хмыкнул: — У меня под носом.
Тем временем я как можно тише следовала за ними по разбухшей земле и наблюдала, как взгляд темных глаз Сарумана скользил по макушке Гэндальфа туда-сюда.
— И ты не сумел разглядеть этого? — голос Сарумана насквозь был пропитан разочарованием. Он не ожидал кромешной слепоты в глазах Гэндальфа. — Любовь к полуросликам затмила окончательно твой разум?
Гэндальф замешкался. Вот теперь он видел настоящего Сарумана, холодного и опасного. Такого Сарумана я знала последние двадцать лет.
— Времени еще хватает на то, чтобы уничтожить Саурона, если действовать быстро, — произнес Гэндальф скорее себе под нос, чем другу, и, чтобы избежать пытливого взгляда, продолжил путь. Здесь Саруман не смог сдержать обуревавшую его страсть. Глаза, алчно вспыхнув, выдали его.
— Времени? По-твоему, у нас есть время?!
— Как сказал Гэндальф, если действовать быстро, — я бесстыдно встряла в беседу колдунов, выйдя из своего укрытия.
Но алчности в глазах Саруману скрыть от меня не удалось. Он недовольно впился суровым взглядом в нас, приветствовавших друг друга теплыми объятиями, отчего я лишь сильнее прижалась к Гэндальфу, зарывшись лицом в его густую бороду, что так приятно покалывала кожу. Запахло табаком и растертой душицей.
— Намиерэль, — с нескрываемым удивлением шепнул он. — Я думал, ты давно держишь путь в зачарованный лес. Разве не ты ли хотел ее туда отправить, Саруман?
— По моей просьбе она осталась. Настало время собрать воедино нашу мощь, — на что я обеспокоенно обернулась к Гэндальфу. В словах Сарумана порой было невозможно уловить суть, он кормил загадками на протяжении долгого времени, и вся надежда оставалась только на старого друга в серых одеяниях, что заботливо накрыл мою руку своей узкой теплой ладонью.
Саруман, погруженный в свои думы, не обращая внимания на обеспокоенных нас, неспешно двинулся по тропе, на краю которой начинались ступени в башню.
— Что-то странное с ним творится, — подозрительное поведение колдуна не могло остаться не замеченным, но его помыслы оставались ведомы только ему одному.
— В темные времена не каждому удается сохранить верную дорогу, — молвил Гэндальф.
В ровном голосе слышалось сомнение. Волшебник взглянул на меня, уголки его рта дрогнули в едва различимой улыбке.
— Опя-ять тайнами говоришь, — устало закатила я глаза.
— Ты помнишь, ради чего мы здесь?
Иногда двусмысленными речами он путал не меньше Сарумана.
— Конечно! — пылко возразила я, натолкнувшись на то же недоверие во взгляде, каким Гэндальф напоследок окинул Сарумана. — Ради…
— Не произнеси лишних слов, — мягко добавил он, — ветер унесет их, и ты забудешь названную цель. Просто…
— Гэндальф! — в нетерпении окликнул его Саруман, ступив уже на третью, подводящую к главным дверям ступень.
И перед тем как Гэндальф покинул меня, он развернулся к Клыку-горе и Сарумановому взору спиной и тихим шепотом произнес:
— Доверяй только себе.
Солнце лениво падало за мутный горизонт. Близились сумерки, и с первыми порывами холодного ветра я все же отважилась подняться в башню Ортханк, чтобы проведать Сарумана и Гэндальфа. Ни один из них до сих пор не явился на порог. На душе росла необъяснимая тревога. Судьба Средиземья коснулась всех без исключения, так почему же нынешний владыка Изенгарда, воспротивившись моему скромному присутствию на их маленьком совете, хлопнул перед моим носом дверью? Он и так запрещал мне многое в последнее время, держа в башне под личным надзором, словно какую-то принцесску, чтобы я не смела сновать по запутанным коридорам нижних этажей. И я почему-то шла на его поводу. Находилась в полном повиновении.
Я распахнула широкие двери главного зала. Никого. В башне царило безлюдье.
— Саруман! Гэндальф! — эхо раскатилось по просторам зала, врезавшись в каменные стены и устремившись к самой верхушке башни, где Саруман любил наблюдать за звездами. Узенькая лесенка в тысячу ступеней вела туда же. Я было ринулась к ней в надежде застать их там, но вместо этого вдруг впилась задумчивым взглядом в посох. Мой посох. Через пару мгновений мои руки уже сжимали его, недавно покоившегося на возвышении подле кресла, высеченного из того же черного камня, как и вся изводящая одним своим видом башня.
Творилось что-то неладное, темное, мрачнее гниющих земель Дол Гулдура. Под кожу въелся лютый страх.
— Саруман! — на очередной оклик ответом мне послужило громкое шелестение листьев и треск поломанных сучьев.
Ветры Карадраса перебрались этой ночью на Изенгард?
Но ведь от беспощадных ветряных пощечин не могли так трещать и громыхать могучие ветви, словно их ломали пополам, словно их…
Я помчалась прочь из башни, к широким ступеням. Там и замерла.
Расплеснувшийся зеленой волной пейзаж на околотке заливался багровой краской.
Кровавой. Хищной.
Одна из великих земель подверглась огню. Изенгард полыхал. Перед глазами стояли столбы дыма валившего из земли, как из печки. Отовсюду слышались удары топоров. Прекрасная, некогда зеленая долина превращалась в выжженную пустыню. Сотни ударов топоров в унисон стали доноситься из рощи. «Раз-Два-Три», — кричали истошные голоса.
— Орки… Так много… Когда же они успели…
А если они захватили Сарумана? Или — хуже того — убили?
В ушах моих противно звенели колокольчики, пульс набатом отбивал опасный ритм, и я была не в силах контролировать себя. Моим телом овладел свирепый гнев. Он подчинил мои ноги, что теперь бежали по обугленной земле, подчинил мои дрожавшие руки и мои силы, что заставили запылать в посохе изумрудный огонь. Разум мой был затуманен негодованием и яростью. Я с трудом разглядела через застелившую глаза пелену двух тяжело перевалившихся с ноги на ногу орков.
Сердце пропустило удар. Обида, злость, доходящая до ненависти, буквально разрывали меня на части.
Рука, замахнувшаяся тростью, тут же отправила на землю одного из них ударом в темечко, а другая тем временем выхватила из орочьих, запачканных сажей ножен спрятанный скимитар. Заляпанный местами свинцовой ржавчиной клинок со свистом, рассекая загустевший воздух, отрубил второй твари согнутое запястье, что прижимала к груди топор. На подол лилового балахона брызнула смолистыми струйками кровь.
Испустив страшный вопль, испугавший меня саму, я снесла голову с плеч одному из них, а другому вспорола брюхо. Сейчас для меня слова «пощада» не существовало, оно испарилось под натиском невероятной злобы, закипающей во мне.
Но меня не замечали. Дымящееся кострище подбиралось к Ортханку, алым пламенем горели кроны деревьев, а скопище орков продолжало рубить несчастные деревья. Никому из них не было дела до собратьев, падших от бьющих гневом моих рук. Никому из них не было дело до меня, не выстоявшей при виде падающего вдруг многовекового дуба. Вслед за ним упала и я на колени. Посох выскользнул из трясущихся пальцев, и скимитар с тихим звоном ударился о землю.
Жизнь покидала края Изенгарда, оставляя от былой зелени пустыню. Рыхлая почва под коленями сохла.
Больше сады не блеснут серебряной белизной. Солнце побоится брызнуть светом в эти края, и дожди перестанут плескать, чтоб утолить жажду земли.
Со спертым дыханием смотря на этот ужас, я слышала вдалеке несмолкаемые стоны, наполненные страшной мукой и отчаянием, и пронзительный вой ветра, в котором слышались ненависть, боль и страх всего живого. Ветер нес смерть, а может, что-то и пострашнее смерти.
— Орочья порча не станет приговором для этих земель, — шипела я, вогнав посох вертикально в землю. В моих силах не было столько могущества, каким мог хвастаться Саруман, но отвлечь орков я вполне была способна. И вцепилась в древко. Сохнущие губы в безмолвии шевельнулись.
— Намиерэль! — от его негодующего голоса изумрудный огонь в наконечнике сразу же потух.
— Саруман! Ты цел! — радостно воскликнула я, еле поднимаясь с колен. — Скорее! Нельзя медлить! Орки пришли в Изенгард! Они уничтожат здесь все живое! Вместе мы…
— Остановись! Умерь свой пыл, — низким голосом перебил Саруман. Его взгляд выражал опасное спокойствие, равнодушие к происходящему в округе. Будто так и нужно было.
— Но они же убивают их! Деревья кричат, разве ты не слышишь?! — яро крикнула я, изумляясь хладнокровию в его темных глазах.
Саруман спешно сократил между нами расстояние. В дюйме от меня с пристальным взором он положил руку мне на плечо и требовательно развернул к себе лицом.
— Не позволяй гневу завладеть твоим разумом, Намиерэль, и послушай меня, — тут голос его помягчел. — Дни Древние миновали. Они уступают место Новым, настает наше время: перед нами Новый мир. Но требуется немалая сила, чтобы устроить этот мир так, как хотим мы, научить его Добру, ведомому лишь Мудрым. Ты всегда верила мне, своему наставнику, ведшему тебя по верному пути. И я ни разу не подвел тебя.
Его голос, растекшийся по венам, источал тепло. Оно обволакивало коконом сознание, гасило разожженный внутри огонь ярости, изымая терзающую тревогу. Напряжение покинуло меня. Вместо нее пришла невесомая прохлада.
— Для Добра не приемлема гибель живого, — ответила я.
Мои брови свелись к переносице, и я опустила голову к неестественно посеревшей земле.
— Старые способы бесполезны для нас…
«Нас…» — я отпрянула назад.
— Где Гэндальф?
Саруман окинул взглядом наточенные пики угрюмой башни.
Я взглянула на задумчивого Гэндальфа. Он слушал меня так внимательно, не перебивая с чуть прикрытыми глазами, пока мы шли впереди остальных по тропе, обрамленной шеренгами деревьев и кустов.
— Это все? — вдруг коротко спросил он.
— Да. Я поведала тебе все, что открыло мое сознание.
