Фантом (гет)

Следующие несколько дней слились для Джерарда один нескончаемо долгий период. Из-за плотно задёрнутых штор в комнату не проникал ни солнечный, ни лунный свет. Джерард лежал в кровати, упёршись взглядом в потолок, словно неизлечимо больной, которому пригрезился отблеск косы в руках укутанной в рваный чёрный саван старухи. Всё это время Эрза была рядом: сидела на краю кровати, бесцельно бродила по комнате или подолгу стояла напротив, задумчиво глядя на него.

На самом деле Джерард вовсе не предавался мыслям о самоубийстве и не размышлял о смысле жизни и бренности бытия. Жизнь даётся с большим трудом и лишь однажды, а обрывается так легко, ведь для других чужая жизнь не имеет большого веса на чашах весов мироздания. В том, насколько мало ценимы жизни людей, он убедился на войне, когда каждая минута могла стать последней, а скорбь о погибших утихала уже через несколько часов после их смерти, оставляя в душе опустошённость и чувство вины.

Джерард вспоминал. Всё с самого начала этого долгого пути, в конце которого на дороге он остался совсем один. Собирал по кусочкам разрозненные осколки воспоминаний, припоминал мельчайшие детали, пытаясь воссоздать разорванное в клочья полотно тех страшных лет. Опускался на самое дно той пропасти своей души, где оседали тяжёлые воспоминания, где пахло смертью. Копался в грязи, ворочая трупы боевых товарищей. По крупицам, по обрывкам, по осколкам выносил на свет всё то, что долгие годы старался забыть навсегда. Наверное, Эрза тоже предавалась воспоминаниям. В её задумчивом взгляде сквозила тоскливая обречённость, но не смирение.

Вновь мысленно проделав тот кровавый путь от безопасных стен военной академии под ледяным дождём с неизменным автоматом в руках, Джерард так и не нашёл ответа. Увы, и просто заново похоронить все эти давшие корни в его душе воспоминания, годы, часы и минуты своей жизни он не мог. Его мучило ощущение, что ответ лежит на поверхности, что появление Эрзы отнюдь не случайно. Причины происходящего с ним, и даже произошедшего с Гарри, кроются где-то в утраченных воспоминаниях. Существовало лишь одно место, что ещё могло таить в себе подсказки, ключи к запертым дверям — поле последнего для него боя, где он и получил ранение.

Долгие годы Джерард провожал взглядом самые разные поезда, дежуря в станционной будке у железной дороги. Новенькие блестящие экспрессы, проносящиеся мимо, сообщая о своём появлении громким коротким гудком. Тяжёлые перемазанные в саже и мазуте локомотивы, тащащие за собой грузовые вагоны, чадящие гарью из просмолённых труб. Бывалые уже потёртые пассажирские поезда, укрывающие содержимое своего нутра за белыми занавесками на окнах. Потрёпанные электрички, оптимистично погромыхивающие мимо.

Сейчас же один из поездов вёз его в те края, где Джерард не думал уже появляться никогда. Колёса исправно отбивали монотонный убаюкивающий ритм, чудесным образом успокаивающий и умиротворяющий звук. Иногда ему приходила в голову мысль, что поезда чем-то похожи на часы, перестук колёс — на тиканье стрелок, отмеряющих человеческие жизни. Поезд наблюдал за тысячами судеб и иногда даже принимал в них участие: сводил и разводил людей, разлучал и объединял, мирил и ссорил. Поезд помнил всех своих пассажиров и негромко без устали напевал об их жизнях в своём неизменном «тудум-тудум».

Единственный пассажир, что ехал в одном с ним купе, сошёл на следующей же станции, оставив их с Эрзой наедине. Джерард устроился на верхней полке. Он купил на вокзале первую же приглянувшуюся ему книгу, прекрасно зная, что это лучший способ скрасить дорогу. Его не особо интересовал сюжет, достаточно было того, что книжка способна была на время занять его мысли.

Эрза устроилась на нижней полке. Она сидела, поджав колени к груди и обняв их руками. Она смотрела в окно на проплывающие мимо колосящиеся поля, отцветающие луга, покрытые пожухшей травой, далёкие деревеньки, синеющие вдали частоколы лесов и серые блестящие ленты рек, убегающих к горизонту.

Утомившись вглядываться в мелкие чёрные строчки на шероховатой серой бумаге, Джерард загнул уголок страницы, на которой остановился, и, захлопнув книгу, убрал её под подушку, намереваясь вздремнуть. Поезд покачивало, мелькали мимо столбы, опутанные проводами, но, несмотря на способствующее сну умиротворение, заснуть ему не удавалось.

