Упивающийся мщением (джен)

Уилл проснулся, но не мог ничего вспомнить… Прошлое — туман, настоящее — ловушка. Сначала ему показалось, что это другая больница, и его лечат от лихорадки; он даже спросил медсестру, можно ли навестить Джорджию Мэдхен. А когда за стерильным полумраком окна мелькнула тень, решил, что это доктор Лектер принёс куриный суп. Но тенью оказался один из охранников, стороживших дверь в палату. А доктор Лектер…

Джек навис над ним, как монолитная стена. Поджал губы, настороженно осмотрел лицо и тело в поисках каких-нибудь признаков болезни или безумия, затем его взгляд остановился на перевязанной руке.

— Ты меня подстрелил, — напомнил Уилл.

— Ты сбежал из тюрьмы, — резко напомнил Джек в ответ, давая понять, что извинений не будет. — Ты помнишь, как угонял машину неотложки?

На туманных задворках памяти сверкнули красно-синие огни, и Уилл кивнул, показывая, что, как и Джек, не раскаивается в содеянном:

— Я должен был узнать, кто он. Подражатель.

Джек скис. Понятно — надеялся, что такие разговоры исчезнут вместе с болезнью.

Уилл прекрасно осознавал, как прозвучат его слова, и особенно для Джека Кроуфорда, но правда была важнее. Голосом, вибрирующим от неуместной радости, он сообщил:

— И я его нашёл!

Джек вздохнул, видимо, решив дать ему шанс в память о прошлом:

— Подражателя?

— Это доктор Ганнибал Лектер.

Джек провёл рукой по лицу и ничего не ответил.

— Сам подумай! Мы посвящали его во все дела, раскрывали все подробности. Он хорошо разбирается в анатомии, потому что работал хирургом. Он был в Миннесоте. И… Лектер знал меня. Знал, что со мной происходило, и скрывал. Он играл нами с самого начала, играл тоб…

— Хватит! — Джек рявкнул так, что, казалось, вздрогнули стены. — Ты его похитил, угрожал оружием, а потом попытался убить. Радуйся, что он обвинений не выдвинул!

Уилл начал смеяться, пронзительно, почти истерично, и Джек отшатнулся.

— Слушай, Уилл, ты был очень болен и ещё не до конца оправился. Пусть врачи делают свою работу, а мы поговорим, когда твоя голова прояснится.

Уилл перестал смеяться.

— Моя голова яснее некуда. Яснее, чем в последние несколько месяцев. Я вырвался из-под тёплого крылышка доктора Лектера и теперь вижу всё.

— Ты убил пять человек, — тихо сказал Джек. — Я пытаюсь разобраться в происходящем, полагаясь на гипотезу… на безумную надежду, что ты не понимал, что делал. Но ты их убил, Уилл. Я не виню тебя в том, что ты не хочешь об этом думать, но доктор Лектер — достойный человек, и он чувствует, что подвёл тебя. Он просидел здесь всё время, пока ты был без сознания. — Тут Уилл невольно вздрогнул. — Не впутывай хотя бы его.

Уилл посмотрел на Джека пристальнее, представляя, как выглядит в его глазах: исхудалой бледной тенью на больничной койке. Он считает, что Уилл здесь из-за него — и дело тут было не только в ранении. Сейчас между ними стоял третий: почти зримое чувство вины Джека.

— Я прошу только одного, Джек, — прошептал он. — Просто проверь его для меня. Я даже не прошу мне верить, а всего только хочу, чтобы ты к нему присмотрелся.

Тот поглядел на него с сомнением, и Уилл добавил:

— Вспомни всё, что я сделал для тебя, всех, кого я поймал... Поймай одного и для меня — отплати хоть так.

* * *

Через две недели отсоединили капельницу, и Уилла объявили достаточно здоровым для перевозки. В этот раз обошлись без наручников: лишь привязали ремнями к каталке и погрузили в фургон, словно мебель. Через час он уже находился под опекой доктора Чилтона в Балтиморской лечебнице для душевнобольных преступников.

— Мистер Грэм, — протянул тот, кивнув везущим каталку санитарам. С их последней встречи он похудел килограмм на семь, а в маленьких глазках появилось ещё больше нервозности. — Вот мы наконец и встретимся!

* * *

Первые несколько дней Уилл в основном спал, в перерывах убеждая себя, что сон помогает ему выздоравливать. Уж лучше быть сонным, чем думать об этом месте, о том, почему он здесь — среди убийц, которых он поймал, чьими мыслями жил и дышал; даже сейчас их фантазии сочились сквозь решётки камеры.

Чилтон навещал его каждый день и жадно разглядывал, размахивая папкой с полным арсеналом психиатрических тестов. Не обращая внимания на его вопросы, Уилл лежал на своей койке, словно на столе в морге, и, закрыв глаза, уносился мыслями в Вулф Трап. Доктор поставил первый диагноз, и на следующий день вместе с завтраком санитар принёс Уиллу ципрамил, проследив спокойным, немигающим взглядом за тем, как он проглотил таблетку.

* * *

Вскоре его навестила огорчённая Алана. Уилл спросил, как продвигается расследование, но она не поняла, что он имеет в виду.

— Джек проверяет все улики, — ответила она нерешительно. — Опрашивают твоих соседей в Вулф Трап…

— Я не про себя! — раздражённо оборвал её Уилл. — Я знаю, что он ведёт моё дело. Что насчёт доктора Лектера?

Алана прикрыла глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Алана…

Подняв взгляд, она посмотрела на него неожиданно холодно.

— Ганнибал не виноват в том, что с тобой случилось, — начала она, и стало ясно, что речь отрепетирована заранее. — По крайней мере, не больше, чем Джек или я. Он нёс за тебя ответственность, но не смог помочь. Он… да, он должен был определить энцефалит, должен был заметить неврологические симптомы. Ганнибал чувствует себя ужасно из-за всего этого, Уилл... До сих пор не может оправиться после случившегося. Это был тяжёлый удар.

Уилл так быстро вскочил с койки, что Алана испуганно вздрогнула.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не остаёшься с ним наедине!

— Он был моим научным руководителем в университете, — сказала она просто.

Уилл запустил руки в волосы.

— Он убил Абигейл. Подбросил улики в мой дом, зная, что я буду слишком… слишком не в себе, чтобы понять, что происходит. И конечно, ты права — он не мог не заметить энцефалит, психиатр такого калибра, с его-то опытом в медицине… как он мог такое пропустить? Только если он не пропустил. Только если всё это время он прекрасно знал, что именно со мной не так, но делал всё, чтобы это скрыть. Неделями он отговаривал меня от сканирования мозга, а когда мы всё-таки его провели, убил моего невролога. Должно быть, доктор Сатклифф знал об энцефалите, знал и хотел рассказать мне, но Лектер не мог этого позволить, о нет, потому что тогда игра бы закончилась, а больше всего на свете он хочет играть в неё бесконечно. Сатклифф мог отобрать у Лектера его игрушки, и поэтому был убит. Да, — победно заключил Уилл, кивая сам себе, — вот, как всё и произошло.

Алана продолжала просто смотреть на него.

Всё его торжество сошло на нет.

— Ты мне не веришь.

— Я верю в тебя. Ты ведь понимаешь, как думают другие люди, Уилл. Тебе просто нужно направить всю твою проницательность и восприимчивость на самого себя. Тогда ты поймёшь, почему придумал всё это, почему твои заблуждения для тебя удобнее, чем реальность.

Он покачал головой:

— Это не заблуждения.

— Я знаю Ганнибала. Он не способен на всё то, в чём ты его обвиняешь.

Уилл взглянул на её застывшее, упрямое лицо. Вот она, проблема Аланы: её надрывающая сердце преданность.

— Значит, ты знаешь его не так хорошо, как думаешь.

После этого она отказалась обсуждать Ганнибала, и говорила лишь о Джеке, о ходе расследования, о том, что надо найти хорошего адвоката, который бы разбирался в законах, связанных с психическими заболеваниями. Уилл спрашивал о собаках, давал советы по их кормлению и уходу. Поцелуй они тоже не обсуждали, что отравляло беседу так же, как и незримое присутствие Ганнибала.

* * *

Поговорить о Ганнибале Лектере было не с кем, поэтому Уилл начал выстраивать дело у себя в уме, медленно и методично. Часами он неподвижно сидел на койке, уставившись прямо перед собой и сложив ладони будто в молитве.

Взмах маятника.

Он — Ганнибал Лектер, он обращается с трупами с теми же тщательностью и вкусом, с какими разговаривает, одевается, работает и готовит еду. Кэсси Бойл, насажена на рога отрубленной оленьей головы и оставлена в поле, словно шведский стол для ворон. Марисса Шур — распята в хижине специально для Абигейл. Доктор Сатклифф, изуродован до неузнаваемости: на лице даже не Улыбка Глазго, а скорее, Крик Глазго. Джорджия Мэдхен — изобретательно уничтожена в собственном стеклянном гробу. И Абигейл… бог знает, что стало с Абигейл. Ганнибал заимствует и улучшает чужие методы, с точностью учёного, с артистичностью художника. Да, художник — подходящее слово, потому что он творит для публики. Для своего единственного зрителя, Уилла Грэма. Один лишь Уилл обладает способностью видеть и понимать убийцу. Ему просто, так просто понимать Ганнибала Лектера, и становится только проще с каждым новым взмахом маятника, с каждым медленно тлеющим днём.

Чилтон предположил, что Уилл страдает кататонией.

Наконец пришёл Ганнибал.

— Здравствуй, Уилл, — непринуждённо сказал он.

Прежде чем повернуться, Уилл собрался с мыслями. Он ждал этой встречи. В самые тяжёлые, тёмные дни жил только ради этого момента.

Подойдя к решётке, он встретил взгляд Ганнибала и вернул приветствие. А тот улыбнулся в ответ так, как не улыбался ему никогда; Уилл почувствовал прилив чистейшего ликования.

Но затем Ганнибал спрятал улыбку — будто скальпель в рукав.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — ответил Уилл без тени сарказма.

— Выглядишь лучше. Я поговорил с твоими врачами, они считают, что ты поправишься, возможно даже полностью.

— Стараюсь как могу, — откликнулся Уилл почти насмешливо.

— Есть проблемы со сном?

— Хорошо ли я сплю в Балтиморской лечебнице для душевнобольных преступников? — поднял брови Уилл. Он улыбнулся, чуть ли не покачиваясь с мыска на пятку. — Да.

— Случаи лунатизма? Галлюцинации?

— Нет.

— Бред? — с лёгким скепсисом поинтересовался Ганнибал.

— О, я вижу ясно, доктор Лектер.

Ганнибал смерил его долгим, испытующим взглядом. Затем снял пальто и повесил на руку, взял стоявший у стены стул и, придвинув его к решётке, аккуратно сел.

Уилл остался стоять, потому что Ганнибал хотел создать иллюзию комфорта, напомнить о днях, которые они провели вместе, просто сидя и разговаривая друг с другом. Я ваш психотерапевт или мы просто беседуем? Думаю, ответом будет — нет.

Когда Ганнибал поднял взгляд, его лицо было похоже на деревянную маску. Раньше Уиллу нравилась его необычность. Непроницаемость, холодная отстранённость. Он не мог прочесть его эмоции или поставить себя на его место — ничто не тревожило Уилла, и это дарило ему долгожданный покой. Но теперь он видел сквозь маску. Замечал расчётливую искру: как силуэт ночного зверя, крадущегося среди деревьев.

Ганнибал рассматривал его так же внимательно.

— Алана Блум сказала мне, что ты до сих пор считаешь меня виновным в том, что с тобой случилось.

— А вы так не считаете? — фыркнул Уилл.

— Считаю. — Ганнибал сделал паузу, и на его лице промелькнула улыбка, словно он достал её, чтобы проверить внимательность Уилла, удостовериться, что тот действительно следит, а потом снова отложил в сторону. — Я подвёл тебя как врач и друг и понимаю, почему ты винишь меня в своих преступлениях. Получается, что их, в каком-то смысле, совершил и я.

— Ну да... в каком-то смысле, — протянул Уилл.

— Если бы я только раньше заметил, что с тобой творится! Кем ты становишься.

— Я бы тоже многое хотел заметить раньше.

— Ничего этого не случилось бы, если бы энцефалит начали лечить вовремя. Уилл, мне очень жаль...

И Ганнибал повесил голову.

Теперь Уилл мог по заслугам оценить его актёрскую игру. Представление выглядело чрезвычайно убедительно.

— Вам нисколько не жаль. Вы просто в восторге оттого, что я заперт в этой клетушке. Ваша пленённая публика. Ну, и чего вы ждёте? Начинайте шоу.

— О, Уилл... — Ганнибал расстроенно покачал головой.

— Уверен, вы способны на большее.

Страдальческое выражение исчезло с лица Ганнибала, он поднял глаза.

— Вижу, ты ещё не совсем здоров. Это твоё убеждение касательно меня — лишь очередная иллюзия: бывает, что пациенты проецируют на своего психиатра те эмоции, которые боятся испытывать сами. В твоём случае это вина и стыд, вызванные твоими преступлениями, а также страх осознать то, кем ты стал, совершив их. Ты не в состоянии принять эти чувства, поэтому переносишь их в безопасное место: лучше быть преданным мной, чем собственным разумом.

— Хитро! — рассмеялся Уилл. — Я смотрю, вы много думали. И какие плоды это принесло! Перенос, ну конечно. Объясняет всё, и все, несомненно, поверят.

— Но не ты?

Уилл покачал головой.

— Почему же? — вежливо осведомился Ганнибал.

— Я заглянул за кулисы.

— Ты имеешь в виду Миннесоту?

— Да.

— У тебя была лихорадка, и ты постоянно галлюцинировал.

— Я был не так уж болен, вам просто выгодно, чтобы другие так считали.

— Твои действия в Миннесоте не были похожи на действия здорового человека. Да и сейчас не похожи.

— Вам, конечно, лучше знать, — хмыкнул Уилл. — Вы ведь изо всех сил стараетесь казаться... здоровым. «Один из самых здравых людей, кого я знаю», — сказал доктор Сатклифф перед тем, как вы его убили.

— Перед тем, как его убил ты.

Их глаза встретились, и Уилл обнаружил, что не может отвести взгляд.

— Как вы протолкнули мне в глотку ухо?

Ганнибал даже не моргнул.

— Отвратительное предположение.

— Вы с лёгкостью могли подменить наживки — собаки вам доверяют, даже любят. Они бы вас впустили.

— Это ты меня впустил, Уилл, — улыбнулся Ганнибал едва заметно.

Тот кивнул, принимая поправку. Всё верно: он впустил доктора Лектера в свой дом и к себе в голову и теперь никогда от него не избавится.

— Однажды, — тихо проговорил он, — вы за всё заплатите.

Ганнибал недоумённо вскинул голову, будто не понимая произнесённые слова.

— Мы можем расторгнуть договор, если угодно, и прекратить наши встречи.

— И вы не станете приходить? — с недоверием спросил Уилл.

— Я не буду принуждать тебя видеться со мной. В этом заведении множество психиатров. Доктор Блум... и доктор Чилтон.

— Вы хотите прекратить наши встречи? — спросил Уилл, прекрасно зная ответ.

— Речь не о том, чего хочу я, Уилл.

— О нет, как раз наоборот.

— Если ты считаешь, что на мне лежит ответственность за твоё нынешнее положение, а мои навыки в психиатрии слишком слабы, чтобы выступать в суде от твоего имени, то, вероятно, тебе не следует у меня лечиться.

— В чём у меня нет никаких сомнений, так это в ваших талантах психиатра, доктор, — прорычал Уилл. Помолчав, он добавил: — Я хочу продолжить лечение.

— И почему же? — Ганнибал взглянул на него с искренним — если не сказать жадным — интересом.

— По той же причине, по которой этого хотите вы.

Он был нужен Уиллу, чтобы смотреть ему в глаза и видеть там правду. Доктор Лектер был единственным человеком, который знал, что его пациенту не место в этой тюрьме, а Уиллу была нужна эта уверенность, эта сила. И Ганнибал невольно стал её источником.

По-змеиному неподвижные глаза смотрели на Уилла, почти не моргая.

— Я хочу продолжать наши встречи, потому что жажду искупить вину за свои ошибки. Уверен, вместе мы сможем разобраться в твоих... странных идеях и избавиться от них раз и навсегда. Тогда ты откроешь правду обо мне. И о себе.

Уилл знал, о какой «правде» идёт речь.

— Я не убийца.

Блеснув глазами, Ганнибал твёрдо встретил его взгляд.

— А вот в этом ты ошибаешься.

Его привели в место, которое доктор Чилтон называл «Кофейная комната». Напитков там не подавали, название пошло от гнетущего цвета, в который были покрашены стены. Здесь велись допросы. Помещение не имело окон, а из мебели имелись лишь длинный стол и два тяжёлых кресла. Санитары умело стянули запястья и лодыжки Уилла тканевыми ремнями.

— Первым делом хочу сообщить, что я не Чесапикский потрошитель.

— Я и не говорил, что вы — он, — отозвался Чилтон, который, конечно же, не понял шутку.

— Раз уж меня всё равно судят за чужие преступления, вы могли бы подбросить ещё несколько.

Чилтон с некоторым трудом уселся в кресло напротив. Глава Балтиморской лечебницы нечасто встречался со своими пациентами наедине после происшествия с Абелем Гидеоном, но ради этого тет-а-тет он превозмог боль.

— Почему вы так уверены в своей невиновности? — спросил Чилтон, заглянув в дело Уилла. — У вас же были провалы в памяти.

— Я знаю, кто я, — бесцветно ответил он. Чилтон ему уже надоел.

— А я считаю, что именно в этом ваша проблема. Вы заглядываете в чужой разум, заимствуете мысли и психические расстройства других людей. Иногда это случается само собой, не так ли? Даже если забыть про энцефалит, как вы можете быть уверены в том, кто вы на самом деле?

Уилл закрыл глаза. Ему очень хотелось потереть переносицу, где медленно, но верно нарастало напряжение, но руки были связаны.

— Я их не убивал.

— Кто же тогда это сделал, позвольте узнать?

Разумеется, это была провокация, но Уиллу было все равно.

— Ганнибал Лектер.

— Доктор Лектер — уважаемый психиатр, — сообщил Чилтон, словно это доказывало, что тот не может убивать людей.

— Более уважаемый, чем вы, — согласился Уилл.

О, как Чилтону это не понравилось. Он понизил голос в тщетной попытке казаться опасным:

— Что вы чувствуете во мне? Что видите в моём разуме?

Уилл скучающе оглядел свои колени, связанные лодыжки, линолеум...

— Я вам не цирковая собачка.

— Вы заглянули в голову вашему предыдущему психиатру и решили, что он убийца.

— Ничего я не решал!.. — Он покачал головой, зная, что всё это бесполезно. — Хотите знать, что я вижу у вас в голове, доктор? Я скажу. Там, вне стен этой лечебницы, — неопределённым движением он указал в сторону этого «вне», — вы никто. Это заведение — единственное место, где вы хоть что-то значите. Здесь вы дутый король своего крошечного, захудалого королевства. На здоровье, доктор Чилтон, господствуйте. Но ко мне в голову — не лезьте!

Секунду Чилтон выглядел испуганным, но потом по его лицу расползлось удовлетворённое выражение: он сумел спровоцировать упрямого пациента. Один-ноль.

Сложив руки на папке с делом Уилла, он сказал:

— Интересно, что вы имеете против психиатрии, мистер Грэм.

Уилл начал смеяться.

— Даже не знаю, с чего начать...

— Думаю, вы боитесь, что однажды мы разгадаем вас, — сладким голосом начал Чилтон, — и наши выводы, будучи не менее достоверными, чем ваше... якобы понимание других, совсем вам не польстят. Вы страшитесь того дня, когда, после долгого изучения, я пойму принцип работы вашего ума лучше, чем вы сами. Так-то.

Уилл посмотрел ему в глаза.

— Мечтать — не вредно.

После этого разговора доктор Чилтон повысил ему дозу рисперидона.

* * *

Он Ганнибал Лектер, опытный убийца. Кэсси Бойл не первая его жертва, и он не собирается уходить на покой после Абигейл. Он убивает как человек, который делал это не раз. Ему понятна смерть, он довёл это искусство до совершенства. Его замысел прекрасен, но чужд...

Маятник спотыкается.

Уилл пытается снова и снова, но никак не может подобраться ближе к пониманию Ганнибала, находясь в проклятой тюремной камере. Реконструкция способов убийства не может дать нужных ответов, поэтому Уилл входит во все сферы жизни Ганнибала Лектера: сидит за столом Ганнибала Лектера, беседует с пациентами Ганнибала Лектера, готовит шикарные обеды Ганнибала Лектера. Он что-то упускает. Слишком много пробелов. Ганнибал Лектер рассказывает миру шутку, но даже Уилл Грэм ещё не понял её соль.

Всё это так далеко от решётки, каменных стен и таблеток, что приносит почти удовольствие. Ему нравится быть Ганнибалом Лектером, жить в его королевстве, ощущать его под кожей. Ганнибал Лектер знает, кто он, и непоколебимо уверен в своей правоте. Это его слабость — как и безумие.

— Уилл? Уилл?

Очнувшись, он увидел у решётки Алану Блум, которая смотрела на него с беспокойством.

— Всё нормально? — спросила она. — Ты словно...

— Что? — проговорил Уилл невнятно, как спросонья. — Словно что?

— Ты как будто был кем-то другим.

Он потёр лицо.

— Доктор Чилтон кормит меня слоновьими дозами каких-то транквилизаторов.

— Я пробовала уговорить его давать поменьше, но он отказывается. Говорит, ты трудный пациент.

— Так и есть. Тебя это удивляет?

— Уилл, если ты постоянно будешь на взводе, то скоро сломаешься, — покачала головой Алана. — Тебе надо чем-то себя занять. Могу принести тебе книг или...

— Мне нужно дело подражателя, — тут же сказал Уилл. — Фотографии с мест преступлений, результаты вскрытий, свидетельские показания — всё, что есть.

— Джек не позволит тебе читать собственное дело.

— Это дело подражателя, а не моё. И когда-то я над ним уже работал.

— Теперь над ним работает Джек, — с ноткой горечи возразила Алана.

Она опустила взгляд на свои тёмно-красные ногти, и Уилл понял, что та сомневается, стоит ли ей что-то рассказывать.

— Ты должен знать, — в конце концов решилась она, — что Джек отправил Беверли Катц допросить Ганнибала Лектера, а Прайс и Зеллер проверяют его алиби.

Уилл так сильно подался вперёд, что чуть не свалился с койки.

— Что они нашли?

— Ничего. Они ничего не нашли. Ганнибал чист.

Весь её вид говорил о том, что разговор крайне ей неприятен.

— Он дотошный, Алана. Он всё, абсолютно всё продумывает досконально. Считает себя великим шахматистом: всегда на десять ходов впереди.

— Это совсем на него не похоже, — покачав головой, очень тихо ответила она.

— У него в распоряжении были месяцы. Конечно, он успел избавиться от улик и продумать каждую деталь. Он знает каждый вопрос, который ему собираются задать. О... — Уилл содрогнулся в благоговейном ужасе. — Он так хорош в своём деле.

— Или просто невиновен.

Уилл пропустил её слова мимо ушей.

— Джеку никогда не поймать его, играя по правилам.

Алана вдруг вскочила с места.

— Джек проверяет Ганнибала исключительно потому, что его об этом попросил ты! — Она обвиняюще наставила на него палец. — Ещё не все твои связи с бюро оборваны — надеюсь, ты это понимаешь. Джек хочет быть с тобой справедливым. Так хотя бы попытайся вести себя соответственно! Ты должен вылечиться, Уилл, должен! Ну пойми же, эта одержимость Ганнибалом только мешает твоему выздоровлению!

Под конец этой тирады её голос уже звенел, гулко отражаясь от стен. Вокруг стоял невообразимый шум: заключённые визжали и улюлюкали, свистели и хохотали. По коридору промчались санитары. Сконфуженная, Алана смахнула со лба волосы, её рука дрожала.

— Как громко, — прошептал Уилл, улыбнувшись.

— Извини, но я правда так думаю.

— Ты тоже прости меня. — Жаль, она не могла заглянуть к нему в голову и увидеть правду. — Но всё это со мной сделал он, Алана. Я просто знаю и никогда не переменю своего мнения. Никогда. Мне плевать, что Чилтон и остальные считают меня психом. Плевать, как это повлияет на меня в суде. Всё это не будет иметь значения, если я его поймаю. И я могу это сделать. Знаю, что могу, — если ты принесёшь мне дело.

* * *

Но Алана так его и не принесла.

Уилл уже целый месяц находился в Балтиморской лечебнице для душевнобольных преступников. Его невролог наконец официально объявил, что энцефалит успешно излечен. Уилла по-прежнему пичкали кучей лекарств, часть из которых была прописана врачами-терапевтами, часть — Чилтоном. Он плохо спал и мало ел. Иногда стены камеры смещались у него перед глазами, будто смыкающиеся кулисы, и тварь, когда-то бывшая оленем в чёрных перьях, усаживалась по ту сторону решётки и корчила ему рожи. Несмотря на всё это, Уилл чувствовал себя настолько в здравом уме, насколько это вообще было возможно. Он лежал на койке, подложив руки под голову, и слушал, как плачет один из заключённых. Нескончаемые, судорожные рыдания брошенного родителями и отторгнутого миром ребёнка. Эта скорбь застревала у Уилла в горле, слезами растекалась по щекам. Он ничего не мог с этим поделать.

— Выглядишь уставшим, Уилл.

Согласно устоявшемуся порядку, Ганнибал сидел на стуле, а Уилл стоял перед ним — словно учитель и ученик, актёр и публика. И стена из прутьев между ними.

— Я в порядке, — сказал Уилл. На самом деле чувствовал он себя паршиво.

— Наверное, это мучительно, — заметил Ганнибал, — безвылазно сидеть в тесной камере, не имея возможности отвлечься от собственных мыслей.

— Скоро сами убедитесь.

Его комментарий остался без внимания.

— Твоя коллега, Беверли Катц, нанесла мне визит. Полагаю, за это мне следует благодарить тебя?

— Её прислал Джек, — ответил Уилл. — Вас это нервирует?

— У нас состоялся занятный разговор, но, похоже, беседа была чистой формальностью. Мисс Катц не обнаружила для себя ничего нового. Она убеждена, что подражатель — это ты, и небольшой разговор со мной её уверенность не пошатнул.

Уилл отвел взгляд.

— Самое время осознать, — продолжал давить Ганнибал, — что чем дольше ты будешь настаивать на своей невиновности, тем меньше поддержки от ФБР получишь. Джек Кроуфорд выполняет твои просьбы исключительно по старой дружбе. Между тем, он попросил доктора Чилтона провести тесты на травму головного мозга — Джек опасается, что энцефалит прогрессировал настолько, что твой разум никогда не сможет восстановиться.

Не в силах смотреть на Ганнибала, Уилл с трудом заставил себя рассмеяться. Смех вышел резким и неприятным.

— Раз я считаю вас убийцей, значит, у меня травма мозга?

— Вполне логичное заключение для Джека, который боится думать о единственной возможной альтернативе. — В ответ на вопросительный взгляд Ганнибал продолжил: — Что ты психопат, который случайно подхватил энцефалит. Что ты осознанно убил Кэсси Бойл и остальных, а твоё помешательство — лишь уловка, чтобы избежать смертного приговора.

— Джек никогда в это не поверит, — хрипло проговорил Уилл.

— Он уже отчасти верит. — Глаза Ганнибала мрачно блеснули. — Джек больше никогда не сможет тебе доверять, Уилл. Как и мисс Катц. Даже от Аланы... ускользает её вера. Наверное, ужасно видеть, как все близкие люди отворачиваются от тебя один за другим.

Не слишком тонкий ход со стороны Ганнибала. Уилл ничего на это не сказал, сделал вид, что ему всё равно, не позволив тому насладиться его болью.

— Должно быть, тебе очень одиноко, — подсказал Ганнибал.

Уилл вздернул подбородок.

— Как мне может быть одиноко, доктор? Ваша компания — всё, что мне нужно. Вы ведь можете навещать меня, когда вам заблагорассудится.

— У нас договоренность с доктором Чилтоном, — кивнул тот.

Значит, Ганнибал спелся ещё и с ним. Жизнь становилась веселее с каждым днём. Уилл выдавил улыбку:

— Вы просто не можете уйти, да? Всегда возвращаетесь на место преступления. Не самое разумное поведение для убийцы.

В лице Ганнибала что-то изменилось, проскользнула какая-то тень; возможно, раздражение.

— Я уже говорил, почему хочу продолжать наши встречи.

— Да, но это была ложь.

— Я никогда не лгал тебе, Уилл.

Тот кивнул, признавая свою ошибку.

— Тогда вы сказали мне неправильную версию правды.

— И какая же версия правильная?

Уилл шагнул ближе к прутьям.

— Вы всё время возвращаетесь, потому что я знаю, кто вы. Всю жизнь вы очень тщательно и прилежно отыгрывали роль, но на самом деле вам отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь увидел вас настоящего. Загвоздка в том, что вы не хотели в тюрьму. Вы всегда полагали, что если кто-то обнаружит, кто вы на самом деле, то это станет вашим концом... или, что более вероятно, концом раскрывшего вас бедняги. Но вот появился я, а вместе со мной — возможность быть обнаруженным и остаться на свободе. И рыбку съели, и ножки не замочили. Чувствуете себя неуязвимым, да?

Подавшись вперёд, Ганнибал практически вдыхал каждое слово.

— Очень интересно, — сказал он. — Эта версия меня в твоём сознании... ты его хорошо изучил.

— Он это вы.

Ганнибал улыбнулся в тишине.

— Мне бы хотелось попробовать одно упражнение, — предложил он. — Сыграть в небольшую ролевую игру.

— Ролевую игру? — поднял брови Уилл.

— Мы будем беседовать. Я попрошу тебя притвориться тем человеком, которым ты считаешь меня. Который потратил столько времени и усилий на то, чтобы выставить тебя виновным в пяти убийствах.

Вопреки себе, Уилл был заинтригован.

— А кем будете вы?

— Я буду тобой, — ответил тот. — Начнём?

Уилл медленно кивнул. Ну а почему бы и нет?

Ганнибал ссутулился, руки, лежащие на коленях, начали подрагивать.

— Зачем вы так со мной?

Едва ли имитация была точной, но эту дрожь в голосе Ганнибала Уилл узнал. Он смутился, словно от насмешки.

— Потому что я серийный убийца, — раздражённо буркнул он, играя не Ганнибала, а обиженную версию себя.

— Уилл, — сказал Ганнибал, тут же выходя из образа, — я бы хотел, чтобы ты мне немного подыграл. Итак, — продолжил он, возвращаясь к роли. — Зачем вы это делаете?

— Потому что могу, — Уилл сердито наблюдал за Ганнибалом боковым зрением.

Он видел, что ответ не удовлетворил Ганнибала, однако тот задал следующий вопрос:

— Чего вы добьётесь, подставив меня?

— Кроме карт-бланша на убийства? — откликнулся Уилл.

Но под укоризненным взглядом Ганнибала он собрался с духом и всё же решил подыграть.

— Я... Меня... меня это развлекает, — сказал он, но понял, что и этот ответ Ганнибалу не понравился. — Я хочу признания, — попробовал он снова, уже зная, что это не совсем то. — Мне нужен кто-то... вроде компаньона.

Ганнибал молчал, с вызовом рассматривая его из-под полуприкрытых век. И тогда Уилл решил окунуться в игру с головой. Не проронив ни слова, он прервал зрительный контакт, сел за стол и отпустил маятник. Чужой пристальный взгляд полз по коже точно бритва. Обычно он этим занимался, когда никто не видит: Джек не подпускал к нему посторонних. Но сейчас присутствие Ганнибала не мешало, а даже ускоряло взмахи маятника — он мелькал быстрее и быстрее, даже слишком быстро.

Выпрямив спину и расправив плечи, Уилл неосознанно скопировал осанку Ганнибала. Помолчав, он заговорил:

— Через тебя я хочу лучше понять себя самого.

Ганнибал выглядел наэлектризованным. Он всегда хотел посмотреть, как Уилл это делает, и сегодня ему впервые представилась такая возможность. Неохотно вернувшись в образ, он спросил от лица Уилла:

— Каким вы представляете конец этой истории?

— Я не рассчитываю, что у неё когда-либо будет конец, — возразил Уилл от лица Ганнибала.

— Вы хотите убить меня? — снова заговорил Ганнибал в роли Уилла.

— Нет.

— Но убьёте, если придётся.

— Если придётся. Но я бы этого не хотел.

— Почему?

— Потому что мы похожи. — Уилл был так глубоко погружён в роль, что почти не слышал собственных слов. — А я слишком высоко себя ценю, чтобы разбить собственное отражение.

Голос Ганнибала преодолевал километры, прежде чем достичь его ушей.

— Зачем вы убили Кэсси Бойл?

Раньше ответы Уилла приходили с задержкой, медленно распуская лепестки, но теперь бутоны ответов, лопаясь, сразу превращались в цветы.

— Чтобы помочь тебе с делом Хоббса.

— А Мариссу Шур?

— Потому что она была другом Абигейл. И потому что ты сказал, что подражатель не убивает одним и тем же способом дважды. Я хотел запутать тебя, показать, что ты меня не разгадал.

— Доктора Сатклиффа?

— Он мешал мне, — ответил Уилл, по-прежнему играя роль Ганнибала. — Он солгал по моей просьбе, но я знал, что он не будет лгать и дальше. Ему было нужно что-то взамен.

— А Джорджию Мэдхен?

Уилл посмотрел Ганнибалу прямо в глаза.

— Чтобы причинить тебе боль.

— Почему вы убили Абигейл Хоббс? — потемнев лицом, спросил Ганнибал.

— Потому что... — И неожиданно, чаша слов иссякла, оставив после себя лавину эмоций. Его собственных или Ганнибала? Уилл не знал. — Потому что пришлось... Я не хотел, это ты меня заставил. — Сказанное так сильно его удивило, что он выпал обратно в своё сознание. — Вы... вы вините в её смерти меня! Её ухо... было наказанием!

Ганнибал смотрел на него жёстко, сурово, с застывшим как камень лицом. Но постепенно, очень медленно, его черты смягчились.

— Спасибо, — произнёс он. — Это было информативно. Полезная вещь, эти ролевые игры. Многие психотерапевты относятся к ним пренебрежительно, как к passé, но в твоей терапии этот приём имеет смысл — из-за особенностей твоего мышления.

— Имеет смысл, — рассеянно повторил Уилл. Но он ещё не закончил с ролевыми играми. — Давайте поменяемся местами. Я буду мной, а вы собой.

— Разве сейчас это не так? — улыбнулся Ганнибал.

— Я хочу, чтобы вы играли себя, — пояснил Уилл. — Себя настоящего. — И в ответ на (фальшивое) замешательство: — Ну хорошо. Той версией вас, что существует у меня в голове. Станьте им.

— Если тебе это поможет, — равнодушно сказал Ганнибал.

Уилл удивился. Он не ожидал, что тот согласится, да ещё так быстро.

Лицо Ганнибала выражало вежливую готовность. Оно не выглядело более «настоящим», чем множество других его масок, и Уилл подумал, нет ли тут подвоха. Но даже если он и был, какое это имело значение?

— Сколько людей вы убили?

Тот надолго задумался. Так много, что не может сосчитать?

— Пять, — ответил он, наконец.

— Нет, не пять.

— Пять, — подняв брови, насмешливо повторил тот.

Уилл уже играл по правилам Ганнибала, и меньшее, что тот мог сделать в ответ, — сыграть по правилам Уилла.

— Я же знаю, что Кэсси Бойл — не первая ваша жертва! Нельзя всю жизнь быть законопослушным гражданином, а потом пойти в поле и насадить девушку на рога. — Его голос дрожал от гнева.

— Разное случается, — ответил Ганнибал просто.

— Сколько людей вы убили? — почти заорал Уилл. Он услышал, как в конце холла зашевелились санитары.

На лице Ганнибала проступило сдержанное веселье.

— Больше пяти, — согласился он.

Уилл знал, что большего всё равно не добьётся.

— Вы будете убивать и дальше?

— Полагаю, что да.

— Вы серийный убийца.

Ганнибал поморщился.

— Я — это я, — сказал он, не принимая, а отрицая предложенный ярлык.

— Вы всегда копируете других убийц? Или у вас есть собственный стиль?

— У меня есть свой подход, — осторожно ответил тот. — Но я умею адаптироваться.

— Ну конечно умеете. — Улыбка Уилла была похожа на оскал. — Если есть подход, есть система.

— Возможно.

— Я могу воссоздать её. Я могу воссоздать и вас.

— Я искренне верю в тебя, Уилл, — почти ласково сказал Ганнибал. — Но должен предупредить. Я не похож ни на одного тех убийц, с которыми ты раньше имел дело. Ты не встречал таких, как я, и даже твоё воображение тут мало чем может помочь. К тому же ты в цепях, а я обладаю свободой передвижения и могу общаться с кем хочу, — в том числе, наедине, — с беззащитными, ничего не подозревающими людьми.

Уилл слушал, затаив дыхание.

Поднявшись со стула, Ганнибал застегнул пиджак.

— Если я тот, кем ты меня считаешь, тебе лучше прекратить посылать ко мне агентов ФБР.

Проведя рукой по своему безупречному костюму, словно снимая с него невидимые пылинки, он поднял взгляд. Маска вернулась на место.

— К счастью для тебя, я — не он. — И сейчас это было правдой. Ганнибал снова был добрым доктором, услужливо склонившим голову. — Надеюсь, упражнение тебе помогло.

— Безмерно, — прошептал Уилл. Он хотел встать, чтобы быть с Ганнибалом на равных, но слишком дрожали ноги.

— Твой воображаемый убийца получился достаточно реалистичным в моём исполнении?

Уилл попытался рассмеяться, но смех прозвучал как вздох.

— Вы отлично играете, доктор. Вы и сами это знаете.

* * *

Следующей ночью играет Уилл. Он Ганнибал Лектер, серийный убийца. Непроницаемое лицо, которое он демонстрирует миру, всего лишь маска. Под ней он полон страстей и гордыни. Он не социопат. Его эмоции мало похожи на человеческие, но они есть и протекают так глубоко, что иногда приводят в замешательство его самого. Они стекают по пальцам как талый снег, исчезая так быстро, что он не успевает их исследовать. Поэтому он исследует других. Вскрывает, анализирует и отбрасывает недостойных. Смакует интересных. Пьёт из их переполненных душ.

Маятник замедляет свой ход.

Уилл слышит чей-то плач. Это Хосе Фариа, что сидит на три камеры дальше, плачет уже вторую ночь. На этот раз Уилл не чувствует чужую боль, потому что он всё ещё Ганнибал Лектер. Вместо этого он лежит на кровати, свернувшись в клубок, и увлечённо слушает рыдания, словно кантату, исполняемую для него одного. Позволяет всхлипам просачиваться внутрь и наслаждается их неповторимым вкусом.

Уилл проснулся со странным ощущением вывиха, словно границы сознания, растянувшись до предела, не могли встать на место. Он потерял собственную форму и не мог вспомнить, из-за чего. Что случилось прошлой ночью? Провалы в памяти должны были исчезнуть вместе с энцефалитом...

Он уселся на кровати. Руки дрожали, волосы промокли от пота, изнутри поднималось чувство... «тошноты» — пришла полубессознательная мысль.

Её второе ухо.

Несколько долгих минут он анализировал свои ощущения, пока не понял, что это не тошнота, а стыд. И он вспомнил кантату из слёз. Уилл провёл ночь, наслаждаясь чужими страданиями. Господи.

Зеркала у него не было. Он ощупал пальцами лицо и уставился на ладони.

Это было слишком. Он запутался, слишком углубившись в сознание доктора Лектера... Чтобы понять убийцу, вовсе необязательно им становиться: Уилл должен быть сильнее, потому что здесь даже на минуту нельзя терять рассудок. Именно этого Ганнибал и добивается.

Он посмотрел через прутья на спящего Фариа. На то, как поднимались и опускались его плечи, на худую спину. Он убил трёх бездомных, считая их дьяволами, и задушил свою подружку телом их с Фариа двухлетней дочери. Шизофрения. Тогда ему ещё не диагностировали заболевание.

Стыд достиг своего апогея. Этот человек болен, а Уилл получал удовольствие, насыщаясь его страданиями. Кто он после этого?

Часы тянулись вязким илом. Когда прибыли санитары с завтраком и таблетками, Уилл, не дожидаясь приказа, встал лицом к стене и развёл руки. Само содействие.

Старший санитар поставил поднос и повернулся, чтобы уйти.

— Фариа нужны часы, — сказал Уилл.

Даже стоя спиной к пришедшим, он знал, что те обменялись взглядами. Раздумывали, идти на контакт или нет.

— Зачем? — в конце концов спросил старший.

— Вы ведь слышали, как он плачет по ночам. Это растерянность: в камере нет окон; ничего, за что можно было бы уцепиться. Ничто не напоминает ему, кто он. Когда выключается свет, Фариа кажется, что его закопали заживо; дав часы, вы дадите ему лопату, которой он выкопает себе выход наружу.

— Часы, — уже более серьёзно повторил санитар, подойдя ближе, в поле зрения Уилла. Это был крупный, сильный на вид мужчина, но в его манере поведения сквозила некоторая мягкость. Он попытался поймать взгляд Уилла.

— Тебе тоже нужны часы?

— Нет, — почти улыбнувшись, покачал тот головой.

— Почему?

Уилл подумал о Ганнибале Лектере.

— У меня уже есть лопата.

* * *

Через три дня Барни принёс электронные часы со скруглёнными углами и закрепил их на стене напротив камеры Фариа. Плач прекратился.

После этого случая Барни стал приходить к Уиллу, чтобы поговорить с ним и о других заключённых. Уилл объяснял, как думают люди за решёткой, взамен получив редкий дар — знание, что ему верят. Он рассказал, что Донован скоро сломается, что у Элвенко передозировка лекарств, а поместить Хейга и Мосли в соседние камеры было плохой идеей с любой точки зрения. Слыша эти разговоры, заключённые начали с презрительными усмешками называть его «доктор Грэм». Уилл не был против; ему нравилось чувствовать себя хоть немного полезным.

* * *

Особенно когда он увидел, как это раздражает Чилтона.

— Барни, не стоит прислушиваться к советам людей без медицинского образования, — сказал тот в Кофейной комнате. — Тем более, психически нездоровых.

— Просто делаю свою работу, сэр, — спокойно отозвался Барни. Сегодня кресло было без ремней, но он приковал руку Уилла к металлической скобе в центре стола. — Если у кого-то из пациентов проблемы, я делаю всё возможное, чтобы им помочь.

Чилтон погрозил пальцем.

— Ваша помощь, Барни, тут никому не нужна. И ваша тоже, мистер Грэм. Хватит заботиться о моих пациентах — подумайте лучше о себе.

— Сдаётся мне, вашим пациентам не повредит немного заботы со стороны, — заметил Уилл тихо.

Чилтон поджал губы.

— Вы подвергаете сомнению качество предоставляемого здесь медицинского ухода?

— Я сомневаюсь не в качестве ухода, доктор. Я сомневаюсь в его существовании.

Чилтон швырнул об стол бумаги, которые держал в руках.

— Мои пациенты — преступники! Как и вы!

— Мистер Грэм ещё только ожидает суда, сэр, — вмешался Барни, и Уилл чуть не рассмеялся.

— Барни, вы свободны, — рявкнул Чилтон, кипя от гнева.

Оставшись с Уиллом наедине, он прижал руку к груди, чтобы не дать своему бурному дыханию повредить не до конца зажившей ране на животе.

— Сегодня мы проведём нейропсихологические тесты, — прошипел он. — Вы знаете, для чего?

— Будете искать повреждения головного мозга, — глухо сказал Уилл.

— Верно. Возможно, вам будет интересно узнать, что...

— Это Джек Кроуфорд просил провести тесты, — закончил за него Уилл, не давая Чилтону возможности позлорадствовать.

Тот прищурился.

— Это доктор Лектер вам рассказал?

Уилл не ответил.

— Занятно, — протянул Чилтон, — что вы к нему прислушиваетесь. Не очень-то это согласуется с вашими прошлыми, э-э, нападками.

Уилл продолжал молчать.

— Или вы отказываетесь от своих обвинений?

— Не отказываюсь, — сказал Уилл холодно.

— А вот если бы отказались, ваши дела могли бы пойти на лад, — заметил Чилтон. — Но, конечно же, я не ожидаю разумного поведения от такого человека, как вы. В конце концов, болезнь повредила зоны вашего мозга, отвечающие за логическое мышление. Давайте-ка их и проверим.

Уилл рисовал фигуры, группы объектов, соединял точки, отстукивал пальцами ритм. Казалось, проверка памяти тянется часами. За всё время он и слова лишнего не сказал: только ответы на тестовые вопросы. Это было неохотное сотрудничество, но всё же сотрудничество; Чилтон не заслуживал даже этого. Но он делал это не для Чилтона. А для Джека. Джек должен был поверить, что Уилл здоров.

* * *

Взмах маятника.

Стены камеры падают одна за другой, словно коробка распадается на части. За её пределами роскошная обстановка офиса Ганнибала Лектера. Он — Ганнибал Лектер, сидящий за своим столом и точными карандашными штрихами воспроизводящий рисунок Рафаэля. Рядом на столе лежит бумага с результатами тестирования Уилла. Тот с блеском прошёл все тесты, и заметка Чилтона гласит, что пространственная память Уилла и его способность к визуализации намного превышают норму. Мозг в полном порядке, по крайней мере физически. Минус одна соломинка, за которую мог бы ухватиться бедный Джек.

Чем Ганнибал занимается сейчас? Раздумывает, как удобнее перерезать верёвку, привязывающую лодку Уилла к его прошлой жизни? Как лучше переписать эмоциональные отклики, нравственный облик — все те утомительные мелочи, которые медленно выводят Ганнибала из себя? Фигуры расставлены на доске и находятся в его власти. Он хочет начать партию, поэтому поднимает трубку и звонит... звонит...

Маятник останавливается.

На другом конце коридора послышались свист и хохот. Значит, посетитель — женщина. Алана. Поднявшись, Уилл потёр лицо и поправил воротник тюремного комбинезона. На этот раз он будет больше стараться. Он хотел выглядеть в глазах Аланы как можно лучше. Нельзя верить всему, что говорит Ганнибал, но если то, что он сказал про Алану, правда...

Посетителем оказалась не Алана.

— Привет, незнакомец, — сказала Беверли. Она не выглядела особенно обеспокоенной тем приёмом, что ей оказали заключённые Балтиморской лечебницы, но было что-то настороженное в том, как глубоко она держала руки в карманах своей кожаной куртки.

— Привет, — неопределённо отозвался Уилл.

Она обежала глазами скудную обстановку его камеры.

— Мило тут у тебя. Хотя не особенно уютно. Может, постер повесить? Что-нибудь мотивирующее, вроде котёнка на ветке с надписью: «Держись, малыш».

— Вообще-то я собачник, — ответил Уилл. Он почувствовал что-то новое в торопливой манере разговора Беверли. Какую-то нервозность, даже тревогу. Та продолжала стоять, засунув руки в карманы.

Словно сделав над собой усилие, она сказала:

— Выглядишь гораздо лучше.

— Э-э, спасибо?

— Извини, но в последний раз, когда я тебя видела, ты был похож на мертвеца, так что улучшение налицо. И честно говоря, тебе ещё есть куда стремиться. С тобой тут нормально обращаются?

Он пожал плечами.

— Как с неудачным экспериментом.

— Как обычно, значит?

Они обменялись натянутыми улыбками, и Беверли приняла более расслабленную позу. Она увидела, что, несмотря на новую обстановку — угрожающих охранников, других преступников, камеру и тюремный комбинезон — Уилл остался прежним.

— Мы в Бюро по тебе скучаем.

Уилл был благодарен ей за эту очевидную ложь.

— Уверен, что без меня у вас странностей поубавилось.

— Вообще-то у нас всё чертовски странно. Даже более странно, чем было, в каком-то смысле. — И под вопросительным взглядом Уилла она неожиданно выпалила: — Джек сейчас под следствием. Питерсон наседает на него, подвергая сомнению его суждения, его компетентность, практически каждое принятое им решение за последние два года.

В её голосе слышался гнев. Уилл знал, что при всей внешней непочтительности Беверли Джека боготворила.

— В том числе и его решение вернуть меня на работу, — добавил он.

Она кивнула.

— Это пункт номер один. Само собой.

— Питерсон в чём-то прав. Со мной Джек допустил много ошибок.

Беверли посмотрела на него с непроницаемым выражением и спросила прямо:

— Ты это сделал?

Уилл спокойно выдержал её взгляд.

— Нет.

— «Нет» — не помнишь, как делал, или «нет» — вообще этого не делал?

— Я вообще этого не делал.

— Улики против тебя.

— Да, я помню твои слова.

— Это было до того, как я увидела наживки.

От того, как исказилось её лицо при этих словах, Уилла кольнуло неприятное чувство.

— Я их даже не видел, Беверли. Я их никогда в жизни не видел.

— Думаешь, кто-то подбросил их тебе домой?

Он кивнул.

— Твой психотерапевт?

Уилл в унынии пожал плечами и кивнул.

— Боже, — покачала головой Беверли. — Уилл, я не знаю. Просто не знаю.

— Понимаю, звучит безумно.

— Да, но ты всегда говорил безумные вещи. А это совсем ни в какие ворота, Уилл. Донкихотское безумие!

Он отвёл взгляд.

— Ты допрашивала доктора Лектера?

Беверли моментально подобралась.

— Он чист. У него есть алиби на время совершения всех убийств, даже Мариссы Шур: владелец отеля в Блумингтоне той ночью видел доктора Лектера, но не видел тебя. Правда, доктора Лектера запомнить гораздо легче — извини, конечно — из-за его вечных костюмов-троек. И ты бы видел его записи. Как в архиве. Он хранит свои ежедневники и записные книжки годами, так же, как и все чеки. Будто проводит биографическое исследование самого себя.

Уилл увидел в этом неплохой шанс. И ещё он кое-что почувствовал в голосе Беверли.

— Он тебе не нравится. Доктор Лектер.

Та вздохнула. Видимо, ей хотелось быть честной, но она знала, что не стоит давать Уиллу напрасной надежды.

— Ну да, мне всегда казалось, что с ним что-то не так. Просто он слишком собран, понимаешь? Слишком хладнокровен. У меня от него мурашки по коже. Может, дело в том, что он, ну, настоящий европеец. Но то, что он немного странный, не значит, что он убийца, Уилл.

— Я понимаю.

— Да почему ты вообще так уверен, что это он?

Уилл не сразу понял, что его так ошеломило в заданном вопросе.

— Знаешь, — сказал он, — а ведь ты первая, кто спросила.

— Ты мне ответишь?

— Это трудно объяснить, — вздохнул он.

Её взгляд был серьёзен.

— Попробуй.

— В Миннесоте я кое-что увидел, — осторожно начал он.

— Что именно?

Он думал и думал, но так и не нашёл правильных слов, чтобы это объяснить.

— Монстра, — признался он.

Одно слово, и он её потерял. Беверли — судмедэксперт; ей нужны конкретные доказательства, а не фантазии и призраки. Она бросила взгляд в конец коридора, на выход, путь отступления.

— Не стоило мне приходить, — проговорила она.

— Зачем ты вообще пришла? Сама решила или тебя прислал Джек?

Она повернулась к нему, явно что-то про себя решая, а затем потянулась к сумке и вытащила папку.

— Меня прислал Джек.

Уилл так быстро метнулся к решётке, что Беверли отшатнулась. Он притворился, что не заметил, — ради них обоих.

— Моё дело? — он вопросительно посмотрел на бумаги. У Аланы всё-таки получилось?

— Разве что тебя зовут Филиппа Голдтвейт, — ответила Беверли. И, видя полный замешательства взгляд, продолжила: — Или Барбара Льюис. Или Аманда Фрэнсис Грин. Три разные женщины, всех столкнули на рельсы нью-йоркского метро на прошлой неделе.

Брови Уилла поползли вверх.

— Загвоздка вот в чём. — Теперь, когда она начала рассказывать о деле, её голос зазвучал привычно деловито. — Ни у кого из них не было при себе карточки на метро. Они не заплатили за проезд. И на момент смерти все были одеты в белые платья одного и того же размера, от одного и того же производителя.

— Ты считаешь, что это дело рук серийного убийцы, — сказал Уилл, устремив на неё пристальный взгляд.

— Джек считает, что это серийный убийца. И он хочет знать, согласен ли с этим ты.

Уилл был настолько поражён, что несколько секунд не знал, что сказать.

— Дело, — с усилием выговорил он.

Беверли выпрямилась.

— Что ты думаешь насчёт того, чтобы вернуться к работе?

— Э-э… — Он действительно не знал, что на это ответить. — Я думаю... что несколько растерян. Джек забыл, что я — заключённый психиатрической больницы строгого режима?

— Поверь мне, не забыл. — Беверли не смогла скрыть ухмылку.

— На прошлой неделе он думал, что у меня повреждён мозг. А теперь он желает взять меня на работу?

— Ну, он не будет тебе платить. Но если ты нам поможешь, это будет «жестом доброй воли», как он сказал.

Уиллу не хотелось делать для Джека никаких жестов, тем более добрых.

— Похоже, он в отчаянии, — заметил он.

Беверли встряхнула папкой.

— Ему сейчас важно добиться успеха хоть в чём-то, и он думает, что тебе это тоже не повредит.

— Да, вот только успех для Джека — совсем необязательно успех для меня.

Уилл глядел на дело сквозь решётку: сейчас это была просто папка, бежевая, неподписанная и невзрачная; сверху выглядывал чёрный уголок фотографии. Ящик Пандоры, наполненный ужасами, невиданными доселе.

— Прости, — сказал он. — Это плохая идея.

— Думаешь, не справишься? — сдвинув брови, спросила она.

— Я знаю, что справлюсь. В этом и проблема.

Беверли медленно опустила руку с бумагами.

— Как хочешь, — сказала она. — Но, Уилл, ты ведь понимаешь, что в камере ты оказался не потому, что раскрывал эти дела? Прежде чем заболеть, ты спасал жизни. Ты помогал людям, помогал нам. Всё остальное, что ты, возможно, совершил... было результатом болезни. Это всё из-за энцефалита, а не из-за твоей работы. Помогая ФБР, ты становился лучше, а не хуже!

Уилл не ответил. Если бы он не вернулся в ФБР, он бы никогда не встретил Ганнибала Лектера. Именно то, как Уилл работал, заинтересовало Ганнибала Лектера, и теперь поимка Ганнибала Лектера — единственная работа, за которую Уилл был готов взяться. Он чувствовал, что в голове недостаточно места для другого убийцы. Конечно, он не мог рассказать об этом Беверли. Джек послал её в надежде, что ей удастся уговорить его сотрудничать, потому что сам Джек был не в силах этого сделать. Беверли благоразумна и всегда говорит то, что думает. Уиллу она нравится. Ему не захочется её разочаровывать. Зная обо всём этом, Джек им манипулировал. Снова.

Уилл решил отплатить той же монетой.

— Мне нужно моё дело, — заявил он. — Дело подражателя.

— Я не знаю, Уилл, — с беспокойством сказала Беверли. — Возможно, даже Джек не сможет это организовать.

— Он организует, — откликнулся Уилл. — Или в Нью-Йорке и дальше будут умирать девушки.

По коридору шагал Джек: плечи напряжены, взгляд тяжёлый. Заключённые чувствовали, что с таким человеком шутки плохи, и вели себя тихо.

Джек остановился у камеры Уилла и смерил его взглядом. Тот обнаружил, что стоит почти по стойке смирно, будто солдат на плацу. Прошёл целый месяц, а Джек всё ещё имел над ним власть.

Под мышкой у него была папка.

Джек нахмурился и поджал губы.

— Прежде чем начнём, я хочу кое-что прояснить. — Он глубоко вздохнул. — Я работал с тобой, Уилл. Я думал, что знаю тебя.

Уилл взял на заметку прошедшее время, но промолчал.

— Тот Уилл, которого я знал, рисковал собственным здоровьем ради других людей. Он мог работать над делом до изнеможения. И тот Уилл никогда бы не стал ради мелкого шантажа подвергать опасности чью-то жизнь.

Уилл вздрогнул, уязвлённый.

— Верно. Так обычно делаешь ты.

Температура между ними упала настолько, что Уилл ощутил дыхание Арктики.

Джек уставился на него, раздувая ноздри. Потом потянулся к папке и вытащил оттуда фотографию тёмнокожей женщины с длинными волосами. Большая часть её лица была изуродована. Он припечатал фото к решётке камеры.

— Тот Уилл, которого я знал, хотел бы положить этому конец. Он бы изо всех сил стремился нам помочь. Он бы не стал ставить на кон жизнь этой женщины, чтобы спасти собственную шкуру.

Уилл устал. Ему хотелось огрызнуться.

— Дело не в моей шкуре, а в убийце, из-за которого я здесь оказался и который всё ещё разгуливает на свободе! И пока ты его не замечаешь, трупов будет становиться всё больше. Я поймаю тебе твоего убийцу, Джек. Но тебе придётся помочь мне поймать моего.

Джек не выглядел убеждённым, но у него в глазах мелькнула тень одобрения. Он увидел за прутьями камеры человека, которого знал. Положив фото женщины назад в папку, он спросил:

— Ты всё ещё веришь, что Ганнибал Лектер и есть твой убийца?

Уилл ощетинился:

— Что если так?

— Ладно, — покачав головой, сказал Джек. — Вот как мы поступим. Я отдам тебе дело подражателя, но не просто так. Первое: ты не получишь его, пока мы не поймаем Толкача. Я не позволю тебе разрываться между двумя делами — твоим и моим, — ты должен будешь уделять мне всё своё внимание. В день, когда мы закроем моё дело, мы откроем твоё. Это понятно?

— Да.

— Второе: я должен знать, что могу тебе доверять. Если я не буду уверен в твоём здравомыслии, Уилл, то не смогу положиться на твой анализ места преступления, и толку от тебя не будет. Поэтому если ты сделаешь... даже просто скажешь что-нибудь, что заставит меня в тебе усомниться, то я тебя отстраню. Не будешь со мной работать — не получишь дело подражателя. Вот мои условия.

Не в силах слушать спокойно, Уилл стал мерить камеру шагами. Джек это заметил, но продолжил:

— Ещё хоть слово про гениального злодея Ганнибала Лектера — мне или кому-либо ещё из моей команды — и нашему сотрудничеству конец. Ты не увидишь никого из нас до самого суда. Мы друг друга поняли?

Уилл был в ярости. Он ожидал чего-то подобного, но легче от этого не становилось.

— Как ты можешь... Ты... ты отдаёшь мне дело подражателя, — запинаясь, проговорил он. — Ты знаешь, зачем оно мне!

— Знаю. Но не хочу ничего об этом слышать.

— Джек, ты не сможешь насильно изменить мою точку зрения!

— Да. — Его лицо разгладилось, и по нему прошла тень раскаяния. — Не смогу. Хотел бы, но не смогу. Но я могу заставить тебя замолчать. Если перестанешь об этом говорить, может быть, однажды ты перестанешь в это верить. По крайней мере, я на это надеюсь.

