Тень мракоборца (джен)

Why, you wanna tell me how to live my life?

Who, are you to tell me if it's black or white?

Mama, can you hear me? Try to understand.

Is innocence the difference between a boy and a man.

My daddy lived the lie, it's just the price that he paid.

Sacrificed his life, just slavin' away.

Ohhh, if there's one thing I hang onto,

That gets me through the night.

I ain't gonna do what I don't want to,

I'm gonna live my life.

Shining like a diamond, rolling with the dice,

Standing on the ledge, I show the wind how to fly.

When the world gets in my face,

I say, Have A Nice Day.

Have A Nice Day

Bon Jovi “Have a nice day”

Оторвавшись от заметки с крикливым названием «Новый лорд, и снова Темный?», Абрахас Малфой потянулся к стакану воды на краю тумбочки. Время брало свое, и он в последние годы почти не выбирался из больницы, сократив общение с семьей до редких визитов сына с семьей в палату. Впрочем, сегодня Люциус был один.

— Вижу, Бешеный Глаз, неплохо натаскал щенка на кровь, — бросил он, отложив «Пророк» на подушку.

— В «Дуэлянте» Уиллфорд детально разобрал произошедшее, и назвал поведение Поттера образцовым для юного лорда, пусть, и «несколько агрессивным», — привычно растягивая слова, довольно хохотнул Люциус. — Умение столь тонко, но при этом доходчиво оскорбить представителей древних, уважаемых семейств, приравняв их то ли к магглам, то ли вовсе — к домовикам, воистину дано не каждому.

— Лаффкины идиоты, не стоило им вообще поднимать шумиху. Возможно, спусти они все на тормозах, Поттер ничего бы предпринимать не стал, хотя я в это не верю. А теперь, сомневаюсь, что после оскорбления национального героя, кто-то из этих троих сможет найти в стране хоть какую-нибудь работу.

— О, да, Буллстроуд рассказывал, что когда в Визенгамоте собрали заседание, Дамблдор потребовал, чтобы опеку над Поттером передали кому-то другому. Поскольку Моуди и о себе позаботиться не в состоянии.

— И что было дальше? — Поправив больничный халат, пожилой длинноволосый мужчина с короткой серебристой щетиной на лице, с кряхтением осторожно подошел к окну.

— Сначала небольшая часть «дамблдорцев» и кое-кто из «болота» его поддержали. А потом и они вспомнили, что Поттер, не вынимая палочки, покалечил троих шестикурсников. Иметь дело с обозленным победителем Темного Лорда... да и кто знает, чему еще его мог научить «Главный Аврор», — сбившись с мысли, Люциус и себе налил воды из графина. — Ну, и наживать себе такого врага, как Аластор, мало кому захотелось. В общем, все срочно признали, что он действовал в соответствии с «Законом о защите чести и достоинства» от пятого века, и обязали родителей тройки принести извинения и выплатить «пострадавшему» мальчику компенсацию.

— Хотел бы я это видеть.

— О, да, я тоже. Интересно, почему никто не вспомнил об аврорате и гоблинах?

— О них никто и не забывает. Просто о таком не принято говорить вслух. А что с Драко? Ты до сих пор позволяешь ему общаться с этим... — Не в силах подобрать подходящих слов, Абрахас просто взмахнул рукой.

— Юным лордом? Да, позволяю. Сейчас как раз подыскиваю ему подходящего наставника по фехтованию, — устало помассировав глаза, Малфой с недоумением осмотрел Абрахаса. — Отец, чем тебе так не нравится Поттер? Признаюсь, до того как с ним встретиться, я был настроен по отношению к нему несколько скептически, но мальчик действительно поражает.

— Тебе следовало бы держать от него Драко подальше. Такие умения не даются просто так. Когда лорд пропал, Моуди вместо того, чтобы успокоиться и тихо сдохнуть в своем замшелом склепе, решил выковать себе меч. У них это неплохо получается. Не обманывайся сынок, Поттер не человек, а оружие, бомба замедленного действия, как сказали бы магглы. И никто не знает, когда у него что-то щелкнет в голове, и он взорвется. Но мне не хотелось бы, чтобы в этот момент рядом с ним находился мой внук, — под раздраженным взглядом отца, Люциус неловко поерзал на кресле.

— Блэки отзывались о нем весьма восторженно, ну, кроме Друэллы с мужем, впрочем, их можно понять. И Северус, при всей его нелюбви к Поттерам, не раз замечал, что мальчик просто поразительно талантлив. Что, если Моуди просто готовит себе смену?

— Блэки обязаны Бешеному Глазу фактически спасением рода. Они сделают и скажут все, о чем тот их попросит. Твой грязнокровный приятель тоже совсем не обязательно будет посвящать тебя в подробности «учебы». Моуди купил его с потрохами. — Усмехнувшись, пожал плечами старик.

— Чем? — Недоуменно вскинул бровь Люциус.

