For the Lesser Evil (джен)

— Гарри…

Он, с переменным успехом боровшийся со сном, чуть не подскочил от негромкого оклика прямо над ухом.

— А, Гермиона, — выдохнул Гарри спустя мгновение. — Что случилось?

Он встревоженно встал, уже понимая, что новых проблем не избежать. Решительно поджатые губы, слегка наклонённая вперёд голова и смущённый взгляд — весь вид Гермионы сулил проблемы.

«Гарри, я считаю, нельзя жульничать на экзамене, поэтому я рассказала профессору Макгонагалл о твоих шпаргалках.»

Вот что-то такое. Нет, он не считал Гермиону настолько ябедой, но если бы у него действительно были эти шпаргалки, а она действительно о них рассказала, вид у неё был бы именно такой — странная смесь вины и уверенности, что она всё сделала правильно.

— Гарри, я должна тебе кое-что сказать…

Гермиона выдохнула, словно перед прыжком в прорубь, и протянула раскрытую книгу, которую до этого держала в опущенных руках обложкой к себе, пальцем заложив где-то на середине. И сразу же взгляд Гарри приковала к себе фотография, которую он уже видел тогда, в министерстве. Та, где молодой Дамблдор смеялся над чем-то вместе со своим светловолосым другом. «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора»? Но...

— Откуда у тебя?..

— Нашла в гостиной Батильды, — нетерпеливо перебила его Гермиона. — Там ещё была записка от Риты Скиттер. Читай давай.

Понукание было лишним. Гарри уже и сам впился взглядом в подпись под фотографией.

«Альбус Дамблдор, вскоре после смерти матери, со своим другом Геллертом Гриндевальдом.»

Гриндевальдом?! Другом?!

Гарри поднял ошарашенный взгляд на Гермиону.

— Читай, — коротко повторила она.

Глава называлась «Ради общего блага». Она была написана в хорошо знакомой, попортившей когда-то ему немало крови манере Скиттер, и, конечно же, кто, как не он, знал, чего стоят её сенсации. Но фотографии, но письмо… Та его часть, которая, несмотря ни на что, хотела верить в Дамблдора, не могла найти им оправдания. Письмо не давало поверить, что Гриндевальд просто притворялся паинькой, фотография подтверждала искренность их дружбы. А ведь Дамблдор тогда был лишь ненамного старше Гарри сейчас. Смог бы он так же искренне смеяться в компании юного Тома Риддла, обсудив с ним планы захвата власти в магическом мире и подчинении мира маггловского? Немыслимо. Всё существо Гарри восставало против такого. Он не был даже уверен, что смог бы хотя бы притвориться.

— Гарри, я знаю, кто может нам помочь уничтожить хоркрукс, — тихо, но твёрдо проговорила Гермиона где-то на второй минуте бездумного разглядывания страницы.

— Что? — он непонимающе оторвался от книги.

Хоркрукс? Причём тут он? Почему сейчас? Почему он должен думать об этом, когда его мир рассыпается на части?

Просто должен. Потому что… Потому что он не Дамблдор!

Вспышка злости позволила наконец сосредоточиться на том, что Гермиона деражала в руках. Ещё одна книга? Нет, это была тонкая, скромно украшенная резьбой шкатулка, размерами больше похожая на деревянную папку. Гермиона как-то слишком уж нервно прижимала её к себе обеими руками, так что становилось ясно: именно эта шкатулка, а вовсе не разоблачительная книга Скиттер, была тем, что она хотела, но боялась ему показать. В напряжённом молчании она раскрыла шкатулку и поставила её на землю, так чтобы им обоим было хорошо видно содержимое.

Потрет. Всего лишь вставленный как в рамку в заднюю стенку портрет. Глаза Гарри невольно округлились. Мужчина со слегка волнистыми светлыми волосами до плеч был раза два старше, чем на фотографии, но узнать его не составляло труда.

