Игра Хеймитча: спонсоры (джен)

* * *

Капитолий. Таймлайн: Тур Победителя 59-х Голодных игр Ориона Полларда.

POV Хеймитча Эбернети

— Ты спрашиваешь меня, как я влился в «Круг Победителей»? Так как обычно, в Капитолии, после Тура, ночью меня выдернули из постели, пробравшись незамеченными мимо охраны, двое. Парень и девчонка.

— Только двое? А остальные? — недоуменно спрашивает меня парень лет семнадцати с золотистой кожей и темными коротко стриженными волосами — Орион Поллард.

— Эта традиция. Помнишь, тебя разбудила Жослин? — я рассмеялся.

— Ещё бы! Я тогда не на шутку занервничал. Хорошо ещё, что она из Третьего, нас в Академии учат не доверять девчонкам. — пригубив ликёр, ответил мне Орион. — Но парня я что-то не помню. Вот Сильверу, я запомнил. Серебряные волосы и волчий взгляд. Она победила за несколько лет до тебя, не помню точно.

— Четыре года. Это срок. Сильвера победила в 46-х играх. «Семь должников». Пять девчонок и двое парней. Она сейчас тренер в Академии Первого. В Капитолии появляется нечасто. — мой голос стал отдавать металлом. Ох уж эти «девчонки из Первого», с ними лучше шуток не шутить, можно и схлопотать «горячих», уж я-то точно знаю, что это так.

— Начинаю припоминать. Жослин Карлсен, Дистрикт Три. Слабая девчонка, — Орион сдвинул брови на переносице.

— Которая убила четверых. Ты не прав. Она — хитрая и жестокая бестия. 51-е Голодные игры. — отвечал я профи. Собственно говоря, я выполняю особое задание: изучаю молодого Победителя, его поведение на арене внушало некоторые опасения. Играл ли он на арене психа или на самом деле он немножко психопат-убийца, Четвёртые всегда прирожденные актёры, их учат лицедействовать в академии, поэтому совершенно не ясно, где тут правда, а когда он играл на публику. Капитолийскую, разумеется, вот Победители и поручили мне «пощупать» его. Молодцы, конечно, удружили, но сейчас из Победителей в Капитолии только я, остальные сидят до домам, — Так вот, ночью меня разбудили Бэзил из Пятого и Оникс из Первого. Так мы и познакомились.

— Оникс? Никогда её не видел. Игры да, сто раз видел, но её саму в живую никогда. Первый дистрикт, да? — пробасил Орион.

— Конечно, Первый, ты на авеню Драгоценностей сходи. Её магазин ни с каким другим не перепутаешь. — я уже заметил: Орион выпить не дурак, оставалось понять, как алкоголь влияет на его голову. Это очень важно.

— Она — ювелир? Победительница игр? Это что шутка? — от удивления от природы голубые глаза Победителя из Четвёртого стали темнеть.

— Нет. Я говорю правду. — терпеливо ответил я, а сам внимательно наблюдаю за собеседником. Мы замолчали, Орион пришёл в себя и обмен информацией продолжился, первым заговорил я, как более старший:

— Да, она — ювелир, вот только выбила нож у меня, не Бэзил, а Оникс, Её лучше не злить, она не забывает и не прощает обид, — это было преувеличение, но мне чертовски интересно посмотреть на реакцию юноши.

— Девчонок обижать не рекомендуется, особенно, если они из Второго, — произнёс явно чужую фразу Орион, — Ты не угадаешь, кто мне это сказал. — Так как я действительно, юноша, с виду физически очень сильный, но невысокого роста, продолжил, — Мистер Хатчинсон.

Услышав знакомую фамилию, я утвердительно кивнул:

— Тритон, Он — старший ментор.

— И главный тренер Академии. Да, моим ментором был мистер Хатчинсон, но готовил меня не он, парней тренируют женщины.

— Дай угадаю, тебя готовила мисс Флэнеган. — я наморщил лоб.

— Не совсем. Мэгз, а она сейчас И.О. ректора, она готовила меня с пятнадцати, но в академию я попал в семь. Первое время меня тренировала Калипсо.

Ответ заставил меня буквально вцепиться взглядом в юного Победителя. Ведь информацию про эту женщину мне приходилось собирать по крупицам. Но теперь-то я «вытрясу» из Ориона всё, что он знает. И то, что не знает тоже. И я собрался, сосредоточился и начал допрос. Подробный.

— Миссис Калипсо Домреми? Ты первый её трибут, которого я встречал, — поглядим, поправит ли он меня. Две неточности. Намеренно.

Он вскидывается и горячо мне возражает. Попался, значит:

— Не Миссис, а мисс Домреми, Хеймитч! И вообще я не её трибут, ментором в прошлом году был Тритон, мистер Хатчинсон, а моим куратором была Мэгз, ну, госпожа Флэнеган. Калипсо была моим первым тренером.

— Давай условимся, что ты будешь называть меня Митч. Ты и я — Победители игр, у нас так принято, мы теперь братья и сёстры. — с невозмутимостью отвечаю ему я. Давай выпьем за братство!

— Не вопрос! — ответил мне он и мы выпили по глотку красного. Преотличнейшее вино, красное «болеро». После чего начался его рассказ, — Её больше нет, она погибла, ты наверняка слышал… о её смерти ходят дичайшие слухи. Что её убили, или что она самоубилась. Это всё ложь, Митч, я точно знаю. Мисс Домреми умерла своей смертью.

Спустя полчаса.

Ну, что же: все выяснилось, Орион — нормальный парень, не псих и пить он тоже умеет (как бы, эдакий мерзавец, меня не перепил). Артист, угольный черныш меня возьми! Понимаю, это всё из-за того ненормального, маньяка из Первого дистрикта, Орион «рисовался» из-за него, чтобы показать, что его лучше не трогать, что он безбашенный. «Чокнутый профи» — признаю, прекрасная личина, вот только нормальные люди быстро начинают люто ненавидеть подобных «машин-убийц». И это не забывается, люди всё помнят…

Орион всё выложил мне как на духу, ребёнком он хорошо знал Калипсо, которая лично его готовила, но всё как-то вычурно и странно, но об этом я наслышан давно. Ведь здесь в Капитолии я узнал про покойную Третью Победительницу от Четвёртого, даже на Палатине ходят о ней разные небылицы. И слухи. Главный слух, что это она, когда Мэгз опустила руки, отчаявшись добиться тайного разрешения начать подготовку трибутов в её дистрикте, каким-то немыслимым образом, буквально за месяц, из ничего, из воздуха добыла это самое секретнейшее разрешение. Разрешение самого президента Целера Беннета!

Странность заключается в том, что она жила в Капитолии, а дома появлялась редко, но главное — внезапно, никогда не предупреждая заранее. Каждый раз, приезжая в Четвёртый, навещала мальчишку. То есть именно он и был её любимцем. Орион детально описал её внешность: «Она была среднего роста, чёрные-пречерные волосы, карие глаза и матовая, будто светящаяся кожа, руки, такие ласковые и тёплые. Добрая, как она была добра ко мне. Каждый раз привозила сладкие орехи, арахис в сахаре, которые у нас не достать. Голос, у неё был необычный голос, бархатный, тихий голос. Он околдовывал меня. Короче, Митч, это была невероятная женщина, мальчишкой я просто влюбился в мисс Домреми».

Один момент в его рассказе меня особенно заинтересовал, да нет, он просто поразил меня — давняя моя смутная догадка подтвердилась:

— Однажды. Это было зимой. Мне ещё не было девяти. Она приехала поздно вечером, практически ночью. Всегда она приезжала одна, но в тот раз она пришла со спутницей. С ней была женщина, одетая в чёрное пальто с меховым капюшоном, в наших краях зимой бывает такой свирепый, лютый ветер, так что это нормально, а не роскошь, как в Капитолии, Митч! Светлые волосы, грустные глаза, она казалась такой высокой, ведь и Калипсо была женщина не маленькая, но та женщина была выше её, это я точно помню, хотя я только один раз её видел, но я всё прекрасно запомнил, Митч:

— Калипсо, познакомь же меня с ним. Мальчик, как тебя зовут?

— Орион, меня зовут Орион.

— Какое чудесное имя!

— А как вас зовут?

— Меня зовут Анна.

