Дамблдор (джен)

Священник бубнил слова молитвы. Мы стояли, окруженные плотными стенами тумана, подобравшегося даже к гробу, очертания которого с трудом различались.

Песок все сыпался, комья земли покрывали гроб.

Меня тоже следовало бы закопать.

— Это ты виноват!

Меня вдруг схватили за грудки и начали трясти. Вместо лица мутное пятно. Я открыл рот, чтобы как-то оправдаться, но не знал, что сказать.

Страшная, ослепляющая боль. И я полетел в разинувшую пасть бездну.

Когда я смог разлепить веки, то увидел перед самым носом траву и камни.

Грубый удар по лицу повалил меня на землю, догадался я. Занимательно. Похоже, я потерял сознание на несколько секунд. Мое лицо. Мерлин! Осталась ли на нем кожа или кулак Аберфорта (это же был он?) оставил вместо него кровавое месиво?

Корчась, я откатился почти к самой могиле.

— Я убью тебя, клянусь!

— Не надо пустых обещаний, — даже в этом состоянии, не понимая, где верх, где низ, стою я или лежу, моя привычка поддерживать беседу была неистребима.

— Прекратите! Аберфорт, сынок, пойдем! — воскликнула Батильда.

— Хватит… Успокойся, — говорил знакомый голос, и кто-то попытался помочь мне встать, но я воспротивился.

— Поверь, я в порядке, — отозвался я, вслепую рыская по земле на четвереньках.

Да нет, не может Элфиас быть здесь.

Морщась от боли, я ощупал лицо. Кровь. И нос похоже сломан.

Да что же это такое? Почему я не могу подняться? Аб словно душу из меня выбил, и теперь тело не оторвать от земли.

А еще стыдно. И почему-то постоянно слезы в глазах.

Неужели я так раскис?

Священник давно прекратил бесполезную молитву.

— Альбус!

Я поднял голову. И правда Дож.

— А, Элфиас. Давно приехал?

— Сегодня утром.

— А я тут… — проглотив ком в горле, я для вида еще немного пошарил руками в траве, а сам постарался незаметно вытереть нос рукавом, — …обронил кое-что. Вот ищу.

Элфиас помог мне подняться. Между могильных плит я различил удаляшихся Аберфорта и Батильду, обнимавшую его.

— Пойдем-ка, дружище, — хлопотал вокруг меня Элфиас. — Что с носом? Вот ведь... Помочь?

— Не надо, — отмахнулся я. Так красивей, — я никак не мог сосредоточить зрение на Элфиасе. — Я тут подумал, ты можешь научить Ариану летать на метле? Вот в чем я всегда отставал от тебя, так это в полетах. Покажешь ее свою святая святых — поле для квиддича. Здорово придумано, а?

Тут я понял, что несу околесицу. Надо было поспать, но страшно. Я боролся с усталостью изо всех сил. Нельзя терять контроль над собой.

Иногда вижу маму на обеденном столе. Не призраки. Так… Видения. Без эмоций. Они положили ее на стол. Места больше не было. Колдомедики.

Осекшись, я задумался: а так ли было? Или она лежала на диване? Сначала на лестнице, потом на диване. Тогда отчего же я вижу ее на столе? Холодную и окоченевшую.

Вдруг я отчетливо ощутил, как мне в спину дышит Элфиас. Я резко оборвал поток мыслей.

Надо прикинуться, что у меня все нормально. Если подумать, то даже притворяться не придется. У меня все, как было, никакой трагедии.

— И раз мы начали этот разговор позволь спросить, Элфиас, откуда ты здесь?

— Ты написал мне, разве не помнишь? — тихо произнес Элфиас.

— Да, собственно, что-то в этом роде… — кивнул я, хотя сей факт совершенно не отложился в моей памяти. И помолчав немного добавил: — Речь пойдет о моем новом проекте.

