Игра Хеймитча: спонсоры (джен)

Недобечено, просьба сигнализировать автору об ошибках!

Возвращаемся к событиям пятой главы.

Таймлайн: 54-е Голодных игр. Капитолий. Президентский дворец.

POV Хеймитча Эбернети.

* * *

Иногда мне кажется, что я — враг! Враг Капитолия. Эта опасная мысль последнее время не выходит из моей головы. Ведь не злая судьба, а капитолийцы «загнали» меня на арену. Я же не чёртов доброволец! Чтобы выжить, мне пришлось убить четверых! Трёх парней и Сторми. А то, что они были карьеристами, те профи, очень слабенькое оправдание. Добровольно я на это не подписывался! Нет, резать парней или девчонок, это — совершенно не то, о чём я мечтал тогда и теперь. Нет, подобные мысли не доведут до добра! Но просто взять и выкинуть их из головы? Не получается.

«До» и «После», жизнь как разрезала ножом.

Пока отсчёт не начался, пока миллионы зрителей с нетерпением ожидают сигнала к началу игр, они собрались в президентском дворце. Нет, не «они». Мы. Не надо врать хотя бы себе самому! Выходит, «избранные» собираются во дворце перед началом игр? Госпожа Сноу решила «подключить» меня для участия… Участия в неком собрании накануне начала Голодных игр? А в чём, любопытно узнать, цель данного собрания? Попробую это понять, больше знаешь — будешь хуже спать, так говорит Холли. А что буду делать я? — размышляю я по пути в Большую (она же Белая) столовую.

Вошёл. Как мне себя вести? Из присутствующих кое-кто мне хорошо известен, но половина собравшихся мне совершенно незнакома, а значит, меня нужно им представить. Леди Меркуция ищет меня глазами, а заметив, быстро идёт в мою сторону, с неудовольствием качает головой, ни произносит ни слова, я обязан всё понять без слов, затем она опирается на мою руку и вводит меня в «круг избранных»:

— Господа, разрешите мне представить высокому собранию мистера Гая-Герминия-Хеймитча Эбернети, он — патриций и, ввиду внезапного нездоровья моего родителя, он будет представлять нас. «Чёрных», «партию Вулкана». Прошу оказать ему радушный приём.

Громовая тишина, дающая мне пару секунд прийти в себя: теперь все смотрят только на меня и меня бросает в жар от взглядов этих людей. Леди Меркуция Джоэнт просит? Покажите мне хоть одного, кто осмелится проигнорировать её просьбу? Я потом принесу на его могильную плиту букет белых роз. Секундное замешательство, но я уже слышу голос справа и поворачиваю голову:

— Леди Меркуция! Искренне приветствую Вас и мистера Эбернети! Дамы и господа, предлагаю ограничиться формулой краткого представления. Кто-нибудь возражает? — тишина прямо-таки звенит, — Отлично. Миледи, не будете ли вы любезны представить меня вашему спутнику. — Немолодой господин, лицо которого мне незнакомо, подходит к нам.

Леди Джоэнт довольна, я чувствую этого просто по её дыханию, она дышит ровно. Она спокойна, впрочем как всегда.

—  Господин де-Ланнуа, прошу вас — назовите своё имя.

И этот самый немолодой господин отвечает:

— Мистер Эбернети! Я очень рад знакомству с вами. Я — Луций-Эмилий-Лабеон де-Ланнуа. —  Его голос низкий и немного хрипловатый. Он протягивает мне свою руку, я её жму. Ему пятьдесят пять-шестьдесят лет. Скорее всего — больше. Я кланяюсь ему, он совершает ответный полупоклон. Обряд малого капитолийского знакомства окончен, мы оба сдержанно улыбаемся друг другу. Я жду. Первым должен заговорить он, а не я.

Ланнуа? Не могу вспомнить, где мне впервые довелось услышать эту фамилию? Хотя она не на слуху, но я точно её слышал и не раз. Громкая, звучащая фамилия. Правильный ответ так и вертится в голове, но увы, он ускользает от меня.

Присматриваюсь. Надо же! Ещё один «неправильный капитолиец». Президент, мистер Джоэнт и вот теперь господин в тёмно-синем костюме. Отмечаю следующее: его костюм безупречен, но не могу не отметить консервативность. Сдержанность, ни одного предмета гардероба в ярких тонах. Может быть всё дело в возрасте? Предположим. Круглое лицо тщательнейшим образом выбрито. С тёмно-синим (позднее я узнаю, что правильное название этого цвета — «королевский синий») контрастируют белая сорочка, белые стрелки на брюках. Чёрный галстук-бабочка. Пуговицы его сюртука отливают тусклым золотом. Последним я замечаю перстень на безымянном пальце правой руки, которую я только что он мне протянул. И маленькая серьга в правом ухе. Наверняка это изумруды.

Стоп. Изумруды? А вот и отгадка, наконец-то я понял! Зелёные! В таких вещах совпадений быть не может: камни зелёного цвета, думай, Эбернети, думай! Как его имя? Лабеон де-Ланнуа. Точно, бинго! Меня поражает моментальная догадка! Я вижу перед собой не кого-нибудь, а вождя «зелёных». Ну и ну, с персонами такого уровня не каждый день знакомишься, а ведь я не первый день в Капитолии. Четыре года. Четыре. «Зелёные» — партия, к которой принадлежит президент и его семья.

Что я знаю о них? Немало. Одна из трёх старейших партий патрициев Палатина: «зелёные» — лендлорды (к сожалению мне пока не удалось узнать, каково значение этого слова!), они по сути правят в дальних дистриктах: Девятом, Десятом, Одиннадцатом. Поистинне гигантская империя: всё, что связано с продовольствием и его выращиванием.

Много раз я слышал его имя и фамилию, но быть представленным ему — невероятнейшая удача! Ведь я новичок, в первый менторский год лицом к лицу с самим Лабеоном де-Ланнуа! Не скрою, я потрясён! Наверное, моё лицо приобретает дурацкое выражение, что он решает поддержать мой моральный дух:

— Не смущайтесь, молодой человек, дышите ровно. И я тоже волнуюсь, это нормально. И вы среди равных.

Да ну? Равный среди равных! Победитель Голодных игр среди капитолийских патрициев? Звучит дико. Кошмарный, жуткий, нереальный бред. Чокнуться можно! Хотя… Сдаётся мне, среди среди собравшихся есть как патриции, так и плебеи. Попытаюсь решить эту шараду, смелее, Митч! Можно ли определить происхождение каждого по его внешнему виду? И по манере говорить. Вот этим и займусь прямо сейчас, не хочу просто сидеть с постной рожей. Начну с знакомых: Леди Меркуция и господин Де-Ланнуа — они точно патриции. А другие?