— Можно без имён, мы не в Капитолии. — Калипсо никогда не злилась, по крайней мере, я ни разу не помню её злой. Но в этот раз она была сердитой, но не на меня. На неё.

* * *

Фантастика, ведь я мечтать не смел о такой удаче! Орион не только любимец покойной Калипсо, о которой в Капитолии-то мало кто помнит, хотя она там только и жила. Он видел Её, таинственную Анну, первую Победительницу. От моего родного дистрикта, про которую отказываются рассказывать, категорически отказываются: мой бывший ментор Холли Хэмиш, мой собственный отец, моя родная мать, мистер Джоэнт! Прямо «Заговор молчания», сегодня я пробил «брешь в стене» и узнал кое-что про мою таинственную землячку, Победительницу Первых Голодных игр.

С такими мыслями я возвращался в свою квартиру.

Стоп. Это что шутки? Кто-то вскрывал мой замок! И проник в квартиру, по видимости, в этом квартале грабежи богатых квартир — большая редкость, ведь охрана на каждом углу. И камеры повсюду. Поэтому, это мне не просто так кажется невероятным. Осторожно ступая, прохожу в гостиную, а сам уже вытащил из кармана финский нож. На случай, если у меня гости. Незваные гости.

Однако, никого постороннего я не обнаружил. Только письмо, оно лежало на самом видном месте, следовательно, главное заключается в том, что я должен был его найти. Найти и прочесть. Разрываю сургучную печать со шнурком. «Мистеру Хеймитчу Эбернети» — остроумно, честное слово, а ни за что не догадался бы, кому оно предназначено! Обратного адреса нет, этому я как-то тоже не удивлён. Капитолий! Однако, зачем был нужен «весь этот цирк», «угольный шквал», так говорят шахтёры моего родного дистрикта, чтобы просто прислать мне письмо?

Глаза медленно лезут на лоб, вот это да:

«Мистер Хеймитч Эбернети приглашён в дом Леди Минуции Эбернети на Палатине. Сегодня в двадцать часов по времени Капитолия. В девятнадцать сорок к подъезду дома мистера Х.Э. будет подан автомобиль, который отвезёт вас по месту приглашения.

Дворецкий Леди М.Э. Веспер Кингсли. Факсимиле.

Однако!

* * *

Бабушка

Таймлайн: За три месяца до Жатвы 55-х Голодных игр. Капитолий. Палатин. Более точно определить место невозможно из-за помех, создаваемыми воссозданным «Дворцом Септимия Севера».

Чудом выжив на Бойне, пять лет спустя я оказался на «крыше мира», ведь если Капитолий — сама вершина Панема, то Палатинский холм в его пригороде — высочайшая точка Капитолия. В переносном и в буквальном смысле, выше лишь горы, окружающие Город. Который я люто ненавижу и презираю. Всем сердцем. Беззаветно.

Ведь капитолийцев я с детства недолюбливаю, случалось, я получал за это нагоняй, причём весьма суровый, от матери. От отца — никогда. О том, что мой отец родом из Капитолия я знал давно, и это лишь укрепило меня в нелюбви к капитолийцам. Потому, что папа не захотел жить рядом с ними. И женился на маме.

А ещё я — официальный «близкий друг» Сибиллы Сноу, единственной дочери президента Панема! И это всё ещё больше запутало.

После того, как местные (т.е. патриции, на Палатине живут только они) узнали, что с «новеньким», т.е. со мной дружит сам Торкват, из Эмилиев, двери почти каждого дома открываются даже без стука. Казалось бы, вот почти что год, как все в курсе, что «он наш, он свой» (т.е., что я по рождению патриций). Разумеется, все мне рады, но только после того, как этот юноша сказал: «Хеймитч мой друг!», я был принят как свой на Палатине. И это не лицемерное «капитолийское» гостеприимство — рот до ушей и нож в руке, заведённой за спину, патриции действительно признали меня за равного.

— Митч! А у тебя есть кровные родичи в Капитолии? — задаёт вопрос Торкват. Если быть точным: Луций-Эмилий Торкват Де-Лярош-Гийон. Так, кажется, правильно? Но откликается он на «Торквата». Он — девятнадцатилетний здешний обитатель. Патриций «самой высшей пробы». Но главное — он мой друг!

— Не имею ни малейшего представления, — вежливо отвечаю другу-палатинцу.

— Не будете ли вы так любезны, мистер Эбернети-младший, позволить мне попытаться собрать важную информацию? Ну не может такого быть, чтобы никого из ваших родичей не осталось в живых! Здесь в Городе. С вашего разрешения, я попытаюсь выяснить… — говорит с некоторым воодушевлением Торкват. Ох уже эта манерность и деликатность патриция, никак не могу привыкнуть, каждый раз сбивает с толку.

— Почему нет? Конечно, но я сильно сомневаюсь, что в живых кто-то остался. Я победил пять лет назад! — пожимаю плечами и тут же забываю об этом — что за фантазия такая?

Но через две недели (!) мой палатинский визави с чрезвычайной гордостью, торжественно вручает мне «секретный отчёт», тщательно упакованный в шкатулку из орехового дерева, и красиво перевязанной ленточкой из золотой парчи, вручает лично, а мог бы прислать с курьером.

Да он же сделал невозможное — похоже, он исхитрился покопаться во всех базах данных Капитолия! Но как? Откуда у него такие возможности? Мой опытный глаз безошибочно отмечает невероятный факт: Торкват «отрыл» то, что обычным смертным, капитолийским в том числе, знать не полагается. Вырезание языка, либо «урезание» непутевой головы — он узнал то, что способна узнать (или скрыть) только страшная капитолийская Супрефектура. Тайная полиция!

Но как? Да, конечно, как же я сразу не понял: происхождение! Торкват — внук, правнук и праправнук консулов Панема, его предки управляли Капитолием и Панемом сразу Катастрофы. Сто с лишним лет тому назад. И пусть юноша не занимает никаких государственных постов, он в силах добиться того, чего никто не способен. Ну, может быть, госпожа Сноу, мама Сибиллы может, но мне не хватило бы дерзости просить её об этом. Поэтому, хотя сам капитолиец — обычный студент, у него практически такие же возможности, как у президента Сноу! А ведь по нему никак не догадаешься об этом: его отец — скромный глава дирекции, которая заведует городскими парками и фонтанами в Префектуре, городской мэрии Капитолия. Но на Палатине всё совершенно не так, как во всём остальном Панеме.

«Единственной обладательницей фамилии Эбернети в Городе является Леди Минуция Эбернети., проживающая на Палатине, собственный дом, участок 44. По распоряжению сверху (это может быть Сенат, либо президентский офис, и только), её имя изъято из всех адресных баз данных Панема и всяческое её упоминание запрещается в интересах государственной безопасности. Единственный ее сын и наследник первой степени, Асканий Эбернети, проживает в Двенадцатом дистрикте. Имеет сына Хеймитча и дочь Дейдру Эбернети».

— Она твоя бабушка, Митч! — терпеливо объясняет мне юный патриций.

Я, потеряв дар речи, молчу, просто помычать в ответ, ну хотя бы в знак благодарности, и то не могу. У меня есть бабушка, мать моего отца! Меня обманули, в детстве мне сказали, что она умерла ещё до моего рождения, и теперь я получил «преприятное известие».

Однако, меня ждало затруднение, преодолеть которое, мне с первого раза (да и со второго тоже) не удалось — так просто прийти и познакомится с бабушкой оказалось решительно невозможно. Это же Палатин, тут всё такое чинное и неторопливое, чертова церемонность, проклятущая манерность! Оказалось, необходимо было терпеливо ожидать «особого приглашения»?!

* * *

Итак, ждать приглашения мне пришлось четыре месяца. Закончились игры, на которых победила девчонка из Второго, Лайм. Капитолийцы потянулись вон из Города, к пляжам Четвёртого дистрикта, да к магазинам и бутикам Дистрикта Один. А я, по-прежнему торчал в изнывающем от страшной жары Капитолии. Бабушка не пожелала меня видеть, но я все равно чего-то ждал.

Полный идиотизм заключался в том, что я периодически бывал на Палатине, случалось, оставался там на ночь, она жила совсем близко, но я был бессилен сделать что-либо. Нет, мне рассказали, что «нужные люди замолвили за меня словечко», вот только мне хотелось увидеть наконец её вживую! И вот, однажды утром, в особняк Бичеров, где я остановился на ночлег, пришли ко мне. Повторюсь, моё происхождение давало мне право заночевать где угодно, просто попросив хозяина о ночлеге. «Патриций патрицию не откажет», не знаю, кто придумал это правило?!