— А это, видимо, знаменитый Мальчик-со-Шрамом, — смерив его взглядом, заключил маг на картине. — Я представлял тебя…

— Гермиона, да это же Гриндевальд! — удивление требовало выхода и нашло его в констатации этого явно известного всем присутствующим факта.

— Да, примерно так и представлял, — припечатал Гриндевальд. По-английски он говорил довольно чисто и правильно, и всё же излишняя твёрдость согласных выдавала в нём иностранца. Он смеялся над ним, смеялся с тем же пугающе знакомым холодным весельем в голосе, которое иногда возвращалось к Гарри в кошмарах.

«Мы должны поклониться друг другу, Гарри. Ну же, приличия надо соблюдать… Дамблдор был бы рад увидеть твои хорошие манеры…»

Да они же были совершенно одинаковые, а Дамблдор… И Гермиона?!

— Я нашла его в кабинете Дамблдора, — торопливо начала объяснять Гермиона, и даже румянивший щёки мороз не мог скрыть того, как она покраснела. — Когда я… нашла те книги про Хоркруксы, я не могла перестать думать, что ещё Дамблдор мог хранить, и… я… Это всё ради победы над Тем-Кого-Нельзя-Называть…

— Гермиона!

Под его тяжёлым взглядом она спохватилась и вернулась к главному.

— Он сказал, что он друг Дамблдора. Мы разговорились, и… Гарри, он столько знал о магии! — несмотря на неловкость, в глазах Гермионы явно затеплился хорошо знакомый огонёк. Что бы ни происходило вокруг, через что бы ни пришлось пройти, она оставалась верной себе. — Он помог мне решить проблему нестабильности расширяющих чар, и мы обсуждали закон Герайнта, ну, ты знаешь…

Она осеклась, потому что по лицу Гарри было очевидно, что, во-первых, знать он никакого Герайнта не знает, а если и знал, то забыл сразу после сдачи С.О.В. по чему бы там ни было, а во-вторых, это всё сейчас совершенно неважно.

— Гермиона, — медленно, пытаясь не дать выхода подступившей к горлу ярости, уточнил Гарри, — ты обсуждала чары с Гриндевальдом и считаешь это в порядке вещей? — несмотря на усилия, последние слова он практически прорычал.

— Я не знала, кто это, Гарри, — Гермионна испуганно отступила на полтора шага назад. — Просто какой-то друг Дамблдора… Он представился Герхардом. Я же не могла подумать, что Дамблдор может хранить у себя портрет… ну… такого.

И Гарри тоже не мог подумать, это правда. Портрет побеждённого врага, сентиментально припрятанный в кабинете. Рита Скиттер, должно быть, могла бы посвятить этому отдельную главу, если бы узнала, и Гарри даже не стал бы её обвинять. Сейчас ему хотелось, чтобы книга Скиттер разошлась как можно большим тиражом, чтобы все узнали. Все!

— Гарри… Гарри, ты в порядке?

— Д-да, — он разжал стиснутые кулаки и глубоко вдохнул холодный воздух. В горле запершило. В глазах почему-то тоже.

— Мы обязательно всему найдём объяснение, — как-то не очень уверенно предположила она. — Гарри, я знаю, он любил тебя.

Ответом ей стало громкое хмыканье со стороны портрета. Гриндевальду надоело быть безучастным слушателем, и он решил напомнить о себе, не особо заботясь о деликатности.

— Да что ты можешь понимать? — тут же обернулась к портрету Гермиона.

— Совершенно ничего, — Гриндевальд безмятежно пожал плечами. — Я знал старого пня всего каких-то… — он демонстративно задумался, — девяносто восемь лет.

— Два месяца! — резко возразила Гермиона.

— Лично — несколько дольше, — поправил её Гриндевальд. — В таком виде… Ну хорошо, всего полвека, подумаешь. И кому, как не мне, знать, как уважаемый профессор умел разочаровывать.

Гарри равнодушно отметил, что вступаться за директора его совсем не тянет. Но прежде, чем он решил, нужно ли стыдится этого, взорвалась Гермиона:

— Да как ты смеешь так говорить о профессоре! Ты… ты отвратителен! Ты врал мне! — на последних словах её голос дрогнул, как будто она с трудом сдерживала всхлипы.