— Чем? Смотри сам: деньги, знания, положение в обществе, свобода... достаточно причин, чтобы держать язык за зубами, верно? Моуди дал ему все, что обещал вам Лорд, только без вылизывания сапог и необходимости целовать край плаща. Достаточно причин для верности, ты не думаешь? Я не уверен, что Моуди сейчас способен видеть разницу между наследником и оружием. И даже если ты не ошибся, и Поттер действительно «супермальчик», на твоем месте я начал бы тем более переживать, не будет ли купленный Драко меч однажды направлен против тебя?

— Что же, по крайней мере, пока рядом с ним Поттер, я могу быть уверен, что никто не рискнет назвать Драко «пожирательским выродком».

— Обманывай себя, сколько хочешь, сын, только сначала подумай, чем обернется твое нежелание видеть истину, для семьи.

— Для семьи? Отец, не тебе мне рассказывать о семье. Если ты уже забыл, напомню. Когда в прошлый раз ты придумал «беспроигрышный» вариант, как возвысить семью и увеличить ее благосостояние, мы лишились двух третей счетов, а я взамен обзавелся хозяином, крайне занятной татуировкой и парой довольно неприятных воспоминаний, без которых с радостью бы обошелся.

Когда дверь в личную палату хлопнула, знаменуя, что Абрахас Малфой вновь остался в одиночестве, старик лишь раздраженно взглянул на нагло ухмыляющегося с первой полосы мальчишку, и, раздосадовано покачав головой, взял в руки лейку, и принялся поливать цветы на подоконнике. Он вовсе не был уверен, что из себяпредставляет Гарри Поттер, но совершенно точно чувствовал в нем врага.

* * *

— ...Такие дела. Представляешь, Брюнхильда, я еще и виноват оказался. Жестокий и бесчеловечный мерзавец, который калечит ни в чем не повинных детей. Но это ладно, пусть думает, что хочет, но ведь она их простила. Даже поведывала в больнице... — Возмущенно рассказывая портрету о последних перипетиях своей жизни, Гарри практически не переставая, размахивал руками.

— Я пытался сказать, что не стоит поворачиваться спиной к тем, кто годами плевал тебе в лицо, но куда уж мне — малолетке. Я же в жизни ничего не понимаю. Дура, — плотно сжав губы, мальчик шумно и зло вздохнул. — Если быть человеком — значит улыбаться всяким уродам и делать вид, будто все хорошо, и они еще вчера вовсе не поливали тебя грязью, я таким человеком, быть не хочу. А, что я с тобой говорю, ты всего лишь слепок личности, воплощенный кистью давно умершего художника. И к тому же постоянно молчишь.

Последние слова мальчик произнес исключительно из-за одолевавших его эмоций. Женщина перед ним вызывала у него неподдельное уважение. Единственный человек, удостоенный места в зале славы, притом не являющийся частью рода. Зигмунд, сын Кримхильды, когда вырос, сорвал со стены портрет матери и вышвырнул его в камин, повесив вместо него валькирию. Или вейлу, как их называют сейчас. Блондинка с копьем и вороном на плече отмечала границу последней трети зала, где находились древнейшие из представителей его рода, всегда печальная, и никогда ни с кем не говорившая. Даже Зигфрид за тысячу лет так и не смог выпросить у нее прощения. Впрочем, Гарри иногда казалось, будто при его виде, на лице девушки иногда проскальзывает мимолетная улыбка.

Ее портрет должен был символизировать то ли, что правда важнее родства, то ли, что справедливость не имеет срока давности, то ли что-то еще, чего Гарри до сих пор толком не понял. Предки вообще не любили, когда что-то оказывалось просто и однозначно, а может быть, элементарно ленились, но, как правило, любой их плевок оказывался до жути важным и кошмарно многозначительным. А может быть, это было частью бесконечных наставлений потомкам, и подразумевало, что всегда и везде нужно искать подтекст.

Беовульф однажды сказал, будто все дело в том, что красотка-вейла гораздо симпатичнее рыжей стервы, и к своему огорчению, Гарри не мог быть уверен, что это не было одной из причин. Однако, несомненно, у Брюнхильды было огромное преимущество перед всеми остальными портретами в зале славы. Она молчала.

— Ладно, прощай королева Исландии. Может быть, как-нибудь на днях еще загляну, — обернувшись, Гарри, высоко вздернув подбородок, начал свое неторопливое шествие к двери. Возможно, это было глупо, изливать душу перед людьми, которые давно умерли, но, во-первых, он делал это исключительно в рамках занятий окклюменцией, чтобы избавиться от душившей его ярости, а во-вторых, он мог быть уверен, что портреты никому ничего не скажут. Проблема была в том, что Гарри терпеть не мог жаловаться, и подобные разговоры нередко вызывали лишь очередные вспышки гнева, однако он понемногу справлялся. Всего-то и нужно было, что вместо немедленного подавления злости силой воли, просто постепенно успокаиваться.