Уилл промолчал. Он чувствовал, что это дело рук Ганнибала. Это Ганнибал через Джека заклеил ему рот.

— Итак, мы договорились? — спросил Джек. — Или я ухожу туда, откуда пришёл?

Молчание затягивалось.

«Сделка с дьяволом», — подумал Уилл. Так знакомо.

Он протянул руку к папке, и Джек, успокоенный, с улыбкой подал её сквозь прутья.

* * *

Глубокая ночь. Почти пустая платформа. Пассажиры вяло бредут по станции, направляясь домой после бессонной ночи, несколько мелких служащих спозаранку едут на работу. Все они одиночки, все думают о чём-то своём в этот тихий ранний час. Никто не обращает внимания на женщину в белом. Никто, кроме Уилла.

Он знает, как следить, оставаясь незамеченным.

Она идёт по платформе Квинс-Бонд, слегка покачиваясь — неуверенно держится на ногах из-за алкоголя, усталости или страха. Она останавливается у самого края платформы и замирает. Низкий гул наполняет станцию. Приближается поезд.

Уилл подходит, но не слишком близко. Свет фар заливает её, просвечивая сквозь пряди волос. Она поворачивает голову. Смотрит через плечо на Уилла, смотрит прямо на него, задавая молчаливый вопрос. Он слегка улыбается — едва заметное движение губ... и она падает навстречу поезду. Ликующий рёв машины захлёстывает его, и Уиллу кажется, будто ревёт он сам; стены станции колеблются, словно сомневаясь в собственной форме, а поезд всё приближается, приближается, издавая низкий вой.

Постепенно, всё быстрее, зрение возвращается в норму. Платформа и люди на ней тускнеют, но поезд остаётся чётким, он гремит по коридору по ту сторону прутьев. Поток воздуха ерошит Уиллу волосы, теребит воротник комбинезона. Уилл отступает.

И поезд тоже исчезает.

Вместо него в коридоре — Джек, Беверли, Джимми Прайс и Брайан Зеллер.

— Уилл? — осторожно позвал Джек.

Сердце бухало у Уилла в ушах. Он был не уверен, где он. Нью-Йорк? Квантико? Кусочки пазла не собирались в картинку. Мало-помалу он вспомнил. Сегодня люди из Бюро пришли в Балтиморскую лечебницу для душевнобольных преступников, его прошлая жизнь просочилась в настоящую. По другую сторону решётки его бывшие коллеги ждали его неофициального заключения по Толкачу. Доктор Чилтон тоже был здесь — сидел рядом c ними с планшетом и восторженно глядел на Уилла.

— Потрясающе, — пробормотал он, строча записи у себя в бумагах. — Что-то наподобие самогипноза?

— Не сейчас, доктор! — рявкнул Джек. — Уилл? Ты уже с нами?

Уилл не ответил. Он смотрел на фотографии с места преступления, рассыпанные по полу его камеры. Их было так много. Он стоял на единственном свободном месте.

— Он кататоник, я уже наблюдал такое раньше, — вставил доктор Чилтон. — Видите, как он копирует вас, агент Кроуфорд? Классическая эхопраксия.

Джек развернулся, выхватил у Чилтона планшет и, резко взмахнув им, указал на выход.

— Мне нужно, чтобы вы ушли, — потребовал он.

Чилтон взвился:

— Да как вы смеете... Это моя больница!

— А это моё расследование, которому вы в настоящее время мешаете!

— Я имею право наблюдать собственного пациента!

— Нет, не имеете! Вон! Вон! Вон! — заорал Джек, чуть ли не силком выпроваживая Чилтона, и тот, негодующе бормоча, потрусил по коридору в сторону выхода. Наблюдая за этим спектаклем, Уилл почувствовал, что злится на Джека чуточку меньше.

— Итак, Уилл, — сказал Джек, повернувшись к нему. — Что у тебя?

Уилл снова посмотрел на фотографии. В нестройной путанице его новой и старой жизни, среди всего знакомого и чужого, эти картинки смерти и насилия были настоящим якорем.

— Ваш Толкач — вовсе не толкач, — произнёс он.

Джек поднял брови.

— То есть он не серийный убийца?

— Убийца-то он убийца, но он их не толкает. Каким-то образом он вынуждает их броситься под поезд.

— Как?

Уилл потёр глаза, потряс головой. Всё вокруг мигало, словно при плохой связи. Платформа, Филиппа Голдтвейт казались далёкими, будто покрытыми пылью.

— Как можно заставить кого-то броситься под поезд? — спросил Зеллер.

Джек, Беверли и Прайс стояли у самой камеры Уилла в позах, отражающих различную степень задумчивости, Зеллер же встал гораздо дальше, облокотившись на угол стены у батареи.

— Он не накачивал их наркотиками, — сообщила Беверли. — Токсинов в крови не обнаружено.

— Я не знаю, как он это сделал, — сказал Уилл. — Он так далеко, Джек. У меня в голове один белый шум. Я не привык делать это не на месте преступления...

— Ты знаешь, что я не могу отвезти тебя туда.

— Знаю, — проворчал Уилл, недовольный очередным напоминанием.

— Звучит убедительно, — сказала Беверли. — Никто ведь не видел, чтобы их кто-то сталкивал.

В то время как лоб Прайса блестел от пота, а Зеллер выглядел готовым сбежать в любой момент, Беверли вела себя так, будто обсуждала рабочие вопросы с уважаемым коллегой у себя в офисе. За это Уилл был ей безмерно благодарен. Она продолжила:

— Свидетели на станции в Квинсе видели только то, как Филиппа Голдтвейт упала. Аманду Фрэнсис Грин и Барбару Льюис вообще никто не заметил. И на записи с камер наблюдения не видно, чтобы их кто-то толкал.

— И чётких отпечатков на телах тоже нет, — вставил Прайс. — Никаких улик, кроме останков под колёсами.

— Ты хочешь сказать, — сказал Джек, — что убийцы даже не было на платформе, когда девушки прыгали?

— Он был там, — ответил Уилл. — Наблюдал.

— Почему ты так думаешь?

Уилл сел на корточки и мягко дотронулся до каждой из фотографий.

— Платье. Одинаковое белое платье на всех трёх жертвах. Он выбрал его. Он заставил каждую надеть его, так же, как он заставил каждую прыгнуть. Они были прекрасны. Они с достоинством шли навстречу смерти. Ему нужно было быть там, нужно было видеть. Когда проделаешь столько работы, разве не хочется увидеть результат своих трудов?

Только когда он договорил до конца, ему пришло в голову, что прошло то время, когда он мог спокойно озвучивать такие мысли, которые в глазах других делали его похожим на серийного убийцу. Все избегали его взгляда. Зеллер отошёл так далеко, что ещё чуть-чуть, и просочился бы сквозь стену.

Уилл изо всех сил постарался не обращать внимания на их поведение.

— Нужно искать того, кого не замечают на платформе. Того, кто хорошо знает станции метро, кто в курсе, когда они пустуют, и кому известны слепые зоны камер наблюдения.

— Служащий метро? — предположила Беверли.

— Да, — ответил Уилл. — Может быть.

— Мы уже опросили всех сотрудников, которые работали в то время, когда девушки прыгали, на всех трёх станциях, — возразил Зеллер. — Не было никого лишнего. Мы проверили каждого.

— Проверьте ещё раз, — сказал Уилл. — Вы могли что-то пропустить.

Зеллер ощетинился:

— Не говори мне, как делать мою работу!

— Зи! — рявкнул Джек.

— Ну хорошо, извини, но ты только погляди на нас и на него! Как ты можешь продолжать говорить с ним как с человеком...

— Уилл — человек, — прорычал Джек.

— Вам нужен тот, кто может прятаться у всех на виду, — тихо и умоляюще сказал Уилл, обращаясь исключительно к Беверли, потому что был не в силах смотреть на остальных.

— Тебе-то лучше всех известно, как прятаться у всех на виду, — процедил Зеллер.

Джек развернулся и навис над ним.

— Вон! — гаркнул он. — Вон сейчас же!

Зеллер сжал кулаки, но сходства с испуганной ланью не утратил.

— Я НЕ БУДУ ПОВТОРЯТЬ ДВАЖДЫ! — рявкнул Джек.

Из ближайших камер послышался смех заключённых. Звуки эхом отскакивали от кирпичных стен, вгрызались Уиллу в кожу, и скоро он весь гудел изнутри.

Зеллер бросил на Уилла последний злобный взгляд и унёсся прочь по коридору.

Уилл нацепил жуткую улыбку:

— Разброд и шатание в войсках, Джек?

Джек не обратил на него внимания. Он повернулся к Прайсу.

— Ты тоже.

Тот выпучил глаза.

— Но я ничего не говорил!

Джеку оказалось достаточно просто посмотреть на него, и Прайс, повесив голову, ретировался.

Уилл почувствовал, как жуткая улыбка у него на лице стала шире.

— Наверное, не стоило посылать агентов ФБР ковыряться в голове подозреваемого в серийных убийствах.

— Прости, Уилл, — произнесла Беверли, и, похоже, она говорила искренне.

Но Джек ещё не сдался.

— Дай нам хоть какую-то зацепку. Что-нибудь, что поможет мне его поймать.

Уилл видел, как Джек разрывается между раздражением и разочарованием. Уиллу было всё равно, какое чувство победит, он был просто рад мучениям Джека, и неважно, что именно эти мучения причиняло.

Неожиданно его охватило идиотское желание что есть мочи заорать: «Это всё Лектер виноват!». Он с трудом сдержал порыв, так как мог с лёгкостью предсказать реакцию окружающих. Вместо этого он вперил взгляд в стену из фотографий, что сам возвёл вокруг себя.

— Он знал этих женщин. Он убедил их прыгнуть — это дело не быстрое. Он был давним знакомым. Если найдёте связь между жертвами, найдёте вашего убийцу.

Джек милостиво кивнул.

— Неплохо, Уилл.

— Надеюсь, поездка того стоила, — сказал Уилл. — И всё остальное.

Джек вздохнул, молчаливо подтверждая то, что Уилл знал и так: консультация оказалась полной катастрофой. Он подал Беверли знак уходить.

— Эй, Джек! — позвал его Уилл. — Жаль, что всё так обернулось с Питерсоном и расследованием.

Он сказал это, чтобы задеть Джека, но когда тот обернулся к нему, ссутулившийся и угрюмый, Уилл тут же раскаялся.

— Всё будет нормально, — сказал он не то, что намеревался. — Ты нужен им в Бюро.

Он понял, что и правда так думает. Беверли слегка улыбнулась.

Джек тем временем расправил плечи и кивнул, благодарный за поддержку, пусть она и исходила от заключённого.

— Ты тоже, Уилл, — ответил Джек. — Ты тоже.

Металлический стол, вот уже много недель служивший исключительно подставкой для обедов, теперь превратился для Уилла в маленькое рабочее место. Он завалил его фотографиями из папки, а документы сложил стопками вокруг ножек. Записи он вёл мелом — единственным инструментом для письма, которым ему разрешалось пользоваться.

Сидя за столом, ладонями он впитывал исходящий от него холод, а разумом — каждую мельчайшую деталь с фотографий. Лицо Толкача было скрыто; виднелось только светлое пятно во мраке, и оно становилось всё ближе. Там были и другие лица, их он видел чётко: Филиппу Голдтвейт, Барбару Льюис, Аманду Фрэнсис Грин. У Филиппы были руки, обнимавшие мужа, и шрам на подбородке. Барбара восседала во главе пластикового стола, позади две нечёткие фигуры детей, в силу возраста слишком непоседливых, чтобы смирно стоять перед камерой. Аманда ссутулилась, сидя на крыльце своего дома, ей на руку положила голову маленькая собачка. Эти женщины были живы. У них было прошлое. И они остановили течение своих жизней, окончив своё существование в тёмном мире под улицами их родного города — перемолотые равнодушной тушей поезда.

Разные женщины, одинаковая смерть. Что ещё у них было схожим? Уилл прошерстил биографии в поисках точек, где бы змеящиеся линии их жизней сошлись вместе. Разный возраст, разные расы, разные слои населения. Филиппа Голдтвейт получила образование в колледже и была замужем, в прошлом страдала депрессией. Барбара Льюис только недавно вырвалась вместе с детьми из абьюзивных отношений. Аманда Фрэнсис Грин бросила среднюю школу и теперь, живя с родителями, подрабатывала в хозяйственном магазине. Все они старались что-то изменить.

Что он с ними сделал? Что сказал им? Заставил почувствовать себя запертыми в клетке собственных жизней, где семья, работа и воспоминания — лишь прутья, и единственный выход — самоубийство? Почему никто из них не заметил, что в клетке было несколько дверей?

Сквозь решётку на него смотрела Алана. Он понятия не имел, сколько она там простояла. Она задумчиво склонила голову, и трудно было сказать, нравилось ли ей, что она видит.

— Ты занят...

— Работаю над делом.

Он нерешительно улыбнулся, и Алана вернула улыбку:

— Надеюсь, я не мешаю?

— Мешаешь, но мне это приятно.

Она взяла у дальней стены стул, поднесла поближе и, устроившись на нём, спросила:

— Как ты себя чувствуешь, вновь работая на Джека?

— Странно, — признался Уилл. — Песня та же, но ноты фальшивят.

Она кивнула.

— Всё не может просто стать как раньше, Уилл. Чтобы вернуть доверие, потребуется время.

— Думаешь, Джек мне не доверяет?

— Это тебе не следует ему доверять. Он ставил тебя в ситуации, в которых тебе, учитывая твою болезнь, оказываться было никак нельзя. Ты не обязан прыгать к нему в объятия, если не хочешь.

Неприкрытая враждебность в голосе Аланы удивляла. Джек нажил себе настоящего врага.

— Значит, ты не одобряешь моё возвращение к работе?

— Зря я так, — огорчённо сказала она, чуть-чуть улыбнувшись в попытке взять себя в руки. — Мне бы не хотелось, чтобы моё отношение к Джеку как-то повлияло на тебя, особенно сейчас, когда вы снова начали работать вместе.

Уилла позабавила эта безуспешная попытка Аланы оставаться беспристрастной.

— Это хорошо, что ты сердишься на Джека. Ему полезно, когда на него сердятся.

Но Алана ничего на это не ответила, вновь сосредоточившись на профессиональных вопросах.

— Не то чтобы я не одобряю, что ты снова с ним работаешь. В конце концов, это ведь и не работа как таковая. Джек не может напрямую рисковать твоей жизнью. И, Уилл, для тебя эта больница, может, даже хуже, чем твоя работа. Чтобы выдержать пребывание здесь, тебе нужно найти занятие. То, что ты делаешь для Джека, может в этом помочь.

— Из двух зол, — усмехнулся Уилл.

Что-то в словах Аланы было странным. Она уже говорила это: и ему, и Джеку. Уилл махнул назад, в сторону разбросанных на столе папок.

— Это ведь ты устроила?

Она склонила голову и посмотрела на него слегка лукаво:

— Возможно, я намекнула, что если бы у него было трудное дело, можно было бы привлечь тебя в качестве консультанта. Но, конечно, после нашего разговора у Джека сложилось впечатление, что это была его собственная идея.

— Конечно, — ухмыльнулся Уилл. Для него много значило, что Алана, несмотря на свои опасения, приложила столько усилий, чтобы выполнить его просьбу. — Ты настоящий манипулятор.

— Мне нравится эта мысль, — ответила она. Но на этом её игривое настроение испарилось. — Пообещай мне быть осторожным. Однажды Джек уже подвёл тебя. Он может сделать это снова.

Уилл повернулся, ловя уголком глаза фотографии убитых.

— Раньше, работая на Джека, я чувствовал себя потерянным, унесённым течением. Я будто тонул, и каждое новое дело всё сильнее утягивало меня под воду. А сейчас… сейчас только работа и держит меня на плаву. Как так получилось?

Алана помрачнела.

— Всё остальное ты потерял. Всё, что помогало тебе быть собой.

Он поймал её взгляд.

— Ты помогаешь мне оставаться собой.

Она улыбнулась этой своей печальной улыбкой, которая всегда вызывала у Уилла прилив нежности.

— А ты мне.

Они надолго замолчали. Уиллу захотелось подойти к решётке и протянуть руку, чтобы впервые за долгое время ощутить прикосновение человека (безразличные врачи и охранники не в счёт). Ему помешали. Вдалеке загремела отпираемая дверь: санитары впускали посетителя.

Человек уже шёл по коридору, и Алана повернулась посмотреть; на её лице промелькнули удивление, досада и ещё какая-то эмоция, которую Уилл не смог расшифровать.

— Не знала, что ты сегодня придёшь, — сказала Алана, поднявшись с места.

— Прошу прощения. — Конечно, это был Ганнибал. — Я, видимо, перепутал время. Не буду вас тревожить и зайду позже.

Алана перевела взгляд с Уилла на Ганнибала (которого Уилл не видел, но чувствовал его присутствие как занозу в пальце).

— Не надо, — сказала она. — Может, останешься? Я не против, если Уилл согласен.

Ганнибал сделал несколько шагов вперёд и оказался в поле зрения Уилла: пальто перекинуто через руку, голова опущена, на лице нелепое робкое выражение.

— Но согласен ли Уилл? — спросил он, с каждой секундой всё больше становясь похожим на побитого щенка.

Взгляд Уилла метался между Ганнибалом, который хотел, чтобы Уилл попросил его остаться, и Аланой, которая хотела того же. Он ощущал себя загнанным в ловушку, и ощущение было куда сильнее обычного.

— Да, всё в порядке, — ответил он неестественно высоким голосом.

Алана повернулась принести ещё один стул, но Ганнибал остановил её, положив руку на плечо.

— Я сам, Алана. Спасибо.

Вернувшись со стулом, он встретился глазами с Уиллом и пододвинул стул — и самого себя — чуть ближе к Алане, чем следует. Та будто и не заметила. Уилл изо всех сил попытался сделать вид, что тоже ничего не заметил.

— Как ты себя сегодня чувствуешь, Уилл?

— Что? А, нормально.

Как ни пытался, Уилл никак не мог оторвать взгляд от почти микроскопического пространства между коленом Аланы и ногой Ганнибала.

— Мы обсуждали его возвращение к работе, — сообщила Алана, стараясь выглядеть непринуждённо. От её внимания не ускользнуло, что Уилл чуть ли не дрожит от нервного возбуждения.

— Ну конечно, — сказал Ганнибал, поворачиваясь к нему. — Что ты чувствуешь, снова работая с Джеком?

Взгляд Ганнибала скользнул мимо, к столу с разложенными на нём фотографиями с мест преступлений. Уилл вздрогнул, будто от прикосновения чего-то склизкого. Молча поднявшись с места, он принялся как можно быстрее собирать фотографии. Этим женщинам и так досталось, ни к чему, чтобы над ними надругался ещё и Ганнибал.

— Уилл, что ты делаешь? — удивилась Алана.

— Просто прибираюсь, — ответил Уилл тем же неестественно высоким голосом.

— Он не хочет, чтобы я знал, над чем он работает, — сказал Ганнибал.

Хотя Уилл стоял к ним спиной, он прекрасно почувствовал, как они обменялись выразительными взглядами.

— Доктор Лектер всё ещё твой психотерапевт, — сказала Алана после минутного молчания. — Тебе не нужно ничего от него скрывать.

— Люди всегда что-то скрывают — даже от психотерапевтов, — возразил Уилл. — Так ведь, доктор Лектер?

Ганнибал не поддался на провокацию.

— Когда-то ты не боялся рассказывать мне подробности твоих расследований. И даже не отказывался от помощи.

— О да, вы мне очень помогли.

Вложив фотографии обратно в папку, он захлопнул её.

— Надеюсь, что так, — сказал Ганнибал. — Мне кажется, я был для тебя чем-то вроде тестового слушателя. Ты подавал мне свои идеи и, с моей небольшой помощью, менял собственное суждение, шлифовал его и, в конце концов, доводил до совершенства.

Руки так дрожали, что Уиллу пришлось положить их на колени и сцепить в замок.

— Спасибо, но теперь я как-нибудь обойдусь без вашей «помощи».

Ганнибал повесил голову, будто ему стало больно. Алана это заметила и, похоже, была тронута. Бедный Ганнибал. Как терпеливо он сносит оскорбления.

Когда она заговорила, в её голосе звучала сталь:

— Что ты видишь, когда смотришь на доктора Лектера?

Уилл не желал на него смотреть, но всё-таки ответил:

— Я вижу человека, из-за которого я оказался здесь.

Ганнибал вздохнул, будто не в силах слушать.

— Я прошу тебя, взгляни на него, Уилл, — сказала Алана. — Пожалуйста, сделай мне маленькое одолжение и просто посмотри ему в глаза.

Голова словно свинцом налилась, но Уилл медленно поднял её. Взглянув на Ганнибала, он увидел, что тот каким-то образом умудрился подвинуть стул ещё ближе к Алане.

Не отрывая глаз от Уилла, она начала говорить, мягко и медленно:

— Доктор Лектер пришёл сюда, потому что ты попросил его об этом. Он не собирается обманывать, причинять боль и так или иначе тебе вредить. Он пришёл, потому что хочет помочь. Ты веришь, что я говорю правду, Уилл?

Глаза Ганнибала блестели. Может, Алане казалось, что он выглядит как человек, который сгорает от желания помочь. По мнению Уилла, он выглядел просто хищно.

— Если твой ответ «нет», — продолжала Алана, — тогда ты не должен с ним больше видеться. И Ганнибал больше не должен видеться с тобой. — Последнюю фразу она адресовала Ганнибалу, который кивнул в знак согласия, будто этот мудрый совет вовсе не противоречил всему, чего он так упорно добивался.

Хотелось кричать от бессилия. Что происходит, было ясно как день: Ганнибал жульничал. Он всё так обставил, что Уилл ни с кем не мог поговорить откровенно: ни с Джеком, ни с кем вообще. Если он скажет Алане, что считает Ганнибала серийным убийцей, она запретит им видеться. Уилл столкнулся с ужасной дилеммой: продолжив говорить правду людям, которые ему не верят, он потеряет возможность общаться с единственным человеком, который знает, что он не лжёт. Нельзя потерять Ганнибала. Это уничтожит гнев, а гнев — единственное, что поддерживало в Уилле жизнь.

Придушенным голосом он произнёс:

— Он хочет мне помочь. Я знаю.

Алана выдохнула с облегчением. Она думала, это прогресс.

Выражение лица Ганнибала осталось прежним, но Уилл чувствовал, как тот доволен, как от него буквально расходятся волны мрачного удовлетворения.

— А ты хочешь, чтобы я тебе помог? — спросил Ганнибал.

Уилл не мог говорить из-за кома в горле. В конце концов он кивнул.

— Уилл, — мягко начал Ганнибал. — Это нормально, что ты мне пока не доверяешь. Но однажды это изменится. Однажды ты поймёшь, что я не монстр из твоих кошмаров, а обычный человек, который всегда хотел для тебя только лучшего.

Уилл не ответил. Он смотрел на пространство между их коленями: оно становилось всё меньше, их ноги почти соприкасались. Показалось? Не похоже.

— Ну а теперь, — продолжил Ганнибал, — не хочешь рассказать мне о деле, над которым ты работаешь?

Честный ответ — ни за что. Поэтому Уилл уклонился от него:

— Как вы относитесь к тому, что я снова работаю на Джека?

Ганнибал заметил его манёвр, но послушно сменил тему.

— У меня есть некоторые опасения на этот счёт.

— Ну надо же, — бесцветно сказал Уилл, чувствуя на себе взгляд Аланы. Она хотела, чтобы он играл по правилам. Ганнибал кивнул ей.

— Я доверяю суждениям Аланы, естественно, но моё личное мнение — тебе следует тратить это время на выздоровление, а не принуждать своё сознание снова проникать в умы убийц. Ты сам знаешь, что слишком увлекаешься работой. Мне бы не хотелось, чтобы дело Толкача отвлекало тебя от того, что действительно важно.

От Уилла не ускользнула невзначай оброненная кличка, и он понял, что Ганнибал уже знает детали дела — конечно же, от Джека. Ганнибал в который раз показывал Уиллу, что нет смысла что-то от него скрывать — это просто невозможно.

— Вы считаете, — прорычал Уилл, — что есть только один убийца, в чьём разуме мне нужно находиться.

Ганнибал обменялся взглядом с Аланой.

— Верно, — сказал он, кивая. — В твоём собственном.

Уилл вперил в него полный ненависти взгляд.

— Джек рассказал вам, что я получу в обмен на помощь с делом Толкача?

С непроницаемым выражением лица Ганнибал ответил:

— Материалы твоего дела.

— Есть какие-нибудь «опасения» на этот счёт?

— Нет, — моментально откликнулся Ганнибал. — Я всегда считал, что это необходимо тебе для выздоровления. С тех самых пор, как ты очнулся от седативного сна, я добивался, чтобы тебе дали твоё дело, но остальные, — он вежливо склонил голову в сторону Аланы, — наоборот, считали это неразумным.

— Я думала, ты ещё не готов, — сказала Алана. — И, если честно, до сих пор так думаю. Ты пережил психологическую травму, Уилл. Поэтому ничего не помнишь. Твой собственный разум тебя защищает.

— Мой разум? — уточнил Уилл. — Или ты?

Алана не стала ничего отрицать.

— И я тебя тоже защищаю. Но если тебе нужно твоё дело, я не стану препятствовать. И, если захочешь об этом поговорить, я всегда буду рядом.

— Как и я, — сказал Ганнибал. — Также я готов выслушать твои соображения по поводу Толкача. Как он себя видит? Почему он убеждал этих бедных женщин броситься под поезд?

Уилл мысленно извинился перед Амандой, Барбарой и Филиппой. Затем он сдался, позволив себе погрузиться в утешительно привычный обмен идеями, и принялся обсуждать с Ганнибалом детали преступлений.

Женщина в белом на краю платформы. Она вновь оборачивается и вопросительно смотрит через плечо. И видит его — находит его глаза. О чём она спрашивает? Ей необходима уверенность, чтобы сделать то, что должно? Или она просит, в последний раз умоляет его передумать? Уилл не знает. Он уверен только в том, что она оглядывается. Она не может не оглянуться.

— Любопытно то, — произнёс Ганнибал, — что, расследуя это дело, ты ощущаешь связь не с убийцей, а, скорее, с его жертвами.

Уилл пришёл в себя. Ганнибал и Алана по-прежнему были здесь, сидели всё так же близко и продолжали на него смотреть. Уилл покачал головой, отмахиваясь от выдвинутого Ганнибалом предположения.

— Это не связь, а интерес. Я хочу их понять.

— Ты считаешь себя жертвой, Уилл?

— Нет, — ответил он незамедлительно, желая вернуться к обсуждению дела.

Выражение лица Ганнибала изменилось:

— Убийцей?

— Нет.

До этого Уилл не хотел обсуждать дело Толкача, но теперь обнаружил, что это единственное, о чём он согласен с ними разговаривать. Уилл постоянно ощущал присутствие Аланы, её молчаливое наблюдение.

Он старался успокоиться и не отходить от темы.

— Я должен понять этих женщин, если хочу помочь Джеку. Их внутреннее состояние для меня важнее, чем место преступления.

— Наверное, тебе легче сочувствовать жертвам, — сказал Ганнибал, — чем позволить себе окунуться в мысли их убийцы. Это твоя последняя линия обороны: ты стараешься защитить себя, чтобы не переживать удовольствие от убийства снова.

Уилл проигнорировал эту ремарку и был бы рад, если бы так же поступила и Алана, но видел, как она обдумывает слова Ганнибала — и верит им. Когда Уилл пытался указать на то, что Ганнибал — убийца, она вела себя так, будто он сказал что-то неразумное. Но стоило Ганнибалу назвать убийцей Уилла, как Алана тут же с ним соглашалась.

Уилл вновь переключился на работу.

— Жертвы Толкача — каждая из них — приняли решение прыгнуть, — заговорил он, едва удерживаясь от крика. — Они сделали такой выбор осознанно. Они сами, не Толкач. Если мы поймём почему, если мы поймём именно их, тогда, возможно, поймаем и их убийцу.

До этого момента Алана не принимала участия в разговоре и просто слушала. Но сейчас откашлялась и сказала:

— Может быть, им казалось, что у них нет выбора. Эти женщины… возможно, они отчаялись, Уилл, и спасти их было уже невозможно.

Ганнибал повернул голову к Алане.

— Думаешь, это были самоубийства по сговору?

— Это не самоубийства, — сказал Уилл, не давая ей ответить.

— Почему нет? — спросила Алана. — У одной из жертв была диагностирована клиническая депрессия.

Уилл почувствовал себя уязвлённым.

— У Филиппы Голдтвейт — да. Но она лечилась, и лечение было успешным. Ей стало лучше.

— Ты знаешь, что выздоровление может быть временным, — возразила Алана. У Уилла мурашки побежали по коже от её мягкого тона. Она говорила не о Филиппе Голдтвейт.

— Самоубийство по сговору, — повторил Ганнибал, изображая задумчивость; тень насмешки на губах говорила, что он ни на грош не верит в эту теорию. — Никакого Толкача. Лишь женщины и их боль.

— Никакой это не сговор, — отрезал Уилл. — Жертвы друг друга не знали. Связи нет.

Он уже начинал выходить из себя, но Ганнибал был абсолютно невозмутим.

— Ты всё-таки считаешь, что Толкач был знаком с каждой?

— Они покончили с собой не из-за того, что были подавлены! — Уилл сжал кулаки и вдавил их в колени, как бы подчёркивая свои слова. — Они совершили самоубийство, потому что так захотел Толкач. Он их убедил. Как? — Он швырнул последнее слово в Ганнибала, словно камень.

— Уилл… — вмешалась Алана.

— Как он это сделал? — повторил Уилл, не обращая на неё внимания.

Ганнибал сдержанно ответил, будто защищаясь:

— Я точно не знаю.

Уилл с досадой потёр лицо.

— Я не прошу сказать точно. Мне нужно ваше профессиональное мнение. Если бы вы были им, как бы вы уговорили этих женщин прыгнуть?

— Уилл, — снова вмешалась Алана. — Постарайся успокоиться.

Он едва её слышал. Он так ждал, что ответит Ганнибал, что не мог нормально дышать. Потому что уж Ганнибал-то должен был знать о таких вещах. Если кто и был в состоянии убедить кого-то броситься под поезд, так это он.

— Всё в порядке, — сказал Ганнибал Алане, коснувшись её руки. Он повернулся обратно к Уиллу, как всегда спокойный и собранный. — Если бы я был Толкачом, — начал он, — думаю, мне понадобилось бы убедить своих жертв в том, что смерть — наиболее приемлемое решение из двух ужасных вариантов. Меньшее из двух зол.

Уилл подался вперёд.

— Какое же большее?

И он, и Алана выжидающе уставились на Ганнибала. Тот слегка ссутулился под таким пристальным вниманием, и его лицо приобрело извиняющееся выражение, но, несмотря на то что он говорил об отвратительных вещах, тон его голоса оставался нейтральным.

— У всех трёх женщин были семьи, так? Родители, супруг, дети. Возможно, если бы жертвы Толкача не прыгнули под поезд — а это необязательно приводит к смерти — с их семьями случилось бы нечто гораздо более ужасное.

Да. Ну конечно. Не подумав, он прошептал:

— Просто невероятно, на что идут люди, чтобы спасти тех, кого любят.

В ответ Ганнибал придвинулся ближе к Алане.

— Ты считаешь, они покончили с собой, чтобы спасти близких? — скептически спросила та, положив ногу на ногу — вероятно, это была подсознательная реакция на вторжение Ганнибала в её личное пространство. — Как бы он это осуществил? Потребовалось бы много ресурсов и немалое влияние на жертв, чтобы убедить их, что родным угрожает опасность. Это больше похоже на организованную преступность.

Уилл потряс головой.

— Если бы кто-то из криминального синдиката желал им смерти, он бы обставил всё как несчастный случай. Он бы не стал связывать убийства, одевая этих женщин в одинаковые платья.

— Ему необязательно было угрожать их родным физической расправой, — сказал Ганнибал. — Запугивать и рушить жизни можно по-разному.

Понимание передалось от него к Уиллу со скоростью молнии. И ударило будто током.

— Информация может ранить сильнее, чем нож.

— Обещание хранить секреты, — произнёс Ганнибал с едва заметной улыбкой. — Поистине сильный толчок.

— Лучше броситься под поезд, чем допустить, чтобы люди, чьё мнение для тебя ценно, думали о тебе плохо? — вопросительно сказал Уилл.

Ганнибал кивнул.

— Шантажист, который принимает только одну валюту — смерть.

Они говорили быстро, на одном дыхании; идея билась между ними, обретая форму. Взгляд Аланы метался туда-сюда, будто она наблюдала за теннисным матчем.

— Он не босс криминального мира, — сказал Уилл, — но обладает некоторой властью. Или, может быть, полномочиями. Правомочное лицо.

— У него был доступ к самым интимным подробностям жизни этих женщин, — сказал Ганнибал.

— Они его знали, — проговорил Уилл, — и поверили ему, когда он сказал, что расскажет всё их близким. Они доверяли и полагались на него — в тот момент или когда-то раньше.

— Социальный работник, — предположил Ганнибал.

— Или психотерапевт.

Он сразу понял, что не стоило этого говорить. Их дуэт распался, и снова воцарилась дисгармония.

Ганнибал втянул воздух через нос.

— Что ж. Этого следовало ожидать.

— Я не имел в виду, что Толкач — это вы!

— Неужели? — произнёс в ответ Ганнибал, но смотрел он при этом на Алану.

— Тебе нужно отдохнуть, Уилл, — сказала она, поднимаясь и разглаживая юбку. — Это дело не заменит тебе сон, еду и воздух.

— Я... я знаю, что он не Толкач, — торопливо заговорил Уилл, чувствуя, как по венам пузырится паника. Ганнибал загнал его в угол и бросил одного разбираться с Аланой. Что она теперь о нём подумает?

— Он не Толкач, Алана, — повторил он, стараясь не заикаться, — я это знаю!

— Я верю, — тихо ответила она и натянуто улыбнулась. — Всё хорошо. Мы поговорим в следующий раз.

Пока Ганнибал помогал ей надеть пальто, она повернула к нему голову и прошептала:

— А с тобой я бы хотела поговорить прямо сейчас.

— Конечно, — ответил тот, снова перекидывая своё пальто через руку. — Всего доброго, Уилл. До новой встречи.

Уилл ничего не ответил. То, как они стояли перед ним с этими пальто и желали ему спокойной ночи... он чувствовал себя ребёнком, которого родители, собираясь на полуночную пирушку, оставляют дома с няней. Боже, ну и картина; что за извращённая часть его сознания это придумала? Он понял, что все ещё смотрит на них в неловкой тишине — они ждали, когда он с ними попрощается.

Не сказав ни слова, Уилл развернулся и повалился к себе на койку. Через минуту он услышал их синхронные шаги, которые вскоре затихли в конце коридора.

В горле поднималась тошнота, кружилась голова. Ганнибал двумя пальцами придерживал Алану за локоть, пока они шли вместе к выходу. Уилл не мог этого видеть, уткнувшись лицом в койку. Но он это видел, видел ясно. Так же как потрясение и разочарование на лице у Аланы и довольство под маской озабоченности у Ганнибала. И вот он опять видел их возле камеры: они сидели так близко, что чувствовали исходящее друг от друга тепло. Хватит. Один крошечный толчок, и его воображение сорвётся с цепи. Таков замысел Ганнибала.

Толкач манипулировал жертвами, угрожая выдать их секреты, их прошлые ошибки, чтобы настроить против них их собственные семьи. Семья Уилла — ФБР и Алана. И Ганнибал медленно и неотвратимо пропитывал их мысли ядом.

Уши наполнились рёвом. Поезд уже близко. Поезд несётся через Балтиморскую лечебницу для душевнобольных преступников. Он разбивает стену за стеной, превращая кирпичи в пыль. Свет его фар пробивает безысходный больничный сумрак. Уилл видит его кроваво-красное сияние сквозь зажмуренные веки. Поезд врезается в прутья камеры и потом врезается в него.

Но это лишь воображение. Ганнибал никогда не давал ему право выбора. Толкач был добрее к своим жертвам.

* * *

Взмах маятника.

Он Ганнибал Лектер, и он сидит у камина в своём офисе, вместе с Аланой Блум. Он любуется игрой света и тени на изменчивом холсте её взволнованного лица и наблюдает за тем, как изящно её пальцы снова и снова поворачивают бокал вина.

— Вот он совершенно нормален, а вот через секунду вдруг превращается в кого-то другого. Его болезнь в сочетании с тем, в каком месте он находится... Что если мы его теряем?

Он делает глоток вина, делая вид, что ему нужно успокоиться и собраться с мыслями, но на самом деле просто хочет ещё несколько секунд понаблюдать за её страданиями. Затем произносит:

— Уилл уже потерял себя во время болезни и теперь пытается отыскать дорогу назад. Он должен найти себя сам, Алана. Тут мы мало чем можем помочь.

— Я видела его больным, — качает головой Алана, — и он был совершенно другим. — Она поднимает на него широко распахнутые глаза. — То, как он говорил с тобой сегодня... будто ты какой-то монстр!

Ганнибал вздыхает, потому что Алана реагирует на ранимость, виктимность. Ему всё легче играть для неё эту роль.

— Однажды Уилл мне доверился. И ему кажется, что он доверял чрезмерно, рассказал слишком многое; теперь он хочет наказать меня за это.

— Я всё ещё думаю, что тебе не стоит с ним видеться. — Её голос становится слегка хриплым от наплыва эмоций. — От этого вам обоим только хуже.

— Если я проявлю достаточно терпения и настойчивости, уверен, смогу помочь ему, — тихо и героически возражает Ганнибал. — Я его не оставлю. Думаю, как и ты.

— Да, — мягко отвечает она.

— Но видеть его таким... невыразимо тяжело.

— Согласна.

— И ещё мне больно видеть, как страдаешь ты.

Она просто смотрит на него, а он — на огненные блики в её глазах.

— Ты очень переживаешь за Уилла, — говорит он. Алана медленно кивает, и он продолжает: — Я восхищаюсь твоим умением поддерживать баланс между личными переживаниями и профессиональным долгом.

— Нет никакого баланса. Когда-то, может, и был. Но теперь меня явно перекосило в одну сторону. Мы с ним слишком близки, Ганнибал. Боюсь, работая с ним сейчас, я лишь причиняю ему боль. Ему нужен такой защитник, который... — Она смущённо отворачивается. — У которого нет личной заинтересованности в его невиновности.

— Ты самая лучшая защитница, — отвечает Ганнибал прочувствованно.

— Я стараюсь.

Он наклоняется к ней.

— Ты очень добрый человек, Алана. Поэтому из тебя получился такой успешный психотерапевт. Ты переживаешь, и переживаешь глубоко. Не нужно за это извиняться. Просто в какой-то момент жизни, чтобы продолжать заботиться о других, ты должна понять, что тебе самой тоже нужна забота.

— У меня есть психотерапевт, — напоминает Алана. — Ты как-то приглашал его на обед.

Ганнибал отставляет бокал в сторону. Берёт её за руку.

— Моя дорогая доктор Блум, я говорю не о психиатрии...

Он проснулся… вернее, попытался это сделать. За ночь гнев окреп, как затвердевший цемент. Уилл чувствовал себя вялым и отупевшим, воображение практически отказывало.

Он сел в постели, прижавшись щекой к холодному камню. Не было сил даже подняться, не говоря уже о том, чтобы сидеть за столом и перечитывать свои записи по Толкачу.

— Всё нормально, мистер Грэм?

Барни всматривался в него сквозь прутья. В руках у него не было подноса или таблеток, никаких видимых причин здесь находиться.

Дар речи оказался слишком тяжким бременем, поэтому Уилл просто кивнул.

— Ночью вы кричали во сне, — сказал Барни. — Мучают кошмары?

Он Ганнибал Лектер и он наклоняется к Алане Блум. Нежно гладит её по щеке, и она не отстраняется.

Кошмары бывают разные, и некоторые из них особенно коварны.

— Часто, — проскрежетал Уилл.

Барни кивнул.

— Кевин, санитар ночной смены, сказал, что вы перебудили других заключённых. Я пообещал ему составить рапорт для доктора Чилтона, но это совершенно выскочило у меня из головы. Такое случается, когда у тебя столько обязанностей. За всем не уследишь.

Собравшись с силами, Уилл встретил его взгляд.

— Спасибо, Барни.

Тот пожал плечами, благодарность его не особенно волновала. Он делал то, что делал, потому что считал это правильным, а не из-за чьих-то ожиданий или ради награды. Окинув взглядом бумаги вокруг стола, он спросил:

— Как продвигается работа?

Теперь была очередь Уилла пожимать плечами. Он запутался в своих снах. Толкач сейчас был очень далёким, тенью от тени.

Барни посмотрел на него долгим задумчивым взглядом. Затем сказал:

— Все, кто здесь находятся, хотели бы хоть как-то влиять на то, что происходит там. — Он махнул в сторону внешней стены, обозначая мир снаружи. — Если у вас есть такая возможность, вам нужно её беречь. И использовать. Иначе вы её не удержите.

Постучав пальцем по прутьям, он повернулся, чтобы уйти.

— Раскройте это дело, мистер Грэм.

Эти ободряющие слова оказались именно тем, в чём Уилл так нуждался. Он заставил себя встать на ноги, загнал кошмары в дальний угол сознания и вновь взялся за тщательный анализ имеющихся улик, ища тайны, которыми Толкач мог шантажировать своих жертв. Проблема этого подхода была в том, что подобные секреты обычно не оставляли бумажного «следа». Если у этих женщин и были любовники, то в документах свидетельств этому не было. В полицейских базах данных засветилась лишь Аманда Фрэнсис Грин: подростком она была арестована за кражу в магазине. Отношения Барбары Льюис с её жестоким бойфрендом были тщательно задокументированы: подробности конфликтов, запретительные судебные приказы, заключения психологов — и именно поэтому Толкач не смог бы использовать их против неё. У Филиппы Голдтвейт была её депрессия, но кроме неё — никаких прошлых грехов. Женщинами не занимался один и тот же социальный работник, психотерапевт или врач. Толкач либо общался с ними неофициально, либо вообще не был связан с этой сферой.

Уилл зашёл в тупик. Какая-то маленькая предательская часть его «Я» очень хотела обсудить это с Ганнибалом. Но Уилл задушил мысль в зародыше. Да, возможно, Ганнибал мог бы помочь… но за помощь пришлось бы заплатить сполна.

Руки чесались пощёлкать по клавиатуре: наскоро проверить базу данных ФБР, связаться с полицейским управлением Нью-Йорка и организовать повторный допрос друзей и членов семьи. Раньше он воспринимал эти аспекты своей работы как должное — а в случае интервью как нечто ужасное, — теперь же он не мог без них обойтись.

Сейчас он зависел от визитёров из ФБР. Часы напротив камеры Фариа показывали, что Джек опаздывает на два часа. «Квантико довольно далеко, — убеждал себя Уилл. — Джек приедет позже».

Минул полдень, и дел не осталось. Расследование зашло в тупик — как и он сам. Воображение снова набирало обороты. Языки пламени из камина Ганнибала уже лизали стену напротив, бросая на кожу жёлтые отсветы. Он видел два сближающихся силуэта, и вот они превратились в один… Хватит! Чтобы не думать, он принялся грызть ногти — привычка, от которой он избавился ещё в подростковом возрасте, но заточение здесь вызвало рецидив. Ногти тут стригли так коротко, что грызть, кроме кожи, было нечего, но это его не останавливало.

В начале шестого наконец приехала Беверли. Она долго шагала по тёмному больничному коридору; ни Джека, ни Прайса или Зеллера с ней не было. «И уцелел один», — подумалось Уиллу, когда она подошла к его камере.

— Где Джек?

— В Нью-Йорке, — сказала она, мрачно поджав губы. — У нас ещё одна жертва.

Его страхи подтвердились. Он выпустил дрожащий вздох.

— Саша Новак. — Беверли протянула ему папку через прутья. — Бросилась под поезд в два тридцать ночи на Юнион-сквер.

Уилл просмотрел фотографии, окинул взглядом искорёженные конечности, окрашенное кровью платье. Он мог это предотвратить.

— Семья есть? — спросил он тихо.

— Трёхмесячный ребёнок.

Он сглотнул.

— Приводы были?

— За наркотики, довольно давно. И она закончила медицинский колледж, подрабатывая в эскорте, чтобы оплатить обучение.

Уилл обдумал это.

— Её семья знала, что она занималась проституцией?

Глаза Беверли потемнели.

— Теперь знают.

Уилл видит. Её бойфренд с напряжённым лицом и пустым взглядом — оцепенел от горя; Джек опрашивает его на предмет прошлой жизни его подружки. Женщины, которую он думал, что знает. Смерть превратила её в незнакомку.

— Из-за этого она не стала бы прыгать под поезд, — сказал Уилл. — Она должна была понимать, что после её смерти это выйдет наружу. — Он опустил взгляд на фото, с которого улыбалась получающая диплом Саша Новак. — Тут есть что-то ещё, чего мы не видим. — Он снова посмотрел на Беверли. — Есть шанс, что другие девушки тоже занимались проституцией?

— Это возможно. Мы сейчас проверяем. Думаешь, Толкач — сутенёр? Или кто-то ещё, связанный с этим бизнесом?

Он покачал головой.

— Сутенёры грубые. Мелочные. А его не волнуют деньги. Он делает это из принципа. Белым цветом он как бы совершает над ними обряд очищения.

— Обряд очищения с шантажом и принуждением к самоубийству?

Он кивнул.

— Ты уверен?

Тон её голоса был недоверчивым. Работая на ФБР, он успел выдвинуть множество самых невероятных теорий, и Беверли никогда в нём не сомневалась.

— Я уверен, что уверен, — ответил он, потирая лицо. — Хотя о какой уверенности можно говорить, пока я сижу тут?

— Эй, — сказала Беверли, и, открыв глаза, Уилл увидел, что она подошла к камере — раньше она держалась гораздо дальше. — Не вздумай винить в этом себя. Ты не всемогущ. Это мы — те, кто снаружи — должны были ему помешать.

Беверли хотела его успокоить, но чувство бессилия стало только острее.

— Я бы раскрыл дело быстрее, будь я с вами, — сказал он.

— Ну да, а я бы раскрыла его быстрее, будь у нас новенький масс-спектрометр и по полицейскому на каждой станции метро. Придётся как-то обойтись. — Она вынула из кармана блокнот. — Вот что нам может помочь. В этот раз я достала полный список тех, кто был на платформе на момент смерти Саши Новак.

Уилл взял блокнот в руки. Это был длинный нацарапанный от руки список из более чем тридцати имён и адресов. Сердце застучало быстрее от волнения.

— Как ты успела? Наверное, пришлось работать очень быстро, чтобы не дать людям уйти с места преступления.

— Чистое везение. Сашу Новак кто-то заметил. Этот человек увидел белое платье и вспомнил, что недавно было в новостях. Он обратился к полицейскому, который случайно там оказался — на станции были случаи ограблений, вот транспортная полиция и отправила его туда на дежурство. Они побежали за Сашей, надеясь её остановить, но не успели. Зато в этот раз полиция быстро оцепила место происшествия. — Она смотрела, как Уилл ведёт пальцем вниз по списку. — Думаешь, Толкач среди них?

— Он был на платформе, — сказал Уилл. — И он самоуверен. Он не стал бы сбегать. Убийца здесь.

Следующие два часа они провели, проверяя имена из списка по базе ФБР. Беверли сидела спиной к камере, положив ноутбук на скрещенные ноги так, чтобы Уиллу был виден экран. Ничего существенного они пока не обнаружили, но, найдя себе занятие, Уилл почувствовал себя лучше. Пока он смотрел Беверли через плечо, пока следил за тем, как она отправляет запросы в Управление архивами, он участвовал в поисках, участвовал гораздо больше, чем когда Джек проталкивал ему сквозь прутья фотографии, как орешки обезьяне. Впервые за долгое время Уилл ощущал себя не психом или убийцей, а следователем. О Ганнибале он едва вспоминал.

В девять Барни вежливо проинформировал их, что часы для посещений закончились.

— Ого. — Беверли потёрла глаза. — Совсем потеряла счёт времени.

— Обычное дело здесь, — сказал Уилл, грустно улыбнувшись. Он не хотел, чтобы она уходила.

— Я покажу Джеку всё, что мы нашли, — проговорила она, убирая ноутбук в сумку. — Он сегодня возвращается в Даллес. Надеюсь, завтра у него будет для тебя новая информация.

* * *

Этой ночью заснуть было легче. Становиться Ганнибалом не хотелось, и в кои-то веки Уилл был рад оставаться самим собой. Дело он пока не раскрыл, но чувствовал, как разгадка порхает буквально на краю сознания. Проснувшись до восхода солнца, он сразу вернулся к работе.

Допустим, Саша Новак, Филиппа Голдтвейт, Барбара Льюис и Аманда Фрэнсис Грин когда-то работали в эскорте. Возможно, им всем пришлось сделать что-то против своей воли? Может быть, они стали свидетелями чего-то настолько ужасного, что заставило их уйти из этого бизнеса? Они начали новую жизнь. Думали, что оставили старую позади. Пока однажды к ним не пришёл кто-то, кого они раньше знали, и стал угрожать, что откроет всем их тайны…

— Здравствуй, Уилл, — произнёс Ганнибал.

Уилл не поднял головы.

— Сегодня у меня нет на вас времени.

Ганнибал напрягся, как скручиваемая пружина.

— Хорошо. Вижу, ты работаешь. Ни в коем случае не хотел отвлекать.

— Отвлекать? — Уилл не сменил положения, уставившись в одну точку на столе, но невольно оскалился. — Ну, это вряд ли. У меня есть более важные дела, чем разговоры. Может, вам навестить других своих пациентов?

Ганнибал остался на месте и, склонив голову набок, посмотрел на Уилла, как на чрезвычайно интересный образец бактерии в чашке Петри.

— Серьёзно, я очень занят, — прорычал Уилл. — Сегодня никаких ролевых игр. Фокусы тоже не показываю. Поиграйте в свои интеллектуальные игры с кем-нибудь другим. Ну? Идите уже.

По чёрному озеру глаз Ганнибала прошла рябь.

— Это грубо, Уилл.

— Неужели? — Уилл поднял взгляд и посмотрел ему прямо в глаза. — Ну и что же вы сделаете? Убьёте меня?

Вокруг губ Ганнибала залегли напряжённые складки.

— Я приду в более подходящее время, — пообещал он. — Удачи с делом.

* * *

Уилл снова принялся проверять свидетелей из списка. Тридцать пять имён. Двадцать три мужчины, двенадцать женщин. Ни одного подозреваемого. Штрафные талоны, незначительные нарушения и ничего, связанного с торговлей сексуальными услугами. Никто из свидетелей с жертвами не связан. Толкач был там, прятался у всех на виду. Но прятался ли он в этом списке?

Он видит, как Саша Новак идёт по платформе в белом платье, которое ослепительно вспыхивает каждый раз, когда она проходит под лампами. Она идёт мимо человека в бейсболке, глубоко надвинутой на глаза. Он её замечает. Уилл смотрит на то, как его лицо озаряется пониманием. Человек делает шаг навстречу, желая её удержать. Но потом, наткнувшись взглядом на полицейского, решает обратиться к нему.

Решает обратиться к нему…

Зародилась мысль, и связи медленно разветвились. Уилл вернулся к Филиппе Голдтвейт. Заново просмотрел переданные Джеком документы по станции в Квинсе, где она прыгнула под поезд. За шесть дней до её смерти там была перестрелка. Сердце забилось сильнее. Вытащив папки Барбары Льюис и Аманды Фрэнсис Грин, он нашёл то, что искал, и сердце пустилось вскачь.

Нацарапав мелом «ПОЛИЦИЯ НРАВОВ» поверх своих записей, он взглянул на часы Фариа. Полдесятого. Джек должен был приехать к девяти.

Уилл позвал Барни. Когда тот не явился с дежурного поста немедленно, Уилл начал орать. Шум разъярил остальных заключённых: «Заткнись, доктор Грэм!», «Что за дела, Док?», «Доктору Грэму нужна хлопушка. У кого есть хлопушка для доктора Грэма?».

Наконец у входа в коридор появился Барни. Дойдя до камеры Уилла, он сердито сказал:

— Вы тут всех подняли на ноги. Вы знаете, что я вам не консьерж?

— Мне нужен телефон, — выдохнул Уилл. — Мне надо поговорить с кем-нибудь из ФБР. Это важно.

— ЭТО ВАЖНО! — завизжал Мел Химмель из двенадцатой. — Это ВА-А-АЖНО!

Опустив взгляд, Уилл поморщился.

— Извините, — сказал он Барни, и тот смягчился.

— Я поговорю с доктором Чилтоном. Но если кто-нибудь спросит — вы хотите позвонить адвокату, хорошо? Так больше шансов его убедить.

Уилл кивнул. Но по прошествии двух часов Барни так и не вернулся.

Уилл снова принялся грызть ногти.

Он ждал и ждал. Эйфория от раскрытия дела сменилась чёрной тоской. Толкач пульсировал в голове, умоляя об освобождении. Что за мучение — обладать знанием и не иметь возможности им поделиться!

Барни вернулся, но без телефона. Чилтон отклонил запрос, потому что ему якобы нужно было сначала получить одобрение от администрации больницы.

— Господи, — зарычал Уилл. — Скажите ему, что на карту поставлены жизни! Это воспрепятствование!

Барни только понимающе хмыкнул.

Уилл рыскал по камере, в венах кипела ярость. Вот дерьмо… Вонючее, идиотское дерьмо! Чилтон понял, что Уилл хочет позвонить Джеку, но он так и не простил им обоим то, как его в прошлый раз отсюда выпроводили. Чилтон — позёр и формалист, но он имел над Уиллом власть и не мог отказать себе в удовольствии ею пользоваться. Жаль, что это жалкое подобие серийного убийцы — доктор Гидеон — не успел как следует вычистить его пищеварительный тракт!

Был уже почти вечер, но никто так и не пришёл. Барни говорил, что Уилл может влиять на то, что происходит снаружи, но Уилл не видел возможностей, не находил сил. Он был деморализован и уязвлён. Где же Джек? Попросил помощи, а сам и не думает за ней приходить!

Он снова грыз ногти. Без возможности выпустить пар мозг превращался в скороварку. На стене напротив камеры снова заплясали отсветы пламени. Уилл смотрел, как Ганнибал прикасается к бледной коже Аланы, гладит её по руке. Он склоняется ближе, вдыхая аромат её волос, и целует в шею. После секундного колебания её руки скользят по его спине, пальцы стискивают рубашку, сминая шёлк…

Уилл сжал зубы и ощутил во рту медный привкус. Два оголённых ногтевых ложа сочились красным.

— Я это забираю, мистер Грэм, раз уж вы ничего не едите, — сказал Барни.

Уилл спрятал окровавленные пальцы. Он смотрел на поднос с едой и не мог вспомнить, когда его принесли.

— Мы найдём вам телефон, мистер Грэм.

* * *

В какой-то момент ночи он абсолютно целенаправленно потерял терпение и позволил себе погрузиться в странное, тревожное состояние полуосознанных грёз. В очках и твидовом пиджаке он сидел за обеденным столом в доме Ганнибала, в комнате, наполненной мрачными тенями — более глубокими и сладостными, чем тени реального мира. Напротив него Джек, по левую руку — Алана. Она в белом платье. Беверли, Прайс и Зеллер тоже здесь. Даже Чилтон приглашён на обед, он в конце стола. А во главе восседает Ганнибал.

— Bon appétit, — говорит он, снимая с блюда крышку.

Еда такая, какой Уилл её помнит: роскошно и затейливо сервированная, красивая, почти зловещая в своей строгости. Его всегда слегка пугали эти претенциозные блюда, тарелки, приправы и маленькие вилки — украшения украшений. Для чего столько стараний? В конце концов всё окажется в желудке.

Остальные гости восхищённо вздыхают и чуть ли не причмокивают от удовольствия. Ганнибал, безупречный хозяин, не притрагиваясь к еде у себя в тарелке, лишь смотрит, с каким наслаждением гости пробуют его кушанья. И пока он наблюдает, его глаза блестят так, будто он на грани слёз.

Уилл не ест.

— Это невежливо, Уилл, — говорит Джек. — Ешь свой обед.

— Я только хочу… — Но Уилл не помнит, что именно. Другие жуют с таким удовольствием, что это отвлекает. Стоны Чилтона почти неприличны.

— Наверное… — бормочет Уилл. — Наверное, я жду поезда?

Похоже, его никто не слушает.

— Разве ты не голоден? — спрашивает Алана, отрезая ломтик карпаччо.

Ганнибал устремляет на него пронизывающий взгляд.

— Он голоден.

Уилл опускает взгляд и видит, что тарелка кровоточит. Из-под форфора сочится тёмная артериальная кровь.

— Ой, — заторможенно произносит он.

Остальные тарелки тоже кровоточат. Пятна медленно расплываются по белой скатерти.

— Не упрямься, — обращается к нему Ганнибал. — Ешь, я настаиваю.

Уилл качает головой.

Других гостей кровь не смущает. Алане на белое платье падает несколько красных капель, но она лишь расстилает салфетку на колени и продолжает есть. Джек делает глоток каберне из своего бокала и говорит:

— М-м, ты многое упускаешь, Уилл.

Зеллер шепчет что-то Беверли, а она в ответ смеётся. Приподнимает руку — та перепачкана в крови.

— Доктор Лектер, сегодня вы просто превзошли самого себя, — говорит Чилтон, промокая губы салфеткой.

— Ешь, Уилл, — настаивает Ганнибал с угрозой в голосе.

— Что-то не хочется. — Уилл отодвигается, чтобы не попасть под стекающие со стола кровавые ручейки. Почему только он это видит?

Неожиданно Ганнибал оказывается прямо позади и придвигает его обратно к столу. Кровь водопадом обрушивается на колени. Ганнибал вставляет вилку в его вялую руку, с силой сжимает пальцы и направляет их сомкнутые руки к тарелке.

Уилл пытается освободиться, но хватка Ганнибала беспощадна.

— Нет, — говорит тот. — Пожалуйста, перестань сопротивляться. Прекрати.

Ганнибал, как кукловод, заставляет его проткнуть кусок мяса и поднести ко рту. Уилл отворачивается, но Ганнибал поворачивает его за волосы обратно.

Джек поднимает взгляд и устало качает головой с выражением лёгкого недоумения. Алана делает большой глоток вина. Остальные вежливо притворяются, что ничего не замечают.

Уилл зажмуривается, и в губы тыкается холодное мясо. Открыв глаза, он видит, что на вилку наколото нежно-розовое человеческое ухо. Ушной хрящик настойчиво толкается ему в сжатые зубы.

Ганнибал зажимает Уиллу нос, вынуждая его открыть рот.

— Ш-ш, — говорит Ганнибал в ответ на крик. — Всё скоро закончится.

На языке медный привкус. Комната начинает кружиться. В горло лезет что-то эластичное, и он давится. Оглушительно лают собаки.

Проснувшись, он понял по саднящему горлу, что кричал; вокруг стоял гам и хохот, заключённые передразнивали его, повизгивая фальцетом. Его эмоции смешались в один головокружительный гул отвращения и триумфа. Сон был ужасным, но кое-что в нём было настоящим, а значит, где-то у него в подсознании хранились воспоминания о том, что с ним сделал Ганнибал.