Она резко шагнула вперёд, и Гарри готов был поклясться, что, будь Гриндевальд настоящим человеком из плоти и крови, он бы сейчас получил пощёчину. Но, к его счастью, он был всего лишь портретом. Это было странно. Гарри злился на Дамблдора, что было понятно, но Гермиона… Гермиона с не меньшей яростью злилась на Гриндевальда. Совсем не так, как Гарри ненавидел Волдеморта.

— Ни разу, Гермиона Грейнджер, — Гриндевальд перестал ёрничать и теперь смотрел только на неё.

— Ты сказал, что тебя зовут Герхард!

— Это и есть моё имя, на немецкий манер. Некоторые из моих знакомых меня так называли.

— Ты… ты сказал, что не знаешь ничего про хоркруксы!

— Я сказал, что лишь немногие знакомы с этой областью магии. Всё остальное ты додумала сама.

Второй раз за этот безумный разговор Гермиона упомянула Хоркруксы, и только сейчас Гарри понял, зачем она показала ему портрет. Кто, как не Геллерт Гриндевальд, может знать, как уничтожить медальон, но… можно ли принимать его помощь? А почему бы и нет? Раз уж Дамблдор не посчитал нужным объяснить ему столь необходимые вещи, почему он не может принять совет от… его друга?

— А ты знаешь? — хрипло спросил он.

— Как уничтожить твой медальон? — приподнял брови Гриндевальд. — Разумеется. И я даже знаю, как найти и остальные.

— Ты поможешь нам? — Гарри даже подался вперёд.

Неужели всё будет так просто? Неужели враг поделится с ними тем, что не договорил Альбус Дамблдор? Какая-то его часть требовала остановиться и подумать, с кем он говорит, но Гарри был так зол на бывшего директора, что готов был вступить в союз с тёмным магом хотя бы просто назло ему.

— Если ты поможешь мне, Мальчик-со-Шрамом.

— Что ты хочешь? — Гарри отвечал быстро, словно бы боялся передумать.

— Для начала, ты расскажешь мне, как умер Дамблдор. В деталях.

— Зачем? — вяло удивилась Гермиона.

— Может быть, я жалею, что не стал свидетелем этого знаменательного события, — усмехнулся Гриндевальд.

— Хорошо, — твёрдо кивнул Гарри.

— Гарри, ты не…

— Я сказал, хорошо!

И не давая Гермионе времени на новые возражения, он начал рассказывать. Быстро и резко, как будто обвиняя Дамблдора в его собственной смерти. Гриндевальд слушал внимательно, лишь в самом начале перебив парой уточняющих вопросов. Потом Гарри приноровился и новых уточнений не понадобилось. Гермиона беспокойно переводила взгляд с одного на другого, но так и не вмешалась.

— Достаточно? — выдавил Гарри, тяжело дыша, когда рассказ подошёл к концу. Его душили злые слёзы, но ответить, на кого и за что он злится в этот момент, он не мог даже себе.

— Вполне, — удовлетворённо кивнул Гриндевальд.

— Теперь ты поможешь?

— Я помогу уничтожить медальон и только его. Если хочешь большего, тебе придётся сделать для меня кое-что ещё.

— Что?

— Убить меня.

— Что?! Сжечь портрет?

— Настоящего меня, — с усмешкой поправил его Гриндевальд.

— А ты… всё ещё жив? — недоверчиво уточнил Гарри.

— После поражения в дуэли с Дамблдором, — подала голос Гермиона, удивлённая не меньше, — Гриндевальд был заключён в Нурменгард. Тюрьму, которую он же и выстроил для своих врагов.

— Я помогу вам добраться туда и пройти через защитные чары. От тебя, Мальчик-со-Шрамом, нужно только покончить наконец с его жалким существованием.