— Саруманова магия коварна, и он вложил немало усилий, чтобы этот посох сковал тебя, — мудрено заговорил волшебник.
— Я слепо верила ему. Как дура велась на его речи, — руки так сжались в кулаки, что побелели костяшки. Я оказалась не такой уж и сильной, какой себя считала. — Почему… Почему я сразу не поняла этого.
— А разве ты могла? Он был твоим наставником, и посох был лично им подарен, — Гэндальф выдохнул себе в бороду. — Как любой отец вручал подарок на совершеннолетие сыну, так Саруман — тебе трость. Я помню, как он лично отдал приказ людям, служившим ему в Изенгарде, найти самую крепкую ветку вяза, чтобы выстругать этот посох. И как довелось мне недавно узнать, вложил в него заговоренный камень. Где бы ты ни находилась, в тебе всегда бы сидело желание возвратиться к Саруману. Тебя бы тянул за собой шепот в голове, указывая верный путь к полному подчинению.
— Но черная магия была тобой разрушена, — незаметно поравнявшийся с нами эльф скользнул по мне взглядом. Подслушивал! — Разве не значит ли это, что оковы сняты?
— Сняты. Она свободна, — согласился Гэндальф и тут же добавил: — Но не исцелена, пока не вспомнит свою жизнь, — он поймал на себе мой взволнованный взгляд. — Окольными путями ты блуждала последние дни, мой друг, но не огорчайся раньше времени, я помогу найти верную дорогу.
— Эдорас, — сквозь прохладные ветряные порывы услышала я Арагорна.
— Величественный, — не удержавшись, подхватила я, скользя взглядом по раскинувшимся вокруг нас красотам. Впереди, на горизонте вставали горы. Несокрушимые скалы тянулись к перламутровому своду небес, а их заснеженные вершины искрились на солнце. От сказочного пейзажа у меня перехватило дух, и я даже не заметила, как наш маленький отряд миновал глубокие извилистые равнины, приближаясь к столице Рохана.
Мне едва удавалось различить золотые блики на крыше королевского замка.
А чуть позже, заслоняя лицо от слепящих лучей рукой, разглядела защитный вал и ряд крыш внутри него, сияющие золотом палаты на зеленой вершине и стражников в красных туниках, поверх которых была надета кольчуга.
Ставни городских ворот раскрылись, и через мгновение мы увидели…
Я поежилась. Мрачновато.
Эдорас словно накрыло непроницаемым куполом, и солнечный свет огибал город, отдавая на растерзание молчаливой тени. Люди встретили нас взглядами, полными недоверия, некоторые корчили недовольные гримасы, когда лошади их аккуратно обходили стороной.
— На похоронах и то веселее, — буркнул Гимли.
И правда. Дружелюбия в их взглядах было маловато.
Я посмотрела на одеяние Гэндафльфа. Быть может, и верным оказалось решение накинуть поверх белоснежной одежки серый балахон. Судя по теплому приему, народ и так был всполошен. Не хватало еще лишних подозрений в пособничестве Саруману.
Мы спешились и поднялись по крутой лестнице к воротам замка. Навстречу незамедлительно вышел целый отряд стражи с предводителем, которого лично Гэндальф встретил с широкой улыбкой.
— Я не могу допустить вас к Теодену с оружием, Гэндальф Серый, — мрачно заявил мужчина, не обращая внимания на радушие колдуна. — Приказ Гримы Гнилоуста.
— Из гнилых уст гнилые приказы, — нахмурившись, тихо отметила я.
— Тшш, — раздалось над ухом тихим, словно шелест сухих осенних листьев, шепотом, и в меня тут же вгрызся укоризненный взгляд, когда я исподтишка глянула на Леголаса. Глубокие, как озера, его голубые глаза дрогнули, и взгляд переменился, прося меня успокоиться и не встревать. И я вдруг поняла, что уже в открытую, неотрывно смотрела в эти озерца, обрамленные тонкими черными каемками.
Мысленно отругав и одернув себя, я отвернулась к чересчур насупленной страже, заметив кивок Гэндальфа подчиниться отданному приказу. С одного бока Леголас и Гимли, с другого — Арагорн принялись разоружаться, мне же оставалось просто наблюдать, и, когда стражник придвинулся с вытянутыми руками, я согнула свои в локтях и приподняла их вверх.
— Безоружна, — не успела я ответить, как уже тихо давилась воздухом от умелых действий недоверчивого мужчины. А ему, видать, пришлось такое дело весьма по вкусу — потрогать меня лишний разок, тщательно проверяя, насколько я безоружна. Ухмылка заиграла на губах: вот так жестоко уязвляют гордость.
Наконец все всё отдали. Даже те, у кого вроде бы ничего не было. Кроме Гэндальфа, и командир стражи обратился к нему, не принимая никаких исключений:
— Ваш посох.
Гэндальф протяжно выдохнул и печально нахмурил брови, будто его очень задела такая неучтивость.
— Неужто вы и палку у старика отнимете?
Командир стражи с сомнением посмотрел на колдуна. Видно, чутье ему подсказало, что посох в руках мага — это не только опора, но затем он одобрительно кивнул. Арагорн не сдержал усмешки, переглянувшись с нами.
Кто бы знал, что Гэндальф окажется тем еще пройдохой.
Перед нами подняли тяжелые засовы, приоткрыли со скрипом створки дверей на огромных петлях, позволив войти. Вдруг Гэндальф поравнялся со мной и шепнул на ушко:
— Натяни капюшон.
Без возражений я послушалась, и лицо скрылось под грубой тканью, чтобы отвести стороннее внимание.
Просторный зал казался темным. Столбы и стены, что поддерживали крышу, тонули в полумраке. В узкие окна едва пробивались солнечные лучи. И, когда глаза привыкли к скудному освещению, я смогла хорошо рассмотреть висевшие на стенах старинные гобелены и запорошенные пылью пустующие скамьи под ними. Но мое нескромное любопытство просило полюбоваться королем страны коневодов.
В дальнем конце на трехступенчатом возвышении сидел в кресле… сгорбленный, седобородый и седовласый старик. Его лицо морщинилось, собиралось в складки.
Это и есть Теоден?
Он больше походил на карлика, нежели на властителя Рохана. Только тонкий золотой обруч, охватывающий его лоб, мог подтолкнуть на мысль о королевском титуле. Рядом на обычном стуле сидел тщедушный мертвенно-бледный человек, одетый в черное. При виде нас он тут же стал нашептывать что-то королю.
— Неучтиво нынче встречают гостей во дворце твоем, король Теоден, — обратился к правителю Гэндальф, и тщедушный человечек снова зашептал на ухо Теодену. Тот устало приподнял потускневшие глаза, затянутые тонкой серой пеленой, отчего выглядели они безжизненными, как у мертвеца.
— Быть учтивым с тобой… Гэндальф Горевестник? — сиплым голосом спросил он и глянул на противного человечка, который поспешил продолжить за господином начатую речь и обернулся к нам. Это и был тот самый Грима Гнилоуст…
Он подходил все ближе и ближе и, не стесняясь в выражениях, кидался громко оскорблениями в Гэндальфа, пока охрана короля, подобно изголодавшемуся зверю, ходила из стороны в сторону возле стен, выжидая малейшего взмаха руки, чтобы начать кровопролитный бой. Такие большие, коренастые и внушающие опасность — их легко можно было бы сравнить с урук-хаями. Я нервно сглотнула. Тот, что, размахивая мечом на равнине в сумраках, чуть не разрубил меня на куски, был весьма силен. Этих же насчитывалось не меньше десятка.
—… я же велел отобрать посох! — вдруг завопили впереди, и крепкая охрана метнулась к нам. Не успела я опомниться, как сзади со спины меня обхватили сильные руки тугим ободом, смыкаясь на талии, отрезав любые пути отступления. Я дергалась в одну, затем в другую сторону, но мужчина держал крепко и вынуждал применить особое оружие — яростная давка ног.
Сработало, конечно… Он ойкнул и дрогнул, недовольно сдавив меня в своих объятиях еще сильнее. Зараза!
Руками не оттолкнешь, ногами не пробьешь, телом не выскользнешь — у меня просто не оставалось другого выбора. Перегнувшись через сильные руки, я резко выпрямилась, откидывая в последний момент голову назад с такой силой, что аж покачнулась вслед за упавшим бедолагой, и пискнула.
Только что я ощутила всю твердолобость охраны Рохана своим затылком и тут же потрогала ладонью нывший затылок. Вышло вполне себе ничего — мужчина теперь занимался своим ушибленным лбом, да и собственная голова вроде как не раскололась. Однако впредь я решила не применять таких выпадов без крайней необходимости и сразу же уступила место подбегающему Гимли, чтобы он завершил начатое. Ловкий удар кулаком промеж глаз заставил мужчину окончательно рухнуть на пол.
Гном помчался дальше, к человечку в черном, пока Арагорн и Леголас с необычайной ловкостью справлялись с неуемной охраной. Пользуясь моментом, я спряталась за колонну, осторожно натягивая капюшон, успев почувствовать пальцами назревающую шишку, и с опаской зыркнула по сторонам.
А вот это странно.
Оставшаяся часть охраны во главе с командиром, что все это время выжидала у дверей, не стремилась бросаться в бой. Наверное, они хотели излечить короля не меньше нашего. Чем, собственно, Гэндальф и занялся, скидывая грязный балахон с плеч, и из его белоснежно-чистого посоха стал сочиться яркий свет. По моему телу пронесся рой мурашек: Гэндальф Белый возвысился над королем, и его величественный вид нагнал на меня несоизмеримое чувство восхищения. Один его взмах посохом пригвоздил короля к креслу чуть ли не насмерть и вызвал испуганный женский вскрик. Прекрасную ликом незнакомку, что ворвалась в зал и ринулась к тлеющему королю, чудом перехватил Арагорн.
— Изыйду я — умрет Теоден! — воскликнул сиплым голосом с перекатистым смехом король, тело которого ныне подчинялось чужой воле. Но Гэндальфа не пугали пустые угрозы, он приближался к королевскому креслу, и мы молча наблюдали за происходящим. Король хлюпал, кряхтел, изнывал — всем своим видом показывал, насколько ему невыносима исцеляющая магия, что искореняла злого колдуна из его тела.
