Упивающийся мщением (джен)

Теперь серость жизни Уилла скрашивал ряд небольших привилегий. Санитары позволяли ему пользоваться безопасной бритвой по утрам. Вместе с завтраком приходил «Вашингтон пост», а ещё он мог попросить себе любые книги сверх установленной для пациентов нормы. Сейчас в его распоряжении уже было кое-что из Фланнери О'Коннор и Джона Эшбери, а также журнал «Мир лодок» и несколько книг о конном спорте. Последние нужны были ему для нового дела: в Кентуккской конюшне нашли пришпиленное к стене чучело жокея верхом на чучеле его же лошади. А заказанные Уиллом руководства по таксидермии ещё не пришли.

Час в неделю ему разрешалось пользоваться интернетом в бетонированной комнате — будучи прикованным перед мерцающим экраном и, конечно же, под зорким наблюдением. Уилл так и видел, как Чилтон прочёсывает частой гребёнкой историю браузера, поэтому старался не гуглить ничего компрометирующего. Здесь свобода только выглядела как свобода, а по сути была лишь очередной ловушкой.

Джек, как и обещал, заставил Чилтона снизить дозы лекарств. Мир постепенно становился ярче и чётче, что было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что теперь Уилл понял, насколько сильно на него влияли таблетки — вплоть до раздувания целых историй из двух слишком близко расположенных колен. Теперь, чётко осознавая происходящее, он был в состоянии (почти всегда) сдерживать поток беспочвенных фантазий на тему Аланы и Ганнибала. Но у осознанности была и оборотная сторона: он стал острее чувствовать время. Дни, часы и минуты больше не терялись в пути, и каждая медленно тянущаяся секунда — а он ощущал каждую из них — крохотной песчинкой неумолимо подтачивала его терпение.

Уилл достал фотографии из собственного дела и с помощью недавно полученной липкой ленты прикрепил их к стене над своей койкой: Кэсси Бойл, насаженная на рога; Марисса Шур, распятая, в красных ручейках; кровавый рот доктора Сатклиффа; обгорелый, скукоженный огрызок, когда-то бывший Джорджией Мэдхен; Абигейл в охотничьем костюме, одной рукой обнимающая отца; фото мушек в большом увеличении, так что было превосходно видно человеческие волосы, кожу и зубы в их составе. Мозаика из ночных кошмаров над его подушкой. Это было похоже на святилище.

Наверное, не самый лучший способ убедить окружающих в том, что он психически здоров.

Естественно, следующую встречу доктор Чилтон решил провести не в Кофейной комнате, а у камеры Уилла. Сложив руки за спиной и прикусив кончик языка, целую минуту он провёл, разглядывая прикреплённые над койкой фотографии.

— Да уж, — заключил он, — тревожный знак.

Уилл не ответил. В наполовину съехавших на нос очках он просматривал раздел про коневодов. Очки были одной из новоприобретённых привилегий, и Уилл чувствовал немалую благодарность за этот дополнительный барьер между ним и Чилтоном. Последний просто сиял от счастья, и прутья камеры от этого не спасали.

— Скажите, зачем вы вывесили это у себя на стене, мистер Грэм?

— Стол занят.

Он солгал, хотя и довольно убедительно. Его стол действительно был весь завален бумагами. Чилтон скользнул по нему взглядом.

— Да, работы у вас много. Похоже, Джек Кроуфорд не в состоянии справиться со своими обязанностями без вашей помощи.

— Что вас безмерно расстраивает.

Чилтон поднял брови:

— Понятия не имею, о чём вы.

Уилл отбросил книгу.

— Виктор Ходж мог убить ещё кого-нибудь, пока ваш телефон был отключён, доктор. Вам нужна чужая смерть на вашей совести?

— В смысле? — задохнулся Чилтон. — Я исполнял каждое требование агента Кроуфорда! Но как директор этой больницы в первую очередь я должен заботиться о её бесперебойной работе и о здоровье моих пациентов. Я помогаю вам чем могу с этой вашей подработкой, мистер Грэм. Я не ваш секретарь, я психиатр, и именно на мои плечи ложится забота о том, чтобы вас не начали эксплуатировать разные… беспринципные люди.