Первый раз Гриндевальду изменило насмешливое спокойствие. В сощуренных глазах зажглась такая ненависть, что Гарри невольно попятился. Глупо было бояться нарисованного мага размером с две его ладони, но по спине отчего-то пробежали мурашки, а пальцы впились в палочку.

«Зачем?» — хотел было спросить он, но и сам всё понял. Вряд ли этот Нурменгард комфортнее Азкабана, раз уж его строил тёмный маг. Провести там полвека без надежды на освобождение? Кто-то, может, и скажет, что Гриндевальд заслужил такое наказание, но Гарри сомневался, что смог бы обречь на такое даже Волдеморта.

— Хорош-шо, — повторил он, гоня прочь от себя мысль, что придётся кого-то убить. Кого-то безоружного. И неважно, что он успел совершить в прошлом.

— Замечательно, — криво улыбнулся маг. — А теперь отдай мисс Грейнджер её палочку.

Гарри машинально послушался, Гермиона нерешительно её приняла, на миг замерла, покачиваясь, а потом поднесла её к портрету. Гарри слишком поздно разглядел обращённый в пустоту взгляд, слишком поздно вспомнил, что с такими вещами нельзя шутить, но всё равно бросился вперёд, чтобы помешать, а в следующий миг уже валялся на припорошенной снегом листве, отшвырнутый быстрым Depulso.

— Не очень умно, Мальчик-со-Шрамом, — с чужой улыбкой на знакомом лице покачала головой Гермиона. — Медальон, — она требовательно протянула руку.

Портрет зиял пустым провалом тёмного фона. Гриндевальда там больше не было. Что они натворили?!

— Медальон, Поттер, — холодно повторила Гермиона. — И прекрати изображать драму. Я не собираюсь задерживаться в этом теле.

— Ты уничтожишь его? — не поверил Гарри, поднимаясь с холодной земли.

— Нет, — фыркнула Гермиона. — Я повешу его на шею и буду, как идиот, шляться с ним по лесам. Старый пень мог бы найти себе Избранного и поумнее.

Всё заняло всего-то около получаса. Полчаса магии, которую Гарри не понимал, а Гриндевальд и не собирался объяснять. Пассы и заклинания мешались друг с другом, Гермиона сосредоточенно ходила вокруг лежащего на земле хоркуркса, иногда внимательно склоняясь над ним, а иногда резко отскакивая в сторону. И вот наконец артефакт поддался, покрылся сетью трещин, и успевший сродниться с ним Гарри готов был поклясться, что заключённая внутри сущность из последних сил сопротивляется напору. Гермиона хищно растянула губы. Ещё несколько сложных пассов — и хоркрукс рассыпался чёрными хлопьями. Гермиона тяжело дышала, опустив руки, но стоило Гарри подойти к ней, как палочка тут же взметнулась, глядя ему в грудь.

— Ты обещал! — возмутился Гарри, стискивая кулаки от грызущего ощущения своей беспомощности.

— Потерпи, — отрезал Гриндевальд голосом Гермионы.

Он быстро отошёл на пару шагов. Ещё несколько пассов над ничем не примечательной веткой и уже знакомое заклинание Portus.

— Этот портал доставит вас как можно ближе к Нурменгарду. Дальше пойдёте пешком, дорогу я объясню, — распорядился он. — Чтобы активировать, сломайте. Всё ясно?

Гарри кивнул, и только после этого Гермиона безжизненно обмякла. Метнувшийся к ней Гарри всё же потратил пару секунд, чтобы захлопнуть шкатулку с ухмыляющимся портретом Гриндевальда и отшвырнуть её в сторону.

* * *

Как сложно остаться одной, когда вокруг так много заботливых друзей и… и больше, чем друзей. Но даже Рон не смог бы её понять, и потому она с нетерпением ждала, когда же он наконец найдёт себе занятие где-нибудь в другом месте.

— Думаешь, у нас получится? — немного смущённо улыбнулась Гермиона, сидя на кровати и устроив портрет в ворохе одеял.

— Если я скажу «нет», ты ведь не передумаешь, — пожал плечами Гриндевальд.