Тонкс помирилась с ним уже через две недели. В конце концов, они были знакомы едва не с пеленок, и одна ссора не могла так просто разрушить многолетнюю дружбу. Но, что Гарри узнал только недавно, она наладила мир с собственным факультетом. И этого мальчик уже понять не мог. Дело не в ревности, он бы только обрадовался, найди подруга приятелей в Рейвенкло, Гриффиндоре или даже на Слизерине, но барсуки...

Кроме того, он чувствовал себя использованным, и это без сомнения новое ощущения радости ему не прибавляло. Гарри был практикующим легилиментом, и отлично знал, что даже лучшим из людей время от времени приходят в голову разные подленькие мыслишки. Вот только слышать их, направленнымина себя, доставляло немного удовольствия. Вообще, мальчик в последнее время достаточно часто подумывал о веритасеруме и обливиэйте, либо сеансе глубокой легилименции, чтобы уж точно все выяснить, но с друзьями так определенно не поступают. К тому же, Тонкс могла часть собственных мыслей и не осознавать, так что Гарри пока решил просто отойти в сторону.

Кто он такой, чтобы останавливать человека, если ему так хочется свернуть себе шею? Пусть сначала сама разберется, кого считать друзьями, а уже потом решает, мириться с ним или нет. А у него есть дела поважнее. Впрочем, полторы тысячи галеонов и выражения лиц родителей ублюдков, когда во время принесения извинений их снимали газетчики, изрядно поднимали мальчику настроение. Подумать только, одной дракой он сумел заработать на все семь лет учебы, и еще на метлу осталось...

— Пап? — Оторвав взгляд от пухлой книги кожаном черном переплете, мракоборец выжидающе кивнул.

— Да, Гарри. Ты что-то хотел?

— Пап, помнишь, ты говорил, что у каждого мастера должен быть меч? А я как бы... — На последней фразе мальчик, взмахнув рукой, ненадолго замялся. Юридически он мог бы зваться мастером защиты, так как выдержал поединок с грандмастером, пусть последний и был не в лучшей форме, а условия боя были весьма далеки от реальных.

— Думаю, к Хеллоуину можно будет попробовать договориться с гоблинами. Получишь ты его, наверное, только ближе к совершеннолетию, но тут уж по-другому никак. И не особенно гордись, мой двоюродный дед Персиваль стал мастером защиты в восемь...

— А где его портрет? — Гарри с недоумением пожал плечами. О таком он даже не слышал.

— Нет никакого портрета. Вместо школы он пошел в наемники и к одиннадцати его сожрала стая оборотней.

Откашлявшись, Гарри запрыгнул в кресло и с любопытством принялся сверлить взглядом отца.

— Вот как? Кхм... ладно. А ничего, что я был принят в род? Это никаких проблем не вызовет? — Не будь мальчик достаточно сведущ в окклюменции, вероятно, он бы и сам этого не подозревал, но за все годы, проведенные здесь, Моуди-хаус так и не стал для него домом в полном смысле этого слова. Он чувствовал себя здесь в безопасности... но и только. Никакого сравнения с Годриковой Впадиной или подарком дедушки с бабушкой. Гуляя по пустым залам, заставленным свидетельствами чужих побед, чужой славы и чужих жизней, иногда он ощущал себя вором, пробравшимся в чью-то гробницу. Гарри об этом не просил, а значит, у него не было поводов для благодарности, но ему было противно от одной мысли, что все вокруг однажды будет принадлежать Поттерам. От его собственного рода остался только странный символ, который, если кто и помнил, обычно связывали с Гриндевальдом, да счет в банке с кучкой бесполезного золота.

Может быть, у него был не самый здравый рассудок, но, однозначно, один из самых исследованных, так что Гарри почти всегда знал причины своих чувств и поступков. И единственным основанием для такого отношения к семейному наследию, был воспринятый им близко к сердцу семейный кодекс. Гарри не хотелось, чтобы все это однажды исчезло, но и принять такое наследие он спокойно не мог, считая его незаслуженным. Пусть этот выбор сделали за него. Отчасти, именно поэтому он и старался изо всех сил превзойти волшебников в Зале Славы. Фамилию он менять не собирался определенно, и идея однажды стать хозяином Моуди-Хауса восторга не вызывала, но поскольку это все равно однажды случится, постараться встать с прошлыми хозяевами этого места на один уровень — было меньшим, чем он мог бы им отплатить.

— Проблемы будут. Впрочем, это мои проблемы, и они не должны тебя беспокоить.

— Хорошо, — Гарри лишь согласно кивнул. По отцу такого не скажешь, однако он был превосходным дипломатом. По крайней мере, ему было крайне нелегко отказать. — Пап, я тут читал, что до тех пор, пока не получу собственный, могу ходить с одним из семейных клинков.

— Верно, — захлопнув книгу, мракоборец с хлопком поставил её на журнальный столик. — Можешь.

— И что я для этого должен сделать? — Гарри не был уверен, что действительно хочет знать ответ.

— О, сущие пустяки. Всего-навсего — провести ночь в Хеороте.