На этот раз отвращение победило. Скатившись с койки, он согнулся над толчком, и его вырвало.

* * *

Джек прибыл ровно на день позже.

— Где ты был? — спросил Уилл, не дожидаясь приветствия.

— Меня вызывали в Отдел внутренних расследований, — мрачно сказал Джек. — Тебе это известно, Уилл. Я тебе звонил.

— Ты звонил Чилтону. Не мне.

— Он ничего тебе не сказал? — Джек покачал головой. — Уж я с этим доктором поговорю. — Он оглядел Уилла. — Что у тебя?

Это настолько не было похоже на извинения, что Уилл едва не сорвался.

— Что у меня? — переспросил он, тряся головой. — У меня?!

Джек выглядел встревоженным.

— Ты в порядке? Ты снова выглядишь больным, будто не в себе.

— Я в порядке! — отрезал Уилл.

Джек опять покачал головой.

— Я с ним не просто поговорю. Да ты накачан транквилизаторами под завязку!

Уилл отмахнулся. Сейчас ему было на это плевать.

— Джек, мне нужно знать, работал ли Виктор Ходж в полиции нравов.

Джек, похоже, посчитал, что он бредит.

— Какой ещё Виктор?

Уилл раздражённо ударил кулаком по прутьям.

— Виктор Ходж! Офицер из нью-йоркского полицейского управления, который первым обнаружил Сашу Новак!

— Почему это так важно?

Уилл вонзил пульсирующие пальцы себе в ладони в попытке оставаться спокойным.

— Это важно, потому что транспортная полиция присутствовала на каждой станции, где Толкач совершал свои преступления! На всех четырёх. Зачем Толкачу было специально выбирать те станции, на которых велось наблюдение?

Глаза Джека расширились.

— Потому что наблюдение вёл он сам!

Уилл кивнул.

— Толкач — полицейский. Именно этот полицейский, Виктор Ходж. Он был на платформе с Сашей Новак. И так близко к ней, что заметивший её человек побежал к нему, а не к самоубийце. Теперь осталось узнать, работал он в полиции нравов или нет. Если да, то там он и познакомился с жертвами. Если он там работал, это убийца.

Джек начал вытаскивать мобильный ещё до того, как Уилл закончил говорить.

— Дайте мне сведения о трудовой деятельности полицейского из нью-йоркского отделения. — Джек ещё не успел попросить, а Уилл уже протягивал ему лист из дела. — Ходж, — прочёл Джек. — Транспортная полиция. Значок номер 8457. Верно. Вопрос в следующем. Ходж когда-нибудь работал в отделе нравов?

Уилл прильнул к решётке.

— Ясно. — Джек поджал губы и нажал кнопку отбоя. — Три года, — бросил он Уиллу уже на ходу, удаляясь по коридору и одновременно вызывая по телефону подкрепление.

Уилл смотрел ему вслед, не ожидая, что тот попрощается, поблагодарит или что-то в этом духе. Ему было знакомо это состояние, приходящее в момент раскрытия трудного дела: интересный эффект наподобие туннельного зрения, когда начинаются лихорадочный розыск и преследование. Крики по телефону, вопящие сирены. Джек, выбивающий двери с ружьём наперевес. Опьянение погоней. Уилл это тоже чувствовал, далёкое эхо ощущений Джека. Но когда тот покинул больничный коридор, ощущение исчезло.

Уилл не будет участвовать в погоне. Не взглянет в глаза Ходжа, когда его поймают. Не услышит рассказ о том, как совершались преступления, — по крайней мере, не от самого Толкача. Когда-то он был только рад оказаться от этого всего как можно дальше.

Его реконструкция была неполной, экспрессионистской, сумбурной смесью бессилия и ярости. Он чувствовал беспомощность Ходжа, его уверенность в собственной правоте. Солдат, которому запретили вести свою войну. Его, изгнанного из полиции нравов в транспортную полицию, выброшенного в самую клоаку этого города, преследуют собственные коллеги, та самая система, которой он поклялся служить, давит его как насекомое. Вся эта бюрократия, всё это дерьмо… Так почему бы не начать собственный крестовый поход?

Уилл его понимал.

Итак, Ходж решил стать мучеником ради только одному ему понятной цели, но этого оказалось недостаточно, поэтому он набрал других мучеников. Женщин, которых он знал по работе в полиции нравов.

Какие бы ужасные преступления он ни использовал в качестве шантажа, он унесёт их тайну с собой в могилу. Так он обещал этим женщинам, а он — человек слова. Живым его не возьмут.

Уилл видит, хотя это даже ещё не случилось. Спецназ прорывается через турникеты. Джек бегом спускается по лестнице, полы длинного пальто хлопают вслед. «Стоять!» — кричит он Виктору Ходжу, но слишком поздно. Тот на краю платформы, и поезд уже близко. Лицо Джека застывает в свете фар. На микросекунду Ходж замирает в воздухе, на свету взблёскивает полицейский значок, но момент истины упущен. Его сбивает поезд.

Уилл тяжело сидит на краешке койки, сложив на коленях обкусанные пальцы. В тюремном корпусе тишина.

* * *

В следующий раз, когда он увидел Джека, тот нёс под мышкой две папки. Одно новое дело — естественно, новое, ведь Джек никогда не оставит его в покое, это было бы слишком просто. Но, по крайней мере, Джек — человек слова. Во второй папке было дело Уилла.

Теперь серость жизни Уилла скрашивал ряд небольших привилегий. Санитары позволяли ему пользоваться безопасной бритвой по утрам. Вместе с завтраком приходил «Вашингтон пост», а ещё он мог попросить себе любые книги сверх установленной для пациентов нормы. Сейчас в его распоряжении уже было кое-что из Фланнери О'Коннор и Джона Эшбери, а также журнал «Мир лодок» и несколько книг о конном спорте. Последние нужны были ему для нового дела: в Кентуккской конюшне нашли пришпиленное к стене чучело жокея верхом на чучеле его же лошади. А заказанные Уиллом руководства по таксидермии ещё не пришли.

Час в неделю ему разрешалось пользоваться интернетом в бетонированной комнате — будучи прикованным перед мерцающим экраном и, конечно же, под зорким наблюдением. Уилл так и видел, как Чилтон прочёсывает частой гребёнкой историю браузера, поэтому старался не гуглить ничего компрометирующего. Здесь свобода только выглядела как свобода, а по сути была лишь очередной ловушкой.

Джек, как и обещал, заставил Чилтона снизить дозы лекарств. Мир постепенно становился ярче и чётче, что было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что теперь Уилл понял, насколько сильно на него влияли таблетки — вплоть до раздувания целых историй из двух слишком близко расположенных колен. Теперь, чётко осознавая происходящее, он был в состоянии (почти всегда) сдерживать поток беспочвенных фантазий на тему Аланы и Ганнибала. Но у осознанности была и оборотная сторона: он стал острее чувствовать время. Дни, часы и минуты больше не терялись в пути, и каждая медленно тянущаяся секунда — а он ощущал каждую из них — крохотной песчинкой неумолимо подтачивала его терпение.

Уилл достал фотографии из собственного дела и с помощью недавно полученной липкой ленты прикрепил их к стене над своей койкой: Кэсси Бойл, насаженная на рога; Марисса Шур, распятая, в красных ручейках; кровавый рот доктора Сатклиффа; обгорелый, скукоженный огрызок, когда-то бывший Джорджией Мэдхен; Абигейл в охотничьем костюме, одной рукой обнимающая отца; фото мушек в большом увеличении, так что было превосходно видно человеческие волосы, кожу и зубы в их составе. Мозаика из ночных кошмаров над его подушкой. Это было похоже на святилище.

Наверное, не самый лучший способ убедить окружающих в том, что он психически здоров.

Естественно, следующую встречу доктор Чилтон решил провести не в Кофейной комнате, а у камеры Уилла. Сложив руки за спиной и прикусив кончик языка, целую минуту он провёл, разглядывая прикреплённые над койкой фотографии.

— Да уж, — заключил он, — тревожный знак.

Уилл не ответил. В наполовину съехавших на нос очках он просматривал раздел про коневодов. Очки были одной из новоприобретённых привилегий, и Уилл чувствовал немалую благодарность за этот дополнительный барьер между ним и Чилтоном. Последний просто сиял от счастья, и прутья камеры от этого не спасали.

— Скажите, зачем вы вывесили это у себя на стене, мистер Грэм?

— Стол занят.

Он солгал, хотя и довольно убедительно. Его стол действительно был весь завален бумагами. Чилтон скользнул по нему взглядом.

— Да, работы у вас много. Похоже, Джек Кроуфорд не в состоянии справиться со своими обязанностями без вашей помощи.

— Что вас безмерно расстраивает.

Чилтон поднял брови:

— Понятия не имею, о чём вы.

Уилл отбросил книгу.

— Виктор Ходж мог убить ещё кого-нибудь, пока ваш телефон был отключён, доктор. Вам нужна чужая смерть на вашей совести?

— В смысле? — задохнулся Чилтон. — Я исполнял каждое требование агента Кроуфорда! Но как директор этой больницы в первую очередь я должен заботиться о её бесперебойной работе и о здоровье моих пациентов. Я помогаю вам чем могу с этой вашей подработкой, мистер Грэм. Я не ваш секретарь, я психиатр, и именно на мои плечи ложится забота о том, чтобы вас не начали эксплуатировать разные… беспринципные люди.

— Джек меня не эксплуатирует.

— Вы посажены за убийство, лечитесь от энцефалита, возможно, душевно больны, а агент Кроуфорд манипулирует вами, чтобы вы делали за него его же работу. Это ли не эксплуатация?

Уилл узнал слова, пусть они и вылетали из другого рта. Откинувшись на спинку, он поинтересовался:

— Часто ужинаете с доктором Лектером?

Чилтон явно растерялся.

— Это не имеет никакого отношения к нашему разговору.

— Понятно, — сказал Уилл, потирая бровь.

Чилтону не понравился подобный допрос, поэтому он устроил собственный.

— Вернёмся к коллажу, который вы с такой любовью соорудили. Эти фотографии важны для вас. Не хотите их обсудить?

— Нет. Но этого хотите вы.

— Вы вывесили творение рук ваших на всеобщее обозрение, мистер Грэм. Вы либо очень гордитесь…

Уилл раздражённо фыркнул.

— …либо вас мучает чувство вины.

— Это не «творение рук моих», — проворчал Уилл. — Это моё расследование.

Чилтон ядовито усмехнулся.

— Ах да… вы же «расследуете» доктора Лектера, как я мог забыть. Любопытно, как движется дело.

Уилл сжал зубы и ничего не сказал.

— Что такое, мистер Грэм? Я думал, вам захочется поделиться вашими успехами. Или же… их нет?

Уилл не ответил.

— Мы можем обсудить хотя бы ваши методы. Вы составляете профиль, я правильно понимаю? А эти фотографии вы изучаете в надежде понять, как думает преступник.

Уилл снова не ответил.

— Что же вы можете сказать о нём по этим фотографиям? Что общего между этими пятью убийствами? Кроме, э... вас.

Уилл промолчал, чувствуя, как заходили желваки.

— Давайте я сделаю за вас вашу работу, — сказал Чилтон, постукивая ручкой по своим записям. — Четыре из пяти жертв являются молодыми женщинами — красивыми молодыми женщинами, — поэтому высока вероятность того, что их убийство завязано на сексуальной агрессии. Рискну предположить, что преступник чувствует себя неуверенно в присутствии представительниц противоположного пола, начиная с собственной матери, с которой у него были натянутые отношения, или их не было вовсе. Он сексуально скован, болезненно стеснителен, возможно, страдает импотенцией. Его единственная жертва мужского пола — врач. Наш убийца не доверяет медицинским работникам, — тут Чилтон ухмыльнулся, — и затаил обиду по отношению к представителям власти в целом.

Он пристально посмотрел на Уилла, ожидая взрыва.

И тот действительно взорвался — от смеха, от неконтролируемого, задыхающегося хохота, из-за которого у него даже выступили слёзы.

— Как я понимаю, вы со мной не согласны, — холодно сказал Чилтон.

— О да, — проговорил Уилл, пытаясь отдышаться, — я не согласен.

— Не хотите рассказать, почему?

Несмотря на некомпетентность, Чилтон был очень хорош в одном: он умел накрутить Уилла до состояния, когда тот уже не мог молчать.

— Это не возвращение вытесненного, доктор. Этот убийца полностью контролирует и себя, и окружающее. Он продумывает свои убийства до мельчайших деталей. Они аккуратные. Педантичные. По большей части хорошо спланированные, но, когда нужно, он способен к импровизации. Такая приспособляемость может быть только результатом непоколебимой уверенности в себе. Его не беспокоят представители власти. Он сам власть.

Блестящие глазки Чилтона быстро скользили по лицу Уилла. Он не поспевал за ходом его мысли.

— Вы хотите сказать, что эти убийства были совершены не под влиянием эмоций?

— Совсем наоборот. — Голос Уилла дрогнул. Он не удержался и повернулся снова посмотреть на изображения. — Здесь слишком много эмоций, страстей, мы с вами просто их не понимаем.

— Похоже, вам они как раз таки понятны, — возразил Чилтон.

В его голосе проскользнула хитрая намекающая нотка, но Уилл её не заметил. Был слишком поглощён фотографиями.

— М-м, — пробормотал он. Его внутренний маятник так и хотел качнуться. Он произнёс: — Не совсем.

— И что же вы делаете, чтобы лучше его понять? Думаете, как он? Переживаете его преступления до тех пор, пока его страсти не становятся вашими?

— Да.

— Соединяете вашу личность с его личностью.

Уилл вдруг вспомнил, с кем разговаривает. Он обернулся и увидел, как довольно блестят у Чилтона глаза: «Попался!».

— Доктор Чилтон, — как можно более твёрдо сказал Уилл. — Я профилирую вовсе не себя.

— Не ту личность, которой вы себя считаете, нет. Но это, — Чилтон указал на стену, увешанную фотографиями, — часть Уилла Грэма. Часть настолько извращённая, настолько противная вашим моральным принципам и вашему, э-э, добродушию, что вы заставили себя о ней забыть. Но я думаю, что вы хотите вспомнить. Хотите глубоко внутри. А эти фото стимулируют вашу память. Однако я мог бы сделать намного больше.

Уилл медленно улыбнулся, несмотря на тревожный звоночек — а может, из-за него.

— Хотите напомнить мне, кто я на самом деле, — так же, как напомнили доктору Гидеону?

Чилтон улыбнулся в ответ.

— Не совсем так же, нет.

— Спасибо, обойдусь.

Он вернулся к чтению и больше не реагировал на Чилтона до конца сеанса.

Понятно, почему тот так прицепился к фотографиям, но в действительности они были предназначены не для него. И не для Уилла. Он не нуждался в стимуляции памяти. Что бы ни случилось, он всегда мог увидеть их на тёмной стороне своих опущенных век.

Уилл повесил фотографии для одного конкретного человека, и только для него.

Когда Ганнибал пришёл, то сбился с шага лишь на одно кратчайшее мгновение — едва стена над кроватью попала в поле его зрения. Конечно, он тут же пришёл в себя, но Уиллу всё равно захотелось вскинуть руку в воздух в знак своей маленькой победы.

— Здравствуй, Уилл, — непринуждённо, как и всегда, сказал Ганнибал.

— Здравствуйте, доктор Лектер. Заметили моё собрание улик?

Ганнибал не отрывал от него взгляда.

— Его трудно пропустить.

— Что такое? Вас это беспокоит?

— Думаю, более уместным было бы спросить, почему эти вещи не беспокоят тебя. — Ганнибал продолжал разглядывать фотографии с ничего не выражающим лицом. — Подобное легкомысленное отношение на тебя не похоже, ты не смог бы спокойно находиться рядом с тем, что вызывает у тебя ужасные воспоминания.

Уилл повернул голову и тоже посмотрел на фотографии.

— Уверяю вас, я отношусь к ним с подобающим уважением. Хотите поговорить о моём расследовании?

— Я бы предпочёл поговорить о твоих руках, Уилл.

Уилл быстро обернулся. Ганнибал больше не смотрел на стену с фотографиями. Он демонстративно разглядывал обкусанные ногти Уилла. Тот инстинктивно спрятал их под стол, и губы Ганнибала недвусмысленно изогнулись.

— Только посмотри, до чего ты себя довёл, — сказал он. — Ты не упоминал, что страдаешь онихофагией. Или это новоприобретённая привычка?

— Я в порядке, — пробормотал Уилл.

— Ты их до самого мяса обкусал. Будь осторожен, так можно занести инфекцию.

— Я тронут вашей заботой.

Ганнибал чуть приподнял брови.

— Я всё ещё считаю тебя своим другом, Уилл, даже если это чувство не взаимно. Конечно, я беспокоюсь о тебе. — Усевшись на стул, он устремил на Уилла внимательный, профессионально-беспристрастный взгляд. — Внезапная неспособность контролировать собственные реакции часто является результатом стресса. Ты испытываешь стресс?

Уилл угрюмо рассмеялся себе под нос.

— Это что, вопрос с подвохом?

Ганнибал сделал пометку у себя в чёрной книжечке.

— Возможно, возвращение к оперативно-розыскной работе вызвало у тебя переутомление. Тебе следует честно рассказать об этом Джеку. Ты ведь помнишь, что произошло в прошлый раз, когда ты его обманул.

— Это не я его обманываю. И я вполне способен выполнять свою работу. Больше того, я справляюсь с ней просто прекрасно.

— Тогда, вероятно, источник твоего компульсивного поведения лежит в другой области. Скажи мне, как у тебя дела с мисс Блум?

Уилл почувствовал, как скакнуло давление.

— Нормально.

Ганнибал ждал продолжения. Уилл прикусил язык.

— Не хочешь говорить об Алане?

— Не о чем тут разговаривать.

— Она очень за тебя волнуется. Когда мы были здесь в прошлый раз, ты вёл себя дост…

— Я сказал, не о чем тут разговаривать!

— Как пожелаешь, — откликнулся Ганнибал. И — злорадно улыбнулся. — Тогда о чем ты хочешь поговорить?

Уилл подхватил со стола толстенную папку.

— Давайте обсудим Гаррета Джейкоба Хоббса.

— Как тебе угодно. — Ганнибал сцепил руки на коленях.

Уилл полистал страницы, просматривая списки звонков, протоколы опросов… Целая «Война и мир» по количеству событий и имён.

— Вы сказали Джеку, что я позвонил Хоббсу и предупредил его о нашем приезде.

Ганнибал моргнул и твёрдо сказал:

— Я сказал Джеку то, что помнил. Ты вернулся в офис, пока мы с секретарём загружали бумаги в машину.

— Забавно. Я этого не помню. А она?

— Это произошло более полугода назад. Она не сможет сказать точно; любые воспоминания блёкнут со временем. Память — причудливый инструмент, Уилл. Тебе это должно быть известно особенно хорошо.

— Ладно. Скажите вот что. Зачем мне было предупреждать Гаррета Джейкоба Хоббса, если через двадцать минут я всё равно собирался его пристрелить?

Ответ Ганнибала последовал незамедлительно:

— Ты не хотел, чтобы Гаррет Джейкоб Хоббс сдался добровольно и помог в расследовании. Тебе хотелось бойни и кровопролития. После твоего звонка Хоббс запаниковал и напал на свою семью. Идеальный предлог для того, чтобы убить его.

Уилл обдумал сказанное с точки зрения Ганнибала и решил, что это правда.

— Вы хотели, чтобы я его застрелил. Надеялись на это. Всё так и было задумано, специально для меня. «Убийство сделает вашу жизнь лучше».

Этим он вызвал у Ганнибала лёгкую улыбку.

— Ты считаешь, что я заставил тебя убить Хоббса?

Уилл покачал головой.

— «Заставил» — это сильно сказано. Если есть возможность, вы не станете никого вынуждать или заставлять. Это неинтересно. Вы любите внедрять идеи. Натираете пол, выбираете музыку и ждёте, не начнёт ли кто танцевать.

Глаза Ганнибала сверкнули.

— Ты сейчас танцуешь, Уилл?

Губы Уилла изогнулись.

— Вы навредили мне. Саботировали моё расследование. И, могу поспорить, продолжали заниматься этим и после. Скармливали мне дезинформацию. Подталкивали в ложном направлении. Вы были осторожны, делали всё как можно незаметнее. И каждый раз, когда я на чём-то вас ловил, вы внушали мне, что я сошёл с ума.

— Разве я хоть раз вводил тебя в заблуждение?

Уилл перелистнул на середину своей папки и сказал:

— Тобиас Бадж.

— Тобиас Бадж? — скептически повторил Ганнибал. — Он напал на меня.

— Да, и на вашего пациента, Франклина Фруадево. Я добавил в список их обоих.

— В список?

— Ваших жертв.

Ганнибал нарочито и как-то даже... вежливо закатил глаза.

— Теперь я, по-твоему, и Франклина убил?

На этот раз глаза закатил Уилл, хотя и гораздо менее вежливо.

— Да, я уверен, что вы приложили к этому руку.

— Ты же знаешь, что с Тобиасом это была самозащита.

Уилл фыркнул.

Ганнибал склонил голову набок.

— Зачем мне их убивать?

— Бадж знал, кто вы на самом деле. Он… искал вашего расположения. Я прервал ваш с ним ужин, помните? Что, не понравилось то, что он предлагал? Он оказался недостаточно хорош для вас, и вы от него избавились. А Франклин Фруадево либо был заодно с Баджем, либо просто оказался не в том месте не в то время.

Опустив уголки губ, Ганнибал покачал головой. Это значит, что догадка верна, или наоборот?

— Уилл, это даже не передёргивание фактов. Это полёт фантазии. В твоей папке нет ничего, подкрепляющего твои обвинения. Ни единого доказательства.

Уилл просто пожал плечами.

— Если найти достаточное количество людей, которые, находясь рядом с вами, удачно умерли, этого будет достаточно для ордера.

— Значит, таков твой план. — Ганнибал выглядел почти разочарованным. — Собрать как можно больше косвенных улик и передать их Джеку?

— В общих чертах, — сказал Уилл и захлопнул папку.

— И как, по-твоему, он на это отреагирует?

— Джек их проверит. Он ко мне прислушается.

— Ты хватаешься за соломинку, Уилл. И Джек это поймёт.

Это было сказано мягко, с той особенной ноткой печального сострадания, от которой у Уилла поднялись волоски на руках. Это моментально выбило почву у него из-под ног. Исчез насмехающийся и злорадный Ганнибал. Вместо него вернулся забытый образ славного доктора — друга Уилла, всегда знающего, как лучше, и готового помочь добрым советом. Уилл был так одержим настоящим Ганнибалом Лектером, что забыл о его прошлой версии — той, которой симпатизировал и доверял. Он испытал дурманящее чувство наподобие головокружения, когда осознал, что скучает по тому Ганнибалу, что всё ещё оплакивает его потерю, хотя тот человек, по сути, был фикцией.

Но вот он здесь, возродившийся, поблёскивает глазами, печально смотрит на Уилла по ту сторону решётки.

Невообразимая наглость! Он пытается отговорить Уилла от расследования — ради его же блага. Как же это выводит из себя!

Когда Уилл подался вперёд, его глаза горели ненавистью.

— Бог знает, скольких ещё вы убили. Я найду их, доктор Лектер. Вы не такой хамелеон, каким себя мните. У вас есть стиль, особая... эксцентричность. Вы просто не можете по-другому. Это отчётливая, узнаваемая черта. Если я углублюсь достаточно далеко в прошлое, то найду тот единственный раз, когда вы были не вполне аккуратны. Я замечу ваш промах — даже вы должны были хоть раз допустить промах. Неважно, насколько мала и незаметна будет ошибка, я найду её, и затем я вас поймаю. Это лишь вопрос времени, а время — единственное, чего у меня здесь в достатке.

Ганнибал подался навстречу, копируя позу Уилла. Он даже взялся своими крупными руками за прутья.

— Это позиция отчаявшегося человека, Уилл. Последнее средство. Ты думаешь, что нашёл опору, но на самом деле соскальзываешь, увязаешь только глубже.

Уилл скрестил руки перед собой, хотя осознавал, что так его ногти оказались на виду.

— Доктор Лектер, из нас двоих отчаялся вовсе не я.

* * *

Он был так взволнован, что даже немного запыхался, пока прорабатывал каждый пункт своего дела. Алана описала этапы развития у него энцефалита: ноябрь — головные боли, декабрь — лунатизм и лёгкие галлюцинации, январь — слуховые галлюцинации… Рядом с каждым этапом Уилл выкладывал, как карту в покере, очередное фото с места преступления. Флеш-рояль симптомов и фул-хаус смертей.

Найджела Карим, его адвокат — и, по словам Аланы, человек, очень сведущий в законах, связанных с психическими заболеваниями, — внимательно слушала, пока Уилл подробно рассказывал ей об убийствах. Карим была настоящим профессионалом, и выглядела она безупречно: с блестящими волосами, уложенными как у диктора новостей, и с лицом, на котором не отражалось ни единой эмоции.

Уилл рассказывал ей, что по ранам на телах Кэсси Бойл и Мариссы Шур видно, что для их нанесения потребовалась бы большая физическая сила и хорошая координация, не говоря уже об энциклопедических знаниях в области анатомии. Целую минуту он посвятил описанию безупречной точности разрезов, с помощью которых были удалены лёгкие Кэсси Бойл и отделена челюсть Дональда Сатклифа. Каждую перевёрнутую им страницу сопровождало звяканье наручников по столу, ритмичное, как метроном. Он описывал каждую деталь подробно, почти любовно, уделяя особое внимание уровню подготовки преступлений и тщательной уборки после них. Он объяснял, как убийца хранил и подбрасывал вещественные доказательства, но при этом никогда не оставлял следов. Скорее всего, он носил с собой внушительный набор инструментов, однако вместе с тем любил использовать и то, что оказывалось под рукой, при условии, что это можно было провернуть, не оставляя улик. Горло Стаклифа было вспорото его же ножницами. Оленью голову убийца взял из бара в трёх милях от поля, где нашли Кэсси Бойл; он украл её в тот момент, когда был абсолютно уверен, что никто его не заметит, а значит, заранее собрал нужную ему информацию. Уилл предположил, что преступник проводит разведку в открытую; это объяснило бы, как у него получается прятаться ото всех камер наблюдения. Их было четыре в коридоре, ведущем к палате Джорджии Мэдхен, и каким-то чудом ни одна из них не сняла в день её смерти ничего подозрительного. Тот, кто убил Абигейл, подготовился настолько тщательно и фундаментально, что смог без следа избавиться от её тела, оставив лишь ухо. Он просто стёр её с лица земли. Уилл сдался ФБР менее чем через двадцать четыре часа после её смерти — как бы он успел за такой короткий срок сделать так, чтобы она полностью исчезла?

Контролировать себя становилось всё сложнее, у него начали дрожать и голос, и руки. Он просто не мог иначе. Работа Ганнибала наполняла его каким-то мрачным благоговением.

Закончив речь, Уилл пришёл в себя. Первой, кого он увидел, была Алана, которая смотрела себе в колени, будто не в силах встретиться с ним взглядом. Но Карим, в отличие от неё, сохраняла спокойствие и выдержку, поддерживая с ним зрительный контакт всё время, пока он говорил.

— Хорошо, — сказала она, постучав наманикюренными ногтями по столу. — Думаю, я вас поняла. Но будьте добры, Уилл, объясните попроще, что конкретно я должна из всего этого почерпнуть?

Уилл почуял недоброе. Он опустил взгляд на стол, к своим бумагам и фотографиям. Внезапно ему показалось, что всё это выглядит просто бредом сумасшедшего. Вопреки этому, ответил он спокойно:

— Я доказываю вам, что человек, совершивший эти преступления, был в здравом уме и осознавал всё: свои возможности, окружающую обстановку и то, кого он убивает. Он готовится. Собирает информацию. Избавляется от улик. Нет никакой паники, замешательства, сомнений. Это не мог совершить кто-то в состоянии диссоциации, миссис Карим. Это просто невозможно. Все улики указывают, что это невозможно.

Карим молчала. Подняв глаза, Алана встретилась с ней взглядом, и они долго и многозначительно друга на друга посмотрели. Потом Карим повернулась к Уиллу.

— И что, по-вашему, я должна сделать с этими уликами?

Не в состоянии избавиться от сарказма в голосе, он ответил:

— Э-э… использовать в суде, чтобы доказать, что я этого не делал?

Карим подалась вперёд — само олицетворение профессиональной заботы.

— Послушайте, Уилл, — чётко выделяя согласные, заговорила она. — Вы доказали только то, что, совершая эти убийства, вы были в своём уме. Что очень плохо для вас. Хуже некуда. Если мы, — она подняла руку, не давая Уиллу себя перебить, — если мы представим заявление о невиновности и используем это, — она указала на папку, — в качестве вашей защиты, вам грозит худший исход — смертельная инъекция. Лучший вариант развития событий — пожизненное заключение в тюрьме строгого режима без возможности условно-досрочного освобождения.

— Если представить заявление о невиновности, — повысил голос Уилл, — лучший вариант развития событий — вы докажете, что я невиновен!

В ответ он получил тишину. Алана потёрла переносицу.

Карим заговорила бархатным голосом, но тон её не был мягким:

— Никто не любит заявлять о собственной невменяемости. Я понимаю, почему вы хотите этого избежать. Но поверьте мне, Уилл, это оптимальный вариант, и единственный. Один из ведущих судебных психиатров считает, что у вас есть все шансы выиграть, придерживаясь этой линии защиты. Это очень важно, Уилл. В наше время в судах редко когда воспринимают всерьёз защиту, основанную на невменяемости подсудимого.

Она кивнула Алане, явно желая, чтобы та её поддержала.

Та, наконец, оторвала глаза от колен.

— Уилл, — сказала она, — я знаю, как тяжело это слышать. Но тебе лучше предоставить своему адвокату решать, что для тебя лучше. Не надо спорить с нами, будто мы говорим об одном из дел, над которыми ты работаешь для Джека. Для этого ты недостаточно объективен.

— Я не об этом спорю, — возразил Уилл. — Я просто хочу, чтобы меня судили, базируясь на имеющихся доказательствах, вот и всё. Почему вы считаете это настолько неразумным?

— Потому что присяжные никогда не согласятся с вашей трактовкой улик, — сказала Карим. — Вас приговорят, Уилл. Вы отправитесь в тюрьму.

— Значит, лучше притвориться сумасшедшим и остаться здесь? — Уилл покачал головой. — Балтиморская лечебница для душевнобольных преступников и есть тюрьма. Алана, ты ведь знаешь, я не хочу больше здесь находиться.

— Знаю, — согласилась Алана. — Но если тебя признают невиновным по причине невменяемости, то ты не останешься здесь навсегда. Если и ты со своей стороны приложишь усилия, чтобы вылечиться, и добьёшься в этом значительного прогресса, то через пару лет мы сможем перевести тебя в больницу общего режима.

— Это лучший исход, на который мы можем надеяться, — кивнув, добавила Карим.

— Лучший исход, — повторил Уилл. Он потёр лицо. — Ого.

Карим прочистила горло.

— Здесь вам будет лучше, чем в любой другой тюрьме. По крайней мере, вас лечат. Это уже что-то.

— Мне не нужно лечение, — сказал Уилл себе в ладони. — Я не болен.

Карим кивнула. Она ожидала, что он это скажет.

— Но вы не станете отрицать, что были больны. И болезнь эта очень необычна и мало изучена медициной. Кроме того, вы страдаете от ещё более необычного расстройства личности. Эти два редких случая смешались самым уникальным образом, отчего умерли пять человек. Сбой химических процессов в мозге и неблагоприятное стечение обстоятельств. Это не ваша вина, Уилл, и вас нельзя наказывать так, будто вы виновны. Но если бы я совершила то, что совершили вы, я бы хотела вылечиться. Иначе я просто не смогла бы с этим жить.

Уилл смотрел на неё сквозь распластанные по лицу пальцы. Он знал, что именно это она и скажет в суде в его защиту. Стало тошно.

— Нет, я так не могу, — прошептал он.

Карим нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду. Зато поняла Алана. Она сказала:

— Уилл, нет...

Он убрал руки от лица.

— Я не буду лгать всем, что я сумасшедший. Карим, вы свободны.

Выщипанные брови Карим поползли вверх.

— То есть?

— Я не нуждаюсь в ваших услугах.

— Уилл, — снова вклинилась Алана. И обернулась к Карим: — Он сам не знает, что говорит.

Но Карим уже поднялась, постучала по столу.

— Мистер Грэм, любой стоящий адвокат скажет вам то же самое, что и я. Вы что, хотите, чтобы вас казнили?

— Я хочу правды, — сказал Уилл своим наручникам. — Извините, что потратил ваше время.

Раздражённо подхватив свой портфель, Карим махнула охранникам и широким шагом вышла из Кофейной комнаты в коридор, цокая шпильками по мраморному полу.

Уилл поднял взгляд на Алану. Будто в замедленной съёмке, он увидел, как она наступает на горло своему разочарованию, призывает весь свой внушительный запас самообладания и, пряча всё это под маской вежливого профессионализма, готовится к бою. Уилл буквально онемел: он только что видел Алану на пределе самоконтроля. Оттолкнувшись руками от стола, она заставила себя встать. И, не глядя на Уилла, быстрым шагом вышла из комнаты и зашагала по коридору, догоняя Карим. В щель под дверью проник рокот взволнованных голосов, но слов было не разобрать.

Он неотрывно смотрел в отверстие для крепления наручников на столе и ждал.

Алана медленно и устало вернулась к нему в комнату, весь её запал исчез. Карим с ней не было.

— Закройте, пожалуйста, дверь, — обратилась она к охранникам, и они подчинились.

Она упала на стул напротив Уилла.

— Найджела согласилась прийти на следующей неделе. Тебе повезло. Ты её не рассердил. У неё богатый опыт общения с неуступчивыми клиентами.

— Я не хочу, чтобы она меня защищала.

— Но она нужна тебе! У неё отличная репутация, я работала с ней раньше. Найджела тебе поможет. Уилл, пожалуйста, доверься мне.

Уилл смотрел в глаза, в лицо, застывшее в напряжённом ожидании. Заметив на её щеке отблеск пламени, он вздрогнул.

— Как я могу довериться тебе? — прошептал он. — Когда ты не веришь мне?

Её подбородок дрогнул.

— Уилл!

— Ты считаешь меня сумасшедшим. — У него защипало в глазах.

— Я считаю, что ты был болен, очень болен, и ты всё ещё выздоравливаешь.

Он покачал головой.

— Ты думаешь, что мне лучше оставаться здесь.

Теперь её глаза тоже увлажнились.

— Неправда!

— Ты в самом деле думаешь, что я их убил? Убил Абигейл? Ты считаешь, что я… что я способен убить пять человек? Пять человек!

Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать.

— Улики…

— Да плевать на улики! — Уилл ударил тяжёлыми наручниками по столу, наполнив комнату звоном. Оба охранника шагнули вперёд. — Я хочу знать, что чувствуешь ты, что ты — на самом деле — ко мне чувствуешь.

— Но ты знаешь, что я чувствую, — ответила она, и ей на щёку упала слеза. — Я хочу тебе верить. Боже, я так хочу!

— Тогда поверь, — сказал он надтреснутым голосом. — Просто поверь мне. Пожалуйста, Алана.

Она смахнула слёзы. Встала.

— Я не понимаю. — Она развернулась, прошла в угол комнаты, а когда снова заговорила, её голос был хриплым от гнева. — Не понимаю, почему ты всё время мешаешь мне тебя спасти.

У Уилла отвисла челюсть.

— Вовсе нет...

В её смехе послышалась ярость.

— Мешаешь. Ты делаешь всё возможное, чтобы меня оттолкнуть. И не только меня; ты настраиваешь против себя любого, кто пытается тебе помочь. Ты хоть представляешь, перед сколькими людьми я за тебя извинялась?

Он сжался от силы её гнева.

— Алана, ты не обязана это делать…

— Но я хочу! — воскликнула она, сжав кулаки. — Я хочу! Потому что ты этого заслуживаешь! Ты заслуживаешь большего. Но ты срываешь все мои планы. Каждый раз, когда я пытаюсь как-то тебе помочь, ты мне мешаешь. Я достала тебе твоё дело. Ты попросил — и, вопреки себе, я его достала. А теперь посмотри, что ты с ним делаешь. Ты уничтожаешь собственную линию защиты.

Уилл хотел встать, подойти к ней туда, в угол, и положить руку на её дрожащее плечо. Но он был прикован к столу.

— Алана…

— Мне нельзя сейчас с тобой говорить. — Повернувшись к нему, она вытерла нос рукой, как маленький ребёнок. — Я очень зла и разочарована, и несу всякую чушь. Прости. Я злюсь на твою болезнь. На всю эту ситуацию, на это место. Не на тебя, понимаешь? Всё это было не про тебя. Поэтому не принимай мои слова близко к сердцу, пожалуйста. Просто… не принимай меня близко к сердцу.

И прежде чем он успел её остановить или что-то сказать, она вылетела из комнаты, унося за собой свои эмоции третьего ураганного уровня. Теперь Уилл знал, что она чувствует. Гнев, боль и отчаяние такой силы, что едва может дышать. Но мучило его вовсе не это… а то, что за её гневом, за душевной болью и за всем остальным скрывалось чувство вины. Что же — о боже, что — она такого сделала, от чего чувствует себя виноватой?

Чучельника он поймал за десять дней. За три дня вычислил отравителя детей, дело которого Джек принёс ему после. Тридцать пять часов (подряд, он не спал) ушло на то, чтобы найти каменный карьер, где геолог хоронил заживо своих интернов. Геолог страдал клаустрофобией, и на эти тридцать пять часов Уилл перенял его фобию; он боролся с убеждением, что прутья камеры ввинчиваются ему в тело. Но это его только подстёгивало.

Он раскрыл дело так быстро, что Джеку удалось спасти двух жертв до того, как они задохнутся. Крепко прижимая к уху телефон, Беверли передала хорошую новость Уиллу, Прайсу и Зеллеру, собравшимся в импровизированном оперативном центре, которым стал коридор, примыкающий к камере Уилла. Всеобщее облегчение было таким явным, что граничило с истерикой. Прайс, опьянённый успехом, всем по очереди дал «пять». После секундного колебания он дал «пять» и Уиллу через решётку — и как же довольно заулыбалась при этом Беверли! Даже Зеллер, в кои-то веки, не выглядел так, будто его заставили прийти под дулом пистолета. Благодаря эффективной работе Уилла вся команда вновь была на его стороне, и рабочая атмосфера приобрела прежнюю лёгкость. Да, Прайс иногда сильно нервничал, если другие заключённые были в настроении покричать, а Зеллер старался общаться с Уиллом как можно меньше, но по большей части раскол был преодолён. Если бы не тюремный комбинезон и решётка, Уилла легко можно было принять за члена их команды.

Прайс и Зеллер собрали своё оборудование. Они сказали, что им нужно быть в Квантико завтра рано утром, а до этого успеть вздремнуть, но Уилл знал, что они собираются отпраздновать раскрытие дела за бутылочкой пива ближайшем баре. Он ожидал, что Беверли отправится с ними, но вместо этого она повернулась к нему и сказала:

— Знаешь, чего мне сейчас хочется? Свинины Му Шу.

И через двадцать минут она уже шагала назад по коридору с пакетом, полным еды из китайского ресторана.

— Курьер был в ужасе! — ухмыльнулась она. — Побелел как полотно.

За ней шёл Барни.

— У нас есть карточный столик в комнате для персонала, — предложил он. — Хотите, принесу?

— И так нормально. — Беверли села по-турецки прямо на пол. — Эй, Барни, хочешь курицы с брокколи? У меня лишняя порция.

— Спасибо, но мне нельзя. Я на работе.

Беверли театрально закатила глаза.

— Да ладно тебе. Хоть яичный рулет возьми.

Барни явно боролся с собой.

Уилл тоже уселся на пол, напротив Беверли, и она уже просовывала ему коробку через решётку.

— Поешь чего-нибудь, Барни, — сказал он. — Ты и так уже нарушил протокол, позволив мне это. — Он пощёлкал палочками для еды.

Барни взял себе яичного рулета, а Беверли, посмеиваясь, спросила Уилла:

— Что ты будешь с ними делать? Выколешь кому-нибудь глаз?

— Такое не входило в мои планы, — ответил тот, — но могу случайно выколоть себе.

В последние полчаса он так много улыбался, что лицо начинало болеть. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько нормальным. Точно задолго до заточения здесь.

Барни ушёл продолжать обход, а Беверли с Уиллом остались там же, где были: сидя на полу и склонив друг к другу головы, обменивались коробками с едой через решётку.

— Спасибо, — проговорил Уилл с полным ртом лапши.

— Не за что, — ответила Беверли. — Выбирай кухню, а я позабочусь о доставке. Всё лучше той размазни, что подают здесь.

— Это да, но я говорил не о еде. Благодаря тебе, я почувствовал себя… таким обычным, что ли.

— Из-за меня ты чувствуешь себя обычным? — Она хмыкнула. — Вот так комплимент.

— Я надеялся, что прозвучит как комплимент…

— Да знаю я.

Она ухмыльнулась. Он улыбнулся в ответ.

— Не благодари меня за то, что я отношусь к тебе как к своему коллеге, — сказала она. — Ты и есть мой коллега. Который, кстати, чертовски хорош в своём деле. Нет, правда — последние пару недель ты был просто в ударе. Если бы я сделала то, что сделал ты, мне бы официальную благодарность объявили, а может, и премию дали.

Уилл пожал плечами.

— Мне теперь очень легко сосредоточиться. У меня же здесь нет никаких других дел.

Беверли махнула палочками, указывая куда-то Уиллу за спину.

— У тебя есть это. Чем бы оно ни было. Кстати, что это?

Уилл понял, что она имеет в виду его улики, и в горле неожиданно образовался ком. До этого момента агенты ФБР старательно игнорировали фотографии на стене — Джек обводил камеру глазами, словно там ничего и не было, — но Беверли была несвойственна подобная тактичность.

— Мне нельзя об этом говорить, — тихо сказал он, глядя в коробку с обедом.

— Кто сказал?

— Джек сказал.

Беверли поджала губы.

— Ясно. — Но она продолжала смотреть ему через плечо. — Знаешь, у меня тоже такое было. В старших классах. Только у меня были фотки Курта Кобейна. Я вырезала их из всех журналов, где его видела. А по ночам лежала и смотрела; мне нравилось представлять, что он наблюдает, как я засыпаю.

— Жуть какая. Если бы это был Джим Моррисон, я бы ещё понял…

От неожиданности она смешно фыркнула, и он усмехнулся в ответ. Уилл сам удивился, что его не коробит от такого сравнения его улик с коллажами журнала «Все звёзды». Он даже почувствовал какое-то извращённое облегчение, насмехаясь над своим единственным шансом на спасение.

Беверли помахала палочками, будто отгоняя собственную смешливость, и посерьёзнела.

— Ладно, понятно. Только дело вот в чём. Когда ты лежишь на койке, эта стена не попадает в поле твоего зрения, ты не можешь их увидеть. А днём ты либо сидишь за столом, либо общаешься с посетителями — то есть туда не смотришь.

Уилл почувствовал, что его профилируют, и был этому не рад.

— Свинину доедать будешь? — изменившимся голосом спросил он.

Но от Беверли было не так просто отмахнуться.

— Я серьёзно, Уилл. Ты же эту психовыставку не для себя соорудил, так? А для нас.

Он притворился, что никак не может поймать палочками упрямый кусочек свинины.

— С чего бы мне это делать?

— Потому что ты знаешь, о чём думают люди, когда на тебя смотрят. Ты знаешь, что они думают… ну, об этом. Так ты бросаешь им вызов, да?

Уилл жевал как можно медленнее, откладывая ответ.

— А ты смотришь на меня иначе?

— Раз уж ты затронул эту тему, то да. Я смотрю на тебя как на негодяя, сожравшего мою свинину! — Она заговорщически улыбнулась. — Планируешь что-нибудь особенное на свой день рождения?

Он моргнул, сбитый с толку.

— Мой… что?

— Тринадцатого, да? На следующей неделе.

— Ох. — Он потёр лицо. — Забыл. Здесь совсем теряешь ход времени.

— Это точно. Так что будешь делать?

— Э-э… да как обычно, ничего принципиально нового. Проснусь. Почитаю. Посижу прикованный на сеансе психоанализа. Посчитаю трещины в штукатурке.

Беверли наморщила лоб.

— Это ужасно. Мы тебе этого не позволим.

— Выбор у меня невелик, Бев.

— Чем бы ты хотел заняться, — спросила она, расправив плечи, — если бы мог делать что угодно? Опиши мне свой идеальный день рождения.

«Я бы поймал Ганнибала Лектера, — подумал Уилл. — Я бы заглянул ему под маску и увидел монстра. Я бы смотрел, как он гниёт в этой самой клетке, где сейчас сижу я».

— Опиши свой, — ответил он.

— Ну, это просто. — Беверли вскинула кулак. — Вегас, детка!

Уилл поднял брови.

— Что? — воскликнула она и добавила, защищаясь: — Я люблю Вегас. Пусть это и попсово, но еда просто фантастика, и мне всегда идёт карта. Не хочу хвастаться, но я просто гений в покере. Играю с друзьями раз в неделю и выигрываю все их деньги. Они меня ненавидят. — Она улыбнулась воспоминаниям, а потом поглядела на Уилла. — Мне кажется, из тебя вышел бы хороший игрок в покер.

Он подумал.

— Я средне играю. Вижу, когда люди блефуют, но, говорят, у меня самого всё на лице написано. Многие говорят.

Беверли ухмыльнулась.

— Я должна это увидеть. Мы как-нибудь сыграем. Но ты увиливаешь от ответа. Идеальный день рождения! Ну же, наверняка ты думал об этом.

— Я… — Уилл и правда не знал, что ответить. — Думаю, я… я бы съездил… домой.

Он умолк, потому что не мог придумать ничего лучшего.

Момент был неловкий, и стал ещё хуже, когда у Беверли заблестели глаза.

— Да… — с усилием проговорила она. — Да, наверное, ты очень этого хочешь.

Потом они открыли свои печенья с предсказанием, и настроение улучшилось.

— «Ты рисковый человек», — прочитала Беверли.

А у Уилла было: «Ты кое-кому нравишься», и почему-то от этого они оба разразились смехом.

Это был долгий день.

* * *

Беверли зашла к Уиллу в день его рождения, хотя они не работали ни над каким делом. Она принесла ему MP3-плеер, куда были загружены все альбомы The Doors, и колоду фирменных карт от Playboy. От последних Уилл, конечно же, пришёл в ужас, но на самом деле был счастлив, прекрасно понимая, что Беверли подарила ему не просто вещи, а свою дружбу.

Не только Беверли решила сделать ему подарок на день рождения. Целый батальон охранников конвоировал Уилла в Кофейную комнату, где, как он был уверен, его ожидало что-нибудь особенно садистское от Чилтона, решившего таким образом «поздравить» своего пациента.

Но, прежде чем покинуть комнату, Барни сообщил, что скоро подойдёт Алана Блум.

Уилл вздохнул, однако не от облегчения. Если это Алана, то она наверняка приведёт с собой Найджелу Карим, заготовившую очередную жуткую речь о том, как выгодно ему будет объявить себя в суде сумасшедшим.

Из коридора донёсся ряд странных звуков. Металлическое бряцанье, шорох и ритмичный цокот. Наверное, какого-то пациента вели на процедуры.

Через мгновение в комнату зашла Алана, но на буксире у неё была не Карим. Она привела Винстона.

— С днём рождения, — сказала она.

У Уилла вырвался тихий вскрик радости. Увидев хозяина, Винстон возбуждённо запыхтел на всю комнату. Алана держала его на коротком поводке, но пёс упорно пытался вырваться и прыгнуть на Уилла.

— Мне нельзя cпускать его с поводка, — виновато сказала Алана.

Сегодня Уилла приковали не наручниками к столу, а прикрепили цепь к кожаному ремню на талии, поэтому он поднялся — охранники сразу же напряглись — и прошаркал к своим гостям. Уилл встал на колени, и Винстон кинулся на него, обнюхивая и облизывая. Пёс был очень взволнован из-за того, что был на коротком поводке в незнакомом месте, но Уилла узнал. Наконец хоть что-то знакомое.

— Привет, малыш, — сказал Уилл. — Привет, привет… Да, это я. Какой ты! Как же я рад тебя видеть. — Уилл с усилием сморгнул и лишь затем встретился взглядом с Аланой. — Он хорошо выглядит.

— Он скучал по тебе, — ответила та, улыбаясь слишком широко; губы у неё дрожали.

— Я тоже по тебе скучал, — прошептал Уилл Винстону. — По тебе и по твоим братьям и сёстрам. — Он погладил его, обхватил руками морду и посмотрел в выразительные глаза. В наручниках было трудно сделать что-нибудь ещё. Винстон подозрительно обнюхал цепочку.

— Да, — вздохнул Уилл, — я тоже на поводке.

Опустившись на колени рядом с ними, Алана провела костяшками пальцев Винстону по спине. Минуту они сидели рядом и вместе его гладили.

— И как Чилтон на это согласился? — удивился Уилл.

— Было непросто, — ответила Алана. — В конце концов пришлось пообещать, что я познакомлю его с редактором журнала «Психиатрия». Он хочет печататься.

— Н-да, — протянул Уилл. — В медицинских кругах тебе за это спасибо не скажут… А я скажу. Не могу выразить словами, как много для меня значит то, что ты его привела.

— И не нужно, — сказала она тихо. — Я и так знаю.

Довольно долго они просто смотрели друг на друга, а Винстон топтался между ними, надеясь на продолжение ласки. Уилл и Алана не разговаривали с того дня, когда поспорили о психическом здоровье Уилла, а точнее об отсутствии такового, и некоторая враждебность, возникшая тогда между ними, была практически такой же реальной и ощутимой, как и собака. Вина отбрасывала тень на открытое лицо Аланы. Уилл подозревал, откуда взялась эта вина; он старался об этом не думать, очень старался, но не мог. Слишком это было видно. Алана сделала что-то у него за спиной, и хоть ей стыдно, она в этом не раскаивается. Может, она считает, что это не повторится. Но Уилл знал, что повторится. Он предостерёг бы её, если бы она только послушала. Но она не послушает, поэтому предостерегать он не стал. Вместо этого он посыпал на рану соль.

Уилл протянул руку — медленно, чтобы не спровоцировать охрану, и осторожно — напрасно надеясь, что, если он не звякнет цепью от наручников, Алана о них забудет. Он не решился притронуться. Ему так ясно вспомнилось, каково это было — прикасаться и целовать её, в воспоминания совершенно незаметно влились его фантазии о том, как её соблазнял Ганнибал, и всё это внезапно стало для Уилла слишком настоящим — настолько реальным, что ему стало до ужаса страшно от того, что может произойти, если прикоснуться к ней сейчас. Вместо этого он дотронулся одним пальцем до её серебряного кулона в виде морской звезды. Через него он чувствовал её дыхание, игру эмоций под её кожей.

Так он и замер; трудно сказать, как надолго. Охранники смотрели на них неотрывно. Винстон потёрся носом о его запястье, там, где его не прикрывали наручники.

Затем Алана прикоснулась в ответ. Убрав палец Уилла с кулона, она взяла его руку в свои ладони и очень осторожно, будто любое лишнее движение могло его разбить, поднесла её к своему лицу и приложила к прохладной коже. Уилл ожидал, что она поцелует пальцы, но нет. Она просто какое-то время так с ним посидела.

Потом, уже лёжа на своей койке, он обнаружил, что не знает, как интерпретировать этот жест Аланы. Она прощала его? Или он её? Воспоминание разжигало его собственное чувство вины.

В общем, день рождения вышел не самым плохим в его жизни, что, учитывая обстоятельства, говорило само за себя.

Тогда он не знал, что его ожидает ещё один подарок. Он получит его только через два дня. Сначала должны найти тело.

* * *

Уилл сидел за столом, просматривая результаты вскрытия Дональда Сатклиффа, когда услышал, как по коридору движется большая группа людей. Он уже знал, что решительные шаги обычно предвещают новое дело.

Уилл поднялся на ноги, готовясь встретить гостей. Группу возглавлял Джек — на лице все признаки бессонной ночи. Беверли, Прайс и Зеллер, едва поспевая, шагали следом.

— Что случилось? — удивлённо спросил Уилл, поймав суровый взгляд Джека.

— Угадай, кто объявился, — сказала в ответ Беверли.

Джек жестом заставил её замолчать.

— Мы не знаем, он ли это. Пусть Уилл сначала посмотрит.

Уилл узнал этого Джека: грубого, озабоченного, уязвлённого — и тихо спросил:

— Потрошитель?

— Это ты мне скажи. — Джек повернулся к остальным: — Где дело?

— У меня, — сказал Ганнибал.

И оно действительно было у него. Он стоял позади всех, будто тень, явно поглощённый чтением документов у себя в руках. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы передать папку Джеку.

Уилл выпалил, не подумав:

— А он что здесь делает?

Все разом вздрогнули. И повернулись посмотреть на Уилла.

Джек прищурился.

— Я сам пригласил доктора Лектера.

С трудом сглотнув, Уилл опустил подбородок.

— Заче-ем?

— Почти все судмедэксперты Восточного побережья уже пытались расколоть для нас этот орешек, — сказал Джек, внимательно наблюдая за Уиллом, — теперь настала очередь доктора Лектера.

— Свежее мясо для Чесапикского потрошителя, — сказал Ганнибал без выражения.

Уилл онемел. Он перевёл взгляд с Ганнибала — всё ещё читающего дело и, судя по всему, ни капли не обеспокоенного его реакцией, — на Джека, который сверлил Уилла взглядом, будто надеясь проделать в нём дыру. Джек его проверяет? Или это Ганнибал? Не суть. В любом случае главное — оставаться спокойным.

— Не знаю, смогу ли я с ним работать, — тихо сказал он Джеку тоном, который ему самому показался достаточно сдержанным.

Джек поднял брови.

— Это почему же? — подняв глаза от папки, вежливо поинтересовался Ганнибал. Вежливо поинтересовался!

Сквозь сжатые зубы Уилл проговорил:

— Потому что вы мой психотерапевт.

— Ты уже работал вместе с Ганнибалом, — сказал Джек. — Он был с нами при аресте Сильвестри, которого мы приняли за Потрошителя.

Уилл заметил, что Джек назвал Ганнибала по имени, и ощутил настоящий ужас.

— Я пытался его убить, Джек, — прошептал он свой последний аргумент.

— Это могло помешать Ганнибалу работать с тобой, а не наоборот. Итак, с Ганнибалом я уже это обсудил, и для него это не проблема. Я тоже проблемы не вижу. А ты?

У Уилла отнялся язык. Он открыл и закрыл рот, словно рыба.

— Повторяю: у тебя с этим какие-то проблемы?

Джек в открытую ему угрожал. Все смотрели на Уилла. Их взгляды давили, как таран.

— Нет, — ответил Уилл тонким голосом, улыбаясь абсолютно без причины. Прочистив горло, он повторил более решительно: — Никаких проблем.

— Уверен? — спросил Джек.

— Дай уже дело, наконец, — рявкнул Уилл.

Джек повернулся взять у Ганнибала папку, но тот притворился, что не заметил. Он скользнул вперёд, мимо Прайса и Зеллера, которые посторонились, давая ему дорогу, и ступил на свет. В ушах Уилла стучала, стучала кровь. Он заметил на губах Ганнибала малюсенькую, бесконечно коварную улыбку. Остальные её не видели; они понятия не имели, что пробралось в самое сердце ФБР.

Ганнибал просунул руку между прутьями. Он подал Уиллу дело, держа указательный палец вдоль корешка. Переведя дух, Уилл потянулся навстречу, и когда взялся за папку, почувствовал, как палец Ганнибала легко коснулся его руки. Это была не случайность. Ласка. Уилл дёрнулся, как от удара током.

Никто ничего не заметил, и Ганнибал скользнул назад. Обратно в тень, уступив Джеку и остальным агентам место «в первом ряду». Уилл выбросил произошедшее из головы. Ему пришлось — выбора всё равно не было — хотя он ещё чувствовал на коже призрачное потрескивание электричества. Открыл папку.

Глазами Уилл увидел мужчину среднего возраста, лежавшего в углу зеркальной комнаты. Зеркала по обе стороны разбиты, расколоты по всей ширине. В тело воткнуты десятки осколков, уже после смерти, — труп ощетинился ими, как жуткая пародия на дикобраза. Пятна крови на животе и ногах, признаки удалённых внутренних органов. Горло перерезано, глаза вынуты. Он больше никогда не увидит своего отражения.

Внутреннему взору Уилла предстало нечто иное. Стереограмма… Бессмысленная картинка, узор из точек, но если по-особенному сфокусировать взгляд, точки превращаются в трёхмерный объект, объёмный и полный значения. Уилл однажды видел такое в церкви в Билокси, в годы, когда его ещё водили в церковь. Нужно было правильно посмотреть, слегка скосив глаза, и тогда точки и линии превращались в лик Христа. «Волшебство», — подумал он тогда. Увидев тот лик однажды, он не смог его забыть, сколько ни старался. Он всегда был с ним, горящий в памяти, как ожог.

По сути, именно это происходило и сейчас. Уилл смотрел на последнюю жертву Чесапикского потрошителя, и вся путаница в голове — слепящее снежное облако деталей, которые были ему неизвестны, — вся эта мешанина, вздрогнув, замерла, будто молнией поражённая, и Уилл заворожённо наблюдал, как она формирует чёткий образ, важный образ — замысел.

И он узрел в нём лик, но то был не лик Христа.

Уилл поднял взгляд. В камере стало очень светло. Он покачнулся. Не увидел никого по ту сторону решётки. Все исчезли. Повернувшись как на шарнирах, уставился на стену с уликами, куда ударил луч прожектора, осветив фотографии, будто новогоднюю ёлку. Уилл смотрел на них, дышал ими. Потом опустил глаза обратно к папке, к последней жертве Потрошителя. И понял. Понял всё.

— Это ты.

Прожектор развернулся и осветил Ганнибала Лектера. Уилл смотрел на него, видел только его одного. И Уилл мог поклясться, что в этот момент Ганнибал даже не позаботился надеть маску.

— Ты — это он, — голос Уилла дрогнул.

Джек что-то сказал, издалека, будто из-под воды. Что-то неразборчивое. Неважное.

— Подражатель? — спросил Уилл.

Глаза Ганнибала мерцали. Слова были больше не нужны.

— Не-е-ет… — Уилл покачал головой, почти улыбаясь. — Настоящий.

Джек продолжал говорить, но его заглушал грохот сердца.

— Какой же я идиот, — сказал Уилл. — Давно должен был догадаться. Как я не видел? Как я не видел?

— УИЛЛ!

Прожектор заискрил и погас. Вернулась камера, за ней коридор и люди в коридоре. Джек стоял вплотную к решётке, схватившись за прутья — потому что не мог схватить Уилла за плечи. Беверли, с застывшим, бледным лицом, тоже смотрела на Уилла. Прайс и Зеллер оба нервно избегали его взгляда. Лицо Ганнибала снова стало маской.

— Ты с нами, Уилл? — повысив голос, спросил Джек.

Тот снова покачнулся, но ответил:

— С вами.

— Мне нужно знать, с чем мы имеем дело — это Потрошитель или нет?

— Да, это Потрошитель, вы имеете дело с ним. Прямо сейчас. Вот он.

