Под чужой маской: обратный отсчет (джен)

Жил Антон в общежитии, вдвоём с Сашей Приваловым, который в Дозоре работал в вычислительном центре и на обожаемой работе пропадал и днями, и ночами. Так что большую часть времени Антон находился в комнате один, к тихой зависти соседей, живущих по трое, а то и по четверо.

— Добрый день, тетя Дуся! — поздоровался он с вахтёршей, сноровисто вязавшей носки очередному внуку.

— И тебе того же, Антоша, — кивнула вахтёрша, протягивая ему ключ от комнаты. — Саша-то опять на работе задержался, — привычно проворчала она, вновь беря в руки спицы, — совсем парень угробится, ты уж хоть скажи ему.

— Скажу, обязательно, — пообещал Антон, беря, в общем-то, бесполезный ключ — в Сумраке комната заперта куда надёжнее, но правила есть правила, и нарушать их по пустякам не стоит.

Поднявшись на третий этаж, он открыл дверь комнаты, нырнув на первый слой Сумрака, и вошёл внутрь. Есть хотелось зверски, столовая уже не работала, и он, вздохнув, открыл взятый в прокате вскладчину с Сашей холодильник «Юрюзань», в котором сиротливо стоял треугольный пакет молока, а в морозилке лежала картонная пачка с пельменями. Плитка (контрабандная и строго запрещённая пожарной охраной) была спрятана в тумбочке, кастрюлька, слава Мерлину, чистая, стояла на подоконнике, а вот за водой пришлось топать через весь этаж к кухонному блоку.

— Магией их разделять, что ли? — пробормотал Антон, глядя на серые слипшиеся пельмени. — А, сойдёт. Горячее сырым не бывает.

Поев, он достал выданную шефом папку и потянулся к завязкам. Руку ощутимо кольнуло — никто, кроме Антона, открыть эту папку просто бы не сумел. Или не захотел, что вероятнее всего.

На первом же листе, извлечённом из папки, красовалась его фотография. Нет, не его. Тёмного мага Антонина Долохова. Фотография была размером девять на двенадцать, вот только он совершенно не помнил, когда её делали. Он сам удивился тому, насколько был на этом фото иным — с оценивающим прищуром холодных глаз и вызывающей кривой ухмылкой, совсем ему не свойственной. Антонин Долохов, сын полковника Михаила Долохова, родился в Югославии, куда его родители попали после Гражданской. В двенадцать лет осиротел и воспитывался дальней родственницей отца. Был на домашнем обучении, в Дурмштранг не попал из-за того, что плату за обучение его воспитательница бы не потянула. Собирался поступить в Гильдию наемников. Негусто. А вот про старшего Долохова информации оказалось куда больше.

Михаил Александрович Долохов, полковник Пятого гусарского Александрийского полка, родился в Орловской губернии в мае 1885 года. Происходил он из старого дворянского рода, учился в Таганрогской гимназии, в 1908 году окончил Николаевское кавалерийское училище, откуда выпущен был корнетом в Пятый гусарский Александрийский полк, в рядах которого и вступил в Первую мировую войну. За боевые отличия был произведён в штабс-ротмистры и награждён несколькими орденами, в том числе орденом Святой Анны с надписью «за храбрость». Затем в течение года лихой гусар Михаил Долохов был произведен в ротмистры, а годом позже — в подполковники. После Февральской революции был назначен помощником командира Крымского конного полка, а с января 1918 года участвовал в боях в Крыму, присоединившись к Добровольческой армии. С декабря 1918 года полковник Долохов стал командиром эскадрона, и весной 1919 года его перекинули на Северный Кавказ, где Долохову, при тогдашней неразберихе, удивительно быстро удалось развернуть полк эскадронного состава. С мая 1919 года Михаил Долохов был назначен командиром Пятого гусарского Александрийского полка. В Русской армии Врангеля он командовал Первым, а затем Вторым кавалерийском полком, был дважды ранен, но возвращался в строй при первой же возможности. Эвакуировался из Крыма на корабле «Аю-Даг», всеми правдами и неправдами разместив там почти всех своих людей.

В эмиграции в Югославии он был командиром Третьего кавалерийского полка, демонстративно оставшись при своем прежнем воинском звании и заявив, что повышать по службе может только государь император. Женился в 1924 году на Анне Дмитриевне Усольцевой, их единственный сын появился на свет только спустя двенадцать лет. В 1938 году полковник Долохов примкнул к Гриндевальду, а после его поражения пропал без вести, и дальнейшая его судьба неизвестна. Однако. Антон с интересом посмотрел на единственную сохранившуюся фотографию — гусарский ротмистр Михаил Долохов был очень похож на него нынешнего, как брат, потрогал листы: желтоватые, с плохо пропечатанным текстом — третий экземпляр на машинке, не иначе! — и пожал плечами. А затем вернулся к собственной небогатой на события биографии.

Антон прочитал, что говорил он на трех языках — и если русский был для него родным, то в немецком он худо-бедно разбирался на школьном уровне. Сербского же он не знал — но оптимистически подумал, что уж братьев-славян как-нибудь поймёт. А вот в английском Антон не разбирался вовсе. И это было досадно, потому что могло помешать делу, но Гесер, скорее всего, представлял, как справиться с ситуацией. Антон вздохнул и принялся заучивать будущую биографию наизусть, благо, память у него была неплохой. Как говорил директор детдома, во фронтовую разведку его бы взять могли. Когда бы дурь выбили.

Ему помешал громкий требовательный стук в окно.

Антон поднял голову — и увидел возмущённо на него глядящую полярную сову.

