Синсэнгуми: время перемен (гет)

Эдо мучительно чахнул в цепких руках империалистов, чтобы возродиться в новой эпохе. Храм Канэй-дзи, расположенный на холме Уэно, был единственной точкой сопротивления. Именно там вояки Сёгитай с больными от тяжелых мыслей головами разрабатывали стратегию обороны сёгуна Ёсинобу, готового в любой момент сдаться. Несмотря на откровенную трусость верховного командующего, которая уже не раз подводила сторонников бакуфу в Войне Босин, каждый самурай отряда собирался биться так, чтобы вражеские воины удирали с воплями ужаса. Саноске не был исключением. Его боевой настрой нередко проявлялся в одной простой фразе: «Подходи, кому жить надоело». Теперь, зная, что вместе с верным яри в руке ему придется выйти против хорошо вооруженной пехоты и артиллерии империалистов, он оставался верен всем своим принципам и не поддавался страху.

В день нападения клана Сацума на храм Канэй-дзи шел мелкий дождь. Постоянная морось создавала в воздухе непроглядную серую пелену, из-за чего ситуация только ухудшалась.

Пушечное ядро с оглушающим грохотом разнесло деревянные ворота, выкосив сразу несколько первых рядов Сёгитай. Многих настигла мгновенная смерть еще до начала серьезного сражения. Выжившие пострадали от взрывной волны. Однако большая часть войска физически уцелела, при том что воодушевление и храбрость самураев стремительно иссякали. С громкими криками в образовавшийся проем хлынули воины Сацума, вооруженные мечами и копьями. Началась страшная резня.

Внутри огромного двора храма Канэй-дзи стало тесно. Саноске затянуло в общую свалку, где европейская военная форма Сацума смешалась с традиционными одеждами Сёгитай. Только так можно было различать своих и чужих. Первым на него напал отчаянный мечник, решивший атаковать напрямую. Харада не подпустил его близко к себе и мгновенно насадил на яри. С мерзким хлюпающим звуком он вытащил наконечник из мертвого тела и двинулся дальше. Волчий взгляд янтарных глаз Саноске приметил сразу двоих вражеских самураев, бегущих в его сторону. Причем один из них был мечником, а другой — копейщиком. Опыт помогал Сано без раздумий принимать верные решения. Чтобы не подпустить к себе мечника на смертельно близкое расстояние, он сам направился к нему и нанес колющий удар в область горла. Воин увернулся и совершил ответный выпад, но меч был отбит длинным наконечником яри. В этот же момент Саноске по диагонали рассек тело врага от левого плеча до правого бока. Пока самурай с выпученными глазами стоял, не понимая, что умирает, к Хараде подоспел копейщик и направил острый наконечник в его спину. Саноске развернулся, крепким древком отбил удар, после чего сразу же проткнул сердце противника.

Он не знал, сколько времени продолжалось сражение, прежде чем главнокомандующий армии Сацума Сайго Такамори отдал приказ артиллеристам стрелять из дальнобойных пушек. Прямо в центр сплошной массы из бьющихся насмерть самураев упало ядро. Следом за ним раздалось еще несколько взрывов. Саноске отбросило в сторону. Оглушенный, он упал лицом вниз. Перед глазами все плыло, а в ушах стоял громкий звон. Действительность смазывалась в сплошное пятно, отчего Сано не мог понять, что творилось вокруг. Сражаться дальше в таком состоянии не представлялось возможным, но принять подобную смерть самурайская гордость не позволяла. С большим трудом Сано удалось перевернуться набок и сгруппироваться. Пролежав неопределенно долгое время в таком виде в окружении других пострадавших или уже мертвых, он услышал выстрелы из винтовок. «Истребление, — невольно подумал Саноске. — Прости, Акане, кажется, в этот раз мне действительно не выбраться». Его ладони гневно сжались в кулаки, а зубы сомкнулись до скрипа.

Постепенно окружающий мир стал приобретать свои обычные черты. Теперь звуки казались Саноске более отчетливыми. Сражение продолжалось. Оставшиеся в живых воины Сёгитай стояли до конца. Сохраняя лежачее положение, очухавшийся Харада приподнял голову и огляделся вокруг в поисках своего яри. Оно валялось рядом, безжалостно разломленное пополам. Саноске с досадой подумал: «Я чудом на него не напоролся, когда упал». Быстро примирившись с мыслью, что придется сражаться катаной, он без промедления вытащил ее из ножен и встал. Голова пошла кругом, и Харада с трудом удержал равновесие. Но прийти в себя ему никто не дал. Машинально Саноске отбил обрушившийся на него мощный удар. Разум уже плохо помнил эффективные в бою техники, но память тела нельзя обойти стороной. Из-за длительного отсутствия тренировок Сано несколько неуклюже отбивался от противника. Но отступление было недолгим. Окончательно совладав с непослушной катаной, Саноске заколол вражеского воина. А после него еще многих.

Бесконечные взрывы и свист пуль разрывали воздух. Самураи Сёгитай погибали, прекрасно зная, что подкрепления не будет. С самого начала они вступали в это противостояние одни. Но никто из них не струсил. Они бились за мир, в котором привыкли жить, за свои традиции и ценности. Каждый самурай считал великой честью умереть, утащив с собой как можно больше проклятых империалистов.

Саноске был измотан, как никогда раньше. Число воинов Сёгитай сокращалось с ужасающей скоростью. Но конец наступил лишь тогда, когда к атакующим войскам Сацума пришло подкрепление. Новые выстрелы раздавались из тыла. Воины кланов Тёсю и Тоса прорвались в храм с задних ворот и открыли огонь.