— П-проекте? Думаю, мне послышалось…

— Нет, все верно. Надо же, целый год не виделись... Весьма неожиданно. Пойдем в «Дырявый котел», заодно познакомлю тебя с Аластором.

— К-кем? — ошарашенно спросил Элфиас.

— Он светлая голова. Тебе понравится. Он с нами на одном курсе учился, только в Рэйвенкло. Помнишь, прямолинейный такой, еще все время грубил учителям? Да и любит по полчаса смеяться над собственной шуткой, а так как я исповедую ту же религию… Или это не он? Нет-нет, то Берти. К слову, ты не направишь меня при аппарации? Я нынче несколько рассеян…

Прервав себя на полуслове, я обернулся к могиле.

— Пойдем? — осторожно, словно у постели больного, поторопил меня Элфиас.

— Да, — сказал я, и туман проглотил мои слова и место, где покоилась Ариана.

* * *

— Фу ты ну ты! Кто тебе расквасил нос? — это были первые слова Аластора.

Бар оказался переполнен, и он, как и другие, толокся возле стойки.

— Сам виноват, — буркнул я, предупреждая возможность того, что Элфиас вмешается. Правда, он, кажется, и не думал.

— Элфиас Дож, — повел я рукой в сторону Элфиаса. — Элфиас, это Аластор Муди.

Пока они обменивались любезностями, я перегнулся через стойку, кинул пару монет и забрал из закромов сливочное пиво.

— А ну, стоять! — крикнул бармэн Том, не признав меня сразу. — А, это ты, Альбус… Забирай.

Мы втроем, я, Элфиас и Аластор, устроились за одним из столиков. Элфиас пытался перетянуть нас в угол, где было поспокойней. Мне же не хотелось отрываться от шумной толпы.

Мы выпили, не разговаривая. Аластор, конечно, не знал, что мы только что с похорон, ни о чем таком я и не думал ему сообщать. Мы повстречались два дня назад, и сразу пришлись друг другу по душе. В Хогвартсе же никогда не общались до этого дня.

Легко сходиться с людьми — это мой бич.

Сделав излишне большой глоток, я поперхнулся.

— Как твое путешествие? — откашлявшись, спросил я Элфиаса.

Надо вести себя как ни в чем не бывало. Тогда он перестанет так на меня смотреть.

— М-м-м, — он догадался, что вранья я не перенесу, поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. — Знаешь, очень даже ничего.

— Да ну? А после Египта вы куда отправились?

— Я на Кипр. А Берти в Афины. А потом…

— Неужто в Олимпию? Шутишь, — ловко изображая заинтересованность, воскликнул я. — Он побывал на празднике Губрайтова огня?

— Наверное. Это же Берти, — растерянно произнес Элфиас. — Он эксцентричен.

— Вот тебе раз. Хм… И как тебе Кипр?

— Хороший…остров, — все так же скромно ответил Элфиас.

— Да ты будто о Тайной комнате рассказываешь, а не о путешествии заграницу, — усмехнулся Аластор.

Мне не хотелось дальше пытать Элфиаса, но его присутствие начало вызывать досаду.

Растормошим же этот сонный улей.

— А ты, Аластор? Как твое поступление в Главный аврорский центр?

Аластор коротко изложил все преимущества, но и трудности вступительных испытаний. Красок он вложил мало, поэтому речь заняла от силы минуту.

Наступила неприятная пауза.

Мне хотелось говорить, но достаточно смешной темы не находилось.

Аластор отлучился по нужде.

Когда он удалился, Элфиас наклонился ко мне.

— Не хочешь поговорить об… Ариане? — словно бы страшась произнести ее имя, промямлил Элфиас: — Ты любил ее…

— … Как любят котенка, — не встречаясь с ним глазами, я обернулся к стойке. — Бармен, три пинты сюда, будь добр!

Надо его отвлечь. Чтобы и не вздумал заводить душещипательных бесед.

Кружки с пивом стукнули о стол. Я жадно проглотил новую порцию.

Думать совсем не хотелось.