Пожилой господин, в котором я не сразу узнал дворецкого, назвав моё имя, и поздоровавшись со мной, учтиво произнес:

— Мистер Эбернети! Не будете ли вы любезны прибыть сегодня в 14.00 к дому Леди Минуции Эбернети, я — её управляющий, — и откланялся.

Мучимый нетерпением и в предвкушении предстоящего воссоединения семьи, я пришёл без четверти два, к давным-давно известному мне особняку в нижней части Палатина. Пришёл пешком. Просто у меня было довольно свободного времени.

Но к моему крайнему изумлению и разочарованию сначала мне никто не открывал, меня просто держали на пороге. Наконец, дверь открылась и безгласая отдала мне листок бумаги. Прочитав, я обомлел: «К сожалению я не могу вас принять, аудиенция откладывается ввиду моего внезапного нездоровья. Прошу вас, сэр, принять мои глубокие извинения. Надеюсь, завтра моё самочувствие позволит мне принять вас. О чём вас известят письменно. М.Э.».

В ярости я швырнул письмо на землю, с трудом удержался от того, чтобы не заорать во весь голос. Ушёл я оттуда просто в бешенстве, даже не знаю, как я тогда не натворил ничего непоправимого? Ведь я «съехал с катушек», совершенно точно обезумел.

Обиженный на весь Капитолий (будь ему пусто! Три раза!), на следующий день, после бессонной ночи, рано утром (в это время Город сладко спит), не предупредив Сибиллу, но главное Леди Латону, ее мать, я покинул Город. На Центральном вокзале, неожиданно для себя самого, я просто прыгнул в последний момент в поезд, отправлявшийся в сам не знаю какой дистрикт! Поехал «зайцем», не предупредив вообще никого!

Меня сыскались лишь тогда, когда я доехал до Третьего дистрикта, но «по распоряжению свыше», вместо того, чтобы «снять с поезда» и под конвоем вернуть обратно, меня очень вежливо (зато с суровостью — много кому из-за меня пришлось «виться ужом», ведь Леди Латона тогда просто взвилась, когда Сибилла ей сообщила, что не может меня найти) пересадили на другой поезд, и не просто на поезд, а на «капитолийский правительственный экспресс», который отвёз меня в Двенадцатый. То, что это жена президента «приложила руку» я догадался быстро. Вот только некоторое время гадал, недоуменный, почему она так поступила.

— Мистер Эбернети! Через три минуты поезд прибывает в Двенадцатый! — оповещает меня проводник, седовласый чинный капитолиец.

Я смотрю в окно с момента, как мы достигли озера. Границей дистриктов 11 и 12 на юге и юге-востоке служит огромное озеро. Его называют Продолговатым озером, через которое проложена железнодорожная ветка. На опорах. Озеро настолько неправильной формы, что дорога пересекает его несколько раз. Очень быстро экспресс двигаться не может, и я могу всё рассмотреть в подробностях. Действительно очень любопытно, ведь я трижды проезжал это самое место, но ни разу, ни по пути на игры, ни возвращаясь с игр домой, даже в Туре ничего толком не сумел разглядеть. Да, моя голова каждый раз была занята совсем другим. Но, всё-таки, по утрам здесь есть на что посмотреть, хотя бы как солнце встаёт над озером!

Хотя на станции полно народу, до меня особо никому дела нет. Но меня также встречают. Капрал-миротворец, по имени Каликст, я его хорошо знаю, он состоит в гарнизоне Угольного посёлка, те Шлака.

— Привет! Чем тебя в Городе кормили, ни фига себе отъелся? Заматерел, братец, заматерел, — смеется знакомый, ни то, чтобы он мне приятель или, упаси, друг, просто давний знакомый, с которым я с тринадцати лет на «ты».

Бреду по направлению к отчему дому, влево от центра, мимо лавки зеленщика, мимо длинного заброшенного здания красного кирпича, кажется, давным-давно, когда меня и на свете не было, здесь располагалась казарма каких-то особых миротворцев, В те времена миротворцев было в Двенадцатом много, сотни четыре, не то, что сейчас — двести сорок девять человек! Ныне гарнизон в дистрикте совсем небольшой, решаю спросить об этом Каликста, он точно знает:

— Слушай, я как-то, от кого-то из ваших, слышал, что в этом самом здании тоже была казарма.

— Верно, тут была расквартирована стрелковая рота, охранявшая периметр вашего дистрикта.

— Периметр, это в каком смысле? — спрашиваю, а сам начинаю замечать престранные вещи: мне внезапно становится резко жарко, а через минуту, наоборот, я замерзаю. Как в лютую стужу. Что-то со мной не так, вообще-то я болею редко, я — парень крепкий. Правда в детстве простужался довольно часто, но лет с четырнадцати хворал всего пару раз.

— В таком: границу дистрикта охраняли в глубину мили на четыре вокруг. С четырёх сторон.

— Ааа, кордон! Так бы и сказал, а то я тебя не понял.

Мы идём дальше и через пару минут начинаем подходить к границе Угольного. Жара и озноба вроде как больше нет, я с облегчением перевожу дух.

— Тогда электрозабора ещё не было, стояли вышки, с них и наблюдали за периметром. Я слышал, якобы в глубине стояли «дальние точки», миль за десять-двенадцать отсюда. Сейчас от них ничего не осталось, всё скрыл лес.

— Миротворцы в лесу, первый раз такую байку слышу! — едко говорю. Нет, это невозможно, совершенно неправдоподобно. Миротворец приучен к чему? Тепло и уют. А чтобы в непогоду, в дождь или в пасмурную погоду, сидеть в лесу? У нас места и так холодные, чтобы нести службу в лесу, а если зимой?

— Зря не веришь! — с некоторой обидой отвечает мне Каликст. Вообще, представить его в лесу, да поздней осенью, в белой униформе, которая никак не греет, это будет зрелище не для слабонервных.

— Извини, верится с трудом. Ты говоришь, тогда ещё забор не подключили.

— Да, вообще, тогда его не было! Охраняли круглые сутки. Посменно. Мне рассказывал сержант.

— Ну, положим, совсем рядом, по периметру, как ты говоришь, стояли часовые…

— Караульные, — недовольно перебивает меня миротворец.

— Хорошо. Но в глубине леса, где никого кроме диких зверей отродясь не ходило, чтобы миротворцы, да ещё зимой на посту, или на вышке, извини, это неправда.

Он неожиданно резко на меня окрысивается, мои слова его сильно задели, и он зло говорит мне:

— Парень, ты хочешь сказать, что я лгун? Я служу пять лет, но ещё никто не обвинял меня во лжи.

Финиш. Поговорили, называется. В итоге, когда мы оба подходим в моему дому, а он находится практически в самой середине посёлка, идём молча и опустив головы. Оба. Он на меня в обиде, а я не желаю приносить извинения — в наших-то лесах, где полно всякого опасного зверья, чтобы миротворцы, да ночью, и ещё и зимой. Да более лютейшего бреда я в жизни не слышал! Ему сказок наплели, а «попал под раздачу» именно я? Экие они все чувствительные, эти капитолийцы…

— Мисс Эбернети, вручаю Вашего брата в целости и сохранности, — чинно говорит он моей сестре Дейдре. Именно она открыла нам дверь.

— Спасибо вам! — вежливо отвечает ему Дейдра, а сама от радости готова кинуться мне на шею! Мы не виделись целый год, ведь в этом году мне дозволили то, что ни одному Победителю не разрешается — я не присутствовал на Жатве! Я тринадцать месяцев не покидал пределов Города!

Напоследок, уже прощаясь, капитолиец Каликст, немного смягчившись, говорит мне:

— Прощай. Я всё передал в точности, как рассказывали мне. Честно.

— Да понял я, понял. Я тебе верю. — отвечаю ему. Чувствую себя опять не очень-то хорошо. И в этот самый момент, сестрёнка запрыгивает мне на шею, закрывая входную дверь. Я просто в восторге от того, что приехал. Я обнимаю её в ответ.