И Уилл указал на Ганнибала.

Джек посмотрел в том направлении, куда указывал палец, словно ожидая увидеть на месте Ганнибала кого-то другого. Конечно же, его ожидания не оправдались. Он скис, лицо утратило всякое выражение.

— Не понимаю, — произнёс он с угрозой.

— Ганнибал Лектер и есть Чесапикский потрошитель, — сказал Уилл.

Все переводили взгляд с Уилла на Ганнибала и обратно. Прайс выглядел так, будто пытался уловить смысл шутки. Брови Зеллера поднимались всё выше и выше. Беверли просто была напугана. Взгляд Джека остекленел.

Ганнибал переносил всеобщее внимание с растерянным видом человека, который недоумевает, как его угораздило попасть в такую нелепую ситуацию.

— Так, — сказал Джек, беря себя в руки. — Я хочу, чтобы ты сделал глубокий вдох, Уилл. Соберись с мыслями, хорошо?

— Я в порядке, Джек, — возразил Уилл. — Лектер и есть Потрошитель. И всегда им был. Наблюдал с безопасного расстояния. Смеялся над нами. А теперь решил подойти поближе.

Джек медленно втянул воздух через нос. Но ничего не сказал.

Тогда подал голос Ганнибал.

— Уилл, — начал он осторожным тоном укротителя льва, — почему ты считаешь меня Чесапикским потрошителем?

Уилл был счастлив ответить.

— Доктор, я же говорил, что у вас есть стиль, и вот он здесь, у всех на виду. Та же самая эксцентричность во всех убийствах Чесапикского потрошителя. Вы равнодушны к своим жертвам, не считаете их людьми, не уважаете их право на жизнь. Насмехаетесь над ними. Как над Кэсси Бойл, когда вы решили насадить её на оленьи рога.

Ганнибал поднял брови.

— Ты видишь связь между Чесапикским потрошителем и подражателем?

— Ганнибал, хватит… — вклинился Джек, вскидывая руку: «замолчи».

— Та же утончённость, — продолжал Уилл, игнорируя Джека и глядя Ганнибалу прямо в глаза. — Тот же ум. Театральность. Элегантность во всём. Подражатель — так, халтурка на стороне. А вот это — дело вашей жизни. Ваше призвание. Философия. Так вы самовыражаетесь. Занавес поднимается перед кульминацией.

— Что за кульминация? — спросил Ганнибал. — Уилл, что ты видишь?

— Не отвечай ему, Уилл, — рявкнул Джек. — Ганнибал, хватит его подзуживать.

Его никто не слушал.

— Что ты делаешь с органами? — спросил Уилл.

— Ты мне скажи, — откликнулся Ганнибал.

— Чёрт возьми! — взревел Джек. — Я не собираюсь это терпеть. Ганнибал, ты делаешь только хуже!

И Ганнибал развернулся к Джеку.

— Я пытаюсь, — сказал он почти раздражённо, — вернуть ясность мыслей своему пациенту, который находится на пороге бредового состояния!

— Это не та ясность, которая нам сейчас нужна, — сказал Джек. — Не заставляй меня просить тебя уйти.

Ганнибал одёрнул жилет. Уилл ясно видел, что он был в ярости.

— Так, — сказал Джек. — А теперь я хочу, чтобы Уилл пришёл в себя. Уилл, ты сможешь собраться? Дай мне что-нибудь на Потрошителя.

Теперь разозлился Уилл.

— Я прямо сейчас даю тебе это «что-нибудь»! Посмотри на него! Ну правда, посмотри. Он же идеально подходит под профиль. Нужного возраста, образованный, интеллигентный, живёт прямо посреди охотничьих угодий Потрошителя… он даже хирургом работал, чёрт побери!

Джек тихо ругнулся. Остальные агенты медленно отступали подальше, предчувствуя неминуемый взрыв.

— Уилл, — сказал Джек. — Послушай меня. Ганнибал Лектер — не Чесапикский потрошитель.

— Нет, это он.

— Он помогает нам поймать Чесапикского потрошителя.

Уилл рассмеялся, пронзительно и злобно.

— Ха-ха-ха-ха… Нет, Джек. Нет, вот этого он точно не делает!

— Уилл, ты не в себе.

Уилл прекратил смеяться.

— Это я не в себе? Джек, не я пригласил Чесапикского потрошителя консультировать расследование ЕГО СОБСТВЕННОГО ДЕЛА! — Он начал кричать и уже не мог остановиться. — Ты думаешь, что это не он, потому что он твой друг. Так он и работает! Подбирается настолько близко, что уже не можешь разглядеть, кто он на самом деле. Со мной было точно так же!

Наступила звенящая тишина.

— Прошу прощения, Джек, — сказал Ганнибал, напустив на себя вид мученика и уткнувшись покаянным взглядом себе в ботинки. — Мне не следовало приходить. Очевидно, что моё присутствие вызвало у Уилла установление ассоциативной связи между делом Потрошителя и его собственным делом.

— Ну нет, — вскипел Уилл, — не смей выворачивать всё шиворот-навыворот!

— Ты многое пережил, Уилл. Прости меня за то, что я не догадался заранее предупредить тебя о своём участии в сегодняшнем расследовании. Я нарушил твоё душевное равновесие…

— Хватит! Хватит! Заткнись!

— Своим присутствием я невольно искажаю твоё восприятие действительности, а я понимаю, как важна для тебя твоя работа…

— Он пытается выставить меня психом! — взвизгнул Уилл.

— Ему не нужно выставлять тебя психом! — заорал Джек ещё громче. — ТЫ ЧТО, НЕ ВИДИШЬ, ЧТО САМ ОТЛИЧНО С ЭТИМ СПРАВЛЯЕШЬСЯ?

И впервые Уилл понял, своими глазами увидел, какую огромную кучу проблем Ганнибал ему обеспечил. Лицо Джека выражало муку. Он был охвачен какой-то смесью огорчения и негодования. Уилл его разочаровал. Больше, чем разочаровал.

— Ты мне не веришь, — сказал Уилл тихо.

Он оглядел остальных членов команды: все они окончательно слились со стеной. Лицо Беверли ничего не выражало: она была настолько расстроена, что просто не имела сил хоть как-то выразить эмоции. Прайс побледнел как полотно. И только Зеллер выглядел почти довольным; его глаза лихорадочно горели, будто наконец подтвердилось то, о чём он давно подозревал.

Глазные яблоки дрогнули у Уилла в глазницах.

— Ни один из вас мне не верит.

Тишина стала гробовой.

— Сукин сын, — сказал Уилл. И засмеялся, низко и угрожающе. — Что, здесь собрались одни идиоты?

— Уилл… — начал Джек.

— Он Потрошитель! — заорал Уилл срывающимся голосом и снова указал на Ганнибала, который рассматривал его из-под полуприкрытых век. — Он убил Мириам Ласс, Джек. Он играл тобой годами! Он срежиссировал всё. Ты пляшешь под его дудку прямо сейчас и не замечаешь этого! Свою последнюю жертву он убил, чтобы ты принёс дело сюда, ко мне, зная, что я его вычислю, и зная, что ты мне не поверишь!

Джек начинал терять терпение.

— Уилл, если ты не успокоишься прямо сейчас, мне придётся применить силу

Уилл не слушал. Он смотрел в глаза Ганнибалу и видел в них торжествующий блеск.

— Неужели ты не видишь? — крикнул Уилл. — Он хочет окончательно меня дискредитировать! Ему необходимо было здесь присутствовать, нужно было видеть, как я всё пойму. Он занял себе место в первом ряду! Ну что, всё прошло как по маслу? Тебе весело?!

Выражение лица Ганнибала было неописуемым.

Уилл повернулся обратно к Джеку.

— Отказываясь видеть в нём подозреваемого, ты позволяешь ему оставаться на свободе, а значит, будут появляться новые тела. Новые и новые. Это никогда не закончится!

— Эй, нам тут нужна помощь! — крикнул Джек в коридор.

Уилл уставился на него.

— Что ты делаешь?

— Ты себя не контролируешь, Уилл.

— Джек, нет. Ну давай же. Это он. Это всё он! — закричал Уилл. — Это он! ЭТО ОН!

Он ударил руками по прутьям.

— Нам срочно нужна помощь! — крикнул Джек громче. Затем повернулся к своей команде: — Все вон отсюда. Ждите меня в холле. Ты тоже, Ганнибал.

— Но я могу помочь…

— ВОН! — гаркнул Джек.

И они послушались. Перед самым уходом Ганнибал нашёл глазами Уилла и ожёг вспышкой чернейшей злобы. Сердце Уилла пустилось вскачь.

— Джек, поверь мне… — Голос дрожал так сильно, что искажал речь.

По коридору к ним спешил Барни со шприцем в руке.

— Джек, нет!..

И тот поднял руку, жестом приказывая Барни остановиться. Выпрямив плечи, Джек повернулся к Уиллу c холодной чёткостью палача.

— У нас было соглашение, Уилл.

Уилл смотрел на него, лишившись дара речи.

— Я сказал тебе, что буду с тобой работать, только если буду уверен в твоём здравомыслии. Обычно я уверен — ты мой самый лучший сыщик, но сейчас у тебя приступ. Я подожду, пока ты придёшь в норму, иначе есть шанс, что ты никогда уже не станешь прежним.

Уилла словно ножом ударили. И медленно проворачивали лезвие.

— Джек, — сказал он беззвучно.

— Верни мне все документы, — скорбно произнёс Джек.

— Нет, — выдавил Уилл. — Джек, не надо. Нет-нет-нет-нет-нет-нет…

— Если не захочешь их отдавать, я попрошу Барни тебя вырубить, и мы обыщем камеру.

— Джек, ты не можешь… ты не можешь… Я не отдам!

Прижав к груди папку с делом Потрошителя, Уилл попятился.

— Мне жаль, — сказал Джек.

— Позволь мне поработать над ним. Позволь. Пожалуйста, Джек! О Господи, пожалуйста!

— Мне жаль, но я не могу. Итак, ты отдашь мне документы или вколоть тебе снотворное?

— Нет-нет-нет-нет. Джек, нет. Они нужны мне. Пожалуйста. Джек, не надо!

И Уилл начал плакать.

Джек и Барни переглянулись. Они оба не хотели этого делать. Но знали, что придётся.

— Пожалуйста, Джек. Пожалуйста, не надо.

Уилл упёрся спиной в стену. Барни вынул ключи.

Уилл зарыдал всерьёз. Задыхаясь, он прижал папку крепче, будто надеясь кожей впитать её содержимое. И в ту секунду, когда Барни шагнул к двери с ключами в руке, с Уиллом что-то произошло, что-то развалилось на части и собралось заново так быстро, что он едва осознал, что происходит.

Взмах маятника.

— Я знаю, что он не Потрошитель! — закричал Уилл сквозь слёзы. — Я знаю, Джек. Правда, знаю!

Барни вставил ключ в замок. Джек смотрел на Уилла недоверчиво.

— Он не Потрошитель. На меня… — Уилл глотнул воздуха. — На меня просто иногда что-то находит. Прости меня, Джек. Прости, пожалуйста. Я знаю, Ганнибал всего лишь мой психотерапевт. Он просто пытается помочь. Он добр ко мне. Но иногда на меня что-то находит!

Джек подал Барни знак подождать.

— Что такое на тебя находит, Уилл?

И тогда Уилл понял: Джек попался. Он зарыдал сильнее:

— Я… я… я знаю… о Господи…

— Что ты знаешь?

— Знаю, что убил их! — закричал Уилл. Крик эхом пронёсся по коридору.

Джек выглядел потрясённым. Уилл прочитал его чувства, проанализировал и, создав петлю из шока и горя, транслировал их обратно.

— Я знаю, что убил их всех…

— Ты помнишь, как убивал?

Уилл потряс головой.

— Но… но я понимаю, что это я. Мне снится, что я — это он. Гаррет Джейкоб Хоббс. Я знаю, что я это сделал. Просто… иногда на меня находит. Я так хочу, чтобы это было неправдой! И на меня просто что-то находит.

Почти тошнило. Воздуха в лёгких не осталось, он едва мог говорить.

— Джек, — выдавил он. — Мне нужна моя работа. Это единственное, что помогает мне оставаться в норме. Джек, пожалуйста!

Джек слушал его хныканье и явно колебался. Наконец он кивнул:

— Отдохни денёк. Отдохни. Мы вернёмся.

Он подал знак Барни, и тот — тоже поражённый произошедшим — покинул их, вернувшись на свой пост.

— Спасибо, — выдохнул Уилл. — Боже, спасибо!

— Ну ладно, — сказал Джек, чувствуя себя неловко. — Теперь отдыхай.

Уилл кивнул, вцепившись в дело Потрошителя, как в спасательный круг.

— Уилл, — эмоции в голосе Джека зашкаливали. — Я рад, что ты мне рассказал. Но ты с самого начала не должен был ничего от меня скрывать. Вся эта ерунда с Ганнибалом только вредила твоему делу.

— Знаю, — сказал Уилл. А потом снова использовал «ключ»: он знал, что Джеку эта фраза нравится и тот действительно ей поверит, — и произнёс её именно тем тоном, который Джеку хотелось услышать:

— Просто иногда на меня находит, вот и всё.

Джек кивнул. Он явно испытывал облегчение от возможности наконец-то покончить с этим и убраться от Уилла подальше.

Как только его шаги затихли, а в конце коридора хлопнула дверь, Уилл прекратил плакать — будто выключателем щёлкнул. В каком-то смысле именно это он и сделал. Остановил маятник. Затем стёр с лица маску убийцы, которая нужна была Джеку. Рукавом вытер глаза и с удивлением осознал, что испытывает из-за своих действий лишь лёгкое омерзение. Затем раскрыл свою награду за обман — дело Потрошителя — и начал читать.

Барни вернулся через два часа, перед самым концом рабочего дня. Уилл сидел на своей койке, ссутулившись и подтянув колени к груди; перед ним лежала раскрытая папка с делом Потрошителя. Но он не читал, просто пялился на неё. Маятник не двигался. Уилл отключился: был слишком эмоционально вымотан, чтобы что-то делать.

Стукнул медицинский стаканчик.

— Подумал, что аспирин вам не повредит, — сказал Барни.

Автоматически повернув голову в его сторону, Уилл с отсутствующим видом моргнул. Потом поднялся и, засунув папку с делом под мышку, подошёл к решётке.

— Что это? — спросил он, беря стаканчик.

— Аспирин, — повторил Барни. Он протянул второй стаканчик — с водой, но Уилл уже проглотил таблетки всухую.

— Спасибо.

— Запейте водой.

Уилл механически послушался.

— Спасибо, — повторил он.

— Это самое малое, что я могу для вас сделать. Вы, наверное, неважно себя чувствуете.

— Я не… чувствую.

Барни понимающе кивнул.

— Вам не помешало бы выпить чего покрепче.

Тут Уилл слегка оживился.

— Не отказался бы от виски.

— Бурбон с содовой — вот это по мне, — ответил Барни. — Неразбавленный, когда дела совсем плохи.

Уилл заставил себя переместить взгляд как можно ближе к глазам Барни.

— И часто тут у вас дела бывают совсем плохи?

— Частенько.

Взгляд Барни был уверенным и мягким, несмотря на то что за ним явно скрывалось многое.

— Сегодня день бурбона с содовой? — спросил Уилл. — Или неразбавленного?

Барни вздохнул с лёгким присвистом.

— Сначала думал, что будет неразбавленный.

Уилл отвёл взгляд, не желая вновь переживать ту минуту.

— Было бы настоящим преступлением забрать у вас ваши дела. — Барни сделал ударение на слове «преступление». — Вы ведь жизни спасаете.

Уилл потёр лицо.

— Меня вам убеждать не нужно, Барни.

— Да, но… вы не понимаете, какая это здесь редкость — видеть кого-то, кто… кто делает что-то по-настоящему хорошее. В этом мире. Помогает другим.

У Уилла перехватило горло. Он не понимал, как Барни мог говорить такое после того, как Уилл признался в пяти убийствах.

— Что ж, как говорят, рыбак рыбака… — сказал он, едва заметно улыбнувшись в пол. — Спасибо за аспирин.

* * *

Уиллу казалось, что он где-то далеко, далеко-далеко, но верный друг аспирин отчасти вернул его на землю. Усмирил, смягчил, дал немного сил, но всё же этого было недостаточно для того, чтобы Уилл чувствовал себя уютно в собственной шкуре. Прямо сейчас быть собой было мучительно. Лучше стать кем-то другим.

Взмах маятника.

Он — Ганнибал Лектер, и он же Чесапикский потрошитель. Он не видит себя убийцей или художником. Он видит себя, точка. Абсолютная константа в мире переменных. Жизнь — это свет, и цвет, и воздух, жизнь мимолётна и поразительна, но ей нельзя верить. В то время как сам он — воплощение цельности и бесконечной тьмы. Он рассекает бытие, как нож рассекает мышцу. Жизнь — энтропия, где субъект превращается в объект. Практикуясь и прилежно учась, он стал мастером превращения — тому свидетельством его постоянное наблюдение и анализ мельчайших деталей бытия. Он берёт для своей работы живую, грубую материю и преобразовывает её в нечто утончённое, нечто мёртвое. Он оказывает миру алхимические услуги и ждёт, что однажды будет вознаграждён за свои старания. Самая желанная для него награда — понимание.

* * *

Уилл проснулся от сердитого перестука каблуков.

Алана остановилась возле камеры, увидела, что он лежит на койке. Подойдя вплотную к решётке, она на мгновение крепко схватилась рукой за один из прутьев, будто надеялась, что это поможет ей овладеть собой. Затем разжала пальцы, но когда она заговорила, голос у неё всё-таки дрогнул:

— Прости, знаю, что время раннее.

— Ничего, — откликнулся Уилл хрипло; сказывались вчерашние крики. Он сел, потёр глаза. — Я уже проснулся.

Уперев руки в бока, Алана прошлась туда-сюда.

— Сказать это мягко не получится, поэтому спрошу напрямик: ты вчера сделал признание Джеку Кроуфорду?

Да уж, как обухом по голове. Уилл смог лишь кивнуть.

Подняв лицо к потолку, Алана вздохнула:

— Уилл, нельзя было этого делать, когда ни меня, ни Найджелы не было рядом.

— Я не пытался заключить сделку, Алана. Я как бы, э-э, не планировал признаваться.

Её брови поползли вверх.

— На тебя давили?

Не удержавшись, Уилл хмыкнул.

— Да, но не так, как ты думаешь.

— Если Джек тебя принудил…

— Признание было искренним. Давай на этом и остановимся?

— Нет, — горячо возразила Алана, — мы не будем на этом останавливаться! Расскажи мне в подробностях, что ты ему наговорил.

Уилл почувствовал, что очень хочет лечь обратно и снова уснуть. Он закрыл глаза.

— Если тебе нужен подробный протокол, спроси старшего санитара. Он всё слышал.

— Уилл, расскажи мне честно, что случилось. Уилл! — Он даже с закрытыми глазами чувствовал на себе её тревожный взгляд. — Поговори со мной. О чём ты думаешь?

Уилл молчал. Теперь он не мог позволить себе такую роскошь, как честность.

Алана стояла в холодной тишине и ожидала новых сведений, которые он ей давать не собирался. Когда она заговорила вновь, её голос дрожал.

— До вчерашнего дня ты настаивал на своей невиновности.

— Трудно вот так: раз, — сказал Уилл, открывая глаза, — и взять на себя ответственность за то, чего не помнишь.

— Тогда почему ты это сделал?

Уилл начал терять терпение.

— Алана, сначала тебе не понравилось, когда я сказал, что никого не убивал. Теперь тебе не нравится, что я признался в убийстве. Тебе прямо не угодишь.

— Не надо мне угождать!

— Я соглашаюсь с тобой. Я признаю, что твоя версия событий является истинной. Ты должна быть довольна.

Алана покачала головой. Она прохаживалась туда-сюда, выписывая нервные восьмёрки по другую сторону решётки. Уилл наблюдал за ней уголком глаза и не чувствовал жалости. Он сказал бы ей то, что она хочет услышать, — как сказал Джеку, — но с Аланой это невозможно, потому что она сама не знает, чего хочет. А может, никогда и не знала.

— Позвони Карим, — сказал Уилл. — Сообщи, что я согласен сослаться на невменяемость.

Алана прикрыла глаза рукой, будто пытаясь унять головную боль.

— Значит, насчёт этого ты тоже передумал.

— Ты была права. Это лучший вариант.

— Уилл, что ты делаешь? — Алана посмотрела на него, сжав кулаки опущенных рук до побелевших костяшек. Потом добавила: — Это как-то связано с Ганнибалом, да?

Уилл сразу насторожился. Алана была очень проницательна, и себе же во вред.

— Я знаю, что случилось, когда он был здесь, — продолжала она. — Мне всё рассказали.

— Тогда зачем заставлять меня пересказывать? — проворчал Уилл.

— Если ты таким образом пытаешься убедить меня, что с тобой всё в порядке, то у тебя ничего не вышло.

— Вижу. Слушай, вчера у меня был срыв. Меня перемкнуло. Помутилось в голове, и я устроил сцену. Но всё уже закончилось. Я извинился. Конец истории.

Алану сказанное нисколько не убедило. Уилл шевельнулся, чувствуя себя неуютно под её испытующим взглядом. Будто голый под микроскопом.

— Уилл, — тонким голосом начала она, — как твой друг и как тот, кто будет выступать в твою защиту, я должна тебя кое о чём попросить. Я настоятельно рекомендую тебе: Прекрати. Видеться. С Ганнибалом.

Резко развернувшись, Уилл впервые за их сегодняшнюю встречу посмотрел ей в глаза.

— Да, вчера меня здесь не было, но я видела, каким ты становишься в его присутствии, — сказала она. — Я знаю, что случается, когда ты с ним. Он действует на тебя плохо.

«Это мягко сказано», — подумал Уилл. Но вслух неискренним голосом, какой бывает у большинства лжецов, произнёс:

— Нам нельзя прекращать наши встречи. Мы наконец-то начали справляться с моими бредовыми идеями.

— А мне совсем не кажется, что вы делаете хоть какие-то успехи.

— Доктор Лектер хочет мне помочь.

— Это неважно. Ему нельзя быть твоим психотерапевтом. Это не его вина. И не твоя. Просто иногда отношения врача и пациента не складываются. И вредят обоим. Когда такое происходит, лучшее и единственное решение — эти отношения прекратить.

— Не могу.

Алана вскинула руки:

— Но почему?

— Потому что он может мне помочь. Он мне нужен.

Она покачала головой:

— Он сказал мне то же самое.

Уилл не удивился, учитывая, что он уже минуты две повторял слова Ганнибала как попугай.

— Ты и ему не веришь?

— Не думаю, что он способен мыслить трезво, когда дело касается тебя. Я не виню его, сама знаю, как это бывает. Но что бы ни происходило между вами — это должно прекратиться.

Уилл наблюдал за ней из-под полуприкрытых век.

— Хорошо, я прекращу наши с ним встречи, — сказал он. И подался вперёд. — Если и ты прекратишь встречаться с ним.

Она испуганно сжалась.

— Что ты имеешь в виду?

Его губы изогнулись.

— Не притворяйся глупой, тебе это не идёт.

Алана выглядела так, словно пощёчину получила. Не поворачиваясь, она схватила один из складных стульев и тяжело на него опустилась.

— Это, э-э… — она закинула одну ногу на другую, затем поменяла их. — Это Ганнибал тебе рассказал?

— В этом не было нужды.

Казалось, она готова провалиться сквозь землю.

— Понятно. Ну что ж.... Не буду отрицать — мне очень неловко. Я буквально сгораю от стыда, если честно. Более того, я чувствую себя виноватой.

Внезапно она собралась, вернув себе хладнокровие и осторожность. Она знала, что так будет, что однажды ей придётся объясниться.

— Я должна была рассказать тебе раньше. Ты сам понимаешь, как всем нам было тяжело. Я знаю Ганнибала много лет. Дольше, чем тебя. То, что между нами произошло… случилось по неосторожности. Мне нужна была поддержка, и ему тоже…

На протяжении всего разговора Уилл держался отстранённо, но в этот момент вдруг почувствовал болезненный укол.

— Алана, если тебе есть хоть какое-то дело до моих чувств, оставь детали при себе.

Она поморщилась.

— Тогда я не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Чтобы ты перестала с ним видеться.

— Я не обещала тебе, что буду ждать. — Алана подняла брови. — Ты… ты этого ожидал?

— Нет, — быстро ответил Уилл. — Такого я бы просить не стал. Можешь искать поддержки где хочешь, у кого угодно. Но только не у него, слышишь? Только не у него. Эту дверь оставь закрытой.

— Я взрослый человек. — Теперь она рассердилась. — Я вправе сама решать…

— Только если решение не ужасное. Алана, ему нельзя верить. Он пользуется тобой, когда ты наиболее уязвима, и будет стараться держать тебя в таком состоянии как можно дольше. Он ведь первый начал, верно? Но потом наверняка обставил всё так, будто это была твоя идея. При каждом удобном случае он повторял, что не надо торопиться, обращался с тобой как с фарфоровой куклой, хотя прекрасно знал, что тебе нужно вовсе не это. Ты, наоборот, любишь, когда тебя принимают всерьёз, общаются на равных. Не лелеют, а бросают вызов. Поэтому ты сделала первый шаг, так? Ты подталкивала и подталкивала, а он, наверное, делал вид, что сомневается, но это притворство, Алана. Всё, что он делает, притворство. На самом деле не ты его подталкивала, а он тебя…

Алана, дрожа, вскочила со стула, и тот с грохотом упал позади неё. Низким от злости голосом она отчеканила:

— Не думала, что ты просил оставить детали при себе, потому что уже всё додумал сам!

И Уилл пришёл в себя. Он не хотел говорить этого вслух. Накатило такое отвращение к себе, что он спрятал лицо в ладонях.

— Тебе нужна помощь, — сказала ему Алана. — Но помогать должен не Ганнибал.

Она дёрнулась было уйти, но передумала. Развернулась обратно.

— Жаль, что ты не видел его прошлым вечером. Да, я говорила, что от общения с ним тебе становится хуже, но ты даже не представляешь, насколько ему плохо от общения с тобой! Он по-настоящему страдает и не жалеет себя в попытках тебе помочь. Он был так расстроен после того, что ты наговорил при нём Джеку. Он не покажет этого, Уилл, но ты делаешь ему больно.

Уилл с трудом сдерживал смех. Продолжая прятать лицо в ладонях, он надеялся, что Алане вскоре это надоест, она уйдёт и никогда больше не вернётся.

Но от Аланы не так-то просто было избавиться.

— Ганнибал хотел навестить тебя сегодня днём, продолжить ваши терапевтические сеансы. Но сказал, что поймёт, если ты захочешь пропустить один день, прийти в себя после вчерашнего. Уилл, пожалуйста, давай я попрошу его подождать. Всего один день!

Уилл убрал руки от лица. Он не будет отказывать Ганнибалу. Ни сейчас. Ни потом. Если он получит от Уилла выходной, то пойдёт потрошительствовать.

— Извини, Алана, — сказал Уилл. — Так не годится. Нам с ним... столько всего нужно обсудить!

* * *

Ганнибал ещё не успел проделать свой длинный путь по коридору, а Уилл уже сидел на стуле с выпрямленной спиной и абсолютно пустым выражением на лице. Дело Потрошителя он открыл и без стеснения разложил содержимое на столе.

— Здравствуйте, доктор Лектер, — непринуждённо сказал Уилл, поворачивая голову в сторону приближающихся шагов.

— Здравствуй, Уилл.

Ганнибал перевёл взгляд с него на дело Потрошителя и обратно. На лице его не отразилось никаких эмоций, но Уилл подумал — понадеялся — что там мелькнуло предвкушение. Ганнибал взял складной стул и сел.

— Рад, что ты хорошо себя чувствуешь и готов поговорить.

— Ни за что на свете не пропустил бы наш сеанс, — откликнулся Уилл.

Ганнибал достал свою записную книжку, ручку и приготовился слушать — просто воплощение вежливого и внимательного собеседника.

— Вчера у тебя был насыщенный день. С чего желаешь начать?

Уилл бесцветно ответил:

— С извинения.

Брови Ганнибала приподнялись.

— Перед кем ты хочешь извиниться?

— Перед вами, конечно. Простите меня за то, что я вам наговорил. Надеюсь, я не слишком опозорил вас перед Джеком.

С лица Ганнибала исчезли последние проблески эмоций. Теперь оно даже больше обычного походило на посмертную маску.

— О каких своих словах ты сожалеешь?

— Я сожалею, что объявил вас Чесапикским потрошителем.

— Почему это вызывает у тебя сожаление?

Уилл позволил себе крошечную улыбку.

— Потому что это неправда.

Ганнибал помедлил с ответом немного дольше, чем обычно.

— Значит, ты больше не считаешь меня Потрошителем?

— Я понял, что это был бред, — блеснув глазами, ответил Уилл.

— Вот как, — с убийственной интонацией выдохнул Ганнибал. — Полагаю, это ты и сказал Джеку после того, как я вынужден был уйти.

— Я сказал ему правду. У меня возникают бредовые идеи. Они меня запутывают. Многие из них касаются вас. Но теперь я это понял и могу их контролировать, а значит, смогу консультировать ФБР и дальше.

— Понятно, — сказал Ганнибал. Он принялся постукивать пальцами правой руки по колену.

— Повезло, что Джек мне поверил. А ведь мог отстранить от дела Потрошителя и конфисковать все документы. А это было бы ужасно досадно, вы так не думаете?

Уилл демонстративно посмотрел на пальцы Ганнибала. Тот прекратил ими постукивать.

— Это не единственное, что ты сказал Джеку. Осталось ещё твоё признание.

— Тут не о чем особенно говорить, — совершенно чужим, отстранённым голосом сказал Уилл. — Я знаю, что убил Абигейл. И Джорджию Мэдхен. И Мариссу Шур, Кэсси Бойл, доктора Сатклиффа. Я, конечно, не помню, как всё это совершил, но я осознал и принял тот факт, что это наверняка был я. Другого объяснения не существует. Правдоподобного, по крайней мере.

Ганнибал изогнул губы в острой, как скальпель, улыбке.

— Уилл, я не люблю, когда мне лгут.

— Но я говорю правду, — с невинным видом ответил Уилл.

— Не ожидал, что ты способен опуститься до лживого признания.

Теперь улыбнулся и Уилл.

— Но, доктор Лектер, откуда вам знать, правдиво моё признание или нет? И потом, это ведь вы всем вокруг рассказываете, что я убийца.

Он дрожал, но не от страха, а наслаждаясь происходящим. Кто бы мог подумать, что провоцировать опасного серийного убийцу может быть так забавно?

Крепко сжатые губы Ганнибала стали ещё тоньше.

— Ты решил наказать меня за вчерашнее, — сказал он. — Я понимаю, почему, но не одобряю то, каким образом ты это делаешь. Так не пойдёт, Уилл.

Уилл преувеличенно медленно поднял брови.

— Не понимаю, о чём вы.

Целую минуту Ганнибал провёл, делая длинные вдохи через нос.

Уилл сидел, сложив руки в замок и поигрывая большими пальцами. Он внутренне улыбался.

— А вы сегодня не особенно разговорчивы, доктор.

— Я не желаю разговаривать с бледной тенью тебя.

Ганнибал снова принялся постукивать по колену.

— Вам, наверное, так скучно со мной, — сказал Уилл.

— Ты не наскучишь мне. Никогда. — Ганнибал вдруг устремил на него такой прямой и пронизывающий взгляд, что Уиллу показалось, будто тот смотрит ему прямо внутрь — на кости, мышцы и органы, скрытые под кожей. — Но я требую, чтобы пациенты были со мной честны в любых обстоятельствах. Иначе терапия не сработает.

Стиснув зубы, Уилл выдержал взгляд. Затем сказал:

— Честность — вещь обоюдная, доктор Лектер.

Ганнибал замер, будто пантера, почуявшая добычу.

— Верно. Ты этого хочешь, Уилл? Заключить сделку? Моя откровенность в обмен на твою?

— Quid pro quo. — В голосе Уилла звенела сталь.

Ганнибал кивнул; затем отложил ручку и записную книжку и, расправив плечи, произнёс:

— Тогда, полагаю, пришло время возобновить нашу ролевую игру.

Уилл ликовал.

— Возобновить? — переспросил он. — А мы разве прерывались?

Ганнибал озабоченно склонил голову набок:

— Будь так любезен, стань тем человеком, которым являлся еще вчера, до того, как Джек Кроуфорд вынудил тебя примерить новую личность.

— Только если вы будете так любезны и сыграете Чесапикского потрошителя. Если вам нетрудно.

— Не трудно, — вежливо откликнулся Ганнибал. — Начнём?

— Да, пожалуй.

Ганнибал расслабил плечи. Уилл сдвинулся на край стула. Маски сброшены.

— Мудила недоделанный, — сказал Уилл.

Ганнибал прищурился, но никак не прокомментировал ненормативную лексику.

— Ты меня подставил, — продолжил Уилл. — Опять!

— Я расставил ловушку. Наступил в неё ты. Сам и виноват.

Уилл смотрел во все глаза. Хотя он сам сделал всё, что мог, дабы вызвать Ганнибала на откровенный разговор, Уилл совершенно не был к нему готов — так это было непривычно.

— Что, поверили вчера в победу? — проговорил он дрожащим голосом. — На минуту точно поверили.

— В шах, возможно, — ответил Ганнибал. — Но не в шах и мат: я не настолько самонадеян.

— Но теперь я знаю, кто вы. И всё ещё занимаюсь вашим делом. Это может причинить вам массу неудобств.

— Небольшое неудобство я переживу. Возможность увидеть своими глазами, как ты меня вычислишь… оно того стоило. Ты бы себя видел, Уилл. И что за зрелище это было! Ты догадался даже быстрее, чем я предполагал.

— Вы что… время засекали? — Смесь его собственного возмущения и воодушевления Ганнибала клокотала в нём. — И сколько это заняло?

— С момента, как я отдал тебе документы до непосредственно догадки? Шесть секунд. — Ганнибал сменил тему с быстротой молнии: — Ты же понимаешь, что я могу рассказать Джеку? О том, что твоё признание было неискренним.

— Попробуйте. Но уверяю вас — я говорил очень убедительно. — Посмотрев на Ганнибала внимательнее, Уилл улыбнулся. — А, вы уже пытались. И он вас не послушал. Конечно, нет. Джек верит в то, во что хочет верить, со мной у него всегда так. Не переусердствуйте, стараясь отстранить меня от дела, доктор Лектер. А то это начнёт выглядеть подозрительно.

Ганнибал его веселья, похоже, не разделял.

— Как долго ты планируешь поддерживать эту свою легенду? Сомнительно, что ты сможешь прятаться за ней вечно.

— У меня терпения больше, чем у вас.

— Это вряд ли.

— Из нас двоих не я имею привычку убивать тех, кто меня раздражает.

Ганнибал медленно раздвинул губы в улыбке.

— По-твоему, я именно этим занимаюсь?

Уилл взял одну из фотографий с последнего места преступления Чесапикского потрошителя.

— В чём он провинился? Носил белые носки с чёрным костюмом?

Это была открытая провокация, и ответа он не ждал, но Ганнибал произнёс:

— Он проигнорировал старое правило: «клиент всегда прав». Я считаю это непростительной оплошностью для человека, работающего в сфере обслуживания.

Уилл ничего не мог с собой поделать, он был ошеломлён. В прошлом раунде их ролевой игры Ганнибал был куда менее прямолинеен.

— Плохое обслуживание, — повторил Уилл. — И всё?

— Для него — уже да. — И он слегка пожал плечами.

По коже Уилла скатилась капля горячего пота, ему вдруг показалось, что дни его сочтены, что Ганнибал никогда не стал бы рассказывать о себе, не знай он наверняка, что собеседнику скоро придёт конец.

Уилл взял себя в руки. Нужно было продолжать, вытянуть из Ганнибала всё, что можно, пока тот был так необычайно разговорчив.

— А что с зеркалами? Почему вы их разбили? Считали его тщеславным, или что?

Ганнибал поморщился.

— Как буквально, Уилл. Тщеславие всем свойственно. Даже тебе. У тебя особый, опасный его вид — уверенность в том, что ты сможешь меня поймать. Но зеркала я выбрал не поэтому.

— Почему тогда?

— Ты мне скажи.

Уилл покачал головой; на это он, по крайней мере, знал, как ответить.

— Нарушаете правила. Чесапикского потрошителя играете тут вы.

— Тогда давай изменим правила.

Уилл снова покачал головой, удерживая маятник на месте. Он не доставит Ганнибалу такого удовольствия. Не в этот раз.

— Ну хорошо, — сказал Ганнибал. — Но в нашей маленькой игре ты играешь самого себя. И ты уже знаешь, почему я выбрал зеркала.

Уилл поглядел на фото: окровавленные осколки и зеркала, зияющие трещинами, будто раскрытыми ртами.

— Я… не знаю.

— Знаешь, — твёрдо возразил Ганнибал. — Дай волю своему разуму. Вспоминай.

Уилл закрыл глаза.

— Вы… вы сказали, что слишком высоко себя цените, чтобы… разбить зеркало.

Он открыл глаза, поднял взгляд… и чуть не задохнулся. Ганнибал улыбался во весь рот!

— О нет. Это сказал ты, Уилл.

Уилл ощутил, как кровь отливает от лица, отходит из рук. В то время как сам он и шевельнуться не мог.

— Именно ты, а не я, — с плохо скрываемым триумфом продолжил Ганнибал. — В тот момент ты только думал, что был мной. Тебе всё сложнее отделять свои мысли от моих? Зеркало придумал ты. Но, честно говоря, идея мне понравилась. Поэтому я решил её, так сказать, присвоить. Подумал, что ты оценишь иронию.

— Не оценил, — беззвучно сказал Уилл.

— Как часто ты притворяешься мной?

Сердце билось у Уилла в горле.

— Когда необходимо.

Ганнибал укоризненно цокнул языком.

— Чаще. Ты обещал говорить правду, Уилл. Quid pro quo. Ты лежишь без сна в своей клетушке, так? Над головой, как картины, вывешены фотографии моих «работ». Ты закрываешь глаза, а открыв их вновь, становишься мной. Дверей перед тобой открыто немного — немного возможностей получить удовольствие. Тебе нравится быть мной, Уилл? Тебе нравится смотреть на мир моими глазами? Думаю, да.

— Я пытаюсь вас поймать, — сказал Уилл.

Он был в ярости, он был напуган.

Ганнибал ввинчивался в него взглядом, будто надеясь соскрести правду со стенок его черепа. Мелькнула паническая мысль, что так, наверное, чувствуют себя люди, когда сидят перед ним — и беспомощно слушают, как он выплёскивает на них неприглядные детали их личной жизни, озвучивает каждую их тайную мысль. Сейчас Уилл ненавидел себя сильнее, чем он ненавидел Ганнибала.

— Здесь нечего стыдиться, — легко сказал Ганнибал. — Мне тоже нравится быть мной. Я свободен. Я могу влиять на происходящее вокруг. И наслаждаюсь этим. Скажи-ка мне вот что, Уилл. Мне очень интересно. Когда ты притворяешься мной, что тебе нравится больше всего?

— Хватит на сегодня ролевых игр, — тихо сказал Уилл.

— Отвечай на вопрос, — неожиданно жёстко приказал Ганнибал. — Quid pro quo. Я был с тобой откровенен, теперь твоя очередь.

Уилл покачал головой и уставился в пол.

— Думаю, я знаю ответ. Больше всего тебя привлекает не свобода. Не власть. Больше всего тебе нравится быть с Аланой Блум, не так ли?

Уилл вздрогнул. Метнув взгляд на Ганнибала, он быстро отвёл глаза. Ганнибал лениво улыбался, будто кот, наевшийся сметаны.

— Мне бы хотелось, чтобы вы не вмешивали её, — пробормотал Уилл.

— Не льсти себе, — сказал Ганнибал. — Я ухаживаю за ней по многим причинам, и ни одна из них не имеет отношения к тебе. Алана Блум всегда была мне... особенно дорога.

Не в силах слушать, Уилл встал со стула. Он обхватил себя руками и отошёл к дальней стене. То была максимальная дистанция, на которую он мог удалиться от Ганнибала.

— И ты был прав, — продолжал Ганнибал. — Она и правда весьма целовабельна.

— Если вы сделаете ей больно… — Это было всё, что Уилл смог произнести.

— Зачем мне причинять ей боль? Эту обязанность ты целиком взял на себя. И у тебя это замечательно получается.

Уилл ушёл в угол.

— Ну что ж, — сказал Ганнибал, поднимаясь. — Полагаю, на сегодня достаточно. Ролевая игра оказалась исключительно эффективным упражнением. Теперь мы понимаем друг друга гораздо лучше, тебе так не кажется?

Джек, как и обещал, вернулся на следующий день, притащив с собой весь поведенческий отдел. Агенты явно прошли инструктаж, но, несмотря на жёсткие указания от начальства, не могли скрыть нервозность. Прайс разговаривал приглушённым голосом, будто у постели смертельно больного. Зеллер, заняв свой пост у батареи, упорно не смотрел на Уилла, как будто боялся заразиться через зрительный контакт. Самого Уилла этот регресс в отношениях не расстроил, огорчало только то, как закрылась Беверли. Сложив руки на груди, она лишь сдержанно кивнула в качестве приветствия. Казалось, Джек был единственным, кого не трогали события двухдневной давности. Он поздоровался как ни в чём не бывало, однако стоило Уиллу спросить: «А где доктор Лектер?», Джек предупреждающе сверкнул глазами. При этом Прайс побледнел, а Зеллер ухмыльнулся.

Ответ Джека был быстрым и твёрдым:

— Сегодня его не будет.

Уилл вскинул брови:

— Его сняли с дела?

— Вы оба продолжаете консультировать, но по-отдельности. Таковы указания доктора Блум — с которыми я полностью согласен.

— Это необязательно, — раздражённо сказал Уилл. Ганнибал был нужен ему здесь, возле этой камеры, и как можно чаще. Какие бы мучения тот ему ни готовил, всё лучше, чем позволить ему шляться где попало, разбрасывая трупы как конфетти. — Мы виделись вчера, и я извинился за… э-э, за то, что произошло. Всё уже позади, я могу с ним работать.

— Я, конечно, рад это слышать, — скептически произнёс Джек, — но ты мне нужен в здравом уме и твёрдой памяти, иначе дело Потрошителя так и не сдвинется с мёртвой точки. Не хочу, чтобы ты опять слетел с катушек и начал бросаться обвинениями. Тебе ясно?

— Ясно, ясно, — проворчал Уилл. — Не повторится.

Повторится, конечно, повторится, но в следующий раз у него будут доказательства.

— Вот, посмотри, это не помешает профилированию, — сказал Джек, протягивая ему тоненький файл. — Ганнибал будет в курсе твоей работы. А ты — в курсе его.

О, Уилл знал, что в неведении не останется — что-что, а работу Ганнибала он увидит ещё не раз. Но говорить этого вслух не стоило. Поэтому он просто взял у Джека документы.

Там на двух листочках расписывалось, что Потрошитель — озлобившийся хирург, которого уволили за проявленную халатность, злоупотребление служебным положением и/или по сокращению штатов. Тот решил стать Потрошителем, дабы продемонстрировать миру свои интеллект, смелость и профессиональные навыки, а заодно отомстить людям, которых считает своими врагами.

— Твой вердикт? — спросил Джек, когда Уилл дочитывал досье.

Вердикт был таков, что это две самые смешные страницы беллетристики из тех, что ему доводилось читать за последнее время, но Уилл задумчиво хмыкнул:

— Теоретически вполне правдоподобно.

Джек явно был взбудоражен.

— Это многое объясняет. Джимми уже проверяет судебные иски о профессиональной небрежности за последние десять лет, а Беверли занимается непосредственно больницами. Посмотрим, что нам удастся накопать.

— М-м, — неопределённо протянул Уилл; он-то знал, что ни черта они не найдут. Он вернул папку Джеку. — Хорошо. Но я хочу двинуться в другом направлении.

— В каком?

— Мы уже работали с теорией о хирурге, дотошно исследовали всё с этим связанное во время двух предыдущих циклов убийств. Ситуация такова, что мы знаем всё обо всех хирургах Восточного побережья, но это ни на йоту не приблизило нас к поимке Потрошителя. Не думаю, что он практикующий хирург. Иначе мы бы его уже нашли.

Джек стукнул ребром ладони по папке.

— Но Ганнибал так и говорит! Не практикующий хирург, а лишившийся лицензии.

— Я не говорю, что не согласен с доктором Лектером, — быстро, но мягко ответил Уилл. — Просто я хочу взяться за это дело с другого конца, забыть на время о хирургии вообще.

Джек нахмурился, обдумывая сказанное.

— А что ещё у нас есть? Чесапикский потрошитель — профессиональный хирург с садистскими наклонностями, и это всё, что мы знаем.

Уилл присел на корточки и стал раскладывать фотографии из дела Потрошителя на полу камеры, попутно снимая скрепки, чтобы лучше видеть лица жертв.

— Нет, мы знаем кое-что ещё, — сказал он. — Давайте подумаем, как он выбирает своих жертв.

Зеллер поднял руку.

— Э… случайно? — Все повернулись к нему. — Что? Так и есть. Потрошитель выбирает их случайно.

— Вовсе нет, — возразил Уилл.

— Он убивает людей из любых слоёв общества, любых религий и с любым цветом кожи, — упрямо сказал Зеллер. — Единственная система, по которой Чесапикский потрошитель выбирает своих жертв, — это как раз бессистемность в их выборе.

— Систематическая бессистемность, — подтвердила Беверли.

Уиллу тяжело было видеть, как легко она встала на сторону Зеллера.

— Вы не замечаете закономерностей, потому что это он не хочет, чтобы вы их заметили. Точно так же он уродует брюшную полость, только чтобы замаскировать хирургическую точность, с которой изымает органы. Здесь определённо есть система, но он её скрывает. Он выбрал этих людей: выследил, загнал и изуродовал, прежде чем убить. Есть причина, по которой он их выбрал и решил «наказать»; система определённо есть.

— Он наказывает их за грубость, — сказал Джек. — Это твои собственные слова. Он считает их не людьми, а свиньями.

Уилл кивнул:

— Они как-то его оскорбили, и он карает их, унижая, уродуя и убивая.

В голосе Джека появилось раздражение:

— Уилл, всё это нам известно.

Уилл потёр лицо.

— Да-да, но послушай. Послушай. Нет ничего, что бы связывало его с жертвами лично, так? Они его не знают. Однако перед тем, как принять решение об убийстве, он как-то взаимодействует с этими людьми, иначе как бы у него сложилось мнение? Встреча длится достаточно долго для того, чтобы он успел решить, что они полные ничтожества. Так где же он их встречает? В чём цель контакта?

Джек глянул на разложенные по полу фото.

— Разные люди, разные места.

— Систематическая бессистемность, — кивнул Прайс.

— Мы пробовали воссоздать последние действия жертв, и это ничего не дало, — вставила Беверли.

— Системы не существует, — по слогам сказал Зеллер.

Уилл чувствовал, как они на него давят, но не мог позволить себе сорваться; важно было в любых обстоятельствах оставаться как можно более спокойным и рассудительным. Выбрав пять фотографий, он развернулся и одну за другой прикрепил их к стене, смежной с той, на которой висели материалы из дела подражателя.

— Системы, которая соединяла бы всех жертв, нет, — сказал он. — Тут я согласен. Но что насчёт связи между некоторыми из них? Например, эти пятеро. Джейсон Биман, последняя жертва. Он был внештатным сотрудником фирмы, торгующей электроникой, — выезжал на дом к покупателям и устанавливал высококлассные музыкальные системы. Мишель Вокальсон владела компанией, занимающейся пошивом и продажей пальто, средняя розничная цена на которые — четырнадцать тысяч долларов. Деррел Леджервуд торговал редкими книгами в магазинчике рядом с университетом Джона Хопкинса; большая часть клиентуры — профессора. Элизабет Фраерс занималась продажей антиквариата, в частности стульев времён Людовика XIV. Элан Уоллес много где работал на складе, но последнее место работы — магазин изысканных вин.

Уилл повернулся к бывшим коллегам.

— Общий знаменатель — роскошь. Товары высшего качества. Я думаю, Потрошитель познакомился со своими будущими жертвами на их рабочем месте. А значит, мы кое-что знаем о его личной жизни, о том, куда он ходит. У него хороший вкус. Он богат. Интеллигентен. Он любит искусство — театральность преступлений тому подтверждение — и он знает в нём толк. Космополит. Живёт в городе. В Балтиморе или Вашингтоне, но скорее первое, так как больше половины жертв оттуда. Филадельфию тоже не стоит сбрасывать со счетов. В каком бы городе он ни жил, не удивлюсь, если он состоит в местном сообществе деятелей искусства. Он общителен, обаятелен и вращается среди элиты. Он думает, что неуязвим.

— Богач, значит, — сказал Прайс.

— Не особо сужает круг поисков, — проворчал Зеллер.

— Круг сузился примерно до одного процента, — возразила Беверли. — И это только начало.

— Толстосум, который любит искусство. — Прайс всплеснул руками. — О да, их же ужасно мало!

— Так, — повысил голос Джек. — Пусть Уилл закончит.

Уилл кивнул ему в знак благодарности. Затем посмотрел на Зеллера, намеренно в глаза, навязывая зрительный контакт, чтобы тому стало неуютно.

— Он не просто помешанный на искусстве толстосум. Он подлинный потребитель. И закупался, скорее всего, в местах, где работали жертвы. Нам нужны списки клиентов. Адреса, накладные, выписки об оплате кредитками. Посмотрим, какие имена повторяются и много ли среди них квалифицированных хирургов. Несколько сужает круг поисков, не так ли?

Зеллер нахохлился: сказанное его, похоже, не убедило. Джек тоже был не в восторге.

— Крупноватую сеть мы забрасываем, — сказал он.

— Ну, это всё, что я могу сейчас предложить.

Уилл знал, что будь она меньше, Джек сразу догадался бы, какую именно рыбку он хочет поймать.

— Ладно, — подытожил Джек. — Беверли, достань мне списки клиентов. Нет, лучше ты, Зи, Беверли нужна мне для другого. И ты тоже, Уилл.

Уилл разглядывал фотографии пяти человек, убитых, как он подозревал, из-за дурного обслуживания, но теперь снова повернулся к Джеку.

— Взгляни, — тот подал ему очередную папку.

Открыв её, Уилл увидел фото знакомой стажёрки.

— Мириам Ласс?

— Её отчёты из академии. Хочу, чтобы ты познакомился с ней поближе.

Уилл нахмурился, но промолчал. Он знал, что тема Мириам у Джека больное место.

Джек сгрузил Беверли в руки толстую папку.

— Это медицинские карты, проверкой которых она занималась. Все жертвы Потрошителя на тот момент — два с половиной года назад. Прочеши их, воссоздай расследование по шагам и попробуй выяснить, что именно привело её к Потрошителю.

— Но мы уже так делали, — возразила Беверли, чуть не зашатавшись под весом папки. Её тон был мягким; она, как и Уилл, знала, что разговоры о Мириам — тонкий лёд. — И это ничего не дало.

— Уилл сможет что-то найти, — твёрдо сказал Джек. — Сможет думать, как она. Примени к этим записям её методы расследования, Уилл, и погляди, что получится. Скажи Беверли, что искать, она тебе поможет.

Уилл беспокойно переступил с ноги на ногу. Потом подошёл к решётке и тихо сказал:

— Прости, Джек, но след остыл. Я уже говорил, что через хирургов нам его не найти.

Джек расправил плечи и будто стал на несколько сантиметров выше.

— Если она нашла, получится и у тебя.

Уиллу оставалось только кивнуть.

Команда Джека ушла вслед за ним, они отправились в Квантико, в штаб-квартиру группы, занятой поисками Потрошителя. Осталась лишь Беверли. И выглядела она не очень-то довольной. Глухо стукнула стопка бумаг, когда она бросила их на один из складных стульев. Уилл помолчал, глядя на неё. Затем сказал:

— Да, не повезло.

Она подняла взгляд, выгнув брови. Он продолжил:

— Джек дал тебе бессмысленное задание. Неблагодарное дело, которым тебе к тому же придётся заниматься вместе со мной, что, кажется, никому из нас радости не добавляет.

— Джек дал мне это задание, потому что только я согласна с тобой работать.

Энтузиазм бьёт ключом.

— Ну что ж.. — сказал Уилл, — рад, что ты согласна.

Она переминалась с ноги на ногу с таким видом, словно происходящее было для неё довольно мучительно.

— Слушай, я не знаю, как лучше сказать...

— Не нужно со мной ходить вокруг да около, Беверли. Ты никогда так не делала.

Она кивнула.

— Не умею я вокруг да около. Раньше было проще. Я провела для себя чёткую границу между тобой сегодняшним и тем тобой, который, — её глаза остановились на фотографиях на стене, — был болен. Я «забыла» из-за чего ты здесь, потому что думала, что узнала тебя — увидела в тебе теперешнем тебя прошлого. Того, каким ты был до болезни. Настоящего.

— Сейчас я настоящий, — сказал Уилл тихо. Почти правда.

Она покачала головой.

— Идиотское разделение. Оно ничего не значит. Потом... — Она вздохнула. — Это было как будильник, вот и всё. Сейчас я понимаю, что уже не могу притворяться, что ничего не случилось. Ты убил пятерых людей, Уилл. Ты в психиатрической лечебнице. Ты не тот, кем был раньше. И не можешь им быть.

— Да, — сказал он, с трудом сглотнув. — Наверное, ты права.

Опустив голову, она расстроенно дёрнула плечами.

— Извини. Вот так это выглядит безо всяких экивоков.

— Ты не должна извиняться.

— Нет, думаю, что должна. — Она искривила губы, скорее в гримасе, чем в улыбке, и закинула за плечо куртку. — Заглажу свою вину, купив тебе обед. Тут недалеко готовят отличную пиццу. Доставки нет, так что принесу сама.

— Конечно, — ответил Уилл, догадавшись, что ей нужно время, чтобы собраться, прежде чем она будет готова встретиться с ним снова. — Звучит здорово.

Она не возвращалась так долго, что Уилл успел повесить на стену все пятнадцать фотографий жертв Потрошителя: пять работников сферы услуг друг рядом с другом, остальных под ними. И в стороне ото всех фото Мириам Ласс и доктора Карсона Наана. Эти двое отличались от других: их убили по необходимости. Мириам Ласс Ганнибал Лектер убил, потому что она его нашла, а Наана, чтобы указать Джеку на Абеля Гидеона. Уилл долго смотрел на фото Наана; если подумать, было что-то гадкое в том, как его убили. Это наиболее отвратительное и одновременно самое практичное убийство Ганнибала. Ведь можно было написать записку или организовать очередной таинственный звонок, но вместо этого он оставил тело Наана. Ганнибал абсолютно равнодушно забрал чужую жизнь, зная, что Уилл увидит место преступления, заметит сообщение, расшифрует его и выдаст Джеку на блюдечке. Он использовал Наана, а заодно и Уилла, в качестве чёртова телефона.

Уилл обнаружил, что грызёт ногти. Остановился. Вместо этого он взял выписку об успеваемости Мириам Ласс и принялся за чтение; таким его Беверли и нашла: сидящим на полу под стеной с фотографиями, с табелем Мириам в руках и с сомнением на лице.

Беверли заметила появление на стене новых материалов, но ничего не сказала. Нарочито небрежно положив коробку с пиццей на пол, спросила:

— Нашёл что-нибудь полезное?

Уилл отбросил папку.

— Всё это при желании можно было узнать и у Джека. У Мириам Ласс безупречная история. Она была амбициозна, умна, дотошна. Из неё вышел бы отличный агент. Что за пицца?

— Маргарита. Подумала, что надо быть проще.

— Проще. — Уилл фыркнул. — Мечтай. Но пахнет чудесно.

Они накинулись на пиццу. Беверли снова была дружелюбна, но сквозило в её манере поведения что-то, от чего Уиллу хотелось заскрипеть зубами. За едой они сперва болтали ни о чём, но вскоре разговор заглох и повисло неловкое молчание. Беверли направила разговор в безопасное русло — к работе.

— Даже когда у Мириам не было полномочий, она продолжала изучать материалы дела, — сказала она, отправляя очередную полукруглую корочку в кучку таких же у себя на тарелке. — Довольно храбро, особенно для стажёра.

— О да, — откликнулся Уилл, вытирая губы, — храбрости ей было не занимать. Но в её файле нет ничего про склонность рисковать попусту. В день, когда она исчезла, она никому не доложилась, куда идёт, и не просила подкрепления. Куда бы Мириам ни направлялась, она не ожидала найти там Потрошителя. Вероятно, думала, что это будет ещё один рутинный допрос. Потрошитель застиг её врасплох.

— Тогда что нам искать? — Беверли пнула стопку врачебных записей. — Нечто заурядное?

Уилл пожал плечами.

— Это может быть что угодно. Имя. Адрес. Что-то неочевидное, не связанное с жертвами напрямую. Она шла по касательной. Хотела прояснить какие-то детали.

— Значит... иголка в стоге сена, — заключила Беверли, окинув взглядом стопки бумаг. — В очень большом стоге.

— Я же говорил, — сказал Уилл. — Не повезло.

Беверли попыталась себя мотивировать.

— Джек не хочет, чтобы жертва Мириам пропала даром. Я понимаю.

— И я, — быстро сказал Уилл. — Но когда дело касается Мириам, Джек не способен трезво оценивать ситуацию. Потрошитель об этом знает, и мы тоже.

Беверли тихо хмыкнула в знак согласия. Она не любила, когда люди плохо отзывались о Джеке.

Они доели пиццу и принялись читать врачебные записи. Работа эта была скучной, пыльной, и через час Уилл, потеряв терпение, попросил Беверли одолжить ему ноутбук.

— Только на порносайты не заходи, — сказала она, просовывая его между прутьев.

— Пальто на заказ, — пояснил Уилл. — Посмотрим, есть ли у бутика списки клиентов.

Беверли, по пояс в медицинских записях, подняла взгляд.

— Джек же поручил это Брайану, нет?

— Да, и когда-нибудь он этим займётся. Когда Потрошитель соберёт себе в коллекцию достаточно органов и завершит свой цикл.

— Иногда Брайан ведёт себя по-свински, — в голосе Беверли послышались предупреждающие нотки. — Но не настолько. Он сделает то, о чём ты просишь.

Уилл не обратил на неё внимания; он читал о дизайнерской одежде для мужчин. Совершенно неизведанная для него область, но в этом разбирается Ганнибал, а значит, надо стать экспертом, и быстро.

Беверли увидела, что он потерял интерес к её работе с медкартами. Проворчав что-то себе под нос, она вернулась к врачебным записям. Работали в тишине. Уилл делал пометки по товарам класса люкс, Беверли периодически выписывала имена врачей, косвенно связанных с жертвами Потрошителя.

Минут через сорок молчаливой работы Беверли вдруг сказала:

— О.

Невыразительно и бесцветно. Так, что у Уилла все волоски на коже встали дыбом.

Она держала лист бумаги и пробегала глазами написанное снова и снова, будто пытаясь разгадать шифр.

— Что?

— Ничего, — ответила она, продолжая читать. — Извини, просто... э-э...

Она выглядела почти испуганной.