Было даже страшно пускать мысли в свою голову.

— Альбус, мне это не нравится, — Элфиас к своей кружке не притронулся.

Меня вдруг взяла злость.

— Хочешь сказать, я выражаю недостаточно почтения? Или неправильно скорблю?

— Не огрызайся, знаешь же, что я прав, — упрямо произнес он.

От его спокойствия у меня задрожали руки, и я спрятал их под стол. Нет, я не поддамся разрушительным разговорам. И бессмысленным, и жалким. Вот чего он от меня хочет, так это увидеть мои слабости!

— Прав. Да только по отношению к кому-нибудь другому, потому что я не скорблю вовсе, — скорчил рожу я. — Опа! Не ожидал услышать такой ответ? Я устал притворяться, мне наплевать на всех и вся. Кажется, пора принять это за истину и не сопротивляться.

— Хочешь меня задеть? Не получится, — невозмутимо сказал Элфиас. — То, что ты делаешь — насилие над собой.

— Разве только над своим организмом, — нетерпеливо отмахнулся я. — Бармэн! Еще пива!

— Когда одна жизнь заканчивается… — наставительным тоном забубнил Элфиас.

— Другая начинается. У жизни правило такое, она всегда продолжается.

Вернулся Аластор. Он принес новую порцию выпивки.

С каждой секундой мне становилось душно от давления, которое оказывал на меня Элфиас. Мало мне без него проблем.

А дома ждет Аберфорт.

Возвращаться в это проклятое место я не намерен, но с Абом надо что-то делать. Может, послать Элфиаса приглядеть за ним? Это был бы выход.

Встав, чтобы поздороваться с одним из своих знакомых, имя которого я не припомнил бы и в более трезвом виде, я вдруг осознал, что слегка пьян.

Что, пожалуй, к лучшему.

Настроение шло в гору.

Завсегдатаи бара устроили игру в карты. Я упорно проигрывал, будучи не в состоянии считать карты, анализировать, и не имея возможности воспользоваться легилименцией.

В какой-то момент Аластор попрощался. На следующий день у него был экзамен, и он намеревался выспаться.

Продув последние деньги, я решил, что и мне не мешало бы прилечь где-нибудь.

Или хотя бы проветрить голову.

Пол под ногами уже не казался таким устойчивым и надежным как раньше.

Споткнувшись о порог, я вывалился на улицу.

Магловская часть города дыхнула на меня конским потом и застарелым бельем.

— Да, в таком состоянии ты вряд ли сможешь аппарировать, — рядом, откуда ни возьмись, материализовался Элфиас.

— Силы благие, напугал меня до чертиков! Я думал, ты давно ушел.

Внезапно мой желудок сотворил весьма неприятный фокус, и я согнулся пополам прямо над ботинками Элфиаса.

— Не по-джентельментски вышло, — заключил я, манерно вытирая кончиком платка рот.

Моментально полегчало. Правда, пошатывать меньше не перестало.

Мимо проехал грузовой экипаж, погонщик стегал загнанную лошадь. Бедное животное и без того еле тащилось.

Как же так? За что несчастное животное заслужило каждодневные издевательства?

Ее глаза так и стояли передо мной, хотя повозка давно скрылась из виду. Мне стало так горько: невыносимо существовать в мире устроенном так. И больше всего на свете мне хотелось найти путь избавления для этого животного. И вместе с тем зарождалось неотвратимое отвращение к магглу, истязавшему невинное существо.

— А ты, знаешь, я вообще-то всегда ненавидел магглов.

— Альбус, уймись. Это уже чересчур.