Она уже не сомневалась, что портрет был хоркруксом. Таким же, как и те, что они пытались уничтожить. Или, скорее, таким же, как дневник, который пять лет назад чуть не убил Джинни. Гермиона знала об исходившей от этого артефакта опасности, но был уверена, что сможет остановиться в нужный момент. Она же знает, чего ждать, а значит, он не сможет её обмануть.

Удивительно, что шкатулка пережила и плен, и допрос, и побег. Впрочем, это ведь хоркрукс. Может, достаточно того, что он просто захотел остаться незамеченным, как не пожелал остаться в том лесу?

— Мы должны попытаться, — твёрдо ответила Гермиона. — У нас ведь нет других зацепок.

Она постаралась придать голосу осуждающие интонации, но, конечно же, Гриндевальд и глазом не повёл. Он уже знал, что мёртв, но ему хватило нескольких вопросов, чтобы понять, что Гарри и Гермиона к этому не имеют никакого отношения. После этого он заявил, что они свою часть договорённости не выполнили, и, как бы ей не хотелось решить ещё часть их проблем с его помощью, в глубине души она была с ним согласна.

— Без тебя у них точно ничего не выйдет, — задумчиво заметил Гриндевальд. — С тобой, — он развёл руками, — кто знает…

Её губы сами собой растянулись в улыбке от такой похвалы. Гермиона не считала себя самой умной ведьмой — ну, разве что среди сверстников. Рядом с ней почти всегда были волшебники, которые знали и умели гораздо больше, на которых можно было равняться, но Герхард… Геллерт был особенным. Он не просто знал больше — он был умнее. Он без труда следил за ходом её мыслей, как сильно она бы ни увлекалась. Он словно бы чувствовал саму суть магии — не просто помнил много заклинаний, но понимал их, как начинают понимать нюансы иностранного языка те, кто овладели им в совершенстве. И хотя Гриндевальд смотрел на неё свысока, он терпеливо объяснял всё, с чем у неё возникали сложности, а его колкие замечания не задевали, ведь он имел на них полное право. Получить признание от него было лучше любых баллов в Хогвартсе.

— Несмотря на то, что я магглорождённая? — хитро сощурилась Гермиона.

— И что? — приподнял брови Гриндевальд.

Гермиона растерялась. Она готовилась к спору или даже ко вспышке злости или презрения, а не к вот этому «И что?»

— Разве ты не считаешь, что магглорождённые не могут владеть магией лучше «настоящих волшебников» и прочее в том же духе?

— Нет.

— Но ведь… — она запнулась. Но ведь что? Недоверие боролось с надеждой. А вдруг Рита Скиттер ошибалась, считая, что Дамблдор был не таким уж хорошим, как все привыкли считать? В конце концов, это же Скиттер, у неё же талант к извращённым трактовкам. Может, это просто Гриндевальд был не таким уж плохим?

Геллерт вздохнул и ответил на так и не законченный вопрос:

— Магглорождённые могут колдовать не хуже, а то и лучше многих представителей семейств с самой чистой кровью. В этом-то и проблема.

— Проблема? — глупо повторила Гермиона.

— Волшебники привыкли следовать за тем, кто сильнее. Магические способности считаются почти что неотделимыми от авторитета и права отдавать приказы. Если ты — лучшая в классе по заклинаниям, тебе будут прочить головокружительную карьеру и чуть ли не пост министра, хотя, казалось бы, где связь? — Гриндевальд размеренно ходил от одного края картины до другого, как преподаватель на занятии. — А проблемы с трансфигурацией легко могут стоить тебе какой-нибудь высокой и абсолютно бумажной должности, несмотря на прочие таланты. В слух тебе об этом не скажут. Просто в один прекрасный день, твоё место займёт кто-то, кого назовут более способным, хотя лучше тебя он умеет только превращать листики в жаб. Понимаешь? — Гермиона неуверенно кивнула. — Поэтому чистокровные считают важным доказать, что такие, как ты, неспособны к настоящей магии. Это краеугольный камень их мировоззрения и едва ли не единственный критерий человеческих способностей во всём. И вот они повально втягиваются в заведомо проигрышные споры, потому что, а как иначе? Признать магглорождённых не менее способными — значит признать их такими же.