— Джек меня не эксплуатирует.

— Вы посажены за убийство, лечитесь от энцефалита, возможно, душевно больны, а агент Кроуфорд манипулирует вами, чтобы вы делали за него его же работу. Это ли не эксплуатация?

Уилл узнал слова, пусть они и вылетали из другого рта. Откинувшись на спинку, он поинтересовался:

— Часто ужинаете с доктором Лектером?

Чилтон явно растерялся.

— Это не имеет никакого отношения к нашему разговору.

— Понятно, — сказал Уилл, потирая бровь.

Чилтону не понравился подобный допрос, поэтому он устроил собственный.

— Вернёмся к коллажу, который вы с такой любовью соорудили. Эти фотографии важны для вас. Не хотите их обсудить?

— Нет. Но этого хотите вы.

— Вы вывесили творение рук ваших на всеобщее обозрение, мистер Грэм. Вы либо очень гордитесь…

Уилл раздражённо фыркнул.

— …либо вас мучает чувство вины.

— Это не «творение рук моих», — проворчал Уилл. — Это моё расследование.

Чилтон ядовито усмехнулся.

— Ах да… вы же «расследуете» доктора Лектера, как я мог забыть. Любопытно, как движется дело.

Уилл сжал зубы и ничего не сказал.

— Что такое, мистер Грэм? Я думал, вам захочется поделиться вашими успехами. Или же… их нет?

Уилл не ответил.

— Мы можем обсудить хотя бы ваши методы. Вы составляете профиль, я правильно понимаю? А эти фотографии вы изучаете в надежде понять, как думает преступник.

Уилл снова не ответил.

— Что же вы можете сказать о нём по этим фотографиям? Что общего между этими пятью убийствами? Кроме, э... вас.

Уилл промолчал, чувствуя, как заходили желваки.

— Давайте я сделаю за вас вашу работу, — сказал Чилтон, постукивая ручкой по своим записям. — Четыре из пяти жертв являются молодыми женщинами — красивыми молодыми женщинами, — поэтому высока вероятность того, что их убийство завязано на сексуальной агрессии. Рискну предположить, что преступник чувствует себя неуверенно в присутствии представительниц противоположного пола, начиная с собственной матери, с которой у него были натянутые отношения, или их не было вовсе. Он сексуально скован, болезненно стеснителен, возможно, страдает импотенцией. Его единственная жертва мужского пола — врач. Наш убийца не доверяет медицинским работникам, — тут Чилтон ухмыльнулся, — и затаил обиду по отношению к представителям власти в целом.

Он пристально посмотрел на Уилла, ожидая взрыва.

И тот действительно взорвался — от смеха, от неконтролируемого, задыхающегося хохота, из-за которого у него даже выступили слёзы.

— Как я понимаю, вы со мной не согласны, — холодно сказал Чилтон.

— О да, — проговорил Уилл, пытаясь отдышаться, — я не согласен.

— Не хотите рассказать, почему?

Несмотря на некомпетентность, Чилтон был очень хорош в одном: он умел накрутить Уилла до состояния, когда тот уже не мог молчать.

— Это не возвращение вытесненного, доктор. Этот убийца полностью контролирует и себя, и окружающее. Он продумывает свои убийства до мельчайших деталей. Они аккуратные. Педантичные. По большей части хорошо спланированные, но, когда нужно, он способен к импровизации. Такая приспособляемость может быть только результатом непоколебимой уверенности в себе. Его не беспокоят представители власти. Он сам власть.

Блестящие глазки Чилтона быстро скользили по лицу Уилла. Он не поспевал за ходом его мысли.

— Вы хотите сказать, что эти убийства были совершены не под влиянием эмоций?

— Совсем наоборот. — Голос Уилла дрогнул. Он не удержался и повернулся снова посмотреть на изображения. — Здесь слишком много эмоций, страстей, мы с вами просто их не понимаем.

— Похоже, вам они как раз таки понятны, — возразил Чилтон.

В его голосе проскользнула хитрая намекающая нотка, но Уилл её не заметил. Был слишком поглощён фотографиями.

— М-м, — пробормотал он. Его внутренний маятник так и хотел качнуться. Он произнёс: — Не совсем.

