Наши пути (гет)

Хельга застыла, язык прилип к нёбу, а в голове крутилась одна-единственная мысль: «Скажи уже что-нибудь».

— Привет, — растерянно сказал Арнольд, будто прочитав эту мысль. — Давай я возьму, у тебя наверное руки замёрзли, — и забрал кастрюльку.

Теперь с посудиной стоял он, и неловкость стала даже более неловкой.

Язык от нёба всё ещё не отлип, иначе Хельга бы уже бросила «бывай» и выскочила наружу. Прямиком в холод и разборки с Мюриэль. Может, поэтому и не отлип?

Как же она тупо сейчас выглядит. Ещё и пальцы так окоченели, что не разгибаются.

— Прости, хочешь чаю? — спросил Арнольд с таким участием, словно если бы она отказалась, это оскорбило бы его хозяйские чувства.

Ну… оскорблять она ведь его не планировала?

Так что Хельга кивнула и осторожно пошла за ним следом на кухню.

Обстановка — по крайней мере, здесь — была примерно какой она помнила, разве что стало пустовато. А ещё пахло какими-то пряностями.

Арнольд убрал кастрюльку, и тут Хельга поняла, что забыла кое-что важное:

— Спасибо за паэлью, — собственный голос показался слишком хриплым, и она прокашлялась, — неплохо вышло.

— Рад, что понравилось, — улыбнулся он рассеянно и указал на ближнее к ней место за столом: — Присаживайся, — и включил чайник.

Хельга расстегнула пальто, села. Ситуация была ещё более сюрреалистична, чем днём, и это ощущение почему-то развязало ей язык:

— Даже не спросишь, что это было?

Арнольд усмехнулся и кивнул в сторону столовой, окна в которой выходили на дорогу и, соответственно, на дом Мюриэль:

— Несложно догадаться, ты только от одного человека можешь так удирать.

Хельга фыркнула, но он продолжил:

— Не понимаю, чего ты боишься, она наверняка забыла уже про окно.

— Во-первых, я не боюсь, — закатила глаза Хельга. — Во-вторых, у неё теперь есть новый повод, — пробормотала и на вопросительный взгляд Арнольда отмахнулась: — Забудь. Дольше одной чашки я не просижу, не переживай. Мне бы только пальцы согреть.

Кажется, язык развязался даже чересчур — это из-за тепла её так пришибло?

— Оставайся сколько хочешь, — ответил он, доставая кружки и заварочный чайник. — Зелёный или чёрный?

— Лучше полусухое, но зелёный тоже сойдёт.

А вот это было точно лишнее. Но Арнольд только рассмеялся, и Хельга поняла, что не слышала его смех уже целую вечность.

Впрочем, смешливое настроение быстро исчезло, стоило только ему сесть на соседний стул. Теперь, когда они были на расстоянии вытянутой руки, и между ними стояли чашки, слишком сильно это походило на встречу днём. И, судя по повисшему молчанию, Арнольд тоже её вспомнил.

— Эм… — протянула Хельга, формулируя тему на ходу, — как Центральная Америка?

— Отлично, — с готовностью подхватил Арнольд, — то есть, проблем в бедных районах хватает, но в последние годы волонтёров стало больше, да и финансирования, так что справляемся.

— Ого, — закивала Хельга с умным, как она надеялась, видом, — неужели мир всё-таки становится менее поганым, а то порой и не скажешь.

— Неравнодушные люди всегда есть, просто не все знают, куда применить свой потенциал.

— А ты, значит, помогаешь им раскрыться? — спросила Хельга слишком саркастично, сама того не желая.

— Уже нет, как видишь, — пропустил он её сарказм мимо ушей и принялся разливать настоявшийся чай по кружкам.

Хельга не думала, что такое возможно, но Арнольд стал ещё спокойнее и невозмутимее, чем был в детстве. И как у него это получается? Ей бы такое умение не помешало, на работе как минимум.