— Любил или ненавидел? Угадай теперь! Где та грань между ложью и правдой, где? Разве поймешь! — я вырвался от Элфиаса, который отволок меня от дороги и оправил одежду. — Отстань от меня, прихвостень! Тебе самому-то не надоело таким быть? Не тошнит от собственной бесцветной персоны? В мыслях я о тебе всегда вежливо выражаюсь, благосклонно так, знаешь ли. Но нет-нет, да и мелькнет червоточина, — он недоуменно поглядел на меня, пришлось пояснить: — Что глуп ты и безволен. Это получается, я сам себе врал? Впрочем, обманывал себя я во многом… — я вспомнил о Гриндевальде, и обозлился: — Как выражается мой любезный брат, я только и рад помыкать другими, жду от каждого лопоухого дурачка поклонения, люблю быть блистательным. Властью наслаждаюсь, даже самой маленькой. Но ты куда отвратительней меня, как ты меня сносишь?

— Ты слишком пьян.

— Не так, как ты думаешь, — отрезал я.

— Полагаю, есть один способ быть пьяным. И завтра ты сильно пожалеешь о сказанном и явишься ко мне с извинениями.

— А если нет? Проглотишь это?

— Тебе не с кем будет ехать в путешествие, друзей много, а спутником смогу быть только я, так что приползешь ко мне в семь утра за прощением. И имей ввиду, я не приму засахаренные ананасы, как Гораций, — просвещал меня приободрившийся Элфиас. Он вытащил за цепочку часы и поглядел на них. — Время позднее, не проспи, а лучше вообще не ложись.

— Меня тошнит, — пожаловался я.

— В данном случае, это неплохо.

— Нет, тошнит от лжи, — я едва не взвыл, поглощенный этим чувством. — От лжи. От лжи. Никогда больше не буду лгать.

Я сел на обочине дороги, прямо на землю, спиной к нему. В горле стоял ком, меня разрывало на части при любой мысли об этой проклятой жизни… И зачем только Ариана родилась, чтобы видеть весь этот ужас… Хорошо, что она недолго прожила. Для нее все закончилось. Да, так лучше.

А Аберфорт меня, наверное, проклинает. Но и он избавился от бремени…

— Почему мы живем в ненависти? — спросил я у пространства, у пустынной темной улицы. — И это не сейчас началось, давно так уже… А перед тем, знаешь, почти помирились даже… Но так... Притворно скорее, чем по-настоящему.

Но ответил мне все-таки Элфиас.

— Все люди лицемерят в одном или в другом, может, нам так проще жить?

— Ничего банальней сказать не мог. Не всегда врать легче, но иногда по-другому люди не могут. А я, вот клянусь, больше никогда врать не буду. Буду молчать, если не захочу отвечать. И точка!..

Мне неожиданно стало легче, Элфиас одним своим присутствием как будто порвал путы, которыми я себя обмотал. Повеяло теплом.

Удалось сглотнуть и вернуть свой голос.

— А я, выходит, хороший друг, раз ты весь вечер готов был меня слушать, я бы на твоем месте не вынес всего этого. Лодыжка болит, я ее где-то подвернул. Это не ты случаем меня пнул?

— Спокойной ночи, Альбус, — в голосе Элфиаса звучало облегчение.

Раздался хлопок аппарации.

— Спокойной… — я обернулся, но Элфиаса уже и след простыл.

Поднявшись с земли, я побрел к ближайшему переулку.

Магия почти пропала. Теперь я осознавал это в полной мере.

Дело было не в расскардинированности движений или неспособности сосредоточиться. Ее не было внутри, я не ощущал покалывания на кончиках пальцев.

Вот эти самые руки, я поднял их перед глазами, всегда несли на себе вес силы. А сейчас… Я зачерпнул ладонью воздух. Ничего.

Резко раскинул руки в стороны, стукнув каблуком о каблук.

Исчезло чувство обладания пространством вокруг себя.

Магглы всегда так живут?

Взмахом палочки я вызвал Ночного рыцаря. С громким хлопком возник потрепанный дилижанс и подкатил ко мне.

Оглобли для лошадей голо торчали, указывая путь вперед. И хотя в них никогда никого не запрягали, выглядели они одиноко. Я снова подумал о том, как магглы издеваются над животными, почему-то к злости на них примешивалась собственная вина.

