Эликсир жизни (гет)

Риддл долго не мог уснуть. Его мысли постоянно возвращались к умной, но странной слизеринке, с которой его связало неожиданно так много. Она была тем подарком судьбы, что он намеревался использовать… по полной программе. Салазар, наверное, Бог все же не просто так придумал женщин. Гермиона держалась с ним спокойно, по-дружески, но в общении с приятелями его никогда не захватывало подобное острейшее ощущение собственной значимости, тотальной избранности. Как будто на всем белом свете есть только ты, и ты один. Когда мужчина признает власть другого мужчины, он вручает последнему лишь свою вассальскую преданность, становясь его слугой. Но когда это делает женщина, она отдается всем существом. Становясь просто – его.

И совершенно неважно, что Гермиона носит под юбкой экзотичный кусок кружавчиков, который он, несомненно, вернет. Чуть позже.

Совсем скоро он увидит это на ней. И просто ее, без этого.

И никакой Блэк ему не помешает.

Мерлин тебя побери, Альфард! Куда ты лезешь?

Риддл не сомневался, что именно однокурсник стоял за всеми этими глупыми, провокационными выходками сестренок Блэк. Даром что Вальбурга с Лукрецией были на два года старше. Хорошо, что хватило ума не вовлекать малолеток Ориона и Сигнуса…

Но почему именно сейчас? Альфард и раньше не одобрял его идеи, своим упорством чуть было не заронив сомнения в некоторые умы по поводу «Вальпургиевых рыцарей». Но никогда не вступал в открытое противостояние. Неужели он что-то свое разглядел в Гермионе? Или, не дай Салазар, подслушал разговор на берегу?

Хуже всего было то, и Альфард это прекрасно понимал, что докатись разборки до прямой конфронтации – все легко списывалось на невинный розыгрыш. На одну из тех дурацких шуток, клоунских выходок, до которых Блэк был так горазд. А, может, все это и было просто тупой, идиотской шуткой?

Как бы то ни было, Том не собирался предпринимать активных действий. Хватит с Блэка амнезии Лукреции. Пусть задумается, если дорожит своими собственными воспоминаниями...

А за это время уже произойдет то немыслимое событие, о котором он днем раньше даже не мог и подумать. За их с Гермионой страстью друг к другу стояло что-то животное, но в то же время глубоко правильное, доведенное до эстетства золотого сечения, до совершенства. Запах девушки, вкус ее бесстыдных губ из глубин подсознания высвобождал вечные инстинкты жизни. А сознание расширялось до бескрайних высот ясного, безоблачного неба. И казалось – одного лишь глотка не доставало, чтобы понять что-то архиважное, приобщиться к главной тайне бытия…

Поскорее бы все случилось. Непривычная одержимость пройдет, он успокоится и займется делами поважнее. И сны…

Том заснул незаметно для себя, следуя за все более и более расплывающейся дымкой мыслей и образов.

Он словно качался на волнах.

– Весь мир открыт для тебя, Том. Все дороги тебе по силам. Нужно только принять свободу.

* * *

Гермиона долго не могла прийти в себя после памятного сна Тома Риддла. На другой день она вновь подкинула ему порошок сновидений, но мелкие кошмарики из приютской жизни последующих ночей не могли затмить в ее голове ошеломительную сцену родов. Появления на свет живого существа. По совместительству – душегуба.

Ее саму чуть не скрутила страшная боль. Еще бы, веселая роль его мамочки. Но что это было, запоздало проснувшийся талант к эмпатии? Ощущения Меропы?

Да, она могла поздравить себя, теперь парень получил позитивный опыт по всем четырем пренатальным матрицам. По всем стадиям родового процесса, который потом копировался в поведение человека в аналогичных ситуациях, в его восприятие мира. Теперь у Риддла частично отсутствовало негативное импринтирование [1]. Что не могло не повлиять коренным образом на его мироощущение. А логика впоследствии должна была ему объяснить, почему он чувствовал именно так. Сам человек мог убедить себя куда лучше всех окружающих вместе взятых.

Но как бы то ни было, после выхода из сновидения парня Гермиона почувствовала острые рвотные позывы. Ринувшись в туалет, она едва успела наклониться, чтобы проблевать ужин не на пол.

А потом вдруг поняла, что просто не может. Не может продолжать этот фарс. Вся пресловутая гриффиндорская решимость вдруг покинула ее в тот момент, когда была нужнее всего. Закон подлости. Ну, почему не взять себя в руки?

Одно дело играться просто так, а другое... она поняла, осознала во всей нелицеприятной наготе тот факт, что взяла на себя ответственность за жизнь. Реальную, настоящую жизнь, к появлению которой на свет таким нестандартным образом стала причастна. Не важно, что это жизнь извращенца, помешанного на садизме.

И что же делать? Покинуть Хогвартс навсегда? Убежать в Америку к «родственничкам»? На Северный полюс? В пещеру Равенкло?