— А мы не такие же? — с вызовом бросила Гермиона. — Хуже, чем всякие Малфои.

— Не хуже, — покачал головой Гриндевальд. — Вы — другие, только и всего. Помнишь, ты рассказывала, как пыталась бороться за независимость эльфов? — Гермиона в ответ сначала густо покраснела, а потом гордо вздёрнула подбородок, готовая, если придётся, яростно отстаивать право домовых эльфов на свободный труд. — Ни одному волшебнику это и в голову не придёт. И не потому что мы все такие чёрствые и жестокие. Вспомни своих друзей, тех, которые выросли в семьях волшебников, — осознали ли они глубину своей чёрствости? Вспомни самих эльфов — оценили ли они твои усилия? Пойми, Гермиона, магглорождённый может досконально изучить историю и теорию магии, может стать лучшим практиком своего поколения, может освоить этикет и традиции лучше любого чистокровного. Но он всё равно останется другим, и это никак не исправить.

— Ну и пусть! Что тут такого?

— Пусть, — кивнул Гриндевальд. — Но можем ли позволить этим другим определять, как жить нам?

Что-то здесь было не так. Она чувствовала это, но не могла нащупать, а спорить аргументами вроде «Да, потому что я так думаю!» считала чем-то неприличным. Так что она спешно перевела тему:

— Геллерт, и всё же… Ты не мог бы нам помочь? Хотя бы в Гринготтсе. Ты же ведь тоже считаешь, что Тот-Кого-Нельзя-Называть... — чудовище, хотелось ей сказать, но вместо этого она закончила довольно нейтрально: — ...Не прав.

— Продукт маггловского воспитания, между прочим, — хмыкнул Гриндевальд.

На это она могла найти возражения. Или ей только казалось, что могла. Во всяком случае, Гермиона промолчала, боясь разозлить Гриндевальда до того, как тот примет решение.

— Я могу пойти с вами в Гринготтс, — наконец заключил он. Гермиона затаила дыхание. — Но только, если я смогу это сделать. Сам. Я хочу возродиться, Гермиона.

Она вздрогнула. Вот оно. Вот эта черта, которую она обещала себе не переступать во что бы то ни стало, когда впервые после инцидента в лесу открыла шкатулку. Только она не ожидала, что Гриндевальд скажет об этом так прямо, а не попытается исподволь подвести её к нужному ему решению.

— То есть я должна умереть? — прямота в ответ на прямоту. Что ж, так лучше. Проще будет поставить точку.

— Кто-то должен умереть, — поправил её Гриндевальд. — Жертва должна быть добровольной — это единственное требование, — глядя на то, как перекосилось её лицо, Гриндевальд фыркнул и добавил: — Или условно добровольной. Найди мне какого-нибудь Пожирателя Смерти, и недели за две я смогу его… убедить, — он улыбнулся.

«Мисс Грейнджер, вы понимаете, что вам сейчас предлагают убить человека?» — сказал кто-то у неё в голове почему-то голосом профессора Макгонагалл.

«Да, профессор», — мысленно пролепетала Гермиона.

Она представила Белатрису Блэк. Как она выхватывает у неё кинжал и вонзает его Пожирательнице Смерти в шею. Как кровь толчками льётся из раны прямо на пальцы, а Белатриса хрипит и не может поверить, что её жизнь уже закончилась…

Конечно, Геллерт говорит совсем не о такой смерти, а та же Белатриса — зло, в этом не может быть сомнений. Без неё мир станет только лучше. Без неё кто-то гораздо более достойный, возможно, не умрёт. Она всё это понимала, но… но…

— Я не могу… — эту короткую фразу Гермиона выдавила с огромным трудом. Она тяжело дышала, горло сдавило, а голова гулко гудела. — Не могу.