Мы с Дейдрой не близнецы, она родилась двумя годами позже меня, сейчас ей девятнадцать. Но внешне, да, мы очень похожи. Мы оба шатены с голубыми, скорее синими глазами. У сестры длинные, почти до плеч волосы, оттенком несколько светлее, чем у меня. Кожа скорее светлая, чем тёмная. У Дейдры она более светлая, чем у меня. Обычно в Угольном, неправильное название которого — Шлак, у народа смуглая кожа, серые глаза и они черноволосы. Однако, по крови мы с сестрой — наполовину капитолийцы, наполовину уроженцы Торгового квартала. А тамошние жители — блондинистые, все как один. Короче говоря, мы с сестрой не похожи ни на тех, ни на этих, мы — Эбернети, вообще сами по себе.

— Митч, ты весь горячий! Ты заболел? — едва коснувшись меня, мгновенно понимает Дейдра.

— Чего-то не то! Как только я доехал до дома, меня стало бросать то в жар, то в холод, — вынужден признаться в своём нездоровье я.

В итоге, вместо того, чтобы попасть пред строгие очи матери, я оказываюсь в постели! Обидно, хотя я понимаю, что я заслужил это. Дейдра поит меня лечебным чаем, а затем ко мне в комнату входят две женщины, высокие статные и белокурые. Одна, старшая — моя мать. А вторая, моложе — моя одногодка и бывшая одноклассница — Элизабет (Эль) Линдси, дочь аптекаря. Именно она безошибочно ставит мне диагноз:

— Это вирус.

Меня начинает понемногу мутить, как после хорошей пьянки, вот только я практически не пью алкоголя. Ну, если только из уважения, да за знакомство, но сейчас я чувствую себя что-то совсем хреново. Но умереть мне не дали, тут даже сомневаться нечего: чтобы сейчас мне дать умереть? Зато есть существенный плюс: за самовольный побег из Капитолия меня практически не наказали. А если кто и сердился всерьёз, так это моя мать.

На следующее утро.

— Митч! Ну как ты сегодня себя чувствуешь? — мой личный доктор, мисс Эль Линдси, всегда на страже и спускать на тормозах «нарушение режима» не станет.

— Значительно лучше, слушай, а что за лекарства мне ночью вкололи? — она мрачнеет. Эль прекрасно знает, как начинаются эпидемии, думаю, у неё уже инстинкт, как действовать в подобных случаях, видать моя болезнь все-таки какая-то вирусная инфекция, как только я нездоровым появился в Двенадцатом, нервотрёпка началась капитальная. Капитолийская. Смутно (я был в забытьи) помню, как ночью ко мне заходил врач-капитолиец, как они вполголоса разговаривали с моим отцом и отцом Эль, нашим аптекарем, мистером Линдси.

— Номадиум, его доставили из Капитолия. На планолёте. — и она тяжело вздыхает.

Нифига себе! На время я просто теряю дар речи. Потом спохватываюсь, так как нужно выспросить у неё какие-нибудь, вообще, новости и когда Леди Латона Сноу приказала доставить меня в Город. Новости меня подкашивают.

— Митч! Есть подозрения, что тебя хотели убить. Заразили скорее всего по пути сюда. — тихо сообщает мне жуткую новость Эль.

— Меня? Убить? Да кому же это нужно-то? — неосторожно восклицаю, а по её лицу точно можно сказать, что бредом такое предположение она не считает.

Я на длительное время затыкаюсь: есть над чем подумать, над чем поломать голову. Я даже вспоминаю, после чего моё настроение, и без того неважное, падает в пропасть — я же должен был поговорить с бабушкой! А я дома, за тысячи миль от палатинского холма, как, спрашивается, она на это среагирует? А вдруг бабушка сочтёт неприбытие в срок оскорбительным? Что я натворил? О том, что я вновь оказался мишенью, думать пока не в состоянии, мысли путаются в голове — кто мог желать моей смерти? Да кто угодно! Я, тем фактом, что незваным гостем «залез на Палатин» много кому перешёл дорогу, хотя зависть это одно, а попытка навредить, тем более убить — это совсем другое, Леди Латона Сноу попросит супруга принести ей отрубленные головы виновных! Потому, что это уже покушение не только на меня, а и на Сибиллу, а значит — на семью президента! Продолжаю ломать голову над всеми этими загадками. И чувствую я сейчас себя довольно странно — голова у меня ясная, а вот тело? Оно не очень-то желает меня слушаться, слабость страшная, каждое движение приходится делать с усилием, а ещё во мне живет невероятно сильное желание — желание жить!

* * *

Вечер того же дня. Малая гостиная дома Эбернети в Двенадцатом. 21:20 по восточному времени.

— Миссис Эбернети! Я всё понимаю, но вынужден попросить вас пропустить меня к нему! — говорящий капитолиец лет 25-30, это можно заключить по его рукам, они у него холёные, за ними он тщательно следит. Его одежда — не мундир, но она неспроста выдержана в очень сдержанной тёмной гамме, собеседник матери Хеймитча — лицо официальное, а именно — следователь.

— Нет. Я сказала нет. — миссис Эбернети, женщина лет сорока-сорока пяти, держится она с удивительным достоинством и твёрдостью.

— Я задам вашему сыну лишь три вопроса.

— Зачем? — по голосу женщины замечается, что она сильно сердится.

— Я в полнейшем тупике, никто ничего не видел…

Она нетерпеливо его перебивает:

— А почему вы думаете, что он согласится что-либо вам рассказывать. Он слаб, его отравили…

Однако, и капитолиец умеет быть настойчивым. Он упорен:

— Миссис Эбернети, сейчас его здоровью ничего не угрожает. Но! Это было покушение, я имею основание говорить об этом.

— Почему именно сейчас? Вы, что, не могли подождать? — женщина искренне недоумевает, она подозревает капитолийца в ненужном рвении, так как желая выслужиться, он может нечаянно навредить её сыну.

— Понимаете, преступника лучше всего искать по свежим следам, чем раньше мне удастся напасть на следы преступника, тем лучше…

Она вновь его перебивает, злясь, но в целом она удивительно спокойна:

— Допустим, но какая гарантия, что мой сын что-нибудь видел?

— Никакой. Но другие варианты, их просто нет… — по-видимому, лишь мысль, что он не врёт, склонила женщину к уступке:

— Хорошо, у вас пять минут. Потом я попрошу вас на выход. Вы сказали, что вы всё запишите?

— Да, так будет лучше. Благодарю вас, госпожа.

— Не стоит, у вас пять минут! — и капитолийскому следователю было разрешено войти в спальню Хеймитча Эбернети.

* * *

POV Хеймитча Эбернети

— А, конечно, рад бы вам помочь, но вроде ничего такого я не видел. — говорю, а сам думаю: «капитолиец не прост, ой не прост — Леди Латона и никто другой стоит за его приходом. Всех на уши поставила, зуб даю, что это так».

— Вас высадили с поезда в Дистрикте Три. И молниеносно доставили в спецэкспресс, там охрана… Ну вы догадываетесь. Совершить там покушение, задача невыполнимая. Но возможная, для супер профессионала, — следователь поставил рядом с моей кроватью на столик какой-то предмет, я раньше ничего похожего не видал. Это портативное записывающее устройство. Уверен, это новинка. Ведь Баз Леклерк точно бы достал себе такой же.

— Кого вообще, я видел? Я не выходил из купе. Вернее, мне запретили выходить.

— А вы могли его и не видеть. Не видеть его лица. Камеры наблюдения сохранили практически всё, их изучили в первую очередь, но никого подозрительного там не обнаружилось. За одним исключением. — его голос меняется, он будто бы подводит меня к чему-то очень важному. — Сейчас я покажу вам снимки, посмотрите их внимательно и на этом мы закончим.

Он достал из папки несколько фотоснимков и дал рассмотреть их мне. Ничего особенного, какие-то изображение купе того самого поезда, людей вообще немного. Смотреть особенно не на что, но одна всё-таки обратила на себя моё особенное пристальное внимание. Как только смогли сделать этот снимок? Он сделан не просто сверху, из-под самого потолка. Люстра? Не думаю, это не похоже не на что: такое ощущение, что снимок делали две камеры одновременно — тот, кто попал в объектив точно сделал всё, что я, или вообще кто бы то ни было, его видел! Но всё же он «попался»! Он опустил глаза, закрылся, но он не знал, что именно в этот момент, с другой стороны на долю секунды он попадёт под объектив? Ловушка, он попал в неё, а так бы никто так никогда и не увидел бы его лица.