— Ты не убил меня, и не убьешь его! — продолжал Гэндальф и очередным взмахом вызывал новые кряхтения и тяжелые вдохи и выдохи Теодена. Или уместней теперь сказать — тяжелые вдохи и выдохи Сарумана? Гэндальф подошел к заколдованному королю почти вплотную. Противоборствующий демон внутри правителя не хотел уступать полюбившееся место и с последним рывком кинулся к Гэндальфу, за что получил наконечником посоха в лоб. Последний удар вышиб его из тела короля навсегда…
Ослабевший правитель откинулся на спинку тронного кресла и вяло пополз вниз. Он бы непременно рухнул на твердый холодный камень, если бы не крепкие объятия девушки, ринувшейся к возвышению. Лик немощного старца на наших глазах истлевал. Седая неопрятная борода до самого пола уходила вместе с уродливым горбом и глубокими складками на лице, и теперь человек, восседавший на троне, действительно походил на короля.
Улыбнувшись нашему успеху, я подошла к Гимли, что придавливал всем весом Гриму, пока тот дергался, как выброшенная на берег рыбка. Мое сердце облилось кровью, когда из-под засаленных, запутанных локонов, облепивших бледное лицо, на меня упал взгляд стеклянных глаз.
Неживые. Безвольные. Дико преданные.
Взгляд верной шавки.
На меня набросился страх.
Я закрывала глаза и видела другие. Чужие и послушные, наполненные стеклянной влагой, блестевшей на бледном сухощавом лице. Интересно, я была такой же противной и отвратительной шавкой, как и он? Хитрой? Изворотливой? Вероломной?
От его черных, свисавших с тела лохмотьев разило трусостью и собачьей верностью своему господину, который наверняка обещал слуге такие бесценные сокровища, что даже гномы истеклись бы слюной при виде их яркого мерцания в объятиях лучистого солнца.
И в придачу к золотым слиткам, серебряным графинам и обширным владениям, Гриме досталось бы самое восхитительное и очаровательное создание, когда в руки Темному Властелину перейдут борозды правления.
Если для простого гнома очей его очарование стал бы какой-нибудь затейливый драгоценный камушек, то необычайное очарование для Гримы Гнилоуста таилось только лишь в одной златовласой деве, обитавшей в стенах дворца роханского короля.
Уж лучше бы камень полюбил…
Я поморщила нос, вспоминая, с какой нежностью и теплотой Грима смотрел на Эовин, словно просил прощения за каждый поступок, за каждую непростительную ложь выпрашивал понимания в ее бесстрастных глазах, но она выглядела неприступной крепостью, и кроме жалости к трусливому предателю ее взгляд ничего не выражал.
Я видела ее. Я стояла рядом. И в тот момент от милой девушки не осталось и следа, она казалась мне холодной и твердой, как сталь, ни один мускул на ее бледном лице не дрогнул, когда за порог Эдораса вышвыривали за шиворот ядовитую шавку.
Конец. Остатки смертельной порчи в лице Гримы были окончательно истреблены с земель коневодов, даже взволнованные лица людей охватила на короткий миг радость. Вспыхнула искрой в глазах надежда на прежнее и такое желанное спокойствие. Но внутри меня продолжали биться сомнения, расползаясь, словно разогретый воск.
Все это чепуха. Никакой не конец. Это стало началом. Этим внезапным визитом мы заложили фундамент, послуживший основой для начала кровопролитной войны, и строить из непробиваемого камня стены, ограждающие Рохан и Изенгард от остального мира, теперь настал черед Сарумана.
Мы ударили под дых, отнимая у колдуна огромный лакомый кусище, и он нам этого не простит.
Он пустит войско. Я уверена. Моя интуиция давно срывалась на бешеный крик, но искать совета мне было не у кого. Гэндальф, где ты? Скорее возвращайся с королем обратно! Нельзя медлить! Враги наступают на пятки и вскоре загонят жителей столицы в какой-нибудь угол, где тесно, темно и душно, чтобы они, подобно загнанному зверю, мечась, взмолились о милосердии надрывным воем!
В силах ли мы помочь им?
Я боялась думать о будущем детей, что резво бегали возле седых сгорбленных старушек, сидевших на длинных скамьях у подножия широкой лестницы. Они грозились отшлепать каждого мальчишку тростью, пробегающего мимо них с высунутым языком и насмешливой гримасой.
Я боялась думать о чем-либо вообще, устремляя взор лишь вдаль, на самый край алого горизонта, которого легонько касалось заходящее солнце. Близились сумерки, а вслед за ними холодная мрачная ночь. Опять без яркого сияния звездного света. Опять без мановения северного ветра, игриво раскачивающего лазурные поля волнами. Опять без треска дивных цикад и мягкого шелеста листвы, шепчущего о своем.
Странные пейзажи выстраивалась единой картиной у меня в голове. Я не понимала, откуда они взялись, и ужасалась, почему даже сейчас я отчетливо чуяла знакомый запах душицы, в одночасье вскруживший мне голову. Его словно ветер нагонял и нарочно обдавал мое лицо.
Какой же пленительный и сладостный аромат! Наверное, у террасы растет пара кустиков этого дивного растения…
Но приятный запах вдруг исчез, и со спины неторопливо выплыли два клуба дыма, рассеиваясь у самого моего лица. От табачных испарений я фыркнула.
— Чего носом воротишь? — на террасу дворца вышел Гимли с деревянной трубкой и пристукнул зубами о длинный тонкий мундштук. — Между прочим, гномий табак самый безопасный для здоровья.
Он демонстративно выпустил плотное маленькое кольцо дыма, и оно, взлетая к карнизу, расширилось и на мгновение обрамило солнце сизой каймой.
Недурно. Но я снова фыркнула.
— Так почему бы вам, господин гном, не обдать табаком дворец и придворных? Уверена, они придут в восторг.
— А-а-а! — недовольно протянул гном, резко махнув рукой. — Поди разбери их. «Это королевский дворец, а не забегаловка, проявите уважение к правителю», — передразнил слуг гном, бурно жестикулируя руками.
На моем лице взыграла ухмылка.
— То есть вас выгнали, — заключила я, и гном, возмутившись, мгновенно нахмурил пушистые брови и чуть ли не выронил трубку.
— Да чтоб гнома выгоняли? Ха! Не бывать этому. Я… вышел сам!
Благородству гномов неведомо границ!
— Ну да, ну да, — улыбаясь, закивала я головой и прижалась плотнее к стройной колонне.
Казалось, острые пики на золотой крыше дворца цепляли облака так, что разрывали их композицию, и они парили над городом грядой широких перистых полос. Гимли пыхнул очередной струей дыма, вскинув голову к небосклону.
— Не по душе мне затишье перед бурей, — он подозрительно сощурился, когда под облаками пролетела стая крупных воронов, и всмотрелся в заснеженные верхушки Белых Гор. — Но преимущество пока на нашей стороне, — да ну? Пока что незаметно. — Два волшебника против одного, — Ох, вот в чем дело. Учитывая мое состояние, я бы сказала полтора против одного. — Хоть я по-прежнему дивлюсь. Никогда не встречал среди магов женщин.
— А много ли на своем веку вы повидали магов, господин гном? — отпарировала я.
Гимли открыл рот, чтобы вслух назвать имена тех, о коих доводилось слышать, но заметно напрягся. И чем сильнее окунался в омут многочисленных имен, тем стремительнее его пушистые брови ползли вниз. Кажется, у гнома проблемы.
— Ну… немного, — наконец-то нашел ответ Гимли и решил, видимо, поскорее загнать меня в такие же тяжелые размышления, добавив: — И на моем веку они были старцами.
Я пожала плечами и отвела взгляд.
— Значит, я немножко неправильный волшебник.
Отличный ответ.
Да, не умею я говорить мудреными загадками, какими привык долгими столетиями сноровисто пользоваться Гэндальф, но порой уж лучше признаться в открытую.
Гимли вдруг похлопал своей широкой ладонью меня по пояснице.
— А я немножко неправильный гном, — подбодрил он, и я расплылась непроизвольно в благодарной улыбке, узнав только сейчас, какими умилительными бывают гномы. — И между нами, неправильными, советую заглянуть во дворец.
Сведя брови, я недоуменно глянула вниз, встретившись с его хитрым взглядом.
— Зачем?
— Арагорн хотел с тобой переговорить. Бороду даю на отсечение, наш правильный эльф еще брезжит слюной и спорит с ним.
Спорят? Эльф негодовал? Кажется, я пропускала что-то интересное, стоя на террасе, но встречаться с высокомерным и невыносимым лучником желания у меня не возникало. Опять ведь прицепится ко мне.
Немного постояв в нерешительности, я развернулась к главным дверям дворца и, сверкнув глазами в сторону гнома, который легонько меня подтолкнул, направилась внутрь.
Просторный зал больше не выглядел темным, а стены и столбы, поддерживающие крышу, не тонули в полумраке. Последние рдяные лучи заходящего солнца успешно пробивались сквозь окна, когда распахнули туго накрахмаленные шторы.
Неподалеку от порога суетилась прислуга и о чем-то щебетала, загородив проход к возвышению. Обойдя мельтешивших людей стороной, я зашла за ряд колонн и продолжила свой путь к намеченному столу и двум знакомым затылкам.
Между колонн и центральным проходом петляли придворные. Немногочисленно, но — как мне думалось — вполне достаточно, чтобы затоптать меня или зашибить шваброй.
Пробираясь сквозь людей, возрождающих уборкой былое величие дворца, я медленно, но верно приближалась по каменной клади…
— Откуда нам знать, что она не врет.
Я застыла как вкопанная, и мои брови в удивлении взмахнули вверх.
— Очи Гэндальфа не обманешь, — произнес Арагорн. — Если бы в Намиерэль таилась опасность, он бы прознал это первым.
Вот именно!
Эльф лениво повел головой.
— Гэндальф не знает, как ей удалось сбежать из-под белой длани. А если никто не сбегал? Если так изначально было задумано, чтобы подослать к нам лазутчика?
Кого?! Я медленно закипала и сдерживала себя, кусая то губы, то щеки.
Тем временем Арагорн отрицательно покачал головой.
— Ты ведь знаешь, Леголас, лазутчиков раскусить легко. Я бы заметил неладное.