Дверь дилижанса распахнулась передо мной.

С первого раза не удалось попасть ногой на ступень, она подвернулась, и я плавно осел вниз.

— Наколдуйте нормальные ступеньки! — на мое требование появился кондуктор.

— Сам и наколдуй, умник.

Меня втянули за руки внутрь, я с упоением развалился на сиденье.

Началась бешеная езда. Дома и фонари сами собой отбегали в сторону при появлении Ночного рыцаря.

От аппарационных скачков меня вскоре снова начало тошнить.

— Годрикова впадина!

Я среагировал, не так быстро как хотелось бы, но в данном состоянии довольно прытко, и, расплатившись, соскочил на тротуар.

Почувствовать твердую опору под собой было приятно.

Идти пришлось долго, но наконец я вырулил туда, куда меня тянуло.

Родное кладбище приветливо пахло теплой землей. Я побрел между могил в надежде найти мамину.

Все это как в дурном сне, честное слово.

Не заметив поваленного надгробия, я больно ударился и, чертыхаясь, вдруг оказался на траве.

Так тому и быть. Буду лежать здесь.

В конце концов, я теперь свободный человек и волен делать, что вздумается.

Рядом шелестели ветви какого-то молоденького дерева, наверное, осины. Я поудобней устроился на могильной плите и свернулся в комок, убаюканный пением листвы и скрипом сухой коры.

Видимо, здесь недавно прошел легкий дождь. Земля подо мной была влажной.

Все время казалось, что грязь хлюпает под босыми женскими ножками. Такими же маленькими и изящными, как у Арианы. Лежа головой на плите, я постоянно вглядывался в узкие тропинки и шевелящиеся заросли. Никто не приходил.

Ни единого человека…

Глаза от усталости закрывались. Я с опаской проваливался в небытие, сил сопротивляться этому не было.

* * *

Солнечные лучи пробились через мой сон. Отекшие веки разлепить оказалось крайне трудно.

Первым, что я увидел, была бабочка, примостившаяся на моей руке. Она расправляла крылья.

Мигом проснувшись, я понял, что лежу на холодной земле и изрядно промок. Видимо, ночью снова моросило.

Обмотавшись сухой частью мантии, я встал.

Рассвет едва намечался за церковью. Зевая и ежась, я направился туда, и по пути с беззаветным наслаждением шлепал по лужам.

На местной паперти уже сидело несколько нищих, я решил присоединиться к ним, благоразумно спросив разрешения у приглянувшегося попрошайки. У него было довольно чистое для нищего лицо и густая черная борода с проседью, за которой светились темные прозорливые глаза. Руками он опирался на старенький посох.

— Эй ты! Куда расселся! — закричал вдруг другой нищий, лысый, тощий в висящей комом одежде. — Э, не, вы поглядите, он место Синего Билли занял!

Сдается, речь о моей скромной персоне.

Заспанный мозг не сразу среагировал на то, что он надвигался на меня, угрожающе размахивая карманным ножом. Вспыхнувшее на солнце лезвие ослепило, я запоздало начал вставать, и по привычке вынул волшебную палочку.

«Мой» нищий молча выставил свой посох, а нападавший на меня, споткнулся и полетел со ступеней вниз. Я вовремя успел увернуться.

— Не обращай на них внимания, парень, — он вытащил из-под своих лохмотьев полупустую бутылку, отвинтил крышку, понюхал, поморщился. — Они за монету мать родную продадут. Глотнешь?

Отказываться от этого предложения грех. Сердце после маленького приключения сбивалось с ритма.

— Недурно, — сказал я, смакуя горячительный напиток, название которого не мог определить. — Но у меня есть покрепче.

Сев рядом, я выудил из сложных переплетений одежды флягу с отменнейшим эльфийским огневиски.

— Вот, это другое дело, — нищий весьма обаятельно улыбнулся. — Так и следует завязывать разговор.