— И что же вы делаете, чтобы лучше его понять? Думаете, как он? Переживаете его преступления до тех пор, пока его страсти не становятся вашими?

— Да.

— Соединяете вашу личность с его личностью.

Уилл вдруг вспомнил, с кем разговаривает. Он обернулся и увидел, как довольно блестят у Чилтона глаза: «Попался!».

— Доктор Чилтон, — как можно более твёрдо сказал Уилл. — Я профилирую вовсе не себя.

— Не ту личность, которой вы себя считаете, нет. Но это, — Чилтон указал на стену, увешанную фотографиями, — часть Уилла Грэма. Часть настолько извращённая, настолько противная вашим моральным принципам и вашему, э-э, добродушию, что вы заставили себя о ней забыть. Но я думаю, что вы хотите вспомнить. Хотите глубоко внутри. А эти фото стимулируют вашу память. Однако я мог бы сделать намного больше.

Уилл медленно улыбнулся, несмотря на тревожный звоночек — а может, из-за него.

— Хотите напомнить мне, кто я на самом деле, — так же, как напомнили доктору Гидеону?

Чилтон улыбнулся в ответ.

— Не совсем так же, нет.

— Спасибо, обойдусь.

Он вернулся к чтению и больше не реагировал на Чилтона до конца сеанса.

Понятно, почему тот так прицепился к фотографиям, но в действительности они были предназначены не для него. И не для Уилла. Он не нуждался в стимуляции памяти. Что бы ни случилось, он всегда мог увидеть их на тёмной стороне своих опущенных век.

Уилл повесил фотографии для одного конкретного человека, и только для него.

Когда Ганнибал пришёл, то сбился с шага лишь на одно кратчайшее мгновение — едва стена над кроватью попала в поле его зрения. Конечно, он тут же пришёл в себя, но Уиллу всё равно захотелось вскинуть руку в воздух в знак своей маленькой победы.

— Здравствуй, Уилл, — непринуждённо, как и всегда, сказал Ганнибал.

— Здравствуйте, доктор Лектер. Заметили моё собрание улик?

Ганнибал не отрывал от него взгляда.

— Его трудно пропустить.

— Что такое? Вас это беспокоит?

— Думаю, более уместным было бы спросить, почему эти вещи не беспокоят тебя. — Ганнибал продолжал разглядывать фотографии с ничего не выражающим лицом. — Подобное легкомысленное отношение на тебя не похоже, ты не смог бы спокойно находиться рядом с тем, что вызывает у тебя ужасные воспоминания.

Уилл повернул голову и тоже посмотрел на фотографии.

— Уверяю вас, я отношусь к ним с подобающим уважением. Хотите поговорить о моём расследовании?

— Я бы предпочёл поговорить о твоих руках, Уилл.

Уилл быстро обернулся. Ганнибал больше не смотрел на стену с фотографиями. Он демонстративно разглядывал обкусанные ногти Уилла. Тот инстинктивно спрятал их под стол, и губы Ганнибала недвусмысленно изогнулись.

— Только посмотри, до чего ты себя довёл, — сказал он. — Ты не упоминал, что страдаешь онихофагией. Или это новоприобретённая привычка?

— Я в порядке, — пробормотал Уилл.

— Ты их до самого мяса обкусал. Будь осторожен, так можно занести инфекцию.

— Я тронут вашей заботой.

Ганнибал чуть приподнял брови.

— Я всё ещё считаю тебя своим другом, Уилл, даже если это чувство не взаимно. Конечно, я беспокоюсь о тебе. — Усевшись на стул, он устремил на Уилла внимательный, профессионально-беспристрастный взгляд. — Внезапная неспособность контролировать собственные реакции часто является результатом стресса. Ты испытываешь стресс?

Уилл угрюмо рассмеялся себе под нос.

— Это что, вопрос с подвохом?

Ганнибал сделал пометку у себя в чёрной книжечке.

— Возможно, возвращение к оперативно-розыскной работе вызвало у тебя переутомление. Тебе следует честно рассказать об этом Джеку. Ты ведь помнишь, что произошло в прошлый раз, когда ты его обманул.

— Это не я его обманываю. И я вполне способен выполнять свою работу. Больше того, я справляюсь с ней просто прекрасно.