Следующий господин подходит ко мне:

— Добрый день, Митч! — и он смеется. — Публий-Корнелий-Аристид Фицрой-Камерон. К твоим услугам, друг мой!

Этого субъекта в строгой тёмно-серой тройке мне представлять не надо. Это Аристид. Ослепительно белая рубашка, чёрный галстук на котором я замечаю жёлтые полоски. Держатель галстука, конечно, из золота высшей пробы. Набриолиненные волосы. Тонкая щёточка коротко подстриженных усов. «Кошачьи усы» Аристида, хе-хе… Его я отлично знаю. Вот уже больше года. Капитолиец, который не вызывает раздражения. Никогда. И не у кого. Действительно, невероятная редкость. Сильно подозреваю, он один такой!

* * *

Нас познакомили на личной вечеринке Госпожи Латоны Сноу. Только для своих. А познакомила меня с ним Сибилла. Умничка — она тихонечко мне на ухо мне поведала всё, что знала него:

«Мистер Фицрой-Камерон. Между прочим, внук президента. Патриций. Начал строить свою империю в двадцать лет. Удачливый, сукин сын, до неприличия. Он из тех самых «золотых мальчиков», которые построили у нас индустрию красоты. Ну ты слышал, их называют «жёлтыми». Этим палец в рот не клади. Проглотят руку, а ты и не заметишь. Лихие ребята. Отцу многие жалуются, что «жёлтые» нарушаю правила, незыблимые основы, на такое никто не осмеливается, а эти не боятся. Наглецы!

Но Аристид не похож ни на одного из них, и именно он у них самых главный, вожак, или что там в этом духе. Богат как Крез. Чем он только не занимается: телепродюсер, владелец «Службы новостей», Второго и Седьмого каналов, а ещё, ты представляешь, ночного телеканала для взрослых! Ну, и конечно, «король wellness, индустрии красоты». Одних только «центров омоложения» ему принадлежит за три сотни. А ещё он на короткой ноге с мамой и представь, мама лично представила его отцу. Понимаешь?

Серьезный мужчина. Ему тридцать, может тридцать пять. Ты только посмотри, Митч, как он одет? Белый костюм, двойка! Чтобы здесь все знали, кто самый элегантный мужчина на вечеринке. А рубашка? Ты только погляди! Стальная! Золотой галстук! Сразил наповал, умеет же произвести впечатление на девушку, держи меня крепче, Митч, я сейчас упаду! Походка Победителя. Заметь, Митч, а ведь он самая настоящая бестия, всюду пройдёт, не пройдёт так пролезет. И, прикинь: со всеми дружит и никогда и ни с кем по пустякам не ссорится, с «чёрными», с нашими, и с «с синими». И как это у него получается? Ты, Митч, даже представить себе не можешь, насколько в нашем серпентарии всё жёстко, а у него особый талант: Аристид находит взаимопонимание с кем-угодно. Вот повезло же «жёлтым» с вожаком! Подружись с ним, Митч, не пожалеешь, ему можно доверять тайну. Не продаст. Я точно это знаю. Ты понял меня, Митч?»

* * *

Рукопожатие Аристида сильное, я в курсе, что у него мёртвая хватка. Таких людей лучше иметь в своих друзьях, а не врагах, но только не быть им обязанным! И его слову можно доверять, и довериться ему тоже можно, Сибилла знала, что говорила. Одного не понимаю, миллиардер, глава партии «жёлтых» и не женат. Вернее сказать, он вдовец, его дочери, кажется, семь или восемь лет.

Но моё внимание уже привлекает следующее лицо, с котором я должен сейчас познакомится. С которой. Это девушка. Она старше меня на год или два. И, похоже, удовлетвориться «малым представлением» она не желает. Она хочет, чтобы нас представили друг другу. И не иначе. И в полный голос она зовёт Сибиллу, которая только что вошла в зал:

— Сибилла, иди сюда скорее, представь меня своему жениху! — голос громкий, и я бы сказал, довольно-таки резкий.

Жениху!!! Я чувствую как краснеют мои щёки. И ещё этот взгляд этой незнакомки. Мне очень-то нравится, когда незнакомые девушки так на меня смотрят. Немигающим взглядом. Это вызов, определённо это вызов.

— Леди Меркуция, вы позволите? — дочь президента Панема и моя нареченная подходит ко мне вплотную. Она настойчива, ощутимо нервничает.

— Правила, юные Леди! Представлять Хеймитча должна я. Но так и быть, для тебя, Сибилла, делаю исключение, забирай своего жениха, — с усмешкой отвечает обеим девушкам глава нашей партии, «чёрных», госпожа Меркуция Джоэнт. И вот уже на мою руку опирается не она, а Сибилла. Первой должна говорить, конечно, она:

— Хеймитч Эбернети, позволь представить тебе госпожу Верекунду Тун.

— Фон-Тун-унд-Гогенштейн, — с недовольством в голосе поправляет её моя новая знакомая. Со строгим выражением лица. Сибилла ошиблась ненамеренно, и она поджимает губы.

— Рад знакомству, леди Верекунда, — наклоняю голову куда ниже, чем при представлении мужчинам. Это необходимо, потому как Верекунда подаёт мне руку, и прикладываюсь к ней.

Тонкая девичья рука. Бледная, почти что белая. Целую, замечаю камень на большом пальце. Сапфир. А само кольцо сделано не из золота, оно серебряное. «Синие», партия «синих»? Допустим, весьма годное предположение. Несколько секунд, отведённые на наше знакомство не позволяют мне сделать хоть какие-то выводы, из «каких» она, живёт на Палатине, или нет. Отпускаю руку, поднимаю глаза и на неопределённое время останавливаю свой взор на её лице. Её глаза. Они тёмно-серые. Прямой нос. Слишком тонкие губы, пожалуй что. Тёмные волосы. Однако, рассмотреть как следует мою новую знакомую мне не дают, Сибилла уже шепчет мне на ухо. Громким шёпотом:

— Митч, пожалуйста, поверни голову налево: тебя ждёт мистер Эйнстин!