Правда, на его лице отпечатались следы усталости, теперь Хельга это заметила — по мелким морщинкам на лбу, отстранённому взгляду, по щетине, которая почему-то была темнее, чем шевелюра.

Да, она откровенно на него пялилась, пока он разливал чай и продолжал говорить:

— Решил, что тут я нужнее. Стоило понять это раньше, но лучше поздно, чем никогда.

Очевидно, он имел в виду стариков, и Хельга не знала, что на это можно ответить. Спец по родственным связям из неё был никакой. Но сказать что-то надо было, и она выдавила:

— Ты и там был нужен. Нельзя быть в двух местах сразу.

Боже, какая «глубокая» мысль, на премию по философии тянет, не меньше.

Она уткнулась в ароматный травянистый пар и отхлебнула чай. Чашка была явно из какого-то старого сервиза, как и чайник, нежно-голубая и немного потускневшая. Хельга обхватила её ладонями, и пусть пальцы можно было обжечь, так она их хотя бы чувствовала.

— А как Сиэтл? — прозвучал встречный вопрос.

— Стоит, — подняла она взгляд. Арнольд внимательно слушал, пришлось продолжить: — Меня устраивает. Но был бы он не в двух часах езды отсюда, было бы лучше.

— На другом континенте, например?

— Как минимум. Но меня бы и там достали, а так хотя бы работа неплохая.

Арнольд заулыбался:

— Твоя газета в школе была очень популярна. Помнишь?

Хельга не сразу поняла, о чём речь, но когда поняла — захотелось одновременно провалиться сквозь землю и стереть эту самодовольную ухмылку с его лица.

Тогда они соревновались, кто победит, правдивое издание или жёлтые страницы, и Хельга с треском проиграла. Конечно, было глупо называть журналистикой своё откровенное враньё и сплетни, но:

— Из нас двоих журналистом стала именно я, — язвительно сказала она. — И я всё ещё думаю, что правда — унылое говно.

— Сейчас я согласен с тобой больше, чем тогда, — примирительно вскинул он руки.

Господи, нашёл что вспомнить. От возмущения её прям в жар бросило, пришлось стянуть пальто и повесить его на спинку стула.

— Твоя сиэтловская газета выходит онлайн? — зачем он это спрашивает? — Я бы почитал. Мне всегда нравилось, как ты пишешь.

И снова тон его стал серьёзным, честным, а оттого бросающим в мурашки.

— Местные новости тебе вряд ли будут интересны, — отмахнулась она. — К тому же, ты всегда преувеличивал мои таланты.

— Раньше бы ты сказала, что я их преуменьшаю.

— Люди меняются, — выгнула Хельга бровь и взглянула ему прямо в глаза, но долго не выдержала и первой отвела взгляд.

Он долил чай и спохватился:

— Ой, я же забыл, — и принёс из столовой вазочку с печеньем. Видимо, сам его подъедал, когда сидел за тем столом.

Против печенья Хельга ничего не имела и взяла одну штуку, чтобы не наглеть.

Надо же, имбирное. Рождество уже давно прошло.

И вкус такой знакомый…

— О боже, — вырвалось у неё против воли. — Это ведь…

— По рецепту мамы, — кивнул Арнольд. — Здорово, что ты помнишь.

— Даже при всём желании не смогла бы забыть, — улыбнулась Хельга, пока не поняла, что наверное он имеет в виду не только печенье. А то самое Рождество, когда они его готовили вместе.

И сразу стало как-то душно от потока воспоминаний, настолько счастливых, насколько несчастны оказались последующие. Вернулся даже горький вкус обиды, заглушая вкус печенья, но Хельга сумела его подавить и взять себя в руки.

Однако Арнольд каким-то образом это заметил.

— Извини, не хотел тебя расстраивать.

— Меня уже ничто не способно расстроить, — сказала она так уверенно, что даже сама в это почти поверила. Возможно, и он поверил. Либо сделал вид.