Уилл подчёркнуто закрыл ноутбук и повернулся к ней.

Она будто стряхнула наваждение.

— Забудь. Неважно.

И торопливо положила листок на стопку у себя за спиной.

— Ты что-то нашла.

Беверли провела ладонью по лбу, сжала губы. Выглядела она так, будто ей было почти физически больно. Наконец, она заговорила — тише, чем обычно:

— Ты упоминал, Ганнибал Лектер работал хирургом. Каким именно?

Секунду Уилл смотрел на неё, раскрыв глаза, не понимая, к чему она ведёт.

— Какая у него специализация, Уилл?

— Травматолог.

— В «Мэриленд-Мизерикордия»?

Он осторожно кивнул. Она так же осторожно потянулась за листком, который оставила на стопке за спиной.

— Его имя есть здесь, в приёмном листе Джереми Олмстеда. Он был на дежурстве, когда спасательная служба доставила Олмстеда с травмой, полученной на охоте.

Уилл заторможено поднял руку, чувствуя себя магазинным манекеном. Взял листок, и глаза тут же устремились к нужному имени, аккуратно напечатанному сверху. «Ганнибал Лектер» — чётко значилось на одном листке вместе с именем его жертвы. Эта тоненькая бумажка была сейчас важна для Уилла куда больше, чем его собственный здравый рассудок или трепыхающееся в горле сердце.

— Ты был прав, — сказала Беверли.

Он даже вздрогнул.

Но затем она добавила:

— У тебя всегда всё написано на лице.

Она протянула руку, чтобы забрать листок. Уилл не хотел разжимать пальцы, но знал, что должен.

Беверли забрала бумагу. Лицо её было мрачным.

— Ты всё ещё думаешь, что это он, да?

— Что? — Его голос дрогнул. — Да не-ет...

Беверли отклонилась назад и швырнула листок на большую кучу бумаг у себя за спиной. Поднеся руку ко рту, она закрыла глаза.

— О, Уилл...

— Я не думаю, что это он. Тем не менее, надо добавить его имя в список.

Она покачала головой.

— Ты невозможен.

Уилл изо всех сил старался сохранять нормальный тон.

— Неудивительно, что ты нашла там его имя. Балтимор не такой уж большой город, хирургов здесь немного. Беверли! — Она всё ещё молчала и ошеломлённо качала головой, не слушая, что он говорит. — Я не думаю, что это он. Серьёзно. Но нельзя сбрасывать со счетов подозреваемого просто потому, что мы с ним знакомы.

Она отняла руку ото рта.

— Мы проверяли Лектера, — возразила она. — Ты забыл, что я сама его допрашивала? Он чист.

— Вы проверили его по делу подражателя. Но не Потрошителя.

Она даже застонала в голос.

— Ты подозреваешь его — до сих пор!

Так как это не было вопросом, Уилл не ответил.

— Чёрт, — выругалась Беверли. — Джек сказал, что ты завязал с этим, Уилл. Ты ему обещал. Ты сказал, что, когда у тебя в голове проясняется, ты понимаешь, что это безумие. Выходит, чтобы он позволил тебе работать над делом, ты… соврал? — Она посмотрела на него, черты её лица застыли, превратившись в маску ужаса. — А твоё признание? Тоже ложь?

Она прочла ответ по выражению его лица.

— Чёрт! — Беверли поднялась на колени. — Я должна рассказать Джеку.

— Я бы очень этого не хотел, — сказал Уилл тихо.

— Ты сделал ложное признание, чтобы получить доступ к секретной информации. — Её голос дрожал. — Ты и правда нестабилен. Мне нельзя здесь находиться. Верни мне ноутбук!

Уткнувшись взглядом в пол, он незамедлительно просунул его через прутья. Затем сказал:

— Я стабилен. Я лишь хочу поймать Чесапикского потрошителя. Как и ты.

— Ты хочешь поймать Ганнибала Лектера, — возразила Беверли, убирая ноутбук в чехол. — Большая разница.

— Нет никакой разницы. Это один человек. На приёмном листе его имя, Беверли. И оно будет и в других местах, ты увидишь.

Шёпотом ругаясь, она сгребла бумаги — вместе с драгоценным листком, потерявшимся где-то среди них, — к себе в сумку, сунула под мышку коробку из-под пиццы и поднялась на ноги.

— Прости, что солгал тебе, — торопливо заговорил Уилл. — Мне важно твоё мнение. И твоя дружба. Я бы не стал врать, если бы у меня был выбор. Бев! — Это заставило Беверли поднять взгляд; её лицо исказилось, словно от боли. — Пожалуйста. Можешь ненавидеть меня, если хочешь. Только... не говори Джеку.

Она торопливо провела ладонью по глазам, выругалась и бросилась к выходу.

Свернувшись калачиком на полу, Уилл уткнулся лицом в колени. Теперь Беверли владела информацией, которая может его уничтожить, и, похоже, была так зла на него, что готова сделать это тысячу раз.

Остаток дня Уилл провёл, ожидая шагов санитаров, которые придут обыскать камеру и отнять его работу. Он знал, что дело Потрошителя у него ненадолго, потому зубрил его наизусть изо всех сил; сознание пылало сверхновой, впитывая абсолютно всё. Он читал, пока не погас свет, и после этого тоже — когда остались гореть лишь лампы аварийной сигнализации, пока глаза не заболели от напряжения. Он вздрагивал от любого звука. Каждая тень была ночным санитаром со шприцем в руке, который пришёл его усыпить и забрать все вещи. Он костерил себя за то, как прокололся с приёмным листком: если бы только он лучше притворялся, сделал бы вид, что всё это полная ерунда, может, тогда у него получилось бы убедить Беверли, что он совершенно не подозревает Ганнибала. Если бы Уилла поставили в пару с Прайсом или Зеллером, всё прошло бы как по маслу. Проблема в том, что Беверли ему симпатична; Уилл стал с ней слишком откровенным, потому что глубоко внутри очень хотел, чтобы она ему поверила.

На записях телефонных разговоров Эндрю Колдуэлла расползлось красное пятнышко. Уилл обнаружил, что снова обгрыз ногти до крови. Отдёрнув руку ото рта, он сжал кулаки, чувствуя боль и пульсацию в пальцах. Закрыл глаза и трижды с силой ударил затылком по кирпичной стене.

Послышались шаги, но они шли не из коридора. Совсем рядом, чернее, чем сама тень, кралось существо с худым и угловатым телом. Уилл застыл, боясь выдать себя случайным движением. Но оно втянуло воздух — запах крови. Голова резко повернулась, рога разлились чернильными кляксами за решёткой камеры. Непроницаемо-чёрный взгляд встретился с взглядом Уилла.

Уилл переполз в дальний угол и скрючился там, упёршись спиной в стену с материалами по Потрошителю.

— Уйди, — взмолился он.

Многосуставчатые пальцы обхватили решётку. Оно издало низкий зовущий звук, больше похожий на хрип.

Лёгкие Уилла горели. Он попытался вдохнуть и не смог. Он слышал, как его собственное горло с трудом заглатывает воздух, но звук был каким-то дребезжащим. Уилл будто видел себя и свой страх издалека.

Тварь потянула прутья в стороны.

— О нет... — Под её хваткой прутья гнулись и расползались шире. — Нет, — застонал Уилл. — Не надо.

Дрогнули чёрные разливы рогов — существо склонило голову. И пролезло в щель между прутьями. Оно было внутри, в камере вместе с ним.

— Это не реально, — прошептал Уилл, широко раскрывая глаза. — Этого не существует. Галлюцинация. Я болен и галлюцинирую.

Оно подползало ближе, длинные конечности шуршали как бумага, касаясь пола. Уилл попытался подняться на ноги, но не смог, обмякнув в своём углу. Вдохнуть никак не получалось.

К лицу ищуще протянулся массивный коготь. Холодный шероховатый палец тронул шею. Лицо обдало горячим гнилостным дыханием, и Уилл увидел зубы…

Шаги. На этот раз настоящие. Он вздрогнул всем телом и проснулся, едва не выпрыгнув с постели. Шея болела: должно быть, заснул сидя. Понадобилось полных десять секунд, чтобы осознать, что перед камерой стоит Барни с завтраком на подносе.

— С вами всё в порядке? — спросил тот.

— Да! — Уилл с силой потёр лицо. — Я… Ох. Мне снился сон.

— Что ж, вовремя вы проснулись. К вам посетитель.

Джек, точно Джек. Пришёл призвать к ответу за ложь. Уилл в панике уставился на Барни.

— Сказать ей, чтобы пришла попозже?

«Ей». Уилл выдохнул.

— Нет, всё нормально. Я готов.

Отдав Уиллу поднос с едой, Барни ушёл. Вернулся он уже вместе с Беверли. Та выглядела бледной и усталой.

— Спасибо, Барни, — сказала она хрипло.

Как только Барни оставил их наедине, Уилл пристально посмотрел на Беверли. Он понятия не имел, чего ждать.

— Как ты оказалась тут так рано? — осторожно спросил он.

Беверли сбросила с плеча тяжёлую сумку прямо на пол.

— Ночевала в гостинице. Но не то чтобы я там особо спала.

Это не укладывалось в голове.

— Не думал, что ты вернёшься, — признался он.

— Я тоже. — Она вздохнула и, подтащив складной стул, плюхнулась на него. — У меня для тебя кое-что есть, — прошептала она. — Сядь и обещай не перебивать, и не пытайся объяснить, и вообще... просто молчи! Договорились?

— Почему ты шепчешь? — удивился Уилл, присаживаясь на край койки.

Шлёпнув ладонью по колену, она шикнула на него.

— Просто заткнись, ладно? Дай мне сказать.

Уилл был слегка раздражён и совершенно растерян, но рот закрыл.

Беверли расстегнула сумку, вытащила пачку бумаг.

— Списки рассылки антикварных салонов и бутиков верхней одежды. Я обвела нужное имя. — Она отдала ему бумаги. — Ничего не говори, — напомнила она.

Уилл поглядел на документы и увидел, что имя Ганнибала выделено розовым цветом. Уилл сохранял на лице спокойное выражение, дышал ровно. Он передал бумаги обратно, как будто они ничего для него не значили.

Беверли протянула ему другой лист.

— Список пациентов, прошедших у Эндрю Колдуэлла медосмотр. Я выделила имя.

Ганнибал Лектер, снова розовым.

Уилл молча вернул лист.

Склонив голову, Беверли смотрела на бумаги у себя на коленях. Она была не готова поднять глаза, пока не готова.

— Брайан прислал мне заказы на поставку из магазина электроники, где работал Джейсон Биман, за весь прошлый год. Нет совпадений. Но потом я вспомнила Джереми Олмстеда. Он был убит через пять лет после несчастного случая на охоте. Пять лет! Убийца долго ждал. Поэтому я решила посмотреть, где Биман работал раньше. Предыдущее место работы — техническая поддержка в другой фирме; они тоже занимаются стереосистемами, а ещё звукоизоляцией. Без ордера они бы не стали раскрывать список клиентов, поэтому я позвонила и притворилась, что мне нужна звукоизоляция в офисе. Я сказала, что хочу, чтобы сделали так же, как моему знакомому, и, какая неожиданность, в своих записях они нашли его имя.

— Ганнибал Лектер, — сказал Уилл.

Рука Беверли подрагивала, когда она коснулась ею лба.

— Да, — подтвердила она, будто сама не веря в свои слова. — Точно.

— Почему ты назвала его имя?

— Не знаю! — прошипела она. — Он связан с пятью жертвами — как минимум. Связь тонкая, косвенная, но она есть. Для ордера этого недостаточно. Всё это очень зыбко, может оказаться простым совпадением.

— Может, — протянул Уилл.

— Я не говорю, что верю тебе! — сказала она резко, будто защищаясь. — Но есть в нём что-то… — Она запнулась, взгляд застыл. — Подозрительное. Мне он всегда казался каким-то сомнительным. Психотерапевт из него явно не очень-то хороший — взять хотя бы то, что случилось с тобой. И он продолжает тебя навещать, несмотря на то, что почти все твои знакомые умоляли его прекратить. И он сделал всё возможное, чтобы его подключили к расследованию. У него очень близкие отношения с Джеком. Они почти каждый день разговаривают наедине в его кабинете.

— Он очень ловко втёрся в доверие, — кивнул Уилл.

— Джек не станет его проверять. Он отмахнётся от этой новой информации, сразу же.

— Я знаю.

Наступила тишина.

— Я не говорю, что верю тебе! — повторила Беверли, на этот раз с жаром.

— И-и-и… тогда зачем ты здесь?

Она шлёпнула ладонью по толстой стопке бумаг.

— Потому что в этом что-то есть! И это «что-то» стоит расследовать.

— Согласен.

— Он связан с пятью жертвами, Уилл. Пятью из пятнадцати.

— Он связан со всеми, — сказал Уилл. — Нам осталось только найти эти связи.

— Нам?

— Тебе и мне.

Беверли закрыла лицо руками.

— Я точно потеряю работу.

Уилл мрачно усмехнулся.

— Если мы его не поймаем, Бев, я потеряю гораздо больше.

Она подняла глаза, посмотрела на него прямым, пронизывающим взглядом. Будто видела его впервые.

— Если он Потрошитель… — начала она. — Но только если! Это значит, что он знает, как работает ФБР. Как мы ведём расследование. Он видел, как проводится судмедэкспертиза, может подбросить улики. Он уже делал так с волосами и отпечатками Мириам. И он знает, как работаешь ты. Тебя он знает лучше всех.

Уилл молчал. Он чувствовал хрупкость построенных ею связей и боялся, что если скажет хоть слово, всё рухнет как карточный домик.

— Он мог знать о твоей болезни, — сказала Беверли.

Тут Уилл поднял палец, прося подождать. Затем снял со стены одну из фотографий. Поднявшись со стула, Беверли взяла протянутое сквозь прутья фото. Это была насаженная на рога Кэсси Бойл.

— Тело напоказ, — прошептал Уилл. — Театрально. Унизительно. Лёгкие удалены с хирургической точностью. Если бы это не было дело Хоббса, о ком бы ты подумала, увидев место преступления?

Беверли глубоко вздохнула.

— Тогда я этого не понимал, — сказал Уилл. — Но Бев, посмотри. Просто посмотри! Он объявляет о себе. Приветствует публику.

Беверли крепко обхватила себя руками. Выглядело это как жалкая пародия на объятие. Затем сказала:

— Ладно.

— Что ладно?

— Ладно! — вскрикнула она, дёрнув плечами. — Я тебе верю!

В эту секунду Уилл был настолько ошеломлён, что застыл на месте. Весь мир перестроился и собрался заново. И эта новая версия нравилась ему гораздо больше!

— Повтори, — прошептал он, приблизившись к решётке.

Беверли тоже сделала шаг ближе. Теперь металла между ними было больше, чем воздуха.

Она откашлялась.

— Я. Тебе. Верю.

— Ещё раз.

Беверли подавилась воздухом, попытавшись сдержать приступ нервного смеха.

— Ну правда, Уилл. Не испытывай судьбу.

На то, чтобы ввести Беверли в курс дела, ушло почти два часа. Уилл воссоздал для неё события шести месяцев своей жизни, начиная с Кэсси Бойл и заканчивая Абигейл, отмечая всё более значительное участие в них Ганнибала, заполняя пробелы в своей памяти, вплетая в канву собственных поступков тянущиеся к ним нити действий Ганнибала — тайный танец махинаций и обмана. Уилл находил извращённое удовольствие в том, чтобы раскрыть каждую деталь. Сначала она ещё задавала вопросы, пыталась вникнуть, потом, совсем сбитая с толку, замолчала. Когда Уилл дошёл до уха Абигейл, Беверли уже устало сидела, упёршись локтями в колени, и медленно двигала головой, разминая затёкшую шею.

Уилл закончил. Подождал, не скажет ли Беверли что-нибудь, но она продолжала молчать.

— Э-э, — сказал он наконец. — Может... есть какие-то соображения?

Она даже головы не подняла.

Внутренне похолодев, Уилл кивнул:

— Теперь, когда ты всё это услышала, ты веришь мне меньше.

Она подняла на него пустой, потрясённый взгляд.

— Нет. Просто слишком много всего надо осмыслить.

— Понимаю, — быстро ответил Уилл. У него были месяцы на то, чтобы свыкнуться с собственной версией — сумасшедшими догадками и прочим, но даже ему до сих пор было сложно понять некоторые вещи.

— Просто… — начала Беверли. — Просто… я не понимаю. Ну то есть — для чего?

— Что «для чего»?

— Да всё! Зачем вообще кому-либо такое делать! — Она сжала голову руками, будто боясь, что та вот-вот взорвётся. — Ну то есть понятно, почему Лектер выставил тебя убийцей. Ты был не в себе и у тебя были провалы в памяти — идеальный кандидат на роль козла отпущения… Извини. Но зачем тогда было посылать тебя к Тобиасу Баджу? Убей тот тебя — и не на кого Лектеру больше вешать свои убийства. И если он действительно убил Кэсси Бойл, чтобы помочь тебе найти Гаррета Джейкоба Хоббса, зачем предупреждать его о твоём приходе? Будто никак не мог решить, хочет он помочь или, наоборот, избавиться от тебя! И ещё то, что он постоянно тут ошивается. Любой на его месте постарался бы свалить поскорее, особенно когда стало ясно, что ты очухался и понял, кто тебя подставил. Уилл, ты говоришь, что он хитроумный психопат… но в поступках этого типа нет никакой логики. Ну то есть — он что, хочет, чтобы его поймали?

— Нет, — ответил Уилл. — Он не раз это обдумывал: скандальный процесс, затем неизбежные в тюрьме унижения и скука. Это не для него. Но он готов рискнуть, если в конечном итоге получит желаемое.

Беверли подняла брови.

— И что же это?

Уилл пожал плечами.

— Речь идёт не о чем-то одном. Именно поэтому так сложно составить его психологический портрет: он никогда не делает что-то с одной-единственной целью. У него есть множество причин делать то, что он делает, и из-за этого кажется, что причины нет вообще. Нет никакого грандиозного плана, Бев. Он не больше меня знает, куда всё это приведёт. Каждое решение он принимает вслед за предыдущим, каждый раз заново взвешивает все за и против. Плывёт по течению. Когда правила игры меняются, меняется и он. Адаптируется. Он не будет зацикливаться на какой-то определённой модели поведения — слишком умён для этого.

— Как же тогда нам его поймать? — тихо спросила Беверли.

Уилл ответил, не раздумывая:

— Нужно думать, как он. Плутовать, как он. Только вот…

— Что? — спросила она громче. — Только что?

Уилл собрался с силами. Нужна была определённая храбрость, чтобы после долгого времени, проведённого в одиночестве, покинутым всеми, рассказать кому-то об одном из своих самых больших страхов.

— Именно этого он и хочет — чтобы я думал, как он… Очень хочет.

Беверли, прямолинейная и честная по натуре, с аналитическим складом ума и скептическим отношением ко всему необъяснимому, смотрела на него молча. Уилл понял, что ступил на территорию, где она будет не в силах ему помочь.

— Ясно, — сказала та наконец, хотя было видно, что ей совсем не ясно. — Не скажу, что я понимаю, что ты имеешь в виду, но вот что я знаю точно, — она хлопнула в ладоши, обозначая возвращение разговора в безопасное русло, — нам надо выстроить против Лектера дело, и дело это должно быть основано не на косвенных уликах. Нам нужны неопровержимые доказательства. ДНК.

— Он не оставляет ДНК на местах преступлений.

— Но уносит с собой, ага? Берёт трофеи. Органы и, наверное, другие биоматериалы.

— Я не знаю, что он делает с органами, — тихо сказал Уилл, прокручивая в голове бесчисленное множество вариантов. — Но да, они для него важны. Он сохраняет их. Относится с настоящим почтением, — в противоположность телам, из которых их забирает.

— Значит, органы запрятаны в банках с формальдегидом или вроде того. Этот тип — педантичный барахольщик, я своими глазами видела. Он скрупулёзно хранит кипы квитанций и ведомостей. Настоящая складская крыса. Он хранил частички Кэсси Бойл и Мариссы Шур месяцами, чтобы потом сделать из них твои наживки для рыб. Похоже, он сидит на сундуке с «сокровищами», которые можно использовать, чтобы упрятать его за решётку на сотни лет. Нам надо только найти крестик на карте.

Уилл кивнул, потирая переносицу, затем осторожно сказал:

— Ты же понимаешь... что, когда ты говоришь «мы», это на самом деле означает... тебя одну?

По лицу Беверли было видно, что она прекрасно это знает.

— Просто скажи, где искать.

Уилл благодарно ей улыбнулся.

— Ты ведь понимаешь, как он опасен?

Она закатила глаза.

— Он убил как минимум двадцать человек, Уилл. Я знаю, с кем дело имею.

— Нет, не знаешь, — возразил Уилл твёрдо, и её лицо омрачилось. Он сглотнул: — Прости, но ты просто не понимаешь. Ганнибал — не обычный психопат. Он не подходит ни под один тип, не вписывается ни в один шаблон. Он не похож ни на кого из тех, с кем ты имела дело. Если доктор Лектер поймёт, что ты мне помогаешь, — а он поймёт, это неизбежно, — он тебя нейтрализует.

— Говори прямо, — сказала она мрачно. — Он попытается меня убить.

— Нет! — Голос Уилла зазвенел от досады. — Вот видишь, ты его не понимаешь! Я имел в виду вовсе не это. Конечно, он может тебя убить, но необязательно именно так и сделает. Если он убьёт агента, расследующего его дело, Лектера могут раскрыть. Нет. Так рисковать он не станет. Есть и другие пути. Может, он всё организует так, что ты больше не сможешь сюда приходить. Или уговорит Джека снять тебя с дела Потрошителя. Если ты станешь слишком неудобна, доктор Лектер найдёт способ подорвать твой авторитет, лишить тебя работы. Я не знаю, что именно он сделает, но одно точно…

Уилл приблизил лицо к прутьям камеры и голосом, дрожащим от волнения, сказал:

— Беверли, он будет... говорить с тобой. Скажет, что я болен, что я лжец и пользуюсь тобой в своих целях, что тебе лучше не верить ни одному моему слову. Он попытается подобраться к тебе ближе. Подлижется, обезоружив тем, что якобы много о тебе знает. Будет дружелюбным, доброжелательным, понимающим. Ты должна быть готова. Построй стены, которые непохожи на стены, защищай себя, но не дай ему догадаться, что ты защищаешься. Думаешь, ты способна на такое?

Беверли небрежно пожала плечами.

— Ну да. Само собой.

— Бев…

Она помахала руками, призывая его помолчать.

— Ты знаешь, что я понятия не имею, во что ввязываюсь, так что и притворяться не буду. Пока я чувствую себя так, будто бултыхаюсь в Марианской впадине, но, Уилл, я могу о себе позаботиться. У тебя своих проблем хватает, не нужно думать ещё и обо мне. Договорились?

Уилл оглядел её с головы до ног и решил, что пусть она и не слишком уверена в себе, но непреклонна.

— Договорились, — согласился он.

— Что насчёт этого? — Она взяла с колен стопку листов, их единственную улику против Ганнибала. — Джек сказал нам проверить эти медицинские записи. Что мы ему скажем?

Уилл лишь склонил голову набок.

Беверли вздохнула. Уронила листки обратно.

— Ты хочешь, чтобы я скрыла от Джека улики.

— Я хочу, чтобы ты скрыла их от Ганнибала Лектера.

— Ты препятствуешь расследованию дела Потрошителя! — воскликнула она с ужасом.

— Это доктор Лектер ему препятствует, — возразил Уилл. — Беверли, расследование происходит только здесь и сейчас. Другое расследование — то, которое проводит Джек, — бредятина. Они не чуют след и не почуют его никогда. Доктор Лектер проследит, чтобы они продолжали гоняться за собственным хвостом.

— Джек отчаянно хочет поймать Потрошителя, — сказала Беверли. — Ты же знаешь! Это всё, что его сейчас волнует. Я не могу взять и лишить его этого.

— У тебя нет выбора.

Она распахнула глаза.

— Конечно есть! У нас обоих есть выбор, Уилл. Всегда. Поэтому я настаиваю, что, когда мы найдём серьёзные улики, мы покажем их Джеку. Он должен узнать об этом первым. Именно Джек должен его арестовать.

Уилл покачал головой. Беверли и её непоколебимая преданность Джеку… Обычно Уилл относился к этому с уважением, но сейчас считал крайне неудобным.

— Они с Лектером слишком близки, ты сама сказала. Он не поверит. Возможно, он никогда нам не поверит, несмотря ни на какие доказательства. Прости, Бев, но мы должны сделать это в обход Джека. Когда придёт время, мы можем показать улики Питерсону, генпрокурору, полиции штата и даже местной полиции. Чёрт, да хоть Фредди Лаундс подкинем, мне всё равно! Кому угодно, только не Джеку.

— Нет, — бесцветно ответила Беверли. — Без вариантов. Да, я буду прятать ради тебя улики. Буду лгать сквозь зубы всем, кого знаю. Проберусь через мусорные баки на задний двор и в дом Лектера. Но Джека я не подведу. Таково моё условие. Нам придётся построить дело так, чтобы даже Джек признал его железобетонным.

Уилл потёр лицо. Он знал, что выбора у него нет. Ему придётся принять помощь в независимости от того, какие условия будут выдвинуты.

— Ну как? — сказала она. — Делаем по-моему или как?

Наконец Уилл кивнул.

— По-твоему, — пробормотал он.

Он не стал говорить Беверли, что, скорее всего, для этого придётся поймать Ганнибала Лектера прямо на чёртовом месте преступления.

* * *

Взмах маятника.

Он — Ганнибал Лектер, и он идёт среди розовых кустов, ветви которых покачиваются вслед шагам его ног, обутых в садовые сапоги. Цветы полностью распустились, и даже в полночь некоторые из них так ярки, что кажутся фосфоресцирующими. Он проходит меж белых, бархатистых, нежно-лиловых и пёстрых бутонов. Пригнув голову, минует ароматные плетистые розы, избегая прикасаться и к шипам, и к хрупким стебелькам. Густая трава заглушает звук колёс его тележки. Он приближается к беседке — той авансцене, которую он выбрал в качестве обрамления для своей работы.

Он спокоен и удовлетворён — он уже получил свою порцию удовольствия ранее, в более безопасном месте. Александер Фрескин и Жаклин Кальвина умерли по пути в городской парк, как он и планировал, делая разрезы. Теперь в его тележке лишь мясо, а о том, как обращаться с мясом, он знает все. Это конкретное мясо нужно ему достаточно свежим, чтобы успеть поработать с ним до того, как трупное окоченение возьмет свое.

Он двигается осторожно, почти с изяществом танцора. Всё отрепетировано заранее, он уже мысленно осмотрел увитую розами беседку со всех сторон в разное время суток. И затем выбрал именно этот способ и это время. Оглядевшись, он остаётся доволен своим выбором и испытывает ещё больший подъём чувств, когда, распаковав инструменты, приступает к сборке.

Вместе с удовольствием приходит могущество. Вены поют от ощущения собственной силы. Для него удовольствие и власть всегда только дополняли друг друга. Он трудится над телами с помощью секаторов, меняет долото на небольшую стамеску, вытирает какое-то засохшее пятно с садовых перчаток. Ночная прохлада овевает шею, в летнем воздухе чувствуется едва заметная, сладковатая примесь гнили. Он рад, что решил поработать с дрелью, пока мистер Фрескин и мисс Кальвина были еще живы — это сэкономило время. Мысль сломать ребра заранее тоже была удачной: торсы теперь более гибкие. Работая, он развлекается тем, что попеременно думает о материале то как одушевленном, то как о неодушевленном объекте. Сейчас это предметы, глина, из которой можно вылепить что угодно по своему выбору. Однако раньше они были людьми — одарёнными разумом существами, способными на величие, но они растратили свой врождённый потенциал на пустяки, на самые мелочные и банальные проблемы. Он помогает им обрести величие в смерти.

Работа близится к завершению. Удовольствие растёт. Ничто не вызывает у него более сильного подъёма чувств, чем осознание того, что создаваемая вещь несёт в себе хотя бы небольшое сходство с тем, что было задумано. Продевая стебли роз через дыру в грудной клетке мистера Фрескина, он осознает, что улыбается во весь рот. У него редко случаются подобные всплески эмоций, он классифицирует это как эйфорию и откладывает в раздел возвышенных чувств. Стерев пятно крови с защитных очков, почти смеётся. Почти.

Затем делает шаг назад, оценивая работу глазами стороннего наблюдателя. Представляет, как работник парка делает утренний обход, замечает сломанный замок на воротах сада и заходит, не зная, чего ему ждать. Он видит на скамье под аркой обнимающуюся пару, переплетенную вместе, как витой шелк. На секунду ему кажется, что в саду нарушители и они живые. Разве можно винить его за эту ошибку, ведь любовники выглядят так, будто они в полном сознании. Шея девушки напряжена, она тянется за поцелуем. Руки любовника сжимают ее мертвой хваткой (буквально), и напряжен каждый его палец. Лиц не видно, они поглощены друг другом. На одежде совсем немного крови, но у отверстий в грудных клетках и руках виднеются красные всполохи. Это продетые им пучки красных роз, бархатное воплощение кровавых брызг. Очень красиво. Даже драматично.

Он забывает гипотетического работника парка и вместо этого представляет, что смотрит на любовников глазами того, чьё мнение для него очень важно. Восприятие меняется, перефокусируется. Зеркало напротив зеркала, бесконечности сталкиваются, взгляд во взгляде во взгляде. Любовники опять оживают и сжимают друг друга в объятиях, снова и снова и сноваисноваиснова… «Подарок от шеф-повара, Уилл».

Маятник останавливается.

Кажется, что сердце тоже остановилось; но прижав руку к груди, Уилл почувствовал, как оно стучит о рёбра. Под пальцами другой руки он ощутил смятый глянцевый шар бумаги — скомканная фотография. Уилл торопливо развернул её. Теперь сплетенные тела любовников испещряло множество линий. Он почувствовал раздражение оттого, что работа испорчена.

Не его работа.

Он закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов через нос. С усилием стряхнул тяжёлый покров личины Ганнибала и снова натянул плохо сидящий костюм себя самого. Увидев, что Уилл приходит в себя, Джек подошёл ближе к камере, подзывая за собой остальную команду поведенческого отдела. Они ждали, когда Уилл нарушит тишину.

— Он забрал их сердца, — сказал он. Это не было вопросом.

Прайс покачал головой.

— Только сердце Алекса Фрескина. Сердце Жаклин Кальвины на месте.

— Видимо, Потрошитель считал, что она разбивала сердца, — прокомментировал Зеллер.

— Эти сердца разбиты точно не были, — сказала Беверли. — Изъятие органов произведено, как всегда, идеально. Потрошитель также забрал у Фрескина почки, а у Кальвины — селезёнку, поджелудочную железу и тимус.

— Думаешь, то, что он оставил женщине сердце, имеет значение? — спросил Джек у Уилла.

— С Потрошителем всё имеет значение, — ответил Уилл, стирая со лба липкий пот. — Это его заявление, и каждое слово несёт определённый смысл.

— Что он говорит?

— С днём святого Валентина? — пошутил Прайс.

— Сейчас август, — напомнил ему Зеллер.

— Так нужно подарить ему календарь.

Они притихли под взглядом Джека.

— Потрошитель думает, что мы не сможем его поймать. Это, — Уилл сглотнул желчь, поднявшуюся в горле, — эскалация.

Джек стоял в профиль к камере, и его лицо было наполовину скрыто в тени. Уилл не видел его выражения, но чувствовал усталость, укрывающую плечи Джека невидимым плащом.

— Думаешь, он переходит на новый уровень? — осипшим голосом спросил Джек.

— А ты так не считаешь? — отозвался Уилл. — Он убил сразу двоих. Вместо того, чтобы выставить жертв напоказ на месте убийства, перевёз их в более подходящее место. Сколотил деревянную конструкцию, которая держит тела в вертикальном положении. Это, наверное, всю ночь заняло.

Прайс добавил:

— Он просверлил дырки в грудных клетках и бицепсах, когда обе жертвы были еще живы. По прибытии в сад он выровнял отверстия и связал их розами. Невероятно, что он сверлил заранее, в другом месте, но при этом смог подогнать тела друг к другу так ровно и придать позам столько… естественности.

— Очень похоже на «Поцелуй» Родена, — заметил Зеллер, показывая всем фотографию мраморной скульптуры на экране своего айпада. И глядя на их изумлённые лица, обиженно воскликнул: — Что? Я не могу разбираться в искусстве?

— Розы, которые использовал Потрошитель, не из этого сада, — сказала Беверли. — Он принёс их с собой. Это гибрид чайной розы, если кому интересно. Цветоводы зовут его «Дип сикрет» — «Сокровенная тайна».

— Сокровенная тайна, — вздохнув, пробурчал Джек.

— Это не место преступления, — сказал ему Уилл. — Это инсталляция. Событие. Поразительная уверенность, сквозящая в этой работе, ошеломляет.

— Чем больше он убивает, тем более амбициозным становится, — прокомментировал Зеллер. — Типично для серийного убийцы.

— Это убийство совсем не типичное, — тихо сказала Беверли.

— Я хочу понять, конец это или нет, — сказал Джек. — Потрошитель уже убил троих. Он завершил свой цикл?

— Не знаю, — честно ответил Уилл. — Но в прошлый раз были убиты четверо, Джек. Эскалация подразумевает, что он к чему-то идёт. И это «что-то», вероятно, не безмолвие. — Поймав взгляд Беверли, он добавил: — Я думаю, Потрошитель только начал.

* * *

— Ты утаил что-нибудь? — спросила его Беверли позже. Она осталась с ним, якобы чтобы поесть вместе, а на самом деле чтобы поговорить.

Уилл подумал, жуя свою лепёшку с мясом, потом покачал головой.

— Ничего существенного.

— Двойное убийство — огромное изменение в его почерке. У тебя должна быть какая-нибудь теория относительно того, почему он это сделал.

Уилл пожал плечами. Он задался вопросом, когда Беверли, наконец, сдастся и перестанет спрашивать о причинах.

— Ты не думал, что это может быть из-за тебя? — сказала она, отложив свою лепёшку в сторону.

— Как из-за меня?

— Лектер перед тобой красуется. А ты, сам того не подозревая, его поощряешь.

Уилл почувствовал отвращение.

— Думаешь, это я его спровоцировал?

— Я не говорю, что ты сделал это нарочно. Но… да. Он знает, что ты пытаешься его поймать. Разве ты сам не работаешь лучше, когда осознаёшь, что за тобой наблюдают?

— Я — не единственный его зритель, — буркнул Уилл. — За ним гоняется весь наш поведенческий отдел. О нём кричат передовицы. Сайт Tattlecrime.com тот же. У него всегда есть аудитория.

Уилл отвергал её обвинение потому, что знал, что она права. Но не мог ей в этом признаться. Больше всего на свете он хотел, чтобы у него был кто-то, кому он мог бы доверять, и вот, такой человек появился; однако оказалось, что это очень неудобно. Он бы предпочёл, чтобы о некоторых вещах Беверли не знала.

Она поглядела на ту часть стены с уликами, которая была посвящена Потрошителю, на фотографию «Любовников».

— Я не умею смотреть, как ты, — сказала она, — но даже мне кажется, что это убийство сильно отличается от остальных. Тут точно что-то личное.

Уилл чувствовал на себе её взгляд, но не смел поднять глаза. Его лицо горело.

— Ты права. Это личное. Но речь не обо мне.

— Если это не о тебе, то о ком?

Он сунул в рот остатки лепёшки. Беверли не знала об Алане, а Уилл не мог заставить себя рассказать ей гадкие подробности. «Любовники» — любовная песнь Ганнибала, в этом он был уверен. Посредством этого чудовищного произведения искусства Ганнибал исследует свою способность любить. Он не тронул сердце Жаклин Кальвины. Легко мог его уничтожить, но не стал. Такое решение подразумевает, что его чувство искренне. Привязанность, лишь на тон темнее обожания. Уилл сам не знал, облегчение или отвращение ощущает от мысли, что чувство Ганнибала к Алане реально.

Беверли хмурилась, глядя на него. Ей не нравилось, когда ей лгали или пытались поберечь её чувства, но ей придётся с этим смириться. Может, они и партнёры, но Уилл был просто не способен открыться полностью.

Она вздохнула и понуро зажевала веточку кинзы со своей тарелки в знак того, что сдаётся.

— Возможно, я кое-что нашла. — Она вытащила из кармана куртки блокнот. — Я думала над тем, когда именно Лектер совершает свои преступления. Короткий цикл, за ним долгое бездействие. Период бездействия может длиться от четырёх месяцев (как перед последними убийствами) до двадцати шести (такой перерыв был после Мириам Ласс). Огромная разница. Начинаешь думать, убивает ли он, когда есть возможность — или когда ему хочется.

Уилл пожал плечами и вытер соус в уголке рта.

— И то и другое?

— Может, и так. Но дело вот в чем. Ты, наверное, знаешь, что Лектер любит устраивать званые обеды. Большие, помпезные мероприятия: двенадцать-пятнадцать гостей, количество блюд измеряется двузначными числами, к каждому своё вино, изысканные закуски, живая музыка и всё такое прочее.

Уилл кивнул:

— Однажды он и меня пригласил.

— И ты согласился?!

Беверли выглядела такой ошеломлённой, что Уилл чуть не рассмеялся.

— Как думаешь? — Он ухмыльнулся. — Это как бы не мое. Я зашёл перед началом, увидел, что он нанял несколько су-шефов помочь ему с готовкой, и едва взял себя в руки — думал, убегу, вопя на весь дом. Но при чём тут убийства?

— Сейчас скажу. Эсмеральда Ванс, балтиморская светская львица, любит писать твиты про каждую крутую вечеринку, на которую она попадает. Она сходила на четыре званых обеда Лектера и написала об этом в твиттере. А дальше угадай что? Даты этих твитов совпадают с датами последних четырёх циклов Потрошителя. Каждый раз, завершая цикл, Лектер устраивает вечеринку.

Уилл показал, что хочет заглянуть в блокнот. Посмотрев на записанные ею даты, он понял, что она права.

— Повод для праздника, — пробормотал он.

— Больше того, — сказала она довольно. — Только подумай. Это же отличное прикрытие! Организовать такое мероприятие сложно. Лектеру нужно делать много вещей вне дома, нужно постоянно двигаться. Надо купить еду, нанять персонал, подготовить дом к празднеству. Встречи, общение с людьми, телефонные звонки: это алиби на каждый день и каждый час. Работники приходят и уходят из его дома постоянно, а это значит доступ к фургону, профессиональным чистящим средствам, перевозке всяких материалов. У него есть всё, что нужно для совершения преступлений, и никто ничего не замечает, потому что это выглядит подготовкой к приёму.

— Это так на него похоже, прятать преступления у всех на виду. — Уилл посмотрел на неё с изумлением. — Отличная работа, Бев.

— Улики всё ещё косвенные, — скромно сказала она. — Но мы хотя бы движемся в правильном направлении.

— Самый важный вопрос — это планирует ли он званый обед прямо сейчас. Нам нужно узнать, услугами каких компаний он пользуется, поговорить с работниками этих фирм и выяснить, не замечали ли они чего-нибудь необ…

Беверли резко махнула рукой, призывая замолчать: в конце коридора открылись двери. Она быстро спрятала блокнот, поэтому Уиллу нетрудно было угадать личность того, кто к ним шёл. Они вернулись к пережёвыванию остатков лепёшек. Послышались негромкие шаги Ганнибала, и вот он сам появился в поле зрения. Они синхронно подняли головы… Он стоял с перекинутым через руку пальто, и так как Уилл и Беверли всё ещё были на полу, Ганнибал возвышался над ними, как монолит.

— Прошу прощения, что прервал вашу трапезу. Прошу вас, продолжайте. Доедайте спокойно.

Беверли, начавшая было подниматься, медленно села обратно.

Несмотря на свои слова, Ганнибал не оставил их в покое. Вместо этого он посмотрел на Уилла.

— Если больничная еда кажется тебе неприемлемой, ты мог бы сказать об этом мне. Я бы с радостью приготовил тебе что-нибудь.

— Не хочу причинять вам неудобств, — ядовито сказал Уилл с набитым ртом. — Я знаю, вы человек занятой.

— Я всегда найду время, чтобы что-нибудь тебе приготовить.

Уилл проглотил кусок мяса, который жевал, и повернулся к Беверли; она смотрела на него, расширив глаза.

— Доктор Лектер гордится тем, как хорошо он умеет готовить, — сказал он ей, как будто она этого не знала. — Это его хобби. — Он кинул на Ганнибала быстрый взгляд. — Одно из многих.

Беверли взяла себя в руки и, повернувшись к Ганнибалу, сказала довольно естественно и спокойно:

— Джек с ума сходит от вашей еды. Говорит, она лучше, чем подают в ресторанах.

— Джек мне льстит, — ответил Ганнибал. Он пристально смотрел на Беверли, словно врач, проводящий обследование. — Если хотите попробовать, то жду вас к столу в любое удобное для вас время, агент Катц.

— Спасибо за приглашение, — сказала она, вытирая руки о салфетку. — Но боюсь, я просто не оценю всю прелесть вашей готовки. Изысканная кухня не для меня. Я люблю фастфуд в ярких упаковках. Хоть Уилла спросите.

— Беверли приносила мне еду из магазина, — пояснил Уилл. — За что я ей очень благодарен.

Ганнибал снова смотрел на него, и в чёрном вакууме его взгляда Уилл не мог разглядеть, о чём он думает и что может подозревать.

Отбросив салфетки, Беверли собралась встать; Ганнибал, сама галантность, протянул ей руку. Она приняла её, и он помог ей подняться.

— Спасибо, — сказала она.

— Не стоит себя недооценивать, — обратился к ней Ганнибал. — Мне кажется, ваш вкус лучше, чем вы думаете. Если вам не хватает искушённости в еде, я просто обязан это исправить.

Беверли выглядела растерянной, но лишь слегка.

— Ну, можете попытаться, — ответила она, — если вам очень хочется. Только предупреждаю… я могу оказаться вам не по зубам!

Она наклонилась за сумкой и легко закинула её на плечо.

— Пока, Уилл. — Затем снова повернулась к Ганнибалу. — Ой, доктор Лектер, пока не забыла. Вам нужно зайти в лабораторию, чтобы мы взяли образцы биоматериала.

— Образцы биоматериала? — вежливо переспросил Ганнибал. — У меня?

— Ничего серьёзного, мне только нужен мазок изо рта. И Джимми возьмёт у вас отпечатки пальцев. Для отсеивания. Раз вас теперь допускают на места преступлений, нужно задокументировать информацию о вас, чтобы, если вы оставите отпечаток или уроните волос, мы не приняли вас за Потрошителя.

— Вы думаете, я могу испортить вам места преступлений, агент Катц?

— Не специально, — ответила она с улыбкой. — Но даже самый осторожный человек может случайно оставить след. Зайдите завтра в лабораторию в любое удобное для вас время, ладно?

— С удовольствием, — сказал Ганнибал. — Я позвоню перед приходом.

— Отлично. Увидимся, когда увидимся.

Беверли кинула на Уилла только один быстрый взгляд и, беспечно засунув руки в карманы куртки, пошла прочь.

Ганнибал и Уилл посмотрели ей вслед.

— Она грубовата, — сказал Ганнибал, — но в смелости ей не откажешь.

— Это точно, — откликнулся Уилл, — она не боится говорить, что думает.

— И ты это ценишь? То, что в твоей жизни есть кто-то, кто говорит с тобой откровенно?

— Да. — Уилл смотрел насмешливо, но его тон был вежлив.

— Я удивлён, — сказал Ганнибал, хотя удивления у него в голосе не было ни на грош. — Мне казалось, что в твоём положении иметь дело с правдой — той, которую видит мисс Катц, — было бы не очень приятно.

— Не люблю лгунов. И никогда не любил. Я вижу их насквозь.

Ганнибал негромко хмыкнул, соглашаясь.

— Я тоже.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга с одинаково непроницаемыми выражениями лиц. Два закрытых окна.

Уилл опёрся о решётку, рассматривая Ганнибала.

— Выглядите уставшим. Всю ночь работали?

Ганнибал позволил ему себя рассмотреть.

— Моя практика отнимает много времени.

— Ещё и дело Потрошителя консультируете. Такой занятой человек.

— Я только рад помочь Джеку, — ответил Ганнибал, присаживаясь на складной стул. — Я знаю, как давит на него дело Потрошителя.

— Вам ли не знать, — откликнулся Уилл. — Джек спросил у меня, что значат «Любовники»: хлопнул ли он дверью, закрывая цикл, или пойдёт потрошительствовать дальше.

— Что ты ответил?

— Сказал ему ждать ещё тело. Я прав?

Ганнибал пожал плечами в свойственной только ему манере.

Уилл вздохнул.

— Доктор, я спрашиваю вас как консультанта по этому делу. Вы согласны с моей оценкой или нет?

Ганнибал заговорил, подбирая слова более осторожно, чем обычно:

— Джек задал мне тот же вопрос, что и тебе, и мой ответ не сильно отличался от твоего. Что ты думаешь о «Любовниках», Уилл? Каково твоё, м-м, профессиональное мнение?

Уилл едва удержался от того, чтобы закатить глаза, так откровенно Ганнибал напрашивался на комплименты.

— Я думаю, что это извращение, — сказал он твёрдо. — И самонадеянность. Потрошитель не смог воплотить, что хотел. Он пытался придать инсталляции возвышенный смысл, но в его убийствах нет смысла. Только притворство. Это было фальшиво, как и всё, что делает Потрошитель. Он думает, что сказал что-то о любви, но он попал пальцем в небо.

Ухмыляясь, Уилл врал напропалую, рассказывая Ганнибалу то, что тот меньше всего хотел слышать. Будто наблюдая со стороны, он забавлялся его растущим раздражением.

— Ты думаешь, что Потрошитель не может испытывать любовь? — спросил Ганнибал тихо.

На этот раз Уилл ответил честно:

— Он что-то чувствует. Но это не любовь.

— А ты, значит, эксперт в том, что любовь, а что — нет?

— Я эксперт по Потрошителю.

Взгляд Ганнибала мог резать сталь.

— Мне думается, что пальцем в небо попал как раз ты, Уилл. Ты видишь слишком много и недостаточно одновременно. Думаешь, что Потрошитель не может понять любовь, потому что очарован смертью, но правда в обратном. Смерть и любовь всегда вместе, рука об руку, как самые близкие и верные спутники. Любой, кто ценит первое, обязательно глубоко понимает второе. И если ты испытываешь страх перед смертью, значит, будешь бояться и любви.

— Вы считаете, что я боюсь любви? — насмешливо сказал Уилл.

— Смертельно, — ответил Ганнибал. — Ты боишься доверия, которое приносит с собой любовь. Ты боишься потерять его. И боишься потерять то, что любишь.

Уилл дрожал.

— Что насчёт вас, доктор Лектер? Вы боитесь потерять то, что любите?

Лицо Ганнибала оставалось непроницаемым.

— Я понимаю, что потери неизбежны. И всегда к ним готов.

— Вы готовы, — прошипел Уилл, — потому что никогда не потеряете то, что любите. А любите вы только себя. Никогда не замечали, что все, что вы жаждете получить, всегда оказывается лишь вашей собственной бледной тенью? Зал зеркал. Знаете, почему вы одиноки, доктор Лектер? Потому что компания из отражений никудышная!

Ганнибал медленно втянул носом воздух. Уилл почти услышал дозвуковой рокот вулкана на грани извержения.

— Пока да, — тихо сказал Ганнибал, поднявшись и снимая пальто со спинки стула.

Он двигался нарочито медленно и спокойно, и Уилл знал, что тот достиг точки кипения. Он инстинктивно отдёрнулся, когда Ганнибал шагнул к решётке.

— Ты тратишь много времени, беспокоясь о других людях, Уилл. Возможно, тебе стоит больше думать о себе. — Он развернулся в сторону выхода и добавил: — Приятных снов.

* * *

Сны, которые видел Уилл, приятными не были. Они смешались в одну кучу беспорядочным изобилием картинок и образов. Охранник с автоматом стоит над ним, пока он спит. На рогах оперённого оленя расцветают алые розы. Алана отражается в разбитом зеркале. Доктор Чилтон кладёт серебряные монеты ему на веки. Беверли раскладывает колоду карт, и каждая из них — червы. Абигейл охотничьим ножом отрезает себе ухо. Джек копает могилу на пустынном пляже.

Уилл проснулся с головой, пульсирующей в такт биению сердца. Он был слаб и дезориентирован, и ему потребовалось много времени, чтобы проснуться окончательно. Было странное ощущение, будто, пока он спал, в камере передвинули мебель. Что было невозможно, потому что её ножки крепились болтами к полу.

А потом он увидел его. Над кроватью, на стене улик — на половине подражателя, а не Потрошителя — появилось кое-что новое. Оно было приколото поверх остальных фотографий, будто превосходя их по важности. Не фото — рисунок, сделанный углём на листе плотной жёлтой бумаги. Нежные росчерки линий складывались в контуры фигуры обнажённой женщины, лежащей на кровати; её лодыжки запутались в простынях — как будто она только что откинула ткань. Её взгляд интимный, задумчивый, нежный. Уилл видел, что рисунок сделан с любовью и глубоким пониманием изображаемого объекта. Объектом, несомненно, была Алана.

На рисунке не было подписи. Этого и не требовалось.

Уилл просто смотрел. Он не стал его снимать. Жёлтый лист продолжал висеть, приколотый прямо над тем местом, где минуту назад лежала его голова, пока он спал и видел свои тревожные сны.

Когда Барни принёс Уиллу завтрак, он также сообщил:

— У вас сегодня будет посетитель.

Уилл поднял брови. У него бывало много посетителей, но Барни никогда не считал нужным предупреждать его заранее.

— Кто?

Тот пожал плечами.

— Доктор Чилтон сказал только, что это психиатр, заинтересовавшийся вашим случаем.

— Ха. Может быть кто угодно.

Уилл вяло поковырял вилкой жёлтое месиво, отдалённо напоминающее яичницу.

— Не похоже, чтобы это был кто-то из ваших знакомых, — заметил Барни, запирая дверь камеры.

Он оказался прав. Через два часа после завтрака Уилл услышал шум открывающихся дверей в конце коридора, а затем негромкий звук каблуков-шпилек, царапающих по бетонному полу. Другие заключённые, ещё минуту назад возбуждённо метавшиеся по камерам и переговаривавшиеся в ожидании посетителя, вдруг замолчали. Повисла почтительная тишина. Их словно заворожили.

Женщина, остановившаяся у камеры Уилла, в окружающей мрачной обстановке выглядела неуместно. Несмотря на то что она находилась в помещении, её лицо было скрыто за крупными тёмными очками, а гладкие светлые волосы покрывал шёлковый шарф. Она походила на кинозвезду 1940-х годов, только что вышедшую из кабриолета. И разговаривала в той же манере.

— Доброе утро, мистер Грэм.

Шедший следом Барни выглядел ошеломлённым; он галантно раскрыл для неё складной стул, стараясь не глазеть слишком открыто. Женщина обладала сверхъестественным хладнокровием мраморной статуи; что-то гипнотическое и в то же время уязвимое было в том, как она кивнула Барни и затем присела на предложенный стул.

— Благодарю, — сказала она. — Пожалуйста, оставьте нас.

Барни повиновался, но, уходя, лукаво улыбнулся и послал Уиллу одобрительный взгляд.

Женщина сняла очки. У неё были голубые глаза, которые, казалось, смотрели одновременно на Уилла и сквозь него. Красивые и пугающие, как и вся она.

— Я доктор Беделия Дю Морье. И я рада, что мне наконец представилась возможность с вами встретиться.

Она развязала шарф, и волосы, как по волшебству, единым сияющим витком упали ей на плечо.

Уилл надел очки.

— Вы психиатр?

— Была когда-то. Несколько лет назад я оставила практику.

— Тогда зачем вы пришли ко мне?

В ответ на такую прямолинейность она лишь холодно улыбнулась.

— Я здесь неофициально. Если вы спросите обо мне у Фредерика Чилтона, он скажет, к вам никто не приходил. Необходимая предосторожность.

Уиллу не составило труда представить, какое влияние она могла иметь на такого червяка, как Чилтон.

— Что вам нужно? — грубо спросил Уилл. Он чувствовал в ней что-то пугающе знакомое, от чего по коже ползли мурашки.

— Увидеть вас своими глазами.

И в подтверждение своих слов она окинула его взглядом с головы до ног. Он смотрел на неё и точно знал, что она видит: неопрятного мужчину в тюремном комбинезоне с обкусанными ногтями на руках и впалыми щеками, с синюшно-бледной кожей, полгода не видевшей солнца. Доктору Дю Морье наверняка казалось, что такому человеку в тюрьме самое место.

— Я много о вас слышала, — произнесла она. — Не совсем понимаю, почему вокруг вас столько шума. Вы кажетесь мне... совершенно обыкновенным.

Её голос звучал несколько презрительно. Уилл поднял брови, гадая, чем именно он успел задеть эту женщину.

— Вы поэтому пришли? — поинтересовался он. — Оценить, насколько я обыкновенный?

— Отчасти. На самом деле я здесь, потому что у нас с вами есть… — она едва заметно запнулась, — общий друг.

Эта запинка сказала Уиллу всё.

— Ганнибал Лектер.

— Да, — произнесла она надтреснутым голосом, похожим на шелест старого папируса.

— Вы его психотерапевт.

Она выглядела удивлённой. Не такой уж обыкновенный, значит.

— Он упомянул вас однажды, — объяснил Уилл.

— И вас. — В её тоне проскользнула усмешка. — Вас он упоминал чаще, чем однажды.

— Вы сказали, что оставили практику.

— Это так. Он мой единственный пациент.

— Он не любит делиться.

— Верно. — Её губы дрогнули в намёке на улыбку. — Не любит.

Она немного расслабилась. Уилл показал себя достойным её общества, и теперь она могла позволить себе открыться, отпереть тяжёлые двери между ней и тем, что она считала враждебным внешним миром. Но и за ними Уилл пока не мог разглядеть почти ничего, кроме тайной усмешки, шутки, которую она не готова была с ним разделить.

— Я хотела направить его к другому психотерапевту, — произнесла она, — и объяснила, почему желаю оставить практику, но он не послушал. Он был и остаётся крайне настойчивым человеком. Если Ганнибал Лектер решил войти в вашу жизнь, невозможно заставить его уйти.

Уилл кивнул:

— Он становится ответственным за вас, ваши поступки. За вашу жизнь и ваш выбор. Он берёт ответственность вне зависимости от того, хотите вы этого или нет. А потом ему кажется безответственным вернуть её назад.

— Да, — сказала доктор Дю Морье тихо.

Они смотрели друг на друга в тишине, понимая всё без слов. Группа поддержки жертв Ганнибала Лектера, в которой никто не просил о помощи.

— Вы его понимаете, — сказала она. — Это очевидно.

— Это моя главная цель.

Склонив голову набок, она внимательно на него посмотрела.

— Вы считаете, это разумно?

Он улыбнулся.

— Нет. — И затем добавил: — Вы тоже его понимаете.

Она сразу же покачала головой.

— Я знаю меньше вас. И предпочла бы, чтобы это так и оставалось. Я смирилась с его присутствием в моей жизни. Мне известно, что я играю определённую роль в поддержании его внутреннего благополучия, будучи, в своём роде, доверенным лицом, и было бы… опрометчиво с моей стороны лишать его эмоциональной разрядки, которую я обеспечиваю.

Доктор Дю Морье излучала постоянную и тщательно выверенную ауру хрупкости, в то же время не выказывая ни капли страха. Создавалось впечатление, что она защищает Ганнибала, а не себя. И говорила она о нём… почти с любовью. Это вызывало по меньшей мере удивление.

— Какую именно роль вы играете в его жизни? — спросил Уилл.

После долгого молчания она ответила:

— Можно сказать, что я его… свидетель. — Её губы тронула усмешка. — Вопрос в том, какую роль играете вы.

— Иногда мне кажется, что я мальчик для битья. Он бы, наверное, сказал вам, что я его зеркало. Может, уже сказал.

Она взглянула искоса.

— Нет, вы не зеркало.

Уилл молча смотрел на неё. Он понятия не имел, о чём она думает.

— По крайней мере, он не считает вас исключительно своим зеркалом, — сказала она. — Ганнибал ищет своё отражение в каждом. По этой причине его можно спутать с нарциссом. Он не считает вас своим зеркалом, Уилл. Но возможно, хочет, чтобы вы так думали. — Она вежливо склонила голову. — Надеюсь, вы не против, если я буду обращаться к вам по имени?

— Не против, — ответил он. Этикет — меньшее, что его сейчас волновало. — Кто я для него, если не зеркало?

Она пошевелилась, словно ей стало не по себе.

— Не знаю. Нечто иное. Сам Ганнибал может этого не знать. Может быть, поэтому он так одержим вами. Вы его пленили, Уилл. Наверняка вы это знаете. Он был очарован вами с первой встречи, и со временем это переросло в настоящую страсть. Каждый его день начинается и заканчивается мыслями о вас. Я снова и снова просила его прекратить видеться с вами. Предупреждала, что, если он желает сохранить свою репутацию и привычный для него образ жизни, ему следует прервать вашу терапию и насовсем уйти из вашей жизни. Он заявляет, что может оборвать связь в любое время… однако я начинаю в этом сомневаться. Этого не случится. Он сделает всё возможное, чтобы привязать вас к себе. Следовательно, у меня нет другого выхода, кроме как прийти сюда и поговорить с вами лично.

Она поглядела вниз, на свои руки, собираясь с мыслями.

— Я хочу, чтобы вы осознавали, как нелегко далось мне это решение. Сегодня я впервые за почти три года вышла из дома.

Уилл поднял брови, умоляя продолжать и внутренне готовясь к худшему.

Положив ногу на ногу, она подалась вперёд.

— Вы стоите на краю обрыва, и у вас завязаны глаза. Меньшее, что вы можете сделать, это снять повязку. Я по опыту знаю, что нет ничего более опасного для жизни и здоровья, чем служить объектом страсти для Ганнибала Лектера.

— Я знаю, — тихо сказал Уилл. Он понимал, чем доктор Дю Морье, должно быть, пожертвовала, чтобы прийти сюда, однако, несмотря на сожаление, вынужден был ей отказать. — Но я справлюсь. У меня нет другого выхода. Я не смогу от него избавиться, как не смогли и вы. Это просто невозможно.

Её глаза оживлённо заблестели.

— Тогда вы знаете его лучше, чем я в своё время. Знаете, какие ваши черты вызывают в нем интерес. Вы должны их спрятать. Стать для него менее интересным.

Уилл печально улыбнулся.

— Я бы не смог этого сделать, даже если бы захотел.

— Вы не хотите? — спросила она с оттенком недоверия.

— Я не могу стать кем-то другим, доктор Дю Морье.

Впервые за время их разговора она отвела глаза, скользнув взглядом по кровавой фотогалерее на стенах его камеры.

— Ваше расследование его тоже интересует. Вы могли бы это изменить. Если бы вы прекратили его, это стало бы для него большим разочарованием.

Уилл ждал от неё подобного предложения.

— Вы хотите, чтобы он оставался на свободе?

Её взгляд вернулся к нему, острый, как нож.

— Он останется на свободе вне зависимости от того, хочу я этого или нет.