Этот напиток считался у нас чересчур крепким для магглов, но нищий и глазом не моргнул, вызвав тем самым невольное уважение.

Упавший попрошайка встал, отплевываясь, и начал поносить меня на чем свет стоит. Внимательно выслушав его, я отметил про себя, что некоторые из его умозаключений правдивы.

По всей видимости, старик с посохом внушал уважение к собратьям, и никто больше к нам не подошел. А тот, кто собирался напасть, так и ограничился словами.

Солнце вовсю вступало в свои права, занимался жаркий летний день. Я скинул мантию и разложил ее у ног, чтобы просохла.

— С вашего позволения я посижу тут немного?

— Да хоть целый день. Мне-то что, — грубовато, но по-доброму ответил мой новый приятель.

— Я Альбус.

— Джереми, — откашлявшись, представился он.

Я заметил, что именовать его стариком было опрометчиво. Приглядевшись, я сделал вывод, что ему около сорока.

Так мы и сидели.

Он не знал, что мы принадлежим разным мирам. И для меня границы как никогда стерлись. Всегдашнее ощущение, что каждый маггл как раскрытая, и не очень-то интересная, книга исчезло. Джереми такой же незнакомец, как и любой волшебник. Со своими тайнами, суждениями, пороками. И я просто не имею права быть к нему снисходительным.

К утренней службе паперть заполнилась людьми. Я не представлял себе, как их много в Годриковой впадине.

Пришли оборванные женщины, которые то и дело рявкали на сновавших туда-сюда мальчишек.

Нас с Джереми оттеснили в сторону. Но он, кажется, не унывал.

Одна дама, в сопровождении горничной, подавая монету Джереми, скользнула по мне взглядом. В свою очередь, я тоже приметил стройную фигуру, симпатичное личико, подумал было, что улыбка адресовывалась мне, и расправил плечи. Но оказалось, что моему неопрятному виду: дама протянула мне деньги.

Чтобы не обижать ее, я взял маггловские медяки. Но как только она удалилась, отдал их Джереми. Он принял их, пожав плечами. Наверное, сидение на паперти приучает брать деньги у кого угодно.

Мне безотчетно захотелось, чтобы Джереми хотя бы смутился.

Скользнув по соседу взглядом, я убедился в том, что он все в том же безмятежном настроении.

И я вволю ему позавидовал в этот момент.

Мимо катили экипажи и окатывали нас придорожной пылью, так что вскоре я стал неотличим от остальных нищих. Во всяком случае внешне.

Только лишь когда ночь начала вступать в свои права, а Джереми закинул котомку за спину, я задумался о том, что делать дальше.

Уже предполагая, что заночую тут, я начал устраиваться поудобней, как он сказал:

— Идем, что ли?

И я с благодарностью зацепился за эту новую возможность.

Мы пошли к кладбищу, и я почти решил, что больше не ступлю туда ни ногой, как мы свернули на темные окраины городка. Туда, где человек уступал природе и не смел ее трогать. Домики появлялись все реже, пока мы не пришли на заросшую пашню. Здесь в темноте горело множество огней.

«Дальше, какое, силы благие, дальше?» — думал я, пока мы пробирались среди странных неприветливых людей, сгрудившихся вокруг бивачных огней. Многие из них были такими же потерянными путниками, как и я.

Чтобы не делал, не останавливайся… Я это понял, когда ушел отец. Вынес для себя, как непреложное правило. Он выбежал, а я стоял на пороге и смотрел ему вслед, и все думалось, не как-то определенно, а я запомнил так по ощущениям, что тогда только было осознание, что вот отец кинул нас, а я тут остался, но «это ничего, это так бывает». Я же еще ничего тогда не знал, и мне показалось, что так оно… как-то правильней… А если ты пасуешь… Так это только тактическое отступление.

Все это правда. Но не до конца. Отец был по-своему прав.

Никогда не стоит забывать о лучшем способе выжить — бегстве.