— Орков, людей, гномов и даже эльфов легко, — согласился Леголас, облокотившись на столешницу. — Лазутчиков магов — не уверен. Нас уже могли зачаровать.
Он не уверен? .. Не уверен он!
— Но поддался чарам, кажется, один только ты, — с хитринкой в голосе выпалил Арагорн и, не мудрствуя лукаво, внезапно подозвал меня жестом руки. — Давай лучше у нее спросим.
Как? Как он узнал и так быстро сообразил мое местоположение? Он же ко мне спиной сидел!
Я остолбенела с вылупившимися глазами. И не знала, что делать: либо присесть на скамью, либо дать деру, сверкая пятками. Развернувшийся ко мне эльф, пунцовый до висков, своим сердитым выражением лица явно намекал ретироваться куда подальше.
Меня раскусили, как грецкий орешек, на самом волнительном месте.
Молча, назло игнорируя искрометный эльфийский взгляд, я присела на скамью за продолговатый стол напротив улыбающегося Арагорна и недовольного Леголаса.
— Говорить за спиной нехорошо, — я смерила эльфа взглядом.
— Подслушивать тоже нехорошо, — сказал он, не сводя с меня глаз.
И это он говорит мне, что подслушивать нехорошо, когда сам наверняка не упустил ни единого слова в нашем личном разговоре с Гэндальфом?!
— Об эльфийском остром слухе слагают легенды, — язвительно начала я и горько ухмыльнулась. — Видно, врут.
— Поражаюсь, как с таким острым языком ты умудрилась выжить, — выпалил он.
— Но ты ведь как-то прожил со своими косичками. И смотри, никто не надругался.
Стремительно бледнея, Леголас свел скулы, и на его лице выскочили желваки. Арагорн, откровенно посмеиваясь над разыгравшейся сценой, прикрывал ладонью рот.
— Ну, чего же ты молчишь? — не унималась я.
— Мне не о чем разговаривать со своенравным дитем.
Я опешила. И тут же вспыхнула.
— По-твоему, я ребенок?
— Причем ужасно невыносимый, — ответил эльф, заметив однозначное выражение на моем лице.
— И это дает повод не доверять мне?
— Это дает повод усомниться в стойкости твоей воли. Кто знает, может тебя давно сломили, как того Гнилоуста.
Я резко дернулась и под столом сжала руки в кулаки, нещадно впившись ногтями в кожу. Как он смеет меня сравнивать с тем безвольным и тщедушным человечком? Как у него язык поворачивается произносить такое?!
— Ты меня совсем не знаешь, — сквозь зубы процедила я.
— Ошибаешься. Я знаю тебя лучше, чем ты сама, потому и говорю, что воля твоя ветхая, — с нескрываемым высокомерием в голосе он скривил губы, и терпение мое лопнуло окончательно.
Выскочив из-за стола, я помчалась к выходу навстречу холодному ветру, чтобы его прикосновения остудили покрасневшее лицо и уняли жгучее желание вернуться и удушить эльфа на глазах у всего Эдораса. Кем он себя возомнил? Всезнающим пророком? Мудрецом, прознающим одним взглядом всю подноготную?
В дверях я на мгновение застыла, когда услышала голос Гимли:
— Ну, чего там?
— Кроме остроухого дурака — ничего!
Глупый, глупый эльф! Все знает, только не летает!
Зло ударив мысом сапога по камушку, что полеживал на последней ступеньке крутой лестницы, вымощенной щебнем, я услышала, как гулко тот прошелестел по траве. Полыхнувший во мне огонь колючей обиды дошел аж до кончиков пальцев. Как он посмел?! При всех… вот так вот упрекать в детском поведении, да кем себя считает этот надменный идиот?!
С зажатыми плечами пыжилась я вся. Стоило немалых усилий воздержаться и не обстрелять его еще одной порцией едких замечаний, чтобы не потешать его эльфийскую спесь.
Пока остальные члены нашего отряда набирались сил в чертогах дворца — чем, кстати, следовало заняться и мне тоже, — я довольствовалась широкой тропой, по которой шумно топала ногами, и облачным полотном, примечая сторонящееся все так же испуганно светило, что оставляло столицу Рохана в скорбном полумраке.
Мимо тянулись добротные деревянные дома, двери их легонько покачивались от ветра, жители занимались обычными для себя делами в бодром расположении духа. Лицах их дышали неопределенным спокойствием, во взглядах таилась приятная усталость, почти что рассеявшаяся отведенным на отдых временем, и они едва ли обращали внимание на меня, нервно кусающую губы и погруженную в тяготящие рассуждения о ножницах… и о светлых косичках.
― Ауч…
― Смотрите, куда идете! ― ворчал низенький старец, пока рукой тер ушибленный лоб. ― Совсем отбились от рук. Детеныши. В мое время таких палками били!
― Прошу простить меня великодушно, ― торопливо, ощупывая пальцами плечо, извинилась я в преисполненном уважения поклоне, поймав себя на мысли, что в «его время» — вполне вероятно — уже немалая часть краев Средиземья мною была изведана. Не умалило сие почтение старца. Сетуя и бормоча себе в поредевшую бороду, он поучал меня, подругивал за неуместную, тронувшую глаза улыбку, с которой я смотрела на него. В своем серьезном гневе он взывал умиление. Но пыл его, с коим прививались мне манеры, быстро поугас, достаточно было раздаться голосам:
― Деда! Пойдем! ― крикнул мальчик.
― Мамуля накрыла на стол! ― подхватила девочка, когда обнимала жилистую руку с той же трогательной заботой, какой сверкали ее глазки.
Я улыбалась им вслед. Улыбалась ворчливому старцу, преобразившемуся в одночасье в заботливого дедушку, улыбалась шкодливому пацаненку и ласковой девочке, поддерживающих любимого деда с обеих сторон, улыбалась старости. Старости, что так чинно отражалась недавно в потускневших глазах, старости, с пришествием которой человек нехотя менялся, перенимая излишнее бормотание, противную тяжесть в коленях и… такую детскую беспомощность. Жизнь — причуда: все рождаются детьми, умирают ими тоже, но… Я внезапно явственно осознала, что отдала бы все за те же маленькие плечики, что будут поддерживать когда-то и меня, старую и слабую.
А затем все сникло, ибо мной целиком и полностью завладела всеми забытая кузня. Не доносился звон от работы кузнеца, не было жара из разожженного горна, меня встретили только две наковальни: одна маленького размера, другая побольше, и на обеих тонкой пленкой висела паутина.
Видимо, кузнец забросил свое дело и ушел из Эдораса… Или умер.
На стене рядом с горном, на прибитых полочках, остались клещи — штуки три я точно насчитала — и молоты. Возле противоположной стояли подставки с поржавевшими и выщербленными мечами. В бою они вряд ли бы пригодились — с таким оружием ни одного удара не отобьешь. Тем не менее мне хотелось их рассмотреть вблизи. Потрогать. Подержать. Без промедления я взяла первый попавшийся. Какая шероховатая рукоять… Я помню…
Перед глазами проносится орк. Неразборчиво кричит на противном для моего слуха языке. С резким взмахом топора хочет нанести удар, но не успевает… Черная кровь орошает края моего балахона, а мой взгляд цепляется за отрубленную руку, что падает возле моих ног. Шероховатая рукоять короткого клинка неприятно скользит в ладонях…
― Нравится? ― донеслось за спиной, и обрывочные картинки выпорхнули испуганными перепелками, заменяясь ноющими болями в висках.
― Мм… ― поморщилась, почувствовав на языке горечь, потом, опомнившись, в спешке обернулась с виноватым выражением, будто была застигнута за чем-то крайне неприличным. ― Ах… ― последовал вздох, полный облегчения. ― Это ты, ― устремив заржавевший наконечник меча вниз, к земле, я отвела рукоять немного вбок, чтобы не задеть Арагорна.
― У тебя затуманенный взгляд, ― молвил он, на что получил незамедлительно реакцию в виде понурой головы. ― Память снова пробудилась, верно?
Уже забыла, насколько проницательными бывают следопыты, и лишь кивнула.
— О чем ты спрашивал?
Арагорн мягким голосом ответил:
― Я спросил, нравится ли тебе этот меч?
И застал этим вопросом меня врасплох. Откуда мне было знать, нравится мне оружие или нет? Или он имел ввиду, удобно ли держать его в руке? С потупленным взором я уставилась на клинок, затем на рукоять, отмечая про себя, что ее отделка действительно была очень грубой и в ладони она лежала плохо, но это ли подразумевало под собой безоговорочное «не нравится»?
― Ээ… да, ― неуверенно буркнула я и сжала рукоять сильнее, сверяясь со своими внутренними ощущения. ― Вполне… ничего так… ― с усилием кое-как приподняла меч в воздухе, и его наконечник устремился в потолок. Мышцы руки разом напряглись. Держать холодное оружие одной рукой оказалось не таким-то легким делом, но весьма приятным и до боли знакомым. Рука непроизвольно разжалась, чуть подкидывая меч, и ловить его обратно не спешила. ― Ой!
Наточенное острие резко вычертило дугу. Арагорн ловким и невероятным быстрым движением — уследить за ним было невозможно — перехватил его, не замечая, с каким ускорением щеки мои покрылись пунцовой краской. Вроде бы не произошло ничего существенного, но все равно было неловко. Так опозориться.
― Тяжеловат для тебя, ― он плавно подкинул оружие перед тем, как вернуть его в былое положение на полке. ― Попробуй этот.
В руках Арагорна блеснул тусклым светом клинок меньше и изящней предыдущего, немного укороченный, и его основание чудным образом смогло избежать ржавчины. Изумительный. Без лишних мыслей я приняла оружие.
― Меч есть продолжение твоей руки — держи его крепче и не сомневайся, иначе он подведет тебя в самый неподходящий момент.
С размеренной интонацией наставлял Арагорн, терпеливо выжидая за моим плечом, пока кончиками пальцев я не коснулась рукояти, на удивление приятно легшей в ладонь. Но держала ее, видать, скверно, отчего мозолистые руки сбоку поправили мои.
― Странно. Мне кажется, что когда-то я умела пользоваться мечом, ― несмелая ухмылка на моих губах. ― Вспомнить бы.
