Поднять паруса! (джен)

— Вадим, ты видел когда-нибудь море? Солнце бросает блики на легкие волны, морской бриз, дующий в лицо... А где-то в вышине раздаются крики чаек, — старик мечтательно прикрывает глаза, словно погружаясь в лишь ему ведомые дали. А я? Я внимаю каждому слову, словно загипнотизированный, подмечаю любые его жесты, пытаясь понять, какое оно — море.

— Дед, расскажи мне еще, — в восторге прошу я, когда пауза затягивается слишком сильно. Мне всего восемь, но я любознателен.

— И даже покажу, — говорит он, очнувшись от воспоминаний, а затем поднимается с кресла и достает из недр старого шкафа какой-то небольшой предмет. — Это компас, с настоящего корабля. Теперь он твой.

Я принимаю бесценную для меня реликвию с благоговением.

— Но он же не работает, — хмурюсь я, рассматривая компас.

— Он давно сломан, — усмехается дед, постукивая старческими пальцами по столешнице. — Для кого-нибудь это может быть простая безделушка, кто-то, возможно, выбросил бы его в мусор. Но для меня этот предмет — память о тех днях, когда мир был лучше.

— А чем он плох сейчас? — недоуменно спрашиваю я. Дед говорит странные вещи. Непонятные. Меня не волнует сложность мира, ведь я воспринимаю его таким, какой он есть.

— В дни моей юности все было иначе. Люди сами решали, кем им стать.

За входными дверьми раздается шум, и вскоре в комнату входит отец. Внимательным взглядом обводит нас и хмурится.

— Опять забиваешь ему голову своими историями?

— Он еще ребенок и имеет право помечтать, — разводит руками дед.

— Ему нужно хорошо учиться, чтобы занять подобающее место в жизни.

Подобающее место. Он всегда так выражаетсяся, но я не до конца понимаю, о чем идет речь. Какое это место — подобающее?

— Вадим, нам пора, — строго говорит отец.

Я хочу остаться и послушать еще, но покорно плетусь вслед за отцом, обещаю деду приехать, и на прощание машу ему рукой. Он отвечает мне улыбкой.

— А капитан корабля — это подобающее место? — робко спрашиваю я уже в машине.

Зря. Удар следует незамедлительно.

Это был последний раз, когда я видел деда.

* * *

— В следующем году вам будет назначена профессия, — опираясь о парту первого ряда, говорит учительница. — Конечно, большинство из вас даже не предполагает, кем вы станете в будущем. Но сегодня я позволю вам немного поимпровизировать. Вы будете писать сочинение на тему: “Кем бы я хотел стать, если бы у меня был выбор”. У вас есть полчаса, — педантично объявляет она, раздавая всем по листу бумаги.

Я несколько минут раздумываю, а затем начинаю писать о профессии капитана корабля. Как интересно бороздить бескрайние морские просторы, посещать забытые всеми дальние уголки нашей планеты, вдыхать слегка солоноватый воздух...

Затем зачеркиваю и пишу, что хочу стать космонавтом.

Мне двенадцать, но я достаточно умен, чтобы не провоцировать отца. Ведь до него эта бумага точно дойдет.

* * *

— Вадим, — проникновенно говорит отец, придерживая мои плечи руками. Мне неудобно, но я не дерзаю сбросить их. Все же он приезжает не так уж часто, можно и потерпеть. Он возбужден, его руки дрожат. — Вчера состоялось заседание, на котором, в том числе, решалась твоя судьба, — продолжает он, внимательно наблюдая за моей реакций. — Это многого мне стоило, но я сумел повлиять на их решение.

— И… каков результат? — шепчу я, пытаясь выглядеть заинтересованным. Хотя это и не так.

— Ты станешь космонавтом, — торжественно провозглашает он, прикрывая глаза, судя по всему, размышляя над перспективами моего будущего. — Тебя определят в центр подготовки исследователей. Им нужен юный кандидат, но программа предстоит длительная, и я ожидаю, что ты с честью пройдешь испытания. Это — шанс, который бывает один раз в жизни, ты меня понимаешь? — со всей серьезностью спрашивает он.