Спину Саноске прорядила нестерпимая боль. Пуля, застрявшая в ране, вышибла его из сознания на неопределенное время. Очнувшись, Харада едва не взвыл и только сильнее сжал челюсти. Боль оглушала его настолько, что голова ничего не соображала. Продолжающийся бой совсем не волновал Саноске. Ничто вокруг не волновало. Единственное, чего хотелось его телу и сознанию — это избавиться от боли. Вокруг быстро разливалась лужа темной крови. Ненадолго просветлевший разум вынуждал хоть как-то зажимать рану. Но это было слишком неудобно. Ощутив противный металлический привкус во рту, Саноске поднес руку к губам и стер стекающие струйки крови. «Дело дрянь», — подумал он, прежде чем погрузиться в тяжелое и липкое забытье.

Сознание играло с Саноске в жестокую игру, рисуя самые желанные образы в его сне. Тонкий женский смех, подобно приятной музыке, звучал у него в ушах, сменяясь резким грохотом стреляющих винтовок. Любимое лицо виделось ему светлым, но быстро исчезало. Вместо него появлялось искаженное смертной мукой мертвое лицо лежащего рядом воина. Саноске уже не понимал, что из этого реально: счастливая Акане с маленьким долгожданным ребенком на руках или война, так легко отнимающая тысячи бесценных жизней. Он совершенно потерялся в круговороте звуков и видений.

С неба падали мелкие капли дождя, охлаждая бьющееся в агонии сильное тело. Упрямый организм Саноске все еще продолжал бороться за жизнь. Но силы неумолимо иссякали. Смерть ледяными щупальцами тянулась к храброму сердцу воина, чтобы навечно забрать его себе — увести от радости, печали и любви к ненавистному покою.

Акане проснулась в маленьком додзё далеко от Эдо. В полусне до ее слуха эхом донесся голос Сано. Быстро приняв сидячее положение, она принялась судорожно оглядываться по сторонам в поисках мужа и не сразу поняла, что с обратной стороны сёдзи сидел кто-то из учеников.

— Акане-сэмпай! — в очередной раз с опаской позвал Томоэ.

Акане резко провела ладонью по лицу в стремлении отогнать от себя страшные мысли. Плотно запахнув нумаки, она поднялась и на ватных ногах подошла к выходу. Одна створка аккуратно приоткрылась. Томоэ поклонился.

— Простите, сэмпай. Вам письмо, — сказал мальчик, протягивая Акане конверт.

Страх тяжелой массой навалился на Акане, придавив ее к татами. Приняв конверт, она натянуто улыбнулась и произнесла:

— Спасибо, Томоэ! Ты можешь идти на занятия.

Мальчик еще раз поклонился, встал и ушел прочь, глухо ступая босыми ногами по энгаве.

Оставшись наедине с собой, Акане закрыла сёдзи и распечатала письмо. В нем могли быть абсолютно любые новости, отчего предстоящее чтение казалось мукой. Акане пересилила себя и заскользила взглядом по иероглифам, сразу же узнав манеру письма. Без приветствий и вводных фраз вежливости пожилой учитель сухо передавал факты, словно самому ему чувства были давно чужды:

«Я рад, что вам удалось выбраться из Эдо и прибыть в додзё моего ученика. Там вы в безопасности. Должен тебе сказать, в Уэно творился настоящий кошмар. Твой муж пал как истинный самурай. Обломки его яри принес какой-то стрелок то ли из Сацума, то ли из Тёсю. Смуглый малый с дерзкой усмешкой и наглым взглядом сказал, что принести яри в мое додзё его попросил сам Саноске перед смертью. Мне очень жаль, девочка».

На неумелом выражении сочувствия письмо оборвалось. Только подпись Сингоро-сэнсея запачкала белый лист окончательно. Рука Акане, державшая письмо перед глазами, дрогнула и безвольно упала.

Когда настала пора цветения ликорисов, укрывающих поля сражений огненно-ярким покрывалом, Акане пришла к заливу. Остановившись на самом краю обрывистого берега, она посмотрела на недосягаемый горизонт. Солнечный диск медленно катился вниз, окрашивая синюю водную гладь красным. Насыщенный кровавый цвет, который Акане несла всю жизнь в собственном имени, теперь мерещился ей повсюду. Она больше не видела в огне и крови источники жизни. Для сломленной души они означали лишь смерть.

Нагнувшись вперед, Акане посмотрела на сглаженные ласковой водой камни. Они показывались из воды, как только волны откатывались назад. Неожиданно сильный порыв ветра ударил Акане в лицо. Она распрямилась и отошла от края на пару шагов. В голове назойливо крутились слова Сано, сказанные в их последнюю встречу: «Ты должна жить».

— Теперь я знаю, насколько сложно создать жизнь и как легко ее отнять, Сано, — чуть слышно шепнула Акане, положив ладонь на округлившийся живот. — Уж прости, мне придется задержаться. Похоже, в следующем воплощении ты снова будешь ждать, когда я подрасту. Такая вот копуша тебе досталась, — печальная улыбка тронула губы Акане, а по щекам потоком полились слезы.

День еще не уступил свое место ночи, когда одинокая женская фигура уходила прочь. В такт своим шагам она переставляла яри, отмеченное особым символом: кругом, пересеченным прямой горизонтальной линией.