Джерард перевёл взгляд с насыпи у ленты рельс, усыпанной россыпью камней, на Эрзу. Сейчас она вновь казалась ему чуть более чёткой и реальной. Эрза смотрела вдаль, и в тоже время казалось, что она вовсе не любуется сменяющими друг друга пейзажами за окном, а заглядывает глубоко внутрь самой себя.

— Красивая ты, знаешь? — негромко произнёс он, обращаясь к ней.

Она подняла на него глаза, а потом кивнула и улыбнулась до того тепло и нежно, словно вспомнила о чём-то очень дорогом и трепетно хранимом в сердце. Эрза закрыла глаза и откинулась на спинку сидения. Быть может, притворилась спящей, быть может, погрузилась в воспоминания.

К месту назначения они прибыли спустя сутки. Солнце уже проделало большую часть пути по небосклону и клонилось к закату. До ближайшего посёлка был всего час ходьбы, но Джерарда тянуло в обратную сторону. От уютного тепла деревенских домиков и затопленных печей, мычания коров, сонного ржания лошадей к молчаливой равнине, израненной окопами и рытвинами от взорванных мин, распаханной снарядами, выжженной и утоптанной тысячами ног и гусеницами танков.

Джерард неспешно брёл вдоль давно не используемых обвалившихся окопов, где теперь играли в войну и прятки сельские ребятишки. На фоне разгорающегося у горизонта алого зарева заката безобразно чернели куски покорёженного металла, остовы сгоревших грузовиков. Проплешины чёрной земли перемежались клоками разрастающегося бурьяна и стелющейся по земле желтеющей травой. Упёрся обломанным дулом в землю старый танк, покорёженный и проржавевший. Чуть поодаль в сгущающемся сумраке ещё можно было рассмотреть металлические останки упавшего самолёта. Его нутро выгорело дотла, остался лишь обугленный рассыпающийся каркас да переломанные крылья.

Блуждая по полю, путаясь в болезненных отрывочных воспоминаниях, Джерард на время потерял Эрзу из виду. Солнце выгорало у горизонта, сгущались сумерки. Ветер крепчал, становилось всё холоднее. Решив, что для начала вполне достаточно и этих двухчасовых блужданий, Джерард отыскал Эрзу.

Она стояла на краю оврага, образовавшегося из рытвины, оставленной взрывом, и тоскливо смотрела вниз. Дожди размыли землю, расширяя границы оврага, оголяя погребённые под землёй снаряды, истлевшие палатки, погнутые вмятые железные бочки, проколотые разодранные шины, бесформенные куски покорёженного металла. Джерард проследил за её взглядом. Покатый склон оврага утопал в тени, среди взрыхлённой корнями растений земли что-то белело. Лишь присмотревшись внимательнее, Джерард разглядел выбеленные ветром череп и обломки костей, прикрытые местами клоками перемазанной в грязи, прогнившей ткани. Рядом торчало из земли погнутое дуло автомата.

Зеркало фальшивой реальности оглушительно треснуло и разлетелось на осколки.

Пуля попала в бок чуть выше тазовых костей и осталась внутри. Боль скручивала внутренности, опаляя плоть. Кровь обильно сочилась из раны, пропитывая ткань. Каждый последующий шаг давался труднее. Автомат, болтающийся на ремне за спиной, казалось, тяжелел с каждой минутой. Пот заливал глаза, размокшая земля расползалась под сапогами, затрудняя перемещение.

Отчаянно хотелось остановиться и присесть хотя бы на несколько минут. Закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы не слышать несмолкающего свиста пуль, но он не мог позволить себе быть слабым, он не мог позволить себе сдаться. Только не теперь, когда она рядом...

Где-то совсем близко, со свистом рассекая воздух, врезался в землю снаряд. Затем последовал оглушительный взрыв и сразу за ним пулемётные очереди, одна за другой.

— Ложись! — велел Джерард, вынуждая её упасть в грязь за земляной насыпью.

В метре от них пулемётная очередь выбила из земли мелкие камешки и комки. Затем ещё одна. Уже чуть дальше, послышался сдавленный стон, и пулемёт на той стороне замолк.

— Надо идти дальше, немного осталось. Обопрись на меня, — прошептала она, поднимаясь на ноги.

Джерард с трудом сел, ощущая, как боль выгрызает ему нутро.

— Ты иди, — выдохнул он, сглатывая едкую горечь во рту. — Я нагоню.

— Нет, — Эрза присела рядом на корточки. — Без тебя я не пойду.

Он тяжело вздохнул, попытался подняться. В глазах потемнело, голова пошла кругом. Он опустился обратно на сырую землю.

— Ты должна идти, — негромко повторил он.

— Нет! — она отрицательно мотнула головой.

— Эрза, послушай...

