Machine à Rêves (джен)

Яркое майское солнце светило в окна мансарды, освещая каждый уголок и каждую деталь, отчего все находящееся здесь казалось значительным и важным: и стоящая в центре помещения потертая конторка, внутри которой поблескивали, словно таинственные сокровища Али-бабы, реторты и колбы; и опутывающие конторку плотной сетью новенькие латунные трубки; и большой, стоящий на столе, лакированный ящик, к которому вели трубки; и сам стол, прослуживший, должно быть, не одно десятилетие украшением кабинета, а теперь по какому-то капризу судьбы оказавшемся в мансарде; и брошенная на него чьей-то небрежной рукой пачка открыток; и раскрытый журнал "Нива"; и чертежный прибор с закрепленными на нем чертежами, задвинутый в дальний угол; и даже необъятный стеллаж вдоль стены, тоже связанный трубками с конторкой — стеллаж, который был бы уместен в аптеке Пеля и с таким же, как в аптеке, множеством небольших ящичков с бирками: Lana, Lignum, Fe, Au.

Под самым окном стоял еще один, весьма скромный письменный стол, за которым сидел и что-то быстро записывал в тетради хозяин этой импровизированной лаборатории, студент выпускного курса Высшей Гальванической школы Сергей Мотовилов.

После прошедшего ночью дождя небо было будто умытое, в открытые окна проникал тонкий запах сирени, манил, отвлекал, будто звал отвлечься, выглянуть в окно. Но Сергей был слишком сосредоточен, чтобы замечать хоть что-то. Его даже не беспокоили солнечные зайчики, время от времени скакавшие по тетради и разложенным вокруг чертежам и заметкам, отбрасываемые защитными очками, которые он задевал локтем.

Сергей торопился — он хотел еще закончить обещанную статью, но сначала нужно было записать полученные результаты. А результаты были великолепны. Все в душе Сергея пело: "Получилось. Успел. Успел!"

Время от времени он останавливался, искал что-то в записях и чертежах, взмахивал руками, шевелил губами — словом, имел вид человека, чрезвычайно погруженного в собственные раздумья.

Из которых его вывели настойчивый стук в дверь и звонкий девичий голос:

— Сергей Алексеевич! Сергей Алексеевич, вы здесь? Барыня просит спуститься к чаю.

— Да-да, — рассеянно ответил Сергей, продолжая что-то записывать.

— Сергей Алексеевич, барыня сказала, чтобы вы сейчас спустились. Сергей Алексеевич!

Сергей с сожалением оторвался от записей, раздосадованно отложил перо и порывисто подошел к двери.

— Что ты говоришь, Дуся? — переспросил он с легким раздражением, распахивая дверь и останавливаясь в проеме.

— Барыня просит спуститься, — покладисто повторила Дуся, вся вытягиваясь в попытках заглянуть в просвет между ним и дверью. — Говорит, что вы со вчерашнего дня ничего не ели. Нельзя так — уморите себя совсем.

— Дуся, скажи маменьке, что я обязательно спущусь, как только закончу. И вообще я не голоден. Нет нужды беспокоиться, — и, подумав, он добавил: — А еще лучше принеси мне, Дуся, голубушка, ватрушек и чай. И маменьке скажи, что Сергей Алексеевич, мол, завтракал сегодня рано утром у себя в лаборатории. Передашь?

— Ой, Сергей Алексеевич! — смешно всплеснула руками Дуся. — Да разве ж можно?..

— Ну вот и славно. Спасибо, Дуся. И еще пастилы не забудь, — добавил он, закрывая дверь

Вернувшись за стол, он перечитал последнюю страницу, взял в руки перо, занес его над тетрадью и остановился. Еще раз просмотрев в тетрадь и заглянув в ближайшие записи, он потер бровь, сделал в воздухе сложный пасс рукой, будто пытаясь поймать за хвост упорхнувшую мысль. Пощелкав пальцами в тщетной попытке подобрать верное слово, он с досадой вернул перо на ставок, снял очки, с силой сдавил переносицу пальцами и наконец откинулся на спинку стула с видом человека, выполнившего длительную и трудную миссию.

— Ну принесла же Дусю нелегкая так не вовремя! Нужно было поддержать Володю, когда он предлагал маме того нового механического камердинера.

Он еще раз с надеждой посмотрел на тетрадь, словно ожидал, что слова в ней начнут появляться сами собой, но ничего подобного не случилось, да и упущенная мысль не желала возвращаться. Сергей, смирившись, встал и потянулся, с удовольствием разминая уставшее от долгого сидения на одном месте тело.