― Ты вспомнишь, коли сама того пожелаешь, — молвил он. — Воспоминания былых дней заточены, но тело твое не сковано, и только оно помнит, как необходимо двигаться в бою и защищаться.
Мимо кузницы торопливо шли женщины с мальчишками. Детям не дашь и десяти лет, но их измученные и обреченные выражения лиц превращали их в мужчин, за чьими плечами пролегла не одна война. Они неотрывно глядели на нас. Сердце содрогнулось. Меч замер в воздухе.
― Избавиться от длани Сарумана — мы избавились. Но в городе по-прежнему царит скорбь. И от решения Теодена зависит судьба его народа.
В лезвии меча, не изъеденном беспощадным временем, ясно отразились глаза… Но не мои. Бесцветные, мертвенные, трусливые, преданные.
Шавка!
Глаза Гримы стремительно исчезли, когда чужая ладонь осторожно легла на меч и отвела его в сторону.
― Не учесть Рохана тебя гложет. Твое сердце наполнено иным беспокойством.
Он словно видел меня насквозь и не отводил испытующего взора.
― Я просто… Что если я успела натворить что-то ужасное? Ты ведь видел этого Гриму. Его глаза… такие… верные своему господину. Я смотрела в них и думала, вдруг и я успела, так же слепо повинуясь, причинить другим боль.
От одного лишь представления, что я подчинялась чужой воли, беспрекословно выполняя безумные прихоти и наказы, тело мое натягивалось струной. Дурные мысли колотили изнутри и нарочно подбрасывали страшные образы.
― Что подсказывает сердце? ― спросил вдруг Арагорн, наклонив голову чуть набок.
А что оно может подсказать?
― Ничего, ― получилось немного небрежно. ― Ничего, кроме тишины и пустоты. При…
Жестом руки Арагорн перебил:
― Ты не поняла, ― уголки его губ дрогнули в теплой и понимающей улыбке, точно он сам был таким же несведущим. ― Не рыщи ответа в сознании — так ты никогда не обретешь себя. Спрашивай не здесь, ― пальцы руки коснулись виска и едва задели ниспадающие локоны. ― Спроси вот здесь, ― та же рука опустилась на грудь и легла на тугую жилетку именно в то место, где билось сердце.
А вдруг оно разделит сомнения с разумом? И что тогда? Навсегда отчаяться, мучиться бессонницей и отдаться смирению? Но так или иначе, мое ведь сердце живет моими проблемами и ничем иным, в то время как здравый смысл опирается на другие постулаты… Правда? Пожалуйста, сердце, не молчи…
― Не смогла бы, ― неуверенный шепот вдруг стукнулся в ребра. Слабо и почти неразличимо. Брови мои хмурились, я сосредотачивалась и пыталась внять голосу, что мгновением после притаился, а затем раздался вновь. ― Да… Не смогла бы навредить.
― Видишь? Сердце имеет доводы, о которых не знает разум. Когда вновь станешь терзаться сомнениями, обратись к сердцу, и оно откликнется тебе, ― он воткнул меч в землю между расставленными в плотный ряд собратьями. ― Времени мало. Нельзя медлить.
Я напряглась.
― О чем ты?
* * *
Сошлись крестом мечи. Деревянные. Забавно.
― Соберись, Намиерэль, ― выдохнул Арагорн и одним толчком вынудил меня отступить.
Покачнувшись, но удержавшись на ногах, я недовольно глянула на оружие в руках. Легкий. Удобный. Такой же укороченный, как и тот, с которым я стояла в кузне. Но. ДЕРЕВЯННЫЙ!
― Как с этим, ― я начертила смертоносным орудием в воздухе восьмерку, ― можно собраться?
― Если с ним не научишься, то с настоящим мечом и подавно не сумеешь обращаться, ― отрезал он и оттолкнулся от каменных плит, замахиваясь своим. Мечи опять скрестились, и, видно, по просьбе Гэндальфа, кто, собственно, и затеял внеплановую тренировку, Арагорн не собирался меня жалеть, выматывая до седьмого пота в тесноватой, запорошенной пылью подвальной оружейной. Уже давно сперло дыхание, грудь глубоко и часто вздымалась, а во рту пересохло. С упорным толчком я предприняла попытку отпихнуть Арагорна, чтобы нанести удар под колено, но получила взамен на выпад подсечку мысом сапога.
― Быстрее! ― слышалось над головой. Утирая лоб, покрытый испариной, я вставала чуть ли не со скулежом и сердитей сжимала рукоять, ощущая, как она предательски начинала скользить. ― Ты витаешь в облаках. Сейчас и здесь есть ты и меч. Мне нужно — чтобы была только ты. Твой меч — это твоя рука, вы единое целое.
Я не понимала смысла этих слов. Что значит — единое целое? Если рука разожмется — меч выпрыгнет из нее, и единого целого не станет вовсе. Внезапный и весьма ощутимый удар чужого меча по острию моего испугал меня.
― Ты снова где-то там…
― Да здесь я, здесь! ― буркнула я.
― О чем ты думаешь?
― Вот об этом самом… ― я повела головой, осекшись. ― Меч есть продолжение руки моей…
― Не думай, ― «Эм… ага. Уже. Хотя нет, подожди, еще думаю». ― Чувствуй. Для тебя это деревяшка остается по-прежнему бесполезной деревяшкой, для меня — частью меня. Если я позволю разжать пальцем рукоять, то лишусь не оружия, а…
― Своей конечности, ― не скрылась сардоническая усмешка.
― Доверься ему, доверься телу. Заново, ― требовательно произнес Арагорн.
Я набрала побольше воздуха в легкие и громко выдохнула, понимая, что такими темпами мне никогда не добраться до настоящего оружия.
Предстояло в третий раз схлестнуться мечам, но копчик жалобно изнывал, потому я собрала все оставшиеся силы и поклялась, что более мой зад не ощутит холод вымощенных плит. Череду редких ударов с левой и правой стороны удавалось отразить с натягом, как и последовавший за ними сильный замах с разворотом туловища вокруг своей оси — я резко присела на корточки, остро ощутив деревянное лезвие, задевшее мои подлетевшие в густом воздухе локоны. И резво отскочила назад при виде оружия, направленного рукой Арагорна острием вниз. Сила удара расколола вонзившийся в камень клинок.
Короткий бой казался мне мучительной вечностью, и с широко распахнутыми глазами, похожими на два блюдца, я задыхалась от пережитого.
― Неплохо, ― выдохнул Арагорн, осматривая одну уцелевшую рукоять.
― Ну вот, руку себе сломал, ― прыснула я себе в ладонь и не сразу приметила стоявшего в дверях Леголаса. Вдаваться в подробности, бдел он тут всю баталию или явился только что, я наотрез отказывалась. Мне ведь все равно… Даже если он узрел мои шлепки и отнюдь не грациозные позы в раскоряку… Проклятье! Я сердито встряхнула головой, чтобы влажные волосы скрыли мои горящие щеки.
Властной и торопливой поступью король Рохана покинул главный зал, чтобы отдать распоряжение немедля начинать сборы. Эовин со слугами и осиротевшими детьми ушла вслед за ним, и стража захлопнула широкие двери. Гэндальф, негодуя, стукнул посохом.
― Судьба Рохана висит на волоске, и когда нужно дать бой, король бежит в горы!
Арагорн задумчиво выпустил колечко дыма в пропитанный жареной свининой воздух и зажал губами мундштук. Ему, как и всем нам, тоже не по душе побег в Хельмову Падь.
― Коли так велит король, ― ответил он, ― мы бессильны.
― И должны либо подчиниться, либо идти своей дорогой, ― продолжил Леголас, не отходя от высокой расписной колонны, скрестив руки на груди и на последних словах смерив меня взглядом.
― Боюсь, даже такого выбора у нас нет, ― у Гэндальфа тяжелел взгляд и седые густые брови хмурились. Его лицо выражало беспокойство. ― Воля короля сильна, но я переживаю за него.
Это же беспокойство передалось и мне, когда он глянул на меня остекленевшими глазами.
Выдох. Вдох.
― Мы… ― меня перебила переливчатая отрыжка. Я зыркнула в сторону наворачивающего за обе щеки яствами Гимли. ― …поможем ему выстоять в трудный час.
Гэндальф обеспокоенно хмыкнул и выдохнул в бороду.
― Они помогут, ― вдруг заговорил он. ― А ты поможешь мне.
Пока я, растерянная и растерявшая разом все слова от совершенно внезапного решения, недоуменно хлопала глазами, Гэндальф успел поравняться со мной.
― Я просил приготовить тебе коня.
Я нервно затрясла головой в несогласии.
― Погоди… почему я? Чем я помогу, ведь... ― прикусив язык, я умолкла. Глаза наши встретились. И я окончательно убедилась в своем предположении. ― Ты отводишь меня дальше от земель Рохана.
Естественно, где как ни здесь простиралась опасная своей близостью граница с Изенгардом. Саруман!
― Для твоего же блага. Так будет правильней, ― согласился он.
Я печально ухмыльнулась.
― Разве это благо? Вечно укрывать меня под своим балахоном? ― не выдержала я, готовая чуть ли не за волосы хвататься от грянувшего удушливой волной отчаяния.
― Никому неведомо, как далеко зашло его коварство. Если донесут о тебе, не сомневаюсь, он начнет тебя искать, а когда найдет — попытается вернуть.
― Ну и пусть, ― решительно ответила я. ― Мне надоело бегать.
Он шумно выдохнул.
― Я знаю, ты хочешь суда. Я тоже. И он свершится. Саруман поплатится за каждую свою напасть, за каждый дюйм сожженной земли, за собственное самолюбие, что затмило ему разум…
Мы еще громко перешептывались, за спиной Гэндальфа я отчетливо видела, как Гимли приутих, не клацая косточкой, как Леголас встал вполоборота ближе, точно боялся не уловить своим идеальным эльфийским слухом каждое наше слово. Они выжидали, и лишь понурая голова Арагорна говорила о том, что он погружен в свои заботы.
От шершавых пальцев со сладчинкой запахло табаком и душицей, когда Гэндальф бережливо коснулся моего сникшего лица.
И я сдалась.
― Но сейчас я прошу составить мне компанию. А то, знаешь, старца одного за порог лучше не пускать, ― мягко закончил Гэндальф и только хотел было шагнуть за мной следом, как обеспокоенный чем-то Арагорн перегородил ему путь.