Я холодею, действительно он, одевшись безгласым (а я знаю, что он не безгласый, он говорил в моём присутствии, даже смеялся!) имел шанс незаметно проникнуть в купе, где потом буду ехать я, и затем незаметно исчезнуть. И он точно мог подозревать, что я его могу узнать, ведь я отлично помню. Это Марцелл Брайс, доверенное лицо мистера Джоэнта, могущественнейшего главы нашей партии, партии «чёрных». Покровителя моей семьи! А затем… Точно известно, что я заразился опасным вирусом, естественно капитолийским. Вот только нужно ли об этом рассказывать следователю? Да, нужно!

— Я его знаю. Это мистер Брайс. Он капитолиец, он… — неожиданно следователь перебивает меня, как бы тактично, но всё же закрывая мне рот.

— Вы уверены? Что это именно он. Спасибо! — и он растворяется в воздухе, стремительно покидая мою спальню.

Тем же вечером я вылез подышать свежим воздухом, не успел выйти на улицу, как рядом со мной возник высокий крупный парень, моих лет, темноволосый. Он подошёл так незаметно, что я даже от неожиданности вздрогнул:

— Привет!

— Привет! Я тебя знаю, — физиономия его мне показалась знакомой.

— Мы вместе учились в школе, но ты на год меня младше, — его голос был удивительно приятным. Особенно для такого здорового парня, — ты — Хеймитч, сын директора шахты, а мой старик работал там десятником.

Тут у меня озарение случилось:

— Точно! Ты — Эвердин!

— Нейл Эвердин, — рассмеялся он, мы пожали друг другу руки. — Хеймитч, можешь передать Эль записку?

— Эль Линдси? — я изумился, весь дистрикт живёт по закону: «беленькие девочки из Торгового квартала, не дружат с мальчишками из Угольного, (т.е. из Шлака). Это табу, даже не запрет.

— Не вопрос, конечно, передам. Но, Эвердин, ты сильно рискуешь.

— Учи учёного, женишок! — с лукавой улыбкой произнёс парень, я посмотрел ему в след, пряча его записку. И подумал, что «такому молодцу» точно обломится от дочери аптекаря.

Не очень-то я ошибся, на следующий день, когда «мой доктор» рано утром пришла меня осмотреть, я протянул ей записку. Поначалу она не обрадовалась, и попросила никому никогда об этом говорить.

— Обещаю, — ответил я и она заметно смягчилась, а когда прочитала записку Эвердина, вообще заулыбалась и её настроение стало солнечным.

«Эх, девчонки» — подумал я. Хотел было предупредить, мол «не надо, не рискуй», но мне в голову пришла дельная мысль, что уж точно не мне говорить о риске, и я промолчал.

Вечерним поездом, неправительственным экспрессом, но первым классом (готовые билеты я получил от отца, а он курьерской почтой, из Капитолия) я отправился обратно.

Но перед тем, вся семья Эбернети собралась, чтобы отправить меня в добрый путь. В город, будь он неладен неисчислимое количество раз. Эбернети Двенадцатого дистрикта Город не жалуют:

— Сын, спокойно садись в поезд и езжай, — напутствовал меня отец, мистер Асканий Эбернети. Он совсем облысел, ни единого волоска на черепе. Но мой отец умеет внушить уверенность в своих силах.

— Братик, приезжай скорее. На Жатву! — прошептала мне на ухо младшая сестра Дейдра. Она стала совсем большой, раньше не думал об этом, но теперь это очевиднее некуда.

А мать? Я чуть не ли первый раз увидел в её глазах слёзы, много слёз. Мама обняла меня, крепко-крепко. Сильно-сильно, мама у меня вообще женщина крупная и сильная. Во всех смыслах. Но боль в области сердца я почувствовал позже, когда уже я попрощался с мамой. Факт, абсолютный факт, ехать мне не хотелось, категорически не хотелось покидать мой родной дистрикт. Я очень резко почувствовал, что только здесь я дома, только здесь мне рады. Я чувствовал себя также плохо, когда капитолийский экспресс увозил меня на Голодные игры!

Во время пути ничего примечательного не случилось. Вообще ничего. Ну, конечно я заприметил своих «негласных охранников». Это точно были шпионы Супрефектуры, незаметные и очень шустрые. Они появлялись прямо из-под земли и также внезапно исчезали. В поезде, на остановках в каждом дистрикте, ведь поезд в семи разных дистриктах делал остановку. Они были везде. Естественно, я не сразу их заметил. Но просто я никогда не мог остаться один, кто-то обязательно за мной наблюдал. Всё ли со мной в порядке. В конце пути меня начало это страшно раздражать, «глаза», живые и настороженные были везде и они тщательно за мной «приглядывали». И я твёрдо понял, что теперь и шагу не смогу ступить без ведома «кого следует». До самого конца жизни. Ни на секунду.

Поезд прибыл на центральный вокзал Капитолия необъяснимо рано для Города: в восемь часов утра. Когда любой уважающий себя капитолиец видит предутренний сладкий сон. На прощание мне подали чашку утреннего кофе. Поистине превосходного качества, в жизни ничего лучшего не доводилось попробовать.

У вагона, на платформе меня ждала Сибилла. Не одна, с охранником, всего лишь одним охранником. Это то же самое, что одна. Я вовремя заметил, что моя возлюбленная не в настроении, и то, что обнимашек не будет, но и на холодный душ я сумел не нарваться. Нарвался пока только на её молчание, она вообще не желала произнести ни единого слова. Она была за что-то жутко зла и обижена на меня. Но я, идиот, сразу не догадался об истинной причине её недовольства. Так молча мы и дошли до лимузина. Только там она снизошла до того, чтобы заговорить. Первой.

— Я никогда тебе этого не прощу. Молчи. Ты сбежал. Ты сбежал, а меня оставил одну. Ненавижу тебя. — она отвернулась, и некоторое время Сибилла злилась молча.

А я чувствовал себя самым настоящим предателем и редким сукиным сыном. Как я мог забыть, забыть моё собственное обещание. Всё из-за того, что я дал его в эйфории и не совсем трезвым. Но, факт остаётся фактом я нарушил собственное слово. Я пообещал, что однажды, покажу Сибилле мою родину, Двенадцатый дистрикт, мы сбежим с ней вместе. Вот незадача, я «рванул» из Города, в полном ауте, злой на весь белый свет, я напрочь забыл об этом.

Так, стоп! Всё это уже не имеет никакого значения — голова Сибиллы покоится на моём плече. У неё есть замечательная способность: моя Сибилла без предупреждения переходит от гнева к милости, и наоборот. Секунду назад я мог быть объектом тихого презрения и негодования, но утомившись (всё-таки, для капитолийки сейчас раннее утро) она задремала и привычно уснула, склонившись к человеку, единственному человеку, которому доверяет. Может доверять! Никому Сибилла не верит, и это не от природной ей недоверчивости, отнюдь. Будь её отцом кто-нибудь просто состоятельный и влиятельный, всё было бы совершенно иначе: но, как говорит сама Сибилла, «президент Панема — это слишком высоко». В том смысле, что рухнуть вниз значит разбиться насмерть. Слишком высоко падать. Поэтому она подчёркнуто мнительна и не верит окружающим, и первым человеком, кому Сибилла «подарила своё доверие», случайно, стал именно я.

Случайность и случайности.

Таймлайн: спустя час, или около того. Капитолийское утро.

— Слушай, давно хотела тебя спросить, чья это была идея, без приглашения прийти к Пантеону? — задаёт вопрос Сибилла, окуная в чашку с имбирным чаем маленький ореховый сухарик, одновременно её чёрные, как уголь Двенадцатого дистрикта, глаза наблюдают за тем, как я кормлю рыбок в огромном аквариуме в гостиной моей капитолийской квартиры.

— Моя. А ты что думаешь, это Баз придумал? — признаюсь, в первый миг я не почувствовал подвоха, мало ли: простое любопытство. Это чувство мне знакомо, но Сибилла обожает играть со мной, и игра каждый раз новая. Привыкаю…

— Ну, да. Такую дерзкую попытку проникнуть на церемонию, которая проводится в строжайшей тайне, такое мог предпринять только непосвященный. Базиль, но не ты.

Её голос полон яда и сарказма и мне приходится повернуться лицом, вот как, юная леди! Я не позволю вам принижать моё достоинство мужчины. И патриция. Ни-ко-гда!