Это был молодой человек лет примерно двадцати, с непослушной копной вьющихся каштановых волос и серьезным взглядом серых глаз за поблескивающими очками.

Понадеявшись, что простые механические действия помогут ему вернуться к забытой мысли, он прошел к столу, аккуратно сложил в стопку рассыпанные открытки и фотографические карточки, а потом неспешно отошел к стеллажу и, сверяясь со списком, проверил содержимое некоторых ящиков. Тут его осенила какая-то внезапная мысль, и он снова кинулся к столу, подхватил только что сложенные открытки и начал их перебирать, проверяя по списку и приговаривая:

— Это не пойдет — нет перьев... Разве что спросить на кухне… Здесь все есть… Здесь нужно больше меди… Так-с, сандал… Откладываем… Ах, право, какая морока.

Постепенно пачка открыток была разделена на две: толстенькую пачку Сергей отправил в выдвижной ящик стола, а оставшуюся примерно полудюжину карточек разложил на столе, придирчиво их оглядев.

Дело в том, что для проверки только что пришедшей ему в голову идеи требовался еще один опытный запуск собранной машины, которую сам молодой изобретатель называл Машиной мечтаний или, на французский манер, Machine à Rêves. Но Сергей уже изрядно потратился на детали для машины, и денег на покупку материалов совсем не осталось. Можно было бы попросить у брата — Володя бы никогда не отказал, но от одной мысли об этом Сергею становилось неловко. А ведь завтра машина требовалась для очень важного дела — Сергей задумал преподнести ее в подарок на именины Лизоньке Калязиной, и для этого в ней должно было остаться достаточно материалов на исполнение хотя бы одной из отобранных карточек.

Лизонька была падчерицей маминой кузины — вдовы генерала Калязина, Марии Антоновны. То есть некоторым образом приходилась им с Владимиром троюродной сестрой. Первый раз он увидел ее полтора года назад, когда тетя с дочерьми нанесла маме визит вскоре после переезда в город. С первого взгляда на Лизу, на ее пшеничные волосы, заплетенные в простые косы, чуть вздернутый носик и задорную, немного лукавую улыбку Сергей понял, что не встречал девушки прекраснее. А от веселого взгляда голубых глаз хотелось немедленно совершить что-то значительное — как средневековому рыцарю во славу прекрасной дамы. Но Сергей всегда был не слишком ловок в галантном общении с барышнями, поэтому развлекать юных дам — Лизу и ее сводную сестру Анну — пришлось Володе, старшему брату Сергея, совсем свежему тогда поручику воздухоплавательной службы. Володя ловко рассказывал смешные истории из своей службы помощником капитана на дирижабле "Гамаюн", перемежая их историями из недавнего юнкерского прошлого и смешными городскими анекдотами. Сестры то ахали, то в предвкушении замирали, то заразительно смеялись, чем вызывали неодобрительные взгляды своей матушки. Сергей так и просидел бы сычом весь разговор, если бы Володя не затронул тему одного нового прибора, предсказывающего погоду. Тут Сергей оживился — тема была ему хорошо знакома — и так увлекся рассказом, что не сразу заметил, что девушки заскучали, а Володя делает отчаянные знаки прекратить лекцию по новейшим достижениям науки. Смешавшись, Сергей замолчал и так больше и не смог поддержать разговор, отвечая на вопросы односложно и сухо. Прощаясь, Лиза посмотрела на него внимательно и сказала:

— Сережа, вы, верно, обиделись, что Вольдемар вас прервал? Я видела, что он постоянно подавал какие-то знаки. Не обижайтесь, это пустое. Вы рассказывали так вдохновенно — мне кажется, я даже поняла кое-что.

Встречи с барышнями Калязиными стали обычными — у Марии Антоновны в городе было мало знакомых, поэтому Владимир и Сергей часто сопровождали их то в театр, то на бал, а то и на каток. И Сергей опять был неловок и молчалив, не зная ни как обратить на себя внимание Лизы, ни как поддержать беседу, чтобы это внимание удержать. Оживлялся он только в те редкие моменты, когда разговор заходил о последних достижениях науки: приборах для управления дирижаблями, паровых локомобилях, автоматонах, совершенно вытеснивших в лучших гостиницах столицы живую прислугу. Но эти темы быстро надоедали остальной компании, и Володя ловко менял тему, рассказывая очередную забавную историю. Барышни смеялись, а Сергей с завистью смотрел на брата. Между ними никогда не было соперничества, зачастую возникающего между братьями. И несмотря на разницу характеров и интересов — совпадали братья только в страстном увлечении летательными аппаратами, но и здесь Владимир мечтал летать на них, а Сергей — изобретать — у Сергея не было друга ближе и дороже. Но умение Володи подать себя, а особенно держать себя с барышнями непринужденно, переполняло душу Сергея завистливым восхищением. Невысокого роста, но статный и подтянутый, Владимир весьма импозантно смотрелся в форме, имея вид решительный и героический. А когда улыбался, то на него и вовсе засматривались все встречные барышни. От природы застенчивый, вынужденный с ранней юности носить очки, Сергей никогда не мог похвастаться таким вниманием со стороны дам.