― Гэндальф… ― с трудом я могла расслышать его шепот, тихий голос словно утопал в бороде, не доходя до моих ушей.
Многозначительным кивком меня отправили вслед за остальными на конюшню, быть готовой к скорому отъезду.
Я хмуро закрепляла ремешки в седле.
― Вот, держи на дорожку, ― Гимли протянул небольшого размера мешочек и поймал мой удивленный взгляд. ― Проголодаешься если. Хлеба кусок и сыра немного.
Ох, мой милый-милый гном!
Как же тебе удается вмиг поднять настроение?
Я улыбнулась так широко, насколько позволил мне собственный рот, и нагнулась за моей будущей трапезой, в конце ткнувшись ему в заросшую щеку с поцелуем благодарности.
Гном краснел. Подошедший только что эльф стремительно бледнел. Никогда еще не видела у него таких круглых глаз.
― Я… Я… ― гном пытался сосредоточиться. Не выходило.
― Спасибо за заботу, Гимли, ― ответила спешно я, цепляя мешочек, исходящий ароматом свежеиспеченного хлеба. Ткань не успела остыть, еще теплая, как и хрустевшая на ощупь корочка теста, завернутая в ней.
Теперь есть захотелось.
― Крошка! ― наконец оклемался гном. ― Тебе питаться надо! А то ж скоро ветром начнет сдувать!
Я досадливо улыбнулась, осознав, как мне будет не хватать его своеобразных манер, его героического авантюризма. Его непристойных шуточек и перепалок... И вдруг я вспомнила про эльфа, стоявшего совсем близко и до странного приунывшего.
― Ну, а ты мне что-нибудь скажешь напоследок? ― я сверкнула глазами на Леголаса. ― Или эльфам не пристало прощаться с детьми?
Он поднял на меня такой взгляд... Что это в его глазах? Не верю… Неужто… грусть?
― Тебе не место здесь.
Как молотом по наковальне прозвучали порывистые слова, отчего я невольно съежилась. Но я не смела вспыхнуть. Его печальное и одновременно сердитое лицо гасило любые порывы.
― Каждому суждено встретить свой страх. Сторониться его и ждать удара неизвестно откуда — нет, с меня хватит. Ради того, чем дорожишь, стоит бороться. У меня не меньше причин воевать. Возможно, даже больше, чем у остальных.
Послышались быстрые шаги. Через секунду у меня сердце в пятки ускакало, когда мимо пролетели в спешке, ослепляя, белоснежные одеяния, приближавшиеся к грациозному Сполоху.
― Ждите меня на пятый день. С первыми лучами солнца с востока, ― глубоким голосом предупредил Гэндальф, воссев на скакуне.
Но… что значит «меня»?! А я?
Уточнить мне не позволили. Что уж там, даже пискнуть не дали.
Он с места пустил белогривого коня в галоп, не повернув и головы в мою сторону, словно вовсе позабыл о моем существовании.
Пустота поселилась в душе. Словно что-то оборвалось во мне, когда блеснула на краю горизонта белое пятнышко, растворяющееся в лазурном мареве. Снова я осталась наедине с дырой в своей голове.
* * *
Все собирались в дорогу, разбирали оружие и спускались к воротам. Старинные гобелены, что украшали холодные стены, в безмолвии рассказывали мне историю ушедших веков. Я прошла вдоль стройных колонн, под сводами которых клубилась сизая пыль, пронизанная яркими стрелами солнца, неспешно приблизилась к одному из стенных ковров и осторожно дотронулась до него. На нем был изображен молодой воин на белом коне. В пенистом речном потоке стоял по колено конь и раздувал чуткие ноздри.
― Предчувствуешь близкую битву? ― спросила я у изображенного животного, и эхо разлилось по пустынному залу.
― Это Юный Йорл перед сражением у Келебранта, ― негромко поведал женский голос за спиной. Встрепенувшись, я обернулась и тут же облегченно выдохнула. Рядом встала Эовин с тканевым свертком в руках. По-прежнему в ее медовые волосы вплетены золотые ниточки, сформированные единым головным убором, обхватывающим лоб. Черноту гладкой ситцевой ткани, в которую затянуто безупречное тело, оттеняло огромное количество золотой вышивки, в особенности на шее, где висела золотая массивная цепь с кулоном и брошью. Она не успела переодеться.
― Разве вы не должны быть рядом с королем? ― уточнила я, отмечая, как же достойно девушка выглядит. Как и подобает племяннице короля. Несмотря на траур.
― Должна, ― кивнула сухо та в ответ. ― Но… Перед этим я хотела бы преподнести вам подарок.
― Мне?
Она, наклонив голову немного вниз, приподняла мешковатый сверток, удерживаемый по обе стороны руками, и распахнула край бархатной ткани. Блики солнца задели рукоять.
― Я слышала сказанные вами слова возле конюшни. Простите, мне не следовало подслушивать, но ваша храбрость задела мое сердце, и я разделяю ваше пылкое стремление обнажить меч перед врагом. К сожалению, я не могу похвастаться такой безграничной свободой, какой владеете вы, поэтому могу только подарить то, что послужит в битве.
― Эовин… ― протянула я растерянно. ― Я не в праве...
― В праве. Мечи создают для войн, а не для пылящихся ножен, ― возразила она и стянула ткань, с шорохом скользнувшую и рухнувшую скомканной горкой подле ее ног. Теперь в ее руках был только резко сужающийся к острию клинок с верхней широкой частью, глубоким долом и круглым, посеребренным навершием.
― Это щедрый дар, ― склонила я учтиво голову. ― Но я приму его с одним условием.
Эовин взволнованно посмотрела на меня.
― С каким же?
― Больше ко мне на «вы» не обращаться.
И я подмигнула ей, завидев впервые на ее прекрасном лице пусть и бессильную, едва различимую, но улыбку.
Так тихо. Тишина гуляла между вековыми стенами дворца подобно ветру, западая в каждую трещинку или выщербленный камень. Она нагоняла на меня неестественную тоску.
В опустевшем тронном зале я стояла почти что неподвижно, облитая утренним солнечным светом, что падал на мою спину из ажурного окна. Поселилась горькая улыбка на лице — наконец-то проявило милосердие зенитное светило, даря столице коневодов свои теплые и ласковые объятия. Но они остались никем незамеченными. Разве только мной, заприметившей вдруг несущиеся словно по воздуху длинные копья мимо окон, а под ними слышалось неуемное ржание коней и беспокойный ропот. Рохирримы собирали провизию в долгий путь, а вдалеке я видела, как мельтешили простые жители. Еще немного времени. Не больше часа — и тишина утопит в себе уже не дворец, но весь город, и солнечные блики будут падать лишь на обезлюженный холм.
― Твоему упрямству позавидовали бы гномы, ― услышала я сзади. ― И дерзости тоже.
Я узнала его обладателя, голос его, напомнивший мне тихий рокот горного ручья, выражал укор. Сердце начало бешено подпрыгивать, но виду я не подала. Что тебе опять надо от меня?
Я сердито взмахнула заостренным даром Эовин, и наконечник замер, смотря точно в позлащённый потолок. Затуманенный взгляд моего двойника, запертого в начищенном до блеска лезвии, блуждал по лицу, что-то с неуемным интересом рыскал в миллиметрах бледной моей кожи, словно нащупывал слабые места, а после кинулся за спину. Высокие колонны, украшенные старинными гобеленами стены… стройный силуэт. Отвернулась, когда встретилась с его испытующими глазами.
Новый взмах мечом. И еще.
Приятной тяжестью стали наливаться мышцы, они натягивались струной и застывали в напряжении, когда согнутые руки останавливались в воздухе. «Ты и я —одно целое», — повторяла я, как заклинание, запечатывая намертво оружие в своих ладонях, заговаривая гладкую рукоять так, чтобы та никогда не смела выпасть, чтобы сковала мои пальцы вечными нерушимыми цепями, не позволяющим разжать фаланги.
― Намиерэль, ― мои приоткрытые глаза в испуге распахнулись. Леголас впервые звал меня по имени. Из его уст оно звучало так легко, так естественно.
Нет… не хочу слушать. Не хочу думать. Оставь меня!
Но из меня не вырвалось и слабого стона, даже когда послышалась приближающаяся поступь. Леголас шел ко мне, а я понятия не имела, что предпринять… или сказать. А когда скупые слова скопились на языке, говорить было уже поздно.
― …рэль, ― мои пряди на затылке колыхнулись от рваного шепота и горячего дыхания.
― Леголас, ― не то. Совсем не то хотела я сказать. Но на что-либо другое не хватило сил.
― Ты не готова. Одумайся. В тебе говорит месть.
Я скрежетнула зубами. Как же он не понимает?!
― Во мне говорит справедливость, ― твердо ответила я и вновь закрыла глаза, чтобы не видеть отражение глубоких, как озера, его глаз.
― Твою душу рвет на части холодный страх. Ты боялась причинить другим боль. Боялась быть безвольной рабыней. Боялась тех глаз.
― Откуда…
Мои глаза округлились.
― Ты подслушивал разговор с Арагорном!
― И сейчас боишься. Своей горячей неясности, ― Леголас говорил жестче, будто нарочно делая ударения там, где не следовало.
― Довольно, ― взмолилась я.
― Потому ты сейчас особенно уязвима чарам Сарумана. Ты угодишь в заготовленную им ловушку и спастись уже не сможешь.
Мне был невыносим его голос, невыносимы эти слова, схожие с горстками острых камушков, кинутых в лицо.
Злюсь, злюсь до такой степени, что готова раскурочить этот зал и вырваться наружу подальше от испепеляющей обиды. Ресницы стремительно становились влажными, в глазах едва удерживалась пелена влаги, грозясь облить щеки горячими слезами.
― Он сделает тебя своей, использует и, когда наиграется, выбросит, ― молчи, молчи, молчи! ― А потом убьет!
Я вспыхнула, как огонь. С рвущим меня на части гневом я развернулась к Леголасу, чтобы хорошенько пришибить его кулаком, но этот же гнев выбил из моей головы, насколько ловкими являются эльфы, и разрезала ударом я только воздух над белобрысой макушкой. Не успела охнуть, он перехватил мою вытянутую руку. А я, не придумав ничего более эффективного, прыгнула ему на ногу.