— Ты обвиняешь меня во лжи? Я тебя правильно понял? — мой голос вкрадчив и обманчиво мягок, но Сибилла настороже. Да, она всё правильно поняла, но она девушка хорошо образованная, она знает назубок «Кодекс», с самого детства. Те самые законы, по которым живут патриции. И она начинает грамотно себя защищать, а по сути просто выкручиваться:

— Нет, не правильно. Ты ведь приблизительно знал, куда ты собираешься проникнуть? А Баз, о религии патрициев он не знает ничего. Ведь он простой парень из Пятого. — она терпелива и смиренна, никакого намёка на вызов, девушка из уважаемой патрицианской семьи никогда не позволит себе неуважительный тон по отношению к мужчине.

— Ты ошибаешься, Баз — непростой парень, как ты выразилась. Большая часть девушек, с которыми он встречался или встречается, из самых уважаемых фамилий. — энергично веду свою линию, нельзя дать Сибилле ни малейшего преимущества — положит на обе лопатки, оглянуться не успеешь. Она — опытный спорщик. В этом мастерстве мне пока далеко до любимой.

— С Авентина. Плебейских фамилий, — аккуратно поправляет меня Сибилла.

— Совершенно справедливо. Но мисс Ритберг, то есть Квинкция Секунда, или мисс Тайгер, я хотел сказать: Сициния, которую чаще называют её вторым именем, Амвросия. Они обе живут на Палатине. — с лукавством в голосе, твёрдо говорю я.

— Не знала, — с искренним удивлением отвечает мне дочь президента Панема.

— Но самое главное, я не представлял точно, куда я пришёл. Я кое-что слышал от моего отца, и даже кое-что видел. Но откуда я мог знать, что явился на церемонию, куда допускаются только патриции и тем более, что это за церемония?

— Но ты что ни о чём не догадывался? Никогда не поверю! Допустим, ты не знал, что ее проводят каждый год в разные дни, день вычисляют жрецы. По особому, лунному календарю. Однако, ты пришёл в назначенный день, за семнадцать минут до её начала. Ты не опоздал, значит ты знал. — плетёт хитроумную сеть Сибилла.

— Я говорю честно: я пришёл не просто так. День и время — их мне назвали. Но я не знал самого главного, и ты знаешь об этом. Ни то, что будет гадание по полёту орла, ни то, какое оно имеет значение в деле управления государством! Одни только догадки, а еще продуманный план как проникнуть туда, куда тебя не приглашали, — теперь уже я вынужден оправдываться. Мы поменялись местами, теперь я защищаюсь, а Жрица Юпитера Сибилла Сноу наступает. Проводит расследование. И она в своём праве.

— Не смею обвинить тебя во лжи! Ни в коем случае! Но ведь ты не назовёшь имени того, кто тебе помог? Только Базиль, — недоумевает Сибилла.

— Не назову. Мне дорога моя честь, — твёрдо заявляю я. — Баз и я — Победители и у нас были особые разрешения.

— «Белый пропуск», так его называют, кажется. Тебе его дали после той истории с нападением. Победительницы игр. Как же её звали. Бьюти из Дистрикта Один. — не торопясь вспоминает всё, что ей известно, Сибилла Сноу. Я подсаживаюсь к ней, очень близко.

— Его дал твой отец, — мягко и деликатно напоминаю ей данный факт.

— Его ты получил в первый год после своей победы. Такого ни с кем не случалось. Ни с одним Победителем. — также негромким голосом воркует Сибилла.

— И за четыре года я прекрасно изучил Палатин. Ты ведь знаешь, что мистер Джоэнт знал моего отца…

Сибилла перебивает меня:

— Это он знал тебя с самого детства. Тот, кому просто так не может приказать мой отец! — возражает мне Сибилла.

— Пожизненный сенатор.

— Если бы просто сенатор?

— Я не утверждал, что он простой сенатор. Сенатор, консул…

Сибилла возмущённо снова перебивает и поправляет меня:

— Проконсул. Ты ошибся. Консулов в Панеме больше нет, вместо них избирают президента. Народ Капитолия…

Теперь уже я перебиваю Сибиллу, заодно обнимаю правой рукой. Перебивать мужчину, два раза, это уже на грани приличия:

— Я оговорился, и спасибо, что ты поправила меня. Но не надо перебивать меня.

— Извини, я не желала. Но ты выразился так неточно. Это меня возмутило.

Я прижимаю её к себе, она позволяет мне это. Некоторое время мы молчим, наслаждаясь общением. Молча. И вот я произношу:

— Желаешь продолжить? Задавать вопросы.

— Конечно, — с жаром продолжает она, — Вы с Базом проникли к зданию Пантеона. Кажется, ты видел книгу с его изображением. У себя дома, в Двенадцатом. «Пантеон» — храм всех богов, и ты сразу понял, в какое место ты пришёл. А потом вас арестовали.

— Нет. Не арестовали и даже не задержали. Победители игр пользуются иммунитетом. У нас просто спросили наши имена. И назвал свою фамилию. После чего, Базиля вежливо попросили удалиться и держать язык за зубами, а я… Стали выяснять, тот ли я Эбернети.

— То есть, то, что ты патриций ты не знал. — пытливо вопрошает Сибилла.

— И понятия не имел. То, что мой отец родился здесь в Капитолии, это я знал. Но когда мне заявили, что по праву своего рождения меня допустят на церемонию, я обомлел. И в этот самый момент вошла ты. Очень недовольная.

— Конечно. До церемонии оставалось считанные минуты, старший авгур лежит дома и пальцем не может пошевелить и я должна его заменить. Стать ассистентом самому главному понтифику! И меня срывают с места, ничего не говоря. Конечно, я была вне себя. Но… Как бы это выразить? Твоя высокая фигура не внушила мне раздражения, ты был так спокоен, и твоё спокойствие передалось мне.

— Не заметил. Я так жутко нервничал.

— А я бы не сказала! Ты казался предельно спокоен. А затем понтифик позвал нас, говоря, что церемонию нельзя откладывать ни на мгновение. Но потом приключилось несчастье.

— Несчастье? — изумляюсь я.

— Орёл камнем полетел вниз. Дурное предзнаменование. Очень дурное. Правда, затем он медленно поднялся вверх, выровнял свой полёт. Но всё равно это предвещает… Не знаю, нечто величественное, это рок, можно подумать, что Фортуна отвернулась от квиритов. Капитолийцев, я хотела сказать. Но ты поддержал меня в тот тяжкий час, я же боялась, сильно трусила, если уж совсем честно, что в случившемся виновата я, что меня обвинят… — впервые Сибилла откровенно рассказывает об этом эпизоде и я понимаю, что тогда, оказавшись рядом, здорово ей помог. Ей было совсем не по себе!

— Но ты хорошо держалась.

— В самом деле? — не уверена и сомневается обычно гордая и упрямая девушка.

— Не сомневайся. Ты сохранила лицо. Выдержала это испытание. — обнимаю её ещё крепче. Она сильно нервничает, ясно, воспоминания не из приятных.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Ты помог мне. Я мгновенно успокоилась и стала собой. Всё как должно быть. А гадание? Ни ты, ни я, никто другой не в силах изменить предначертание.

Сибилла опять начинает «нести религиозный бред», конечно, я ни за что не осмелюсь ей сказать об этом, но порой она чрезмерно суеверна. Мнительность, неуверенность, сомнения — всё это может ей навредить однажды. Забивать себе голову вместо того, чтобы быстро придумать план действий, как побыстрее найти выход, если тебя угораздило попасть в опасность, или затруднение. Или и то, и другое, в Капитолии жизнь не такая сладкая, как кажется. Повсюду подстерегают опасности. Ловушки одни или другие. Я стараюсь никогда не забывать об окружающих меня ловушках.

Но сейчас я из-за всех сил стараюсь прогнать беспочвенные страхи Сибиллы, ей нельзя проявлять слабость, это может быть опасно. И трезвость мысли в этом, точно не повредит. Долой суеверия патрициев! Я в эту всю белиберду не верю.