А тут еще последней каплей стала пропажа ее любимых кружевных трусиков. И так нормального белья в этой отсталости не наблюдалось…

Том догнал ее в подземельях на пути с зельеварения. Потянул за руку в какое-то ответвление коридора, о существовании которого Гермиона и не догадывалась. Два дня они практически не общались, лишь пару раз спешно поцеловались, скрывшись за библиотечными полками. Если бы не порошок сновидений, девушка и тогда бы улизнула. Она старалась незаметно избегать его, да и Риддл, похоже, был занят своими делами.

Но сейчас Гермиона бессильно чувствовала, как ее спину накрепко прижали к каменному холоду стены. Порывистый поцелуй на губах. Настойчивые пальцы приподняли подбородок.

Потребовалось не усилие – сверхусилие – чтобы Гермиона смогла встретить взгляд до боли знакомых глаз. Зелено-синие, пронзительные, они смотрели на нее в упор, не давая права на побег. И мелькала в них за ледяной хрустальной завесой какая-то искра озабоченности, вопроса, посвященная только ей и ей одной. Девушка вдруг отчаянно поняла, что уйди она теперь, эти глаза будут преследовать ее всю жизнь. Не багровые глаза Волдеморта, а вот эти, холодно-пьянящие, огненно-испытующие глаза Тома Риддла. Человека, чью судьбу она осмелилась взять в свои руки.

И в этот момент она осознала, что ответственность – это не пустое слово, которым прикрывают свое нежелание вмешиваться, свое бессилие. Ответственность проявлялась в реальном действии по отношению к другому, которое было необходимо совершить или же не совершать никогда. Делать или не делать. Глаза Тома потемнели. И в этот миг она прижала свои губы к его губам. Дыхание смешалось, весь мир вокруг померк. Гермиона целовала его так, будто в последний раз, словно он был высшей ценностью, а она любила его.

– Ох, – только и сумел выдохнуть Том, когда они оторвались друг от друга.

– Давай встретимся после занятий в библиотеке, – с легкой насмешкой, преимущественно, над самой собой, предложила девушка. – Я покажу тебе расчеты.

– Я тоже кое-что сделал, – согласился Риддл, самодовольно ухмыльнувшись. – А пока…

Губы прильнули к ее губам, вновь поражая своей мягкостью, и в то же время упругостью, ненавязчивостью, но жаждой. И потом она уже не осознавала, как двигаются их бедра, переплетаются руки, играют языки.

Все закончилось раньше, чем ей хотелось бы. И Тому, очевидно, тоже. Но он первым отстранился от девушки. Хорошо, хоть кто-то из них сохранял самоконтроль. Жаль, что это была не она.

– До встречи, – с веселыми искрами в глазах, с полуусмешкой-полуулыбкой прошептал парень.

Кивнув Гермионе, он быстро скрылся за углом. Спустя пару минут она последовала за ним.

Девушка появилась в Большом зале, когда практически все уже вовсю разделывались с эльфийской стряпней. Том, явно, был в ударе. Он что-то бойко рассказывал приятелям с глумливой улыбкой на губах, а в ответ те от смеха давились тыквенным соком.

Но далеко не все разделяли веселье Риддла. Бренвенн вяло ковырялась в своей тарелке. Лицо девушки походило цветом на грязно-серый мартовский снег. Мерзкие фурункулы больше не украшали его, но последствия стресса проходили куда медленнее. Альфард даже ни разу не посмотрел на Гермиону. Его темные, отточенные брови хмурились, а на лице застыла маска красивой, аристократической холодности. Вальбурга с желчным видом что-то вещала Лукреции. Еще б чуть-чуть визгливости – и был бы в точности портрет ее престарелого двойника. И лишь Роуз Яксли полностью сохранила свою привычную манеру саркастично-проникновенного общения, с львиной долей сплетен и цинизма. Но девушка порадовалась и этому. По крайней мере, до того момента, как тощая однокурсница наклонилась к ее уху:

– Говорят, Риддл что-то не поделил с Блэком.

Между бровей Гермионы мелькнула морщинка:

– С Альфардом?

– Нет. С Орионом. Вальбургу, – ядовито отозвалась Роуз. – Конечно, с Альфардом. Может, дело в тебе, Гермиона?

Девушка посмотрела на соседку как на пациентку Святого Мунго и нетерпеливо пожала плечами:

– Том прекрасно знает, что я... – она осеклась.

Роуз вскинула брови:

– Что же именно знает Том?

– Что я не рассматриваю их как конкурентов.

Яксли хмыкнула:

– Видимо, Альфард этого не знает. Потому что именно он начал ссору.

Гермиона покачала головой, с грустью вспоминая свои встречи со знаменитым Виктором Крамом и злую ревность Рона.

– Так что произошло?

– Никто толком не знает. Видели только, как Блэк выхватил палочку и наставил на Риддла, а тот лишь что-то сказал в ответ и ушел.