― И это все? ― с вызовом и насмешкой бросил он. Треклятый эльф! Ни один мускул на лице его не дрогнул, словно на ступню пушинка упала. Не передать словами, как меня бесило его превосходство. Развернувшись к нему спиной, замахнулась вбок другой рукой, что удерживала плотно рукоять. Гулкий лязг стали забился в уши. Почудилось, даже искры взлетели салютом, когда мой меч схлестнулся с одним из его кинжалов. Раздраженный толчок спиной в эльфийскую грудь тут же подарил свободу от хватки его сомкнутых тисками пальцев.
Вновь встала к нему лицом и чуть воздухом не подавилась при виде самодовольной усмешки, с какой он смотрел на меня. Леголаса откровенно раззадоривала наша схватка, а во мне закипала буйная кровь. Раздалось еще одно лязганье — другой кинжал. Клинки отскакивали от меча столь же изящно, уверенно и необычайно легко, сколь и эльфийское тело уклонялось от меня. В каждом своем грациозном и расслабленном движении Леголас был непередаваемо пластичен, мягок, как кошка, неуязвим и одновременно до странности устойчив.
Мои удары не приносили никакой пользы! Почему он настолько потрясающе владеет кинжалами? Своим телом? Промахнись. Оступись. Хотя бы один раз! Но блестящее маневрирование ни разу Леголасу не изменило, и вскоре скрещенные над головой кинжалы встретились с мечом.
Мы замерли в короткой передышке. Уверена, в ней этот дурак не нуждался, но мне она была крайне необходима.
Я смотрела в его глаза. И в них видела себя, свои глаза.
У нас до смешного такие одинаковые взгляды. Оба искрометные. Насквозь проницающие друг друга.
А затем все роковым вихрем понеслось против меня. Все было настолько стремительно, настолько колоссально и бушующе, что я не успела опомниться, как под внезапным напором его рук мои собственные стали до безумия непослушными. Из их ослабевшей хватки рукоять молниеносно выпрыгнула, и лезвие переливчато брякнуло, исходя мелкой дрожью на полу. Еще какой-то жалкий миг…
Между лопатками нещадно затрещало, когда меня впечатали спиной к колонне сильными руками, заведя мои над головой.
Моя грудь резко вздымалась. Не хватало воздуха, и я пыталась утолить свою жажду, глубоко дыша. Колотила крупная дрожь. Рывок в сторону. В другую. Бесполезно, меня не выпустят, пока я не успокоюсь.
― Грубовато, не находишь? ― отдышавшись, произнесла я, с недоброй улыбкой неотрывно глядя в глаза Леголаса. Он вжал меня еще сильнее.
― Будь я врагом, ты была бы уже мертва, ― слышала я чуть ли не в обветренные губы. ― Перед смертью ему то же самое скажешь?
Я вздернула гордо подбородком.
― Там видно будет!
Он резко скакнул назад и пылко воскликнул:
― Antolle ulua sulrim!*
Непонятное наречие вдруг резануло нещадно слух, и по какому-то наитию я брякнула в ответ:
― Auta miqula orqu!**
Что за?!
Что он сказал?.. А я-то что ляпнула?! Что вообще произошло?
У меня ноги в пол вросли. Застыла ошеломленной. Боюсь. Леголас тоже не колыхнулся с места. Стояли, как два идиота, и удивленно хлопали глазами друг на друга, пока кто-то слишком близко не зашелся добрым смехом, отвлекая нас от занимательного дела.
― Орку? Да чтоб его, этот эльфийский! Ничего не разберешь. Переведи мне! ― неуемный Гимли локтем подпихивал хохочущего Арагорна. ― Ну переведи часть про орку!
Да-да, и мне, пожалуйста, заодно!
_____________________
* Antolle ulua sulrim! (син.) — много ветра летит из твоего рта!
** Auta miqula orqu (син.) — ищи поцелуя орка!
Мы с Гимли шаркали надутые, как мыши на крупу, косясь в недовольстве на Арагорна. Ни мне, ни моему милому рыжебородому другу он так ничего и не сказал на протяжении преследования, ведшегося аж до самой конюшни, где мы все синхронно наткнулись на жутко насупленного эльфа. Кстати, он же первым и удрал из тронного зала, в котором еще стоял гул нашей с ним жаркой баталии. И я понятия не имела, куда ветер его носил.
Плакаться, наверное, убегал, думала я, когда с холодным высокомерием он встретил мой взгляд. Прежде чем вперить глаза перед собою в землю, я успела заметить, как Арагорн подошел к Леголасу, тотчас же Гимли схватил меня под локоть, и мы горделиво зашагали куда-нибудь подальше.
Гимли неустанно повторял, что Арагорна бесполезно допытывать при эльфе.
Но причина моего спешного шага скрывалась не только в этом.
Нет. Во мне еще не улеглась сокрушительная буря эмоций. И я почувствовала, сколь яро она вновь нарастает. Чувство бесконечной пылкости, начинавшее давить и мутить сердце еще в то время, как я шла от конюшни, достигло теперь такого размера и так ярко выяснилось, что я не знала, куда деться от своей тоски. Отчего я перешла чуть ли не на бег, пытаясь скорее прийти в себя и боясь признать правоту Леголаса в том, что от горячности мне толку мало.
«Ведь он прав», — предательски подкидывало сознание, пока я замедлялась, слыша недовольное, отяжелевшее пыхтение гнома.
Нет, он не прав!
― Тьфу, понесло тебя… Как же ты, ― Гимли старался выровнять сбившееся дыхание, ― эдак умудрилась, ненаглядная? Сказать то, чего не понимаешь? ― на его широком лбу залегли волнами складочки морщин, и брови вразлет чуть опустились.
― Да если б я знала, ― с голосом, полным растерянности и какой-то обреченности, я очень жалела, что Гэндальфа рядом нет.
Возможно, у него нашлись бы вразумительные объяснения, способные унять отвратительную мелкую дрожь в моих коленях.
― Дай помогу, ― предложила я, когда показался озорно качающий головой Эрод. Точно приветствовал нас, соскучившись.
В мой живот вдруг уткнулась большая ладонь, обтянутая перчаткой из толстой кожи.
― Гимли, ты чего?
― Эльфа… хм… рядом… э-э... не наблюдается? ― почти что одними губами спросил он.
― Чисто, ― в той же манере ответила я, предварительно бросив на окружающих быстрый взгляд, пока помогала закрепить толстыми лентами секиру к крылу седла. Потом я попробовала подсадить Гимли…
Пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить прущий из меня смех. Но чем дольше зависал Гимли на явно неподходящем ему высоком коне, сгребая в охапку гриву левой рукой и одновременно махая правой ногой в воздухе в попытках перекинуть ее через заднюю луку, тем явственнее выдавали меня трясущиеся губы.
― Его нет? Точно эльфа нет? ― волновался он, пыхтя, карабкаясь и не замечая неподалеку удовольственно подрагивающих от смеха плеч Леголаса и Арагорна, как и их посмеивающихся лиц, в которые я вцепилась непримиримым взглядом. Помогли бы лучше!
― Да точно-точно, ― спиной подпирая гномий задок, успокаивала я и молилась, чтобы никому из этих двоих в голову не взбрело подойти и рассмотреть нас поближе.
Войско было готово к походу.
Король повел своих людей в Хельмову Падь. Шли налегке, как и приказал Теоден, — взяли в дорогу лишь самое необходимое и отправились вдоль отрогов Белых Гор.
По петлявшим тропам и нелегким склонам тянулись вереницы простого люда, их покой хранили тени величественных всадников, приставленных узкой изорванной цепью. С уходом Эомера воинов сохранилось немного.
И это угнетало меня.
Едва ли крепла надежда в моей душе при одной лишь мысли о внезапном нападении. Выдержим ли мы натиск?
Мы… Могу ли я и себя считать воином? Могу ли я говорить это «мы», или мне стоило заменять его похожим и в то же время таким непохожим на него словом «они»?
В этом были мы близки с Эовин. Разве что в моих венах не бежала кровь великих и древних.
Я нашла ее вблизи высокого кургана, когда затрубил рог о выступлении в поход. Но ее торопить я не смела, ибо знала — она прощалась. Прощалась как подданная с единственным королевичем страны, прощалась как сестра с возлюбленным братом. И слезы по Теодреду, чей покой теперь оберегали незыблемые стены царской усыпальницы, не успевали скатываться по ее атласной коже, высыхая на щеках рождаемым теплом.
Мы не отходили друг от друга. Мы шептались об упоительных мечтах, шептались о затаенных страхах. В такие дни они у всех одни. И мы не боялись быть услышанными, наши голоса, гонимые по жаркому ветру, переплетались с другими, окружавшими нас, и рассеивались, как дым.
Мы дарили слова утешения и делили горести друг друга так, словно делить их было больше не с кем. Мир селился в моей душе, мне давался легче каждый вздох, и я надеялась, ее душа отдыхала подобно моей.
А затем она ушла немного дальше, туда, где довольно тряс мордахой Хазуфель всякий раз, когда его мохнатую гриву пропускали сквозь пальцы.
«У него красивые руки», ― признавалась мне Эовин шепотом. ― «Руки настоящего воина».
Издалека поглядывая на них, я тихонько улыбалась и не спешила подходить ближе, хотя, если говорить по чести, меня все еще беспокоили те слова, брошенные мной же в пылу ссоры. Я хотела поговорить с Арагорном.
Что это было? Очередной всплеск былой жизни? Реакция откликнувшегося сознания, когда послышалось знакомое и, вполне возможно, даже очень близкое?
Неужели мне был близок язык эльфов?
Я тут же вытеснила эту мысль как абсолютно неуместную и совершенно дикую, когда поймала на себе взгляд внимательных глаз, голубизна которых подрожала чистейшему небу над головой. Спешно обогнав меня так, будто боялся, что я непременно что-нибудь кину вдогонку, Леголас исчез в людском потоке.
Интересно, гадала я, они все поголовно такие странные или человек человеку рознь применимо и к эльфам?
Мы спокойно шли среди обступившей нас природы.