Я киваю, хоть внутренне готов выть от протеста.

— Ты ведь знаешь, что будет, если ты не справишься, — многозначительно замечает он.

Я знаю. Это знает каждый. Их можно увидеть, только если очень постараться — низшие профессии.

— Я постараюсь, отец.

— Ты не просто постараешься, — шепотом, переходящим в шипение, говорит он. — Ты сделаешь это, иначе останешься без семьи.

Его глаза будто горят внутренним огнем. Он не шутит. Он никогда не шутит.

Мне четырнадцать, но я все еще боюсь его.

* * *

У меня жесткое расписание и мало свободного времени.

Проверки следуют одна за другой. Типологические свойства высшей нервной деятельности, психомоторные качества, надежность операторской деятельности. Новых терминов так много, что я уже давно начал путаться во всем этом.

У меня появляются новые друзья, новые знакомые. Но жизнь словно проплывает мимо, теряется в рутине процедур и лекций.

Хочу ли я этого? Уже и сам не знаю. Просто плыву по течению, жму руки важным лицам, легендарным личностям в космонавтике. Улыбаюсь под вспышками газетчиков.

Первый алкоголь под лестницей в аппаратной. Бутылка классического пива — кто-то из персонала проносит его сюда и за огромные деньги продает будущим космонавтам. За нами тщательно следят, но… временами позволяют маленькие слабости. Программа составлена тщательно, выверена и дозирована.

Первый неуклюжий поцелуй, приезд родителей, а затем — очередной виток занятий, сливающихся в бесконечный водоворот незапоминающихся и пустых событий.

Не за горами мой первый полет, и это пугает. Мне уже восемнадцать, но я все еще не знаю, чего ждать от жизни.

— Мы тобой гордимся, — говорит мама.

Сестренка кивает изо всех сил. Ей всего пять, и я ее совсем не знаю. Они назвали ее Светлана. Отец молчит, но отсутствие замечаний — величайшая похвала от него.

* * *

Важный человек вещает о значении нашей миссии, разглагольствует о будущем человечества, вере, надежде и любви. Остальные с нетерпением ждут первого полета, но я не разделяю их предвкушения. Люди уже не первое десятилетие летают среди звезд, они покорили немало планет. Но Вселенная столь велика, что и тысячи жизней каждого из нас не хватит, чтобы облететь ее.

Что ждет меня там, среди сияния звезд?

Вылет запланирован на утро. Штатная, в общем-то, процедура. Раньше люди месяцами готовились, но сейчас процесс поставлен на конвейер: слишком много галактик и планет следует изучить. Запуски проводятся ежедневно, экипаж состоит из двух, реже трех, человек. Нервничаю ли я? Пожалуй.

Родители с сестрой приходят ко мне уже под утро. Я слишком сонный, чтобы внятно говорить, но они не ждут от меня разговоров.

— Я всегда хотела лучшего для тебя, — шепчет мама, проникновенно смотря мне прямо в глаза. Но я наблюдаю лишь за отцом. Ищу его взгляд. Жду одобрения, да хоть намека на улыбку. Но нет — он, словно высеченный из мрамора, стоит, сложив руки за спиной.

Вздохнув, опускаюсь на колени и подзываю к себе Светлану.

— Когда я вернусь, обязательно расскажу тебе о местах, где побывал, — обещаю я сестре. Она робко кивает. Еще слишком мала, чтобы понимать всю опасность, но уже достаточно большая, чтобы испытывать гордость за брата.

Они уходят, но на смену им приходит волнение. Я никогда еще не покидал нашей планеты. Проворочавшись до утра, я поднимаюсь и собираю немногочисленные личные вещи, которые мне позволено взять с собой. Пора.

* * *

Уж не знаю, кто делал подборку книг, когда снаряжал мой космический корабль, но совершенно точно, этот человек был повернут на приключенческих книгах.