— Я могу его поймать. — Уилл подался вперёд. — Желаете знать, кто я для него? Возможно, я — тот, кто его погубит.

На этот раз она улыбнулась по-настоящему. Улыбка не была дружелюбной. Что-то кровожадное таилось в её изгибе.

— Мне сказали, что вы бредите. И это похоже на правду, раз вы думаете, что поймать Ганнибала Лектера не только возможно, но и что, поймав его, вы волшебным образом решите все свои проблемы. Поверьте, однажды вы горько пожалеете о том, что затеяли этот ваш крестовый поход!

Теперь улыбнулся и Уилл, улыбкой ещё менее дружелюбной, чем у доктора Дю Морье.

— Это он вас послал, чтобы вы мне всё это сказали?

Она лишь молча на него посмотрела.

— Я уже давно не нуждаюсь в предупреждениях, — сказал он ей.

— Определённо, — протянула она, — нуждаетесь. — Она откинулась на стуле, явно разочарованная. — Значит, что бы я ни сказала, вы не измените своё мнение.

— Простите.

— Вы такой же настырный, как он.

— Несомненно.

— И вы продолжите ваше расследование.

Уилл ответил на это ещё одной улыбкой.

Доктор Дю Морье посмотрела ему за спину.

— Тогда вам следует знать, что на вашей стене не хватает двух фотографий. Человека по имени Артур Раймс. И Мейсона Верджера, сына скотобойного магната. Возможно, вы читали о том, что с ним случилось, но что-то мне подсказывает, что вы не углублялись в подробности.

Уилл смотрел на неё во все глаза. Он не знал, правда это или нет, а если да, будет ли эта информация полезна. Он не знал, хочет она помочь или саботировать расследование. Её маска была такой же нечитаемой, как у Ганнибала. Уилл гадал, кто у кого научился этому трюку: она у него или же наоборот?

Доктор Дю Морье поднялась на ноги, возвращая на место шарф и тёмные очки — свою защиту и камуфляж. Прежде чем уйти, она обернулась и, сдвинув очки, поверх них посмотрела на Уилла.

— Если вам дорога жизнь, — её голос упал до почти неслышного шороха, — станьте… неинтересным.

* * *

Просматривая копии старых газет, Уилл нашёл несколько статей о Мейсоне Верджере, богатеньком тусовщике, который баловался синтетическим наркотиком, похожим на соль для ванн, а потом осколком зеркала срезал себе часть лица и скормил его своим собакам. На настоящий момент Верджер был в коме. Врачи утверждали, что наступила смерть мозга, но сестра Мейсона настояла на том, чтобы в нём поддерживали жизнь. Балтиморская полиция установила, что во время происшествия Верджер был один. В этой истории ничего не указывало на Ганнибала, но всё же... разбитое зеркало.

Нужно было больше информации по Верджеру и Артуру Раймсу. Уилл мог бы поговорить с Барни и использовать час доступа к интернету, который полагался ему раз в неделю, но боялся, что если будет гуглить имена, то об этом узнает Ганнибал и тем самым Уилл подпишет доктору Дю Морье смертный приговор. Приходилось ждать очередного визита Бев.

Уилл вздохнул и с силой потёр глаза. Головная боль замедляла мыслительные процессы, грызла вожжи самоконтроля. Рука сама собой залезла под матрас и нащупала рисунок, который он спрятал там прошлой ночью. Он вытащил его. Края всё ещё были хрусткими, штрихи ничуть не смазались. Ганнибал, должно быть, сбрызнул его фиксативом.

Уилл долго смотрел на рисунок, дольше, чем он раздумывал над статьями о Верджере. Смотрел и грыз ногти. Он пытался остановить свои мысли, пугаясь их, но мыслительный процесс невозможно было остановить, никогда, не полностью. Плавная линия груди на подушке. Поджатые пальцы ног под простынёй. Игривые росчерки угля, намекающие на прядь волос, упавшую на спину. Ганнибалу нравилось рисовать эту деталь. Ему нравятся её волосы. Нравится расчёсывать их пальцами. И нравится выражение её лица, которое он скопировал тонко и точно. Нежное, чуть-чуть насмешливое. «Не надо меня рисовать, — словно говорила она. — Какие глупости! Ну хорошо. Я подыграю тебе, потому что это забавно».

Это маятник? Непонятно. Слишком сильно болит голова.

Нужно уничтожить рисунок. Порвать в чёрное конфетти, бросить Ганнибалу в лицо во время следующей встречи. Уилл сказал себе, что так и сделает, и бережно сунул его обратно под матрас. Конечно, он уничтожит его. Позже.

Он раскаялся в том, что так легко поддался низменному инстинкту, когда вспомнил, что совсем скоро увидит Алану во плоти. Приближалась дата суда, и сегодня они с Найджелой Карим должны были репетировать его выступление. К тому моменту, когда Уилл попал в Кофейную комнату, ему уже было настолько неловко, что он едва мог поднять глаза. Он всё время либо смотрел в пол, либо закрывал лицо руками. Лампы дневного света только усиливали головную боль.

Уилл почувствовал прикосновение к руке.

— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила у него Алана, и он, отдёрнув руку, кивнул.

Карим ринулась в бой. Зная, что Джек будет выступать свидетелем со стороны обвинения, она изводила Алану вопросами о том, насколько хорошо Джек относится к Уиллу: можно ли будет использовать его как свидетеля защиты и какие вопросы ему лучше задать о работе, которую Уилл выполняет для ФБР в данный момент.

— Вы должны делать для Джека всё, что в ваших силах, — сказала Карим Уиллу. — Доброе слово из его уст будет много значить для присяжных. Ваша работа консультантом не только показывает ваше желание поправиться, добровольно пройти терапию, но и демонстрирует, насколько вы и то, что вы делаете, ценно для ФБР и поведенческой науки в целом. Вы можете принести много пользы, Уилл, и мы должны сделать так, чтобы присяжные это поняли.

Уилл почувствовал во рту привкус горечи.

— Я спасаю жизни, — проговорил он из-за сцепленных домиком пальцев. — По крайней мере, пытаюсь.

— Продолжайте пытаться, — с одобрением сказала Карим.

Она заставила его репетировать показания. Они были лживыми процентов на восемьдесят, поэтому Уилл ожидал, что говорить убедительно будет мучительно сложно. Сначала так и было. Карим постоянно поправляла его осанку и раз за разом напоминала о необходимости зрительного контакта, пока Алана, наконец, не спасла его, послав санитара за очками. Но даже несмотря на стеклянный барьер, Уилл всё ещё чувствовал себя раскрытым и беззащитным; головная боль продолжала усиливаться.

— Сосредоточьтесь, — сказала ему Карим.

— Я стараюсь! — несчастным голосом ответил он.

Наконец Уилл не выдержал и отпустил маятник. Взмах за взмахом, тот мелькал как маяк во тьме, притупляя его восприятие Аланы, притупляя восприятие самого себя. Взгляд слегка остекленел, лицо застыло, но он вдруг смог ответить на все вопросы Карим именно так, как она хотела. Просто, до абсурда просто. Надо было сделать это раньше. Он всего лишь перекраивал себя снова и снова, в зависимости от того, что было нужно Карим: становился то хнычущим существом, сделавшим признание для Джека, то экспертом-криминалистом, использующим для анализа собственных действий такой же беспристрастный и точный научный метод, с которым он подходил к расследованиям. А потом Уилл снимал личину профессионала и становился тихим человеком, с достоинством перенёсшим изнуряющую болезнь и теперь желающим только одного — поправиться окончательно.

Алана смотрела на его представление — ряд представлений — с приоткрытым ртом.

Когда они закончили, Карим даже пожала Уиллу руку, настолько она была им довольна.

— Не так уж и сложно, верно?

— Не так сложно, — откликнулся он, пока маятник продолжал делать свои взмахи.

Карим застегнула портфель и попрощалась с Аланой. Как только она вышла за дверь, Алана подвинулась к Уиллу вместе со стулом.

— Посмотри на меня.

С некоторым усилием он посмотрел. Она осторожно приподняла ему веко.

— Что ты делаешь? — спросил он, отодвигаясь.

— Извини. Мне кажется, что-то не так с твоими лекарствами. Ты словно… не в себе.

— У меня болит голова.

— Только что с Карим ты был сам не свой.

— Вовсе нет.

— Уилл!

Он поднял руки в знак капитуляции.

— Возможно, я был той версией себя, которую ты не знаешь. Но это не значит, что я не был собой.

— У меня было ощущение, будто тебе сделали лоботомию.

Он тихо фыркнул.

— Найджеле Карим так не показалось.

— Найджела Карим тебя не знает.

Он потёр лицо; мигрень отдавала в глазные яблоки болезненными спазмами.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил он, слишком измученный, чтобы попытаться понять это самому.

— Я хочу, чтобы ты был честен со мной.

— Я честен.

— Неправда. — Алана вздохнула. — Уилл, то, что я видела, выглядело так, словно ты вводил себя в диссоциативное состояние. Знаешь, чем это может грозить, учитывая, от чего ты лечишься?

Он натянуто рассмеялся.

— Боишься, что я озверею и убью своего адвоката?

— Нет, — твёрдо сказала она. — Я боюсь психического урона, который ты наносишь себе. Если ты будешь надевать маску слишком часто, однажды не сможешь её снять.

— Я знаю, кто я. — Уилл почувствовал отвращение от того, что подразумевало её предупреждение. — Ты всё говоришь, что я должен изо всех сил стараться выжить в этом месте. Я этим и занимаюсь. Всегда только этим!

Она смотрела на него молча. Затем сдавленным голосом, старательно лишённым эмоций, сказала:

— Только виновный человек стал бы лгать под присягой.

Уилл в шоке отпрянул.

— Вот как, значит. Снова решила считать меня психопатом?

Она распахнула глаза.

— Я никогда не считала тебя психопатом. Я бы никогда не стала так о тебе думать!

Уилл уставился себе в наручники, отказываясь поднимать взгляд.

— Уилл, — мягко сказала она. — Ты не психопат.

Эта мягкость больно кольнула его.

— Ты убеждаешь меня или себя?

— Ты не психопат, — повторила она.

— Я-то это знаю, — пробормотал он.

— Мне кажется, нет. Я думаю, ты много времени тратишь, беспокоясь о том, не являешься ли ты на самом деле тем, чем тебя считают все остальные. Ты не помнишь, что было, пока ты был болен, и твоё воображение, твоё невероятно богатое воображение подбрасывает тебе всевозможные объяснения, заполняя пробелы в памяти, но всё это только… только призраки в темноте, Уилл. Прекрати их преследовать. Твоё признание Джеку, недавний номер с песнями и плясками для Найджелы и всё, что происходит между тобой и Ганнибалом… эти истерические припадки и инсинуации не помогут тебе выздороветь. Не помогут встретиться с правдой. Ты больше не сможешь за ними прятаться. Не от меня.

Уилл даже не мог понять, о чем она говорит. Считает она его убийцей или нет? Он уже не был уверен, что ему есть до этого дело. Пусть думает, что хочет. Что Ганнибал хочет, чтобы она думала. Голова просто раскалывалась.

— Уилл… будь со мной честен. Скажи мне что-нибудь искреннее.

— Что-нибудь искреннее, — сказал он и чуть не расхохотался. — Знаешь что, Алана? Я бы хотел выполнить твою просьбу, но в голову не приходит ничего, чёрт возьми, чему бы ты поверила. К чему пытаться?

Её лицо исказилось. По тому, как она встала, Уилл понял, что ноги у неё дрожат.

— Если не можешь быть честным со мной, будь честным хотя бы с самим собой. Тебе нужно поспать. Ты очень плохо выглядишь.

Хотя бы в этом она была права. К тому времени, как он вернулся в камеру, ухудшилось периферийное зрение. Головная боль превращалась во всепоглощающую мигрень. Когда Барни, делая свой последний вечерний обход, проходил мимо его камеры, Уилл попросил аспирина. Ночной санитар принёс таблетки вместе с ужином, и Уилл благодарно их проглотил. Он попытался хоть немного поесть, зная, что, если пропустит ужин, будет чувствовать себя только хуже. Жевать приходилось медленно, каждое движение причиняло боль, но он ел, пока мог, а потом просто положил голову на стол.

Так плохо не было со времён болезни. Он ведь не мог снова заболеть? Врачи отслеживали его состояние на случай рецидива, но это просто безумие — энцефалит не мог вернуться за один день. Стресс, обычный стресс, Бог свидетель, ему было отчего нервничать.

Придётся на одну ночь отложить расследование дела Потрошителя. Как следует выспаться и начать с утра пораньше. Он сделал шаг по направлению к койке, но едва не упал, вовремя опершись на стену с фотографиями. Пол под его ногами кренился под сумасшедшими углами. Накатил какой-то ужасный, удушающе-тёплый дурман. Уилл прислонился лбом к холодному кирпичу и подождал, в надежде, что головокружение поутихнет. Но стало только хуже. Пол качался туда-сюда. Уилл плохо переносил качку. Надо это исправить. Он открыл глаза и посмотрел на обнимающихся перед ним «Любовников»; они срывали кожу и одежду, будто пытаясь друг друга сожрать. Их движения не были любящими или ласковыми. Это был неистовый, ожесточённый гон диких животных.

Это фотография. Просто фотография.

— Помогите, — позвал Уилл, но горло перехватило. — Что-то не так!

Он попятился от стены, пытаясь отойти от «Любовников» подальше. Посмотрел на поднос с едой, на недоеденный ужин. Ужин. Ганнибал, должно быть, подговорил их отравить еду.

— Помогите! — сказал он громче.

Вдруг возникло отчётливое ощущение, что за ним наблюдают, что создание, которое раньше было оперённым оленем, хочет зайти к нему в камеру. Повернувшись, он попытался разглядеть его в тенях коридора. Где оно? Где оно?

Слишком много поворотов. Пол взбрыкнул и пролил его набок, ударив грудью о койку, а коленями о бетон.Тюремная камера начала поворачиваться вокруг своей оси, и Уилл вцепился в одеяло. Руки так ослабли, что подтянуться и лечь на койку не получалось. Тогда он сполз на пол, чувствуя, как тот качается под ним: туда-сюда, туда-сюда, вгоняя в сон. Уилл прикрыл голову руками, будто в ожидании удара.

— Помогите, — снова сказал он. — Что-то не так. Помогите. Что-то не так.

Его никто не слышал. Камера текла, расплываясь, будто чернила под дождём. Дождь. Он услышал капли, стучащие по крыше. Хороший, знакомый звук, некоторое время он просто лежал в кровати и слушал. Было раннее утро, начали просыпаться собаки. Они клацали когтистыми лапами, расхаживая вокруг в ожидании завтрака. Видимо, пора было подниматься.

Отбросив одеяло, он встал с кровати. С домом было что-то не то. Все пропорции изменились. Потолок в гостиной стал слишком низким, а сама комната — глубокой, как пещера. Уилл стоял в нижнем белье и, покачиваясь, пытался понять, кто посеял хаос в его доме. Из кухни послышался скулёж собак. Но пройдя босиком в сторону шума, он обнаружил, что кухни нет. Гостиная занимала весь дом. От входной двери можно было увидеть окна, выходящие на задний двор. А собаки всё равно лаяли, теперь уже пытаясь привлечь его внимание.

Уилл подошёл к дальним окнам и, выглянув, увидел океан. Не морской пляж… открытое море. Спокойные воды со струящимся одеялом тумана. Его дом покачивался на волнах, они мягко бились о ступеньки на крыльце, молочная вода лизала дерево стен. Пол под ногами Уилла вздымался, как будто дышало живое существо.

«Ты в безопасном месте?»

Да. Но не уверен насчёт собак. Я не могу их найти.

«Не волнуйся о них».

Я постараюсь.

Уилл вернулся к кровати и тяжело опустился на краешек, пытаясь разобраться. С каких пор его дом стал лодкой? Где у него мотор?

Его руку накрыла чужая рука. Рядом сидела Алана.

— Всё будет хорошо, — сказала она. — Сделай глубокий вздох. Думай о дыхании.

Я пытаюсь, сказал он. Почему ты не с Ганнибалом?

— У нас договорённость, — ответила она. — Ночи я провожу с ним, а дни — с тобой, помнишь?

Уилл помнил. Не самый лучший вариант, но он старался смириться с таким положением вещей.

Он сказал: я бы хотел, чтобы ты всегда была со мной. А ты?

— Конечно. — И потом: — Поцелуй меня.

У неё нежный рот. Податливый, но требовательный. Собаки перестали лаять, однако дом качался всё сильнее и сильнее. Надвигается шторм, сказал он. Где якорь?

— Утром ты вынес его на улицу вместе с собаками.

Она расстёгивала платье.

Что-то было не так.

— Не волнуйся. — Алана потянула его на себя.

Волны бились о стены его маленького дома. А тот был недостаточно крепким, чтобы противостоять такому сильному шторму. Уилл провёл по бокам Аланы вверх и вниз. Она застонала ему в рот и попыталась снять с него футболку. Привстав, Уилл начал снимать её сам и только тогда заметил тяжёлые оленьи рога, пробивающиеся из матраса.

Он оттолкнул Алану с кровати. Рога росли прямо из постели, пронзая покрывала и подушки, поднимая в воздух тучи перьев.

Уилл схватил Алану за руку и потащил за собой. Держись крепче, сказал он.

Они побежали по коридору, стукаясь плечами о стены каждый раз, когда в дом ударяла очередная волна.

В небе сверкнула молния. За окнами стремительно темнело. Рога уже пробивали половицы. Шли из стен. Рога вгрызались, как термиты, в потолок.

«Хорошо, Уилл. Теперь скажи мне, что ты видишь».

Он обернулся проверить, как там Алана, но Алана исчезла. Вместо неё он держал за руку Абигейл.

— Всё хорошо, — сказала она ему. — Смотри, шторм утихает.

Она была права. Дом вздрогнул, раз, другой, и замер окончательно.

Мы в центре бури, ответил ей Уилл. А ещё ты умерла.

— Спасибо, что напомнил.

У неё были ярко-синие глаза, цвета водной глади, залитой солнцем.

Что с тобой случилось?

— Ты не знаешь?

Твоё тело не нашли.

— Это потому что ты его съел. — Абигейл поправила красный шарф, прикрывающий горло. — Какая я на вкус?

Не помню.

— Нет, помнишь. Попытайся вспомнить. Можешь?

Нет.

— Тебе нечего бояться.

Раздался жуткий вой. В другом конце дома зашевелилось какое-то существо.

— Ты не должен его бояться, — сказала Абигейл. И с ноткой отвращения: — Тебя-то он не тронет.

Уилл взял её за плечи, чтобы помочь ей сохранить равновесие. Стены и пол ощетинились оленьими рогами. Это не комната из рогов. Это дом из рогов. Абигейл можно было приподнять, толкнуть вниз, проткнуть в пятнадцати разных местах. Так просто.

— Ты сделал по-другому.

Я помню, что сделал именно так.

— Ты перерезал мне горло на кухне. В метре от того места, где ты убил моего отца.

Не помню.

— Ты извинился. Сказал, что очень хотел бы меня защитить. Ты говорил так, будто я была кем-то другим. Я заплакала, уткнувшись тебе в плечо, и когда я умерла, ты дотронулся до мокрого места. И попробовал соль на вкус.

Не помню. Не помню. Это какая-то ошибка.

— Ты не хотел этого делать, но тебе всё равно понравилось, так ведь? Тебе понравилось меня убивать. Тебе всегда нравится.

Снова вой, бесконечно долгий. В другой комнате двигалась чёрная тень.

— Пап, — сказала Абигейл. — Мы не одни.

Опять начинался шторм. Дом снова задрожал. Мебель двигалась туда-обратно с каждым ударом волны. Фотографии валились с камина. Перевернулся лодочный мотор, с которым он любил возиться в гостиной. Одна за другой сползали и падали наживки. Ломались все его вещи.

«Ничего не выходит. Я дам ему ещё два кубика».

Абигейл шлёпнула его по щеке:

— Видишь? Видишь?

Уилл открыл глаза, только они уже были открыты. И увидел улыбающееся лицо Абигейл на стене. Все тело болело. Дом качался вперёд-назад, вперёд-назад. В каждом окне море нападало на себя самоё.

«Уилл, я хочу, чтобы ты сосредоточился на Абигейл. Сможешь это сделать, Уилл?»

На какой Абигейл? Той, что в лодке обхватила его лицо, или на девушке с застывшей улыбкой, что была лишь светом на стене? Уилл слышал вдалеке тихое жужжание цифрового проектора. Это то самое фото, что он повесил на стену у себя в камере. Но это не его камера. Где он находится? Уилл попытался двинуться, но руки и ноги были туго закреплены кожаными ремнями. Он сидел в чём-то вроде стоматологического кресла, прямо в лицо бил яркий свет, а в левую руку был воткнут катетер с подсоединённой к нему капельницей. Снова больница?

Я не убивал её, сказал он. Убил её отца, но не убивал её.

А потом, потому что понял, что в первый раз губы не двигались:

— Я не убивал её.

— Не смотри на меня, — сказал доктор Чилтон. — Смотри на Абигейл. Ты видишь её, Уилл? Помнишь, во что она была одета в тот день на кухне?

— В красное, — сказал Уилл. — Где я? Сколько сейчас времени?

— Как ты думаешь, сколько?

— Мне-то откуда знать? — прорычал Уилл.

Он снова попытался освободить руки, но они были привязаны. Существо, которое раньше было оперённым оленем, гневно фыркнуло.

— Не делай этого, — предупредил Чилтон. — Ты можешь пораниться. Попытайся успокоиться. Ты в безопасности, Уилл. Ты у себя дома, помнишь?

Свет моргнул, и стены его дома вернулись, повсюду рога, проекция поверх проекции.

Уилл потряс головой, пытаясь прийти в себя.

— Нет, я не дома. Я в Балтиморской лечебнице для душевнобольных преступников. Абигейл истекает кровью, ей нужна помощь.

— Почему она истекает кровью, Уилл?

— Перерезано горло. Сонная артерия рассечена. Нельзя было делать это так… нельзя было причинять ей боль, даже на секунду. Но он просто, блядь, не мог не добавить символизма!

— Кто не мог? Кто «он»?

Снова завыло существо, какой кошмарный звук. Уилл хотел закрыть уши, но руки были привязаны. Он полз на четвереньках сквозь чащу из оленьих рогов, пытаясь убежать от монстра из другой комнаты.

«Он приходит в себя».

— Не понимаю, что я делаю не так! — воскликнул Чилтон. — Я дал ему правильную дозу, точно столько, сколько вы сказали, но это не сработало. Я добавил ещё немного, но он всё равно сопротивляется.

«Больше не давайте».

— Но…

«Он отключится и станет для вас бесполезен».

Чилтон заговорил быстрее:

— Послушайте, вы знаете, что он умеет вводить себя в состояние гипнотического транса. Наверняка можно дать ему что-то с похожим эффектом!

Преследующее его существо заворчало. Уилл хватался за рога и подтягивался, потому что ноги отказали. Привязаны. Он не мог сдвинуться с места. Где он находится?

Уилл попытался сосредоточиться. Он был в комнате. Не в камере. Не у себя дома. Комната в готическом стиле, с высокими потолками, затейливой лепниной и окном. Окно. Когда в последний раз он видел хоть какое-нибудь окно? Хотя смотреть там всё равно было не на что. Снаружи стояла ночь, и оно походило на пустой провал. Потом провал прорезала молния, вспышка и отблеск. Отблеск проектора, который переключился на следующее фото Абигейл. Школьная фотография. Волосы заплетены в косу, другая улыбка.

Комната продолжала качаться вперёд-назад, вперёд-назад, прямо как его маленький дом. Лодка в море. И в этой комнате, как и у него дома, жило существо, когда-то бывшее оперённым оленем. Оно стояло спиной к Уиллу, а проекция лица Абигейл расчерчивала его тело, оставив от монстра только чёрную тень поверх улыбки. Это существо преследовало его в каждом сне.

Чилтон возился с капельницей.

— Немного лоразепама сделает его послушным.

«Учитывая количество псилоцибина у него в организме, это было бы крайне неразумно», — сказало существо, которое раньше было оперённым оленем, и повернулось к Уиллу.

Только оно никогда не говорит. Только оно говорит. Говорит.

Потому что это существо не олень. Это Ганнибал Лектер. Уилл привязан к креслу, а Ганнибал Лектер и доктор Чилтон накачивают его психотропными препаратами. Это не сон. Всё происходит на самом деле.

— Кто-нибудь, помогите! — заорал Уилл. — Кто-нибудь меня слышит? На помощь! Помогите!

Чилтон попытался зажать ему рот. Уилл укусил его. Чилтон взвизгнул.

— …Кто-нибудь, на помощь! Помогите! Помогите!..

— Боже праведный! — вскричал Чилтон, побледнев как полотно, и показал покрасневшую ладонь Ганнибалу. — Он укусил меня!

— Я заметил.

— Сейчас я его вырублю.

— В этом нет необходимости. — Ганнибал шагнул вперёд и сказал Уиллу: — Если ты не обратил внимания, рабочий день закончился несколько часов назад, и весь персонал с этого этажа разошёлся по домам. Твои крики никто не услышит, так что побереги горло.

Уилл прекратил кричать. Он смотрел на Ганнибала, чьё лицо снова начинало принимать угрюмые, острые черты создания из снов.

— Вы не имеете права это делать, — проговорил он, еле ворочая языком. — Я не давал согласия. Вы оба потеря… ете лицензии.

— Надо его вырубить, — сказал Чилтон в ужасе. — Немного мидазолама. Он всё забудет.

— Рано, — произнёс Ганнибал.

— Он в полном сознании!

Ганнибал всматривался Уиллу в лицо.

— Нет, — сказал он. — Не совсем.

Он подошёл ближе. Навис над Уиллом, задевая рогами потолок, а потом сел на корточки рядом с креслом, так, что их глаза оказались на одном уровне.

— Посмотри на меня, — приказал он. — Посмотри мне в глаза.

О нет. Уилл отвернулся.

— Ты не взглянешь на меня, Уилл?

Если посмотреть на Ганнибала, кто знает, что будет?

— Вспомни кухню, — произнёс Ганнибал. — Кухню Хоббсов солнечным утром. В воздухе запах еды. Яйца и сосиски. Помнишь, как пахла кухня?

Уилл судорожно сглотнул несколько раз.

— Она пахла… кровью.

В голосе Ганнибала послышалась улыбка:

— Ты увидел в углу Хоббса. Он держал Абигейл. Приставил к горлу нож.

— Тот же нож, каким он убил миссис Хоббс, — сказал Уилл.

— Тот же нож, каким он убил миссис Хоббс. Ты прицелился. Он приставил к её горлу нож, и тогда ты нажал на спусковой крючок.

— Он всё не умирал, — сказал Уилл.

— Поэтому ты продолжал стрелять.

— Он всё не умирал, — повторил Уилл. Туда-сюда, туда-сюда, покачивалась комната. Комната качалась, как маятник.

— Как долго умирала Абигейл? — спросил Ганнибал.

— Недолго, — ответил Уилл. — Она быстро истекла кровью. Меньше минуты.

— Конец дня, — нараспев произнёс Ганнибал. — Из окон в комнату льётся голубой свет. Чем пахнет кухня?

— Кровью, — проговорил Уилл. — Она не хотела умирать в том доме. Она так плакала. После всего, что с ней было, умереть в том доме!

— Она отбивалась, не так ли? — спросил доктор Чилтон. — Она тебя поцарапала.

Он стоял за спиной у Ганнибала, с жадностью впитывая каждое его слово и действие.

— Нет… она знала, что это бессмысленно… — Уилл чувствовал, как качается маятник. Пытался его остановить.

— Что ты сделал с телом?

В лесу. Ганнибал в окровавленных перчатках держит Уилла за плечи. «Стой спокойно. Не сопротивляйся. Я не хочу делать тебе больно». Что-то лезет в горло…

Чёрное существо стоит почти вплотную. Оно поднимает руку, тянется к его лицу…

— Не сопротивляйся, Уилл, — сказал Чилтон. — Разве ты не хотел вспомнить?

— Уилл, — позвал Ганнибал.

Он придвинулся к Уиллу. В лесу, не в лесу. Дома, не дома. Он придвинулся к Уиллу и тянется к его лицу.

— Посмотри мне в глаза.

— Отвяжись от меня, — прошептал Уилл, отдёрнув голову.

— Мне нужно, чтобы ты на меня посмотрел. — И он взял его за подбородок.

Стоило Ганнибалу к нему прикоснуться, Уилл словно с ума сошёл.

— Нет! Нет! — Он попытался вырваться из его хватки. — Не трогай меня!

Но тот держал крепко, поворачивая голову Уилла до тех пор, пока тот не увидел его глаза, чёрные глаза оленя.

— Не трогай меня! — закричал Уилл. — Убери руки, ты... каннибал!

И тогда он его отпустил.

Уилл вовсе не это собирался сказать, он хотел что-то более... похабное. Он не знал, почему вдруг выскочило это слово. Но всё понял по тому, как Ганнибал отпустил его лицо.

— Почему ты это сказал? — спросил тот утробно. О, теперь Уилл сам смотрел на него, прямо в глаза. — Почему ты назвал меня каннибалом?

— Потому что ты он и есть, — сказал Уилл. — Так ведь.

— Кого ты видишь, Уилл? — прошептал доктор Чилтон. — Это Гаррет Джейкоб Хоббс?

И Уилл, и Ганнибал — оба повернулись к нему. И он немедленно заткнулся, наверное, изумлённый совершенно одинаковым выражением отвращения на лицах.

Уилл и Ганнибал снова повернулись друг к другу.

— Это не… — Уилл осторожно потряс головой, пытаясь прогнать туман. — Это не трофеи, нет.

Ганнибал улыбнулся, но так быстро, что Чилтон не заметил.

— Это продукты! — сказал Уилл. — О-о-о… — Он стукнул затылком по подголовнику. — Так долго скармливал мне всю эту чушь. Но чушь — не единственное, что ты успел мне скормить…

Существо смотрело, чёрные глаза хотели, чтобы он продолжил.

— Всё равно это просто мясо. В итоге все мы только мясо. Тогда почему бы нет? Человек человеку волк. Некоторые люди просто не заслуживают лучшего. А так они смогут принести хоть какую-то пользу. Красивое блюдо на красивом столе. Поглощённое и переваренное, чтобы кто-то мог продолжать жить. Смерть за жизнь, смерть за жизнь, так элегантно!

И он начал смеяться.

— Я дал ему слишком много, — вытаращив глаза, проговорил Чилтон.

— Ш-ш, — сказал Ганнибал.

Уилл смеялся всё сильнее.

— Ганнибал… каннибал! — выдавил он, не переставая хохотать. На глазах выступили слёзы.

Ганнибал тепло ему улыбнулся.

— Он бредит, — сказал Чилтон.

— Подайте мидазолам, — произнёс Ганнибал. — Сегодня вы больше ничего от него не добьётесь.

— Разве в тележке нет?

Чилтон направился к медицинской тележке, стоящей рядом с проектором, и стал рыться в ящиках; Уилл подвывал от смеха.

— Должно быть, я забыл его на пункте выдачи, — солгал Ганнибал.

Бормоча под нос: «Мне что, всё делать самому?», Чилтон покинул комнату. Ганнибал с Уиллом посмотрели ему вслед. Уилл всё еще вздрагивал от смеха. Потом сказал:

— Если кто и заслуживает быть съеденным, так это он.

— Совершенно согласен, — произнёс Ганнибал и затем повернулся к Уиллу. Мучительно медленно.

Наконец-то они были одни. Без решёток между ними, без масок.

— Теперь я знаю всё, — сказал Уилл.

— Да.

— Конец веселью. Можно меня убить.

— Не будем забегать вперёд.

Уилл закрыл глаза.

— Я хочу, чтобы всё закончилось.

— Нет, не хочешь.

— Я хочу проснуться.

— О, Уилл. — Выражение лица Ганнибала было ужасающим, и ласковым. — Ты не спишь. Мы с тобой единственные, кто проснулись. Это все остальные продолжают жить во сне.

Он наклонился и терпеливо, с бесконечной нежностью, поцеловал его в лоб.

Уилл проснулся, но не мог ничего вспомнить… Прошлое — туман, настоящее — ловушка. Он был прикован к кровати, и практически каждая часть тела болела. На лице была кислородная маска — дышать носом практически невозможно. От руки тянулась трубка капельницы, а на пальце висел датчик. Где-то слева пикал кардиомонитор. Значит, снова в больнице.

В палату вошла медсестра. По ее бейджику Уилл понял, что все еще в Балтиморской лечебнице для душевнобольных преступников.

— Что произошло? — прохрипел он через маску.

— Постарайтесь не двигаться, вчера мы промыли вам желудок.

Уилл посмотрел на нее с недоумением.

— Зачем вы это сделали?

Она заглянула в его карту.

— Вы приняли большую дозу лоразепама. Если бы доктор Чилтон не среагировал так быстро, вы могли бы умереть.

Уилл был так потрясен, что не знал, что сказать. Он ничего не помнил. Сестра сняла с него маску.

— Я скажу врачу, что вы проснулись.

«Проснулись». Слово зазвенело у него внутри как серебряный колокольчик, но он не знал, почему.

Уилл лежал в кровати; моргал и дышал, моргал и дышал. Все было как в тумане. В этой комнате, у самого потолка, располагалось окно, совсем маленькое и с мутными стеклами, но все-таки — окно. В нем двигались тени листьев, лениво рисуя в воздухе узоры. Боже, когда в последний раз он видел окно?

Уилл сел в кровати, невзирая на вспыхнувшую в грудных мышцах боль. Прошлой ночью! Значит, он был не у себя в камере. Но окно выглядело не так, как это. Значит, и не в этой комнате. Где же тогда? Почему вместо воспоминаний одна зияющая дыра? Уилл напрягся, вспоминая вчерашний день. Визит Дю Морье — сложно забыть. Репетиция с Карим и Аланой — смутно, но есть. А дальше только невнятная мешанина боли и паники. Уилл помнил, как принял аспирин. Не лоразепам, только аспирин.

И больше ничего. Как ластиком прошлись.

Кардиомонитор слева запикал чаще. Прошлой ночью кто-то попытался его отравить, и очевидно, что этот «кто-то» — Ганнибал. Но зачем ему это? Совсем не его стиль. Разве что для того, чтобы показать, что ему подвластно даже это. И что, теперь Уилл обязан жизнью доктору Чилтону? Черт возьми, все это звучало крайне неправдоподобно.

Как говорится, помяни черта… В дверях появился Чилтон — еще более дерганый, чем обычно.

— Мистер Грэм, — сказал он. — Так-так-так. Как вы себя чувствуете?

Что-то в Чилтоне с его пестрым галстуком, видимым самодовольством, быстрой речью и шумной манерой двигаться нервировало Уилла — и нервировало гораздо больше, чем обычно. Уилл сел в постели, позвоночник загудел как натянутая струна. И посмотрел на доктора Чилтона прямо и пристально.

Если тот и почувствовал себя неловко, то никак этого не показал. Вместо этого он произнес:

— Не хотите рассказать, почему вы это сделали?

Уилл не отвечал, лишь молча смотрел. Тогда Чилтон бодро хлопнул в ладоши:

— Ну-ну, не время для бойкота. Я вам жизнь спас, в конце концов! Самое малое, что вы можете сделать в ответ, это рассказать, как вам удалось принять дозу лоразепама, в десять раз превышающую норму. Вы что, копили таблетки у себя в камере? Это, конечно же, вина агента Кроуфорда. Именно он настоял на том, чтобы смягчить меры безопасности; если бы я мог как следует за вами приглядывать, у вас не было бы возможности совершить самоубийство. Ну? Я знаю, вы в состоянии разговаривать. Медсестра сказала, что вы говорили с ней.

— Вы лжете, — произнес Уилл, поврежденное горло превратило его слова в рык.

Чилтон даже немного дернулся.

— И о чем же, по-вашему, я лгу?

— Обо всем.

— Не говорите ерунды. Вокруг полно доказательств обратного. Вы видите, где вы. Чувствуете, что случилось с вашим телом. Вчера у вас была передозировка лоразепама, мистер Грэм. Вы упали на пол у себя в камере. У вас кружилась голова, вы были дезориентированы и с трудом дышали. Судя по тому, как вы сопротивлялись лечению, еще и галлюцинировали. Отсюда и синяки на руках.

Уилл посмотрел на руки и увидел, что они во многих местах красные и опухшие. Похоже, он боролся с очень крепкими ремнями.

— Дым, — сказал он, — и зеркала.

— Ну, ну. Вы прекрасно знаете, что все так и было.

— Что-то действительно... было, — согласился Уилл. — Этого я не отрицаю.

— Что вы помните?

Уилл услышал нотку беспокойства у Чилтона в голосе. И не ответил. Он напряженно смотрел на синяки на своих руках, досадуя, что не может их потрогать — руки были прикованы к кровати.

— Потеря памяти — это нормально, — сказал Чилтон. — Побочный эффект от таблеток, что вы приняли.

— Ничего я не принимал.

— Не помните, как принимали.

— Ничего я не принимал! — Горло болело. — Если у меня в желудке… и было что-то необычное… то засунул это туда не я.

Лес, окровавленные перчатки, «стой-спокойно-не-сопротивляйся». Что-то в горле.

Уилл сглотнул, ощутив как боль каскадом прокатилась по ободранной глотке.

— Если не вы это сделали, — сказал Чилтон, — То кто?

Уилл не слушал. Он изо всех сил цеплялся за клочок воспоминаний — поднос с недоеденным ужином у него на столе.

— Должно быть, подложили в еду.

— Кто-то из персонала?

Уилл не ответил. Он думал. Тряхнул головой, будто пытаясь отогнать муху.

— Это серьезное обвинение, — сказал Чилтон. — Я самолично проверяю каждого сотрудника перед приёмом на работу. Все они — высококвалифицированные специалисты. Никто из них не стал бы ничего добавлять вам в еду специально, либо по случайности. Эти мысли — результат паранойи, мистер Грэм. Похоже, у вас развивается мания преследования.

Уилл не слушал. Он знал, что доктор Чилтон лжет. Возможно, Уилл и не помнил, что с ним произошло, но знал, кто это устроил. Мастер иллюзий. Уилл чувствовал себя вымотанным, заржавевшим, но маятник качался легко и свободно, почти летал. Прорезав туман в голове, он разгонял его до тех пор, пока сознание не очистилось. Уже через пару секунд Уилл стал Ганнибалом Лектером.

И Доктор Чилтон ничего не заметил.

— К тому же приближается время вашего суда. Он уже через две недели, не так ли? Как неудачно, попытка суицида прямо перед тем, как вы предстанете перед присяжными и столкнетесь лицом к лицу с вашими преступлениями. Конечно, вы что угодно придумаете, чтобы усыпить подозрение судей.

Уилл в роли Ганнибала Лектера смотрит на устроенное Чилтоном представление. Фредерик боится и того, что Уилл знает, и того, что Уилл не знает. Фредерик — бесхребетный кретин без каких бы то ни было моральных устоев. Им так просто управлять: все, чего он хочет, это профессиональное признание. А Уилл Грэм — джекпот. Фредерику не нужна попытка самоубийства. Ни, тем более, отравление. Нет, что Фредерику нужно, так это чтобы Уилл вспомнил свои преступления, вспомнил любой ценой.

Чилтон, наконец, замолчал. Он заметил, что Уилл смотрит на него, не моргая, с окаменевшим лицом. Застывшим и абсолютно пустым взглядом. Или не совсем пустым?

— Вы меня вообще слушаете? — спросил он Уилла.

Взмах туда, взмах обратно.

Уилл склонил голову набок. Когда он заговорил, голос звучал хрипло, будто чужой. Но каждый слог бил на поражение.

— Лжете вы так же плохо, как гипнотизируете.

И, о чудо, какое превращение! Все напускное хладнокровие Чилтона как ветром сдуло. Остался лишь испуганный маленький мальчик, чьим страхом Уилл упивался.

— Прошу прощения?

— Да, — сказал Уилл, — правильно делаете.

— Что, как вам кажется, вы помните?

Уилл тонко улыбнулся.

— Вам так хочется это узнать.

Доктор Чилтон попятился.

— Я же говорю, у вас были галлюцинации. Из-за этого у вас искаженное представление…

— К несчастью для вас, представление это отличается от того, которое пытались внушить вы. — Уилл испустил нарочито грустный вздох. — Это может плохо кончиться, Фредерик. Я вам не Абель Гидеон. Меня еще не осудили. Как только я покину это место, я прослежу, чтобы все узнали, кто вы на самом деле и что именно вы сделали.

У Чилтона задрожал голос:

— Вы никогда отсюда не выйдете, мистер Грэм.

— На что спорим? — Маятник остановился. Уилл получил от Ганнибала что хотел. Теперь можно было снова стать собой.

Чилтон заторопился к выходу, бормоча под нос:

— Полная ерунда… я не обязан слушать…

— Доктор Чилтон! — позвал Уилл громко.

Тот обернулся. Уилл выглядел бледным и очень серьезным, но более живым и человечным, чем минуту назад.

— То, что сделал Ганнибал Лектер прошлой ночью, он сделал просто потому, что ему так захотелось, — сказал Уилл. — Потому что ему было любопытно, что из этого выйдет. Ганнибал Лектер — психопат. У вас нет этого оправдания.

Остатки гордости Чилтона — единственное, что помешало ему вылететь из палаты как пробка из бутылки.

После того, как он ушел, Уилл откинулся на подушку. Так забавно смотреть, как Чилтон мучается. И как же приятно использовать для решения своих проблем Ганнибала Лектера. Это меньшее, что он мог сделать для Уилла.

Удовлетворение. однако, быстро растаяло. Уилл получил результат, но это был всего лишь трюк. Просто очередная роль. Факт остается фактом — воспоминаний о минувшей ночи нет. Он рассчитывал, что реконструкция событий от лица Ганнибала поможет пробудить собственные воспоминания, но на их месте по-прежнему зияла пустота. Умом он примерно понимал, что произошло. Судя по всему, Ганнибал убедил доктора Чилтона добавить в еду психотропные вещества. Весь вчерашний день Уилл чувствовал себя ужасно, это он помнил, значит, препараты поступали в желудок с несколькими приемами пищи — чтобы эффект от них было не так легко заметить. Как только наркотик в организме достиг нужной концентрации, Уилл отключился, его забрали из камеры, зафиксировали ремнями и принудительно ввели что-то еще, что позволило Чилтону погрузить его в гипнотический транс. Ганнибал же с упоением за всем этим наблюдал. И чтобы замести следы, они инсценировали передозировку лоразепамом. Затем промыли ему желудок, уничтожив все улики, которые остались от их маленького эксперимента по промывке мозгов. Возможно, Ганнибал сделал это, чтобы посмотреть, получится ли у него убедить Уилла в том, что тот пытался совершить суицид. Это было низко, даже для Ганнибала.

Уилл перебирал свои умозаключения — сперва клинически отстраненно, затем пристрастно и зло. Он должен вспомнить. Нужно вспомнить! Пока он был в отключке, могло произойти что угодно. Как бы Ганнибал воспользовался открывшейся ему возможностью? Уилл был практически в полном его распоряжении — уязвимый психически и физически и совершенно не контролирующий, что говорит. Заводной болванчик, выпрыгивающий из шкатулки, стоит лишь крутануть ручку.

Он снова сглотнул, просто для того, чтобы почувствовать, как болезненно саднит горло. И как бы он ни старался встряхнуть собственную память — единственной деталью, которую его разум оставил ему от вчерашней агонии, была комната с гребаным окном.

* * *

До конца дня он провалялся на больничной койке в полной изоляции, под неусыпным надзором медицинских сестер. Они не отвечали на его вопросы, но Уилл понимал, что за ним наблюдают, чтобы вовремя пресечь возможную попытку суицида. Вероятно, посещения были под запретом. Он представлял себе Джека, пытающегося пробиться к нему всеми правдами и неправдами, и Чилтона, старающегося его отговорить. Алану, изводящую себя вопросами, что же она сделала не так. Беверли, напуганную и сбитую с толку, которая до смерти хочет его увидеть и не может никому объяснить, почему. Он представлял Ганнибала, оплетающего их всех паутиной лжи. По крайней мере Уилл точно знал, что Ганнибал прошлой ночью никого не потрошил. Какое-никакое, но утешение.

Вечером на ужин принесли твердую пищу. Медсестра, охранник и три санитара наблюдали за тем, как он ест. Когда сестра поставила лоток на подвижный столик над кроватью, санитары освободили от наручников одну его руку. Ужин состоял из серой подошвы мясного рулета и нескольких маленьких морковок. Если бы он действительно хотел покончить собой, такая еда только укрепила бы его его намерение...

Уилл обнаружил, что уже какое-то время просто смотрит на еду. Он не понимал, почему. Он разглядывал ее так, словно впервые увидел пищу, словно впервые почувствовал источаемый ею запах. В мельчайших деталях он видел волокна рубленого мяса. Прозрачный сок, натекший с него на тарелку. «Плоть», — подумал Уилл и почувствовал, как покалывает кожу от накатывающей дурноты. Кардиомонитор запикал чаще, быстрее и быстрее.

— В чем дело, — встревожилась медсестра, когда пульс Уилла неожиданно и стремительно возрос. — Ваша еда не кусается.

— Человек человеку волк, — проговорил Уилл бесцветно.

Затем без предупреждения отвернулся от ужина, перегнулся через перила койки, и его вырвало желчью. Вокруг захлопотали медсестра и санитары. Охранник сделал шаг вперед.

— Уберите, — простонал Уилл с испачканным ртом. — Пожалуйста, просто избавьтесь от этого!

Санитары убрали злосчастный поднос. Медсестра, посветив фонариком в зрачки, велела ему дышать. Уилл отмечал суету вокруг лишь на периферии сознания. Он весь вспотел, ему было больно, он был перегружен врачебной заботой, но вдруг обнаружил, что улыбается.

Он помнил больше, чем просто окно.

* * *

Следующим утром словно открылись шлюзы — к Уиллу явились семь посетителей разом. Сперва до него докатился рокот голосов из коридора, затем в него влилась какофония шагов. В палату быстрым шагом вошли Алана и Ганнибал, следом за ними Джек, Беверли, Зеллер и Прайс, а позади всех Чилтон. Вся банда в сборе.

— Да подождите же вы минуту, — призывал Чилтон, но его никто не слушал. Вся компания окружила кровать Уилла.

— Сожалею, что приходится так с тобой поступать, Уилл, — пробасил Джек. — Но нам надо поговорить, прямо сейчас.

— Джек, — прошипела Алана.

— Потрошитель? — спросил Уилл. Его взгляд метнулся сперва к Ганнибалу, непроницаемому как стена, а затем к напряженному словно сжатая пружина Джеку.

Джек взмахнул папкой.

— Сегодня утром полиция Балтимора обнаружила еще одно тело.

— Ради Бога, Джек! — воскликнула Алана, сжав кулаки. — Ты даже не поинтересовался его самочувствием!

Джек завел глаза.

— Как ты, Уилл?

— Дай мне дело, — ответил Уилл, дернув прикованной рукой в направлении папки.

— Видишь? — Джек победно взглянул на Алану.

Та издала нечто, подозрительно похожее на рычание.

— Ты не будешь с ним говорить до тех пор, пока я лично не удостоверюсь, что он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы консультировать. Подожди снаружи и позволь мне и Ганнибалу делать ту работу, которую ты сам нам поручил.

— Я никуда не уйду, Алана — сказал Джек. — Я пытался прорваться сюда в течение последних двадцати четырех часов и больше ждать не намерен!

— В таком случае, попроси своих агентов выйти, — сказал Ганнибал, скользнув между Джеком и Аланой.

Джек вздохнул.

— Выметайтесь, — велел он агентам. — Ты тоже, Беверли, — добавил он, когда та не двинулась с места.

Беверли протестующе нахмурилась, но выбора у нее не было. Здесь был Ганнибал. Выходя, она метнула на Уилла сочувствующий взгляд, и у него сжалось сердце. Разумеется, они выставили единственного человека, которого он был рад видеть.

Ганнибал заметил, как Уилл посмотрел ей вслед. Уилл заметил, что Ганнибал заметил. Их взгляды замкнулись друг на друге, словно намагниченные.

«Я знаю, что ты такое, сукин ты сын...», — подумал Уилл. Но спрятал эту мысль, не дав ей отразиться в глазах. Лучше держать Ганнибала в неведении.

Ганнибал отвел глаза первым. Он поставил стулья для себя и Аланы, и оба они расположились по одну сторону его кровати. По другую уселся Джек. Чилтон тем временем нервно кружил возле двери.

— Как ты, Уилл? — спросила Алана.

— Раздражен. Я тридцать часов был прикован к этой койке. Я хочу вернуться к работе.

Она кивнула.

— Прежде ты должен переговорить с нами.

Уилл помолчал, скользя взглядом по их лицам. Трое его психотерапевтов и Джек. Четыре разных цели, и ни одна из них не отвечала интересам Уилла. Если бы он говорил с каждым отдельно, он знал бы, как разыграть свои карты. Но справиться со всеми одновременно — задача трудная.

— Хочешь обсудить произошедшее? — подсказала ему Алана.

— Не особенно.

— Мы очень за тебя беспокоились, — сказал Ганнибал. — Ты и сам должен это понимать.

— Догадываюсь, — ответил Уилл. — Но не стоило. Я в порядке.

— «В порядке» — это то слово, которое у меня совсем не ассоциируется с тобой, — сказала Алана немного печально.

— Давай, Уилл, — подтолкнул Джек. — Облегчи душу. Оставим все это в прошлом, и ты сможешь вернуться к работе.

— Что произошло, Уилл? — спросила Алана более твердо.

— Хочешь знать, что произошло? — ответил Уилл. — Спроси своих коллег.

Чилтон замер и кинул на Ганнибала полный ужаса взгляд, но Ганнибал, как обычно невозмутимый, в его сторону даже не посмотрел.

— Мы хотели бы услышать это от тебя, — сказал Ганнибал. — Нам интересно узнать, что ты помнишь.

— Еще как интересно, — откликнулся Уилл.

— Ты мог бы побеседовать с кем-то одним. — В голосе Аланы Уилл слышал надежду. Она хотела, чтобы он выбрал ее.

Уилла задумался над ее предложением. Но с кем из них? С каннибалом, его сообщником, его приятелем или его любовницей? Любой из этих вариантов особого восторга не вызывал.

— Послушайте, — сказал он, — вы все неверно истолковали. Я не пытался покончить с собой.

Алана и Ганнибал переглянулись. Будто договариваясь отнестись к нему с состраданием, что бы ни случилось. Было очевидно, что ни один из них не удивился его заявлению.

— Тогда что ты пытался сделать? — спросил Джек.

— Ничего. Я не принимал эти таблетки. — Следующие слова он сказал персонально Алане, увидев, как она пытается сдержать эмоции. — Я не принимал их.

Алана прочистила горло.

— Ты не можешь просто притвориться, что этого не было, Уилл.

— Могу, потому что этого действительно не было.

— Если это была не попытка самоубийства, — спросил Ганнибал, — тогда что?

— Ошибка, — ответил Уилл, придерживая в рукаве туз.

— Ты принял лекарство по ошибке? — Голос Ганнибала не выражал ничего, кроме легкого недоверия.

— Это была не моя ошибка, — ответил Уилл, быстро взглянув на Чилтона, который тут же побледнел.

Но Ганнибал, как ни странно... улыбнулся. Так, словно Уилл сморозил глупость, но глупость очаровательную.

— Ты хочешь выглядеть перед нами сильным, — мягко и заботливо сказал он. Режим доброго доктора активирован. — Боишься, что услышав правду, мы будем думать о тебе хуже. Сочтем тебя слабым. Но уверяю, Уилл, твои опасения беспочвенны. Мы всегда будем видеть в тебе не что иное как силу, с которой приходиться считаться.

Это эффектное представление было идеально рассчитано для целевой аудитории, а именно — для всех в этой палате, кто на данный момент не был прикован к кровати. Но Уилл был даже рад наручникам — только они удерживали его от того, чтобы вцепиться Ганнибалу в глотку.

— Будь это правдой, — прорычал он. — Вы бы понимали, что я никогда не стал бы пытаться себя убить!

— Уилл, — сказала Алана, опустив взгляд на свои сложенные руки. — Если ты не помнишь, как принимал таблетки, это может означать, что ты не был собой, когда принимал их. Возможно ты снова ввел себя в диссоциативное состояние.

Уилл презрительно скривился.

— Никуда я себя не вводил!

— Но ты нездоров, — железное самообладание Аланы все же дало трещину. У нее в голосе появилась легкая дрожь. — Ты нездоров уже долгое время. И я беспокоюсь, что консультируя Джека, ты усугубишь свое состояние. Все эти досье в твоей камере, фотографии на стенах… они тоже наносят ущерб. Я рекомендую тебе пока воздержаться от работы.

Уилл смотрел на нее в ужасе. Он понимал, что на это ее подбил Ганнибал. Еще один шах от гроссмейстера. Но Уилл не собирался это так оставлять. И он был уверен, что Джек тоже.

И Джек не подвел.

— Погоди минуту, Алана. Уилл сам говорил, что именно дела и помогают ему держаться. Ему может стать совсем тяжко, если мы их у него отнимем.

— О, у тебя хватает наглости!.. — неверяще прошептала Алана и скривила губы в гневном оскале. — После всего, что случилось, после всего, что ты сделал, говорить так, словно ты нагружал его работой ради его собственного блага. Это все было на пользу только тебе, Джек. Только ради твоей выгоды, и ничьей более. Если бы он умер… — она поднесла руку ко рту, — если бы он умер, ты бы оплакивал его только потому, что больше некому было бы ловить за тебя убийц.

Концентрация яда в ее речи была просто ошеломляющей. Она была в ярости — и даже Джек выглядел напуганным силой ее гнева. Уилл знал, что Алана испытывает к Джеку некоторую неприязнь, но понятия не имел о ее масштабах.

Ганнибал, разумеется, вспышке Аланы не удивился. Несомненно, он сам и раздувал это пламя за закрытыми дверьми. Он положил руку ей на плечо.

— Джек волнуется за Уилла, — тихо проговорил он. — Как и мы.

Суровое лицо Джека было непреклонным, но все же было заметно, что под этим фасадом ему немного стыдно.

— Алана, я понимаю, сейчас неподходящее время, — сказал он. — И я должен извиниться перед тобой. И так же принести мои извинения Уиллу.

— Тебе не за что извиняться, — ответил Уилл. — Не в этот раз. Я работаю над этим делом, Джек, хочешь ты того или нет.

— Ну, если бы это зависело от меня, я бы позволил тебе немного отдохнуть, — сказал Джек. — Но от меня ничего не зависит. Чесапикский потрошитель решил за нас. Три смерти за четыре дня, четыре за десять дней. Потрошитель вошел в раж, увлекся как никогда. Мне нужно, чтобы ты взглянул на последнюю жертву и сказал — считаешь ли ты, что он завершил цикл или нам стоит ждать еще убийств.

Уиллу потребовался весь его самоконтроль, чтобы не повернуть голову и не взглянуть на Ганнибала.

— Дай мне дело, и я скажу тебе, что думаю.

Алана тут же вытянула руку с намерением перехватить папку, если Джек попытается передать ее Уиллу.

— Я не прощу себе, если позволю тебе работать над этим делом, Уилл.

— Я нужен Джеку, — сказал Уилл. — Он не сможет поймать Потрошителя без моей помощи.

— Ему могут помочь другие. Ганнибал, например.

— Разумеется, я сделаю все возможное, — произнес Ганнибал.

— Я ценю это, — сказал Джек. — Ты очень полезен в расследовании, Ганнибал, но никто не может сделать то, на что способен Уилл.

Ганнибал выглядел слегка оскорбленным. Тем не менее, он произнес:

— Прекрасно понимаю.

— Как считаешь ты — его нужно отстранить от дела? — спросил Джек, и в его голосе прозвучал намек на мольбу.

Все посмотрели на Ганнибала — Алана с надеждой, Уилл с ужасом.

Ганнибал, казалось, провел целую вечность, изучая Уилла нечитаемым взглядом темных глаз. Наконец, он сказал:

— Возможно, так будет лучше.

Это был второй раз, когда Ганнибал открыто попытался исключить его из расследования дела Потрошителя, и Уилл не стерпел.

— А у меня что, вообще нет права голоса в этом вопросе? — в ярости прошипел он.

Уилл развернулся к Джеку.

— Это безумие. Ты не обязан к ним прислушиваться. Говорю тебе, я могу работать над этим делом. Чесапикский потрошитель не сделал меня суицидником. Я не самоубийца.

— В таком случае, почему ты не ешь? — спросил Ганнибал.

Кровь застыла у Уилла в жилах. Он повернулся и взглянул на Ганнибала.

— Что?..

Ганнибал медленно склонил голову набок. Почуял добычу.

— Медсестры сказали, что ты отказываешься от еды.

Уилл дрогнул, будто утратив опору. Этого он не предвидел. И Ганнибал это понял. Уилл заметил проблеск насмешки в его полуприкрытых глазах. Но он не мог встретиться с Ганнибалом взглядом. Не был уверен, что именно тот знает, или насколько осведомлен о том, что знает Уилл.

— Пища это жизнь, — произнес Ганнибал с мягким упреком. — Ты не можешь хотеть одного, не желая другого.

Уилл чувствовал, как взгляд Ганнибала буравит его, сдирает с него кожу. Удивительно, что он не оставлял на его лице никаких следов. Уилл собрал в кулак всю оставшуюся у него силу воли, чтобы взять себя в руки:

— Ой, д-да ладно! Я пропустил всего два приема пищи, это не означает голодовку. Просто я… не голоден.

Но он уже понимал, что проиграл. Брови Аланы взметнулись вверх. Джек потер лоб.

— Тебе нужно есть, Уилл, — сказал он.

Ганнибал покачал головой, словно разочарованный родитель.

— Мне больно это говорить, но ты не в том состоянии, чтобы возвращаться к следственной работе. Твое здоровье должно быть на первом месте, Уилл. Позволь другим гоняться за Потрошителем вместо тебя. Близится твой суд, и что бы там ни случилось, это несомненно станет тяжким испытанием. Тебе следует быть наготове. Посвяти следующие две недели своему восстановлению, сконцентрируйся исключительно на этом. Не отвлекайся ни на что более. Это моя оценка ситуации, и я уверен, что мои коллеги согласятся.

— Я согласна, — тут же подхватила Алана.

— Э-э… — произнес Чилтон.

Похоже, они вообще забыли о том, что Чилтон тоже находится в палате — такое удивление отразилось на лицах. Но теперь все присутствующие разом развернулись к нему.

Лицо Ганнибала внезапно стало зловеще пустым.

— Вы не согласны? — спросил он.

Чилтон выглядел очень нервным.

— Я... Не то что бы я возражал, конечно…

— Тогда в чем дело?

Уилл чувствовал волнами исходящую от Чилтона панику — это был шанс. Он видел это, знал это и, недолго думая, вцепился в этот шанс обеими руками.

— Меня отравили! — Слова вырвались сами собой, и все развернулись на него посмотреть. — Вы хотите знать, почему я ничего не ем? Потому что в прошлый раз меня напичкали таким количеством седативных препаратов, что я едва не умер.

У Аланы отвисла челюсть. Джек округлил глаза. Чилтон нервно ослабил ворот. Ганнибал не отреагировал вообще никак.