— Тогда, вероятно, источник твоего компульсивного поведения лежит в другой области. Скажи мне, как у тебя дела с мисс Блум?

Уилл почувствовал, как скакнуло давление.

— Нормально.

Ганнибал ждал продолжения. Уилл прикусил язык.

— Не хочешь говорить об Алане?

— Не о чем тут разговаривать.

— Она очень за тебя волнуется. Когда мы были здесь в прошлый раз, ты вёл себя дост…

— Я сказал, не о чем тут разговаривать!

— Как пожелаешь, — откликнулся Ганнибал. И — злорадно улыбнулся. — Тогда о чем ты хочешь поговорить?

Уилл подхватил со стола толстенную папку.

— Давайте обсудим Гаррета Джейкоба Хоббса.

— Как тебе угодно. — Ганнибал сцепил руки на коленях.

Уилл полистал страницы, просматривая списки звонков, протоколы опросов… Целая «Война и мир» по количеству событий и имён.

— Вы сказали Джеку, что я позвонил Хоббсу и предупредил его о нашем приезде.

Ганнибал моргнул и твёрдо сказал:

— Я сказал Джеку то, что помнил. Ты вернулся в офис, пока мы с секретарём загружали бумаги в машину.

— Забавно. Я этого не помню. А она?

— Это произошло более полугода назад. Она не сможет сказать точно; любые воспоминания блёкнут со временем. Память — причудливый инструмент, Уилл. Тебе это должно быть известно особенно хорошо.

— Ладно. Скажите вот что. Зачем мне было предупреждать Гаррета Джейкоба Хоббса, если через двадцать минут я всё равно собирался его пристрелить?

Ответ Ганнибала последовал незамедлительно:

— Ты не хотел, чтобы Гаррет Джейкоб Хоббс сдался добровольно и помог в расследовании. Тебе хотелось бойни и кровопролития. После твоего звонка Хоббс запаниковал и напал на свою семью. Идеальный предлог для того, чтобы убить его.

Уилл обдумал сказанное с точки зрения Ганнибала и решил, что это правда.

— Вы хотели, чтобы я его застрелил. Надеялись на это. Всё так и было задумано, специально для меня. «Убийство сделает вашу жизнь лучше».

Этим он вызвал у Ганнибала лёгкую улыбку.

— Ты считаешь, что я заставил тебя убить Хоббса?

Уилл покачал головой.

— «Заставил» — это сильно сказано. Если есть возможность, вы не станете никого вынуждать или заставлять. Это неинтересно. Вы любите внедрять идеи. Натираете пол, выбираете музыку и ждёте, не начнёт ли кто танцевать.

Глаза Ганнибала сверкнули.

— Ты сейчас танцуешь, Уилл?

Губы Уилла изогнулись.

— Вы навредили мне. Саботировали моё расследование. И, могу поспорить, продолжали заниматься этим и после. Скармливали мне дезинформацию. Подталкивали в ложном направлении. Вы были осторожны, делали всё как можно незаметнее. И каждый раз, когда я на чём-то вас ловил, вы внушали мне, что я сошёл с ума.

— Разве я хоть раз вводил тебя в заблуждение?

Уилл перелистнул на середину своей папки и сказал:

— Тобиас Бадж.

— Тобиас Бадж? — скептически повторил Ганнибал. — Он напал на меня.

— Да, и на вашего пациента, Франклина Фруадево. Я добавил в список их обоих.

— В список?

— Ваших жертв.

Ганнибал нарочито и как-то даже... вежливо закатил глаза.

— Теперь я, по-твоему, и Франклина убил?

На этот раз глаза закатил Уилл, хотя и гораздо менее вежливо.

— Да, я уверен, что вы приложили к этому руку.

— Ты же знаешь, что с Тобиасом это была самозащита.

Уилл фыркнул.

Ганнибал склонил голову набок.

— Зачем мне их убивать?

— Бадж знал, кто вы на самом деле. Он… искал вашего расположения. Я прервал ваш с ним ужин, помните? Что, не понравилось то, что он предлагал? Он оказался недостаточно хорош для вас, и вы от него избавились. А Франклин Фруадево либо был заодно с Баджем, либо просто оказался не в том месте не в то время.