Именины у Лизы были в самом начале мая, и Сергей подготовился заранее: опросил всех друзей, что нравится девушкам, и в день праздника преподнес букет фиалок и небольшую машинку для раскрашивания фотографических карточек мастерской Карла Буллы. И не угадал: Лиза терпеть не могла фиалки, да и фотографией совсем не интересовалась. Зато она любила сирень, огромную охапку которой принес Володя, и обожала механические безделушки, вроде крошечных заводных зайчиков, прыгавших туда-сюда по столу — тоже его подарок.

Уязвленный, Сергей дулся весь вечер и уже по дороге домой спросил брата, как он так угадал с подарком? "Велика премудрость! Я просто спросил Аню и Марию Антоновну, — ответил тот, пожимая плечами. — Я думал, ты тоже догадаешься".

В тот день Сергей решил, что обязательно, непременно в следующем году сделает такой подарок, увидев который, Лиза несомненно решит, что это — лучший подарок в ее жизни. Что-то, о чем она действительно по-настоящему мечтает.

Но Сергей не был бы настоящим механиком, если бы идея создания подарка, который понравится Лизе, постепенно, в ходе упорных размышлений, не превратилась в идею создания некоей машины, аппарата, который сможет воплощать в вещественном мире самые сокровенные мечты любого человека, который ею воспользуется. Этот проект захватил его полностью и стал его idée fixe. Он размышлял над ним днями и ночами и увлекся настолько, что, погрузившись в исследования, чуть не провалил экзамены по латыни и риторике. И только заступничество профессора механики Долмацкого, с которым Сергей все это время довольно часто консультировался и который стал для него если не другом, то наставником, позволило избежать позорного отчисления. Долмацкий был завзятым энтузиастом своего дела, он первый разглядел в работе Сергея очень интересную, полезную обществу идею, пусть и совсем не ту, которой горел восторженный автор: вещественное воплощение из элементарных веществ, без специальных станков и заводов. Они много спорили и обсуждали его проект. Долмацкий познакомил Сергея со своими бывшими однокашниками, ввел в такие научные кружки, о которых обычный студент механического факультета не мог и мечтать. И вот, когда до заветной даты оставалось менее суток, Сергей спешно дописывал обещанную Долмацкому статью о своей машине, окрыленный перспективами, открывавшимися перед ним. Успешное тестирование машины сулило ему, обычному студенту-механику последнего курса, головокружительную карьеру: сперва практику в лучшей механической лаборатории империи — третьего дня Сергей получил официальное приглашение, — а затем и постоянное место инженера-механика. А это означало не только академическую известность, но и немалое жалование, позволявшее задуматься даже и о своей семье. Эти широчайшие возможности кружили голову настолько, что Сергей позволил себе приобрести очень скромный дополнительный подарок для Лизы, который все время носил с собой, в жилетном кармане, боясь потерять.

На лестнице послышались шаги.

"Наконец-то Дуся с завтраком", — подумал было Сергей, но тут же засомневался: шаги были легкие, весело-торопливые — Дуся ходила совершенно не так.

В дверь постучали, та приоткрылась, и, не тратя на ожидание ни минуты, в проеме появилась прелестная девичья головка с как-то по-новому, взросло убранной в прическу пшеничной косой.

— Сережа, я так и знала, что вас надо искать именно здесь, — с жадностью озираясь по сторонам, звонко и весело произнесла Лиза

— О, Лиза! — растерянно произнес Сергей. — Я, кажется, немного увлекся — не слышал, что вы приехали.

— Да-да. Тетя так и сказала: "Сережа не услышит, хоть из пушек пали". Вы закончили свою машину?

— Д-да, почти.

— И что же она делает? Может, наконец расскажете? Мы все уже скоро год сгораем от любопытства, — Лиза расхаживала по мансарде, читала надписи на ящичках, смешно проговаривая шепотом незнакомые названия, с любопытством рассматривала трубки и провода.