Я следую приказанию мисс Сноу. Четвёртое лицо, с которым мне нужно познакомится, невысокого роста благообразный господин лет сорока пяти-пятидесяти. Аккуратная бородка, наполовину седая. Очки в золотой оправе. Хотя он одет в дорогой чёрный костюм-двойку с шёлковыми лацканами и шикарные лаковые жёлтые штиблеты, но я подозреваю в нём плебея. Слишком богатого, несомненно приобретшего со временем безукоризненные манеры, но стопроцентно не-патриция. Потому как контраст с Лабеоном и Аристидом слишком ощутим. Я слышу его приглушённый голос:

— Мистер Эбернети! Разрешите представиться: я — Луций-Элий-Эней Эйнстин.

Я жму ему руку, чего-то даже говорю в ответ, собственно, это всё знакомство. Формальное знакомство. И меня уже ждёт следующий:

— А вот и мой второй отец. Мистер Луций-Валерий-Деметрий Хаммерсли. — слышу голос госпожи Джоэнт, я уже про неё забыл, а она никуда не уходила, стоит слева за моей спиной. С правой стороны по прежнему стоит Сибилла.

— Здравствуйте, Гай-Герминий! — говорит седой господин. Уверен, он самый старый из присутствующих.

Ему не меньше шестидесяти пяти, скорее всего семьдесят, а то и больше, но для своих лет он находится в прекрасной форме. Пластические операции— да, бесспорно и не одна. Но без идиотизма: передо мною солидный господин в возрасте, но его лицо моложе, лет на десять, допустим.

Вообще не возникает сомнений в его том, кто он такой. Хаммерсли — имя нарицательное, оно у всех на слуху. Даже далеко от Капитолия. Ведь кто-то «из этих самых Хаммерсли» отличился в Дистрикте Двенадцать. Точно не вспомню кто, но именно его родич построил наш дворец правосудия. Семьдесят лет назад и с тех пор он ни разу по большому счёту не ремонтировался.

— Здравствуйте, сэр, — с более низким полупоклоном отвечаю ему.

— Зовите меня просто: Луций-Валерий. Пусть эти прозвища, когномены, будь они неладны, употребляют плебеи, нам они ни к чему. — добродушно резюмируют величавый старик в строгом чёрном костюме-тройке. Но его галстук, который черен как уголь, всё же имеет синюю полосу. Ясно-понятно, передо мною вожак, старейшина, или один из вожаков партии Марса, «синих».

В последнем допущении я ошибся, вождём их партии оказывается последнее лицо, с которым мне нужно познакомиться. Которой. Это женщина. Очень видная. Очень властная. Чувствуется, и в президентском дворце она отнюдь не в гостях.

— Мистер Эбернети! Позвольте мне назвать своё имя. Я — Леди Тициана Пемблтон, по мужу: Эйнстин.

Эту фразу произносит женщина и мне в голову приходит только одно слово из древней истории. Которое можно применить к ней — королева. Ещё не старая королева, ей сорок лет, и она знает толк в украшениях: за пару секунд замечаю диадему на её голову, ожерелье с множеством алмазов на обнажённой шее и кольцо с огромным сапфиром (Ну, конечно, она — «королева синих») на большом пальце правой руки, которую я, низко склонясь, целую. Какая-то неведомая мне сила просто заставляет меня склониться перед ней в низком поклоне. Распрямившись, натыкаюсь на взгляд её светло-голубых глаз. Он настолько пристальный и тяжёлый, что меня охватывает беспокойство и неуверенность. Пожалуй, лишь Кориолан Сноу, отец Сибиллы, наш президент, может именно так взглянуть тебе в глаза и точно пол уходит из-под ног! На то он и президент всего нашего Панема. Но она… обладает именно таким взглядом. Очень неприятное чувство. будто эта женщина заглянула прямо в мои мысли. Ещё я успеваю заметить, что «Королева», судя по всему, плебейских кровей. Не знал, признаться, не знал…

— Митч! Представление закончено, время не терпит, я покажу твоё место, Скорее же, когда в столовую войдёт президент, все приглашённые должны занять свои места, — сердито торопит меня госпожа Меркуция. И к моему большому удивлению меня сажают не рядом с Сибиллой, а напротив неё, с правой стороны от меня Аристид, а слева усаживается Верекунда.

— Однако. — произносит она «со значением». — я же замечаю, что Сибилла, заметившая, кого посадили рядом со мной, пытается «удрать». Но это моментально пресекает в корне её мать, президента ещё нет, но госпожа Сноу уже здесь и властным жестом приказывает дочери вернуться на своё место. Вообще-то, всем известно, всем и каждому, супруга президента возражений не терпит. Вообще нельзя ей противоречить! Это очень опасно, и это потому, что женщина она импульсивная. И, как говорится, привыкла рубить с плеча. «Рубит головы, не задумываясь».

Признаться, мне не особо интересно происходящее вокруг, я с нетерпением дожидаюсь прибытия отца Сибиллы. Доходит до того, что я поднимаюсь с своего места, чтобы поприветствовать вошедшего президента, позже всех.

На секунду мы встречаемся глазами и безмолвно общаемся:

«А вот и ты! Потерянное дитя Палатина. Ну, здравствуй. Придётся тебе помучаться в высшем обществе. Ты уж потерпи и не оскандалься, ладно» — читаю в его голубых глазах. Они сдержанно смеются, глядя на меня. Президент сегодня в отличном настроении. И вот, президент, и отец моей Сибиллы подмигивает мне, еле заметно постороннему глазу, как бы говоря: «Выше нос, патриций из Двенадцатого, угольный мальчик».

Получив одобрение президента, я опускаю глаза. И вот уже уже все мои мысли исключительно о еде. Я чувствую жуткий голод, мой молодой организм вопит о голоде и необходимости срочно подкрепиться чем-то существенным. Например, вот этим мясным рулетом, которое всего в трёх футах от меня, но воспитание, школа миссис Рионны Эбернети, диктуют попыток дотянуться до него самому не делать, а вежливым голосом обратиться с просьбой к девушке, которая сидит слева от меня:

— Тебя не затруднит придвинуть мне блюдо, — обращаюсь я к ней.

— Ты хочешь есть? — вопрос кажется мне просто идиотским, чего ради, спрашивается, мы все здесь собрались, но я смиренно помалкиваю. Мне бы сейчас только вонзиться зубами в мясо, больше ничего я не хочу в эту самую секунду.

Верекунда подзывает безгласого (не заметил, всё-таки, я здесь — чужак) и через пару мгновений я уже уплётываю за обе щёки, стараясь не чавкать, но мясо такое вкусное, питальное, просто не могу оторваться, маленькой порции, которую мне положили на тарелку, не хватает и я вторично требую добавку, на этот раз, по примеру Верекунды, подзываю жестом безгласого.