Строго подчиняясь этикету, Сибилла в пол-одиннадцатого вечера уходит. Для Капитолия это самый разгар вечера. Уходить ей категорически не хочется, ведь если было бы было можно, раньше двух часов Сибилла ни за чтобы не собралась уходить. Но увы, Леди Латона если и дозволит отсутствовать дочери на ужине, то узнав, что её дочь в положенное время не спит в своей комнате, не на шутку разгневается. Не надо искать предел, где её доброта заканчивается и начинается материнский гнев!

Оставшись один, не имея альтернативы «выпить лишнего» (ну нет у меня подобной склонности, Сибилла пару раз напивалась у меня дома, но у неё не получается склонить меня к соучастию — ведь у меня в голове лишь мысли, что до постели на втором этаже дворца она обязана добраться беспрепятственно), я включаю от нечего делать дорогой стереоскопический проектор в гостиной.

Вначале всё как всегда — по первому каналу идёт какое-то дурацкое шоу с масками и клоунами, немедленно переключаю на второй канал, там смотрю сюжет про новый горный курорт в Дистрикте Два. Он небезынтересен: я с интересом рассматриваю тамошние достопримечательности — дороги, больше похожие на тропы, отовсюду видны пики высоких гор, горные ручьи, с восхищением гляжу на небольшой водопад, делаю вывод: «, а там запросто можно свернуть себе шею. Интересно, профи тренируются в горах, надо спросить об этом Брута» — думаю я, затем начинают показывать какую-то развлекательную дребедень. Но я не родился в Городе и мне приходится переключиться на третий канал Capitol-TV.

Здесь так раз собираются начать повтор какого-то из старых сезонов Голодных игр, я уже собираюсь переключиться на четвёртый канал, но одна фраза в анонсе заставляет меня остановится:

— Итак, сегодня мы будем смотреть 15-е Голодные игры.

«Постой-ка, в этих играх выиграл трибут Двенадцатого дистрикта! Холли Хемиш, мой собственный ментор! Посмотрим!» — решаю я.

Конечно, это не полная трансляция, их практически не показывают, разве что в какой-нибудь юбилей. На экране идёт смонтированный из разных записей рассказ о событиях, которых за давностью лет (прошло уже сорок лет) помнят далеко не все. Вот я ещё никогда не видел эти игры целиком, лишь отдельные фрагменты.

Монтаж очень грамотный, но всё равно он не позволяет уяснить всё и многое остаётся непонятным. Поэтому, именно для таких как я, который совершенно не в курсе, за кадром звучит голос Цезаря Фликермана. Именно он позволяет сразу многое понять, а не просто видеть целую толпу совершенно незнакомых тебе подростков. Именно Цезарь делает всю передачу чрезвычайно увлекательной.

— Сейчас, дорогие друзья, уникальный момент! Ведь мы увидим «первых профи Панема». Внимание на экран — Жатва в Дистрикте Один! Смотрим.

Никакой предсказуемости: парень крепкий и видный, но ему не больше пятнадцати. Сосредоточен и, как мне показалось, грустный. Девчонка старше, но и ей не более шестнадцати. Взгляд абсолютно взрослый. Оба одеты очень скромно. Мелькает на пару секунд эскорт — мужчина (!) лет пятидесяти. Но почему именно он ведёт церемонию, становится ясно как только я слышу его голос. Цезарю не грех поучиться у него тому, как надо говорить!

Без предупреждения действие перескакивает в Второй дистрикт, в кадр лезет здание местного дворца правосудия, оно не достроено, купол ещё не готов. Обращаю внимание на обилие военных, не даром знающие люди утверждают, что этот дистрикт не строителей, а солдат. Но помимо белой униформы в кадр то и дело лезет совершенно мне незнакомая чёрная форма. Отмечаю про себя, что в чёрное одеты люди постарше, «ветераны» — отмечаю про себя.

Парня-добровольца (он орёт «Я — доброволец!» так громко, как будто случился пожар!) зовут Креонт, если и кто и имеет право называться профессионалом, так это он. С виду ему можно дать лет двадцать, не меньше. Девчонка ему под стать, крупная, сильная, а ещё у неё явно крутой неукротимый нрав. Ее зовут Арсиноя. Несколько секунд наблюдения за ней заставляют меня воскликнуть: «Вот же бестия, не хотел бы я оказаться на одной с ней арене! » — решаю про себя я.

— Вот они, дамы и господа, первые профи Панема, вспомним их имена. Арсиноя Хэкворт и Креонт Мильке. — бьёт по ушам зычный голос Цезаря. Я же с нетерпением ожидаю появление моих земляков в кадре, поэтому смело отправляюсь, чтобы заказать в своём любимом ресторане «Симплициссимус» одинарную порцию тушеной баранины в остром соусе «Хинкель».

Возвращаюсь, только когда на сцене всходят трибуты Десятого, еще чуть-чуть и я с любопытством рассматриваю юного Холли. Он испуган до чёртиков, тощий до крайности, но самое главное — он ещё совсем юн, ему не больше пятнадцати. Я успеваю заметить древнюю старуху, которая в ту пору была распорядительницей. «Да ей же девяноста лет, а не пора ли ей в отставку!» — восклицаю я про себя.

Да, определённо, в те времена всё было не так, как сейчас. Всё по другому. Парад трибутов, вначале, приковывает мой взгляд к трибунам: «Это Капитолий? Что-то у меня большие подозрения, что это за место такое?» — поражённо шепчу я, глядя на экран проектора. На трибунах очень скромно одетые люди. Много военных с орденами. Но самое поразительное, это женщины, то, во что они одеты. Мои сомнения подтверждает Цезарь, он изумлён даже больше, чем я:

— Невероятно, дамы и господа! Сорок лет назад наши матери одевались в чёрное и золотое! Я хотел сказать, эта мода той эпохи, тёмное и светлое, это просто невероятно. Убеждён, завтра все модные дома закроются и начнётся тотальный пересмотр тенденций уходящего года. Нас ждёт переворот в моде для массового потребителя. Пятьдесят шестые игры войдут в историю как год великого перелома. Что это такое? Кто? Трибуты Второго дистрикта. Вы только поглядите, это невероятно. Они отвернулись друг от друга, — Цезарь начинает заливается смехом, — Великолепно, дамы и господа! Вы видите? Вы это видите? Зрители заметили и они смеются. Нет, посмотрите на лицо Арсинои? Оно пошло красными пятнами, эта умная девушка поняла, что они с напарником натворили! Выставили себя на всеобщее посмешище.

От злости белый, а не просто бледный Креонт, как только колесницы остановились, потеряв равновесие, едва не падает, в последний момент каким-то чудом успевая схватиться рукой за край и не рухнуть вниз, на мрамор Круглой площади.

Замешательство. И что показательно, Арсиноя с презрением и ненавистью смотрит на него, и слишком поздно осознавая, что не протянув ему руку, она утратила последние шансы на благосклонность зрителей.

— Эй, дура, да помоги же ему! — раздаётся женский голос, он отражает ту пропасть презрения, куда только что упал. Нет, не Креонт, мы только что были свидетелями падения Арсинои в глазах зрителей. Даже Цезарь безмолвствует, не находя, что можно тут добавить.

Вдруг прямо на экране, внизу, возникает красная надпись: «Внимание, у вас гость! Он ожидает у двери в квартиру. Охране он представился, как разносчик из ресторана» — ну, вот как же не вовремя! И мне приходится отвлечься от потрясающе увлекательного зрелища и идти за моим заказом. Парнишка точно понимает, отчего он отвлёк меня, поэтому наше общение длится считанные минуты, убедившись, что я Эбернети и есть, он вручает мне заказ, желает приятного аппетита и, получив пять капитолийских долларов звонкой серебряной монетой, те получив немаленькие чаевые, с выражением удовлетворения на хитрой физиономии, исчезает. Остаётся лишь терпкий имбирный запах, которым пропахли его золотые волосы.

Вернувшись, я обнаруживаю, что не только пропустил президентскую речь (не очень-то и хотел!), но и тренировки (уже значительно хуже). Показывают интервью, а за кадром Цезарь, с видом знатока, комментирует:

— Интервью Креонта было потрясающим, — «но я его пропустил» — с обидой думаю я, — но Поппее (это ведущая, ей тридцать лет, или около того лет и одета она в закрытое красное платье весьма строгого фасона) не удалось совладать с Арсиноей, эта амбициозная нахалка вела себя исключительно нагло и едва не сорвала всё интервью. Вот я бы на месте Поппеи…

Ну, конечно! Цезарь во всём находит повод заговорить о себе любимым и преподнести себя в выгодном свете.