— Это довольно сложно... — в смятении Сергей сунул руку в жилетный карман, обнаружил там свой маленький подарок. Покраснев, он выдернул руку, но потом, будто решившись на что-то, заговорил: — Вообще-то я хотел подождать до завтра, но…

Он кинулся к столу с установленной камерой, начал вновь лихорадочно перебирать карточки и, наконец найдя, ставшими неловкими руками вставил в рамку перед камерой наклеенную на плотный лист картинку, вырезанную из последней "Нивы" — "В ожидании прибытия поезда на перрон Николаевского вокзала".

— Лиза, я хотел бы вам что-то показать… сказать… Лиза, это очень важно! Посмотрите, пожалуйста, — с этими словами он нажал на кнопку.

Послышалось жужжание, аппарат щелкнул пару раз, а потом поезд на картинке будто пришел в движение — из трубы повалил пар, поршни плавно двинулись вперед, и, казалось, сам поезд начал медленно продвигаться к перрону, да и люди на перроне тоже зашевелились. Сергей с восхищением посмотрел на поезд, потом перевел взгляд на Лизу. Она рассеянно смотрела на происходящее, потом, изобразив вежливую улыбку, произнесла:

— О, Сережа, вы собрали аппарат для кино? Это замечательно! Но я бы на вашем месте сделала экран побольше — на большом экране смотрится гораздо лучше. Если бы вы третьего дня пошли со мной и Вольдемаром в синема, то сами бы убедились. Там как раз показывали эту ленту. Это было восхитительно, Сережа! Просто дух захватывало! Если бы не Вольдемар, я бы непременно лишилась чувств. У меня даже руки дрожали — Вольдемару пришлось всю дорогу держать меня за руку. Вольдемар, он… Ах! Что ж это я! Вы меня совсем запутали, Сережа! Я же пришла позвать вас в гостиную! У нас же официальный визит, и вы обязательно должны быть! И хотя бы накиньте сюртук! А лучше наденьте его как подобает — maman так трепетно относится к подобным мелочам!

— Официальный визит?

— О, боже, Сережа! Иногда мне кажется, что вы вообще не интересуетесь ничем, кроме своей мастерской. Я уж было подумала, что вы просто обижены на меня. Вольдемар сделал мне предложение третьего дня! А вчера попросил моей руки у maman. Так что сегодня мы наносим официальный визит семье жениха. И тетя велела передать вам, что вы непременно должны спуститься! Немедленно! Ну пойдемте, милый Сережа! Пойдемте! — с этими словами Лиза схватила его за руку и потянула к двери.

— Да-да, Лизонька. Вы идите… Спускайтесь. Я подойду сразу же за вами — только выключу здесь все, — немного рассеянно ответил Сергей, аккуратно высвобождая руку.

Как только Лиза вышла, он достал из жилетного кармана свой несостоявшийся подарок. В крайней задумчивости он смотрел на него, пока требовательное "Серж!" не вывело его из транса. Горько усмехнувшись, он вложил подарок в ящичек с биркой Au и, подхватив сюртук, поспешил вниз, так и позабыв выключить аппарат.

А машина продолжала мерно жужжать — первый вагон уже достиг перрона, как вдруг из фотографии прямо на стол через рамку аппарата протянулись настоящие крохотные рельсы. Они все вытягивались и вытягивались, за ними на столе появился перрон, потом на перроне выросли опоры и начали тянуться вверх, постепенно разрастаясь в навес. На каждой из опор одна за другой появлялись маленькие, с булавочную головку, клепки. На одном из столбов вырос боковой отросток и распустился круглыми часами, на другом уже висела штанга с колоколом.

Вдоль застекленной стены торопливо пробежал дежурный в фуражке и встал рядом с колоколом. Его уже окружала толпа встречающих — крошечных механических человечков, перешедших сюда с перрона на фотографии. А на стол тем временем уже въезжал поезд. Дежурный ударил в колокол. Поезд дал гудок. Дамы и господа на перроне засуетились. Паровоз достиг начала перрона и наконец остановился, выпустив пар из-под колес.

Из вагонов начали выходить пассажиры. Вот в дверях одного из них появилась красавица с золотыми волосами. К ней, расталкивая встречающих и поминутно раскланиваясь, уже спешил юноша с темными волосами. Вот он добежал, подал руку барышне. Она сошла на перрон. Встречающие подались в стороны, образовывая круг. Юноша встал на одно колено и протянул руку красавице. И она в ответ, ни минуты не мешкая, протянула свою. Юноша поднялся и склонился к ее руке. Человечки вокруг захлопали. Паровоз дал еще один гудок, из его трубы вылетело сиреневое облако, превратившееся в шелковые лепестки сирени, которые медленно, как во сне, кружили вокруг счастливой пары, постепенно опускаясь на перрон. Наконец машина затихла, и все замерло.