— Что ты имеешь ввиду? — медленно, с натянутым спокойствием в голосе спросила Алана. — Хочешь сказать, что кто-то подсыпал лоразепам тебе в пищу?

— Да, Алана, именно это я и хочу сказать.

Ганнибал растянул губы в тонкой, как скальпель, улыбке.

— Ты полагаешь, кто-то сделал это намеренно?

Уилл улыбнулся в ответ.

— Такая мысль приходила мне в голову.

— Зачем кому-то тебя травить? — ошарашенно спросил Джек.

— Я не знаю. — Уилл посмотрел на Чилтона с неприкрытой угрозой. — Тебе лучше спросить у того, кто это сделал.

Чилтон выглядел так, словно его уже ввели в камеру смертников.

Метнув быстрый взгляд между Чилтоном и Уиллом, Ганнибал открыл было рот, очевидно, намереваясь преподнести все как очередной параноидальный бред, поэтому Уилл заторопился сказать первым.

— Но доктор Чилтон меня... заверил, что отравление не было умышленным. Это был просто несчастный случай, не так ли, доктор?

Теперь все снова смотрели на Чилтона.

Лицо Чилтона было белым, как мел.

— Я… э-э… — он сглотнул. — Да, что ж, это могло случиться… э-э… по ошибке.

— По ошибке?! — Алана вскочила с места, сверля его гневным взглядом. Джек тоже поднялся и даже сделал шаг вперед. Один Ганнибал остался внешне невозмутим. Черная бездна, сгусток пульсирующей пустоты.

Если бы взглядом можно было убить, Чилтон был бы уже совершенно и безоговорочно мертв.

Чилтон снова оттянул воротник рубашки.

— Вполне… в-возможно, в последние несколько дней мистер Грэм по ошибке получал пищу, которая предназначалась не ему. Ее готовили для другого пациента, которого… э-э… санитары не могли заставить принимать лекарства. Это особенный пациент, у него развилась резистентность к лоразепаму, поэтому дозировка была… э-э… довольно высокой.

Джек покачал головой.

— Что вы за врач такой! Не могли сказать, что систематически накачивали одного из своих пациентов лошадиными дозами? Вы должны были его лечить. А вместо этого чуть не убили!

Чилтон попятился, подняв ладони.

— Просто произошла путаница. Ничего умышленного, всего лишь прискорбная ошибка. Разумеется, я проведу тщательное расследование, и сотрудник, ответственный за это, понесет наказание за небрежность.

Но Алана уже встала на тропу войны.

— Почему вы молчали до последнего? Вы позволили нам думать, что Уилл сам это сделал!

— Я искренне сожалею, доктор Блум. То, что это может быть ошибкой, пришло мне в голову буквально… э-э… за несколько минут до вашего прибытия сюда.

Уилл прилагал неимоверные усилия, чтобы не улыбнуться. Откинувшись на спинку больничной койки, он созерцал разворачивающееся шоу. Но через минуту понял, что он не единственный созерцатель. Ганнибал, все еще сидящий у его кровати, больше не интересовался словесным расчленением Чилтона. Он наблюдал за Уиллом.

Интенсивность его взгляда была поистине ужасающей. Уилл со всей ясностью ощутил, как сильно Ганнибал хочет залезть к нему в голову. Ганнибал жаждал знать, о чем Уилл думает. Ганнибал жаждал узнать, что Уилл помнит. Ганнибал жаждал вселиться в разум Уилла, чтобы его глазами посмотреть на самого себя.

Уилл сделал единственно возможную вещь. Он впитал этот жуткий проникающий взгляд и вернул его назад.

Уилл не знал, как долго они смотрели друг на друга, пока остальные продолжали друг на друга кричать.

— …это абсолютно непростительно!..

— …как я уже говорил, прискорбная случайность…

— Прискорбная? Прискорбная?!..

— …при первой же возможности мы переведем Уилла отсюда…

— …подам официальную жалобу!..

Ганнибал подался к Уиллу и очень мягко произнес:

— Ты мог сказать нам о том, что был отравлен, сразу как мы вошли в палату. Почему же ты этого не сделал?

Низкие ноты, похожие на рокот, прозвучавшие в его голосе, когда он задавал этот простой вопрос, заставили замолчать всех остальных. Все взгляды вновь обратились к Уиллу. А тот пожал плечами.

— Я боялся, что вы мне не поверите. Даже не знаю, почему я так подумал.

— О, Уилл... — с глубокой печалью в голосе произнесла Алана. И развернулась к Чилтону. — Чего вы ждете? Вы больше суток продержали его в изоляции, голодным и прикованным к койке, без какой-либо причины, кроме вашей собственной некомпетентности. Снимите с него наручники. Немедленно!

Чилтон подорвался исполнять. Он вызвал санитаров и отдал распоряжения охранникам, одновременно продолжая рассыпаться в извинениях перед Аланой и Джеком. Уилл перестал обращать на них внимание — стоило санитарам освободить его руки, он позвал:

— Джек!

И прежде, чем вся команда психиатров успела придавить его своим профессиональным мнением, Джек вручил ему папку с информацией по последней жертве Потрошителя. Габриэль Бьюкенен, найдена в собственном бассейне лежащей на надувном матрасе. Обескровленной. Все пять литров ее крови были выпущены в воду. Уилл смотрел на фотографии, прекрасно понимая, что Ганнибал неотрывно за ним наблюдает.

Чилтон тем временем опять извинялся перед Аланой, которую, похоже, это уже порядком утомило.

— Вы должны не у меня просить прощения, а у Уилла, — сказала она.

Доктор Чилтон, который, судя по всему, был в шаге от того, чтобы распластаться перед ними ниц, теперь посмотрел на Уилла.

— Мистер Грэм, — произнес он с мольбой во взгляде. — Уилл. Пожалуйста, позвольте мне принести извинения от своего имени и от имени этого учреждения за все, что вам пришлось из-за нас пережить.

Уилл даже не взглянул на него. Он заполучил дело, и это было единственным, что имело значение.

— Да-да. Впредь не допускайте ничего подобного.

— Я… я... ни в коем случае! — сказал Чилтон. — Я извиняюсь так же и перед вами, доктор Лектер, — проблеял он в адрес Ганнибала.

Оторвавшись от дела, Уилл поднял глаза. Ганнибал перевел взгляд с него на Чилтона и обратно. Выражение его лица было нейтральным, но Уилл видел там многое. Расчет. Сдержанное веселье. Разочарование. Признание того, что Уилл переиграл его, пусть и временно. И животную ярость, направленную на Чилтона, который полностью сломался под давлением.

Ганнибал медленно втянул воздух.

— Вам за многое предстоит ответить, Фредерик, — произнес он абсолютно спокойно. — Вы и сами это знаете.

Не прошло и часа, как Уилл уже снова был в камере. Удивительно, но вернуться в эту крошечную железобетонную каморку было приятно. Он убеждал себя, что просто хочет поскорей заняться делом Потрошителя, увидеть, что расследование реально движется, но если быть до конца честным... он просто так привык к своему плену, что практически стал считать камеру домом.

Барни завел Уилла внутрь и принялся расстегивать наручники и ножные кандалы. Затем тихо, чтобы не услышала охрана, произнес:

— Рад видеть, что вы в порядке.

Уилл коротко улыбнулся. Он тоже был рад его видеть.

Барни запер дверь, отослал охрану и, приблизившись к решетке, прошептал:

— Если честно, мистер Грэм, я понятия не имею, как такое могло случиться. В смысле откуда у вас в еде оказалось столько транквилизаторов. Будто вам в тарелку сыпанули несколько пузырьков, я понимаю, еще один рассыпать, но несколько! Я обещаю вам докопаться до правды. И не допущу подобного вновь. Буду пробовать всю вашу еду, если понадобится.

— Все в порядке, Барни, — прошептал Уилл в ответ. — Вы не виноваты.

Барни, похоже, сказанное совсем не успокоило.

— Прошу, не лезьте в это дело, — продолжил Уилл. — Держитесь как можно дальше. Я за себя постоять смогу, а вот вы только беду на себя навлечете.

Барни вскинул брови.

— Вы в клетке, мистер Грэм. Что вы можете сделать?

— Просто поверьте мне на слово, — сказал Уилл. — Потому что, видит Бог, только вам я и могу доверять

Тогда Барни заговорил тише, Уиллу даже к решетке пришлось прильнуть, чтобы расслышать:

— Может вы и правы. Помощники доктора Чилтона — Хасфорд и Грин — приходили сюда, пока вы лежали в лазарете. Хотели обшарить камеру. По распоряжению доктора, должно быть. Ну, я сказал им, что мне плевать, чье это распоряжение, и что если у них нет официального разрешения от ФБР, то нечего тут шнырять. Я сказал, что в камере секретные документы. Следственные материалы. И они не могут так просто копаться в бумагах — вдруг потом невинные люди в беду попадут из-за них. Я им много чего наговорил, лишь бы они не лезли. Но они очень хотели сюда попасть, мистер Грэм. Очень.

— Спасибо, Барни, — с чувством поблагодарил Уилл.

Переполненный возмущением, Барни пропустил его слова мимо ушей.

— Вам стало плохо из-за нашей еды — из-за нас! Вы-то не сделали ничего плохого, они не имеют права у вас в камере шарить!

— Нет, — сказал Уилл со вздохом. — Не имеют.

* * *

Времени обустроиться Уиллу дали совсем мало. А стоило ему закончить, как Джек с командой из поведенческого отдела вновь расположились в коридоре, чтобы поскорей обсудить новое убийство Потрошителя. Уиллу тоже не терпелось начать работу, поэтому он не сразу заметил Ганнибала, который опять прятался позади группы, в точности как в тот раз, когда он передал дело Потрошителя Уиллу в камеру. Увидев, что он засек Ганнибала, Джек сказал:

— Да, Алана Блум не хочет, чтобы вы пересекались в ходе расследования, вот только играть в испорченный телефон у меня времени нет. Мне нужно, чтобы мои консультанты работали сообща, а не раздельно. Твои сеансы проходят трижды в неделю, так? Тогда не говори мне, что ты не способен в случае чего нормально общаться с доктором Лектером. Ну так что, ты справишься? Только честно, Уилл, — ты сможешь с ним работать или нет?

Беверли перехватила взгляд Уилла буквально на секунду.

— Смогу, — без колебаний ответил Уилл.

— А ты? — спросил Джек Ганнибала.

— Почту за честь.

Они поглядели друг на друга: Ганнибал с теплотой, Уилл, наоборот, прохладно.

Джек пристально смотрел на них обоих, видимо, пытаясь оценить, насколько они искренни. Уиллу с отвращением подумалось, что еще и руку Ганнибалу пожать придется, но, к счастью, Джеку такая мысль в голову не пришла. Он лишь произнес:

— Хорошо. Вот и славно. Значит, все позади. Давайте вернемся наконец к работе.

Уилл сделал то, чего от него ждали, — вернулся к устной реконструкции убийства Габриэль Бьюкенен. По многим признакам ее смерть была вполне типичной для жертвы Потрошителя. Включая все контрольные показатели: изъятие органов, характер увечий, посмертное расположение тела. Добавилась только одна странность — жертва была обескровлена. Потрошитель выпустил всю кровь в бассейн через порезы на руках и ногах. Именно кровопотеря, а не физические увечья, стала причиной смерти.

Уилл рассказывал об убийце Габриэль Бьюкенен, а этот самый убийца внимательно его слушал, жадно ловя каждое слово. Это кружило голову.

— Умирала она долго и практически у всех на виду. От соседей её только и отделял что двухметровый забор. И Потрошитель был уверен, что ему не помешают, а если и помешают, он сможет улизнуть. Теперь самонадеянности в нём хоть отбавляй, и скоро она превратится в высокомерие. Это его и погубит.

Скрестив на груди руки, Джек задумчиво на него взглянул.

— Думаешь, мы можем его подловить?

Уилл метнул короткий взгляд на Ганнибала, с приподнятыми бровями наблюдающего за их беседой.

— Возможно, — ответил он.

— Потрошитель еще ни разу не ошибался, — встрял Зеллер.

— Ошибаются все, рано или поздно, — твердо сказал Ганнибал.

— Так ты согласен с Уиллом? — спросил его Джек. — Думаешь, Потрошителя можно спровоцировать?

— Мы знаем, что это возможно. Абель Гидеон и Фредди Лаундс уже провоцировали его раньше. Он самолюбив. И если самолюбие задеть — возможно, он оступится.

Как странно было слышать от Ганнибала столь беспечные высказывания о самом себе. Уилл постоянно напоминал себе, какой Ганнибал прекрасный актер и что его умение перевоплощаться не знает равных. Сам же Уилл актером был никудышным, особенно по сравнению с ним.

Беверли напряженно спросила:

— Я правильно понимаю, мы сейчас говорим о том, чтобы вынудить серийного убийцу совершить новое убийство?

— Да брось, Беверли. — Джек раздраженно тряхнул головой. — Он убьет снова, и неважно, будем ли мы ловить на живца или нет. Но если он поддастся на провокацию, то возможно, потеряет бдительность. Оставит нам какие-нибудь улики для разнообразия. Засветится. И может быть, мы его наконец поймаем.

Беверли молча поджала губы. Уилл быстро взглянул на нее, стараясь успокоить взглядом, и спросил Джека:

— Как ты предлагаешь его выманить?

— Я пока ничего не предлагаю, — ответил Джек. — Сначала надо понять, будет он убивать дальше или “окно” закрылось. Как вы думаете? — Он переводил взгляд с Уилла на Ганнибала и обратно. — Можно ли считать, что цикл завершен?

Ганнибал и Уилл молчали, каждый ждал ответа от другого. Наконец Ганнибал произнес:

— Я думаю, вопрос остается открытым. Что задумал Потрошитель я понять не могу, по крайней мере из этого убийства.

Уилл тихо хмыкнул, и Ганнибал повернулся к нему.

— Ты считаешь иначе?

— Лишь предполагаю.

— Не играй со мной, Уилл, — сказал Джек. — Раунд завершен или нет?

Ганнибал смотрел спокойно и доброжелательно, но Уилл прекрасно знал, что тот его провоцирует: дескать, давай, угадай, что у меня на уме.

Внезапно для себя Уилл сказал «нет», и слово тяжело повисло между ними. Ганнибал опустил взгляд.

— Почему? — спросил Джек.

— Просто предчувствие. — Разумеется, Уилл не мог сказать Джеку, что прочел ответ в глазах Ганнибала. — Я уже говорил, что Потрошитель к чему-то готовится. Ну вот, похоже, приготовления продолжаются.

— Ну хорошо, — сказал Джек, потирая подбородок. — В течение следующей недели мы будем держать местную и федеральную полицию в состоянии повышенной готовности, выделим дополнительные силы для «горячей линии». Наверняка ты прав, Уилл. Но, черт возьми, как же я надеюсь, что нет.

— Я тоже очень надеюсь, что ошибся, — ответил Уилл, обращаясь исключительно к Ганнибалу.

* * *

Все разошлись на перерыв. Джек отправился на совещание в оперативный отдел. Зеллер и Прайс ушли договариваться с лабораторией криминалистики ОПА и местным Департаментом полиции, чтобы скоординировать дальнейшие действия. Ганнибал извинился, туманно сославшись на «назначенную встречу». В обычной ситуации Уилл бы сразу занервничал, но сейчас он был только рад возможности остаться с Беверли наедине. Она подошла вплотную к решетке и крепко вцепилась пальцами в прутья.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— Ты в порядке?

— Уже лучше, — ответил Уилл с улыбкой.

— Это он тебя отравил?

Уилл улыбнулся шире; конечно, ей не терпелось узнать, что стряслось.

— Не совсем.

И он поведал ей, что на самом деле случилось с ним двумя ночами ранее.И как бы ни хотелось рассказать всё осмысленно и понятно, история, увы, получилась запутанной и неполной. Беверли слушала, все более и более проникаясь ужасом происходящего. Видя ее реакцию, Уилл начал жалеть, что решил ничего не утаивать. Он-то думал, что стоит с кем-то поделиться, на деле же только мучил себя, причем скорее переживаниями Беверли, чем собственными.

В конце концов, Беверли с силой схватилась за прутья решетки побелевшими пальцами.

— Уилл. Уилл! Так же нельзя! Это просто негуманно. Нужно вытащить тебя отсюда, пока Лектер не придумал, как еще над тобой поиздеваться.

— Я останусь здесь, — спокойно сказал Уилл. — У меня уже есть кое-что на Чилтона. Если он не хочет проблем — а он их точно не хочет, поверь, — он оставит меня в покое. В общем, теперь мне бояться нечего.

— Всем нам есть чего бояться, — проворчала Беверли.

— Я кое-что разузнал, пока мы не виделись, — продолжил Уилл. — Пару имён — Артур Раймс и Мейсон Верджер. Узнай, связаны ли они с Лектером.

— Заметано. А откуда ты их взял?

— Беделия дю Морье сказала.

— Психотерапевт Лектера? — удивилась Беверли.

— Она недавно меня навестила.

— Ого. Я пробивала ее, когда Джек впервые попросил меня проверить Лектера. Странная дамочка. Я думала, у нее агорафобия.

— Вероятно, так и есть, но имена она всё равно дала. Бев, я не знаю, зачем ей это. Мне кажется, она не станет подводить Лектера, поэтому, что бы ты ни нашла, — стоит принимать это скептически.

— Не сомневайся — скепсиса во мне хоть отбавляй.

— И еще кое-что, — добавил Уилл. — Он каннибал.

Беверли заморгала, застигнутая врасплох.

— Кто каннибал?

— Доктор Лектер. — Уилл даже слегка улыбнулся.

Ее лицо исказилось. Брови взлетели вверх, а нижняя губа поползла в сторону.

— Подожди. Что? Уилл… Что ты сказал?!

— Трофеи. Он не расставляет их по полочкам в подвале, а ест.

Несколько раз беззвучно приоткрыв и з ахлопнув рот, Беверли наконец произнесла:

— Как Хоббс?

Уилл замотал головой.

— Ничего подобного. Хоббс поедал жертв, чтобы почтить их, выразить уважение. Он как бы хранил их внутри себя. С доктором Лектером все совсем иначе. Своих жертв он ест просто потому, что это единственное, на что они годятся. Он хищник высшего порядка. Вершина пищевой цепочки. Он охотится не только на слабых — он охотится на всех, кого считает недостойными.

— Чтобы унизить, — тихо произнесла Беверли.

— Да. И нет. Ты не видела блюда, которые он готовит, Бев. Он вкладывает в них столько труда. Это как искусство. Как и места его преступлений. Безупречно. Аккуратно. Совершенно. Превращение — вот, чем он занимается. Можно даже сказать “преображение”: ничтожество преображается в блюдо высокой кухни. Наверняка он думает, будто они его благодарить должны — он ведь подает их как произведение искусства.

Беверли стояла с открытым ртом.

— Да как ты это узнал?

На этот вопрос ответить было сложно.

— Я не помню, как именно, — сказал он. — Главное, что узнал.

— Но… он ведь мог сказать тебе об этом сам, пока ты был под наркотиком!

Вряд ли Ганнибал стал бы говорить такое напрямую — не его стиль.

— Может быть, — все же ответил он, потому что не стоило отметать и такой вариант — мало ли что.

Скрестив руки на груди, Беверли нахмурилась.

— С чего ты так уверен, если даже не знаешь, откуда информация?

— Просто я знаю, что это правда, — просто сказал Уилл. — Вспомни званые вечера, всё сходится. Это ведь ты заметила закономерность, что он устраивает их во время каждого цикла Потрошителя. Это не одно лишь прикрытие. Он избавляется от улик.

— Стоп. Стоп, погоди. — На лице Беверли отразился еще больший ужас. — Ты хочешь сказать, что он не только сам поедает органы, но еще и скармливает их другим?

— Да.

— Без их ведома?

Уиллу опять захотелось улыбнуться и стоило немалого труда удержаться.

— Он так забавляется — превращая цивилизованных людей в каннибалов.

— Ух, погоди, — выдохнула Беверли, замахав руками. — Притормози-ка, Уилл. Джек с ним ужинал!

— Угу. Как и я.

Она придушенно вскрикнула:

— О боже!

— Я стараюсь об этом не думать, — проговорил Уилл, уставившись себе под ноги.

— Но как можно... не думать?!

Он помолчал, понимая, что сейчас Беверли воспринимает его как чудовище, видит в нем невольного соучастника. И в каком-то смысле Уилл им и был. Не дав себе времени на раздумья, он начал рассказывать:

— Второй раз мы встретились в Миннесоте, когда оба консультировали дело Хоббса. Он спозаранку явился в гостиницу, где я снял номер, и постучался ко мне в дверь. Я был жутко сонный и немало удивился, увидев его на пороге. Стоило его впустить, он принялся хлопотать у стола, объявив, что принес завтрак. Достал из сумки эти, знаешь, маленькие контейнеры “Tupperware”, а в них был омлет с колбасками. Он вез их с собой аж из самого Балтимора. Уже тогда мне показалось, что ведет он себя чудно, — столько хлопот, только чтобы накормить меня завтраком. Мы ведь были едва знакомы, я даже не был его пациентом. Но он вообще был странным, поэтому я отмахнулся от этих мыслей, да и мне ли было говорить о странностях? Мне еще тогда в голову пришло, что еда имеет для него особое значение, поэтому я просто решил об этом не думать. Съел завтрак. Сказал ему, что было вкусно. И знаешь, это действительно было вкусно.

Дотянувшись сквозь решетку, Беверли сжала его руку.

— Он лично принес мне завтрак, — продолжил Уилл сдавленным голосом, — потому что хотел убедиться, что я его съем. Должно быть, первым делом после знакомства он решил меня накормить. Не понимаю — зачем и, пожалуй, не хочу понимать.

— Тебе и не нужно, Уилл. — Глаза Беверли блестели. — В этом все дело. Тебе не нужно понимать Лектера полностью, чтобы поймать его.

Уилл вымученно улыбнулся.

— Но это помогло бы. — И добавил: — Я мучаюсь, гадая, кто был в том контейнере, Бев.

— Ладно, хорошо, — нервно закивала она. — Я понимаю, почему ты не хочешь об этом думать. Вот прямо сейчас и перестань.

— Я боюсь, что это была Кэсси Бойл.

— Всё, больше не думай. Хорошо? Просто перестань.

Он кивнул, и Беверли стиснула его руку.

— Лучше подумай, как нам дальше быть, — сказала она. —Ты же понимаешь, что каннибализм меняет всё. Я-то рассчитывала, что мы сможем раздобыть надежные улики, трофеи с мест преступлений, которые он где-то спрятал. Но что, если ничего не осталось? Что, если он все... съедает?

— Не все, — ответил Уилл. — Он же гурман — самое вкусное остается на десерт. Как с Мириам Ласс. Он хранил ее руку годами. А что сталось с другими частями тела и ещё с Абигейл, мы до сих пор не знаем.

— Иными словами, у него есть морозильник, набитый человеческими останками?

— Вполне вероятно. Скорее всего, да.

— Супер, — нервно выдохнула Беверли. — Нам бы только до него добраться.

Вопреки себе, Уилл улыбнулся:

— Всего и делов.

— Разберёмся, — сказала она. — Теперь мы знаем, зачем он убивает. И скоро поймём, как он действует. Он не догадывается, как много ты знаешь, так? Думает, ты ничего не помнишь. Пусть и дальше так думает, а мы его перехитрим, Уилл. Мы непременно его посадим!

В ее устах это звучало так просто. Уилл сжал ее руку еще раз и затем отпустил.

Внезапно губы Беверли дрогнули, и она странно улыбнулась.

— Ганнибал… каннибал.

— Да. Кто бы мог подумать?

* * *

Когда Джек с помощниками вернулись к камере, Уилл и Беверли успели прийти в себя. Бев каламбурила с Зеллером и Прайсом на тему вечеринки у бассейна, пока они показывали на портативном проекторе снимки с места преступления. Прайс проверил множество частичных отпечатков пальцев, тщательно собранных им по всему периметру бассейна, и их владельцев, установленных в результате дактилоскопической экспертизы. Те немногие, что остались не идентифицированными, принадлежали, вероятно, друзьям хозяев или чистильщику бассейна. В целом, картина вырисовывалась безрадостная.

И омрачилась еще больше, когда Джек произнес:

— Похоже, нам опять придется привлечь Фредди Лаундс.

— Не надо, — перебил Уилл.

— Само собой, с ней будешь говорить не ты, Уилл. Иначе она такое насочиняет, что не понравится никому из нас. Но кому-то все же придется с ней побеседовать. Мы знаем, что Потрошитель читает TattleCrime. Проще способа связаться с ним мы не знаем. К тому же лучше пусть по самолюбию Потрошителя бьет Фредди, а не мы. Все равно она только и делает, что полощет его дело с начала цикла.

У Уилла слов не хватало выразить, как отвратительна эта идея.

— Ты не сможешь контролировать Фредди Лаундс, Джек. Она тебя надует. Да и с чего ты вообще взял, что Потрошитель поведётся на её писанину?

— Подкинем ей зацепку? — предложил Джек. — Пусть думает, что у нас есть кто-нибудь на примете. Некто, полностью противоположный составленному тобой профилю. Например, привлекавшийся за насильственные действия, сексуальные домогательства или возможно даже за череду изнасилований. Тип, чей профиль Потрошитель счел бы для себя оскорбительным. Так мы погладим его против шерсти, к тому же он решит, будто расследование ушло в другую сторону, и перестанет осторожничать.Пусть думает, что ему ничего не грозит.

Похоже, Джек совсем отчаялся: прежде Уилл бы окрестил такой план безрассудным, но сейчас... зачем? Это Уилл знал, что Чесапикский потрошитель получает информацию о расследовании из первых уст, а вовсе не из TattleCrime. Джек же пребывал в блаженном неведении.

Поэтому Уилл лишь пожал плечами.

— Хочешь снова расцеловаться в десны с Фредди — ни в чем себе не отказывай. Только не факт, что Потрошитель заинтересуется: он умный, он почует подвох.

— Хм-м, — раздосадовано протянул Джек. Видимо, он уже сроднился со своим планом, поэтому сомнения Уилла пришлись ему не по душе. — Я проконсультируюсь с Ганнибалом, когда он вернется. Что скажешь?

— Да пожалуйста, — буркнул Уилл.

* * *

Джеку не пришлось долго ждать: Ганнибал возвратился через час с большой термосумкой за плечом. Уилл её заметил и мысленно чертыхнулся.

Джек тоже увидел сумку. Его глаза загорелись.

— Что это тут у нас?

— Следственная работа — занятие энергозатратное. — Ганнибал устроил сумку на одном из складных стульев и расстегнул.

Барни, сопровождавший его к камере, предложил:

— Давайте я принесу вам складной столик, доктор Лектер?

— Благодарю, Барни. Это очень кстати.

Ганнибал откинул крышку, и по коридору тут же поплыл насыщенный мясной аромат.

— М-м-м, — простонал Джек. — Ганнибал, право, не стоило!

До Беверли только сейчас дошло, что происходит — и она заморгала, будто её молнией ослепило. Уилл же встретил взгляд обернувшегося к нему Ганнибала совершенно невозмутимо.

— Я знаю, — сказал тот, — что здешняя пища тебе не по нраву, поэтому я взял на себя смелость приготовить кое-что и для тебя.

— Как великодушно, — сухо сказал Уилл.

Ганнибал вежливо склонил голову. Затем вытащил из сумки пластиковый контейнер и снял с него крышку.

— Говядина по-бургундски с зимними опятами. Просто и питательно. — Он протянул контейнер Уиллу через окошко в решетке.

Из-за плеча Ганнибала на Уилла полными паники глазами таращилась Беверли. Но Уилл, несмотря на бурю внутри, ничем не выдал своего волнения. Это он виноват, он каким-то образом спровоцировал Ганнибала. Давние воспоминания, когда тот вот так же притащил ему еды в Миннесоте, и так ужасно давили, а сейчас всё стало ещё хуже... Как будто Ганнибал пробрался в самые потаенные уголки в голове Уилла, вытащил наружу кошмары и воплотил наяву.

Одеревеневшей рукой Уилл потянулся за контейнером. Он был почти уверен, что сейчас Ганнибал украдкой дотронется до руки. Однако, к его удивлению, тот отдал еду, не касаясь его.

— Спасибо, — поблагодарил Уилл.

— Пожалуйста, — отозвался Ганнибал.

Барни вернулся с небольшим столиком, и Ганнибал разложил жаркое в красивые керамические тарелки.

— Сперва дамы, — сказал он, подавая тарелку Беверли. — Помнится, вы с сомнением отнеслись к моей готовке, мисс Катц, но думаю, это блюдо вас приятно удивит.

— Не сомневаюсь, — хрипло ответила Беверли.

— Бев, приготовься к очень оригинальному угощению, — широко улыбаясь, предупредил ее Джек. — Стряпня Ганнибала изменит тебя навсегда!

Уилл не видел Джека в хорошем настроении несколько недель, сейчас же он разулыбался, и из-за чего? Из-за еды Ганнибала! До чего же паршиво от этого стало.

Беверли едва хватило сил натянуто улыбнуться. Ганнибал вручил по порции Прайсу и Зеллеру и затем произнес:

— Барни, я настаиваю, чтобы и вы попробовали. Вы делаете столько всего хорошего в лечебнице и потому заслуживаете угощения.

Увидев, что тот замялся, Ганнибал просто вручил ему тарелку, предупреждая отказ.

— Что ж, спасибо вам на добром слове, доктор Лектер, — сказал Барни. — Пахнет очень вкусно.

— Благодарю, — ответил Ганнибал и слегка поклонившись, добавил: — Bon appétit.

Все принялись за еду. Все, кроме Уилла и Беверли. А еще Ганнибала: он вел себя как гостеприимный хозяин, пускай и был не у себя дома. Сначала поедят гости — затем он сам. Вот такая мексиканская дуэль — за французскую кухню.

Наконец коридор наполнился звуками: застучали вилки об тарелки, то и дело кто-то звучно прихлебывал и споро работал челюстями, пережевывая сочное мясо.

— Боже, как же вкусно, — простонал Зеллер.

— Заткнет за пояс мамочкин бефстроганов, — подхватил Прайс.

Уилл и Беверли смотрели друг на друга, понимая, что дабы не выглядеть подозрительно, нужно приступить к еде. Уилл ясно видел панику в глазах внешне невозмутимой Беверли. Он уповал на ее способность держать себя в руках — даже когда Джек, причмокивая, произнес:

— Ганнибал, это изумительно! Как тебе это удается?

— Всё дело в секретном ингредиенте, — ответил тот. — Но если я раскрою тайну, мне придется тебя убить.

Джек хохотнул. Уилл уставился в пол: в горле застрял крик.

Ганнибал склонился к Джеку и заговорщически сказал:

— Темный шоколад. Повышает жирность и придает глубокий, насыщенный цвет.

— А-а, — сказал Джек. — Никогда бы не подумал! В чем дело, Беверли? Не голодна?

— Э-э, — протянула Беверли. — Нет, я… я просто… наслаждаюсь запахом. М-м-м…

Сейчас или никогда. Уилл взял вилку и ободряюще поглядел на Беверли: «Ну же, давай, Бев. Мы справимся».

Она откинулась на спинку стула, заправила волосы за уши и тоже взяла вилку.

Уилл подцепил кусочек мяса. Беверли тоже.

Уилл поднес вилку ко рту. Как и Беверли.

Уилл положил мясо в рот и начал жевать. Беверли повторила за ним.

Уилл проглотил. Беверли вскочила с места и заговорила с набитым ртом:

— Простите, мне просто нужно… — с ноткой истерики в голосе проговорила она и поспешно направилась к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Санитары откатили решетку, чтобы ее выпустить.

Все недоуменно замолчали. Потом Зеллер издал смешок:

— Что это с ней?

— Уверен, это никак не связано с едой, — со всей возможной учтивостью произнес Джек, обращаясь к Ганнибалу.

— Хороший шеф-повар понимает, что его блюда никогда не будут по вкусу всем и каждому, — кивнул тот. А затем шея его пришла в движение, и он внезапно посмотрел прямо на Уилла. Темные глаза блестели почти лихорадочным блеском, но лицо оставалось спокойным. Вежливое удивление с оттенком досады.

Бог знает, какая муха укусила Уилла. Единственное, что он понимал, — нужно отвлечь Ганнибала от внезапного бегства Беверли. Решил переиграть их? Ничего, он за это заплатит. Впрочем, больше всего Уиллу хотелось вывести его из себя, как угодно: по-детски, вздорно, глупо — неважно.

И он принялся набивать рот говядиной. Быстро, не останавливаясь ни на секунду, он проталкивал мясо чуть ли не в самую глотку, сглатывая и сглатывая, почти давясь, но продолжая в том же темпе, бешено перемалывая мягкий картофель, сочный лук и нежное мясо. Он съест всё до последней крошки. Если бы только из-за спешки он не ощущал вкуса... но нет, каждый кусочек был просто восхитителен. Уилл молился, лишь бы не вырвало, но, к счастью, желудок выдержал. С последним проглоченным куском миска опустела. Со звоном бросив в нее вилку, Уилл скрестил руки на груди и, подняв взгляд, увидел, что на него все смотрят.

— Просто проголодался, — пожал он плечами.

Ганнибал глядел на него с такой открытой улыбкой, будто едва сдерживал смех. Он покачал головой, глядя на Уилла: «Ай-яй-яй, ну что мне с тобой делать?»

Покончив с обедом, все разошлись на перерыв. Джеку нужно было сделать несколько звонков. Зеллер и Прайс отправились на поиски Беверли. Ганнибал задержался, чтобы прибрать остатки еды. Он сложил почти нетронутую порцию Беверли обратно в контейнер с крышкой и положил в сумку. Затем он подошел к решетке забрать пустую тарелку Уилла.

— Тебе понравилось? — спросил он.

— Не мешало бы подсолить, — ответил Уилл.

Ганнибал снисходительно улыбнулся.

— Возможно, мисс Катц тоже так посчитала.

— Возможно, — с угрозой в голосе сказал Уилл.

Ганнибал склонил голову набок, словно ящерица.

— Уилл, мне кажется, ты раскрыл ей некоторые секреты моей кухни.

— Доктор Лектер, вы меня с Джеком перепутали, это он о вашей готовке болтает не переставая, — свирепо глянув на него, сказал Уилл, и их взгляды замкнулись. Разве что искры не полетели.

— Я рад, что ты пришел в норму после передозировки. Похоже, ты на зависть вынослив, раз сумел сохранить кое-какие воспоминания о случившемся.

— Кто сказал, что я что-то помню?

— Доктор Чилтон, — ответил Ганнибал, блеснув глазами. — У него сложилось впечатление, будто ты помнишь всё о той ночи, когда тебя… ах да… «отравили».

— Не представляю, что навело его на эту мысль.

— Доктор Чилтон очень переживает, что ты винишь в случившемся его.

— А я и виню, — процедил Уилл. — Но не так сильно, как вас.

Ганнибал приподнял брови.

— У тебя есть полное право обвинять доктора Чилтона. Ему доверили заботу о твоём здоровье, а он подвёл тебя.

— Он не меня подвел, а вас, доктор Лектер, — ухмыльнулся Уилл. — Жутко бесит, да?

— Доктор Чилтон весьма меня разочаровал, отрицать не стану, — подтвердил Ганнибал. — Но разочарование я переживу, есть у меня один проверенный способ.

— Какой же?

Ганнибал повеселел.

— Займусь готовкой.

Видимо, лицо его выдало, поскольку Ганнибал улыбнулся еще шире. Уилл постарался взять себя в руки, а когда ему это удалось, выпятил подбородок и приблизился к решетке.

— Если уж сделали марионетку, не удивляйтесь, что её дёргает за ниточки кто-то другой.

В ответ Ганнибал смерил его долгим одобрительным взглядом.

— Полагаю, ты прав, — сказал он, так же делая шаг к решетке. — Значит, ты не станешь возражать, Уилл, если однажды я подёргаю за ниточки твою.

— У меня нет марионеток, — выплюнул Уилл.

— Разве? — Ганнибал вернулся к сумке и застегнул ее на молнию. — Когда вы с мисс Катц вновь соберетесь поболтать, пожалуйста, передай ей мои пожелания скорейшего выздоровления.

* * *

Беверли вернулась одна, понуро опустив плечи и засунув руки в карманы. Вид у нее был пристыженный.

— Ладно, — сказала она. — Я знаю, что накосячила.

— Все в порядке… — начал Уилл, но она перебила его.

— Нет, не в порядке. Я психанула. Не смогла взять себя в руки. Один только этот запах, Уилл. Я думала, меня вот-вот вырвет. И если бы вырвало, я бы совсем все испортила, так ведь?

Беверли говорила очень торопливо да и на вид была какой-то зеленоватой, а впрочем, ему могло показаться

— Бев…

Она снова перебила:

— Представить не могу, как ты это ел. Для этого нужны… Прости, Уилл, я не знаю, какими словами можно заменить «стальные яйца». Не могу поверить, что ты это съел. Реально съел! Как ты вообще смог? Не понимаю!

— Беверли, — позвал Уилл. Но она все продолжала говорить.

— Это потому что ты уже ел это раньше? Хотя нет, знаешь, лучше не отвечай. Не хочу знать. Но есть и хорошая новость — у нас теперь кое-что есть. Зацени-ка!

Она вынула руку из кармана. В пальцах у нее был зажат маленький пакетик с пожёванным кусочком мяса.

— Неопровержимые доказательства! Я прямо сейчас вернусь в лабораторию. И завтра первым делом проведу подробный анализ. Мы будем точно знать, что это. Или кто.

Она лучилась от гордости. Уилл поморщился.

— Беверли, — произнес Уилл, когда она наконец позволила ему вставить слово. — Это не человечина.

Ее улыбка померкла.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что он бы не стал махать уликами перед ФБРовцами, которые, как он подозревает, уже знают его секрет и активно ищут доказательства. Это не человечина, Бев. Он блефовал.

Но Беверли не сдавалась.

— Ты говоришь «блеф», но ты не знаешь наверняка. Еще не факт. И все же ты ел! Я до сих пор не могу поверить, что ты ел, даже не зная точно, что там в контейнере. Ты так говоришь, будто хорошо его знаешь. Откуда столько уверенности?

— Это не человечина, Бев, — спокойно повторил Уилл. — Он хотел выяснить, что известно мне и что из этого я рассказал тебе. По твоей реакции он всё понял.

Беверли уныло кивнула.

— Вот тебе и эффект неожиданности.

— Мы справимся. Он догадался бы, так или иначе, это был лишь вопрос времени.

Беверли задумчиво теребила в пальцах пакетик с мясом.

— Я все же проведу тест.

— Валяй, — кивнул Уилл. — Но это не человечина.

— Да, да... Вот и увидим. — Она сунула образец в карман и повернулась, чтобы уйти.

— Беверли! — Она обернулась. — Он знает, что ты мне помогаешь, — сказал Уилл. — Пожалуйста, будь осторожна.

Беверли кивнула. Нет, не показалось — она определенно была слегка зеленой.

* * *

Следующим утром она вернулась целой, невредимой и явно не выспавшейся, чтобы сообщить Уиллу результаты теста.

— Ладно, ты был прав. Это не человеческие останки.

— Я же говорил.

— Но и не говядина.

— Что?

Беверли прошипела:

— Это сейтан. Сейтан! Ты знаешь, что такое сейтан? Это растительный белок, Уилл. Он подал нам чистый глютен, назвал его говядиной, при этом зная, что мы примем это за человечину. Что. За. Херня. Этот мужик просто псих! Ты… ты что… смеёшься? Над чем ты смеешься?!

Но Уилл хохотал так, что у него даже выступили слезы.

Стиснув зубы, Беверли угрожающе на него зыркнула.

— Это не шутка, Уилл.

— Прости, Беверли, — ответил Уилл, захлебываясь смехом, — но именно что шутка...

Вечером его пришла навестить Алана. Прежде она никогда не появлялась в такое время и, если уж на то пошло, никогда не выглядела во время визитов такой нарядной. Вечерний макияж, блестящий узел волос на затылке, а под застегнутым тренчем блеск расшитого бисером платья — более короткого, чем ее повседневные. Она выглядела чудесно. Уиллу захотелось, чтобы она сняла пальто. Захотелось увидеть цельный образ. Он презирал себя за это желание. Поэтому опустил глаза и уставился в одну точку, на бетонный пол слева от ее туфель.

— Идешь сегодня куда-то? — пробормотал он, когда она пододвинула стул.

— Я пыталась увидеться с тобой раньше, но здесь был Джек с командой. Не хотела вас прерывать.

То, как она уклонилась от ответа на его вопрос, говорило само за себя.

— Скорее, не хотела разговаривать с Джеком, — поправил ее Уилл.

— Не особо, да. — Она сглотнула. — Полагаю, ты заметил, что у меня накопилось по отношению к нему много... гнева.

— Сложно было не заметить, с тем, как ты вчера на него накричала.

Она слегка поморщилась.

— Я вела себя не лучшим образом. Но я переживала за тебя. — Она подалась вперед, вглядываясь в его отстраненное лицо. — Как ты, Уилл? Как ты на самом деле себя чувствуешь?

Он только пожал плечами.

— Я вытащу тебя из этой клиники при первой же возможности. Я разговаривала с Найджелой и с окружным прокурором — это невозможно до суда, но после я сделаю все, чтобы тебя не упекли сюда опять. Возможно, придется перевести тебя из штата, но я кое-куда позвонила и…

— Это замечательно, спасибо, Алана. — Уилл увлеченно смотрел, как над ее коленками переливается бисерное шитье.

Она вздохнула. Поджала губы. Она изо всех сил старалась ему помочь, а он даже не хочет об этом говорить.

Уиллу стало стыдно.

— Прости. Наверное, мне просто не хочется обсуждать дела.

— Ты мог умереть, — сказала она тихо. — Это не просто дела, Уилл. Речь о твоей жизни.

— Ну, я не умер, так что… все нормально.

Повисшая между ними тишина сочилась кровью.

Внезапно Алана поднялась, придвинула стул вплотную к решетке и снова села.

— Ты не единственный, чьи приоритеты исказились, — заговорила она. — С тех пор, как ты сюда попал, я старалась быть прежде всего твоим союзником. Твоей защитой. Но сейчас мне кажется, что я слишком старалась и вместо того, чтобы сражаться за тебя, я в какой-то момент начала сражаться против. Провозгласив себя твоим соратником, я совсем забыла, как быть тебе другом. Прости меня за это.

Ее слова удивили Уилла. На секунду у него защипало в глазах.

— В знак примирения. — Она открыла сумочку и просунула сквозь прутья решетки плоский сверток, перехваченный серебристой ленточкой с бантиком.

— Ты… ты не обязана это делать, — сконфуженно сказал Уилл. — Не стоило беспокоиться.

— Просто возьми, — сказала она с дрогнувшей улыбкой.

— Спасибо. — Он принял сверток, стараясь не коснуться ее руки. Вместо того, чтобы разорвать обертку, развязал бант и осторожно развернул на коленях тонкую подарочную бумагу. Это был сборник рассказов Фланнери О’Коннор. Уилл рассмеялся про себя, почти беззвучно.

Алана сдвинула брови.

— Извини, просто… — Он встал, подошел к столу и взял с него такой же сборник Фланнери О’Коннор. — Даже издание то же.

— О. — Она тоже рассмеялась, поднеся руку к лицу, будто пытаясь удержать смех внутри.

И напряжение между ними спало, словно оба выдохнули.

— Сколько у тебя там книг? — спросила она.

— Четыре. — Он усмехнулся. — Что-что, а мои вкусы ты знаешь отлично.

— Я выбирала между ней и Рэймондом Чандлером. Боялась, что О’Коннор — слишком мрачное чтиво.

Уилл приподнял брови.

— Слишком мрачное для меня? Шутишь?

Она тепло улыбнулась и протянула руку.

— Я возьму ее обратно и принесу тебе Чандлера.

— Нет, — ответил Уилл. — Давай поменяемся. Возьми мой экземпляр.

Алана покачала головой.

— Зачем нам…

— Хочу сохранить твой подарок. Возьми мою книгу. Пожалуйста.

Алана приняла книгу, и на этот раз их пальцы соприкоснулись. Они оба сделали вид, что не заметили этого.

Алана повертела сборник в руках.

— Это из больничной библиотеки?

Уилл приложил палец к губам.

— Тс-с-с.

Она улыбнулась шире. И он заулыбался в ответ.

— Я попросил об этом, — сказал он. — Потому что вспомнил, как ты читала О’Коннор Эбигейл, когда она лежала в больнице. Я часто вспоминал об этом, о том, как проснулся от кошмара под звук твоего голоса. Иногда, когда я засыпаю, на границе сна и яви мне кажется, что я вновь слышу, как ты читаешь. Я нахожу это, м-м… успокаивающим, наверное.

Она внимательно слушала его, распахнув глаза.

— Я и тебе читала, когда ты был в больнице.

Он изумленно посмотрел на нее.

— Я не знал.

— Ну, — сказала она с грустной улыбкой, — ты же был без сознания.

Он хотел бы иметь это воспоминание. Хотел бы, чтобы ее голос достиг его сознания, в каком бы темном месте оно тогда ни находилось. Он все время забывал, как много в его истории пробелов: сколько он еще не знает, сколько он упустил, сколько никогда не сможет вспомнить.

— О’Коннор? — спросил он тихо.

— Дюма. «Граф Монте-Кристо». Еще одна любимая книга детства. На французском она звучала бы лучше, но я подумала, что это только еще больше тебя дезориентирует.

— Ты говоришь по-французски?

Она картинно задрала носик.

— Je parle assez bien (Я говорю довольно хорошо — фр). На первом курсе я училась в Руанском колледже.

— Еще одна вещь, о которой я не знал.

Уилл смотрел на нее, эту изящную, прекрасно одетую молодую женщину, которая любит литературу и говорит по-французски. Легко понять, что в ней так привлекает Ганнибала. Наверняка он тоже говорит по-французски. Кажется, однажды он упоминал, что получил образование в Париже. Уилл захотел узнать, говорят ли они по-французски друг с другом. Шепотом, в темноте, когда они вместе. Усилием воли он подавил эти мысли.

Затем прочистил горло.

— В «Монте-Кристо» ведь не меньше тысячи страниц?

— Я… э-э… — Она опустила взгляд на свои руки. — Я навещала тебя много раз. Я знала, что не смогу прочесть всю книгу, но мне было интересно, как далеко мы продвинемся до того, как ты очнешься.

— Похоже, тебе это нравится, — сказал он, его губы подрагивали, готовые растянуться в улыбке. — Откусывать больше, чем можешь проглотить.

— Невыполнимые миссии. — Она кивнула. — Это мне знакомо.

— Со мной все не так плохо.

— О, конечно, нет. — Она нерешительно ему улыбнулась. — Ты просто сложный случай.

— Почти невозможный, — сказал Уилл. И затем, не в силах остановить себя, продолжил: — Хотя Ганнибал Лектер…

А вот теперь улыбнулась Алана.

— Лучше, если мы не будем о нем говорить.

— Ты права, — согласился он. — Плохая идея. Извини.

Вновь повисла тишина, такая же болезненно натянутая. Не в силах смотреть на Алану, Уилл опустил взгляд на лежащую на его коленях книгу. Он не видел лица Аланы, когда она вдруг сказала.

— Он не невыполнимая задача. Но до него иногда бывает тяжело достучаться. У всех свои причуды, но он может быть очень… отстраненным. Если честно, мне иногда кажется, что я общаюсь лишь с одной его стороной. С той, которую он позволяет мне увидеть.

Уилл не решился ответить. Он себе не доверял.

Алана пристально на него посмотрела.

— Странность в том... что разговаривая с тобой, я чувствую то же самое. Абсолютно то же. Словно я говорю с твоей тенью. Которая обладает тем же характером и поведением, что и ты, но по сути своей тобой не является. Как будто настоящий Уилл где-то в другом месте, как будто он прячется от меня.

У Уилла в горле стоял ком.

— Ты и сейчас это чувствуешь? — выдавил он.

— Нет. — Она покачала головой. — Сейчас нет.

Он медленно кивнул и сказал, с трудом подбирая слова:

— Я не прячусь от тебя. И доктор Лектер тоже. Ему не нужно прятаться, Алана. Потому что правда в том, что ты не смотришь. На самом деле, нет. Ты видишь только то, что хочешь видеть.

Она открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент санитары открыли решетку в конце коридора.

— О, привет! — раздался веселый голос.

Алана мгновенно взяла себя в руки.

— Привет, Беверли. Есть новости в расследовании?

— Нет, просто дружеский визит. С едой. Бойтесь данайцев тайскую еду приносящих! Но если вы заняты, я могу подождать.

Алане явно было неловко; бросив на Уилла взгляд, она поднялась.

— Все в порядке. Мне уже пора.

— Ого, — сказала Беверли, подойдя к камере. — Выглядишь сногсшибательно. Какие туфли! Куда ты собралась, на королевскую свадьбу?

— Э-э… — Алана явно не хотела обсуждать это в присутствии Уилла. — В оперу.

Беверли улыбнулась, вскинув брови.

— Шикарно. Я и не знала, что ты такое любишь.

Алана неловко улыбнулась.

— Вообще-то не люблю. Но моему другу опера очень нравится, поэтому ради него я тоже стараюсь этим увлечься. И разумеется, я не упущу возможности принарядиться.

— Плюс шампанское в антракте, — подсказала Беверли.

Улыбка Аланы потеплела.

— Антрактов будет два, так что…

— Много шампанского! — усмехнулась Беверли. — Опера. Кто бы мог подумать. Твой друг — Ричард Гир из «Красотки»?

Алану это, похоже, позабавило, и она фыркнула.

— А знаешь, в каком-то смысле так и есть. — Она слегка смутилась и добавила: — Вообще-то это Ганнибал.

Улыбка на лице Беверли застыла.

— О. — Она быстро взглянула на Уилла, словно чтобы удостовериться, верно ли она расслышала. — Я не знала, что вы с ним…

— Мы давние друзья, — уклончиво ответила Алана.

— Ясненько. — К счастью, Беверли почти удалось вернуть своей улыбке прежнюю искренность. — Ну, это очень мило. Желаю отлично провести время.

— Спасибо, — сказала Алана. — Хорошего вечера. Скоро увидимся, Уилл.

— Пока, — отозвался он.

Спрятав в сумку его экземпляр Фланнери О’Коннор, она ушла, сверкнув на прощание бисером своего вечернего платья.

Беверли перестала улыбаться и накинулась на Уилла.

— Какого черта?!

В ответ он только скривился. Беверли сделала резкий жест в сторону выхода.

— И как долго это продолжается?

— Точно не знаю… Некоторое время.

У нее отвисла челюсть.

— И ты молчал?

— Я знал, что тебе это не понравится.

— Не мне, идиот! Почему ты ничего не сказал ей?

— Я пытался, — сказал он с несчастным видом.

Беверли в ярости дернула плечами.

— Пытайся еще! Больше!

— Это сложно.

— Серьезно? Серьезно?! «Это сложно»? Все, что ты можешь сказать в свое оправдание? Да что с тобой такое! Уилл, нельзя позволять своим друзьям встречаться серийными убийцами! Очень просто! — Она помотала головой. — Это безумие. Я должна с ней поговорить. — И она сделала шаг в сторону выхода.

Уилл едва успел поймать ее за руку через прутья.

— Нет, не должна. Беверли, послушай меня. Скажи ей хоть что-то, заставь усомниться в нем на секунду, и ты подвергнешь ее опасности. Ты подвергнешь опасности и свою жизнь. Ты должна оставить ее в покое. Сейчас Алане безопаснее оставаться в том положении, в котором она находится.

Беверли приблизилась и четко проговорила ему в лицо:

— Она занимается сексом с серийным убийцей. С каннибалом! Как она может быть в безопасности?

Сейчас принципиальная честность Беверли могла оказать просто убийственный эффект. Уилл крепче стиснул ее руку.

— Он оберегает ее. Она важна для него, как важны очень немногие. Он не причинит ей вреда до тех пор, пока не почувствует, что его к этому вынуждают. Поэтому нам нельзя его провоцировать Мы должны всеми силами этого избегать. Беверли, ты меня понимаешь?

Решимость понемногу сходила с ее лица.

— Нет, — сказала она хрипло. — Нет, Уилл, я тебя не понимаю. У меня это просто в голове не укладывается. Но если ты этого от меня хочешь, я не буду вмешиваться.

Большего все равно от нее было не добиться. Уилл отпустил ее руку.

Беверли потерла лицо, и стало заметно, какая она бледная, — и встревоженная как никогда.

— А я-то думала, страннее, чем все уже есть, быть просто не может…

— Мне жаль.

— Это какой-то кошмар, Уилл. Просто кошмар.

— Я знаю.

— Я думала… — Беверли отняла руку от лица. — Мне казалось, между тобой и Аланой что-то есть. Я всегда чувствовала какую-то искру.

— М-м… ты не ошиблась, — ответил Уилл. — В смысле, что-то было. Может быть до сих пор есть, не знаю. — Он пытался найти в себе силы рассказать Беверли всю историю. — Однажды я ее поцеловал, в то время, когда начал заболевать. Она поступила мудро и отвергла меня. Я был раздавлен. И совершил ошибку, рассказав об этом доктору Лектеру, ну и… вот, к чему это привело.

— Сожалею, — с чувством произнесла Беверли. — Это хреново. Думаешь, он крутит с ней, чтобы подобраться к тебе?

— Разумеется. — Уилл подумал было о том, чтобы показать Беверли рисунок, все еще хранящийся под матрасом, но решил, что это плохая идея. Он не хотел довести Бев до ручки. — Тем не менее, как я и говорил, это нечто большее. У него есть чувства к ней. Или что там у него вместо чувств. Я не люблю об этом думать. И стараюсь не думать. Потому что, стоит начать, и я не могу остановиться… — Он встряхнул головой. — Я же говорю. Сложно.

— Это ты мне говоришь. — Беверли вздохнула и решительно сменила тему. — Я проверила имена, которые ты мне назвал. Верджер и Раймс. Оба были пациентами Лектера. Хотя Верджера вряд ли стоит считать пациентом; он посетил всего два сеанса примерно за месяц до того, что с ним случилось. Решением суда Верджеру было назначено наказание за непристойное поведение. Но Лектер по-прежнему является психиатром сестры Верджера, Марго, так что контакт с их семьей определенно есть.

— Лектер мог быть в доме Верджеров в ночь происшествия? — спросил Уилл.

Беверли пожала плечами.

— Доказательств его присутствия нет. Я не знаю, есть ли у Лектера алиби на эту ночь. Но зная его, полагаю, что да. Если Верджер когда-нибудь выйдет из комы и выдвинет против Лектера обвинение, это здорово упростит нам жизнь.

— Это объясняет почему доктор Лектер все еще видится с его сестрой, — сказал Уилл. — Он пытается убедить ее отключить брата от системы жизнеобеспечения.

Беверли задумчиво кивнула.

— Артур Раймс был пациентом Лектера в течение нескольких лет. Шизофреник со склонностью к насилию, в анамнезе — преследование, одержимость, навязчивое поведение. Лектер давал ему какой-то экспериментальный препарат, который по итогу не возымел эффекта, а затем перенаправил Раймса к доктору Дю Морье.

— А причина перенаправления?

— Похоже, Раймс узнал домашний адрес Лектера и стал частенько там маячить. Смена психиатра не сделала его сдержаннее. На втором сеансе с Дю Морье он напал на нее, а посреди нападения задохнулся. Подавился собственным языком. Судмедэксперт счел, что у него случился припадок, вызванный тем самым экспериментальным лекарством. Этот припадок спас Дю Морье жизнь.

Уилл сложил факты.

— Итак, что мы имеем. Один пациент доктора Лектера нападает на женщину и проглатывает собственный язык. Второй срезает с себя лицо и скармливает его собакам. В обоих случаях виновными признаны психотропные вещества.

— Полагаешь, Лектер подсадил Раймса на препарат, зная, что это вызовет психический припадок? — спросила Беверли.

— Беделия дю Морье ясно дала понять, что считает доктора Лектера причастным ко всему, что с ней случилось. Они с дю Морье очень близки. И ему нравится ставить близких ему людей в опасные ситуации. Привязывать их так еще ближе к себе, понимаешь? Он хочет быть как можно ближе.

Брови Беверли взлетели выше некуда, но она все же кивнула.

— И мы знаем, насколько он может быть убедительным. Особенно при общении с человеком с нарушениями в психике.

— Так, я не поняла, к чему ты это.

— Беверли, доктор Лектер не просто дал Раймсу препарат. Он убедил его напасть на дю Морье. И когда дело приняло для нее дурной оборот, он замел следы единственным способом, который бы его не выдал: он убедил Раймса проглотить язык.

— Погоди. Ты хочешь сказать, Лектер был там во время нападения на дю Морье?

— Он не хотел ее смерти, — произнес Уилл. — Он хотел, чтобы она осталась у него в долгу. Зависела от него. Он должен был присутствовать там, чтобы убедиться, что все пойдет по плану.

— Ладно, — нахмурилась Беверли. — Но как убедить кого-то проглотить собственный язык?

Уилл пожал плечами.

— Так же, как убедить кого-то срезать свое лицо. Или проглотить отрезанное ухо.

Беверли вытаращила глаза.

— Думаешь, он убедил тебя это сделать?

— Я почти уверен в этом, — кивнул Уилл. И продолжил с усилием, пытаясь не замечать застывший взгляд, с которым она в ужасе на него смотрела: — Я ему доверял и к тому моменту уже ничего не соображал. Вероятно, он накачал меня наркотиками, провернув то же, что они сделали вместе с Чилтоном несколько дней назад. Это почерк, Бев. Повторяющееся поведение. Он манипулирует своими пациентами. Особенно теми, кто склонен к насилию. Он использует препараты, чтобы пробить их границы, стереть моральные установки, сделать их внушаемыми, а затем смотрит, как далеко он может побудить их зайти.

— Значит могут быть и другие! — сказала Беверли. — Другие пациенты, на которых он испытывал эту дрянь.

— Я не удивлюсь, если это так.

— Жаль, что мы не можем получить ордер на изъятие его записей о пациентах. Это же просто золотая жила!

— Нам не получить ордер так, чтобы он и Джек не узнали об этом. — Уилл покачал головой. И тут его осенило. — Два антракта. Как долго идет опера?

Беверли моргнула.

— Четыре или пять часов, наверно.

— Мы знаем, где он будет, — произнес Уилл. — И как долго. Запас времени приличный. — Он внимательно на нее посмотрел. — Что ты делаешь сегодня вечером?

На губах у Беверли ширилась улыбка.

— Ну я не знаю. Поужинаю. Посмотрю телик. Вломлюсь в ужасный замок Ганнибала Лектера. Рутина.

Уилл был рад, что они друг друга поняли.

— Нам не хватит времени на то, чтобы обыскать и дом, и офис. Нужно расставить приоритеты.

— Как думаешь, его офис оснащен охранной системой? Офисы врачей частенько набиты этим под завязку.

— Сигнализация есть и у него дома, и в офисе, но я никогда не видел, чтобы он включал ее. Когда он дома, то даже не запирает дверь. Похоже, он не волнуется о том, как бы защитить себя от злоумышленников.

— C чего бы ему волноваться? Это им нужно защищаться от него. А вот если дома или в офисе хранится копромат, то он очень хорошо защищен.

Уилл кивнул.