— Не можешь? — протянул Гриндевальд, словно бы подавшись вперёд. Хотя, конечно же, так только казалось. Он не мог покинуть портрета. — Ты собираешься победить Тёмного Лорда и не можешь лишить жизни хотя бы одного из его слуг?

Она судорожно кивнула.

— Тебе не придётся пачкать руки, девочка, — теперь он говорил медленно. Его голос завораживал и обволакивал. Все инстинкты кричали… о чём? Она не понимала. Этот крик лишь добавлял хаоса в жужжащей потревоженным ульем голове. И только один лишь голос Геллерта имел смысл. — Я всё сделаю сам. Та, кого ты выберешь, умрёт счастливой, если тебе от этого легче.

Та? Он тоже думает о Белатрисе? И он прав, прав, прав! Она не заслуживает жизни! Она… Кровь на вцепившихся в рукоять пальцах. Страх в глазах женщины, которая не боится ничего. А потом — пустота и мутная, посмертная пелена. Нет, не так. Безумная женщина, запертая вместе с тёмным артефактом. Женщина, в глазах которой с каждым днём становится всё меньше разума. И вот она уже не понимает, кто она и где. И вместе с сознанием из неё уходит жизнь. Она тает, как горящая свеча, а Гермиона заботливо носит ей еду и, может даже, кормит с ложечки, чтобы её жизнь не прервалась раньше, чем нужно. Её передёрнуло.

— Нет, — прошептала Гермиона. — Так нельзя.

— Мы говорим о людях, которые, не задумываясь, убьют тебя и твоих друзей, — напомнил Гриндевальд.

Вот оно! Она нащупала нить, которая поможет ей не утонуть в трясине его голоса.

— Но мы задумаемся, понимаешь? А если нет, то чем мы лучше? — голос вернулся, но вместе с ним почему-то пришли слёзы. Они стекали по щекам и смывали что-то липкое и тягучая, возвращая ясность. — Мы должны победить правильно, иначе один Тёмный Лорд сменит другого и ничего не изменится. И всё было напрасно. Ты просто не понимаешь! Каждая жизнь ценна. Каждая! Ты не чудовище, как он, ты просто не понимаешь! Но мы победим, как надо, и тогда всё станет лучше. И ты поймёшь…

Он собирался что-то ответить, но Гермиона дрожащими руками захлопнула шкатулку. Она боялась, что он сумеет разрушить её наивную уверенность. Может, её доводы и глупы, но всё её существо кричало о том, что она ни в коем случае не должна соглашаться, а разбираться почему сейчас было выше её сил. Она сжалась в маленький несчастный комок и тряслась от рыданий, не в состоянии даже понять, что с ней происходит.

...Когда Рон вернулся, она всё ещё вздрагивала от редких всхлипов. Он не стал ничего спрашивать, лишь коротко пообещал себе заставить Белатрису Блэк заплатить за это и поспешил обнять самого дорогого для него человека. А Гермиона только начинала понимать, почему маленьких девочек обычно предостерегают от слишком самонадеянного общения с тёмными артефактами.

* * *

Время объявленной Тёмным Лордом передышки подходило к концу, а Гарри нигде не было. Она уже знала, что он собрался делать, пусть даже и отказывалась признавать очевидное. Вначале ещё были сомнения, но короткий разговор с Невиллом не оставил от них и следа. То, что Гарри ему сказал, было напутствием. Последним напутствием, если быть точным. Гермиона ещё зачем-то обошла несколько пустых кабинетов, прекрасно понимая, что, даже будь Гарри ещё в Хогвартсе, так она бы его ни за что не нашла, а потом просто села за парту, закрыв лицо руками. Гарри ушёл, и она ничего не могла с этим сделать. Ни-че-го! Он отдаст свою жизнь даже не за победу, а за шанс для них всех не умереть сегодня. Это было неправильно, непоправимо, этого не должно было быть. Но что теперь?

