Трансцендентальная грусть (джен)

Единственная женщина, которая никогда мне не изменяла, — это перхоть.

Мать изменила не только мне, но и себе, когда сочла, что маггловская природа Тобиаса Снейпа лучше нашей с ней волшебной природы. Про Лили и говорить не стоит. Мадам Зельеварение разочаровала меня, когда я узнал, что она служила Поттеру так же хорошо, как и мне, причём, при помощи моего же учебника. Шлюха, одним словом, как любая наука.

А перхоть всегда была со мной, в печали и в радости, оберегая от ненужных связей с теми, кто в потенциале мог бы изменить. Наш своеобразный симбиоз имел лишь один недостаток — зуд. Когда я устал с ним бороться, то подумал, пусть лучше зудит на голове, чем в… После осознания данного факта я стал злее, но понял, что не стоит расставаться с той, что хранила мне верность всю сознательную жизнь. Маленькие недостатки не затмят главного достоинства — преданности.

Мы втроём — я, перхоть и Макгонагалл — находились в моих покоях. Последняя была в глубокой отключке, и я не спешил её оттуда вызволять — пускай отдохнёт, и так уже еле ходит, неизвестно в чём шотландская спесь держится. Перхоть грызла мне голову, я грыз мозг себе.

Почему я до сих пор здесь? Меня же ничто не держит! Можно в любой момент уйти — все только обрадуются. Ну, кроме Лорда. Он, наверное, сильно расстроится. И соскучится. Потом, не выдержав разлуки, пошлёт за мной каких-нибудь головорезов. Только вряд ли будет взывать: «вернись, я всё прощу!» Не простит.

Честно говоря, умирать не очень хочется. Мне ведь нет и сорока. Я ещё не вкусил радостей брака, отцовства, и, что самое обидное — вдовства. Я ещё не сплясал на могилах всех своих врагов, хотя для этого мне придётся прожить лет до ста. Я ещё не отыскал леденец со вкусом черешни и не испил ни одного кубка победы. Это не планы, а просто сожаления. В глубине души я понимаю, что уходить мне некуда, начинать новую жизнь — слишком муторно, а продолжать старую — незачем. В конце концов, все мы ходим на привязи, на другом конце которой — костлявая длань, неотвратимо наматывающая верёвку на себя, пока не доберётся острыми крючковатыми пальцами до мягонького горла. Бр-р-р…

* * *

Макгонагалл наконец-то очнулась и сразу же обратилась в человека. Причём, в довольно нервного.

— Молока хотите? — почему я всё время предлагаю ей выпить?

— Я что, у вас?! — ошарашенно воскликнула она.

Боже мой, сколько возмущённого пафоса!

— Да, вы у меня. Так что можете почувствовать себя скомпрометированной.

— Ещё чего! Я, молодой человек, в том возрасте, когда сама могу кого хочешь скомпрометировать.

Всё-таки она мне нравится. И меня давно, очень давно, не называли молодым. С юности, можно сказать.

— Так как насчёт молока?

— Благодарю. Я своё выпила ещё в детстве.

Оказывается, не только у меня ностальгия по золотым годам.

— Тогда спокойной ночи, — я улёгся поудобнее и прикрыл глаза.

Когда Макгонагалл ушла, мне стало грустно. Могла бы спросить для порядка, не покушался ли я на её честь и достоинство. Я бы ей ответил что-нибудь вроде: «моя перхоть очень ревнует меня к блохам» и развлёк бы даму светской беседой о строении мозга homo-Gryffindor; в конце концов, мы бы обсудили особенности национальной английской игры «я — директор, ты — дура(к)», в общем, прекрасно провели бы ещё один томный весенний вечер. Но не судьба.

По сведениям домовика, гриффиндорцы неплохо устроились в Выручай-комнате и даже прекратили вылазки наружу. Вот почему эта мысль не пришла им в голову раньше? Лет этак на тридцать? Глядишь, многих трагедий удалось бы избежать. Но всё-таки я не слишком уверен, что они усидят на одном месте до конца июня. Когда в ограниченном пространстве собирается сразу несколько обалдуев — жди беды.

Беда не приходит одна, как правило, она виртуозно выбирает себе напарников. На этот раз она пришла вместе с известием, что у Лорда случился очередной приступ бешенства в связи с препятствиями на пути к бессмертию. Лорд всегда любил напомнить, что не умрёт. Мол, вы все неудачники, а у моей сказки будет совсем другой конец. Это же надо как мальчика в детстве напугали! «Жили долго и счастливо и умерли в один день» — видно, не для него. Вот лично мне бы не хотелось умирать одновременно с боссом: слушать эти истеричные вопли ещё и на том свете — выше моих сил. Но реагировать на него всё же надо, хотя бы имитацией деятельности. Я сделал вид, что весьма озабочен поисками пропавших, однако мои потуги остались незамеченными — Лорд куда-то исчез.

А потом выяснилось, что Поттера видели в Хогсмиде.

Альбус по этому поводу весьма воодушевился:

— Я же говорил, Северус, что он вернётся! Развязка близка! Мы с вами станем свидетелями удивительных событий.

— Не мы, а вы, — поправил я, ощущая себя персонажем нелюбимой книги. — Я-то наверняка останусь в памяти потомков как соучастник.

— Но это же замечательно! Нам предстоит оставить свой след в истории.

— Не нам, а мне. Вы уже достаточно в ней наследили.

— Эх, Северус, что за настроение? На вашем месте я бы принял происходящее с радостью, как интересное приключение.

— Да, я помню: смерть — это ещё одно приключение для высокоорганизованного разума. Только мне совсем не весело. От всего предстоящего мой разум как-то подрастерял свою организованность.

— Вы так часто упоминаете о смерти, не рановато ли?

— В самый раз. А то, боюсь, она про меня забудет, и я не получу обещанного вами приключения.

— Северус, Северус, — он покачал головой.

— Вот только не надо меня жалеть! — вспылил я и вышел.

Ничего хорошего в смерти нет, я это точно знаю. Меня забудут раньше, чем тело превратится в прах. Надо написать в завещании просьбу о кремации, чтобы потом пепел развеяли над клеверным полем. Он усеет землю, как перхоть — волосы. Так я хотя бы воздам почести той, что была со мной до конца.