Криокапсула давно вышла из строя, поэтому я перечитал все как минимум по десятку раз. Что еще делать, когда фланируешь в пустоте, из ниоткуда да в никуда?

А ведь космос — это тоже в каком-то смысле море, с редкими островками в виде планет. Звезды — словно далекие маяки, которые зазывают корабли на свой свет. Астероиды — коварные рифы, которые норовят пробить брешь в корпусе.

Да, как и в море, без надежного корабля в космосе не обойтись. К сожалению, мой оказался не таким уж надежным.

В руках у меня томик Акунина. Я улыбаюсь: в отличие от "Левиафана", у нас на борту убийц нет. Однако я не прочь перемолвиться хоть словом с Землей — даже если бы на связь вышел законченный маньяк. К сожалению, модуль связи давно вышел из строя, а я сам забрел в настолько отдаленную часть Вселенной, что ручной передатчик не улавливает даже отголоски сигналов.

По инерции я щелкаю тумблером два раза: когда просыпаюсь и когда ложусь спать. Щелк, короткая пауза, привычная тишина, щелк. За эти годы любой другой сошел бы с ума, но я могу с гордостью заявить, что держусь.

— Правда ведь, друг? — спрашиваю у товарища. Он сидит рядом и улыбается. Пожалуй, он почти не изменился за эти годы, только на лице стало больше морщин. Да, время никого не щадит.

Он не отвечает — но он вообще молчаливый. И это даже хорошо. Тут слова звучат иначе, чуждо.

Временами я прослушиваю последнее принятое с Земли послание. Монитор не работает, но звук сохранился. Хриплый, с помехами, словно пережеванная пленка магнитофона.

“У нас все хоро… Све… пошла... стала ...нером, справляется. Я знаю, как сильно ты... — следует большая пауза, но я каждый раз терпеливо жду окончания. — Мы гордимся… и ждем”.

Запись кончается, тишина опять берет свое, а теплые слезы чертят дорожки по моему лицу. Несмотря на это, я улыбаюсь. Они меня ждут.

Товарищ тоже улыбается. Понимающе. Он тоже скучает, хоть и старается не показывать этого.

Задача выполнена, но сам я оказался никому не нужен. Пищи хватит еще на пару лет, а вот воздух… когда я последний раз смотрел, оставалось два деления. Но это было с год назад, теперь же индикатор погас.

И потом… а что потом? Главное, что меня ждут — а значит, мы обязательно встретимся.

Руки слушаются с трудом, но я все же расстегиваю комбинезон и достаю из внутреннего кармана тот самый компас, что дед отдал мне много лет назад. На миг, где-то на самом краю сознания вспыхивает безумная надежда, что он укажет мне путь. Но реальность слишком жестока, а компас все так же сломан и бесполезен.

На душе горько и пусто. Это ли мое “подобающее место”? Я ведь должен быть совсем на другом корабле…

— Ты был не прав, отец, — шепчу в пустоту. Пожалуй, и правда, время, как море, развязывает любые узлы. — Но я не сержусь. Больше нет.

Становится тяжело дышать. Тело слабеет, а мысли путаются. Говорят, море притягивает к себе наш взгляд, а земля — наши ноги. Это чистая правда. Как же я хочу назад, на твердую землю... Отчаянно хочется увидеть еще раз родителей, сестру и… море. На что я потратил свою жизнь? Попытка вычленить из потока воспоминаний хоть что-то приятное возвращает меня к крепкому деревянному дому на окраине города. Немного хриплый голос деда, запах каких-то трав и кипящий чайник.

“Вадим, ты видел когда-нибудь море?”

— Я не видел, дед, моря, — хрипло шепчу в пустоту. И, на последнем выдохе: — Поднять паруса!

Космос не отвечает и все так же загадочно мерцает светом далеких звезд. Нарисованная на шлеме моего товарища улыбка все так же сияет.

Мне всего тридцать один, и я…

«Что ты видишь во взоре моем,

В этом бледно-мерцающем взоре?»

«Я в нем вижу глубокое море

С потонувшим большим кораблем».