Соседка, оказывается, не отрываясь, наблюдает за мной. Не за речью президента, а за моими действиями. С одобрением она негромко говорит мне, так, чтобы никто посторонний не услышал:

— Не в первый раз смотрю, как ест парень, и каждый раз восхищаюсь. Ты так красиво ешь, честное слово. Ты извини, но я не могу не сказать об этом. Здоровый аппетит, честное слово. Нет слов, ты ешь, просто потому что тебе хочется.

— А что здесь такого: ем, когда мне хочется, — проглотив особо большой кусок мяса, вроде это какая-то птица, замечаю, как ни в чём ни бывало.

— Так в том-то и дело! — смеется она, — погляди вокруг, посмотри на них. Подними глаза.

Я следую её совету и… перестаю есть:

Взгляд налево: вижу президента, он ничего не ест, потому что говорит речь. Но здесь ничего ничего удивительного нет, вот если бы Сноу одновременно и ел, и говорил, вот был бы номер. Я и раньше слышал его речи, покороче и длинные, десятки раз. Он — замечательный оратор, это прирождённое. С этим согласны и мой отец, мистер Асканий Эбернети, и мама, и Дейдра, моя сестра. Каюсь, у меня имеется очень дурная привычка: слышать речи президента в пол-уха, за что дома мне попадало от отца за такую вольность. Вот и сейчас я улавливаю лишь отдельные слова: «Блеск величия», «Цвет нации, собравшийся за этим столом», «Великие семьи», «Доблесть и честь». Короче ничего сверхнеординарного, президент произносит речь, глядим дальше.

Слева от президента сидит Леди Тициана, внимательно слушая его речь, она не торопясь кушает салат ярко-красного цвета, по-видимому томаты, или красный перец? Надо же! Успевает буквально во всём. Мне бы так: но увы, я успеваю только есть, а практически всё, что говорит отец Сибиллы, пролетает мимо меня.

По правую руку от президента гордо восседает Леди Меркуция, в правой руке она держит бокал, жидкость в котором больше напоминает шампанское. И она ничего не ест, по выражению её лица заметно, она совсем не голодна.

Теперь поворачиваю голову направо, напротив своей супруги сидит господин Эйнстин. Вид у него обыкновенный, он слушает речь президента? Как бы не так: не первый день я на Палатине, мне этот трюк давно известен — он старательно делает вид, что слушает, а на самом деле его глаза словно смотрят в пустоту, а речь ему абсолютно не интересна. Плебей, старательно выучивший повадки и трюки патрициев. Вижу-вижу, всё вижу. И, конечно, мистер Эней ничего не ест, его тарелка абсолютно пустая.

Сидящий рядом Деметрий Хаммерсли, напротив, внимает речи президента со вниманием, поэтому-то он ничего не ест. Не желает отвлекаться. Он проявляет патрицианское уважение к собрату: он и отец Сибиллы оба — патриции.

Смотрю вперёд, рядом с Сибиллой сидит госпожа Сотейра, она также ничего не ест и буквально смотрит в рот президенту. И вид у неё немножечко дурацкий. Мне хочется усмехнуться, глядя на это, но воспитание не позволяет.

С горделивой осанкой, глядя прямо перед собой, успевая и смотреть на любимого мужа, так и строго поглядывать на дочь, сидит Леди Латона Сноу. Увы и ах, госпожа Сноу стопроцентно плебейского происхождения, её золотисто-серебристое платье — верх безвкусия, вот только кто осмелится сказать её об этом? Ведь даже супруг, грозный президент, говоря с женой, ни при каких обстоятельствах не скажет ей «нет»! И госпожа Сноу ничего не ест.

Последним бросаю взгляд на Аристида: он не просто не ест и его тарелка с вычурно изогнутыми краями девственно пуста, он откинулся назад и слушает речь президента. И я замечаю, как его губы изогнулись, эта насмешливая улыбочка, только патриции умеют так изысканно высказывать своё лёгкое презрение. Аристид мастак на такие вещи, которые в совершенстве умеют очень красиво делать только патриции. Ни за что не заметишь. Но только не я. У меня «глаз алмаз», а ещё я никогда и ничего не забываю. Говорят, это свойство я позаимствовал у матери.

Так и есть, ем только я один, госпожа Пемблтон закусывает любимым острым салатом, а лишь я один голоден и уминаю за обе щёки!

— Ну, что убедился? А теперь забудь о них. Они такие старые и такие скучные. Скучные снобы. Не теряй время почём зря. Ты ешь, а я посмотрю, очень люблю смотреть, как мужчины едят. — в полголоса обращается ко мне Верекунда.

После этого на меня накатывает такая сильная обида, что я чуть не утыкаюсь носом в тарелку, по возможности, наслаждаясь вкусной едой, изредка отвечаю на едкие замечания сидящей рядом Верекунды. Мне кажется, я ей нравлюсь…

Доходит до того, что для того, чтобы обратить моё внимание, президенту приходится дважды позвать меня по имени:

— Мистер Эбернети! Надо же — не слышит! Он определённо занят делом, даже неудобно ему мешать. Мистер Эбернети, да поднимите же взгляд! Спасибо! Леди и джентльмены! От лица правительства Капитолия я выражаю благодарность этому молодому человеку! Если бы не он, мы с вами собраться сегодня не смогли бы. Мистера Джоэнта непросто заменить, но благодаря мистеру Эбернети ежегодная традиционная встреча децемвиров состоялась. И да, Леди и джентельмены! Он действительно является женихом моей дочери, это абсолютная правда.

В итоге, мне приходится встать и от смущения я зримо краснею, ведь все присутствующие со всем вниманием смотрят на меня меня. На этом «высокое собрание», участником которого неожиданно я стал накануне 54-х Голодных игр, заканчивается. Увы, я слишком много удедил внимания еду, сам смысл этого собрания увы, ускользнул от меня. Старинная традиция, но больше я ничего не понял.

Но, конечно, просто так меня не отпустили, едва я встал из-за стола, я почувствовал на своей правом плече руку госпожи Джоэнт:

— Хеймитч, дай руку! — сказано это было настолько требовательно и жёстко, что я подчинился безоговорочно. — Пошли же.

* * *

Карт-бланш

Всё началось как только мы с ней вышли из столовой в вечернюю (зелёную) гостиную, строгую комнату, отделанную мрамором. Вот тогда я и заполучил в свои руку бесценную вещь, имеющую просто-таки невероятную ценность. Называется этот предмет: Carte blanche. Открытый счёт в Банке Панема. Счёт с неограниченной суммой.