Гермиона похолодела. Что же такое страшное мог сказать Риддл, что Альфард так просто остановился? Неужели это все-таки связано с ней? Том рассказал об их отношениях? Девушка покосилась на высказывающего очередную колкость парня. А что, возможно. Ради победы Риддл не останавливался ни перед чем. К тому же, как был сладостен, наверное, для него этот змеиный укус!

Но все же что-то большее стояло за этим противостоянием. Намного большее. Если вспомнить, что в ее варианте мира Блэк умер достаточно молодым… не перешел ли он дорогу Тому? Но в чем? В Ордене Феникса Альфард замечен не был. Однако оставил наследство своему племяннику-изгою, в будущем одному из самых активных и пламенных противников Волдеморта. Помудрел, видимо, ближе к смерти.

– Я не думаю, что дело во мне. Это слишком мелочно, – наконец, заключила Гермиона.

– Ага, – покивала Роуз с таким многозначительно-ехидным выражением лица, что девушка поморщилась.

Как же примитивно мыслят мозги даже самых сообразительных. Наверное, поэтому никто в школе и не сумел раскусить Тома Риддла. Увидеть за обычной группировкой малолеток ростки куда более убийственного и ужасного, призрачный свет черепа со змеей, черной метки.

Всю последующую историю магии Гермиона слушала вполуха. То, что она знала предмет на превосходно, никак не помогало отвлечься от размышлений о странной ссоре. Не дай ей Мерлин перерасти во что-то большее…

Расстроенная, Гермиона медленно побрела в библиотеку, едва не забыв по дороге заскочить в туалет побрызгаться духами и поправить прическу.

Том уже ждал ее. И девушке почему-то неудержимо захотелось стереть самодовольную ухмылочку с красивого лица. Интересно, высоко ли он оценит ее методы, если подойти – и со всего размаха по этому самому красивому лицу. А можно и не по лицу. Но тоже весьма красивому месту. Стоп, Гермиона.

Усевшись рядом с ним за парту, девушка заработала пару тяжелых взглядов с лошадиными дозами ненависти. Фан-клуб душегуба был в своем репертуаре. Состряпав на лице маску истинной слизеринки, она достала из сумки пергамент.

– Вот, смотри. Это расчеты для заклинания. А вот этот для зелья.

Том перестал улыбаться своему фан-клубу, подвинул свиток к себе и пробежался по нему взглядом.

– О, число жизненного пути, – оживленно заметил он. – У меня семь, а у тебя девять.

Когда он произносил «семь», весь его вид так и кричал о нарциссическом самолюбовании. Как же она раньше не подумала, это же еще одна причина семи хоркруксов! 31+12+1926 =7

– Интересное у нас получается сочетание, – между тем довольно вещал Том. – Семь и девять: исследователь высот метафизики и глобальный реформатор. Сочетание внутренней мудрости и космического сознания… Хочешь помочь всему миру, Гермиона?

Вопрос застал девушку врасплох. Имел ли он под собой глубокий подтекст? Что Риддл подозревал? С трудом взяв себя в руки, девушка выдавила ухмылку:

– Пользуйся моей склонностью к филантропии, Том. Все посмотрел?

И она указала на расчеты.

– Придраться не к чему. Великолепно, – ослепительно улыбнулся Риддл и положил руку на ее колено.

От неожиданности девушка чуть не подпрыгнула. Хорошо хоть парта скрывала его наглость от глаз не менее наглого фан-клуба.

– Лучше проверь еще раз, – язвительно заметила она.

– Проверю, – проникновенно отозвался Риддл.

Он поймал ее взгляд. В его глазах плясали чертики. Гермиона состроила авадо-непробиваемое лицо, и он, наконец, убрал руку.

– Что с зельями? – строго поинтересовалась девушка.

Том выложил на стол исписанный пергамент.

– Я составил список всего, что нам понадобится. Не правда ли, впечатляет?

– Да, продавцы на нас разбогатеют, – протянула Гермиона, прикидывая, на сколько галеонов придется разорить Ровену.

Лицо Риддла вдруг стало серьезным, и он склонился к девушке, чуть не касаясь губами уха:

– Ты не боишься променада по Лютному переулку?

– Я уже испытала это, не волнуйся, – хмыкнула она, с отвращением вспоминая уродливые толпы мрачных личностей.

Но что не сделаешь ради бесценных книг о Философском камне и поиска любых источников информации о хоркруксах? Среди легальных изданий нашлись по теме только исследования Гермеса Трисмегиста и одна приличная работа по основам алхимии. Остальные книги были совершенно несерьезными.

Риддл наградил ее оценивающим взглядом, и ей даже показалось, что в нем читалось уважение. Да, сильных уважать легко, куда сложнее – слабых и беспомощных.

Неожиданно для девушки Том улыбнулся:

– Я собираюсь делать домашнее задание по зельям. Присоединишься?

Удивленная Гермиона молча смотрела на него, пока ее губы сами собой не прошептали «да».

* * *

[1] См. примечание к предыдущей главе.