Далее появляется девушка, ей восемнадцать, она из Дистрикта Три и звать её Хора. Имя необычное, об этом её и спрашивает первым делом. Похоже, она аккуратно готовилась к интервью:

— Это имя дала мне бабушка! Согласитесь, звучит коротко и удобно. Моя мать работает в конструкторском бюро, но не инженером, а главным инженером.

Ну, надо же! Принцесса попала на Голодные игры. Не может быть!

Но Поппею совершенно не интересует история, как девушку из зажиточной семьи угораздило оказаться на арене, её почему-то страшно важно задать вопрос о том, что она думает о запрете иметь домашних питомцев в семьях, где имеются маленькие дети! В Капитолии. И Хора вынуждена озвучивать своё мнение о том, что её вообще никак не касается.

— Я думаю, это имеет смысл. Собака может укусить…

— А кошки?

— Поцарапать! И кроме того, у маленького ребёнка может быть аллергия на кошачью шерсть.

— Милая, вы преувеличиваете. Компания «Животные —детям» — имеет такое значение…

— Не знаю, что сказать, — делает круглые глаза Хора. Но ведёт она себя очень тактично, теперь понятно, почему честолюбивая гордячка Арсиноя принялась издеваться над капитолийкой. Да она же вовсе не на своём месте.

— Да, интервью тоже нельзя назвать удавшимся. Но нужно отдать должное девушке из Третьего дистрикта, она держалась до последнего. Она вообще молодец, — деликатно, но признавая очевидное, отзывается о происходящем Фликерман. И я целиком с ним согласен.

Без предупреждения интервью прерывают, неожиданно и резко начинаются коллажи и отрывки трансляции самих игр, это заставляет меня перестать понимать, что происходит, а затем возмущаться во весь голос. Думаю, все зрители делают то же самое. Но причину такого поворота нам так и не назовут. «Режиссер всегда прав?» — недовольно восклицаю я. «Даже если он полнейший кретин?». Впрочем, в скором времени оказывается, что извращённый смысл, всё-таки, есть. Главным действующим лицом становится именно Хора.

На экране группа профи. Целая банда, они в разговорах упоминают, что такая традиция, «объединяться ради выживания. Вместе выжить легче». Замечаю прелюбопытный факт: главная и скорее всего — самая сильная группа (помимо Креонта и Арсинои туда входят целых восемь человек, но нет Первых. Первая большая странность) не захватила все имеющиеся припасы.

Понаблюдав и послушав, я делаю вывод, что припасы поделили практически поровну и, что совсем необычно, даже у Арсинои нет сомнений, что можно поступить иначе). Замечательно, что Цезарь никак этот момент не комментирует, он занят другим: бесконечные словесные перепалки Вторых, они взаправду на дух друг дружку не переносят.

Также выясняется, что давно знакомы и, есть подозрения — Креонт (дважды намекнул на это) Арсиною выперли из академии. Впрочем слова такого явно ещё не знают, все называют места, где первые профи обучались и готовились к арене по разному: «мы», «наши», «моя группа», профи Четвёртого вообще только один — ему пятнадцать и он больше смахивает на члена какой-то банды. И его нет в «главной банде» нет, он сам по себе, кроме Вторых в нее входят Хора, затем девчонка из Четвёртого, трибуты Пятого дистрикта (девчонка в физическом отношении даст фору даже Арсиное!), парень из Седьмого, девчонки из Девятого и Десятого, крепкие такие деревенские девки, парень из Девятого по имени Оттар и Холли Хэмиш. Я не уверен, но кажется, он что-то вроде разведчика и наблюдателя группы. Его считают неглупым и смышленым. Большинство группы — именно девчонки. «Интересно» — подмечаю про себя этот замечательный факт.

Интерес Фликермана приковывают без конца длящиеся перепалки Арсинои и Креонта, кроме обычного выяснения отношений, они спорят о том, что «на юг идти нет смысла». Вообще арена достойна того, чтобы её описать: жаркое лето, вокруг густой тропический лес, температура высокая и все одеты в майки и короткие штаны и конечно, главная проблема — это вода, найти её — главный залог выживания. Но именно из-за воды и способов ее нахождения (ручей или любой подходящий источник воды в труднопроходимых джунглях) вспыхивает стычка между Арсиноей и Бейрой из Девятого. Которая, похоже, единственная что-то смыслит в вопросах, как нужно правильно надо искать источник воды. Вот только она не то, чтобы немая, она — косноязычная, говорит заикаясь, слишком медленно.

— Ты что умнее всех? С чего это мы должны идти на юг? — начинает скандалить красная и от жары и от злости Арсиноя. Она не предлагает вариант, куда надо идти, зато первая вносит разлад, заявляя, куда идти не надо.

— Внизу д-д-олжна быть н-н-ни- зина, а там мы на-на-йдём в-воду, — твердит своё Бейра. Это для меня не факт, но я сижу дома на мягком кресле, а на арене, при палящем солнце, это точно не кажется очевидным.

— Может послушаем ту, кто знает как искать воду? — влезает в чужой разговор Хора. Она тоже мокрая, красная от жары и злая.

— А ты что лезешь? — срывается на крик Арсиноя. — Кто тебя спрашивает вообще?

— Да ты… — к счастью договорить ей не дают, быстро вмешиваются остальные трибуты, стычку удаётся погасить и выбирается компромиссный вариант, группа поворачивает куда-то на на восток, и в итоге набредают на какое-то болото.

— Поворачиваем назад, — раздражённый и усталый Креонт поворачивает группу, стараясь, как может, погасить очаги недовольства и сам тащит на себе немаленький груз с припасами. Вновь группу ведёт Бейра, уверенно и упрямо приводит всех в небольшую низину и там, как она и сказала, они находят воду.

— Ч-чистая, можете её п-пить, — объявляет Бейра и конечно все кинулись к воде, всё-таки, ни глотка с самого утра, при такой жаре — испытание тяжкое.

В кадр попадает Арсиноя, она просто погружает голову в ручей, неглубокий, но самое главное — чистый. Парень из Пятого (к сожалению я не запомнил, как его зовут) смеётся:

— Да она же холодная, мы здесь все замёрзнем. — обстановка быстро разряжается, а я успеваю приметить такую деталь: первыми к воде успели самые сильные (девчонки!), и только затем они дали напиться Холли и Оттару, самым юным участникам группы. Вот Хора, достав запасённую у Рога изобилия большую фляжку набирает туда воду, рядом с ней пьёт Бейра. Сделав пару глотков (?) Третья идёт прочь (???), оказывается она несёт воду обессилевшему Креонту. Самый сильный боец взвалил на себя не только руководство группой, но и тащил на себе, как самый сильный, основные запасы. И он даже не пытается бежать к спасительной воде, он просто сел на землю восстанавливая дыхание.

И именно к нему идёт Хора и протягивает ему фляжку. Креонт не торопясь пьёт, одновременно осматриваясь, нет ли опасности и нет ли опять трений в группе. Он всегда настороже. Хора садится рядом, близко-близко. Камера берёт их в фокус. Секунда-вторая, ну теперь и гадать нечего. Они — пара!

Последующие пять минут Цезарь, с большим вниманием комментирует развитие их отношений:

— Заметьте, уважаемые зрители! Хора — очень тактичная девушка. За всё это время она не сдержалась и возразила вспыльчивой Арсиное лишь один раз! Но в остальном она старается поддержать авторитет парня, к которому определённо неравнодушна. Она не разрешает самой себе стать причиной опасного конфликта между Арсиноей и Креонтом. Какая умная девушка, друзья!

Экстренный выпуск новостей! Трансляция прерывается, а я вздрагиваю от неожиданности. Как же обидно — на самом интересном месте оборвали. Впрочем, через десять секунд я напрочь забываю об этом, когда слышу голос девушки-репортёра:

— В эфире Галатея Хайнц. Только что было найдено тело пропавшего три часа назад мистера Брайса. Отставного лейтенанта инженерных войск. После отставки он служил в службе безопасности Концерна тяжелой индустрии Панема. Тело нашёл патрульный катер водной охраны, на южном берегу Малого Западного канала. Без сомнений — это убийство, — вещает на весь Панем капитолийская Служба экстренных новостей.

«Они очень быстро работают» — приходит мне на ум, лежащий на поверхности вывод.