— Вот мой подарок, Митч! Сегодня твой первый менторский день. Твои первые игры, и это минимум, что я могу сделать. Он целиком и полностью в твоём распоряжении. С одной стороны будь расчётлив как твой отец, а с другой стороны будь щедр, как твоя мать.

Признаться, последнее заявление вводит меня в полное недоумение. Что она имела ввиду? Но подумать об этом не дают, сзади подходит господин Деметрий Хаммерсли, со словами:

— Моя уважаемая дочь! Вы позволите?

Лицо госпожи Джоэнт меняется, на долю секунды появляется выражение неприятия и даже брезгливости, но никто не должен знать, какие истинные чувства глава нашей партии испытывает к своему приёмному отцу и на её лице вновь появляется выражение любезности. Её красота зрелая, непохожая на красоту Сибиллы, или, например, Верекунды, моей новой знакомой. Кстати, а где Сибилла?

— Конечно, отец, — с подчёркнутой почтительности отвечает она.

Белый мелованный лист с личной подписью госпожи Джоэнт и главной, тн «Чёрной печатью», на пару секунд, пока он не возвращает его мне, оказывается в руках этого властного старика. Неожиданно, для госпожи Джоэнт очень неожиданно, он заявляет:

— Хеймитч Эбернети! Я тоже хочу сделать подарок. «Чистый лист» не в моих силах, это будет слишком долго. Платиновая карточка на предъявителя, до окончания игр, уверен, отличный вариант?

— Сэр, вы уверены? Митч вправе снять любую сумму, именно любую. Вас это не затруднит? — пытается осторожно отговорить приёмного родителя леди Меркуция.

— Конечно, нет! Я — Хаммерсли. — сказал как отрезал величественный старик и в моих руках буквально через пять секунд (время пока до нас бегом добрался личный секретарь господина Хаммерсли) оказался пластиковый предмет серебристо-серого цвета с орлом Панема, надписью «Карта Банка Панема. Класс Z-РРР. И господин Деметрий удаляется, его секретарь вовлёк шефа в какой-то совершенно секретный диалог и мы оказались одни.

— Знаешь как ей пользоваться? — я отрицательно покачал головой и получил подробную инструкцию, — В здании Штаба игр на первом этаже есть офис Банка Панема, ты заполняешь бланк платежного документа, в графе «владелец счёта» указываешь мистера Хаммерсли, а себя вписываешь себя как его доверенное лицо. Первой степени, с правом снять абсолютно любую сумму. Но заплатить ты имеешь только за посылки на арену, а за за обед с Сибиллой в ресторане — нет. Имей это в виду и не попади впросак.

Она отвлеклась на подходящего поздороваться старшего помощника президента господина Кассиуса Роллза. Но нисколько не отвлеклась от нашего разговора, когда он откланялся, госпожа Меркуция продолжила:

— Я должна тебе сказать, трать эти деньги осторожно, но я не стану этого делать. Хаммерсли нам не друзья, не союзники, они — младшие партнёры в некоторых наших бизнесах, и я не собираюсь лгать, что в восторге от этого. Но они не враги. Через несколько дней платиновую карту тебе придётся вернуть. Поэтому, Митч, вот тебе моё напутствие — если так сойдутся звёзды, а такое очень даже может случится, если тебе эти деньги будут нужны позарез, знаю, в первый менторский год это не может случится, но я твёрдо говорю тебе — ты отвечаешь за трибутов Двенадцатого, мы все отвечаем только за своих… — она внезапно замолкает и холодок прошёлся по моей спине. Предчувствие больших перемен, неприятности, они не обойдут меня стороной — вот такое предчувствие захлестнуло меня. Чёрные мысли, я всегда гнал их прочь. Но это предчувствие было так реально… Миледи тем самым временем продолжила, — Митч! Вычисти всё, до последнего цента. Это твои деньги. Смелее — не наше дело, когда его кузены обо всём узнают. Нас не волнуют проблемы «синих». Своих предостаточно! — сказано это с таким железным напором, с таким убеждением своей правоты, что я решил для себя в точности последовать её совету.

О, Капитолий, самый опасный город Панема! У меня внезапно страшно зачесались ладони.

Но на этом фейерверк не закончился. Заметив, что Деметрий Хаммерсли больше не отнимает драгоценного времени «Чёрной королевы» Меркуции Джоэнт, из ниоткуда материализовался Аристид Фицрой-Камерон:

— Аристид! Откуда? Только что тебя здесь не было! — соболиные брови госпожи Меркуции взмыли вверх, она даже наклонила голову набок.

— Миледи! Надеюсь, я не слишком вас обеспокоил? — он как никто умел сделать одинаково виноватый и гордый и уверенный в себе вид.

— Нисколько, ты ходишь слишком быстро и слишком незаметно. Ты что-то хотел? Мы с Хеймитчем слушаем тебя, — она прекрасно знала, что Аристид не подошёл бы без веской причины, такой уж он человек.

— Конечно. Миледи! Я давно решил для себя, что пришло время поставить точку в одной очень неприятной истории.

Леди Меркуция с гневом сдвинула брови и заставила собеседника умолкнуть. Одним только взглядом:

— Публий-Корнелий! Я возражений я не потерплю! Ты знаешь!

— Знаю, леди Меркуция! Но я делаю первый шаг. — замечаю, что гнев плещется в его глазах, понимаю, что его миссия чрезвычайно трудна. Я догадался о чём разговор и то, почему они, они оба, ведут диалог в моём присутствии. «Очень неприятная история» касается меня непосредственно. Она началась в тот самый миг, когда четыре года назад Бьюти Джаэлз запустила в меня нож. И, конечно, Орион Джоэнт был просто в бешенстве, он рвал и метал! Он объявил войну «жёлтым, началась холодная война, она идёт и сейчас, ничего не изменилось!

Наша несравненная «Чёрная королева» заставляет его замолчать во второй раз. Её светлые глаза потемнели. Леди гневается! Нет, она просто в бешенстве. Поэтому-то он так терпелив и деликатен: одно неосторожное слово и ни о каком примирении можно будет забыть. Надолго.

— Публий-Корнелий! Мы слушаем тебя. Я и Хеймитч.

— «Оливковая ветвь»(1), я беру на себя ответственность заявить, что… — но он не успел окончить фразу, его прервали.