Сердце бешено колотилось. Оно уже знало, что Гермиона обманывает сама себя и у неё есть шанс предотвратить катастрофу. Или стать её причиной… Дамблдор бы не стал хранить Хоркрукс Волдеморта. Не стал бы, правда? Может, он верил, что однажды его бывший друг будет достоин второго шанса?

«Ты не чудовище, как он, ты просто не понимаешь!»

Может ли она верить самой себе?

Левая рука сама по себе достала уменьшенную шкатулку из кармана, правая совершила необходимые пассы палочкой. Вопреки всякому здравому смыслу, она продолжала носить хоркрукс при себе. Чтобы уничтожить, — мысленно оправдывала она себя, но когда клык василиска дал ей эту возможность, она ей не воспользовалась. Почему?

Гарри ушёл умирать. Успеет ли она? Нет, не так, успеет ли он? И станет ли?

Пальцы скользили по резным узорам. Этот хоркрукс был не таким, как те, что они нашли и уничтожили. Он не тяготил её, не делал её раздражительной, не пугал ночными кошмарами.

Она помнила, как боялась отдать ему чью-нибудь жизнь. Согласилась бы она сейчас? Сомнение точило червячком-древоедом, но обстоятельства уже решили за неё. Через две недели будет слишком поздно. Через час будет уже слишком поздно. Гарри ушёл умирать, но он должен жить, потому что вместе с ним умрёт и надежда. Сможет ли Хогвартс пережить удар, или его защитники примут милость победителя, если он на неё вообще способен?

Гарри ушёл умирать ради них. Сможет ли она?

Гермиона зажмурилась и открыла шкатулку.

Тишина.

Она открыла глаза. Гриндевальд смотрел на неё серьёзно и внимательно. Она боялась, что он посмеётся над ней и припомнит их последний разговор, но он просто ждал.

— Пообещай, что защитишь их, — хрипло попросила она.

И снова он не стал язвить и уточнять, кого это их.

— Я постараюсь, — просто кивнул Гриндевальд. — Я не хотел… этого.

— Я тоже, — она нашла в себе силы криво улыбнуться.

Было страшно. Безумно страшно. Но что сейчас чувствует Гарри? Ему ведь, в отличие от неё, даже надеяться не на что.

— Гарри… Он ушёл к нему… сдаваться, — произнести последнее слово едва вышло. Оно было таким невозможным, противоестественным. — Ты сможешь его остановить?

— Я не знаю, — покачал головой Гриндевальд, и это было честно. Никто не может пообещать успеть наверняка.

— Попытайся, пожалуйста.

Слёз не было, и это хорошо. Она бы не хотела уходить так.

— Хорошо.

Остановиться, задуматься… Может ли она ещё передумать?

— Ты ведь начнёшь новую войну, правда? — спросила она так, словно её решение уже было окончательным, что бы ни ответил Гриндевальд.

— Нет, — он вздохнул. — Не думаю. Мир уже другой, и время для войн прошло. Этот ваш Лорд роет могилу своим же убеждениям.

Она не понимала, что он имеет в виду, но кивнула.

— Что… Что я должна делать? — Гермиона вложила последний остаток воли в то, чтобы вопрос прозвучал чётко и решительно.

— Расслабься и впусти меня. Можешь приложить палочку — так будет быстрее.

* * *

Геллерт поднял с пола выпавшую из безвольной руки палочку и оценивающе повертел её в руках. Не самое подходящее для него сочетание, конечно, но ничего страшного. Он знал, как вернуть ту, что по-настоящему откликалась на каждое его желание. Несколько резких взмахов, рассыпавших по классу цветные искры. Пока что палочка слушалась, обманутая наполнившей его чужой жизненной силой. Что ж, на первое время это достаточно.

Отдавшая ему жизнь школьница всё ещё сидела за партой, как и положено приличной отличнице. Она была смелой, он не мог этого не признать. Пожалуй, он даже уважал её за это. Но в остальном…

— Храбрая глупая девочка, — пробормотал Геллерт, проводя ладонью по её волосам. — Очень храбрая и очень глупая.

Больше не тратя времени на сентиментальности, он решительно вышел из кабинета.