— Тогда предлагаю обмен. Я тебе рецепт, а ты мне — название своей газеты.

Хельга удивлённо смотрела на его хитрую улыбку и думала: всё-таки люди меняются. Хотя чертовщинка в нём всегда была, просто никто это не замечал. Кроме неё.

— Ладно, — протянула она спустя долгую паузу. — Ты всё равно его узнаешь, даже если не от меня. «Seattle News».

— Оригинально.

— О да.

— Значит, ты интервью берёшь у людей? — спросил он так, словно не мог представить её в этой роли.

— Думаешь, я их только распугивать умею? — с прищуром ответила Хельга, а он принял нарочито задумчивое выражение. — Да иди ты! Я отличный репортёр. Но сейчас больше редактор.

— Я рад, что ты нашла своё призвание, — уже без издёвки сказал Арнольд. И это опять заставило её смутиться.

— Рецепт гони.

— Окей, слушай, — он придвинулся с заговорщицким видом. — К готовой смеси добавь чайную ложку мускатного ореха.

Хельга ждала продолжения, но он только смотрел на неё и опять издевательски улыбался.

— И всё?

— Ага.

— Ты издеваешься.

— Неа.

Но издевается ведь!

— Я столько лет не могла понять, чего не хватает, и это был грёбаный мускатный орех?

— Не повезло тебе, — сочувствующе поджал он губы, и это ещё сильнее взбесило.

— Я все эти годы могла просто написать тебе и узнать эту грёбаную деталь!

О чёрт.

— Да, действительно. Могла бы и написать, — спокойно сказал Арнольд, но Хельга знала, что за этим спокойствием кроется обида не меньше, чем у неё. Зря она это ляпнула.

А с другой стороны… может, самое время? Что ей терять?

Нечего. Нечего ей терять, всё и так уже давно потеряно.

Хельга вздохнула.

— Кто-то из нас должен был это сделать. Мне жаль, что у тебя смелости не хватило.

Он молча смотрел в чашку, и она сочла это позволением продолжить:

— Чтобы ты знал, мне тоже было тяжело. Я много раз писала ответы, один раз даже закинула в ящик, и пришлось его взламывать, чтобы достать. Чуть не поймали тогда.

Наверное, забавная история с матерящимся почтальоном была бы сейчас неуместной, поэтому Хельга вернулась к менее приятным вещам.

— Наши пути разошлись, такое бывает. Тебе ли не знать. Я просто… хотела сделать этот процесс менее растянутым, как пластырь оторвать — резко, чтобы потом стало легче.

— Надеюсь, стало, — поднял он наконец взгляд. И на этот раз отвести свой Хельга уже не смогла, хотя желание сбежать в Сиэтл прямо сейчас было невыносимым.

— Ты бросил меня. Не строй из себя невинность.

— Я был готов продолжать столько, сколько придётся. Мне было плевать на расстояние.

— Зато мне было не плевать, — горько улыбнулась она. — Думаешь, я хотела бежать за тобой в джунгли? Или жить одними письмами? У нас не было будущего, просто признай это.

На последней фразе она повысила голос, и он тоже не сдержался:

— Тогда почему ты это не сказала? Ты поддерживала моё решение, а потом просто исчезла! На звонки не отвечаешь, на письма тоже, а потом я узнаю от Джеральда, что ты перешла в другую школу. Что мне было делать?

— Перестать мне писать! — закричала Хельга. — Ты что, намёков не понимаешь?

— Так я перестал!

— Спустя полгода! Ты хоть представляешь, каково мне было их читать?

— Читать?! Я буквально писал в пустоту!

— Вот и надо было заткнуться!

В звенящей тишине было слышно только стук сердца в ушах.

— Твою мать, Хельга, как ты меня бесишь.

И за миллисекунду до того, как он её поцеловал, она уже знала, что он это сделает.