И грянул гром.

Грохот раздался такой силы, что я вздрогнул, едва не подпрыгнул на месте! Я даже пришла в головум мысль, не взорвалось ли что, думаю многие присутствующие подумали то же самое. Странно было и то, что никакого дождя и не предвиделось даже, с утра в Городе стояла ясная солнечная погода.

Да, в Капитолий пришла гроза. Только сейчас я заметил, что в зале стало слишком темно. Госпожа Меркуция, Аристид и я подошли к окну: и сразу стало понятно, какая стихия владычествует за стенами президентского особняка.

Это был ливень, не просто сильный дождь, а какое-то наводнение, с неба лилась вода в таких количествах, что всё смахивало на водяную стену. Падая с огромной высоты и ударяясь о камень мостовых Города, вода рассыпалась тысячей разноцветных брызг. И вот уже достигнувшая каменных тротуаров воды собирается в ручьи, а ручьи собираются в реки, Капитолий захватывает водная стихия!

— У вас назначено много дел в ближайший час, Публий-Корнелий? — серьёзно, но с чуточкой насмешливости в голосе спросила Леди.

— Да, немало. Но, боюсь, их всех придётся отложить. — с улыбкой ответил ей мужчина.

— Вот у меня по крайней мере их пятнадцать, — саркастически высказалась она.

— У меня не меньше, но жизнь вносит коррективы в наши планы, — еле заметно кивнул, соглашаясь с собеседницей, ответил он. — Мы предполагаем, а Боги располагают… — в его голосе я не уловил иронию, он говорил абсолютно серьёзно. «Боги» для патриция Корнелия-Фицроя были не просто красивым словом.

— Как это верно! — одобрила его слова женщина. — Оливковая ветвь? Ты предлагаешь мир, Публий-Корнелий, я правильно тебя поняла?

— Абсолютно верно, леди Меркуция. Нам необходим мир. И как можно скорее, — мужчина по-прежнему говорил мягко и чуточку расслабленно.

— Я с тобой согласна, наступает время мириться. Да и ситуация как никогда благоприятная, ты знаешь, какой сегодня у Хеймитча знаменательный день? — женщина теперь говорила мягко, без нажима.

— Да, конечно, первый менторский день. Он бывает только один раз. Первый день… — он на пару мгновений замолчал и повернул голову в мою сторону. И заговорил непосредственно со мной, — Хеймитч, знаю, ты обижен на нас, у тебя очень веские причины. Я уверен, что человеческая жизнь не имеет цены. Она бесценна, но всё же я осмелюсь предложить тебе именно деньги. Потому, что ты — ментор, а ментор и деньги — эти два понятия неразделимы. Я не прошу тебя простить, я прошу принять из моих рук вот это.

— Золотая карта. Именная или на предъявителя? — заинтересовано задала вопрос королева, вождь самой сильной и самой богатой из партий в Капитолии.

— Именная. Четыреста миллионов, — коротко ответствовал один из самых богатых и удачливых мужчин Капитолия, а значит и всего Панема.

— Публий — ты хороший мальчик, серьёзно, ты можешь расчитывать на моё расположение. Твой дар принят. — «Её Величество» продемонстрировала, что она довольна и её вердикт положительный. — Хеймитч, ты сегодня богат как Крез, я не рассказывала про самого богатого человека Старого света, царя Лидии?

— Нет, вы не рассказывали. — отвечая, я заполучил в свои руки золотую карту Аристида.

— Значит, расскажу в самое ближайшее время. Публий, мы тебя больше не задерживаем. Спасибо! — и «чёрная королева» тактично завершив «аудиенцию» отпустила «жёлтого принца», сказала мне уже наедине, — Митч! То я сказала про вклад Хаммерсли, относится и к этому дару, — с некоторой весёлостью проговорила леди Меркуция.

Мы некоторое время стояли у окна и смотрели на водопад, льющийся с неба:

— Странно, откуда он? С утра ни о каком дожде речи не шло. Неужели распорядители игр постарались?

— Вероятно, миледи Джоэнт, — согласился я.

— Либо «Леди Джоэнт», либо «Миледи». Они перестарались, это уже слишком, — глядя на залитую водой лужайку перед президентским дворцом, резюмировала «моя королева».

Но и на этом подарки не закончились, оставались ещё «зелёные», партия семьи Сноу. И, конечно, раздраженная и раздосадованная Сибилла уже вовсю искала меня. Выйдя от отцовского кабинета, она сразу принялась меня искать. Но не сразу ей это удалось, поэтому она явилась с нарочито недовольной физиономией.

Попросив разрешения Леди Меркуции, но ни слова не говоря мне, она взяла меня на руку и потащила за собой. Когда она совсем не в настроении, Сибилла играет «в молчанку», почему-то она уверена на все сто, что игнор — самая превосходная стратегия на свете. Я уже успел привыкнуть, но вначале терялся, не зная как мне вести с себя с президентской дочкой, когда она ведёт себя настолько странно: «Странная девчонка, вот попробуй догадайся, что у неё на уме! Но ни в коим случае нельзя её злить. Боязно, как-то» — ломал тогда я голову.

Вот и сейчас она с угрюмо-недовольным видом, не слова не говоря, потащила меня за собой. Я подумал, что она потащит меня наверх, на второй этаж, в свою комнату, но ошибся, Сибилла вместо этого заскочив на служебную половину просто затолкнула меня в малюсенькую комнату и захлопнула дверь. Мы остались одни.

— Ну, чего? — начала она, не меняя выражение крайнего неудовольствия на лице. Над нашими головами загрохотало, это опять в небе ударил раскат грома. Вот только Сибилла не обратила на него никакого внимание, ей было не до того. — У тебя рубашка растёгнута, — и Сибилла принялась застёгивать верхнюю пуговицу, после чего встала на цыпочки (всё-таки она на политора дюйма ниже меня ростом) и нахмурив брови заглянула мене в глаза. И наклонила голову. Так мы и стояли молча некоторое время. И вот в её руке появился предмет золотистого цвета.

Это была ещё одна карточка. Золотая карточка. Но всё же она была более чем примечательным предметом. Ведь на ней значилось имя владельца:

Кориолан Сноу

Да, Сибилла принесла, чтобы вручить мне, личную банковскую карту президента. Лишнее говорить, что за всё время, пока длились Голодные игры, ни у кого из ментором ни было банковской карты с именем президента! А у меня теперь был целый комплект: «карт-бланш» Джоэнтов и три карты, одна платиновая и две золотые и такая невероятно гигантская пирамида денег, что вся арена, да что там арена, все арены за прошедшие полвека, не стоили таких бешеных денег!