— Попробуй оба варианта — и дом, и офис. Они близко друг от друга. Посмотри, куда сможешь проникнуть, не потревожив сигнализацию. Он не должен заподозрить, что ты там побывала, Беверли. Поэтому ничего не передвигай и ничего не бери. Просто захвати телефон и сделай как можно больше фотографий.

— Если я проникну в дом, — проговорила Беверли. — То смогу распотрошить его холодильник, как мы планировали.

— Я сказал — ничего не бери.

— Даже просто образец?

Уилл отрицательно покачал головой.

— Только фото.

— Мы не сможем доказать, что он ест человечину, с помощью фотки, Уилл.

— Это не сбор доказательств, а разведка. Нам просто нужно выяснить, хранит ли он что-нибудь связанное с его убийствами на своей территории. Даже если ты не найдешь улики, то по крайней мере, сузишь круг поисков. Как бы там ни было — он знает, что мы в курсе каннибализма. Готов поспорить, ты не найдешь в его холодильнике ничего похожего на человеческие останки. Так что можешь смотреть сколько угодно, только не бери ничего с собой.

Он поглядел на нее долгим испытующим взглядом.

— Ты должна быть осторожна, Бев. Обещай мне. Просто войди, сделай как можно больше снимков и уматывай. Он очень аккуратен, до мельчайших подробностей помнит, как расположены предметы в доме. Если что-то изменится, даже незначительно — он это заметит.

— Хорошо. Я начну снимать, как только зайду; так я буду уверена, что оставила все на своих местах.

— Отлично. И, Беверли?

— А?

— Возьми пистолет.

Она закатила глаза.

— Думаешь, надо? Я всего лишь влезаю в логово серийного убийцы. Да я б ракетную установку с собой взяла, если б могла! — Она протянула ему пакет с тайской едой. — Видимо, времени на ужин у меня уже нет?

— К сожалению.

— Жаль. Тут все вегетарианское.

— А сейтана нет? — улыбнулся Уилл.

— Заткнись, — сказала она, улыбаясь в ответ. — Это тофу. — И добавила: — И помни, что ты у меня теперь в долгу.

— А то я не знаю.

— Вот и славно. Тогда до скорого.

Она развернулась и направилась к выходу так уверенно и раскованно, словно шла просто выпить, а вовсе не собиралась совершить преступление. Уилл наблюдал за ней, поражаясь ее способности сохранять хладнокровие в стрессовых ситуациях. Но эта же уверенность и пугала его. Беверли недооценивала их противника. И это заблуждение делало ее слишком рисковой. Она считала Ганнибала заурядным серийным убийцей с подвалом, набитым уликами, из которых можно просто взять образец и прийти с ним к властям. Она думала, что Ганнибал Лектер стереотипен и предсказуем. Такие установки могли привести ее к смерти.

Уилл бросил пакет с едой на стол. Он расхаживал по камере туда-сюда не в силах успокоиться и бессильный что-либо сделать. Пальцы замерли у губ, решимость не грызть ногти таяла с каждой секундой. Ночь обещала быть долгой.

* * *

В больнице было спокойно. Заключенные вели себя нехарактерно тихо, будто пребывали в летаргии, попавшись в ловушку своих болезней, мыслей и прошлого. Уилл тоже был в ловушке. Заперт не только в камере, но и в клетке собственных страхов. Его воображение — самый жестокий из тюремщиков. Ночью оно прокручивало перед ним бесконечную череду кинокадров: Беверли в черной шапочке, залитая светом фар полицейской машины, стоит на безупречном газоне у дома Ганнибала Лектера и отвечает на вопросы полицейских; Беверли скорчилась в шкафу у входа в гостиную Ганнибала Лектера и, широко раскрыв глаза, прислушивается к шуму в коридоре — Ганнибал и Алана вернулись слишком рано; Беверли роется в бумагах на столе Ганнибала Лектера и, несмотря на то, что обещала этого не делать, кладет некоторые из них себе в сумку; Беверли крадется по лестнице в доме Ганнибала Лектера и, пугаясь донесшегося с улицы автомобильного выхлопа, выхватывает пистолет; Беверли листает записи на втором этаже в офисе Ганнибала Лектера и не замечает, как кто-то, предварительно разувшись, забирается к ней по лестнице; Беверли ходит с фонариком по обеденному залу Ганнибала Лектера, когда из-под стола появляется рука и хватает ее за ногу; Беверли стоит в свете, льющемся из открытого холодильника и так заворожена его содержимым, что не замечает ничего вокруг, пока ей в почки не вонзается нож; Беверли истекает кровью на полу в спальне Ганнибала Лектера, и только Уилл знает, где она; Беверли прерывисто дышит, но звуки постепенно стихают, и в доме у Ганнибала Лектера наступает тишина.

Уилл грыз ногти, но не мог перестать думать.

Ганнибал не будет этого делать. Он не станет раскрывать себя. С ним, скорее всего, будет Алана, а он никогда не сделает этого у нее на глазах. Он не хочет увидеть выражение ее лица. Ужас. Крах всех иллюзий. Обнаружив Беверли, он вызовет полицию. Заявит на нее, сыграет добропорядочного горожанина, разгневанного тем, что на его собственность незаконно посягнули федералы. Все так и будет. Без вариантов.

Но даже взглянув на ситуацию глазами Ганнибала, Уилл не мог успокоиться. Терзало ощущение, что он послал Беверли безоружной в логово льва. Вспомнилось, как Ганнибал назвал Беверли марионеткой, и Уилла прошибло холодным потом. Ганнибал оказался прав.

Если бы только был телефон! Уилл прошел бы через это вместе с ней, шаг за шагом, препятствие за препятствием. Он мог бы помочь. Мог бы быть рядом, в точности знать, что она делает и насколько это безопасно. Как ему не пришла в голову мысль о телефоне? Они бы как-нибудь пронесли его в камеру. Они все решили слишком быстро, не раздумывая о последствиях. Если что-то пойдет не так, им не придется начинать сначала, нет — их расследование закончится окончательно и бесповоротно.

Во рту опять появился медный привкус. Он обгрыз ногти до крови.

* * *

В коридоре послышались неторопливые шаги Барни. Его первый утренний обход.

— Все нормально, мистер Грэм?

— Нормально, — откликнулся Уилл, будучи где-то далеко в своих мыслях.

— Хорошо спали?

— Да. — Он не спал.

Хмыкнув с сомнением, Барни продолжил обход.

* * *

В начале десятого в конце коридора показалась Беверли, вид у нее был слегка помятый, но в остальном она выглядела вполне нормально. У Уилла вырвался возглас облегчения.

— Смотрю, кое-кто рад меня видеть, — сказала она, неторопливо подходя к камере. Уилла сводило с ума то, как обыденно она себя вела.

— Как все прошло? — спросил он громче, чем нужно. — Ты в порядке?

— Да в порядке, в порядке... А вот ты — нет. Выглядишь ужасно. Ты вообще ложился?

— Нам надо было все продумать. Спланировать. И быть на связи. Мне надо было заполучить телефон. — Он говорил очень быстро. — О чем я только думал! Посылать тебя туда одну, вот так просто! С телефоном я мог бы тебе помочь. Ты была там совершенно одна. О чем я только думал?

Беверли схватилась за прутья. Он сновал туда-сюда по камере, но слишком далеко, чтобы до него можно было дотянуться.

— Уилл, сделай глубокий вздох и посмотри сюда. Посмотри на меня. Видишь? Я в порядке. Все прошло хорошо.

Он сделал, как она сказала, и почувствовал, как напряжение понемногу отпускает.

— Ох, — вздохнул он и потер лицо руками.

— Телефон — это отличная идея, по крайней мере, тогда ты бы себя так не накручивал. Еще у меня было мало времени, а ты мог бы подсказать, каким местам нужно уделить больше внимания.

— Теперь давай рассказывай, — проговорил он.

— В офисе у него работает сигнализация, тут нам не повезло. Но к нему в дом я все-таки проникла: через раздвижные двери в обеденном зале. Они оказались незапертыми! — Она протянула ему телефон. — Я все сфотографировала. Наслаждайся.

Уилл принялся просматривать снимки, а Беверли смотрела на него. Разведку она провела очень тщательно. Сфотографировала каждую из комнат в доме, даже три ванные и восемь шкафов. Почти пятьдесят снимков были посвящены содержимому холодильника.

— Тут ты маленько перестаралась, Бев.

— У него столько мяса! На тридцать человек хватит, что неудивительно, если он собирается устроить званый обед. Все аккуратно упаковано под вакуумом. Ну с одной стороны, да, это могут быть бифштексы, но черт возьми! Все это богатство просто лежало там, а я не могла его и пальцем тронуть.

— Прости, — сказал Уилл. — Ты еще получишь возможность порыться в его холодильнике, Беверли, я тебе обещаю. Что это?

— А на что похоже? Бутылка кетчупа. Сама не поверила, когда увидела! Извини, не удержалась.

— А это? — На снимке была стеклянная дверь, покрытая инеем и подсвеченная чем-то изнутри, за ней — темные силуэты бутылок.

— Встроенный в дом охладитель для вина, — сказала она. — Огромный как не знаю что, там наверняка бутылок сто, не меньше. Я сфотографировала, потому что он оказался заперт и я подумала, что это как-то странно. С другой стороны, у него там старые и винтажные сорта, так что, может, он просто боится, что кто-нибудь случайно выпьет его трехсотлетнее Шато д'Икем.

Уилл пролистал фото кладовой, двух чуланов и обеденного зала.

— Смотри, что я нашла над камином, — сказала Беверли, ткнув в экран. — За этой ужасной картиной — что этот лебедь вообще делает?! — спрятанный сейф, видишь?

Уилл перестал проматывать и вгляделся в снимок. Беверли сняла картину, и было видно, что за ней в стену врезан сейф. Небольшой железный прямоугольник со сверхсложным замком.

— Для документов, наверное, — проговорил он.

— Да уж, максимум, что туда влезет, это тимус. Но все же. Если он забирает со своих жертв на память маленькие сувениры — волосы, зубы, ткани, как те, что были в твоих приманках — туда их можно засунуть без проблем.

Уилл задумчиво кивнул. Он прокручивал фотографии второго этажа, пока не дошел до домашнего кабинета Ганнибала — комнаты, о существовании которой Уилл даже не подозревал. Судя по всему, это была миниатюрная копия его рабочего кабинета: даже письменный стол выглядел так же.

— Два ящика заперты, — рассказывала Беверли. — Тоже мудреные замки, не смогла взломать. Так что добавь их в наш список закрытых дверей.

Уилл перестал прокручивать, когда дошел до изображения фотоснимка.

— Нашла его в атласе, между страниц, — пояснила Беверли. — Это единственное личное фото во всем доме. Представляешь?

Уилл молчал. Он был поражен. Старое фото, три на пять, когда-то было черно-белым, но выцвело до серого и желтого. На нем серьезное лицо ребенка, взгляд из-под прямой, соломенного цвета челки. Глубоко посаженные глаза, темные и бесстрастные. Маленькие пальчики крепко сжимают столб от ворот.

— Типично, — покачала головой Беверли. — Самая дорогая для него вещь — собственная фотография.

— Это не он, — тихо сказал Уилл.

— Что? Выглядит точно как он!

— Это девочка.

— Да нет же, — Беверли вырвала у него телефон. — Вот черт, ты прав! Он когда-нибудь упоминал, что у него есть сестра?

— Нет, — сказал Уилл. Он протянул руку за телефоном. Увеличив масштаб, вгляделся в лицо девочки, которая была так похожа на Ганнибала, и не только внешне — ее странный взгляд подсказывал, что между ними существовало более глубокое сходство. Уилл мысленно спрятал образ — как клинок в ножны.

Затем принялся просматривать фотографии различных бумаг на письменном столе Ганнибала. В основном это были счета и банковские выписки.

— Да он богач, — присвистнула Беверли. — Я и не знала, что психотерапевтам так хорошо платят. Ага, а вот и то, что мы искали.

Уилл дошел до счета от фирмы, обслуживающей склады.

— Холодный склад, — сказал он. — Он арендует одну ячейку на промышленном складе в Вест Йорке в Пенсильвании. Четыре с половиной на семь метров, это большое пространство. Скрытое от посторонних глаз, с контролируемой температурой и круглосуточной охраной. В таких местах богатеи обычно хранят всякие произведения искусства, но могу поспорить, к Лектеру это не относится.

— Наверняка, — выдохнул Уилл. — Беверли, это замечательно! Нам нужно туда попасть.

— Я этим займусь, — сказала она. — Мне кажется, что если мы ищем место, где удобно хранить замороженные тела, это наш джек-пот. У него в доме нет ни чердака, ни подвала. Если где-нибудь в стене нет тайной комнаты, то прятать трупы ему негде. Теоретически, он может хранить маленькие части в стенном сейфе или в охладителе для вина... но холодный склад — место куда более подходящее, тебе так не кажется?

Уилл кивнул.

— Ты молодец, Бев, — серьезно сказал он. — Просто молодец.

— Спасибо. Не стану притворяться, что не была в ужасе. Чуть не опрыскала какой-то греческий бюст из перцового баллончика, пока бродила в потемках — приняла его за Лектера.

— Но ты ничего не трогала?

— Не-а, — произнесла она. — Ни пылинки, точно. Мы с тобой чисты.

* * *

Вскоре она ушла, потому что ей нужно было вернуться в Квантико. Но снова вернулась в полдень с остальными из поведенческого отдела, и с Ганнибалом. Джек ввел Уилла в курс дела по Чесапикскому потрошителю и затем протянул ему через прутья планшет.

— Что это? — спросил Уилл, увидев баннер TattleCrime.

— Фредди Лаундс написала нашу историю.

Уилл, покусывая губы, пробежал глазами этот «взгляд изнутри» на расследование Потрошителя. Все, как хотел Джек: Фредди Лаундс заявила, что рабочая группа по Потрошителю занята проверкой связанного с медициной прошлого у лиц, ранее обвинявшихся в преступлениях на сексуальной почве.

— Довольно грубо сработано, тебе не кажется? — спросил Уилл, возвращая планшет.

Джек не ответил. Он выглядел взволнованным.

— Основные новостные каналы говорили об этом все утро. Я думаю, у нас есть реальный шанс его выманить.

— Хм-м. — Уилл облокотился на решетку. — Что вы об этом думаете? — спросил он Ганнибала.

— О статье? — невинно сказал тот. — Не скажу, что разделяю взгляды мисс Лаундс на журналистскую этику, но пером она владеет неплохо.

— Думаете, ее писанина задела Потрошителя? — спросил Уилл.

— Возможно. Мы знаем, что он ценит свою репутацию; весь составленный мною профиль основан на этом факте. Если он почувствует себя оскорбленным, то потеряет самообладание и ослабит контроль.

— Потрошитель никогда не ослабляет контроля, — покачал головой Уилл.

— Вот и посмотрим, — сказал Ганнибал, — не так ли?

Брифинг подошел к концу. Джек и остальные собирались обратно в Квантико. Только Ганнибал остался сидеть на стуле, ожидая, пока все уйдут, чтобы начать сеанс с Уиллом. Беверли потянулась к своей сумке через Ганнибала, и он сказал:

— Какой прекрасный аромат. Магнолия и жимолость с терпкой нотой в основе. «Барберри», если не ошибаюсь?

Беверли выпрямилась, позабыв о сумке, напряженная линия плеч выдавала испуг, но в остальном она выглядела спокойной.

— Э-э, да. Видимо, я сегодня немного переборщила.

— Вовсе нет, — возразил Ганнибал. Запах едва заметен. Однако у меня очень острое обоняние.

— Ты просто скромничаешь, — сказал ему Джек, прежде чем повернуться к Беверли. — У него в роду точно были ищейки. Угадывать парфюм — его любимый фокус, и я ни разу не видел, чтобы он ошибся.

— Поня-ятно, — протянула Беверли, неприятно удивленная. — Ну что ж, наверняка дамочки от этого в восторге. Извините. — Она перегнулась через Ганнибала, чтобы взять свою сумку.

— Вам очень идет, — сказал он тихо. — Запоминающийся аромат.

— Спасибо, — проговорила Беверли. — Рада, что вам нравится. — На секунду обернувшись, она бросила на Уилла взгляд, как бы говоривший: «Какого черта?» и затем последовала за Зеллером и Прайсом к выходу.

Перед уходом Джек минуту помедлил.

— Я рад, что вы оба здесь, — сказал он, обращаясь к Уиллу и Ганнибалу. — Консультируете вместе. У вас совершенно разный подход, но вы друг друга дополняете. И это работает. — Последнюю фразу он сказал с легким нажимом, адресовав ее Уиллу. — Ты согласен?

Уилл улыбнулся с сарказмом, который был заметен только Ганнибалу.

— Мы отличная команда.

Джек кивнул.

— Исключительно хорошая рабочая группа, лучшая из лучших. Думаю, в этот раз у нас есть реальный шанс его поймать... нет, я в этом уверен.

— Надеюсь, ты прав, Джек, — сказал Уилл.

— Я тоже, — добавил Ганнибал.

И, лучась несмелой надеждой, Джек ушел.

Ганнибал и Уилл смотрели ему вслед почти с жалостью. Затем снова повернулись друг к другу.

— Разве не удивительно, — сказал Ганнибал, — как кто-то может видеть так много и так мало одновременно?

— Он чувствует, что разгадка рядом, — ответил Уилл. — В этом он прав.

После долгого молчания Ганнибал произнес:

— У мисс Катц очень интересные духи. Аромат, правда, на мой вкус, слишком дерзкий. А ты как думаешь?

Уилла нервировала внезапная одержимость Ганнибала тем, как пахнет Беверли.

— Мне все равно, какими духами она пользуется.

— А зря, — произнес Ганнибал. — Потому что, как я уже говорил ранее, аромат этот весьма запоминающийся. Довольно странно было ощутить его у себя на кухне. Интересно, как он туда попал? Может быть, ты меня просветишь?

— Так, ладно, — выдохнула Беверли, сжимая и разжимая кулаки. — По десятибалльной шкале — на сколько баллов ты оцениваешь мои шансы быть слопанной?

Уилл задумался.

— Четыре?

Она остановилась и уставилась на него.

— Черт.

— Он не собирается тебя есть, Беверли.

— Тогда почему ты сказал четыре?! — Она снова принялась вышагивать перед камерой, сжимая кулаки, будто мяла невидимые антистрессовые шарики. — Что конкретно он тебе сказал? Что ему известно?

— Только то, что прошлой ночью ты вломилась к нему в дом и провела много времени у него на кухне.

— Он не знает, что именно я видела и нашла ли что-нибудь?

— По-моему, он был уверен, что там нет ничего из того, что ты надеялась обнаружить. Но он блефует. Я знаю, что он блефует.

Беверли покачала головой.

— Поверить не могу, что он вот так просто болтал с тобой об этом. «Привет, а я знаю, прошлой ночью ты кое-кого подослал ко мне домой, трупы искал». — Она бросила на Уилла странный взгляд. — Этим вы занимаетесь во время терапевтических сеансов — сколько там — три раза в неделю? Вы с ним действительно все это вот так прямо обсуждаете?

Уилл сглотнул, чувствуя неловкость.

— Не прямо, нет. Обычно все это происходит более… э-э… — Он замялся, пытаясь подобрать слово, способное наиболее емко описать ту многозначность, которой были наполнены их с Ганнибалом разговоры. — …завуалировано. Именно так я понял, что он обеспокоен. Он слишком усердствовал, пытаясь казаться незаинтересованным. На самом деле, он разозлен.

— Ну прекрасно. Я так рада, что нам удалось разозлить серийного убийцу! Очко в нашу пользу.

— Он не причинит тебе вреда, — сказал Уилл так убедительно, как только мог. — Он не станет. Слишком осторожен. Это испортило бы ему всю игру.

Впервые из них двоих именно Беверли было трудно встретиться с ним взглядом.

— Игру… — повторила она и прочистила горло. — Я просто хочу знать, где граница, Уилл. Когда я перестану быть всего лишь раздражающим фактором и превращусь в помеху? Когда он скажет «к черту все» и схватится за нож?

— Этого не произойдет, — настойчиво возразил он. — Послушай, тебе придется принять меры предосторожности. Никуда не выходи без пистолета. Думаю, было бы неплохо также обзавестись бронежилетом. Но можешь мне поверить, сегодня ты не в большей опасности, чем вчера.

Она выдохнула с наигранным облегчением.

— Спасибо, успокоил.

Почувствовав, что теряет терпение, Уилл сменил тему.

— Сейчас меня больше беспокоит то, что мы дали доктору Лектеру вескую причину избавиться от любых улик, которые у него есть. Мы должны попасть в арендованное им хранилище — и как можно скорее.

Беверли кивнула.

— Я проверила объект. Он надежно охраняется. Не думаю, что мне удастся попасть туда, во всяком случае, без ордера. Если мы хотим проникнуть в его секцию без свидетелей, то нам понадобится ключ.

Именно этого Уилл и боялся. Он неуверенно кивнул.

— Хорошо. Мы раздобудем ключ.

Брови Беверли поползли вверх.

— Э-э… и каким же образом? Я не заметила запасных, пока обыскивала его дом. Должно быть, он постоянно держит все при себе. Ты не обращал внимание, что у него там на брелке?

Уилл вновь кивнул. Он подмечал мельчайшие детали, когда дело касалось Ганнибала.

— Восемь или девять ключей. Обычно он носит их в правом кармане пальто.

Плечи Беверли напряглись.

— Карман пальто, — повторила она. — Думаю, с карманом пальто я справлюсь.

Уилл ощутил нарастающую тревогу, но не стал озвучивать свои опасения. Бев выглядела такой спокойной, и он не хотел поколебать ни ее, ни свою решимость.

— Сделай вот что. Отправляйся в Вест Йорк. Арендуй там помещение. Я верну тебе деньги, хм, как только смогу, — тут же добавил он. — Тебе выдадут ключ, и затем ты подменишь ключ Ганнибала на свой. Если сделать все правильно, он ничего не заметит.

Плечи Беверли напряглись еще сильнее.

— Вот эта часть — «сделай как следует» — меня и беспокоит, — произнесла она, с неуверенной усмешкой. — Обчистить карманы серийного убийцы. Можно круто вляпаться.

Уилл смог только кивнуть.

* * *

Круто вляпались они даже раньше, чем предполагали.

Тем же вечером, незадолго до отбоя, до Уилла долетели звуки какой-то возни у входа в корпус и визгливое брюзжание дежурного санитара Кевина.

— Я не могу вас впустить. Приемные часы закончились. Вы взбаламутите пациентов!

— Ваши пациенты и так психи! — Без сомнения, голос принадлежал Джеку. — Если у вас есть вопросы, обратитесь к доктору Чилтону. Он гарантировал мне доступ к моему консультанту в любое время. Он нужен мне прямо сейчас!

Кевин был не так сговорчив, как Барни, но то, что он прогнется под давлением Джека, разумеется, было лишь вопросом времени. Через несколько минут Кевин появился в коридоре, сопровождаемый парой охранников. Они не стали надевать на Уилла ножные кандалы, лишь плотно защелкнули наручники на запястьях и вывели его из камеры.

— Что происходит? — спросил Уилл. Но Кевин не ответил, по-видимому, поглощенный зализыванием ран, нанесенных его самолюбию.

Уилла завели в Кофейную комнату, где его уже ждал Джек, прижимая к уху телефон.

— Джек? — вопросительно сказал Уилл в тот момент, когда Кевин практически втолкнул его в кресло, принявшись пристегивать наручники к креплению на столе.

Джек повесил трубку. Исходящее от него мрачное нетерпение было настолько ощутимым, что Уилл знал наперед, что он собирается ему сказать.

— У нас еще одно тело, — ответил Джек и затем, обращаясь к Кевину: — Ему понадобятся руки. Мне нужно показать ему несколько фотографий.

— Так покажите, — произнес Кевин, пожав плечами. — Все пациенты, пересекающие дежурный пост, должны быть постоянно зафиксированы. Таковы правила.

Джек сердито рыкнул, но сейчас у него были дела поважнее, чем бодаться с раздражающим санитаром. Выставив охрану, словно часовых, по обе стороны от входа Кевин вышел из комнаты, бурча себе под нос что-то о произволе. Не теряя времени, Джек сунул в прикованные к столу руки Уилла пачку фотографий.

— Жертва — латиноамериканец, найден на скамейке возле Балтиморской набережной приблизительно час назад.

Уилл изучал снимки. Со скованными руками перебирать их было затруднительно. И все же он сразу заметил, что преступление это намного более неряшливое, чем любое из убийств Потрошителя. Тело было небрежно завалено набок, словно брошенная скучающим ребенком кукла. Деревянные рейки скамейки в пятнах засохшей крови. Вырванные из вскрытой брюшной полости внутренности в беспорядке разбросаны по тротуару. Увечья представляли собой множественные хаотично нанесенные колотые и резаные раны и не имели ничего общего с хирургически точными разрезами Ганнибала.

— Это не может быть он, — тихо произнес Уилл.

Джек ткнул пальцем в одну из фотографий.

— Но внутренности изъяты. Кишечник поблизости, но отсутствует желудок и, может, другие органы. У меня пока нет полного отчета — Зи все еще работает с телом. Команда криминалистов находится там всего двадцать минут. Я сразу поехал к тебе. Ты нужен мне немедленно, если мы хотим понять его замысел.

— Не уверен, что в этом вообще есть какой-то замысел. — Уилл прикрыл воспаленные веки, отчаянно желая потереть их пальцами. Было уже очень поздно, и прошлой ночью он был слишком взвинчен, чтобы заснуть, думая о том, как Бев проводит разведку. — Даже не знаю, что тебе сказать, Джек. Это совпадение. Картина скорее грубая, чем жестокая. Потрошитель никогда не сработал бы так небрежно.

Если Джек и услышал в голосе Уилла отвращение, неприкрытое разочарование, он ничего на это не сказал.

— Но мы сами хотели, чтобы Потрошитель стал небрежным. Изменил модель поведения и начал допускать ошибки.

Уилл покачал головой.

— Обрати внимание на кровь. Убийца повредил множество артерий. Все было проделано кое-как, впопыхах, и он даже не стал утруждать себя инсталляцией. Просто бросил как было, кишками наружу. — Уилл оттолкнул фотографии неловким движением скованных рук. — Ничего не продумано. Сделано небрежно. Просто и без изысков. Никакой работы ума. Это не он, Джек. Просто не он.

Он сообщил Джеку то, что тот уже и так знал, но не желал признавать. Морщины вокруг рта Джека обозначились резче; он с явным усилием сдерживался, чтобы не сорвать злость на «принесшем дурную весть гонце».

— Хорошо, — проворчал Джек. Он откинулся на спинку стула, с хрустом разминая мощные плечи, и тяжело вздохнул. — Предположим, мы имеем дело с новым убийцей. Тогда кто он? Может быть, подражатель?

— Если и подражатель, то никудышный. Это пародия на убийства Потрошителя. Дрянная подделка. — Уилл фактически почувствовал обиду Ганнибала, которую тот несомненно испытает, как только обо всем узнает. — Личность жертвы установлена? — спросил он.

— Пока нет. Мы не нашли при нем бумажник.

— Убийца забрал бумажник?.. Нет, это точно не Потрошитель.

Джек кивнул, наконец-то позволяя себе согласиться с доводами Уилла.

— Единственное, что мы обнаружили у него в карманах, это зеркало.

Это небрежно оброненное замечание изменило все.

Голос Уилла внезапно дрогнул.

— Зеркало?

— Да, карманное зеркало. В пластмассовой оправе.

— Оно было разбито?

Джек нахмурился.

— Нет. О чем ты думаешь, Уилл?

Он смотрел сквозь Джека, мимо Джека, куда-то очень далеко.

— Это он, — прошептал Уилл.

— Кто — он?

— Чесапикский потрошитель.

Джек прищурился.

— Ты же только что сказал мне, что это не Потрошитель.

— Угу, — рассеянно ответил Уилл. — Ну, я передумал.

— И как же карманное зеркало подвело тебя к тому, что это Потрошитель?

Уилл молчал. Он потянулся скованными руками к пачке фотографий. Джек продолжал засыпать его вопросами, но Уилл уже потерял к нему интерес. Он позволил маятнику сделать взмах.

Он Ганнибал Лектер и он в ярости. Но это не потеря контроля, а осознанная игра. Он демонстрирует свою ярость, потому что сам так решил. Здесь нет скрытого триггера, его никто не подстрекал. Он сам стал катализатором этой вспышки. Обычно он держит свою жестокость в узде, но стоит ему себя отпустить — и он становится олицетворением чистого насилия. Он разрывает этого человека на куски, просто потому что считает, что способен на такое. И потому что стремится исследовать пределы своих возможностей. Нет большего наслаждения, чем оттачивать навыки, следовать своему призванию и развивать потенциал. И то, что недавно было человеком, по мановению его рук в скором времени преобразится в кровавое месиво. Он убивает намеченную жертву быстро — не из милосердия, а из соображений целесообразности. Сегодня его не интересует «быстро и чисто». Он скорее предпочитает «быстро и грязно». «Быстро и грязно» привнесут немного хаоса в уравнение, а немного хаоса — это именно то, что ему нужно. Ему еще многое нужно сделать.

— Уилл, ты меня слышишь? — Джек повысил голос: — Уилл, ответь мне. Уилл!

Его захлестнула злость на Джека — за его беспардонную, вызывающую настырность. Зачем вообще тратить время на Джека, если он лишен способности к пониманию? Джек всего лишь маленький, жалкий человечек, возомнивший себя важной шишкой. Джек назойлив. Он бесцеремонно вламывается в сакральное пространство того, чего даже не может осознать и к чему никогда не выказывал должного уважения. Джек — чужак, и в их соглашении он теперь третий лишний.

Эти мысли принадлежат не одному лишь Ганнибалу. Эти мысли не принадлежат исключительно Уиллу. Они — гармоническая конвергенция ярости каждого из них. Их эмоции резонируют, умножаются и расширяются, все дальше и дальше, ломая на своем пути каждый форт, пока сдерживать их становится невозможно.

— Почему ты не можешь просто заткнуться и дать мне подумать! — рявкнул он, лязгнув наручниками по столу. Звон металла гонгом разнесся по комнате. Охранники встрепенулись. Джек вытаращил глаза.

— Уилл, — позвал он непривычно мягким голосом.

Уилл очнулся. Усилием воли он подавил волну чужих эмоций и крепко зажмурился.

— Извини, — пробормотал он. — Прости, я... я не знаю, что на меня нашло.

Джек сдержанно кивнул, принимая извинения.

— Это у тебя из-за убийцы. Меня он тоже сильно разозлил. Но это не делает его Потрошителем, Уилл.

Не открывая глаз, Уилл покивал.

— Нет-нет, это Потрошитель. Я уверен, что это он.

Джек заговорил спокойным, нейтральным тоном:

— Если это Потрошитель, то почему он убил так? Зачем устраивать такой бардак?

Уилл ответил не сразу. Он все еще пытался овладеть собой, по нитке выпутывая собственную личность из шелкового клубка переплетенных эмоций, отделяя «я» от «мы».

Наконец он произнес:

— Он… он собирался продолжать.

— Хочешь сказать, его прервали?

Уилл вновь мотнул головой.

— Если бы его прервали, характер повреждений был бы иной. Он приступил бы к делу вдумчиво и тщательно, и мы смогли бы ясно увидеть момент, когда ему пришлось отказаться от своих привычных методов. Но нет: все было сделано грязно от начала и до конца. Его замысел был в том, чтобы убить быстро и небрежно.

— Но зачем?

Понимание накрыло Уилла, расцветши в его сознании, как бутон.

— Распределение времени, — прошептал он, его глаза расширялись все больше и больше. — Джек… я думаю, он пустился в загул.

Джек моргнул, сверля его недоуменным взглядом:

— В загул.

— Он убьет снова. Сегодня же.

— По-твоему, Потрошитель устроит бойню? — Джек потер лоб. — Один труп еще ни о чем не говорит, Уилл.

— Ну... — Уилл пожал плечами. — Ночь только началась.

Джек уставился на него, и у него на лице проступило нечто, похожее на ужас.

Уилл терпеть не мог, когда на него так смотрели, хоть и привык к этому за время заключения.

— Ты хотел его выманить, Джек. Хотел его разозлить.

Джек сложил пальцы домиком и прижал их к губам.

— И все это, — медленно заговорил он, — ты понял по карманному зеркалу?

В этот момент у Джека зазвонил телефон, спасая Уилла от необходимости увиливать от ответа.

— Тебе стоит ответить, — сказал Уилл.

Не отрывая от него потрясенного взгляда, Джек и на ощупь нашел трубку.

— Кроуфорд… Да… Что? Когда?

Уилл отметил момент, когда Джек изменился в лице, подтверждая его правоту. Тело номер два. Джек велел собеседнику оцепить место преступления до прибытия криминалистов.

Закончив разговор, он посмотрел на Уилла долгим, оценивающим взглядом.

— Балтиморская полиция нашла тело на детской площадке, в двадцати минутах ходьбы от набережной. Это снова мужчина, моложе первой жертвы. Голова отрезана почти полностью, есть признаки хирургического вмешательства.

Он поднялся и подхватил пальто, не сводя глаз с Уилла, словно ожидая, что он в любой момент разразится новым пророчеством, откроет канал в потустороннее или заговорит на древних языках.

— Я хочу, чтобы ты продолжил работу. Я пришлю связного, чтобы держать тебя в курсе. Если ты прав… — Он покачал головой.

— Я прав.

— … тогда пора положить этому конец. Мы возьмем Потрошителя, Уилл. Сегодня.

— Я только за, — сказал Уилл тихо. И когда Джек повернулся, чтобы уйти, добавил: — Почему бы тебе не позвонить доктору Лектеру? Раз уж я не могу работать с тобой там, по крайней мере, ты мог бы позвать его.

Взглянув на наручные часы, Джек вздохнул.

— Пусть отдыхает. Я свяжусь с ним утром.

— Что-то мне подсказывает, что он не спит… — сказал Уилл, но Джек уже скрылся за дверью.

Уилл поднял взгляд к потолку. Он остался в компании двоих глазеющих на него охранников. Наручники тоскливо звякнули, стоило ему двинуть руками. Длины цепи не хватало даже для того, чтобы откинуться на спинку стула.

— Видимо, мне остается только… ждать, — пробормотал он.

По прошествии получаса Уилл все так же сидел в тишине охраняемой комнаты, прикованный наручниками к столу. Тем временем Джек охотился на Потрошителя, а сам Потрошитель охотился на людей. Целых полчаса, в течение которых Ганнибал мог свободно резать ломтиками и кубиками всех жителей Чесапикского залива — а что делал в это время Уилл? Ни черта. Если бы Джек хотя бы оставил ему информацию о второй жертве… Это убийство оставалось совершенно неясным. Уилл не сомневался, что способ убийства окажется схожим: грубое раздирание плоти, аккуратное лишь в своей нарочитой неаккуратности. Он знал, что на месте преступления будет найдено еще одно зеркало. Новая визитная карточка Ганнибала. Его послание Уиллу. «Ты смотришь? Ты видишь? Я только начал».

Для чего Ганнибал все это затеял? Уилл все еще не мог понять его мотивы, но думал и думал, пока голова не запульсировала в такт взмахам маятника. Грызть ногти он не мог — со скованными руками получалось дотянуться пальцами лишь до подбородка. Вместо этого он царапал столешницу, от чего ранки от наиболее глубоких укусов раскрылись, стали кровить и болезненно пульсировать. Это немного успокаивало.

Наконец в дверь Кофейной комнаты постучали. Охрана впустила доктора Чилтона — встрепанного, с припухшими веками, в спортивной куртке прямо поверх шелковой пижамной рубашки.

— Мне не нравится, когда меня вытаскивают среди ночи, — недовольно буркнул он, войдя внутрь.

— Я вас никуда не вытаскивал. — Уилл прекрасно помнил, что ночные встречи с доктором Чилтоном не сулят ничего хорошего.

Хлопнув портфелем о стол, Чилтон расположился на стуле напротив.

— Это ваше соглашение с ФБР начинает мешать ежедневной работе моей клиники. Или уместнее будет сказать — еженощной? — Он зевнул. — Я не мальчик на побегушках у Джека Кроуфорда и уж точно не ваша нянька. Я не обязан содействовать вам в проведении консультаций.

— Но без вас они были бы невозможны, доктор, — произнес Уилл. — В пособничестве... вам просто нет равных.

Чилтон сразу прекратил ныть, и некоторое время они сидели в душной тишине. Потом зазвонил телефон.

— Вы позвонили доктору Фредерику Чилтону, — ответил он. — Да, я сейчас с ним. Хорошо, одну минуту.

Положив телефон на середину стола, он переключил его в режим громкой связи.

— Уилл, кажется у нас кое-что есть, — объявил Джек.

Уилл подался вперед, насколько это было возможно.

— Что ты имеешь в виду?

— Волосы! — выстрелил из динамика звонкий возглас Беверли. — В левом кулаке второй жертвы я обнаружила прядь волос.

— Возможно с головы Потрошителя, — произнес Джек вибрирующим от волнения голосом. — Он все-таки облажался. На этот раз он оставил нам улики.

Уилла словно придавило тяжким грузом, сжало виски, стиснуло горло, отозвалось пульсирующей болью в пальцах.

— Нет, — сказал он. — Нет… Он бы так не подставился...

— Подставился-подставился! — радостно рявкнул Джек. — Между тем, как он бросил первое тело на набережной и попытался обезглавить вторую жертву здесь, прошло не более тридцати минут. Он даже передышки себе не дал, не говоря уже о том, чтобы замести следы. Он оставил вещественные доказательства, Уилл. Прямо как мы и хотели. Беверли отвезет их в Квантико и попытается провести экспертизу как можно скорее. У нас уже будет что предъявить базе данных по особо тяжким преступлениям еще до наступления утра.

— Возможно и раньше, — сказала Бев. Уилл понял, что она имела ввиду образец ДНК Ганнибала Лектера, взятый у него для формальной проверки — ее так называемые «пробы для исключения подозреваемого», в целости и сохранности ожидающие своего часа в лаборатории ОПА, готовые к сопоставлению с найденным образцом волос.

— Ну не знаю, — протянул Уилл, обращаясь скорее к ней, чем к Джеку.

— Чего ты не знаешь? — спросил Джек.

— Все слишком просто. Потрошитель на блюдечке. Да еще с голубой каемочкой.

— Так. Не будем смотреть в зубы дареному коню! — сказал Джек. — Мы хотели, чтобы он совершил ошибку. Вот он и совершил. И если продолжит в том же духе, совершит еще больше.

— В том-то и дело! Это то, чего ты так добивался, Джек. Потрошитель буквально исполняет твое желание. Словно он тебя услышал. — И эти слова тоже предназначались больше Беверли, нежели Джеку. Она уже имела представление о методах Ганнибала, о том, на какие шутки с подвохом он способен. Все не то, чем кажется.

Возможно Джек и сам опасался сразу поверить в столь фантастическое везение — слишком уж недоверчиво прозвучал его вопрос Уиллу:

— Думаешь, это статья Фредди Лаундс его спровоцировала?

— Я не знаю, — ответил Уилл, потому что не мог сказать ему «нет» напрямую.

— Должно быть что-то все же его спровоцировало, — вклинилась Беверли, и по ее интонации Уилл понял, что «что-то» означало «мы с тобой».

— Да, — произнес он в ответ. — Что-то точно спровоцировало.

— Ты говорил мне, что он к чему-то готовится, набирает обороты. Это и есть то, к чему он готовился? — спросил Джек.

— Грандиозный финал, — тихо произнес Уилл. — Похоже на то.

Джек длинно и шумно вздохнул.

— Если он способен работать не покладая рук, то и мы ничуть не хуже. Я сейчас же дам команду всем правоохранительным ведомствам округа Балтимор: незамедлительно обеспечить непрерывное патрулирование улиц. Он не сорвется с поводка, если ему некуда будет отступать. Мы покончим с этим кровавым загулом, Уилл. Сравним его ДНК с найденными волосами, и карьере Потрошителя придет конец.

— Он опережает тебя минимум на полчаса, — предостерег его Уилл. — Ты не можешь знать, где именно он объявится в следующий раз, Джек, а следить за каждой подворотней физически невозможно.

— По крайней мере, я попытаюсь, — заявил Джек.

На том конце провода послышался нарастающий рокот лопастей вертолета, который, вероятно, должен был доставить Бев в Квантико. Джек выкрикивал распоряжения ей вдогонку.

— Как только что-нибудь узнаешь, сразу звони мне…

— Джек! — позвал Уилл, стараясь перекричать вертолетный гул. — Джек, послушай. С этим делом мне нужна помощь доктора Лектера. Ты можешь его позвать?

Доктор Чилтон, который слушал их разговор со все возрастающим любопытством, в полной растерянности воззрился на Уилла.

— И для чего мне Ганнибал Лектер? — рассеянно спросил Джек. — У меня здесь половина Бюро и еще ты там, в клинике. Если он не знает какой-нибудь волшебный способ ускорить извлечение ДНК из образца волос, я не вижу веских причин, чтобы поднимать его с постели среди ночи.

— Потому что я прошу тебя, — ответил Уилл, теряя терпение.

— Уилл, если тебе нужен психиатр, то один сидит сейчас прямо перед тобой.

— Да не нужен мне психиатр! — выплюнул Уилл. — Мне нужен доктор Лектер. Хочешь, чтобы я сказал тебе как Потрошитель все это делает? Или куда он нанесет следующий удар? Тогда пришли ко мне Ганнибала Лектера!

— Ладно, — согласился Джек, явно желая поскорее повесить трубку. — Я с ним свяжусь.

— Спасибо.

Джек отключился. Чилтон смотрел на Уилла.

— Почему вы так рветесь поговорить с доктором Лектером? — спросил он.

Терпение Уилла было на исходе, и на Чилтона он его тратить точно не хотел; поэтому он лишь злобно дернул плечами.

— Мне показалось, — пробубнил Чилтон, — что после… э-э… случившегося… — Он покачал головой и начал заново: — Я думал, что вы настроены против него, вот и все.

Уилл лишь молча смотрел на него исподлобья, что, похоже, Чилтона всегда нервировало.

— Просто я… э-э… рад! Рад, что ты смог оставить это в прошлом. Кто старое помянет… В конце концов, то, что делал доктор Лектер всегда было для твоего блага. Твоего выздоровления. Я рад, что вы это понимаете. Простили и забыли, да?

— О, доктор, — мрачно сказал Уилл. — Я ничего не забываю. И никогда не прощу.

Улыбка сползла с лица Чилтона, и он метнул тревожный взгляд на охранников.

* * *

В то время как Беверли летела в Квантико, а Джек и сколоченная им маленькая армия ловцов Потрошителя прочесывали переулки и подворотни огромного Балтимора, Уилл сидел в Кофейной комнате под надзором своей перепуганной няньки доктора Чилтона и ждал телефонного звонка. Джек сбросил фото со второго места преступления, Чилтон загрузил их на свой планшет («Последняя модель», — предостерег он Уилла, перед тем как передать ему гаджет, и брезгливо поморщился, наблюдая за тем, как его пальцы с изгрызенными ногтями елозят по экрану) и Уилл начал реконструировать у себя в голове картину очередного зверского убийства.

На этот раз крови намного было больше — горка на детской площадке покрыта густыми алыми мазками. На теле молодого мужчины множество колотых ран, и глубоких, и поверхностных. Ни сантиметра чистой кожи. Некоторые порезы похожи на следы от когтей хищника. Жертву попросту растерзали. Ганнибал убил его прямо здесь, на площадке, в отличие от предыдущего трупа, брошенного на парковой скамье, но убитого в другом месте. Ганнибал достаточно гибок, чтобы при необходимости изменить метод и отклониться от курса во время своей кровавой гонки. А значит, и этот дикий кровавый загул не такой уж и дикий. Все продумано и спланировано заранее, решения хладнокровны и расчетливы. Ганнибал целенаправленно замаскировал свой метод под состояние аффекта. Для чего?

Он был нужен Уиллу здесь и сейчас. Чтобы взглянуть ему в глаза и понять. Если Уилл сможет разглядеть его скрытые мотивы, он сможет предсказать дальнейшие действия Ганнибала. А предсказав — сможет заманить его в расставленные им же ловушки.

Чилтон беспокойным взглядом следил за тем, как Уилл грызет ногти.

В час тридцать пополуночи при обходе строительной площадки в Вестпорте ночной сторож наткнулся на третье тело. Джек скрупулезно собрал все свидетельские показания, но никто не заметил ничего подозрительного: ни отъезжающего автомобиля, ни слетевшего с катушек маньяка. Хладнокровие Джека дало трещину, когда на верхнем уровне паркинга в Катонсвилле обнаружили четвертое тело — женщину с вырезанными глазами и языком.

— Он все дальше уходит от центра Балтимора, Уилл. Есть идеи, куда он направляется?

— Нет.

Джек замолчал на некоторое время. Уилл чувствовал нарастающее в нем недовольство, которое сжималось как воздух в кузнечных мехах и было готово в любой момент с ревом прорваться наружу.

— Зачем он это делает?! — взорвался Джек.

— Я не знаю, — ответил Уилл тихо.

Доктор Чилтон, который с течением времени чувствовал себя все более и более вовлеченным в происходящее, прочистил горло.

— Массовые убийства подобного рода обычно являются признаком отчаяния. Убийца, уверенный, что его время на исходе, более склонен к совершению многократно повторяемых актов насилия в тщетных попытках вернуть контроль над обстоятельствами и над собой. Если он верит, что вы его вот-вот поймаете, отсюда и этот кровавый дебош. Ему кажется, что это его последний шанс отправить на тот свет как можно больше невинных людей, прежде чем он потеряет свободу.

Джек его тирадой не проникся.

— Но мы пока даже не приблизились к нему. Это мне катастрофически не хватает времени. Это у меня заканчиваются ресурсы, а еще мне на пятки наступает Фредди Лаундс со своими прямыми репортажами. На третье место преступления она притащилась со целой съемочной группой! Она сеет сплетни, называя наше расследование гонкой за собственным хвостом; это саботаж. Мне нужно хоть что-нибудь, Уилл!— с нажимом сказал Джек, в надежде удержать доктора Чилтона от очередного непрошенного комментария. — Я не могу просто сидеть и ждать, когда криминалисты проведут все тесты. Расскажи мне еще о Потрошителе. Что-нибудь новое. Здесь должна быть какая-то закономерность. Он забирает их бумажники — зачем?

— Чтобы было труднее идентифицировать жертв, — ответил Уилл. — Он хочет сбить тебя с толку. Хочет, чтобы ты оперировал как можно меньшим количеством информации. Поэтому и не стоит возлагать особых надежд на тот образец волос.

— Мы обнаружили пальчики на теле четвертой жертвы. Джимми удалось снять три отпечатка с серебряного браслета на запястье.

— Еще улики? Да ладно. — Уилл покачал головой, хоть Джек и не мог его видеть. — Отпечатки принадлежат не Потрошителю.

— Они вполне могут ему принадлежать.

— Не могут, — отрезал Уилл. — Ты сам знаешь, что он способен подбрасывать улики. Он уже делал это раньше. Он хочет, чтобы мы думали, будто эти отпечатки принадлежат ему. И я понятия не имею почему. Не забывай, что Потрошитель всегда разыгрывает спектакль. На этот раз он играет в небрежность, выступает режиссером-постановщиком массового убийства. Но подо всей этой театральностью он как никогда педантичен.

— Мы нашли еще одно зеркало у жертвы во внутреннем кармане куртки, — сказал Джек. В голосе у него появилось что-то новое — почти незаметный упрек. — Ты говорил, что не видишь никакой закономерности, но я, черт подери, абсолютно уверен, что она есть в найденных зеркалах. Их находили на каждой жертве. Не хочешь мне рассказать, что все это значит?

— Потрошитель не желает, чтобы мы опознали жертв, но хочет, чтобы мы опознали его самого — его работу. Зеркало — подпись.

— Нет, — возразил Джек. — Изъятие органов — вот его подпись. Так было всегда. Зеркала — это что-то новенькое. В чем их смысл?

— Я не знаю, что тебе на это ответить, Джек, — произнес Уилл. Это было почти правдой. — Где доктор Лектер?

— Я говорил с ним, — нетерпеливо ответил Джек, думая, что Уилл просто хочет сменить тему. — Он уже в пути.

* * *

В три часа сорок пять минут, вскоре после того, как Джек и его разрывающаяся между несколькими делами команда оцепили пятое место преступления на кровавом пиру Чесапикского потрошителя, в Кофейную Комнату вошел Ганнибал Лектер. У этого человека даже хватило наглости нацепить на себя недоумевающий вид, будто он не очень понимал, по какой причине его выдернули из постели в столь ранний час. Он и впрямь выглядел так, будто недавно проснулся: вместо пиджака и галстука на нем был кашемировый пуловер, на лоб небрежно спадала растрепанная челка, а в руках он держал огромный термос с дымящимся кофе.

— Доброе утро, — поприветствовал он Уилла и Чилтона. — Или, скорее, доброй ночи?

— Сожалею, что пришлось вызвать вас сюда в такое время, доктор, — произнес Чилтон, льстиво улыбаясь. — Но мистер Грэм очень настаивал на вашем присутствии, — тут же добавил он, пытаясь откреститься от ответственности за причиненные Ганнибалу неудобства.

— Не стоит извинений. — Тот придвинул принесенный охранником стул ближе к Уиллу и сел. — Виноват Чесапикский потрошитель, а не вы. Возможно, уже к утру у нас появится шанс потребовать от него извинений.

— Вы уверены, что вам больше никуда не нужно? — вполголоса спросил его Уилл.

Всем своим видом Ганнибал являл воплощенную невинность.

— Нет такого места, где я бы предпочел оказаться, нежели быть здесь, с тобой, принимать участие в поимке Потрошителя. Покой нам только снится, да?

Чилтон был единственным, у кого шутка вызвала смех. И именно Чилтон вызвался посвятить Ганнибала в последние события этой ночи. Уилл наблюдал за этим фарсом с плохо скрываемым весельем: за тем, как Ганнибал бодро потягивает кофе и слушает пересказ собственных преступлений в бездарном Чилтоновском исполнении.

— Благодарю за обстоятельный доклад, доктор, — произнес он по окончании повествования. — Оказывается, прошлой ночью я проспал много событий. Чего не скажешь о вас — вам определенно требуется немного вздремнуть. Может, приляжете ненадолго? Я могу подежурить.

Чилтон только и ждал возможности сбежать из общества Уилла. Перед тем как покинуть комнату, он важно объявил, что в случае необходимости в ближайшие полчаса его можно найти в кабинете, и потребовал разбудить его, когда будет обнаружено новое тело.

Помня о все еще следящих за ним двух охранниках, Уилл, тем не менее, решил воспользоваться предоставленной Ганнибалом возможностью, и перешел прямо к делу.

— Раз вы здесь, — прошипел он, — значит, наконец, закончили?

В ответ Ганнибал лишь сонно моргнул. Уилл не сдавался.

— Как вам это удается?

— Так же, как и тебе. Чистый адреналин, плюс вот это, — он подтолкнул к Уиллу термос с кофе.

— Вы знаете, что я не это имел в виду.

Ганнибал молчал. Он смотрел на охранников. Возможно, раздумывал, не отправить ли и их вздремнуть.

— Как долго ты прикован к столу, Уилл? Похоже, тебе не очень удобно.

— Не будем говорить обо мне. Давайте поговорим о вас.

— А что можно обо мне сказать? — спросил Ганнибал, продолжая смотреть на охрану.

Уилл понял намек.

— Тогда о Чесапикском потрошителе.

— Он ведет себя весьма необычно, — беззаботно заметил Ганнибал.

— Да нет. Всего лишь очередной спектакль, доктор. Он примеряет на себя новый образ.

— То есть, ты не веришь в теорию доктора Чилтона о том, что Потрошитель чувствует себя загнанным в угол?

В ответ Уилл лишь завел глаза.

— Понятно, — произнес Ганнибал. — Какова же твоя версия? Для чего Потрошитель... как ты это назвал… «пустился в загул»?

Уилл смотрел на Ганнибала и понимал, что сможет получить информацию, только предложив что-то взамен.

— Это отвлекающий маневр, — ответил он. — Чтобы направить по ложному пути. Он хочет, чтобы ФБР продолжало гоняться за собственным хвостом.

— Интересно, — сказал Ганнибал. Уилл решил, что это значит да. — Таким образом он отвлекает внимание ФБР, чтобы получить возможность беспрепятственно реализовать свой тайный замысел. И в чем же его замысел?

— Понятия не имею. Не желаете озвучить вашу версию?

— Работа с версиями — твоя прерогатива, Уилл. — Ганнибал изобразил зевок. — Признаться, я еще не до конца проснулся. — Картинным жестом он повернул запястье, проверяя время на часах. — Я считаю, что ты напрасно насмехался над теорией доктора Чилтона. Его интерпретация мотивов Потрошителя выглядит менее надуманной, чем твоя.

— Не смешите.

— Неужели тебе так трудно поверить, что эта резня — лишь стремление Потрошителя обеспечить себе эффектный финал? Быть может, это прощальный шедевр. Его Девятая симфония.

Уилл от раздражения вцепился в столешницу — и Ганнибал склонил голову набок, крылья его носа дрогнули.

— Если вы не собираетесь мне помогать, — проговорил Уилл. — то можете идти.

— В самом деле? — Ганнибал действительно поднялся. — Как тебе будет угодно.

— Сядьте, доктор! — прорычал Уилл.

Едва заметная усмешка, и Ганнибал снова занял свое место.

— Я хочу сыграть в ролевую игру, — заявил Уилл.

Ганнибал поднял брови.

— Если вы не желаете быть Чесапикским потрошителем, тогда им буду я.

Уилл был уверен, что Ганнибал ни за что не откажется от такой заманчивой перспективы, но тот лишь мягко покачал головой.

— Сейчас неподходящее время для терапевтических упражнений, Уилл. Мы заняты расследованием убийств.

— Тогда почему вы... здесь? — глухо зарычал Уилл.

Ганнибал с интересом наблюдал за его мучениями.

— Ты сам попросил меня об этом. И Джек посчитал, что это поможет. Потрошитель не единственный, кто ведет себя нетипично. Джек обеспокоен и твоим поведением.

— Моим?

— По его словам, ты не в полной мере сотрудничаешь со следствием. Он подозревает, что ты что-то утаиваешь. Он прав?

— Нет.

— Ты рассказываешь Джеку не все, Уилл. Мы оба это знаем. Ты лгал ему в течение долгого времени; я думаю, он наконец это осознал. Возможно, ты не так предан выбранной для себя роли, как Чесапикский Потрошитель — своей.

— Я не могу рассказать ему про зеркала, — сказал Уилл. — И не могу назвать причину, по которой Потрошитель пустился во все тяжкие, потому что знаю — причина во мне.

— И как ты довел его до этого кровавого загула? — спросил Ганнибал с любопытством.

— Должно быть, он считает, что я нашел то, что поможет разоблачить его. Кое-что у него дома.

Ганнибал прищелкнул языком.

— И правда серьезная ситуация. А это так? Ты в самом деле что-то нашел?

Уилл отразил его взгляд как зеркалом.

— Ты очень похож на сестру.

В глазах Ганнибала проглянула бездна. Он рванулся вперед — и Уилл подумал, что вот оно, наконец-то, момент истины, Ганнибал пересек черту, наконец-то он поймал его, сорвал с него маску, и что бы Ганнибал ни делал, ему не удастся надеть ее вновь; он нападет на Уилла прямо на глазах у охраны и при всей своей изворотливости не сможет оправдать свое поведение; о, пусть попробует, пусть только попробует… Уилл очень этого ждал, но… Ганнибал проявил чудеса самоконтроля, остановив выпад усилием воли и преобразовав уже начавшееся движение в другое — мягкое и безобидное. Подавшись вперед, он бережно взял руки Уилла в свои.

Если бы Ганнибал набросился на него, Уилл остался бы сидеть на месте и принял наказание. Но стоило Ганнибалу проявить заботу, как Уилл попытался отстраниться. Наручники не дали ему этого сделать. Ганнибал усилил хватку, хотя прикосновение ощущалось все таким же ласковым и легким как перышко. Вот они, руки хирурга.

Осматривая пальцы Уилла, он поцокал языком.

— О, Уилл, — выдохнул он. — Что же ты наделал?

Ганнибал повернул ладони и так, и эдак, склонился ближе, чтобы получше рассмотреть изуродованные ногтевые ложа. Под их взглядами указательному пальцу Уилла медленно скатилась капелька крови. Он хотел бы вцепиться своими истерзанными пальцами Ганнибалу в лицо, выцарапать ему глаза, но руки не слушались. Он даже не мог ими пошевелить — они безвольно покоились в ладонях Ганнибала словно две хрупких, пойманных в силки птички.

— Бедняга, — мягко произнес Ганнибал.

— Я в порядке, — задушенно выдавил Уилл. — Все нормально.

Ганнибал шикнул на него. Поднял взгляд на охранников.

— У вас есть аптечка? Мой пациент поранился.

— Ему окажут помощь в лазарете, — ответил один из них.

— В этом нет необходимости. Я врач и могу сам позаботиться о нем. Мне понадобится лишь антисептик и немного перевязочного материала.

Охранники молча переглянулись, и затем один из них покинул пост, чтобы принести Ганнибалу все необходимое.

Уилл остался с Ганнибалом и вторым охранником. Ганнибал вновь осмотрел повреждения. Уилл не смог удержаться и вздрогнул, когда тот мягко надавил на самую глубокую ранку. Ганнибал издал тихий звук, как будто заворковал.

— Почему ты так упорно причиняешь себе вред? Существует много других способов успокоить нервы, Уилл. Другие приемы, с помощью которых ты можешь обрести контроль над ситуацией. Не надо этого делать. Прекрати. Пообещай, что перестанешь.

Уилл смотрел на руки Ганнибала, бережно обхватывающие его собственные, и думал: сегодня ночью эти руки растерзали пять человек. Они расчленяли и рвали на куски, резали и потрошили, они извлекали кишки из людей, как фокусник достает из шляпы ленты. Эти руки были покрыты кровью пять раз, пятьдесят раз, и теперь они, чистые и безобидные, удерживают Уилла так мягко, будто опасаются сломать.

— Пожалуйста, отпусти, — попросил Уилл.

— Только после того, как подлечу, — ответил Ганнибал.

Охранник вернулся со всем необходимым, и Ганнибал приступил к перевязке, обрабатывая раны аккуратными, клинически отточенными движениями.

Уилл нашел в себе силы прошептать:

— Как ее звали?

Руки Ганнибала не дрогнули.

— Миша.

— Как она умерла?

— Несчастный случай. Мы были еще детьми.

Уилл кивнул, его догадки подтвердились. Он поднял голову и встретился с пронизывающим взглядом Ганнибала.

— Не делай этого, Уилл. Ты слишком умен, чтобы попасться в эту ловушку. Ты должен понимать, что нет такого волшебного ключика, который помог бы тебе меня разгадать. Нет никакого двойного дна. Нет объяснения. Ты не можешь объяснить меня, так же, как не можешь объяснить себя.

— С тобой что-то случилось, — сказал Уилл.

Ганнибал покачал головой.

— Ничего со мной не случилось. Это я случился.

Когда Ганнибал накладывал повязку на последний палец, Уилл сказал:

— Со мной случился ты.

Ганнибал обжег его пристальным взглядом и, наконец, выпустил из своей хватки.