Опустив уголки губ, Ганнибал покачал головой. Это значит, что догадка верна, или наоборот?

— Уилл, это даже не передёргивание фактов. Это полёт фантазии. В твоей папке нет ничего, подкрепляющего твои обвинения. Ни единого доказательства.

Уилл просто пожал плечами.

— Если найти достаточное количество людей, которые, находясь рядом с вами, удачно умерли, этого будет достаточно для ордера.

— Значит, таков твой план. — Ганнибал выглядел почти разочарованным. — Собрать как можно больше косвенных улик и передать их Джеку?

— В общих чертах, — сказал Уилл и захлопнул папку.

— И как, по-твоему, он на это отреагирует?

— Джек их проверит. Он ко мне прислушается.

— Ты хватаешься за соломинку, Уилл. И Джек это поймёт.

Это было сказано мягко, с той особенной ноткой печального сострадания, от которой у Уилла поднялись волоски на руках. Это моментально выбило почву у него из-под ног. Исчез насмехающийся и злорадный Ганнибал. Вместо него вернулся забытый образ славного доктора — друга Уилла, всегда знающего, как лучше, и готового помочь добрым советом. Уилл был так одержим настоящим Ганнибалом Лектером, что забыл о его прошлой версии — той, которой симпатизировал и доверял. Он испытал дурманящее чувство наподобие головокружения, когда осознал, что скучает по тому Ганнибалу, что всё ещё оплакивает его потерю, хотя тот человек, по сути, был фикцией.

Но вот он здесь, возродившийся, поблёскивает глазами, печально смотрит на Уилла по ту сторону решётки.

Невообразимая наглость! Он пытается отговорить Уилла от расследования — ради его же блага. Как же это выводит из себя!

Когда Уилл подался вперёд, его глаза горели ненавистью.

— Бог знает, скольких ещё вы убили. Я найду их, доктор Лектер. Вы не такой хамелеон, каким себя мните. У вас есть стиль, особая... эксцентричность. Вы просто не можете по-другому. Это отчётливая, узнаваемая черта. Если я углублюсь достаточно далеко в прошлое, то найду тот единственный раз, когда вы были не вполне аккуратны. Я замечу ваш промах — даже вы должны были хоть раз допустить промах. Неважно, насколько мала и незаметна будет ошибка, я найду её, и затем я вас поймаю. Это лишь вопрос времени, а время — единственное, чего у меня здесь в достатке.

Ганнибал подался навстречу, копируя позу Уилла. Он даже взялся своими крупными руками за прутья.

— Это позиция отчаявшегося человека, Уилл. Последнее средство. Ты думаешь, что нашёл опору, но на самом деле соскальзываешь, увязаешь только глубже.

Уилл скрестил руки перед собой, хотя осознавал, что так его ногти оказались на виду.

— Доктор Лектер, из нас двоих отчаялся вовсе не я.

* * *

Он был так взволнован, что даже немного запыхался, пока прорабатывал каждый пункт своего дела. Алана описала этапы развития у него энцефалита: ноябрь — головные боли, декабрь — лунатизм и лёгкие галлюцинации, январь — слуховые галлюцинации… Рядом с каждым этапом Уилл выкладывал, как карту в покере, очередное фото с места преступления. Флеш-рояль симптомов и фул-хаус смертей.

Найджела Карим, его адвокат — и, по словам Аланы, человек, очень сведущий в законах, связанных с психическими заболеваниями, — внимательно слушала, пока Уилл подробно рассказывал ей об убийствах. Карим была настоящим профессионалом, и выглядела она безупречно: с блестящими волосами, уложенными как у диктора новостей, и с лицом, на котором не отражалось ни единой эмоции.