Вручив мне её Сибилла сказала:

— Не трать ничего с неё хотя бы пару часов. Там всего пол-миллиона отца. Но Лабеон обещал перевезти туда деньги.

— Лабеон? Любопытно. А сколько?

— Не знаю. Не думаю, что он тебя обидит. Когда папа кого-то о чём-то просит, обычно все исполняют с большим рвением. Даже Лабеон. Ну, ты понял, это подарок папы в твой первый менторский день. И мамы. Она просила передать тебе, что будет болеть за твоих.

Признаться, последняя фраза меня порадовала особенно сильно: невероятная удача заполучить личную карту президента, но если сама Леди Сноу будет болеть за трибутов Двенадцатого дистрикта, тут вообще можно быть уверенным, что именно «наши»имеют наивысшие шансы стать Победителем.

Удача определённо на нашей стороне!

Сибилла выпускает меня из той комнатёнки, но отпускать меня она не хочет: держит за руку крепко. Наконец, ей приходится меня отпустить. Не на всегда, только до вечера, я ни за что не позволю своей нареченной умирать от скуки после ужина. Я обязательно вернусь во дворец, но Сибилла не была бы Сибиллой, если не заставила меня пообещать не покдать её! Но увы — сейчас мне пора: мои менторские обязанности, а я намерен явиться во всеоружии, не могут просто подождать. Мне пора.

— Чего от тебя хотела Верекунда. — и она так посмотрела на меня, как будто я натворил нечто жуткое. Предал Панем, или… Даже теряюсь, в чём дело. Ревность? Впервые подозреваю любимую в том, что она ревнует меня к другой девушке.

— Ничего. Она просто сидела рядом и интересовалась тем, как я ем, — отвечаю как можно честнее и осторожнее.

— Ну-ну, — цедит сквозь зубы моя любимая и нехотя отпускает меня с миром. Точно: будь её воля, она отправилась бы со мной и слкдовала бы за мной по пятам, ни на минуту не отпуская от себя.

Гроза заканчивается. Не совсем. Капитолийская гроза, наводнение, стихийное бедствие (верно всё, что я сказал) уходит с большой неохотой, раскаты грома прекращаются, а дождь медленно затихает. Небо, практически чёрное, иссине-чёрное, медленно заливается более светлыми оттенками. Теперь я вижу облака, тёмные, стального оттенка, но и они быстро движутся за горизонт, вот уже виднеется голубое небо и выглядывает первый солнечный луч. Звуки льющейся с неба воды постепенно смолкают, теперь здесь, в уютном помещении президентской резиденции становится тихо и покойно.

Я отправляюсь на поиски кого-нибудь из президенского штата, чтобы мне помогли побыстрее найти моего шофёра. Ну, того самого стражника. Проходит ещё немного времени и мне сообщают, что через минуту у левого, внутреннего, со стороны парка и озера, крыла дворца, меня будет ждать моё авто. Тот самый белый лимузин с зеркальными стёклами.

Я выхожу в сад. В окна уже светит солнечные лучи, гроза почти что закончилась. По дороге я замечаю множество капитолийцев: гости, их сопровождающие, персоны из президентского штата. Секретариата. Те, кто работают во дворце. Они ждут. Они терпеливо ждут. Ждут чего? Выходя из дворца, понимаю: они ждут, когда можно будет выходить, когда «всё закончится». Им нужна исключительно идеальная погода. Они не желают, чтобы на их дорогие и очень дорогие костюмы и платья одежды упала даже одна капля дождя!

Мне подставляют большой зелёный зонт. Сверху ещё падают последние капли дождя, ступая по мокрому песку дорожки дворцового сада, я даже нисколько не промочил своих туфель. Мне надо было пройти всего пятьдесят шагов до автомобиля!

Но и это оказывается неприемлимым для капитолийцев, им нужно идеально чистая и сухая земля, пока её не будет, они не тронутся с места. Капитолийцы!

Целый и невредимый, ни одна капля не попала на мой костюм, я сажусь в салон автомобиля. Капитолийцы смотрят мне вслед, но не трогаются ни на шаг. Ни один не спешит последовать моему примеру. Они могут это себе позволить, но я некапитолиец, я житель дистрикта, но самое главное: я — ментор и меня ждёт Тренировочный центр, штаб управления Голодными играми.

* * *

Одна, две минуты, и автомобиль покидает «запретную зону» президентской резиденции, ещё минута и мы достигаем подъезда Тренировочного центра. Мой тёмно-серый капитолийский костюм отчего-то производит такое впечатление на миротворцев охраны в вестибюле, что меня пропускают моментально, без предъявления пропуска. Это странно, это очень странно: посторонние в здание категорически не допускаются, я уже успел привыкнуть, что при выходе каждый раз мою личность проверяли и перепроверяли с особой тщательностью. Изумлённый (Что такого в моем костюме? Он не такой, как у обычных капитолийцев, он слишком скромный и тёмный) в одиночестве поднимаюсь на 12-й этаж. Выйдя из лифта, натыкаюсь на девочку. Мою девочку.

Её зовут Роксана, фамилия — Чондос, она живёт (жила…) в Шлаке, я хотел сказать: Угольном посёлке, хозяин которого, если уж быть откровенным — мой отец, директор шахты. Ей четырнадцать, у неё есть младшая сестра Дафна, а ещё старший брат, Теллумон. Сестре ещё нет и девяти, а брат уже работает на шахте, ему девятнадцать, он на год моложе меня. Не то, чтобы мы с ним большие приятели, но каждый раз мы с ним здороваемся за руку.

Почему я так хорошо всё это знаю? Чондосы наши соседи. Если наш дом стоит на Центральной улице, слева от него два маленьких переулка, в одном из них, Кривом переулке, стоит домишко Чондосов. Таким образом, она выросла практически на той же улице, что и я. Её отца зовут Вулкан Чондос и он шахтёр и работает на шахте моего папы, а имя её матери мне неизвестно, когда она умерла, я был ещё совсем маленьким. Сильно подозреваю, корни её семьи капитолийские, я слышал в «Тёмные имена» в дальние дистрикты сослали семьи предателей и изменников, лишённых капитолийскиого гражданства.