— А я и забыл, — сказал он и торопливо распахнул створку.

* * *

Сова, влетев в окно и по-хозяйски усевшись на столе, принялась чиститься. Закончив приводить пёрышки в порядок, она уставилась на него своими круглыми жёлтыми и достаточно нахальными, кстати, глазами, как будто спрашивая: «ну, и что ты тут сидишь?»

Антон подумал: как вообще, интересно, должны проходить его разговоры с пернатой напарницей? Раньше всё его общение с птицами осуществлялось посредством рогатки, но это было давно, пока тот же директор детдома не надрал ему уши, поймав с поличным.

— Добрый вечер, — сказал он, обратившись к сове, — может, тебе чаю налить?

И, посмотрев на чайник, подумал, что чаем это было вчера. Утром. А сейчас то, что осталось после трех разбавлений водой, можно смело назвать напитком «белые ночи».

Сова покрутила головой слева направо. «Отлично, хотя бы птичий язык в довесок к английскому изучать не придется», — понял Антон. Некоторое время они молчали. Впрочем, как впоследствии выяснилось, сова молчала часто. Она оказалась на редкость неразговорчивой персоной.

— Слушай, а может, тебе просто воды дать? — Антон достал эмалированную миску и налил в неё холодной кипячёной воды из чайника, — есть вроде у меня нечего, разве что молоко. Не хочешь? А как с тобой общаться-то, а, птица? Шеф говорил — связь, напарник, консультант... Может, ты морзянку знаешь? Нас в училище учили, — и он быстро отстучал пальцами по столу: «НН СПГ».

Сова совершенно не птичьим жестом подняла крыло к голове.

— То есть, морзянку ты не знаешь, — расшифровал Антон. — Ну, тогда хоть кивни, если я прав. Ты ведь не совсем птица, да? Ты маг-перевёртыш?

Слово «оборотень» Антон не любил.

Сова вновь отрицательно покрутила головой, подлетела к папке с антоновым «делом» и клювом достала из неё медальон, круглый и жёлтый, как совиный глаз. Антон был совершенно уверен, что ещё минуту назад в папке никакого медальона не было.

— Везёт мне сегодня на побрякушки, — задумчиво сказал Антон, — от Завулона амулет, от шефа медальон. Он для чего, интересно?

Приняв медальон, как говорится, из клюва в руки, — усмехнулся про себя Антон, — он повертел амулет в руках, а потом склонил голову и надел «подарочек» на шею.

— Есть контакт? — раздался голос в его голове.

«Вот оно что. Амулет позволяет обмениваться мыслями», — понял он.

— Долго не носи, — продолжила сова, — а то... не стоит, в общем.

— А почему не стоит? — с любопытством спросил Антон

— Последних мозгов лишишься, — услышал он ехидный ответ. — Ты легенду выучил?

— Начал учить, — честно ответил Антон.

— Так учи, а не отлынивай, — и сова отвернулась, удобно устроившись на шкафу.

Наутро сова все-таки соизволила напиться воды из миски и вылетела в открытое окно, а Антон, прихватив папку с легендой, отправился на экзамен к шефу.

* * *

Первой, кого он увидел, войдя в кабинет Гесера, была пожилая дама. Почему-то при виде её Антону пришло в голову именно это определение: дама, настолько строгий и элегантный был вид у этой женщины, что назвать её старушкой не получалось.

— Здравствуйте, — Антон протянул было руку, но под ироническим взглядом дамы смутился и опустил глаза.

— Вы были правы, Борис, — усмехнулась дама, поправляя безукоризненно уложенные волосы, — действительно, удручающее невежество.

— Что есть, то есть, — шеф лукаво прищурился. — Вот поэтому я и обратился к вам, Наталия Дмитриевна. Больше никто не справится.

Дама снова улыбнулась, но по-другому, ободряюще и как-то удивительно по-доброму, и Антон поразился её богатой мимике. Она протянула тонкую сухую руку в перчатке, и Антон, повинуясь не то древним инстинктам, не то ассоциациям из каких-то книг, вдруг прикоснулся к этой руке губами, вопросительно скосив глаза на Гесера: этого, что ли, вы от меня хотели? Ну, так мы ещё и не то можем!

— Руку в перчатке не целуют, — наставительно произнесла дама, — так же, как не протягивают руку при встрече, это уместно только для мужчин.

— Я вижу, первый урок уже начался, — Гесер впустил в окно сову, устроившуюся на шкафу, и повернулся к даме, — вот, Наталия Дмитриевна, это и есть Антонин Долохов.

— А что же всё-таки делают с руками при встрече? — спросил совсем запутавшийся Антон. — И с женщинами?

Сова фыркнула.

— Вот об этом мы сейчас и поговорим, — слегка улыбнулась дама, — приятно познакомиться, Антонин. Итак, начнем с того, какие правила необходимо соблюдать при знакомстве, если вы не хотите приобрести репутацию невежи.

Домой Антон попал только поздно вечером. Критике подверглось всё: походка — «неприлично молодому человеку подпрыгивать на каждом шагу, как кузнечик», манеры — «как вы ведёте себя за столом?!» и прочее, и прочее, и прочее. Голова пухла от запутанной системы поклонов, рукопожатий и приличествующих случаю разговоров. Ноги гудели. Подумав немного, он достал из холодильника несчастный пакет молока, срезал кончик и хотел было сделать глоток, но, вспомнив сегодняшние мучения, мрачно перелил молоко в стакан.

— Ваше здоровье, шеф, — буркнул он. В голове послышался негромкий смешок.