Уилл рассказывал ей, что по ранам на телах Кэсси Бойл и Мариссы Шур видно, что для их нанесения потребовалась бы большая физическая сила и хорошая координация, не говоря уже об энциклопедических знаниях в области анатомии. Целую минуту он посвятил описанию безупречной точности разрезов, с помощью которых были удалены лёгкие Кэсси Бойл и отделена челюсть Дональда Сатклифа. Каждую перевёрнутую им страницу сопровождало звяканье наручников по столу, ритмичное, как метроном. Он описывал каждую деталь подробно, почти любовно, уделяя особое внимание уровню подготовки преступлений и тщательной уборки после них. Он объяснял, как убийца хранил и подбрасывал вещественные доказательства, но при этом никогда не оставлял следов. Скорее всего, он носил с собой внушительный набор инструментов, однако вместе с тем любил использовать и то, что оказывалось под рукой, при условии, что это можно было провернуть, не оставляя улик. Горло Стаклифа было вспорото его же ножницами. Оленью голову убийца взял из бара в трёх милях от поля, где нашли Кэсси Бойл; он украл её в тот момент, когда был абсолютно уверен, что никто его не заметит, а значит, заранее собрал нужную ему информацию. Уилл предположил, что преступник проводит разведку в открытую; это объяснило бы, как у него получается прятаться ото всех камер наблюдения. Их было четыре в коридоре, ведущем к палате Джорджии Мэдхен, и каким-то чудом ни одна из них не сняла в день её смерти ничего подозрительного. Тот, кто убил Абигейл, подготовился настолько тщательно и фундаментально, что смог без следа избавиться от её тела, оставив лишь ухо. Он просто стёр её с лица земли. Уилл сдался ФБР менее чем через двадцать четыре часа после её смерти — как бы он успел за такой короткий срок сделать так, чтобы она полностью исчезла?

Контролировать себя становилось всё сложнее, у него начали дрожать и голос, и руки. Он просто не мог иначе. Работа Ганнибала наполняла его каким-то мрачным благоговением.

Закончив речь, Уилл пришёл в себя. Первой, кого он увидел, была Алана, которая смотрела себе в колени, будто не в силах встретиться с ним взглядом. Но Карим, в отличие от неё, сохраняла спокойствие и выдержку, поддерживая с ним зрительный контакт всё время, пока он говорил.

— Хорошо, — сказала она, постучав наманикюренными ногтями по столу. — Думаю, я вас поняла. Но будьте добры, Уилл, объясните попроще, что конкретно я должна из всего этого почерпнуть?

Уилл почуял недоброе. Он опустил взгляд на стол, к своим бумагам и фотографиям. Внезапно ему показалось, что всё это выглядит просто бредом сумасшедшего. Вопреки этому, ответил он спокойно:

— Я доказываю вам, что человек, совершивший эти преступления, был в здравом уме и осознавал всё: свои возможности, окружающую обстановку и то, кого он убивает. Он готовится. Собирает информацию. Избавляется от улик. Нет никакой паники, замешательства, сомнений. Это не мог совершить кто-то в состоянии диссоциации, миссис Карим. Это просто невозможно. Все улики указывают, что это невозможно.

Карим молчала. Подняв глаза, Алана встретилась с ней взглядом, и они долго и многозначительно друга на друга посмотрели. Потом Карим повернулась к Уиллу.

— И что, по-вашему, я должна сделать с этими уликами?

Не в состоянии избавиться от сарказма в голосе, он ответил:

— Э-э… использовать в суде, чтобы доказать, что я этого не делал?

Карим подалась вперёд — само олицетворение профессиональной заботы.

— Послушайте, Уилл, — чётко выделяя согласные, заговорила она. — Вы доказали только то, что, совершая эти убийства, вы были в своём уме. Что очень плохо для вас. Хуже некуда. Если мы, — она подняла руку, не давая Уиллу себя перебить, — если мы представим заявление о невиновности и используем это, — она указала на папку, — в качестве вашей защиты, вам грозит худший исход — смертельная инъекция. Лучший вариант развития событий — пожизненное заключение в тюрьме строгого режима без возможности условно-досрочного освобождения.

— Если представить заявление о невиновности, — повысил голос Уилл, — лучший вариант развития событий — вы докажете, что я невиновен!

В ответ он получил тишину. Алана потёрла переносицу.

Карим заговорила бархатным голосом, но тон её не был мягким:

— Никто не любит заявлять о собственной невменяемости. Я понимаю, почему вы хотите этого избежать. Но поверьте мне, Уилл, это оптимальный вариант, и единственный. Один из ведущих судебных психиатров считает, что у вас есть все шансы выиграть, придерживаясь этой линии защиты. Это очень важно, Уилл. В наше время в судах редко когда воспринимают всерьёз защиту, основанную на невменяемости подсудимого.