Роксану и её сестру Дафну я помню давным-давно, когда они были были совсем маленькими. Если старшая сестра отличается бледной кожей и тёмными, почти чёрными волосами, Дафна напротив светленькая (наверное, в отца), но кожа ё неё гораздо более смуглая. Глаза у старшей сестры голубые, а у младшей — карие. Что касается до их брата, Телумона, он копия его отца, пепельного цвета волосы, невысокого роста, но коренастый и очень сильный, кожа такая же смуглая, как у меня. И глаза у него такие же как у меня, моего отца и Дейдры — светло-синие с золотым ободком. Он парень вспыльчивый и драчливый, если что сразу пускает в ход пудовые кулаки. Конечно, в школе, я не раз с ним дрался, хотя на год меня младше. Однажды мы рассорились из-за девчонки, он ударил меня первым. А я дал ему вдачи. Он разбил мне лицо в кровь, а я, не желая оставаться в долгу, выбил ему передний зуб.

Бились мы на заднем дворе, подальше от глаз взрослых. Бились не просто так, а по правилам, ногами не драться и прочее, поэтому у нас был судья, рефери. Парень, старше меня на два года, а Телумона на три, Джайден Хоторн:

— Так, достаточно. Остановились оба! Митч, я сказад «стоп»! Ещё одна секунда и я лишу тебя победы. — вынес тогда свой приговор Джайден.

В общем-то, Роксана мне не чужая, и речь быть не может, что ничего не делать и дать вотей погибнуть на арене. Я ещё по пути в Капитолий решил, что буду бороться за её жизнь. Но теперь, когда у меня в карманах золотые и платиновые карточки, я имею реальный шанс привезти её домой живой!

Почему именно её, а не Деккарда, уж у него шансы выжить больше? На этот вопрос у меня имеется не просто готовый ответ, но и весомая причина. Но об этом как-нибудь потом. Нет, Деккард пусть расчитывает на свои силы, я выбираю девочку.

— Я умру? Скажи правду, Митч, мне осталось жить несколько дней, правда? — девчонка берёт быка за рога.

Но девчонка права: трибуты Двенадцатого и в правду не побеждают! Но! Не в этот раз, Хеймитч Эбернети прибыл в Капитолий, чтобы поработать ментором, а как говорит мой старик: «Эбернети не гнутся». И я отвечаю Роксане уверенно и твёрдо:

— Нет, ты не умрёшь. Я этого не допущу!

Перегибаю палку, от неожиданности она испуганно хлопает глазами, сбитая с толку. Раскрываю пару своих козырей, объясняю соседской девчонке, что на этот раз у неё совсем даже нет причин сдаваться и отчаиваться. Да — она не боец, но от неё никто и требует голыми руками поубивать всех парней на арене. Сильные и свирепые побеждают часто, но не всегда! Она, как и я сам, видела многие игры и после моих слов её одалевают сомнения. Мой план довольно-таки прост: союз с другими трибутами. Вот только, как только она узнаёт, что я придумал: союз с парнем и девчонкой из Второго, она недоумевает и начинает со мной спорить:

—Митч, что ты такое говоришь? Я их боюсь, особенно девчонки. Она так глядела на меня на Параде…

Тут мне надо признаться, что я бессовестно «проигнорил» Парад Трибутов! Не то, чтобы такого ещё никогда не случалось. Но, признаться, меня просто тошнит о шмоток, в которые Тинея одевает наших. Вообще, всегда, когда Летиция и старая Тинея, стилист Двенадцатого дистрикта, берутся за какое-нибудь дело, получается какой-то отстой, честное слово. Да, мама, надавала бы по шее за такие слова, но нет сил терпеть их плебейский вкус и их манеры. Поэтому, я держался в стороне, а «дамочки» всем распоряжались на Параде. Итог — полный провал, как я и предполагал, никто наших даже не заметил.

И Роксана не знает настоящей причины моего поведения, а оправдываться мне гордость не велит.

— Зато у меня дружеские отношения с их ментором, а они оба будут исполнять всё, что он им скажет, — заявляю так, чтобы ей и в голову не пришло усомниться в моей правоте. Брут даже не в курсе моей «гениальной задумки», но на него-то я положиться могу, а вот сама Роксана долго не хочет соглашаться.

— Митч, я боюсь! Что ничего не получится. Даже если Деккард будет рядом…

У меня глаза лезут на лоб! Причём здесь этот подонок и мерзавец? Оказывается, за то время, пока меня не было, пока я сидел за одним столом с капитолийскими патрициями, девочка время даром не теряла, ей удалось невозможное — помириться, простить своего земляка. Вот уж чего я ожидал меньше всего! У меня челюсть падает на пол, когда она заявляет:

— Я его простила. Он сам пришёл, конечно, я ему не поверила, я прекрасно знаю, что он из банды. Но он рассказал мне совершенно жуткую вещь: попрощаться с ним не пришла его мать! Представляешь? Это его не оправдывает. Он меня уколол, намеренно уколол. Да, он жестокий. Но, Митч, он мой земляк. Трибуты из одного дистрикта в финал выходят редко, ведь так?

— Профи выходят, не каждый год, но случается. К чему ты клонишь? — чувствую, этот её «заворот» не к добру.

— Он пообещал мне, что во первых: не будет обижать меня, а во вторых, мы же земляки — обещал подставить плечо. Защита, Хеймитч. Да, он психанул, но сейчас он раскаивается. Думаю, он осознал, что расчитывать может только на твою помощь, и он пришёл ко мне мириться.

— И ты ему поверила, — с неудовольствием спрашиваю её. Знала бы ты, какую проблему ты мне подкинула? Хотя Деккард всё правильно сделал, поганец, стал бы я с ним говорить вообще, если бы не Роксана!

— Не надо ему доверять просто так, пусть делом докажет, — напрочь уничтожает все не высказанные мои доводы Роксана. — Посмотрим, как он себя покажет на тренировке.

Надо же: эта девчонка, умеет быть очень убедительной. За пару минут она полностью убедила меня в том, что «отмороженный на всю голову» член банды «юнитов» на кое-чего на может ей сгодится. Ей и мне!

И я вот теперь-то мне в пору хвататься за голову: перед отъездом я получил наказ от отца не в коим случае не помогать Деккарду!

Примечание к части

1 —«Оливковая ветвь», традиционый символ примирения после войны: нападение ментора Первого дискрикта (вотчины «жёлтых») Бьюти Джаэлз на Хеймитча Эбернети после его коронации спровоцировало войну между двумя могущественными капитолийскими партиями (кликами, кланами, группами влияния). Аристид, вождь «жёлтых», всеми силами старается найти предлог и заключить, наконец, перемирие.