Люди были до предела уставшие. Это читалось в их глазах, в шаге, отяжелевшем и замедленном последний час, на материнских коленях ребятишки давно видели не первый сон, да и воины, мерно покачиваясь в седлах, из последних сил стоически боролись с обуревавшем их устатком.
Всем нам требовался отдых. И Теоден, словно наконец узрел состояние своего народа, отдал наказ разбить лагерь где-нибудь здесь, прямо на подоле ближайшей горы, от которой простиралась широкая долина весьма далеко.
Лагерь разросся настолько, что покрыл не только подол, но и подножия горы примитивными палатками и обустроившимися на ночлег людьми. Я тоже подыскала себе уютное местечко и сразу же кинула вещи на предварительно постеленный плащ, расположившись неподалеку от походной сумки гнома. Рядом с ним как-то было спокойней… безопасней? Ко всему прочему, оставленная амуниция Арагорна предполагала и его наличие, что обеспечивало двойную безопасность, только вот никого рядом сейчас не наблюдалось. Все куда-то разбрелись и затерялись.
Обведя взглядом усеянный палатками и решая не терять времени даром, я скорым шагом отправилась к Эовин, чтобы помочь… в ее деле. С откоса мне было плохо видно всю картину, но по смутившемуся взгляду рохирримки на котелок я поняла, что она явно что-то задумала.
Эовин с невероятным и даже странным интересом расшевелила палочкой хмурые угли.
― Это у тебя впервой? ― полюбопытствовала я, неотступно наблюдая, как весело и не переставая булькала вода в котелке. Порой приходилось уворачиваться от обжигающих брызг.
― Нет, ― ответила она.
И я не успела облегченно выдохнуть с мыслью, что в скоропостижном тушении говядина не пострадает, как Эовин добавила:
― Во второй. Готовкой мне не приходилось особо заниматься, но что в этом может быть сложного?
Ее нервный, немного сжатый и неуверенный смех и одновременно осторожные движения подтверждали обратное: она волновалась. И кажется мне, всему виной пристроившийся неподалеку на холмистой горочке Арагорн. Подсказкой в догадках служили мимолетные, но такие нежные и влюбленные взгляды рохирримки.
В посоленную воду плюхнулись один за другим нарезанные кусочки мяса. Надеюсь, я не слишком перестаралась с солью и мой глазомер не шибко меня подвел. Вот интересно, была ли я мастерицей в приготовлении стряпни? Или орудовать деревянной лопаточкой выходило так же, как и сейчас мечом?
Эовин мешала ложкой в кипящей воде, и вместе с клубящимся потоком пара из котелка густо валил запах вареного мяса и лаврового листа.
― Ты попробуешь? ― вдруг спросила она.
Я носом поморщила. Отчего-то мне был чужд такой насыщенный аромат.
― Я не ем мяса, ― выпалила я и тут же нахмурилась.
Эовин подняла на меня такой же полный непонимания взгляд, с коим я в замешательстве поглядывала то на мясную кашицу, то на Эовин.
― Совсем не ешь?
― Видимо, нет, ― повисло неловкое молчание. Во мне не находилось верных объяснений сказанному, я пыталась их найти, увлеченно и быстро выуживая ответы в собственном сознании, но они уперто продолжали скрываться. Поэтому не осталось ничего другого, как выхватить жертву из стоянки. ― Зато я знаю, кто нам не откажет.
Моя рука призывно замахала в воздухе:
― Гимли! Эй, Гимли!
Пальцы мои тренькали странную мелодию по плошке, которую быстро всучил мне гном перед тем, как передислоцироваться в кусты.
Боюсь, не скоро я от него услышу ласкательные прозвища.
Благо, Эовин не видела его собранных в кучку глаз, она ушла с котелком заблаговременно, после первой съеденной ложки и вроде как одобрительной гномьей реакции. Куда вели ее ноги — гадать мне долго не пришлось. Естественно, к тому, о ком были ее грезы.
Пропетляв круг меж разноцветными палатками, я сама не знала, чего искала. Сначала меня нес небольшой людской поток, который со временем, словно растекаясь в речные русла, уменьшался и иссякал, после я брела уже самостоятельно и попутно осматривала расположившихся в пристанищах жителей, ну а в конце вышла к самому началу пути. И замерла.
Я была не в силах сыскать объяснений преображению предо мной…
Меня зачаровал вид на стелющиеся в долгие и далекие низины, расписанные множеством оттенков зелени раскидистых полей, переходящими в мохнатые холмы, кажущиеся отсюда крошечными горбиками. Давеча здешнего великолепия невозможно было рассмотреть под пронизывающим светом солнца, что дрожало сейчас в мареве перегретого воздуха. В тлеющем сиянии небес светило гасло, уступая место подкрадывающимся промозглым сумеркам.
Но это был тот самый магический случай, когда время будто замирало в благоговейном трепете, наблюдая вместе со всем живым увядавший закат.
Я хотела упасть где-нибудь здесь, в шелестящий, полный жизни подол мильфлера, блаженно вытянуть ноги и наблюдать с широко распахнутыми глазами за этим мигом, но вдруг заприметила вблизи Арагорна.
И вспомнила о некогда огромном стремлении с ним поговорить. Когда, если не сейчас, в отдалении от людских голосов и наблюдательных глаз, выкроив хотя бы недолгую четверть часа?
Я быстренько нагнала его, сидящего почти неподвижно ко мне спиной, и застопорилась, когда остановилась рядом, поймав сразу два недоуменных взгляда.
Он разговаривал с Эовин…
О! О-о! Тролля мне, бестолочи, в ботинок!
Тут же я попятилась назад, пряча руки с плошкой за спину с извиняющейся улыбкой.
Немного опешившая рохирримка хотела было окликнуть меня, но я успела обмолвиться первой:
― Не берите в голову. Я… я Гимли искала!
Вот приспичило же мне!
Хорошо, что хоть ума хватило мгновенно ретироваться куда подальше.
Намотав очередной круг почета, правда размерами он уступал предыдущему, да проходился в ускоренном темпе, я некоторое время не решалась взглянуть на ту горочку, где уединенно беседовали Эовин и Арагорн. Но когда храбрости достаточно скопилось в сердце, взглянула туда. Эовин и след простыл.
Ну, раз идиллия завершилась…
Подойдя, я рухнула на своеобразное, постеленное так удачно Арагорном покрывало из воздушного сена.
― Ты Гимли не встречала? ― вдруг спросил он.
Смутившись, как можно правдоподобней я пожала плечами.
― Был рядом недавно. Опять наверняка с эльфом недомолвки, выясняют теперь.
Не говорить же, что сейчас у гнома недомолвки только со своим расстроенным желудком.
Но Арагорн, ухмыльнувшись, хмыкнул и качнул головой в несогласии.
― Он к нему и на лигу не подойдет после недавнего, — его намеренно затянутое последнее слово не осталось мной незамеченным. Он явно упоминал нашу с эльфом потасовку. ― Грозя Леголасу «отодрать его эльфийские уши за неподобающее обращение с нежными созданиями», Гимли мерил его глазами на протяжении всего похода.
Я прыснула в ладонь.
― Мой бородатый защитник, ― я сразу представила восседающего величественно и очень негодующего гнома, махающего в неодобрении указательным пальцем и прививающего манеры.
― Знаешь, в чем прелесть эльфов? ― один за другим его вопросы ставили меня в тупик.
Я обернулась к нему, небрежно выронив первое попавшееся на язык:
― В их заносчивости?
Арагорн добро улыбнулся.
― Ни один их поступок не совершался необдуманно, ― размеренно произнеся слова, он обернулся ко мне. ― Ты не должна серд…
― Я знаю, ― тихонько перебила я его, столкнувшись с удивленным взглядом глубоких глаз. ― И за то, что произошло, не сержусь.
На протяжении изнурительного похода представилось достаточно времени. Я долго упорствовала самой себе, не хотела принимать того, что было, но мысли мои прояснялись с каждым прошедшим мигом, когда перед глазами поднималась из всхолмьев памяти былая сцена. Эльф… Леголас задевал намеренно, жалил больные точки, чтобы я увидела сама свои слабые места. И я увидела…
― Намиерэль! ― я аж подпрыгнула, когда Арагорн каким-то неестественным для него шепотом обратился ко мне.
― Чего? ― подыграла ему я.
― Выручи меня! ― в пальцах его качнулась плошка, а вместе с ней и жижа мясной кашицы.
Я ошеломленно выпучила глаза и вдруг увидела неподвижно стоящую Эовин, что в стороне бросала на нас несмелые взгляды. Точнее, на Арагорна, естественно.
Он сощурился, многозначительно сворачивая глазами на плошку в моих руках.
― Поменяйся со мной… незаметно.
Так вот в чем дело! Я хитро заулыбалась.
― Нет уж, потрудись доесть.
― Ты съела это сама? ― Арагорн давился удивлением.
― Ну конечно! Даже вылизала! ― в подтверждении сказанных слов я опрокинула плошку, из которой и не капнуло похлебкой. Признавать действительность, что сей героизм состоялся не в моем исполнении, да и вообще не моя это была плошка, мне показалось излишним.
― Пожалуйста…
Мое лицо мгновенно снискало проказливый вид.
У меня как раз созрел коварный план.
― Ладно уж, поменяюсь, но… ― я загасила вспыхнувшее ликование в его глазах. ― Ты мне честно на кое-что ответишь.
― Дай угадаю, часть про орку? ― весело протянул он, на что без промедлений получил мой бойкий кивок.
Мы по-тихому провернули обмен плошками, дождавшись момента, когда Эовин отвернется, и удачно им воспользовавшись, и Арагорн, слегка нагибаясь ко мне, шепнул на ухо несколько фраз. Я вся румянцем изошла и так резко дернулась, что он ударился подбородком о мое плечо, прикусив язык.
― Так чего же ты раньше молчал!
Я спешно извинилась и помчалась к шедшему Гимли, придерживающему себя за живот так, словно боялся потерять доспехи. Он отпрыгнул, как ошпаренный, когда увидел несущуюся меня. С очередной порцией в руках.
― Нет-нет! Ничего я больше пробовать не стану! Вот за что? Что я тебе сделал!? На такие мучения меня обрек.. Ой… Ой-ей! ― чуть ли не вприскочку Гимли, сын Глоина, величественно удрал в кусты.