Она кивнула Алане, явно желая, чтобы та её поддержала.

Та, наконец, оторвала глаза от колен.

— Уилл, — сказала она, — я знаю, как тяжело это слышать. Но тебе лучше предоставить своему адвокату решать, что для тебя лучше. Не надо спорить с нами, будто мы говорим об одном из дел, над которыми ты работаешь для Джека. Для этого ты недостаточно объективен.

— Я не об этом спорю, — возразил Уилл. — Я просто хочу, чтобы меня судили, базируясь на имеющихся доказательствах, вот и всё. Почему вы считаете это настолько неразумным?

— Потому что присяжные никогда не согласятся с вашей трактовкой улик, — сказала Карим. — Вас приговорят, Уилл. Вы отправитесь в тюрьму.

— Значит, лучше притвориться сумасшедшим и остаться здесь? — Уилл покачал головой. — Балтиморская лечебница для душевнобольных преступников и есть тюрьма. Алана, ты ведь знаешь, я не хочу больше здесь находиться.

— Знаю, — согласилась Алана. — Но если тебя признают невиновным по причине невменяемости, то ты не останешься здесь навсегда. Если и ты со своей стороны приложишь усилия, чтобы вылечиться, и добьёшься в этом значительного прогресса, то через пару лет мы сможем перевести тебя в больницу общего режима.

— Это лучший исход, на который мы можем надеяться, — кивнув, добавила Карим.

— Лучший исход, — повторил Уилл. Он потёр лицо. — Ого.

Карим прочистила горло.

— Здесь вам будет лучше, чем в любой другой тюрьме. По крайней мере, вас лечат. Это уже что-то.

— Мне не нужно лечение, — сказал Уилл себе в ладони. — Я не болен.

Карим кивнула. Она ожидала, что он это скажет.

— Но вы не станете отрицать, что были больны. И болезнь эта очень необычна и мало изучена медициной. Кроме того, вы страдаете от ещё более необычного расстройства личности. Эти два редких случая смешались самым уникальным образом, отчего умерли пять человек. Сбой химических процессов в мозге и неблагоприятное стечение обстоятельств. Это не ваша вина, Уилл, и вас нельзя наказывать так, будто вы виновны. Но если бы я совершила то, что совершили вы, я бы хотела вылечиться. Иначе я просто не смогла бы с этим жить.

Уилл смотрел на неё сквозь распластанные по лицу пальцы. Он знал, что именно это она и скажет в суде в его защиту. Стало тошно.

— Нет, я так не могу, — прошептал он.

Карим нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду. Зато поняла Алана. Она сказала:

— Уилл, нет...

Он убрал руки от лица.

— Я не буду лгать всем, что я сумасшедший. Карим, вы свободны.

Выщипанные брови Карим поползли вверх.

— То есть?

— Я не нуждаюсь в ваших услугах.

— Уилл, — снова вклинилась Алана. И обернулась к Карим: — Он сам не знает, что говорит.

Но Карим уже поднялась, постучала по столу.

— Мистер Грэм, любой стоящий адвокат скажет вам то же самое, что и я. Вы что, хотите, чтобы вас казнили?

— Я хочу правды, — сказал Уилл своим наручникам. — Извините, что потратил ваше время.

Раздражённо подхватив свой портфель, Карим махнула охранникам и широким шагом вышла из Кофейной комнаты в коридор, цокая шпильками по мраморному полу.

Уилл поднял взгляд на Алану. Будто в замедленной съёмке, он увидел, как она наступает на горло своему разочарованию, призывает весь свой внушительный запас самообладания и, пряча всё это под маской вежливого профессионализма, готовится к бою. Уилл буквально онемел: он только что видел Алану на пределе самоконтроля. Оттолкнувшись руками от стола, она заставила себя встать. И, не глядя на Уилла, быстрым шагом вышла из комнаты и зашагала по коридору, догоняя Карим. В щель под дверью проник рокот взволнованных голосов, но слов было не разобрать.