— Нет, нет, нет!

Её столь любимые им карие глаза были полны упрямства. Отчаянного и безрассудного упрямства, которое он тоже любил.

— Ты же знаешь, я не умру, — Джерард попытался замаскировать гримасу боли под улыбку, и от Эрзы это, конечно же, не укрылось. — Я обязательно к тебе вернусь.

Она вцепилась в его куртку, комкая ткань в руках, отрицательно замотала головой, давясь слезами. Джерард обнял её. Прижал к себе так крепко, как только мог, продолжая шептать ей на ухо.

— Я тебя люблю. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Я ни за что не погибну, я обязательно тебя догоню. Эрза, я совсем не хочу отпускать тебя одну, но тебе надо идти. Там столько раненых, им нужна твоя помощь. Их тоже ждут любимые, жёны и дети. Ты должна идти, слышишь? Ты должна им помочь, — он отстранил её и заглянул в её заплаканные глаза. — Ты же мне веришь, правда? Скажи, ты мне веришь?

Эрза кивнула. Слёзы катились из её глаз, а она продолжала цепляться за его руки.

— Ну и чего ты ревёшь, глупая? Иди, давай же, пока всё стихло ненадолго. Иди скорее и не оборачивайся. Я догоню, только не оборачивайся, — Джерард сцеловывал солёные слёзы, чувствуя, как сердце заходится в агонии, сжимается в болезненный ком и тяжело бухает в груди. — И не вздумай возвращаться, Эрза, слышишь, не вздумай...

Он насильно отцепил её руки, подтолкнул вперёд. Она поднялась на ноги, зашагала прочь, растирая слёзы по грязным щекам. Побрела вдоль земляной насыпи. Сначала медленно, потом быстрее. Потом и вовсе побежала, спотыкаясь и оскальзываясь в грязи. Джерард проводил её взглядом, пока её спина перестала быть различима в вечерних сумерках и дыму.

Ещё немного отдохнув, он снял автомат, упёр приклад в сырую землю и медленно стал подниматься на ноги, опираясь на него. Тело отозвалось болью. Перед глазами заплясали чёрные пятна. Немного постояв, выждав, пока головокружение утихнет, он медленно стал продвигаться вперёд. Кровь по-прежнему сочилась из раны, мокрая ткань липла к коже. Болезненно немели кончики пальцев, ноги тяжелели. Каждый новый шаг давался с трудом, но он не мог позволить себе остановиться.

Вновь раздался над головой пронзительный свист летящего снаряда. Совсем рядом взвилась в воздух земляная крошка. Последовал оглушительный взрыв. Потоком раскалённого воздуха Джерарда сбило с ног и откинуло в сторону. На какое-то время наступила мёртвая тишина.

Он не слышал ни визга пуль, ни завывания ветра, ни собственного дыхания, ни биения своего сердца. Потом тишина сменилась звоном, казалось, он доносился изнутри. Джерард приподнялся на руках и задохнулся от боли в спине, израненной осколками. Он упорно продолжал ползти вперёд, утыкаясь лицом в размокшую землю и всматриваясь в расплывающуюся перед глазами земляную насыпь. Время от времени он пытался подняться на ноги. Он ещё не чувствовал боли, ещё не осознавая, что ниже колен от его ног осталась лишь кровавая бахрома плоти.

— Вот оно как... — проронил Джерард, глядя на белые сколы собственных костей. — Всё это время единственным, кто цеплялся за этот мир, был я. А ты всё же вернулась, — он поднял глаза на догорающий закат. — Ну что за нелепое упрямство?

В ответ не донеслось ни звука, но Джерард и не ждал ответа. Он и без того знал, что её давно уже нет рядом: из мира мёртвых не возвращаются. Он видел вовсе не его горячо любимую, отчаянную, безрассудную, самоотверженную Эрзу — женщину, ставшую смыслом его пустой до её появления жизни. Он видел фантом, сотканный из разрозненных воспоминаний и её последнего отчаянного желания быть с ним до самого конца.

Джерарду отчётливо вспомнилась ночь на кухне всего несколько не существующих дней назад. Его вопрос о том, что удерживает её в этом жестоком мире, её односложный ответ. Теперь он наверняка знал, что столь весомую причину можно описать одним единственным словом, коротким словом из двух слогов и четырёх букв.

— Знаешь, Эрза, это так страшно... понять жизнь только после смерти...

У края оврага, образованного из воронки от взрыва, размытой многочисленными дождями, оскверняющими безымянные могилы, являя миру ужасы минувшей войны, стоял мужчина. Очертания его фигуры были нечёткими и слегка расплывались. Солнце скрылось за горизонтом, и призрачная фигура исчезла с последним его лучом.