Он неотрывно смотрел в отверстие для крепления наручников на столе и ждал.

Алана медленно и устало вернулась к нему в комнату, весь её запал исчез. Карим с ней не было.

— Закройте, пожалуйста, дверь, — обратилась она к охранникам, и они подчинились.

Она упала на стул напротив Уилла.

— Найджела согласилась прийти на следующей неделе. Тебе повезло. Ты её не рассердил. У неё богатый опыт общения с неуступчивыми клиентами.

— Я не хочу, чтобы она меня защищала.

— Но она нужна тебе! У неё отличная репутация, я работала с ней раньше. Найджела тебе поможет. Уилл, пожалуйста, доверься мне.

Уилл смотрел в глаза, в лицо, застывшее в напряжённом ожидании. Заметив на её щеке отблеск пламени, он вздрогнул.

— Как я могу довериться тебе? — прошептал он. — Когда ты не веришь мне?

Её подбородок дрогнул.

— Уилл!

— Ты считаешь меня сумасшедшим. — У него защипало в глазах.

— Я считаю, что ты был болен, очень болен, и ты всё ещё выздоравливаешь.

Он покачал головой.

— Ты думаешь, что мне лучше оставаться здесь.

Теперь её глаза тоже увлажнились.

— Неправда!

— Ты в самом деле думаешь, что я их убил? Убил Абигейл? Ты считаешь, что я… что я способен убить пять человек? Пять человек!

Она едва сдерживалась, чтобы не зарыдать.

— Улики…

— Да плевать на улики! — Уилл ударил тяжёлыми наручниками по столу, наполнив комнату звоном. Оба охранника шагнули вперёд. — Я хочу знать, что чувствуешь ты, что ты — на самом деле — ко мне чувствуешь.

— Но ты знаешь, что я чувствую, — ответила она, и ей на щёку упала слеза. — Я хочу тебе верить. Боже, я так хочу!

— Тогда поверь, — сказал он надтреснутым голосом. — Просто поверь мне. Пожалуйста, Алана.

Она смахнула слёзы. Встала.

— Я не понимаю. — Она развернулась, прошла в угол комнаты, а когда снова заговорила, её голос был хриплым от гнева. — Не понимаю, почему ты всё время мешаешь мне тебя спасти.

У Уилла отвисла челюсть.

— Вовсе нет...

В её смехе послышалась ярость.

— Мешаешь. Ты делаешь всё возможное, чтобы меня оттолкнуть. И не только меня; ты настраиваешь против себя любого, кто пытается тебе помочь. Ты хоть представляешь, перед сколькими людьми я за тебя извинялась?

Он сжался от силы её гнева.

— Алана, ты не обязана это делать…

— Но я хочу! — воскликнула она, сжав кулаки. — Я хочу! Потому что ты этого заслуживаешь! Ты заслуживаешь большего. Но ты срываешь все мои планы. Каждый раз, когда я пытаюсь как-то тебе помочь, ты мне мешаешь. Я достала тебе твоё дело. Ты попросил — и, вопреки себе, я его достала. А теперь посмотри, что ты с ним делаешь. Ты уничтожаешь собственную линию защиты.

Уилл хотел встать, подойти к ней туда, в угол, и положить руку на её дрожащее плечо. Но он был прикован к столу.

— Алана…

— Мне нельзя сейчас с тобой говорить. — Повернувшись к нему, она вытерла нос рукой, как маленький ребёнок. — Я очень зла и разочарована, и несу всякую чушь. Прости. Я злюсь на твою болезнь. На всю эту ситуацию, на это место. Не на тебя, понимаешь? Всё это было не про тебя. Поэтому не принимай мои слова близко к сердцу, пожалуйста. Просто… не принимай меня близко к сердцу.

И прежде чем он успел её остановить или что-то сказать, она вылетела из комнаты, унося за собой свои эмоции третьего ураганного уровня. Теперь Уилл знал, что она чувствует. Гнев, боль и отчаяние такой силы, что едва может дышать. Но мучило его вовсе не это… а то, что за её гневом, за душевной болью и за всем остальным скрывалось чувство вины. Что же — о боже, что — она такого сделала, от чего чувствует себя виноватой?